Текст книги "Лето потерянных писем"
Автор книги: Ханна Рейнольдс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
Насколько трудно окажется все это обрести?
Глава 6
В День независимости я проснулась от витающего в доме аромата сахара и клубники.
– Доброе утро, девочки, – сказала миссис Хендерсон, когда мы с Джейн поплелись на первый этаж, соблазненные этим запахом, как Одиссей, которого заманили сирены.
– Что готовите? – спросила Джейн.
Миссис Хендерсон улыбнулась с беззаботностью пекаря, знающего цену своему искусству, и кивнула на стоящий на столе пирог. Желтое тесто было усыпано темно-рубиновой клубникой.
– Клубничный пирог для пикника в бридж-клубе. По рецепту моей бабушки.
Узнав, что пирог не для нас, мы с Джейн понуро опустили плечи.
– О, – с сожалением произнесла я.
Элли Мэй покрутилась возле нас, облизала нам пальцы, а потом бросила это занятие, выяснив, что у нас нет ничего вкусного.
Миссис Хендерсон махнула рукой за спину, и мы поняли, что на кухонном уголке остывает второй пирог.
– Но я удвоила состав, потому что зачем есть десерт только на ужин, если можно отведать его и за завтраком?
– И он с клубникой, а значит, полезный, – радостно сказала Джейн. Втроем мы вытащили стулья и сели за стол.
После того как миссис Хендерсон ушла, мы с Джейн переоделись и засунули ноги в сандалии. Увидев, как мы направляемся к двери, Элли Мэй жалобно завыла. Джейн вцепилась в мою руку.
– Держись.
– Мы ее предаем. – Я оглянулась, и лай Элли Мэй сменился трагическим воем. Она умоляла нас проникновенным взглядом. – Мы воплощение зла.
Джейн замялась. Элли Мэй с надеждой завиляла хвостом.
– Проклятье, – выругалась Джейн. – Ладно, давай возьмем ее с собой.
Держа поводок, я, Джейн и Элли Мэй отправились в город. С каждым новым прохожим Элли Мэй приходила в больший восторг, а из Бостона, Кейпа и бог еще знает откуда прибыл целый остров новых туристов.
Наша компания сидела на траве и ела мороженое. Когда мы подошли, Лекси помахала крошечным пластмассовым флагом, на котором были изображены звезды и полосы.
– Йу-ху, Америка!
– Это была ирония? – спросила Джейн. Она села рядом с Пранавом, чья девушка Сидни еще не пришла, и лучезарно ему улыбнулась.
Хороший знак.
После того как к нам подошли Сидни и еще несколько друзей, мы примкнули к сборищу людей в центре города. Мы с Джейн разрисовали себе лица: замысловатая черно-серебристая маска вокруг ее глаз и красно-золотистый феникс, загибающийся на мой висок и щеку. Мы наблюдали за игрой в бак-ловушку и соревнованием по поеданию арбузов. Началась водная битва, и над мощеной улицей дугой забили высокие струи. Мы закричали и бросились наутек. Элли Мэй радостно подпрыгнула, а потом стряхнула воду на ничего не подозревающих прохожих.
Когда в городе начался парад, Эван усадил меня к себе на плечи, чтобы было лучше видно. Для опоры я ухватилась за него, весело хохоча, а Пранав точно так же поднял Сидни. Джейн вцепилась в поводок Элли Мэй и посмотрела на Сидни как сияющая звезда, которая вот-вот взорвется. Толпа перед нами представляла собой водоворот из бледно-розовых футболок, мятно-зеленых платьев и лимонно-желтых юбок. Медленно, но целенаправленно люди двигались ярким и радостным потоком. Никогда еще не видела столько парней в шортах с изображением американского флага.
Затем люди перед нами снова расступились, и я увидела на тротуаре Ноя Барбанела, стоящего в кругу других парней и девушек, которые выглядели так, словно их отретушировали богатством. Я первой заметила Ноя, но опередила его всего на секунду. Увидев меня, он замер. На какое-то мгновение мы просто смотрели друг на друга, но потом я проглотила ком в горле и постучала Эвана по плечу.
– Опустишь меня?
Эван согнул колени, и я опустила ноги на тротуар, прекрасно зная, что промокли и волосы, и футболка, которая облегала каждый изгиб моего тела. Я была похожа на мокрую крысу. Не совсем так я хотела бы предстать перед своим горячим врагом с острова.
– Ной.
– Эбигейл. – Он перевел взгляд. – Привет, Эван.
– Привет.
Точно. Эван и Ной – богатенькие парни, приезжающие сюда на лето. Конечно, они знакомы.
Пока Эван здоровался с остальными, мы с Ноем продолжали опасливо бросать друг на друга быстрые взгляды. Потом нас снова закружила толпа, но мое сердце продолжало колотиться в груди, как у жертвы, которую преследует хищник.
Я могу помочь тебе, а могу и помешать.
Стелла схватила меня за руку. Сверкающий красно-бело-голубой головной убор, который она закрепила на своей короне из кос, покачнулся.
– Это был Ной? Он классный.
– Слишком богатый, – заметила Лекси, стоящая рядом со своей девушкой. – От него у тебя живот заболит.
– Он же не масло с сахаром, – начала спорить Стелла.
– Это была метафора: отношения с ним не полезны.
– Не уверена, что у тебя получается придумывать метафоры.
У меня получилось успокоить дыхания, пока мои друзья спорили насчет критериев метафоры Лекси. Все нормально. И я в порядке. Я наклонилась к Элли Мэй, которая часто дышала, высунув длинный розовый язык.
– Мы отлично справляемся, девочка. Просто прекрасно. Мы такие спокойные и классные. – Элли гавкнула и обслюнявила мне лицо.
Фу.
– Привет, – раздался за спиной голос Ноя, и я резко обернулась, стирая с лица собачью слюну вместе с красными и золотыми блестками. Ого, я и забыла, что раскрасила лицо.
Ной же, как и всегда, выглядел прекрасно, хотя его кудри вились еще сильнее и нахальнее, чем обычно, словно утро он провел на пляже.
– Нам надо поговорить.
– Я не хочу говорить. – Я посмотрела на друзей, которые ушли вперед, пока я совещалась с Элли Мэй. Мы с Ноем остались наедине в шумной толпе. Вокруг нас продолжались гулянья, и играла музыка, все были так поглощены собственной жизнью, что мы как будто находились в отдельной комнате. В ногу врезался ребенок и посмотрел на меня испуганными глазами, но продолжил идти, подгоняемый своей безразличной матерью. – Ты угрожал мне шантажом.
– Дай мне шанс.
– Зачем мне это делать?
– Потому что я попросил вежливо.
– По-твоему, это вежливо?
Ной поджал губы. А потом глубоко вздохнул.
– Пожалуйста.
Я скрестила руки на прилипшем к телу топике, чувствуя себя беззащитной, и, чтобы скрыть это, продолжила его атаковать.
– О чем ты хочешь поговорить? Снова собираешься приказать мне не вмешиваться, а я скажу тебе, что не послушаюсь?
– Я хочу объявить перемирие.
– Не знала, что мы воюем.
– А разве нет? – Ной вздохнул. – Давай поговорим там, где нас не будут отвлекать. – Он чуть опустил глаза, а потом отвел их в сторону.
Ной Барбанел только что на меня пялился? Да. Точно пялился. Он думал, что эта мокрая футболка отвлекает.
Я испытала некое подобие удовольствия, совсем не похожего на месть.
Хотя, может, он всего лишь посчитал непрофессиональным разговор с мокрой до нитки девушкой. В любом случае разговоры с ним – плохая идея. Он просто попытается убедить меня не делать то, что я хочу сделать.
– Нет уж.
– Прошу. – Он шагнул ко мне и произнес тише: – Пожалуйста?
Так нечестно! Горячий парень пользуется своей привлекательностью.
– Мне нужно вернуться к друзьям. – Я осмотрела толпу, надеясь увидеть высокого Эвана или блестящую повязку Стеллы.
Ной схватил меня за локоть. Теперь мы стояли в опасной близости. Элли Мэй села и запыхтела, глядя на нас.
– Серьезно, чего тебе стоит выслушать меня?
Господи боже. Я чувствую его запах крема от загара и легкий аромат одеколона.
– Для начала, не смей мне угрожать. И не хватай меня за руку.
Он отпустил меня и поднял руки.
– Что еще?
– Хм. – Я покрепче обхватила поводок Элли Мэй и подтянула ее к себе. Мимо прошел ребенок с огромной плюшевой игрушкой и протянул ее Элли, чтобы та понюхала. Я перевела взгляд на автомат, из которого девочка могла ее достать, и балки с кучей плюшевых игрушек.
Я ухмыльнулась Ною.
– Я поговорю с тобой, если выиграешь мне огромного единорога.
– Что?
Я пожала плечами.
– Не я устанавливаю правила.
– Ты только что это сделала.
Я подняла руки ладонями кверху и начала уходить.
Он нагнал меня, окруженный облаком надменности и гордости.
– Я не играю в карнавальные игры.
– Жалко. – Я одарила его тошнотворно-приторной улыбкой. – А я не разговариваю с шантажистами.
Ной прищурился, но потом, к моему изумлению, направился к торговцу.
Я недоуменно моргнула и поплелась за ним.
– Я не… я не серьезно…
– Лучше бы так, черт возьми, и было. – Ной обменял деньги на огромный водный пистолет.
– Нет, я просто сказала так, потому что знала…
– Что я этого не сделаю? – Ной выглядел обиженным. Он приноровился к пистолету, прицелился и промахнулся на целую милю.
Я ничего не смогла с собой поделать и рассмеялась.
Ной обиженно произнес:
– Это сложнее, чем кажется.
– Правда? – Я почесала Элли за ушками. – Кто бы знал.
Он снова прицелился.
Спустя десять минут и кучу выстрелов Ной гордо вручил мне безутешного на вид слона. Он сидел на корточках и смотрел на мир трагичным взглядом. Его брови были опущены, выражая отчаянную безысходность.
Я держала слона на расстоянии вытянутой руки. Сидящая у моих ног Элли выглядела такой же растерянной.
– Это не единорог. Это самый печальный в мире слон.
– О чем ты? – Ной говорил, как великий охотник, убеждающий, что его щедрый подарок не стоит потраченного времени.
– Он такой грустный. Посмотри на него. Последний раз я видела такого грустного слона, когда маму Дамбо заперли в клетке.
– Ему будет еще грустнее, если ты его отвергнешь.
Наверное, это правда. Конечно, нельзя очеловечивать мягкие игрушки, но еще одно жестокое замечание – и этот слон разразится рыданиями.
– Что мне с ним делать? Я не могу круглыми сутками смотреть на печального слона.
– Можешь отдать его ребенку.
– Чтобы ребенок заплакал? – Я прижала игрушку к груди. – Нет.
– Теперь мы можем поговорить?
Ничего не могла с собой поделать – я была очарована его готовностью подчиниться моему нелепому требованию и покорена, с какой серьезностью он играл в игру.
– Ладно. Поговорить можем. Но потом.
– Ты всегда такая требовательная?
– По меньшей мере восемьдесят процентов времени.
Ной покачал головой, но подавить улыбку не смог.
– Тогда завтра.
Я вернулась к своей компании, которая отдыхала в переулке с напитками и жареными пончиками, посыпанными сахаром и корицей. Джейн приняла у меня поводок Элли, пытаясь удержать собаку от поедания ее еды.
– Как прошло?
– А это откуда взялось? – Стелла выхватила из моих рук грустного слона. – Он такой печальный. Как будто осиротел или ему сделали клизму.
– Спасибо за наглядный пример, – сказал Эван.
Джейн усмехнулась.
– Это от Ноя?
– Не делай из мухи слона.
– Но это ведь и есть слон.
Оставшийся день наша компания занималась поглощением еды и дурацкими играми. На пикнике семьи Джейн ее дядя готовил бургеры и жарил кукурузу на гриле, а ее младшие кузены бросались водяными шариками. Потом мы пошли смотреть фейерверк на пляж, усыпанный тысячами туристов и местных жителей. Мы танцевали под музыку из бум-бокса незнакомца. Мы были молодыми, живыми и полными кипучей энергии.
Я сделала снимок и отправила лучшим подругам:
С Днем независимости!! Люблю вас, хотела бы сейчас быть с вами.
Скучаю!!!
Тут же посыпались ответы.
Хейли:
С праздником!!! Люблю вас, девчонки!!!
Нико:
Люблю вас, но хотела бы отметить свою неприязнь к безудержному патриотизму.
Брук:
Принято. И божечки!! Поверить не могу, что пропустила четвертое июля. Соскучилась!!
Щеки болели от того, как широко я улыбалась. Ничто не могло убавить мою любовь к этим девчонкам, сколько бы километров нас ни разделяло.
Засунув телефон в сумку, я вернулась к Джейн и остальным. Мы побежали к океану, когда над нами взорвался фейерверк, и золотистые искры зашипели на фоне черного неба. Огромные красные сферы вытянулись в длинные, выгнутые дугой полосы. Я вдохнула летний соленый воздух, запрокинула голову и засмеялась.
Этой ночью я спала крепко, и мне снилось, что я парю над океаном.
Глава 7
На следующий день я ждала Ноя в небольшой кафешке в центре города. Ресторанчик располагался на цокольном этаже желтого дома в викторианском стиле. Изгородь из бирючины огораживала посетителей, расположившихся на террасе, от суматохи и толкотни людной улицы, а от солнца их укрывали зонтики. Ровно в десять утра я села за столик на улице и принялась с надеждой ждать Ноя.
Через двадцать минут, когда я почти допила горячий шоколад, к моему столику еще раз подошла официантка.
– Желаете что-нибудь еще?
– Уверена, он вот-вот явится.
После того как официантка сочувственно улыбнулась и ушла, я снова проверила телефон, прекрасно осознавая, что за окружавшими меня столиками сижу только я. Сообщения не было, а я не хотела писать первой. Это он просил меня встретиться. Сам выбрал время и место. И что, теперь он меня кинул? На Нантакете это то же самое, что пригласить девушку на выпускной, а потом ее игнорировать?
Ладно, что уж. Люди постоянно опаздывают и забывают предупреждать. Подожду еще десять минут.
Я утихомирила подпрыгивающую ногу. Удивительно добродушное поведение Ноя по отношению к грустному слону, который сейчас целым и невредимым лежал на моей кровати вместе с плюшевой лошадью, вызвало у меня надежду, что он перестанет вести себя в духе «помочь или помешать» и «этот остров принадлежит мне». Ничего страшного в разговоре с ним нет. К тому же он реально не может мне помешать. Ной обычный парень, да и власти у него нет.
Верно?
Ной сказал, что хочет обсудить перемирие. Какое еще перемирие он имел в виду?
Ной вбежал в ресторан в 10:26. На нем была облегающая оксфордская рубашка, а волосы тщательно уложены. Во всяком случае, я надеялась, что он специально их уложил. Если он просыпается с такой идеальной прической, то мне с откровенной завистью придется побрить его налысо и, наверное, сохранить локоны себе. Так, себе на заметку: меня завело куда-то не туда, лучше ни с кем не делиться этими мыслями.
Он упал на стул напротив меня.
– Привет.
– У тебя получилось.
– Оу, пассивно-агрессивный аналог «ты опоздал».
Я скрестила на груди руки.
– Договорились. Ты опоздал.
– Помогал пожилой даме перейти улицу.
– Врун. Что это было, странная демонстрация силы?
Ной приподнял бровь.
– Задержался на работе.
– Ты работаешь? – удивление в голосе прозвучало слишком явно.
– А ты думала, что я целыми днями слоняюсь без дела?
– Типа того. К тому же твоя работа завершилась слишком рано. Если только ты не рыбак.
– Я помогаю папе. Он хотел, чтобы я закончил составлять для него отчет.
– Оу. – Мне понравилось, что он помогает семейному бизнесу. – Это мило.
– Да, правда? – в его голосе послышались резкие нотки.
Рядом с нами снова возникла официантка и лучезарно улыбнулась Ною. Видимо, она разделяла мое облегчение, что меня не бросили.
– Готовы?
Ной заказал на завтрак буррито и кофе, а я – блинчики на молоке с ягодами. Как только официантка отошла, Ной глотнул у меня горячего шоколада и скорчил мину.
– Это не кофе.
– Я бы тебе посочувствовала, если бы ты не забрал у меня напиток.
На лице Ноя не было и тени раскаяния.
– Ладно, Эбигейл Шенберг. В чем дело?
– То есть?
– Я ничего о тебе не знаю.
– Вообще-то я тоже о тебе ничего не знаю.
– Кроме того, что уже знаешь, так ведь? Ты приехала на Нантакет, просочилась в мой дом и сунула нос в жизнь моих бабушки с дедушкой.
– В их жизнь, не в твою. И это очень агрессивный метод перемирия.
Его улыбка снова стала напряженной.
– Считай это предварительным перемирием. Кто ты?
Я смущенно и робко заерзала на стуле. Я думала, мы обсудим письма и наших родственников, а не меня.
– Никто.
Жизнерадостная официантка снова подошла к нам и поставила дымящуюся кружку перед Ноем.
– Ваш кофе!
Он поблагодарил ее и, когда она ушла, снова повернулся ко мне.
– Попробуй еще раз.
– Я серьезно. Не о чем говорить.
– Значит, ты считаешь нормальным проводить лето на небольшом острове, чтобы узнать побольше о прошлом своей семьи? И чтобы убежать от своего бывшего?
– Он тут вообще ни при чем! – выпалила я и с удивлением отметила, что за прошедшую неделю ни разу не вспомнила про Мэтта. – Это вообще не твое дело.
Ной наклонил стул на двух ножках и, закинув руку на спинку, смерил меня пристальным взглядом.
– Я почти уверен, что теперь наши дела неразрывно связаны.
Я почувствовала, как то ли от гнева, то ли от чего-то еще начинают гореть щеки.
– А что ты хочешь от меня услышать? Никакой выгоды, кроме семейной истории, я не получу. – Я старалась говорить бойко – это один из любимых видов защитного механизма. – Если только мне повезет, я напишу хорошее эссе для поступления в колледж.
Ножки его стула с грохотом приземлились на землю, и Ной в ужасе уставился на меня.
– Ты лезешь к моей семьей из-за эссе в колледж?
– Нет! Господи! Я лишь говорю, что больше ничего из этого не получу.
– Да твое эссе вообще роли не играет. Только твои оценки и кругозор.
Его слова меня задели, ведь я боялась, что он прав. Да, у меня были хорошие оценки, но они гроша ломаного не стоили, а, присоединившись к какому-нибудь клубу, я разве расширю свой кругозор? Вряд ли. Чтобы убедить колледжи предоставить мне стипендию, я должна написать хорошее эссе.
Поэтому я ужалила его в ответ:
– Неужели? А тут я начинаю прикидывать, сколько денег пожертвовала твоя семья.
Ной резко выпрямился.
– Я поступил в колледж не из-за денег семьи.
– Я такого и не говорила. – Намеренно безразлично я пожала плечами. – Хотя мне попадалась статья о том, что некоторые выдающиеся учебные заведения часто принимают детей благотворителей.
– Моя семья жертвует деньги колледжам, в которых они учились. Пожертвования выпускников.
– Верно. – Я с невинным видом вытаращила глаза. – И, я так понимаю, ты поступаешь не в одно из таких заведений?
– Ну ты и… – Ной поджал губы и покачал головой.
Стерва? Зараза? Та еще штучка? Возможно. Я вздохнула.
– Извини. Я не хотела набрасываться на тебя с обвинениями. Ты меня напрягаешь.
– Я напрягаю тебя?
– Да! Я не думала, что встречусь с такой враждебностью, если я загляну в бабушкино прошлое. И я не хотела грубить насчет колледжа. Я… не знаю… нервничаю из-за учебы, поступления и денег. Ты прав. Может, мое эссе вообще не важно. – Я робко и виновато улыбнулась.
Ной не смотрел на меня.
Вот тебе и перемирие. Я опустила глаза.
– Я поступаю в Гарвард, – после длительной паузы произнес Ной. Я оторвала глаза от своей кружки и увидела, что он упрямо смотрит в сторону, а на щеках у него появились два ярко-красных пятна. – Моя семья вносит пожертвования.
Оу. Я наступила на больную мозоль.
– Но у меня правда хорошие отметки. – Наконец Ной снова на меня посмотрел. – Я лучший выпускник.
Ну еще бы.
– Учеба начинается осенью? – в знак примирения спросила я. – Что будешь изучать?
– Экономику.
– Класс. А ты хочешь заниматься… экономикой? – Ого, блестяще. За навыки светской беседы я получу пулитцеровскую премию.
У него дрогнули губы.
– В планах экономика на старших курсах, а потом школа бизнеса.
Да уж, все мои познания о школах бизнеса исходили от старшей кузины Сары в виде ее презрения к учащимся в бизнес-школах, с которыми она знакомилась в Тиндере.
– Выходит, ты хочешь вести бизнес?
– Это своего рода сделка.
С минуту я обдумывала его слова.
– О. То есть… компания твоего отца?..
Ной резко кивнул.
– Хм. – Я попыталась уложить это в голове. Мой жизненный план содержал немного пунктов. Поступить в колледж. Получить диплом. Найти работу. Обеспечивать родителей в старости (и брата, если появится необходимость). – А ты хочешь работать на «Барбанел»?
– Желание тут ни при чем. Я обязан.
– То есть ты ведь не обязан быть обязанным. – Ноя не развеселили мои шарады.
Я медленно сложила дважды два. Эдвард Барбанел, председатель правления, унаследовал фирму от своего отца и к сегодняшнему дню превратил ее в империю. Гарри Барбанел, отец Ноя, сейчас был президентом этой компании. Я моргнула.
– Они ведь не рассчитывают, что ты… – Ной приподнял брови. Я нервно рассмеялась. – Ты же не должен брать на себя бразды правления огромной фирмой, если не хочешь.
– Кто-то же должен.
– У тебя нет кузенов? Братьев? Сестер?
– Нет. – Ной допил кофе. – Шира ближе всех мне по возрасту, но она скорее как младшая сестра. Она хочет изучать морских черепах.
– Морских черепах.
– В Эквадоре. Они находятся на грани вымирания.
Я с минуту переваривала новости о морских черепахах. Бедняжки.
– Хорошо, а остальные твои кузены?
– Ни у кого это не вызывает интереса.
– Так и у тебя тоже не вызывает. Почему такую ответственность возложили на тебя? Ты что, старший сын старшего сына?
На его лице промелькнуло смущение.
Боже мой.
– Это же бред. И несправедливо. По отношению к тебе, конечно, но и что насчет остальных?
Ной отвел взгляд, потом снова посмотрел на меня и упрямо спросил:
– Ладно, а ты что собираешься изучать?
Хорошо, я вела себя слишком настырно.
– Я хочу стать историком, но…
– Что «но»?
– Разве это принесет кому-нибудь пользу? Или историки – это современные Кассандры, обреченные выкрикивать предостережения, но мнением которых пренебрегают?
Ной удивился.
– Ты так считаешь?
– Ну, я считаю, что историки нужны, но еще есть ощущение, словно они твердят: «Вот, так и начинается диктатура»; и все такие: «Класс, понял, давайте оставим ваши слова без внимания». Так чем же поможет профессия историка? Вот тебе что помогает? – Я указала на Ноя. – Ну, помимо богатства и управления своим богатством похвальным способом.
– Вот и я! – У нашего столика появилась веселая и бодрая официантка. – Буррито и блинчики.
– Спасибо, – хором повторили мы.
Она просияла:
– Что-нибудь еще?
Мы покачали головами.
Я откусила от блинчика и выяснила, что он удивительно вкусный и восхитительно пропитан маслом.
– Ого, отменные блинчики!
Ной методично разрезал буррито пополам.
– Что сойдет за похвальный способ?
– Что? А, ты про деньги. Ну ты сам знаешь, пожертвования на всякие похвальные случаи и вещи.
– Какие, например?
Я пожала плечами, размазывая два кусочка блинчика на тарелке по кленовому сиропу.
– Вот ты чем увлечен?
Ной перевел на меня взгляд и легонько улыбнулся.
– Я знаю, что считаю похвальным. Я хотел услышать твою версию.
– Ой. – Я вспыхнула от смущения и на мгновение сосредоточила внимание на еде. Почему я предположила, что он захочет объяснять, как оказывает влияние?
Ной сжалился надо мной.
– Мне нравится Фонд охраны природы Нантакета.
– Да? – Если продолжу задавать вопросы, возможно, мое смущение рассосется. – Почему?
Он пожал плечами.
– Мама работает в Экологическом диалоге, бабушка занимается садом, поэтому, наверное, я всегда был настроен на сохранение окружающей среды. И… моя жизнь – это огромный выброс углекислого газа, а моя семья тратит много природных богатств, так что, думаю, восполнять ущерб – это важно.
Я удивленно на него посмотрела.
– Это хорошо.
Ной засмущался и в забытьи уставился вперед. Когда мыслями он вернулся за наш столик, выражение на его лице было непроницаемым. Он наклонился вперед, как шифровщик, столкнувшийся с кодом, который ему никак не взломать.
– Что нужно сделать, чтобы заставить тебя забыть об этом письме?
Я с недоумением посмотрела на Ноя.
– О, я о нем не забуду.
– Почему?
– А почему я должна забыть про него? Как ты смеешь просить меня стереть из памяти историю моей семьи?
– Уверен, есть другие способы разузнать правду. Ты можешь поспрашивать кого-нибудь еще.
– Ты так уверен в этом? – Я наклонила голову. – Вряд ли нацисты оставили много выживших, которые могли бы рассказать нам историю.
Ной замер, а потом резко выдохнул.
– Ты шутишь.
Я улыбнулась. Шах и мат!
– Вообще-то нет.
– Это против правил.
– Знаю. – Вот только на самом деле нельзя отказывать тем, кто хочет разузнать о своих выживших бабушках и дедушках. Это что-то вроде бестактности. Я откусила блинчик.
Ной хмуро посмотрел на меня.
– А почему ты ничего о ней не знаешь?
– Она приехала сюда в раннем детстве, поэтому почти ничего не помнила. Мы не знали, откуда она родом – откуда-то из Германии, – и остались ли у нее там в живых родственники. К тому же ей не нравилось говорить даже о том, что она помнила.
Мама утверждает, что большинство выживших не любят вспоминать прошлое.
– Она пережила Холокост?
– Да. Но, если откровенно, ее не обозначали как пережившую Холокост, потому что она не жила в Европе во время войны. Она приехала сюда в четырехлетнем возрасте, как раз перед самым началом войны.
Ной уронил вилку на тарелку.
– Она приехала сюда до войны. Из Германии.
– Ага.
– Со своей семьей?
Его напор почти меня встревожил.
– Нет, ее родители остались. Ее отправили в Нью-Йорк, в другую еврейскую семью, где она должна была жить до восемнадцати лет.
Ной уставился на меня.
– Что?
Повисла странная тишина, когда люди не закончили говорить то, что хотели сказать; тишина, когда тебе приходится взвешивать, как поступить: настаивать или затаиться. Я положила вилку и посмотрела на Ноя. Стала ждать.
– Моя семья из Нью-Йорка. – Он смотрел прямо мне в глаза. – Они приняли немецкую девочку. Во время войны.
Я чуть не подпрыгнула от чистого удовлетворения, похожего на удовольствие, когда пытаешься сложить мозаику и наконец находишь правильный фрагмент. «Они приняли немецкую девочку во время войны». Конечно, бабушка приехала на Нантакет, потому что семья, с которой она жила, проводила здесь отпуск, и влюбилась в сына хозяев этого дома. Иначе как еще ее фотография оказалась в альбоме?
– Ну, вот и все.
Ной покачал головой.
– Это просто совпадение.
– Нет. Как раз для этого я и приехала. Она выросла в твоей семье. Поэтому ее фотография в одном из ваших альбомов.
– Что? Почему ты не упомянула об этом?
– Я забыла!
Ной сжал переносицу.
– Если она переехала к ним в детстве, значит, они были как брат и сестра.
– Мне неприятно тебя разочаровывать, но братом и сестрой они никогда не были.
Ной наклонился ко мне, словно одна его демонстрация грубой силы могла заставить меня отступить.
– Они вместе выросли. Братья и сестры пишут друг другу письма.
– Не такие письма. Только не за пределами Вестероса.
– Ты уверена?
– Абсолютно.
– Ты могла неправильно их истолковать.
– Черт. Нет. Хочешь сам прочитать?
– Да. Нет. Может быть.
Со своими чувствами пусть разбирается в свободное время.
– Тогда давай спросим твоего дедушку.
– Точно. Давай. Но… – Ной запустил пальцы в свои кудри. – Мы не можем.
– Ты серьезно?
Он потер лоб.
– Слушай. Моя семья тяжело трудилась, чтобы добиться того, что они сейчас…
– Если ты собираешься прочесть лекцию об американской мечте или о том, что в жизни нужно самому пробивать себе дорогу…
– Я про антисемитизм.
– А.
– Да. Люди с радостью нанимали Барбанелов, но не хотели водить с нами дружбу. Мы не были христианами, были недостаточно белыми, нам недоставало слишком многого. Моя семья хлебнула горя, чтобы прижиться на этом острове. Если у моего дедушки был роман, пока он был помолвлен с бабушкой, то людям лучше не знать об этом. – Ной уронил голову на руки. – А что касается этого странного псевдоинцеста…
– Эй. – Мне стало странно обидно за бабушку. – Это не инцест. Может, они вообще не считали себя братом и сестрой! На самом деле очевидно, что так и было, раз они влюбились. Может, остальные тоже не считали их родственниками. И… я понимаю, что в сороковых и пятидесятых годах такое трудно было принять, но сейчас вряд ли это кого-то волнует.
– Да, но после этого ты покинешь остров, и на тебе это не скажется, согласна? Люди здесь любят скандалы.
– Но в этом скандале нет ничего интересного!
– Боюсь, моя бабушка не согласится с этим.
Я задумалась над его словами.
– Так вот почему ты не хочешь, чтобы я говорила с твоим дедушкой? Потому что считаешь, что твоя бабушка разозлится? Из-за того, что у Эдварда был роман, или из-за того, что другие о нем узнают?
Ной проигнорировал мой вопрос, что, похоже, было ему свойственно.
– Мы можем все разузнать без участия моих бабушки и дедушки. Ты приехала на все лето? Я тебе помогу. И моя помощь будет полезнее разговора с дедушкой. Ты сказала, что твоя бабушка отказывалась рассказывать о своем прошлом? Да. Мои бабушка и дедушка тоже о нем не слишком распространялись.
В этом что-то есть. Я подумала о парне, который писал: «Минуло слишком много времени с нашей последней встречи», но потом вспомнила, что вместе с тем он писал: «Ты ведешь себя нелепо».
– Я могу провести тебя в дом. Я могу предоставить тебе доступ к альбомам. – Ной наклонился ко мне, пригвоздив к стулу взглядом. – Ты же хочешь моей помощи, Эбигейл.
Он был прав. А если его бабушка с дедушкой, как мои, откажутся говорить о прошлом? Но так я хотя бы поищу еще фотографии бабушки и посмотрю сад в «Золотых дверях».
«Если ты так сильно скучаешь по розарию, то возвращайся, – писал Э. – Розы в этом году цветут как сумасшедшие, а моя мать посадила новый сорт. Ты же знаешь, как она любит их тебе показывать. Ты же знаешь, как и я люблю видеть тебя в саду…»
Я прочистила горло.
– Но если я спрошу у твоего дедушки…
– Дай мне месяц. Один месяц. А потом можешь с ним поговорить, если у тебя еще останутся вопросы. А тем временем получишь от меня помощь. Я распахну тебе двери.
– Золотые двери?
– Это значит «да»?
– Наверное.
– Хорошо. – Ной улыбнулся, и его улыбка напомнила солнце. Он подцепил вилкой кусочек моего блинчика. – Ты права. Отменные блинчики.
