Текст книги "Выжившие"

Автор книги: Ханна Джеймесон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Ханна Джеймсон
Выжившие

Ли на память

«На арену всегда будут выходить новые противники, а наш прекрасный мир будет осыпаться кусочек за кусочком, словно древние руины, разрушенные стены которых не сдерживают уже ни дождь, ни свистящий ветер. Каждый день будет отваливаться еще один кусочек, пока на том месте, где он стоял в лучшие времена, не останется только груда камней. И мы участники этой жестокой игры, которые тешат себя иллюзией, что у игры может оказаться счастливый финал. Я с грустью думаю о том, каким будет этот конец».

Ганс Кейлсон, «Смерть Противника»

«Это конец света, как мы его понимаем, и я чувствую себя прекрасно».

Р. Э. М.

© Hanna Jameson, 2019

© Дворецкая Е.В., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2020

Пролог

День Третий

Надя как-то сказала, что не может спать по ночам при мысли, что узнает о конце света из телефонного оповещения. Ее замечание не могло сравниться с речью Кеннеди[1]1
  Джон Фицджеральд Кеннеди – 35-й президент США; в одной из своих речей сравнил ядерную угрозу с Дамокловым мечом. – Здесь и далее примеч. редактора и переводчика.


[Закрыть] про Дамоклов меч, но я запомнил его слово в слово.

Что же до меня, все случилось за приветственным завтраком три дня назад.

Я сидел у окна, любуясь окружающим отель лесом и расчищенной дорожкой, ведущей вокруг здания к парковке.

Слышался гул разговоров: несколько пар и одна-две семьи рано утром выезжали из отеля. Из участников конференции я спустился вниз первым. Накануне мы все допоздна пили, но я старался придерживаться привычного распорядка, даже если было нелегко.

Изначально планировалось, что конференция пройдет в совсем другом месте – чуть ближе к Цюриху, дальше на север. Но восемь месяцев назад там случился пожар. Без особой суеты организаторы перенесли мероприятие в отель «Сизьем», о котором мы шутили, что он посредине «нигде». Такой геморрой добираться туда.

Я читал главу «Что мы имеем в виду, когда говорим о фоторазведке: юридическая и практическая история воздушного шпионажа», делал заметки для предстоящей серии лекций, отложив телефон в сторону.

Слева на столе стояли стакан апельсинового сока и чашка черного кофе. От нетерпения поскорее выпить сок и взять еще один я немного пролил его на скатерть. Я ждал яйца Бенедикт.

Мне до сих пор причиняет боль, как по-дурацки все произошло.

Последнее сообщение от Нади пришло в одиннадцать тридцать вчера вечером. В нем говорилось: «По-моему, в моей профессии все приносят больше вреда, чем пользы. Как можно любить такую работу? Я очень скучаю по тебе: ты всегда знаешь, что сказать, когда я не в настроении. Мне стыдно за то, как мы расстались. Люблю тебя».

Я не стал помогать ей преодолевать кризис веры, надеясь, что это промедление с ответом сойдет мне с рук. Зная про разницу во времени, Надя вполне могла решить, что я сплю. Мне хотелось немного подумать и ответить утром что-нибудь размеренное и обнадеживающее. Блестящая журналистика все еще востребована, и у нее есть шанс сделать этот мир лучше… В общем, как-то так. Может, я сочиню письмо и получше.

Все мы думали, что время у нас еще есть. Теперь больше нельзя отправлять письма по электронной почте.

От одного из столов донесся странный звук – пронзительное восклицание. Женщина ничего не сказала, только вскрикнула.

Я взглянул на нее: она сидела рядом со своим спутником, не отрывая взгляда от телефона.

Как и все остальные в ресторане, я подумал, что она просто слишком взволнована сообщением или фотографией, и вернулся к своей книге, но через несколько секунд она добавила:

– Они бомбят Вашингтон!

Мне совсем не хотелось ехать на эту чертову конференцию.

Я плохо помню события последующих часов, но, листая в своем телефоне новостные рассылки и соцсети, я в полной мере осознал, как права была Надя. Все произошло именно так, как она боялась. По сути, заголовки – это в общем-то все, что я запомнил в тот момент.

ГЛАВНАЯ НОВОСТЬ: ядерная атака на Вашингтон продолжается. СЛЕДИТЕ ЗА НОВОСТЯМИ.

СРОЧНАЯ НОВОСТЬ: по оценкам экспертов, число погибших достигло 200 тысяч человек.

СРОЧНАЯ НОВОСТЬ: президент и ЕГО АДМИНИСТРАЦИЯ – в числе погибших в результате ядерного взрыва. Ждем дополнительной информации.

Затем были кадры из Лондона, и мы все наблюдали в реальном времени, как исчезают, превращаясь в пыль, здания, а над ними поднимается всем знакомый силуэт «ядерного гриба». Мы смотрели этот ролик снова и снова, поскольку других доступных видеоматериалов не было и он не выглядел таким реальным, как заголовки. Возможно, причиной нашей нечувствительности к видеоряду было множество фильмов, что смотрел в своей жизни каждый из нас, в которых слишком быстро и слишком тихо испарялись целые города.

На окраине Берлина упал самолет, и мы поняли, что Берлина больше нет, только потому, что какая-то женщина в самолете выложила в Интернете видео их падения. Наверное, в двигатели попала пыль. Я не понял, что она сказала: она плакала и говорила не по-английски. Скорее всего, просто прощалась.

СРОЧНАЯ НОВОСТЬ: над Вашингтоном ВЗОРВАНА ЯДЕРНАЯ БОМБА, погибли сотни тысяч человек.

СРОЧНАЯ НОВОСТЬ: премьер-министр Канады призывает к спокойствию, ТАК КАК ЯДЕРНЫЙ УДАР НАПРАВЛЕН НА США.

СРОЧНАЯ НОВОСТЬ: США без правительства, Вашингтон УНИЧТОЖЕН ЯДЕРНЫМ ВЗРЫВОМ.

Возможно, мне повезло: я наблюдал конец света в Интернете, а не переживал его, реагируя на каждый взрыв или объявляющую о нем сирену.

Мы еще живы. Идет уже третий день, и Интернет не работает. Я сижу в своем номере, наблюдая из окна за горизонтом. Если что-то произойдет, я обязательно постараюсь описать происходящее. На много миль вокруг раскинулись леса, поэтому, когда настанет наша очередь, думаю, что получу какой-нибудь сигнал. А прощаться здесь мне не с кем.

До сих пор не могу себе простить, что оставил письмо Нади без ответа, понадеявшись, что у нас еще есть время.

День шестой

Я считаю, надо продолжать вести записи. Небо закрывают облака странного цвета, но у меня нет уверенности, что они на самом деле такие необычные. Возможно, их цвет – следствие моего глубочайшего потрясения.

Пытаюсь припомнить, сколько дней прошло с тех пор, когда мы в последний раз видели солнечный свет или когда шел дождь. Получалось пять.

Вероятность, что на нашем горизонте появятся признаки Армагеддона, похоже, уменьшилась, но с отключением Интернета и отказом мобильных телефонов мы понятия не имеем, что происходит в большом мире. В любом случае, я больше не гляжу подолгу в окно. Мне нужно есть.

В ресторане, где сотрудники отеля все еще кормят нас, я поговорил со своими знакомыми. Они собираются уйти пешком, а я решил ждать, пока нас не заберут отсюда или не будет объявлена официальная эвакуация. Интернета и телевидения нет, поэтому трудно сказать, когда это случится. Но в конце концов кто-то да придет за нами.

День шестой (2)

То, что я написал раньше, ложь. Я хотел поехать на конференцию, радуясь, что побуду немного вдали от Нади и от детей. Возможно, я скоро умру, поэтому не вижу смысла лгать.

Надя, прости. Если ты когда-нибудь прочитаешь эти записки, знай, что я во всем раскаиваюсь.

У меня уже нет уверенности, что за нами кто-то придет.

День Восьмой

Погода не меняется.

Я хотел отправиться на прогулку вокруг отеля и на лестнице обнаружил двух человек, покончивших с собой: они повесились на лестничной клетке. Двое незнакомых мужчин. Мы с Диланом, главой службы безопасности отеля, похоронили их напротив главного входа. На траурной церемонии к нам присоединились несколько человек со свечами.

После похорон я спросил Дилана, не собираются ли нас эвакуировать. Он ответил, что нет – наверное, нет, – но он не хочет никого пугать. А тем временем мы все живем по более-менее сложившемуся распорядку: спускаемся в ресторан на завтрак и ужин, а остальное время прячемся в своих комнатах.

Интересно, если ядерные удары все еще продолжаются, доберутся ли они в ближайшем будущем до нас. Может, оно и к лучшему, это незнание того, с чем мне не справиться.

Сегодня первый день, когда я осознал, что, вероятно, никогда больше не увижу Надю, Рут и Марион. Или моих родителей, моих студентов, моих друзей. Даже знакомых коллег, приезжавших на конференцию. Они ушли из моей жизни.

Меня подташнивает, и трудно сказать, от радиоактивного отравления или нет.

День Восемнадцатый

От радиоактивного отравления до сих пор никто не умер.

Никто за нами не придет. Эвакуации точно не будет.

Утром Дилан и еще двое мужчин ушли с охотничьими ружьями и вернулись с оленем. Предполагается, что какое-то время мы проведем здесь, в отеле. В ресторане за завтраком я пересчитал всех по головам, получилось двадцать человек. Среди них по крайней мере два маленьких ребенка и одна пожилая пара, один из супругов почти глухой.

И это все остатки человечества? Неужели я последний выживший, кто ведет записки о конце света? Не уверен, что тем, кто уже умер, хуже.

День двадцатый

Погода не меняется.

В отеле есть врач. Имени пока не знаю.

Только знаю, что у нас есть врач, потому что сегодня на лестнице покончила с собой одна француженка. Связав шнурки, она бросилась с лестницы, держа на руках маленькую дочь. К сожалению, врач ничем не могла помочь матери, но ребенок выжил. Японская пара забрала девочку к себе.

Я еще раз поговорил с Диланом. В конце недели он собирается отключить на верхних этажах газ и электричество. Неизвестно, на сколько нам хватит и того и другого, поэтому электричество и газ лучше экономить, чтобы мы не лишились возможности хранить продукты замороженными и готовить пищу.

Ранее, за ужином, по этому вопросу у нас прошло небольшое голосование. Дилан объяснил ситуацию с продуктами, все проголосовали «за», и в номерах электричество и газ отключили. Сейчас начало июля, но я сразу заметил, как теперь стало холодно.

День двадцать первый

С собой покончили еще двое. Пожилая пара шагнула из окна одного из верхних этажей. Их трудно судить, учитывая обстоятельства, если забыть о мучениях, через которые мы прошли, пока обмывали их и хоронили.

День двадцать второй

Обратил внимание, что за едой люди стали по-настоящему разговаривать друг с другом. До сих пор такого не было.

Не знаю, почему мне запомнилась одна женщина – молодая блондинка. Среди участников конференции ее не было. Среди оставшихся она, похоже, единственная американка и предпочитает держаться в стороне, и мы еще не общались.

Патрик живет в одном из соседних номеров. Иногда он быстро ходит взад и вперед по коридору прямо за моей дверью. Немного напрягает, когда ночью слышишь шаги.

День двадцать шестой

Бармен, молодой австралиец, сказал мне сегодня: «Я представлял себе ядерную войну совсем по-другому, здорово, что здесь есть бесплатный бар».

День двадцать седьмой

Прошлой ночью я точно слышал, как кто-то играет на гитаре. Я вышел пройтись по коридору, что уже само по себе пугало даже при свете свечи, и попробовал определить, из какого номера доносится музыка. Но ничего не получилось. Я просто никого не обнаружил. Тринадцать этажей, почти тысяча номеров, и я не встретил и не услышал ни одного человека. Отель оказался намного больше, чем я предполагал. Он заставляет чувствовать себя неуютно.

Дорогая Надя!

Прошел уже месяц, но не знаю, прочтешь ли ты когда-нибудь эти строчки. У меня даже нет уверенности, что ты жива. Но пока есть хоть самый маленький шанс, что ты прочитаешь эти записки, я хочу, чтобы ты знала: ты всегда заслуживала гораздо лучшего мужа, чем я. Возможно, в конце ты и сама поняла это.

Жаль, что даже во время конца света меня не было рядом. Я опять опоздал! Мне всегда не хватало умения оказываться в нужном месте в нужное время. Сожалею, тебе пришлось пережить так много моих неудач. В наших детях все самое лучшее – от тебя.

Прошу, берегите себя изо всех сил и так долго, как только можете.

Прости, я думал, что у нас еще есть время.

Я люблю тебя. И никогда не перестану любить. Обещаю, я вернусь к тебе, даже если это будет другая жизнь.

Твой Джон

День сороковой

Некоторое время я оставался в номере, слишком подавленный, чтобы писать или видеть других людей. Сегодня впервые за неделю я вышел на улицу, чтобы немного подышать свежим воздухом.

Я спросил о небе бармена, которого зовут Натан, и он согласился, что облака действительно странного цвета.

– Ржавые, – сказал он.

Таня, наш врач, только что вернулась с пробежки в ближайшем лесу. Она остановилась рядом с нами, заметив наши устремленные в небо взгляды. Было холодно. Никто из нас не захватил с собой достаточно теплой одежды, чтобы с комфортом пережить резкий конец нашего лета и человеческой цивилизации.

– Вы говорите об облаках? – спросила она.

– Да, странные, правда? – отозвался Натан.

– Они оранжевые. – Она прикрыла глаза ладонью, словно защищая их от солнца. Привычка из прошлого.

– Рад, что не только я вижу их такими, – заметил я. – Сначала подумал, что от нервного потрясения.

– Думаете, они такие… э-э, от радиации? – поинтересовался Натан.

– Нет, – уверенно ответила Таня. – Такой цвет, скорее всего, из-за всякого мелкого мусора и запыленности от взрыва. Если бы на нас упал астероид, выглядело бы так же.

Некоторое время мы молча смотрели на оранжевые облака, а потом Таня, замерзнув, поёжилась.

– Жутко все это, – проговорила она, направляясь внутрь. – Скоро начнут умирать деревья.

Погода не изменилась.

День сорок первый

Держи себя в руках.

День сорок девятый

Я буду продолжать вести записки. У меня ощущение, что в противном случае я просто лягу и умру.

Повествовательная хроника первых месяцев после ядерных взрывов, написанная, возможно, последним живым историком, доктором Джоном Келлером

День пятидесятый

Вода была мутной и невкусной, поэтому Дилан, Натан и я поднялись на крышу, чтобы проверить баки с водой.

Дилан, глава службы безопасности отеля, – один из немногих сотрудников, кто не сбежал. Высокий чернокожий мужчина лет сорока, с заразительной улыбкой и коротко остриженными волосами, он стал нашим негласным лидером после того, как мир рухнул. Он знает отель и окрестности лучше, чем кто-либо, и работает здесь более двадцати лет. По-английски он говорит приятным баритоном, почти без акцента. Я затрудняюсь сказать, откуда он. Возможно, швейцарец.

– Может, мертвые птицы, – сказал он, когда мы совершали восхождение на тринадцать лестничных пролетов. – Птицам тоже нужна вода.

Лучше бы это были мертвые птицы.

На площадке девятого этажа мне пришлось остановиться и присесть на ящик с инструментами. Натан последовал моему примеру.

Пожав плечами, Дилан даже не потрудился поставить свой ящик с инструментами, когда ждал, пока мы отдохнем.

– Как тебе удается держать себя в форме? – спросил Натан.

– С трудом.

– В этом все и дело. – Он посмотрел на меня: – А тебе, Джон?

– Я поддерживаю отсутствие спортивного телосложения абсолютно без труда. – Я оглядел себя. – Моя работа предполагает сидячий образ жизни. Много интенсивного чтения и обдумывания.

– Прикиньте, я и представить не мог, насколько беспомощными мы окажемся. Пробовал тут выяснить у народа, как разжечь огонь без зажигалки. – Натан фыркнул. – Никогда бы не поверил, что в отеле никто не умеет разводить костер, когда ничего нет под рукой. Я-то знал, что не смогу, но надеялся, что кто-то другой сможет.

– Всегда ненавидел ходить в походы, – отозвался Дилан. – Выходной – не выходной, если нельзя спокойно сидеть в халате и пить шнапс.

– Я тоже ненавидел походы, – согласился я.

– А я ненавидел шнапс, – отчеканил Натан.

Я улыбнулся:

– По-моему, походы любят только дети. У меня их двое, так что пришлось походить в походы больше, чем хотелось бы.

– А сколько хотелось бы? – поинтересовался Дилан.

– Ни разу.

Натан, худощавый молодой австралиец-метис, бармен отеля, рассмеялся. У него глаза с нависающими веками и странно монотонный голос, который поначалу кажется безразличным. И тем не менее среди нас он один из самых веселых и оптимистичных людей. Он все еще может заставить других смеяться; теперь такое редко случается.

– Не знал, что у тебя есть дети, – сказал Дилан, наконец поставив ящик с инструментами на площадку. – У меня тоже есть дочь.

– Сколько ей? – спросил я.

– Тридцать.

– Где… гм, где она?

– Жила с мужем в Мюнхене. – Нам не нужно было уточнять, что это значит. – А твои?

– Вернулись в Сан-Франциско со своей мамой. Шесть и двенадцать.

– А ты почему здесь? На конференцию приезжал?

– Да.

– Я думал, все ее участники уехали.

– Да, большинство тех, кто пытался добраться до аэропорта, были моими коллегами, знакомыми из других колледжей.

– По-моему, большинство из них могли бы и вернуться, – сказал Натан, поднимаясь на ноги. – Как только поняли… Неясно, зачем вообще уезжать? Нам же сказали, самолеты не летают, дороги небезопасны. Наверняка многие могли бы вернуться.

Дилан поднял свой ящик с инструментами:

– Нет, я бы так не сделал: раз отправился в путь, надо все время двигаться.

– Поразительно, сколько народу уехало или ушло! – сказал Натан. – Их было так много. Вот где они собирались сесть на самолет?

Я встал, поднял тяжелый ящик с инструментами, и мы продолжили подъем.

– Многие путают движение с продвижением, – заметил Дилан. – Я-то понимал, это плохая идея, но что было делать – забаррикадировать их? Они не были готовы встретиться лицом к лицу с правдой.

Я прислонился к стене лестничной клетки, пока Дилан доставал связку ключей. Воздух здесь слишком густой и пыльный, с неприятным запахом. Я ненавидел весь этот лестничный колодец, но лифты не работают уже два месяца, хотя и не с самого первого дня.

– Путают движение с продвижением. Жаль, так никто не подумал раньше, – сказал я, – может, тогда всего этого удалось бы избежать.

– Ты прав, Джон. Где ты был, когда людям требовался разумный парень, за которого можно голосовать?

Я ничего не ответил.

Мы выбрались на крышу, и каждый взял для осмотра по баку. Всего баков – высоких резервуаров с лестницей сбоку – было четыре. Засунув лопату за пояс, я полез наверх. Перчатки пришлось снять – так было удобнее хвататься за перекладины, – и руки стали мерзнуть. Раньше я думал, что хорошо знаком с холодом, но, по сравнению с моими ощущениями сейчас, тот холод был ничто. Теперь холод был непроходящим и всеохватывающим. Он изменял строение тела, и человек вдруг обнаруживал, что все время двигается с опущенной головой, ссутулившимися плечами и сгорбленной спиной.

Добравшись доверху, я посмотрел на лес и на землю. Облачный покров нависал низко, и уже опускались сумерки. Приятно было дышать чистым воздухом. В первую ночь, проведенную в отеле, я слышал жужжание насекомых даже на втором этаже. Теперь деревья молчат, потемневшие и умирающие, хотя всего лишь август. Никаких птиц, полная тишина. До ближайшего города больше часа езды, а вокруг на многие мили раскинулся лес.

Мне не удалось вспомнить, когда я в последний раз по-настоящему видел солнце. Иногда кажется, что оно проплывает за облаками, словно танцуя на недосягаемой высоте, будто тусклая двумерная сфера за серой завесой.

Интересно, кто из моих коллег добрался до аэропорта и что они там обнаружили? Не все они сразу уехали на машинах. Те, кто ушел позже пешком, поодиночке или группами по двое-трое, сильно недооценили протяженность лесов и жутко холодную погоду. Я пытался отговорить их, но люди не были так открыты разумным доводам, как раньше.

На самом деле они и раньше не были открыты разумным доводам.

Комок эмоций поднялся к моему горлу, сдавил его и прервал дыхание.

Я вытолкнул его обратно вниз.

– Как ты там? Все в порядке? – крикнул мне Дилан.

Схватившись за ручку на крышке бака, я не чувствовал ни губ, ни носа; пальцы заныли, немея.

– Нормально, но она тут намертво! Не сдвинется с места!

– Подожди наверху, я сейчас заберусь! У меня здесь все чисто. – Дилан начал спускаться со своего бака.

– Я вроде понял, что к чему! – Я достал из-за пояса лопату и попытался подсунуть ее в том месте, где крышка плотно прилегала к баку.

Металл лязгал и скрежетал так, что сводило челюсти. Затем крышка начала поддаваться, и я налег на лопату, используя ее как рычаг.

Темнота.

Балансируя на лестнице и стараясь не думать о высоте и холоде, правой рукой я опустил лопату в резервуар и принялся водить ею в воде. Уровень был таким низким, что мне с трудом удавалось дотянуться лопатой до поверхности, но, судя по тому, что я разглядел, внизу не было ни мертвых птиц, ни мусора.

До меня вдруг дошло, что скоро у нас закончится вода.

Тупой трепет паники, жившей в моей груди на протяжении последних двух месяцев, усилился, вызывая тошнотворное головокружение. Так происходило каждый раз, стоило мне отвлечься на что-то, кроме непосредственной задачи. В качестве единственного способа оставаться в здравом уме, я замкнулся на настоящем, отказываясь признавать прошлое или будущее реальными.

– Здесь тоже все чисто! – крикнул я, но мой голос отнесло ветром.

Услышав резкое, задыхающееся «Блин!», я бросил взгляд поверх крышки как раз вовремя, чтобы увидеть, как Натан, поскользнувшись, падает с верхней ступеньки лестницы.

Инстинкт взял свое, и я дернулся, будто пытаясь поймать его, и оступился. Падая, я потерял из виду Натана, правой рукой зацепился за перекладину, перенеся весь вес на локтевой сустав, и с грохотом ударился о стенку бака.

Боль пронзила грудь и ключицу, будто я вывихнул плечо. Но все обошлось. На кровоточащих пальцах я подтянулся обратно. Лопата отлетела в сторону. Натан упал на крышу, но уже поднимался на ноги. Дилан находился рядом с ним, тоже пытаясь встать.

Я спустился вниз так быстро, как только мог, и побежал по крыше.

– Что случилось? Парни, вы в порядке?

– Там что-то есть, без шуток. – Натан смотрел на свои ободранные руки. – Бак почти пустой, но там что-то есть.

Дилан выглядел сильно помятым. Скорее всего, Натан, падая, приземлился прямо на него.

– Выглядит как тело, – сказал бармен.

– Человеческое тело?

– Да, по-моему… Не знаю, животное или нет. Я наклонился, хотел зацепить его и вытащить. – Натан замолчал и поднес руку ко рту. – Оно маленькое, но это не гребаное животное, у него были волосы. Волосы, как у девочки. Вот дерьмо. Откуда здесь вообще ребенок?

– Ребенок, – произнес Дилан. – О господи!

Я окинул взглядом бак. Его высота составляет не менее двадцати футов, а может, и все тридцать.

– У кого ключи от крыши?

– Комплектов несколько, но они есть только у сотрудников.

Дилан нахмурился.

Натан сидел на крыше, растирая предплечья и правую лодыжку.

– Надо отключить бак от подачи воды, вытащить эту штуку и почистить бак внутри, все… боже! все пили эту воду. Вот дерьмо. Блин! Меня сейчас вырвет, не могу поверить, мы все пили эту гребаную воду!

Чтобы удержаться на ногах, мне пришлось опереться о бак. Желудок скрутило. Даже Дилан выглядел напуганным, но он быстро взял себя в руки и сказал:

– Надо открыть другие баки, спилив их верх, чтобы в резервуары собиралась дождевая вода.

– А будет ли когда-нибудь дождь? – спросил я.

Мы переглянулись, и у всех на лицах читалось сомнение. По правде говоря, мне не удалось вспомнить хоть один дождь, начиная с первого дня. Тот день был солнечным. С тех пор я не помнил никаких изменений в погоде, только плотную пелену облаков. Бывали дни, когда ее серый цвет становился более светлого оттенка. Вот и все.

– Все равно с этим придется что-то делать. Если не будет дождя, то неподалеку есть озеро, найдем другие источники. Но сперва нужно вытащить оттуда ребенка. Нат, принеси брезент или какую-нибудь клеенку. И позови Таню. Джон, мне понадобится лопата.

Я помог Натану встать, и он ушел с крыши, затем вернулся с большим куском пленки. На его щеках поблескивали «дорожки» от слез.

Взяв лопату, Дилан полез на цистерну, перекинув пленку через плечо. Я был благодарен ему, что он вызвался сам, и мы не тянули соломинки или что-то в этом роде. Честно говоря, я, наверное, не справился бы.

Когда Дилан медленно спустился по лестнице с завернутым в пленку крошечным тельцем, придерживая его локтем, на меня снова накатила волна грусти, на этот раз почти сбив меня с ног.

Натан отступил назад:

– Девочка? Судя по росту, ей лет семь-восемь.

– Не знаю. – Дилан опустил тело на крышу. – Где Таня?

В первый раз голос Натана подвел его, и ему пришлось откашляться.

– Она… Она шла к кому-то из пациентов, сказала, можно отнести тело к ней в номер.

– Маленькой девочке сюда не залезть, – заметил я, не в силах отвести взгляд. – Кто-то бросил ее туда.

– Может, сама влезла, искала что-нибудь…

– Не могла она влезть сама, – перебил его Дилан. – Три взрослых мужика, мы и то с трудом открыли крышки баков.

– Сколько, по-твоему, она пробыла там? – спросил я.

– Даже не знаю. А ты как думаешь?

– Трудно сказать.

Тело немного раздулось, но все еще выглядело вполне человеческим. Девчушка казалась почти живой, каким-то образом она сохранилась. Местами на коже проступили серые и желтые пятна, кое-где зеленые, но гнили было немного. Похоже, из-за низкой температуры. Не сохранилась только ее одежда.

– Значит, ее убили. – Я собрался с духом и произнес эти слова вслух, остальные промолчали. – Ее убили.

Натан начал дрожать, и это действовало заразительно.

Я обхватил себя руками.

Дилан вздохнул:

– Возможно. Но давайте посмотрим правде в глаза, нам не выяснить, кто она. Ее родители давно уехали. В отеле никто не говорил о пропавшей девочке. Да и в любом случае они, скорее всего, уехали еще до того, как все случилось.

– Уехали без дочки? – Мне вспомнилась моя Марион, как она, в красно-белом купальнике в горошек, выбегает из моря в Форт-Фанстоне и смеется. – Ни за что не поверю.

Стараясь отвлечься от воспоминания, всплывшего перед моим мысленным взором, я шагнул вперед и, наклонившись, завернул ее в полиэтилен, словно она спала. Я не замечал, пока не поднял ее, что мои руки все еще в крови. Какое-то время я совсем не чувствовал их.

– Я несу ее вниз, – сказал я.

Она почти ничего не весила.

День пятидесятый (2)

Нам повезло, что Таня, наша врач, не уехала. Питание стало хуже, многим требуются лекарства (неудивительно, что люди постоянно обращаются за антидепрессантами), поэтому работы у нее хватает. Но по ней этого не скажешь. Таня держит себя с молчаливым достоинством. У нее смуглая кожа, и афрофиолетового оттенка, хотя ее прическа менялась каждую неделю.

Во время одного из наших первых разговоров она сказала, что выросла в приемной семье в Англии, но у нее есть родственники в Швейцарии, Нигерии и Ямайке.

Ее спутник сбежал в первый же день, прихватив машину – решил пробираться наземным транспортом, не обращая внимания на объявления спасательных служб. Она не поехала с ним и по сей день оставалась в молчаливом согласии со своим решением. За время нашего знакомства она ни разу не упомянула его. По этой причине и я не помню его имени.

Осмотрев тело ребенка во второй комнате, наскоро переделанной под операционную, она подтвердила, что это действительно девочка, девяти лет, но некрупного телосложения, и что смерть наступила около двух месяцев назад.

Я сидел на стуле рядом с кроватью – импровизированным смотровым столом – и крепко сжимал подрагивающие руки.

Дилан и Натан отправились за инструментами потяжелее, с помощью которых мы срежем у баков верхнюю часть. Предположительно, на эту операцию уйдет несколько дней или даже неделя, и я с нетерпением ждал, когда мы приступим. Тогда на воспоминания времени не останется.

– Как она умерла? – спросил я.

– Трудно сказать сейчас. Придется делать вскрытие, а я никогда раньше не делала, только наблюдала. Для моей работы не требовалось.

Таня прекрасно говорит по-английски, но так, словно училась у лондонцев. Мне почему-то это кажется милым. Пока она не оживляется, что случается редко, ее голос звучит тихо и успокаивающе.

– Я не заметил никаких отметин.

– Это еще ничего не значит. Вода творит с плотью странные вещи, вот, смотри, здесь и здесь кожа начала расщепляться и расползаться. Но… нет, я согласна, так вроде никаких отметин, которые указывали бы на удар по голове или удушение. И что она подверглась сексуальному насилию тоже не похоже, хотя установить это непросто.

– А есть способы проверить? Теперь?

Она встретилась со мной взглядом:

– Да.

Я перевел дух:

– Получается, она умерла примерно в то же время…

– Точно пару месяцев назад, может, непосредственно перед тем, как все случилось, или сразу после. В воде тела разлагаются медленнее, особенно в холодной, но определить точное время смерти не получится. Одно не вызывает сомнения: с ее смерти уже прошло некоторое время. И я собираюсь проверить, есть ли у нее в легких вода.

– Разве это не убийство в любом случае?

Она покачала головой, не глядя на меня:

– Не в любом, если она все еще дышала, когда попала в бак с водой.

Таня оглядела инструменты, разложенные на тумбочке: разношерстное собрание предметов для оказания первой помощи – все, что нашлось в отеле, плюс несколько кухонных ножей. Я заметил нож для разделки рыбы и подумал, пришлось ли ей уже воспользоваться им.

Вздохнув, она потерла лицо:

– Жаль, здесь нет моих инструментов. Это упростило бы работу.

– Составь список, и мы поищем на следующей неделе.

Подсчитав, что припасов нам хватит только на три месяца, Дилан организовал еще одну вылазку за продовольствием, на этот раз настоящую, в город, а не на охоту в лес. Еще больше, чем продукты, нам нужны были лекарства. До ближайшей аптеки в большом супермаркете лежал неблизкий путь через леса, но гарантии, что ее не разграбили, не было.

Дилан возглавил наш маленький отряд, я вызвался добровольцем, и Таня тоже, но ей было отказано, так как она слишком ценна. В отряд записались бывший дантист Патрик Бернардо, подтянутый, практичный француз, проводивший много времени бегая, Арран, серьезный, но на вид физически сильный молодой англичанин, и Роб, гораздо менее серьезный молодой англичанин. И еще Томи, единственная американка в отеле. Она изучала в университете историю и урбанистику.

– Прежде всего, ищите лекарства, которые нужны всем.

– Может, тебе нужны скальпели и…

Она усмехнулась:

– И что?

– Да всякие штуки, которые обычно используют врачи. – Я хотел улыбнуться, но сдержался, вспомнив, что мы сидим рядом с мертвой девочкой. – Серьезно, напиши список, я поищу. Как бы там ни было, я не самый необходимый член отряда. Зато я очень наблюдательный…

– Да уж, вряд ли в этой вылазке ты будешь мускулами отряда. – Она оглядела меня. – Ездил на работу три-четыре раза в неделю, может, немного плавал, но, в общем-то, большую часть жизни провел, склонившись над книгами?

– Почему ты так решила?

– Потому, как ты сидишь и ходишь. Восемьдесят процентов моих пациентов обращались с хроническими болями в спине и шее из-за неправильной осанки. У тебя то же самое. Однако перемена образа жизни пойдет только на пользу твоему позвоночнику. – Она отвела взгляд от инструментов на тумбочке и указала на мои руки: – Что с ними?