Текст книги "Вечные всадники"
Автор книги: Халимат Байрамукова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
…Кривой пришел к себе домой поздно ночью и торжествующе бросил на стол узел, который зазвенел. Жена алчно бросилась к узлу, но тот грубо оттолкнул ее и начал вытаскивать из мешковины горсть за горстью золотые вещи: коронки, браслеты, серьги, медальончики, кольца. У жены разгорелись глаза, она щупала, пробовала на зуб каждую вещь, бормотала в восхищении:
– Откуда нам привалило такое счастье? Где добыл?
– «Откуда, откуда»! Оттуда! Комендант нас на подмогу нашим посылал в Пятигорск. Там пришлось немножко прижать этих грязных евреев… Хозяйка – вот этого браслета умоляла меня, чтобы я ее не прикончил… А церемониться-то, некогда! Война!
Кривой хвастливо рассказал, как ловко он эти драгоценности прятал от паршивых фрицев: то в сапоге, то в газырнике, то за щеками.
– Не думай, что добро это я тебе отдам! – закончил он и начал жадно сгребать золото почему-то в карманы. – Добьем Советскую власть, и я на это золото построю в городе мануфактурную фабрику, поставлю дом не хуже дворца. Вот тогда и заживем, баба! А пока… Если пикнешь, проболтнешься кому – читай молитву! Стяни-ка мне второй сапог. Поживее, дура! Чего ты там к окну прилипла?
– Горим! Наши скирды на огороде запылали! – вскрикнула жена и от страха осела на пол.
Кривой, поспешно натягивая сапог, зарычал:
– Это соседи! Позавидовали, сволочи, что у меня пять коров и сотня овец… Куда я сунул пистолет?
Кривой ринулся на огород, освещаемый огнем скирды, как заревом. Ослепленный пламенем. Кривой с пистолетом обежал огонь и метнулся к еще целой скирде, крича наугад:
– Стой! Иначе пуля вдого…
Он не успел договорить слово «вдогонку», захлебнулся в крике: чьи-то цепкие руки вцепились сзади в горло, впихнули в рот тряпку, накинули на голову мешок.
Кривого повалили, связали ему ноги и, подтащив к плетню, перекинули через него. Там его, как хурджун [25] [25]Хурджун – переметная сума
[Закрыть], подняли и положили поперек седла. Все делалось беззвучно и быстро.
Кто-то вскочил на круп лошади, и Кривой почувствовал, как конь помчался галопом. «Туган!» – похолодел Кривой от ужаса. Только у Тугана мог быть во всем Аламате такой бешеный аллюр.
Топот копыт приглушился. Кривой понял, что они скачут теперь по лесу.
Конь остановился. Кривого лихорадило.
Ни голоса, ни звука… Неужели ушли? Сквозь мешок ничего не видно. Он начал кататься по земле и охнул от боли: впились в тело золотые вещи, рассованные по карманам.
«Золото! Со мной! – обожгла его надежда. – О аллах, ты спас меня. Откуплюсь!»
Его куда-то поволокли, как мешок с початками. Подняли, прижали спиной к дереву, привязали к нему сначала за кривую талию, потом за плечи и щиколотки.
Сняли мешок с головы. Вынули изо рта кляп.
Солтан зажег спичку, чтобы предатель мог видеть лица тех, кто свершит сейчас правосудие.
– Щенки…– прошипел Кривой. – Что это за шутки? А ну, развяжите!
– Тихо…– сказал Солтан. – Мы тебя судим, полицая!
– Кто это – вы? – удивился Кривой, глядя на ребят.
– Отряд мстителей. Отряд «Вечный всадник»! Мы тебя судим за то, что ты предал Родину и пошел прислуживать к фашистам! За то, что ты надругался над своими земляками! Говори свое последнее слово, если тебе есть что сказать…
– Голодранцы! Босяки! – зарычал Кривой. – Если с моей головы хоть один волос… Да я вас…
– Мы думали, что ты раскаешься хоть перед смертью…– произнес Хасан жестко.
– Приговор привести в исполнение! – суровым, размеренным голосом приказал Солтан.
– Стойте! Стойте! -трясущимися губами сказал Кривой. – У меня в карманах… Все отдаю вам! Развяжите… Я сам! Я сам достану сколько надо…
Шайтан подскочил, вывернул ему карманы. В траву, позвякивая, посыпалось что-то не видное в темноте.
– Какие-то железки, – объяснил Шайтан друзьям.
– Дурак! – гневно закричал Кривой. – Это не железки, а золото. Чистое золото. Все – вам… Разбогатеете! А мне – жизнь. Только жизнь…
– «Золото» … Это и есть твое последнее слово. Кривой? – с презрением сказал Солтан и распорядился: – Готовьте его.
Ему снова заткнули рот, отвязали от дерева. И подвели к самому краю Белой скалы.
Дна пропасти с его кинжалообразными камнями не было во тьме видно…
…В эту же ночь в Аламате произошло происшествие, к которому юные мстители не имели отношения. Арестованных жен офицеров Красной Армии, а с ними и Марзий, освободили партизаны, перебив охрану. Всех этих женщин, которых ждала мрачная судьба, партизаны увели с собой.
Что случилось, то случилось. К добру! В Аламате ломали голову над другим: как стало известно партизанам столь быстро, что фашисты арестовали женщин? И еще: после налета кто-то из полицаев проболтнулся родственникам, что женщин собирались отправлять в городскую тюрьму тайком, среди ночи, в три часа утра.
Но за час до этого и нагрянули партизаны! Значит, есть у них свой человек даже в самой комендатуре…
***
После «партизанской ночи» в Аламате количество фашистских солдат при комендатуре увеличилось. Комендант и Сушеный бок, еле уцелевшие в ту ночь, да еще встревоженные таинственным исчезновением Кривой талии и непонятным пожаром в его дворе, озверели вконец. Беспрестанно шли в дворах повальные обыски. Запрещалось выходить со двора после шести часов вечера. Отлучаться из аула даже на похороны можно было лишь по разрешению. Комендатуру оцепили колючей проволокой и расставили там пулеметы.
Говорили, что карательные отряды из города будут прочесывать все леса в округе в поисках партизан, причем с собаками-ищейками.
…Шайтан уже встал, когда мать вошла с охапкой дров.
– Зима нагрянула, сынок! Каково же там, на войне, нашим?
Шайтан оделся, наскоро поел и выскочил из дому. Снег шел мягкий, большими хлопьями. Весь Аламат был одет в белое.
На улице ни души, ни звука. «Как оживал Аламат при первом снеге! – вспомнил он. – Катались на санях, играли в снежки, даже взрослые не удерживались!»
Во дворе делать ему нечего, никакой живности нет. Он брел по улице, засовывая озябшие руки в рукава шубы. Свои ботинки он отнес Солтану и сейчас шагал в неуклюжих отцовских сапогах сорок третьего размера. Повязал голову серым отцовским башлыком, из-под которого выглядывала черная шерсть шапки, а из-под нее – собственные рыжие волосы.
Шайтан почувствовал, что за ним кто-то неотступно идет, хотя шагов на мягком снегу и не слышно. А вдруг узнали, кто казнил Кривого, и сейчас сцапают? Его пробрал холодный пот, но он не оглянулся.
– Здравствуй, Шайтан! – раздался сзади негромкий голос.
Это была учительница, которая сидит в комендатуре с немцами и болтает на их языке.
Не ответив, он хотел свернуть в узкий переулок.
– Стой! – попросила она. – Впрочем, давай свернем вместе, а то здесь ветрено. С каких это пор ученик перестал отвечать на приветствие учителя?
– Гутен морген! -насмешливо и презрительно произнес он.
– Что это ты так гордо держишься, словно… защитник Отечества!
– Не защитник. Но ведь и не предатель, верно? – ответил он и удивился: чего это она так просияла, если ей намекнули, кто она такая?
– Я слышала, твоей однокласснице Мариам опять плохо. Пойдем со мной, я достану лекарства, а ты отнесешь.
– Сами достанем! К немецкому лекарству не каждый в Аламате привык.
Она хотела сказать еще что-то, но Шайтан круто повернулся и пошел назад, со жгучей ненавистью думая о предательнице.
…В полдень Шайтан, Хасан и Сулейман тайком сошлись в пустом хлеву, теперь таких в Аламате много.
А в следующую ночь в Аламате вспыхнуло сразу два пожара: загорелся дом Сушеного бока и заполыхал школьный сарай, где хранились боеприпасы и продукты фашистов.
Среди тех, кого согнали тушить пожар во дворе старосты, были и рыжий Шайтан, и Хасан, и Сулейман, и другие ребята из отряда «Вечный всадник». Они шумели и делали вид, что стараются вовсю. Пробегая мимо них в свете пламени. Сушеный бок крикнул им плачущим голосом:
– Старайтесь, джигиты, не дайте пропасть добру. Всех угощу!
На следующий день вожаки отряда «Вечный всадник», очень довольные вчерашними пожарами, собрались опять на свое тайное совещание.
– Надо на некоторое время притихнуть, – высказался Хасан. – Теперь фрицы будут следить за каждым шагом, перевернут весь Аламат.
– У меня в голове одна забота: как там Солтан? – промолвил Шайтан.
Шайтану есть теперь чем порадовать друга: в ауле были партизаны, они освободили женщин, освободили мать Солтана, произошло два пожара. На один раз таких новостей немало. Но как добраться до Белой скалы? Лежит снег, будут следы. Но у Солтана еда должна быть на исходе… И Туган живет впроголодь, он бы обрадовался даже горсти овса.
– Я рискну пойти к Белой скале! – горячо вызвался Сулейман.
– Ты-то рискнешь, но кем? Только собой? Нет, и Солтаном, и конем, и саблей! – рассудил Хасан и обратился к Шайтану: – Решай, командир.
Нет, нельзя идти к Солтану. Пусть он и Туган поголодают. Не умрут. А наведем на их след – верная гибель! Конечно, Солтан обидится, что не пришли. Он ведь не знает, что здесь произошло и происходит. Но он поймет, что в Аламате что-то случилось.
…В условленное время Солтан с Туганом были близ Белой скалы. Почему нет Шайтана? И что там с матерью: увезли ее в тюрьму или передумали? Удалось ли Шайтану и другим ребятам узнать что-нибудь о партизанах?
Скорее всего, никто не явился на связь потому, что фрицы нашли труп Кривого. Отряду пришлось притаиться. А тут еще этот снег. Птичка пробежит – и то следы остаются. Нет, нельзя сюда больше ходить из Аламата. И Солтану тут больше нельзя оставаться. Зимний лес выживал двух беглецов…
Он вздрогнул от треска сучьев. Конь тревожно всхрапнул и раздул ноздри, принюхиваясь. Солтан закинул уздечку на шею Тугана, чтобы взлететь в седло.
Опять треск. Солтан вскочил в седло. Он и Туган замерли. Снег и губит, и спасает: белый конь, белая шуба и белый башлык – не так заметно на снегу!
Снова треск. Солтан отчетливо увидел всадника, наблюдающего за ним из-за огромной сосны. Рядом еще один.
Солтан развернул Тугана, чтобы поскакать за Белую скалу, а там – в глубь леса.
Погоня! Туган понял опасность и летел через камни, поваленные деревья. «Впереди широкий и глубокий овраг, – вспомнил Солтан. – Как быть?»
Он на миг оглянулся. Впереди скачет, кажется. Алия, бывший конюх завода, прозванный Обрубком. Остановиться? Но другой всадник не в горской одежде, а в немецкой форме. Значит, Обрубок служит у фрицев…
– Быстрей, Туган! шепнул Солтан коню.
Раздался выстрел. Другой. Это только прибавило Тугану рыси. «Стреляют мимо! -догадался Солтан. – Им нужен живой конь!»
Быстро темнело. Погоня не отставала. Снова выстрел, на этот раз прицельный. Туган на миг споткнулся, но увидел перед собой овраг, собрал все силы и прыгнул, перелетел на самый край по другую сторону. Преследователи круто вздыбили коней перед оврагом-такие препятствия не для них!
Солтан ушел от погони далеко и спешился в темном лесу. Он поспешно осмотрел коня: задняя левая нога ранена! В нее попала нуля, предназначенная не коню, а наезднику.
Конь дрожал от усталости, страха и боли. Солтан разделся, разорвал нижнюю рубашку и перевязал ногу коня. Отдохнув, тронулись дальше. Солтан вел Тугана под уздцы. Пробивались медленно. Не видать ни зги. Лес такой густой, что и неба не видать. Ноги проваливаются в глубокий мягкий снег. Сил у обоих нет, но надо вперед и вперед, подальше от своей пещеры. Может быть, удастся выйти к своим на перевал?
Шаг… Еще шаг… Садиться на раненого коня Солтан не желает.
Шаг… Еще шаг… Солтан считает до десяти и останавливается на отдых. Еще раз до десяти. Отдыхать лучше, если прислониться к дереву.
Ноги не удержали, Солтан сполз вдоль дерева, присел на снег и повалился на бок, судорожно сжимая в руке повод коня. Он не чувствовал, как Туган вцепился зубами в рукав шубы, словно требуя: «Вставай, собери силы, будь мужчиной!»
Но Солтан был без сознания. Дни и недели недоедания, усталость, пережитый сегодня страх и тревога за раненого коня, потеря последнего, пещерного крова – все сошлось враз и повалило его.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Обрубок и фашист вернулись из лесу злые и обессиленные. Обрубок был назначен в полицаи вместо «геройски погибшего при исполнении служебных обязанностей» Кривого.
Сушеный бок в душе считал Алию никудышным человеком. Обрубком его прозвали метко: на совсем коротеньких ножках, а тело грузное, лицо – цвета сырого мяса.
До войны он чистил конюшню на заводе всегда с таким видом, будто его только что смертельно обидели. Он из-за зависти ко всем окружающим жить не мог, любую работу делал как унизительную для себя.
«Этот любого загрызет, только ткни пальцем», – подумал Сушеный бок и взял его в полицаи, понимая, что и его самого Обрубок при случае не пожалеет. Но кого еще возьмешь?
Вернувшись из погони. Обрубок поспешил к Сушеному и заявил:
– Я напал на след Солтана и коня. Доложи коменданту, что это я напал!
– Не поймал же.
– Зато стрелял. Теперь далеко не уйдут. Доложи! Фриц, который со мной был, все равно доложит!
Наутро староста доложил:
– Герр комендант, Туган и тот звереныш обнаружены. Я напал на их след. Нужны люди, чтобы прочесать лес. Мальчишка ранен, далеко не уйдет.
Учительница перевела.
Комендант хмыкнул и начал нервно ходить по комнате. Стужа пронизывала его тело, хотя в печке трещали сосновые поленья. Керосиновая лампа с тусклым зеленым абажуром качалась над столом, как покойник на виселице. «Не так все просто и радужно для нас, победителей, в этих проклятых горах, – думал Клаус. -Земля горит под ногами. Никакой нет поддержки и благодарности от населения. С перевала идут плохие вести, да и вообще на всем фронте творится что-то непонятное…»
В дверь нахально протиснулся Обрубок с лицом обиженным из-за того, что его сюда не позвали.
– Это моя пуля ранила коня…– начал он. И торжествующе посмотрел на старосту. – Я бы давно нашел беглецов, если бы…
– Где ты стрелял в беглецов? В каком месте леса? – вдруг спросила переводчица. – Говори точно.
– За Белой скалой, перед оврагом. Да что я, вру? Солдат подтвердит.
Комендант, выслушав перевод, вдруг взбеленился и накинулся на старосту:
– Ты же говорил, что ранили мальчишку! А оказывается, коня? Идиоты! Кто вам позволил стрелять в коня! Мне нужен конь, а не конина!
Сушеный бок со злорадством глянул на Обрубка, но вздрогнул от окрика:
– Вон, болваны! Я вызову из города карательный отряд для прочески леса. Если не выведете отряд на след, вас обоих вздернут на один сук в том же лесу!
А Шайтан тем временем ломал голову над загадками. Первую он разгадал легко. Кто-то таинственно помог спасти «А» от болезни. Выручило лекарство, которое ее дедушка обнаружил в пакетике на столбике своей собственной калитки!
– Заграничное лекарство! – сказал дед Шайтану при встрече. – Аллах нам его послал, сынок, сам аллах… Девочка ожила, жар проходит…
«Аллах послал…» Шайтан вдруг вспомнил, как учительница предлагала лекарство для «А». Неужели это она подбросила пакетик? Шайтану на миг стало стыдно, что он плохо о ней думает. Нет, предательница есть предательница, даже если она ненадолго расчувствовалась из жалости к «А».
Вторую загадку Шайтан так и не разгадал. Один из членов отряда сообщил ему, что на столбе возле школы видели листовку. Всего четыре слова: «Фашисты окружены под Сталинградом!»
– Сам видел?
– Сестра. Листовку сразу сорвал солдат.
– От руки написана?
– Печатная! Наверное, из Пятигорска. В нашем переулке только о ней и разговору. Люди говорят: «Эх, своими бы глазами такие слова увидеть! Верные они или неверные, а как маслом по сердцу было бы!»
Шайтан задумался. Кто мог приклеить листовку? Откуда ее достали?
Он так ни до чего и не додумался, но к вечеру его вдруг осенило: разве нельзя размножить листовку? От руки!
И разбросать потихоньку по всем улицам, по дворам… Каждый член отряда шутя заготовит штук по десять. Больше не удастся, потому что писать придется левой рукой, печатными буквами. А подпись– «Штаб отряда «Вечный всадник». Это чтобы люди верили.
На второй день к вечеру в Аламате начался переполох. Солдаты и полицаи метались по улицам и дворам, собирая или отбирая листовки. Многих водили на допрос в комендатуру, но ничего толком добиться от них не могли.
– Вижу, валяется листок, – рассказал там один старик. – Поскорее схватил, а то не из чего самокрутку сделать. Верните, пожалуйста!
– А мы из них голубей хотели мастерить! – объясняли ребятишки.
Шайтан ходил по улице, прислушиваясь. Ему встретилась учительница, остановила его и тихо спросила:
– Ты о листовках слышал?
– Нет, – сказал он, стараясь не отводить глаз от ее пристального взгляда.
Она поглядела зачем-то на его руки и встревоженно приказала:
– Марш домой! И немедленно вымой руки.
– Что вы ко мне все время пристаете? – обозлился Шайтан.
– Хоть ты и не учишься, но не можешь быть неряхой. Иди и немедленно отмой руки. Своим друзьям прикажи то же самое…
«Эта предательница, эта чистоплюйка, кроме всего, и ненормальная! – решил Шайтан. – До чистых ли рук при такой жизни? Люди забыли, как мыло выглядит!»
Учительница и не думала отставать от него.
– Ты не левша? – спросила она шепотом. – Нет? Отмой руки известкой или золой. Беги! Ну!
Завидев вдали людей, она оставила Шайтана в покое и заторопилась к заводу.
«Сама ты левша…» – с обидой прошептал Шайтан и глянул на свою левую руку. Вся в чернилах… Он обомлел от пришедшей в голову мысли: по руке могут узнать, кто писал листовки! Поняли, что писались они левой рукой. Это нетрудно увидеть.
Спеша успеть до комендантского часа. Шайтан передал отряду по цепочке: всем начисто отмыть тайком чернила с рук, потом выпачкать их обычной грязью, а заодно уничтожить бумагу и все следы работы.
Вечер прошел в тревоге. Но никто с проверкой не появился. Шайтан не знал, что ее отложили на утро, потому что вечером мало что обнаружишь: в домах темно, многие сидят при лучинах.
Утром по домам пошли солдаты и полицаи. Везде они коротко приказывали:
– Руки и тетрадки на стол!
…«Кто же она на самом деле такая, эта учительница? – задумался Шайтан. – Ведь она вольно или невольно уберегла отряд от верного провала и жестокой кары… Кто она?»
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Сквозь тяжелые веки Солтан почувствовал яркий свет. Но не он привел его в себя, а Туган. Конь тревожно ржал, тянул повод, судорожно зажатый в оцепеневшей руке Солтана, воинственно озирался на кого-то.
Уже светает! Все тело Солтана сковано морозом. Он весь превратился в волю, заставил себя потихоньку подняться. Он не смог бы это сделать, если бы не цеплялся одной рукой за шершавую кору дерева, а другой – за повод коня.
Еле встав, он попробовал размяться и охнул. Казалось, все его тело – это не мышцы, не кожа, не кровь, а лед, настоящий лед.
Туган тревожно ткнулся ему мордой в лицо, пахнул теплом. И Солтан понял, что все ночные часы его грело дыхание Тугана. Иначе бы несдобровать!
«Но почему конь так взбудоражен? – подумал Солтан, приходя в себя. – Он чувствует опасность».
Солтан бросил кругом затуманенный взор и вдруг отчетливо увидел меж деревьев зловещий зрачок винтовочного дула.
Он судорожно рванул было из ножен саблю, одновременно занося ногу в стремя.
– Стой! Не двигаться…– раздался из-за деревьев негромкий уверенный голос.
Человек шел к нему медленным шагом. Он был в белом полушубке, валенках и в ушанке. Подошел и приказал:
– Следуй вперед!
Русская речь обрадовала Солтана, но разве не могут оказаться среди русских такие же предатели, как Сушеный бок или Кривой?
Пришли к какой-то деревянной избушке. Вокруг нее сновали вооруженные люди. Сюда доносилась артиллерийская канонада, над головой пролетали «мессершмитты».
Часовой у избушки дал понять: можно входить. Человек, взявший Солтана в плен, потянул из рук Солтана повод, но Солтан вцепился ему зубами в руку и старался выхватить саблю: с конем он не расстанется ни за что.
– Вот звереныш! – крикнул кто-то. – Ну пусть привяжет коня сам.
– Без коня никуда не пойду! – ответил разъяренный Солтан, еще крепче сжав повод.
– С конем в избу зайдешь?
– Ни с конем, ни без коня! Кто вы такие?
– Люди, дуралей! Входи, а коня подержим, не съедим, – сказал один из вооруженных, любуясь Туганом, да и все остальные разглядывали коня, цокая языками от восхищения.
– Убейте на месте, а повод никому не уступлю!
На шум вышел человек командирской осанки, с чисто выбритым лицом. Он сразу узнал и парня и коня, но не подал виду, распорядился:
– Немедленно обработайте коня, видите – рана! И накормите обоих, они умирают от голода. И еще: вызвать ко мне Зубра.
– Есть, товарищ командир!
При слове «товарищ» у Солтана расцвело в сердце. Неужели свои? На военных не похожи, но вооружены. И порядки военные.
Его с конем повели к еле заметной под снегом землянке. По дороге он заметил, что здесь таких землянок много, а в глубине леса стояли у коновязи лошади.
«Не партизанский ли это отряд?» – гадал Солтан. Но ему видеть партизан никогда не приходилось, он не знал, как они должны выглядеть. Бывает ли у них своя особая форма?
Солтану вынесли из землянки миску горячего супа и полбуханки хлеба, а перед Туганом положили огромную охапку сена. Оба кинулись с жадностью есть.
Вдруг Солтан заметил идущего к нему издали человека, тоже в полушубке, с длинной бородой. Левый пустой рукав его полушубка был заткнут за широкий ремень. Что-то знакомое в лице этого человека… Солтан даже перестал есть.
– Туган? Солтан? – радостно вскричал человек.
Солтан кинулся к нему. Это же свой! Аламатский! Председатель сельсовета дядя Хаджи-Сеит! Из-за бороды его и не узнать!
– Товарищ Зубр! Вас к командиру, – козырнул Хаджи-Сеиту боец.
– Иду, иду. Дайте только полюбоваться на двух своих знаменитых земляков!
– Стойте, дядя Хаджи-Сеит! – взмолился Солтан. – Вы никого из Аламата не видели?
– Да я и сам там был, сынок. Кто же, думаешь, освобождал твою мать и других женщин?
– Где мама?
– Э-э, да ты отстал от жизни, одичал в лесу. Марзий мы отправили из своего лагеря в Даусуз, к твоему дедушке. Он ее надежно спрятал у родичей. Ну, ешь, ешь. Потом поговорим!
