Текст книги "Стихи"

Автор книги: Хаким Фирдоуси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

РУСТАМ ПРОСИТ У КАВУСА

ЦЕЛИТЕЛЬНЫЙ БАЛЬЗАМ ДЛЯ

СУХРАБА И ОТКАЗ КАВУСА

Тогда сказал Гударзу Тахамтан: "Эй, светлый духом славный пахлаван! Скачи скорей к Кавусу с просьбой слезной. Скажи, что я бедой постигнут грозной, Нанес я рану сыну своему И что я сам за ним сойду во тьму. И, если шах добра не забывает, Пусть он в беде моей посострадает. У шаха – это всем известно нам Хранится чудодейственный бальзам. Врачует раны он своею силой, Дарует жизнь стоящим над могилой. Так пусть же царь бальзама мне нальет В кувшин с вином – и поскорей пришлет. И станет сын мой, к жизни возвращенный. Подобно мне – слугою вечным трона!" Гударз коня, как ветер, устремил, Кавусу то послание вручил. Сказал Кавус: "Я равного не знаю Рустаму. Лишь ему я доверяю. Я не хочу, чтоб видел горе он, Он мной любим и больше всех почтен. Но не хочу казниться в укоризне: Коль сын Рустама возвратится к жизни, Рустама мощь удвоится, и он Меня погубит – рухнет кеев трон. Рустам сказал мне: "Кто такой твой Туе? Что для меня и сам ты, шах Кавус?" Нам тесен мир с двумя богатырями, С их фарром, палицами и плечами! Ведь тот Сухраб напал на мой шатер, Ко мне он лапу львиную простер. Ведь головы меня лишить он клялся, Мне череп на кол насадить он клялся. Он клялся целый мир завоевать, Ему ль у трона моего стоять? Да стань он у дверей моих слугою, К нему теперь я не склонюсь душою. Когда на стан мой он, как тигр, напал, Обидные слова он мне бросал. Он осрамил меня перед глазами Богатырей моих, перед войсками. И если он останется в живых, Останется лишь прах в руках моих. Коль ты его не помнишь речи дикой, Ты – не мудрец, Гударз, не муж великий! Грозил он: "Всех убью, сожгу огнем, А шаха, мол, повешу я живьем!" Коль выживет он – от него, пожалуй, Все разбегутся – и большой и малый. А кто врага лелеет своего, Безумцем в мире назовут того". Гударз, услышав, духом омрачился, Быстрей, чем вихрь, к Рустаму возвратился. Сказал он: "Нрав владыки, полн вражды, Приносит ядовитые плоды. Нет равного ему в жестокосердье! Что труд ему? Что верность? Что усердье? Ты сам к нему немедля поспеши, Не просветишь ли мрак его души!.." Рустам велел страдавшего жестоко Сухраба положить возле потока. Стать близ него он верным приказал, Сел на коня и к шаху поскакал. Едва отъехал он – его догнали Стенающие слуги и сказали, Что лев-Сухраб покинул этот мир, Ято гроб ему потребен, а не пир.

ПЛАЧ РУСТАМА НАД СУХРАБОМ

Рустам свои ланиты в кровь терзал, Бил в грудь себя, седые кудри рвал. Он, спешась, прахом темя осыпал, Согнулся, будто вдвое старше стал. Все знатные – в смятенье и в печали Вокруг него вопили и рыдали: "О юноша, о сын богатыря, Не знавший мира, светлый, как заря! Подобных не рождали времена, Не озаряли солнце и луна". Сказал Рустам: "О, грозная судьбина! На склоне лет своих убил я сына... Как дома мне предстать с моей бедой Перед отцом, пред матерью седой? Пусть мне они отрубят обе руки! Умру, уйду от нестерпимой муки... Я витязя великого убил. Увы, не знал я, что он сын мне был. Был Нариман и древний муж Нейрам, Был воин Заль и был могучий Сам; Их слава наполняла круг вселенной. Я сам был воин мира неизменный. Но все мы – все ничтожны перед ним, Перед Сухрабом дорогим моим! Нто я отвечу матери его? Как я пошлю ей весть? Через кого? Как объясню, что без вины убил я, Что сам, увы, не ведал, что творил я? Кто из отцов когда-либо свершил Подобное? Свой мир я сокрушил!" И принесли покров золототканый, Покрыли юношу парчой багряной. Мужи Рустама на гору пошли, И сделали табут, и принесли. Сложили труп на ложе гробовое И понесли, рыдая, с поля боя. Шел впереди несчастный Тахамтан. В смятенье был, вопил Забульский стан. Богатыри рыдали пред кострами, С посыпанными прахом головами. Трон золотой взложили на костер. И вновь Рустам над степью вопль простер: "Такого всадника на ратном поле Ни мир, ни звезды не увидят боле! Увы, твой свет и мощь твоя ушли! Увы, твой светлый дух от нас вдали! Увы, покинул ты предел земли, А души наши скорбью изошли!" Он кровь из глаз, не слезы, проливал И вновь свои одежды разрывал. И сели все богатыри Ирана Вокруг рыдающего Тахамтана. Утешить словом всяк его хотел, Рустам же мукой страшною горел. Свод гневный сонмы жребиев вращает, Глупца от мудреца не отличает. Всем равно во вселенной смерть грозит, И шаха и раба она разит. Шах Кей-Кавус, узнав об этом горе, Средь ночи сам к Рустаму прибыл вскоре. Промолвил шах: "Эй, славный исполин, Все в мире – от Альбурзовых вершин До слабенькой тростинки – сгинет в безднах, Размолото вращеньем сфер небесных. Когда я издалека увидал, Какой нам новый исполин предстал, Увидел мощный стан его и плечи, Его копье и меч на поле сечи, Сказал я – он на тюрков не похож, Из дома он прославленных вельмож. Пришел он к нам с огромными войсками, Увы – твоими он сражен руками!.. О муж, хоть сердцу твоему невмочь, Чем можешь ты теперь ему помочь? До коих пор ты убиваться будешь? Его не оживишь ты, не разбудишь". Рустам сказал: "Ушел он, мертв лежит, Но с войском там, в степи, Хуман стоит. Вельможи Чина, мужи чести с ним, Ты отрешись от чувства мести к ним". Ответил шах: "О богатырь, ты знаешь, Все сделаю я, что ты пожелаешь. Хоть много зла они мне принесли, Селенья, города мои сожгли. Но ты войны не хочешь. Я с тобою Душой, – нет у меня стремленья к бою. Чтоб скорбь твою хоть каплей облегчить, Войскам Сухраба я не буду мстить". Примчали весть – ушли войска Турана... И шах увел все войско в глубь Ирана. Увел Кавус войска. Остался там Над гробом сына плачущий Рустам. Примчался Завара заутра рано, Вошел, сказал: "Ушли войска Ирана". И встал Рустам, в поход свой поднял стан, За гробом войско шло в Забулистан. Вельможи перед гробом шли, стеная, Без шлемов, темя прахом посыпая. О тяжком горе услыхал Дастан, И весь навстречу вышел Сеистан. Поехали за дальние заставы, Встречали поезд горя, а не славы. Заль, гроб увидя, в скорби стан склоня, Сошел с золотоуздого коня. В разодранной одежде, в горе лютом, Шел Тахамтан пешком перед табутом. Шло войско, развязавши пояса, От воплей их охрипли голоса. Их лица от ударов посинели, Одежд их клочья на плечах висели. Великий стон и плач подъялись тут, Как был поставлен на землю табут. Смертельной мукой Тахамтан томился, Рыдая, перед За л ем он склонился. Покров золототканый с гроба снял И так отцу, рыдая, он сказал: "Взгляни, кто предстоит в табуте нам! Ведь это – будто новый всадник Сам!" Настала мука горькая Дастану, Рыдая, жаловался он Яздану: "За что мне послан этот страшный час? Зачем, о дети, пережил я вас? Столь юный витязь пал. Войскам на диво, Он был могуч... Померк венец счастливый. Не родила в минувшем ни одна Такого витязя, как Тахмина!" И долго о Сухрабе вопрошал он, Каков он был; и кровь с ресниц ронял он. Когда внесли Сухраба на айван, Опять упав, заплакал Тахамтан. Табут увидев, Рудаба, рыдая, Упала – кровь, не слезы, проливая. Взывала: "О мой львенок! О, беда! Померкла радость наша навсегда! Тебя сразила сфер летящих злоба... О, хоть на миг один восстань из гроба! Мой внук, неужто волей звездных сил Чертог ты этот мертвый посетил?" Вновь понесли табут вслед Тахамтана. Вновь плач и стон звучал средь Сеистана. И сам Рустам парчою гроб закрыл, Гвоздями золотыми гроб забил. Сказал: "Создать из золота сумею Хранилище – и мускусом овею. Умру – в веках, как за единый час, Развеется, что мыслю я сейчас. Что ж прочное построю для него Достойное Сухраба моего?" И он воздвиг гробницу из порфира, Чтобы стояла до скончанья мира. Устроил, сердце повергая в мрак, Из дерева алоэ – саркофаг. Забили гроб гвоздями золотыми, Над миром пронеслось Сухраба имя... И много дней над гробом сына там Не ведал утешения Рустам. Но наконец явилась неба милость, Мук безысходных море умирилось. Узнав, что в горе стонет Тахамтан, Весь плакал и скорбил о нем Иран. В ту пору с войском воротясь в Туран, Все Афрасьябу рассказал Хуман. Та весть повергла шаха в изумленье, Сказал он: "То не перст ли провиденья?.." О том, что пал, убит отцом, Сухраб, В Туране всяк узнал – и князь и раб. Шах Самангана, – счастья и надежды Лишенный, – разодрал свои одежды.

МАТЬ СУХРАБА ТАХМИНА УЗНАЕТ

О СМЕРТИ СВОЕГО СЫНА

И к Тахмине пришло известье в дом, Что умер сын, заколотый отцом. От всех – в своем покое – в отдаленье Она рвала одежды в исступленье. Бушуя, как небесная гроза, Не слезы – лили кровь ее глаза. Она вопила в муке, и стонала, И волосы с корнями вырывала. Она огонь велела разложить И волосы свои на нем спалить. "Ты, сын, сказал: "Иду на бой! Мне верь ты!" И я надеялась. Но где теперь ты? Мой дух, бессонный взор витал мой там И вопрошал: "Где сын мой? Где Рустам?" Я думала, что, счастлив неизменно, Как солнце, ты проходишь над вселенной, Что ты искал отца, нашел его... Ждала, чтоб ты домой привел его! Не чувствовала даже я, что там, В степи чужой, тебя убьет Рустам, Что он не дрогнет сердцем пред тобою, Перед твоею светлой красотою. День ясный мой померк, поник во тьму. Кого теперь я, сын мой, обниму? О, кто разделит скорбь мою со мною? Ведь нет тебя! Я от тоски изною! Увы, чертог пустынен, мертв мой сад... О сын, поник мой дух, померк мой взгляд! О богатырь, с какой пошел ты силой Искать отца, а встретился с могилой. Ты нес в душе любовь, надежду, честь, И мертв ты! – Горя мне не перенесть. Пред тем как обнажил Рустам кинжал, Что ж ты мой знак ему не показал? Что в руки талисман ему не вверил? Быть может, ты, мой сын, в него не верил? Что ж я с тобЪю не пошла тогда? Всех нас тогда бы минула беда! Меня Рустам бы издали заметил, Узнал бы и с любовью нас бы встретил. Не обнажил бы стали исполин И не убил тебя бы, о мой сын!" И так она стенала и рыдала, Что всякая душа ей сострадала. При виде исступленья Тахмины Все были мукой за нее полны. И были так сильны ее страданья, Что рухнула царевна без сознанья. И вот, едва в себя пришла, опять Она о сыне начала рыдать. Роняла слезы над убитым сыном Кровавые, подобные рубинам. К коню Сухраба подошла она, Коня за шею обняла она И в грудь его и в морду целовала. Она, казалось, разум потеряла. И слез ее кровавых ток стекал, Возле копыт коня блестя, как лал. И, обнимая, как дитя, одежды Сыновние, взывала: "Нет надежды!" Велела принести доспехи, меч, И лук его, и украшенья плеч. И, в кровь лицо ногтями раздирая, Вновь причитала, сына вспоминая: "Вот меч твой, шлем, кольчуга, вот твой щит! А ты где, сын мой милый? – Ты убит!" Аркан его велела с булавою Принесть и положить перед собою. Мечом Сухраба в отблесках огня Велела хвост отрезать у коня. Все золото с коней сняла она, И все дервишам раздала она. Ворот не отпирать она велела, Сухраба трон убрать она велела. Разрушить приказала светлый зал, Где он перед походом пировал. И черные завесы, как туманы, Царевна опустила на айваны. Сама одеждой синей облеклась, От близких и от мира отрешась. И день и ночь в тоске была она. Едва лишь год и прожила она, И умерла, тоски снести не в силе. И тут – конец печальной старой были.

СЕМЬ ПОДВИГОВ ИСФАНДИАРА

ПЕРВЫЙ ПОДВИГ

ИСФАНДИАР УБИВАЕТ ВОЛКОВ

Речений скатерть расстелив, дихкан О старых подвигах повел дастан. Вином наполнив золотую чашу, Гуштаспа вспомнил – быль седую нашу; Как Руиндиж сломил Исфандиар, Как путь ему указывал Гургсар. Когда Исфандиар из Гумбадана Примчался, он разбил полки Турана. На Руиндиж он двинулся потом, Гургсара взял с собой проводником. В глухой степи дорога разветвилась, И войско на привал остановилось. Исфандиар вина подать велел, Стол накрывать, певцов позвать велел. Костры перед шатрами запылали. Вожди за шахским ужином предстали. И повелел миродержавный шах, Чтобы Гургсара привели в цепях. Подряд четыре чаши дал Гургсару. "Пей, раб злосчастный! – он сказал Гургсару, Коль мне свою судьбу поручишь ты, Корону и престол получишь ты. Ответь мне правду и живи беспечно, Я весь Туран отдам тебе навечно! И я тебя, когда Туран возьму, К блистающему солнцу подыму! Детей твоих и близких не обижу, Я возвеличу их, а не унижу. Но я тебя предупреждаю все ж, Что всем вам – гибель, если ты солжешь. Д изрублю тебя мечом вот этим, И горе родичам твоим и детям!" И отвечал трепещущий Гургсар: "О благородный муж Исфандиар, Ты поступай согласно чести шаха! Всю правду я скажу – не ради страха". И царь спросил: "Где Руиндиж? Ведь он От нас, я знаю, очень отдален. Дорога не одна туда, их много... Скажи: какая лучшая дорога? 0 Руиндиже все поведай нам Как укреплен и сколько войска там?" И отвечал Гургсар: "О свет вселенной, Мой царь Исфандиар благословенный! Чтоб войско к Руиндижу привести, Отсюда мне известны три пути. Одним путем – три месяца идти, Другим путем – два месяца почти. Путь первый – по долинам населенным, Возделанным и щедро орошенным. А путь второй – в два месяца. На нем Для войска пропитанья не найдем. Пески... Ни пастбища, ни водопоя, Ни места для привала и покоя. Есть третий путь – кратчайший. На коне Его проскачешь за семь дней вполне. Но там таятся волки, львы, драконы... Пет от чудовищ этих обороны. Там некой злобной ведьмы волшебство, Она страшней дракона самого. Кто б ни попался ей, она уносит За облака, потом на землю бросит. Там леденящий холод снежных бурь, Там крыльями Симург мрачит лазурь. Кто этот путь пройдет, тот в день восьмой Вдали увидит замок пред собой. Войсками полон, выше темной тучи Возносит башни Руиндиж могучий. Вокруг него, шумна и широка, Как море, разливается река. Арджасп, когда он замок покидает, На корабле реку переплывает. Ни в чем извне нужды в том замке нет, И он осаду выдержит сто лет. Там нивы, и плодовые деревья, И мельницы, и на горах кочевья". Исфандиар словам Гургсара внял, В раздумье время некое молчал, Сказал: "Должны мы двигаться поспешно. Путем кратчайшим мы пойдем, конечно!" Гургсар ему: "Пытались люди встарь Семь подвигов свершить, о государь. Все, кто доныне тем путем ходили, Богатыри – там головы сложили". "Пойдешь со мною, – молвил Руинтан, Увидишь: буду я как Ахриман. Ответь, с чем мне придется повстречаться, Чтоб я сперва обдумал: как сражаться?" Гургсар сказал: "Сначала, средь песков, О славный муж, ты встретишь двух волков Самца и самку, в гневе неуемных, Как два слона, могучих и огромных. У них рога растут на лбах крутых. Львы в ужасе бегут, завидя их. Слоновым бивням их клыки подобны, Сильны они, неукротимо злобны". Гургсар умолк. И увели его В цепях туда, где стерегли его. А царь в короне кеев бирюзовой Велел пустить по кругу чашу снова. Когда светило мира поднялось, И покрывало тьмы разорвалось, И утро бодрое над спящим станом Походным загремело барабаном, Сел на коня могучий Руинтан И радостно войска повел в Туран. Лишь переход полдневный миновал он, Бывалого советника призвал он. Советник тот – Пшутан премудрый был Душа, и страж, и око ратных сил. И царь сказал: "Что ждет нас – я не знаю. Тебя главою войска назначаю. Я не хочу людей ввергать в беду; Вы стойте здесь, а я вперед пойду", У вороного подтянув подпруги, В степь выехал он в боевой кольчуге; Погнал коня, на смертный бой готов. И вот вдали заметил двух волков. Чудовища, увидев Руинтана, Громаду мощных плеч его и стана, .Навстречу мужу медленно пошли, Как два слона, два стража той земли. На лук могучий тетиву надел он, Как кровожадный лев, на них взревел он. В двух Ахриманов ливень стрел пустил, Смертельно их – без промаха разил. От жал жестоких, застревавших в теле, От ран глубоких волки ослабели. И царь возликовал в душе своей, Увидев поражение зверей. Напал на них, отвагою кипящий, И обнажил индийский меч блестящий; И головы чудовищ отрубил, Ручьем кровавым землю затопил. И он сошел с коня, закончив битву, Чтобы Йездану вознести молитву. Сначала место средь камней и скал Не залитое кровью отыскал. В слезах, с душой предвечному открытой, Пал на колени воин знаменитый. Сказал: "О правосудный судия! Тобой силен и возвеличен я. Ты, на путях добра руководитель, Ты дал победу мне, миров зиждитель!" Когда Пшутан и войско подошли, Они царя молящимся нашли. Увидев подвиг, полны изумленья, Богатыри стояли в размышленье. Воскликнули: "Мы сами назовем Исфандиара волком и слоном! Храни, предвечный, пахлавана мира! А без него ни войска нет, ни пира!" Уж вечер тени над землей простер, Мужи воздвигли царственный шатер. Постлали скатерть. Кубки заблестели. Князья вокруг царя за ужин сели.

ВТОРОЙ ПОДВИГ

ИСФАНДИАР УБИВАЕТ ЛЬВА И ЛЬВИЦУ

Был опечален, огорчен Гургсар, Что поразил волков Исфандиар. Вновь привели его к престолу шаха, С лицом в поту, дрожащего от страха. Три чаши царь велел ему подать. Спросил: "Что можешь ты еще сказать?" И отвечал Гургсар: "О многославный Владыка с львиным сердцем, муж державный! Здесь не бросай ты вызова судьбе! Здесь лев и львица встретятся тебе. При виде их кровь леденеет в жилах, Сам Ахриман их поразить не в силах". И рассмеялся царь, и молвил он: "Эй, нечестивый, чем ты устрашен? Услышишь завтра, что мечом скажу я! Увидишь, как обоих уложу я!" Когда сгустилась тьма и пал туман, Исфандиар в поход свой поднял стан. Повел войска, во тьму глубокой ночи Вперяя налитые кровью очи. Вот солнце, разгоняя облака, Взошло, одето в желтые шелка. Увидел муж долину меж холмами, Усеянную белыми костями. И там Исфандиар с войсками стал И так Пшутану мудрому сказал: "Пойду один. Войска с тобой оставлю. А я в бою меча не обесславлю". И он в долину львиную вступил И мир для сердца львиного стеснил. Вот перед ним явились лев и львица, На мужа устремились лев и львица. Разящий меч блеснул, самец упал, И грива обагрилась, как коралл. От черепа до задних лап могучих Разрубленный – он пал в песках зыбучих. Тогда рванулась в бой подруга льва, И отлетела зверя голова, Как мяч, от богатырского удара, И кровь обрызгала Исфандиара. Сошел к потоку; с тела и лица Отмыл он кровь и восхвалил творца: "О правосудный! Весь я пред тобою! Ты хищников сразил моей рукою!.." Войска в ту пору близко подошли. Огромных видят львов – в крови, в пыла, Полны восторга, мужа восхвалили, "Поистине велик он!.." – говорили. Вот, завершив молитву, Руинтан К шатрам своим вернулся в царский стан. И засияла скатерть золотая, Чредою блюд и чашами блистая.

ТРЕТИЙ ПОДВИГ

ИСФАНДИАР УБИВАЕТ ДРАКОНА

Вновь привели на пир Исфандиара В цепях железных злобного Гургсара. Три чаши царь налить ему велел. Когда же Ахриман повеселел, Спросил Гургсара пахлаван вселенной! "Что завтра ждет меня? Скажи, презренный!" Ответил тот: "О милосердный шах, Пусть ненавистник твой падет во прах! Не устрашась волков и львиной пасти, Ты одолел великие напасти. Но завтра ты предайся божьей власти, Надейся на свою звезду и счастье. Тебя беда такая завтра ждет, Что все былые беды превзойдет. Дракон дорогу дальше охраняет, Он вдохом рыб из моря извлекает. Огонь из пасти извергает он. Скале подобен телом тот дракон. И если ты отступишь, благодетель, Позора в том не будет – бог свидетель. Ведь если путь окружный изберешь, Сам будешь цел и воинов спасешь!" А шах: "Кругом ли, прямо ли пойду я, Тебя в оковах всюду поведу я! Увидишь сам – свирепый твой дракон Моей десницей будет истреблен!" Умелых плотников найти велел он, К себе в шатер их привести велел он. Повозку приказал соорудить, На ней мечи и копья утвердить. Сундук железный с крышкою добротной К повозке той приколотили плотно. Вот двух коней ретивых привели И в тот возок диковинный впрягли. Сел Руинтан в сундук, для испытанья, Погнал коней, как по стезе ристанья, И, радостный, он повернул назад, Проверивши премудрый свой снаряд. Меж тем померкло небо, ночь настала, Вселенная чернее зинджа стала, В созвездии Овна взошла луна, Вступил завоеватель в стремена, Повел полки... И утро с небосклона Блеснуло, и поникли тьмы знамена. Броню и шлем Исфандиар надел, Блюсти войска Пшутану повелел. Опять играющих могучегривых В повозку запрягли коней ретивых. Сел царь в сундук, тугие взял бразды, Погнал упряжку, не страшась беды. Колес тяжелых гром дракон услышал, И ржание, и лязг, и звон услышал. Он поднялся, как черная скала. И от него на солнце тень легла. Кровавый взор горел безумьем гнева, Дым вылетал из огненного зева. И это страх, и это ужас был, Когда он, как пещеру, пасть раскрыл. Не дрогнул дух могучий Руинтана, Во всем он положился на Йездана. Визжали кони, бились что есть сил. Дракон коней могучих проглотил. Он проглотил коней с повозкой вместе И с сундуком, скрывавшим мужа чести. И тут мечи дракону в пасть впились, И волны черной крови полились. Мечей из пасти изрыгнуть не мог он, Теряя кровь, жестоко изнемог он. И брюхом пал на землю он без сил. Тут воин крышку сундука открыл, Свод черепа дракону сокрушил он, Мечом на волю выход прорубил он. Мозг раскрошил ему Исфандиар. Вставал от крови ядовитый пар, Взор омрачая и тесня дыханье. И пал могучий воин без сознанья. Когда Исфандиар упал во прах, Пшутана охватил смертельный страх. Со стоном, обливался слезами, Он поспешил к нему с богатырями. Все к месту боя полетели вскачь, В смятенье подымая вопль и плач. На темя шаха розовую воду Струил Пшутан, взывая к небосводу. Исфандиар вздохнул, глаза открыв, Сказал: "Не плачьте! Я здоров и жив, Но, задохнувшись, рухнул, как убитый, От испарений крови ядовитой!" Как пьяный, будто предан забытью, Он встал, шатаясь, и сошел к ручью. В потоке с головы до ног омылся И в чистые одежды облачился. Долени пред Йезданом преклонил, Создателя в слезах благодарил. Он молвил: "Разве я убил дракона? Ты мне помог, мой щит и оборона!" И воинство в восторженном пылу Творцу вселенной вознесло хвалу. Но горем омрачился дух Гургсара, Узнав, что спас творец Исфандиара.

ЧЕТВЕРТЫЙ ПОДВИГ

ИСФАНДИЛР УБИВАЕТ ВЕДЬМУ

Разбили близ реки на берегу Шатры на зеленеющем лугу. И царь созвал носителей кулаха. И поднял чашу, славя шаханшаха. Велел в цепях Гургсара привести, Велел ему три чашн поднести. Пил их Гургсар, сдержать не в силах стона. И царь, смеясь, напомнил про дракона. Сказал: "Эй ты, презренный! Где же он Вчерашний мной поверженный дракон? Что завтра я страшней дракона встречу? С какою злою силой выйду в сечу?" Сказал Гургсар: "О царь, пускай всегда Тебя хранит высокая звезда! Войдешь ты завтра в некий край счастливый И с ведьмой встретишься сладкоречивой. Она сгубила сонмы ратных сил, Но ей никто вреда не причинил. Захочет – в море обратит пустыню, Затмит над миром солнца благостышо. Ту ведьму Гуль зовут, мой славный шах. Страшись запутаться в ее сетях! Ты не кичись пред небом благосклонным. Довольно и победы над драконом". Ответил царь: "Эй, наглый раб тщеты! Что завтра будет, сам увидишь ты. В петлю я эту ведьму взять сумею, Хребет у ведьмы я сломать сумею! Бог укрепит в моей деснице меч И голова слетит у Гули с плеч!" ...Вот красные надело одеянья И закатилось солнце мирозданья. Царь поднял войско, снарядил обоз, Повел людей в поход при свете звезд. Шли ночь... И вот уж над земной чертой Блеснул им шлем рассвета золотой. Когда Овен, как яхонт, засветился, Дол, как весна, смеющийся открылся. В поход Исфандиар сбираться стал. Сосуд вина и золотой фиал, Тамбур сереброструнный взял с собою, Готовясь будто к пиру, а не к бою. Сел на коня и въехал, словно в рай, В благословенный и цветущий край. Тюльпанами лужайки красовались, Деревья над ручьями наклонялись. В зеленой чаще он сошел с коня, Где по камням родник бежал, звеня. Он сел и чашу осушил сначала. Когда же сердце в нем возликовало И пламя потекло в его крови, Под свой тамбур запел он о любви. Так пел Исфандиар-мироискатель: "Отрады мирной не дал мне создатель! Всю жизнь в походе я, всю жизнь в боях. Львы и драконы на моих путях. Одни труды – ни радости, ни холи, И от любви и счастья нет мне доли! Пусть утолит мне сердце вечный свод, Пусть мне подругу милую пошлет!" Из чащи ведьма песню услыхала И видом как цветок весенний стала. Сказала: "В сети мне попался лев. Желанье счастья в сердце, а не гнев". Под чарами пленительной личины Сокрыв свой облик мерзкий и морщины, Она тюрчанкой стала, скажешь ты, В сиянии волшебной красоты. Стан – кипарис; как мускус, черен волос; Лицо, как солнце; птичье пенье – голос. Ланиты, грудь – цветущая весна. Внезапно вышла к витязю она. Увидев пери, шедшую из чащи, Он громче заиграл, запел он слаще. Он пел: "О вечный, правосудный бог! Ты сам – в горах, в пустынях мне помог. Я пел о пери, я взывал о милой, О счастье в жизни трудной и унылой. И ты открыл мне милосердья дверь, Ты гурию мне въявь послал теперь". Он чашу налил ей вином старинным, И нежный лик ее зардел рубином. Но у него, – что ведьма не ждала, С собою цепь заветная была. Пророк Зардушт, Гуштаспа одаряя, Цепь эту вынес из пределов рая. Цепь из небесной стали, как аркан, Стянул на шее ведьмы Руинтан. Внезапно ведьма львом оборотилась. За меч он взялся, помня божью милость, И так сказал: "Хоть гору сокруши Ты безопасна для моей души. Хоть тигром зарычи, хоть пой по-птичьи, Вот меч – явись мне в подлинном обличье". Глядит – старуха мерзкая в цепях, С лицом, как сажа, в белых сединах. Мечом взмахнул он, ведьму обезглавил, Траву и меч кабульский окровавил. Едва он ведьму замертво поверг, Как в полночь ясный небосвод померк. Завыла буря, туча навалила И черной тенью ясный день затмила. Сел муж в седло, на стременах привстал И, словно гром ревущий, закричал. Вновь посветлело, и Пшутан явился И делу пахлавана удивился. "О достославный шах! – воскликнул он. Что пред тобою – ведьма, лев иль слон? Будь вечно счастлив, радуйся, живи! Весь мир нуждается в твоей любви!" Огонь рвался из темени Гургсара При вести о делах Исфандиара.

ПЯТЫЙ ПОДВИГ

ИСФАНДИАР УБИВАЕТ СИМУРГА

И преклонился пред лицом творца Носитель славный фарра и венца. В той чаще он шатер велел разбить И скатерть золотую расстелить. И старшему из стражников суровых Сказал: "Веди заложника в оковах!" Угрюмого, с поникшей головой Гургсара царь увидел пред собой. Вина велел открыть источник красный. Три чаши выпил вновь Гургсар злосчастный. Сказал Исфандиар: "Ну, кознодей, Взгляни, что стало с ведьмою твоей! Ты видишь – голова ее чернеет На дереве? А ведь она умеет, Ты говорил мне, – светлый день затмить, Пустыню может в море превратить... Скажи: какое завтра чудо встречу, С каким врагом готовиться на сечу?" И встал Гургсар, отдав царю поклон, И отвечал: "Эй, ярый в битве слон! Бой предстоит тебе – былых труднее, Врага ты встретишь всех иных грознее. Увидишь гору в тучах и во мгле И чудо-птицу на крутой скале. Симург та птица, а земной молвою Наречена "Летающей горою". Слона увидит – закогтит слона, Акул берет из волн морских она; Возьмет добычу – унесет за тучи. Что ведьма перед птицею могучей?! По воле всемогущего творца Есть у Симурга сильных два птенца. Когда они распахивают крылья, Тускнеет солнце, мир лежит в бессилье. Опомнись, царь! Помысли о добре! И не стремись к Симургу и горе!" А царь: "Своей стрелой копьеподобной Крыло к крылу пришью у птицы злобной! И завтра утром сам увидишь ты, Как я Симурга сброшу с высоты". Когда блистающее солнце скрылось И ночь над миром темная сгустилась, Исфандиар, раздумием объят, Велел готовить боевой снаряд, Повел войска в безвестные просторы. А на рассвете показались горы С вершиною заоблачной вдали. И солнце обновило лик земли. И царь Пшутану с войском быть велел, А сам опять в сундук железный сел. В повозке, ощетиненной мечами, Лихими увлекаемый конями, Вздымая тучу пыли, мчался он Туда, где подымался горный склон. Повозка стала под скалою дикой. Единоборства воин ждал великий. Когда Симург повозку увидал, Карнаи, клики войска услыхал, Он к небу взмыл, как туча грозовая, Громадой крыльев солнце закрывая. Как барс на олененка, скажешь ты, Напал он на повозку с высоты. И грудь Симурга те мечи пронзили, И крови бурные ключи забили. Изранил крылья исполин и стих, Лишились мощи когти лап кривых. Над склоном, от крови его багровым, Птенцы взлетели с клекотом громовым. Кружили с криком горестным, темня Огромными крылами солнце дня. Симург о те мечи себя изжалил, Коней, сундук, повозку кровью залил. Встал Руинтан, сидевший в сундуке, Сверкающий булат в его руке. С мечом на птицу дивную напал он, И изрубил ее, и искромсал он. И, отойдя, простерся на земле Пред богом, что помог в добре и зле. Он говорил: "О вечный, правосудный, Ты дал мне мощь и доблесть в битве трудной! Развеял злые чары на ветру, Стезею правды вел меня к добру!" И вот карнаи медные взревели, Войска с Пшутаном к месту подоспели. Широкий склон горы Симург покрыл Громадой мертвой распростертых крыл. Под перьями земли не видно было. А кровь, струясь, долину обагрила... И – весь в крови – предстал войскам своим Могучий воин, цел и невредим. И восхвалили подвиг Руйнтана Вожди, князья и всадники Ирана. Когда Гургсар услышал весть о том, Что мертв Симург, изрубленный мечом, Лицо от ненависти побледнело, В груди его отчаянье кипело. На отдых стать велел счастливый шах. Всем войском сели пировать в шатрах. Шелками, солнца утреннего краше, Украсились, подать велели чаши.

ШЕСТОЙ ПОДВИГ

ПЕРЕХОД ИСФАНДИАРА ЧЕРЕЗ СНЕГА

И стражи царские в обоз пошли И вновь к царю Гургсара привели. Три чаши дать заложнику велел он. И выпил их Гургсар, и осмелел он. И царь сказал: "Эй, низкий, полный зла, Взгляни на небо и его дела! Где твой дракон с железными когтями? Где волки, львы и где Симург с птенцами?" И встал Гургсар, согнул в поклоне стан: "О муж благословенный Руинтан, Йездан – твой щит от вражеского гнева! Плоды приносит царственное древо. Но завтра не помогут меч и щит, Неслыханное завтра предстоит. И палицею не с кем будет биться, И в бегство ты не сможешь обратиться. Снег высотой в туранское копье Завалит войско славное твое! Вас всех такой глубокий снег покроет, Что в нем никто дороги не пророет. Вернись теперь с опасного пути! Мне за слова правдивые не мсти. Погибнут все, в снегах изнемогая, Остерегись, дорога есть другая. А здесь от стужи лютой и ветров Утесы треснут и стволы дерев. Но коль снега пройдешь ты невредимый, Увидишь даль пустыни нелюдимой. Там так палят полдневные лучи, Что обгорают крылья саранчи. На всем пути, в пустыне раскаленной, Ни капли влаги, ни травы зеленой. Лев по пескам пустыни не пройдет, Над ней не правит коршун свой полет. Там вьются смерчи, движутся пески, Как купорос, горят солончаки. На том степном безводном перегоне Богатыри слабеют, гибнут кони. Но коль преграду эту победишь, Пройдя пески, увидишь Руиндиж. Увидишь край цветущий, непочатый. Уходит в небо верх стены зубчатой. Пусть войск Иран сто тысяч ополчит, И пусть Туран сто тысяч ополчит, И пусть залягут на сто лет осады, Не взять им неприступной той преграды. Ни худа, ни добра не обретут, Отчаяются и прочь ни с чем уйдут". Ловя слова Гургсара чутким ухом, Богатыри Ирана пали духом. И молвили: "О благородный шах, Чего искать на гибельных путях? Тебе не станет лгать Гургсар трусливый! А если так – едва ль мы будем живы. Нам всем придется головы сложить, А не войска противника разить. Какие сам ты перенес напасти! Ты птицу-гору изрубил на части. И слава всех былых богатырей Со славой не сравняется твоей. Всегда в бою, ты – первый неизменно, Свидетель нам – Йездан, творец вселенной: Великие ты подвиги свершил, И честь у шаханшаха заслужил! Ты нас веди окружною тропою, И склонится Туран перед тобою. Не ввергни в беды войско и себя! Что делать будешь, войско погубя? О муж! Греха на совесть не бери ты! Пути судьбы от наших глаз сокрыты... Мы победили, так чего искать? Зачем на ветер жизнь свою бросать?" Угрюмо царь Исфандиар внимал им. Потом сказал сподвижникам бывалым: "Зачем стращать себя? Стращать меня? Кто дал вам волю поучать меня? У вас к высокой славе нет стремленья! Давайте дома ваши наставленья. Но если ваши мысли таковы, Зачем со мной в поход пускались вы? Наслушались раба и от испуга Дрожите, словно дерево под вьюгой! Забыли вы, как царь вас одарил? Забыли вы, что царь вам говорил? Забыли клятву перед вечным богом Идти за мной по боевым дорогам? Знать, не хватило доблести в сердцах, Мужами овладел постыдный страх! Идите в ваши мирные владенья. А мой удел – тревоги и сраженья. Создатель мира – щит мой на войне, Небесные светила служат мне! Мне не нужны помощники другие. Пойду в Туран – в пределы роковые, Сражу врага иль голову сложу Я мужество и доблесть покажу! И скоро долетят до вас известья, Что нет на царском имени бесчестья. Клянусь создавшим Солнце и Кейван, Что этой дланью сокрушу Туран!" Когда мужи на шаха посмотрели, Презренье, гнев в глазах его узрели И головы склонили перед ним: "Прости нам – слугам преданным твоим! Глава ты нашим и телам и душам. Мы поклялись – и клятвы не нарушим. В беде, в бою не устрашимся мы. За жизнь твою, о царь, боимся мы. Средь нас, пока мы живы, ни единый В беде, в бою не бросит властелина!" Услышав эти речи, славный шах Раскаялся душой в своих словах. Хвалу иранским воинам воздал он. "Ничем не скроешь доблести! – сказал он. И если рухнет вражеский оплот, Вас всех награда царственная ждет. Все тяготы вознаградятся ваши, Дома у вас наполнятся, как чаши!" Так, за беседой ночь на мир сошла, Дыханьем гор прохладу принесла. И под карнай, под грохот барабана Все всколыхнулось воинство Ирана, И тронулось в поход во тьме ночной, Как пламя по сухой траве степной. Когда заря нагорье осветила, Ночь власяницей голову укрыла И, погоняя черного коня, Бежала от блистающего дня. Вот подошли полки, шумя, как море, К дневной стоянке на степном просторе. Был день весенний, словно дар творца, Отрадный и пленяющий сердца. Шатры по всей долине забелели, Наполнить чаши кравчие успели. Вдруг леденящий ветер с гор подул, Тревогой дух царя захолонул... Весь мир затмила туча тенью черной, Исчезли очертанья грани горной, Из тучи повалил косматый снег, Столбами закрутил косматый снег. Три дня, три ночи не переставая, Свирепствовала буря снеговая. В шатрах промерзших люди полегли И двигаться от стужи не могли. Скажу: утком был воздух, снег – основой. Царь стыл, беспомощен в беде суровой. Сказал Пшутану: "О, как тяжело! Какое злое горе к нам пришло! Как мужественно шел я в пасть дракона, А здесь ни меч, ни щит – не оборона!.. Молитесь же! Взывайте к небесам! Да слышит вас творец великий сам! И если он не сжалится над нами, Мы все бесследно сгинем под снегами". Наставник шаха на путях добра Пшутан молился в темноте шатра. Все войско к небу простирало руки, Моля об избавлении от муки. И вдруг повеял теплый ветерок, Очистил небо. Заалел восток. Сердца надеждой утро озарило, И войско бога возблагодарило. И учредили пир богатыри. Три дня вкушали мир богатыри. Потом сошлись князья по зову шаха. И он сказал носителям кулаха: "Обоз оставим. Налегке пойдем С оружьем, в снаряженье боевом. Чтоб не страдать от голода и жажды, По сто верблюдов в полк возьмите каждый. На них навьючьте бурдюки с водой, Зерно коням, бойцам – мешки с едой. В укрытье здесь оставьте груз излишний. Врата удач откроет нам всевышний. А кто не верит в помощь неба, тот Ни счастья, ни добра не обретет. Мы одолеем с помощью Йездана Могущество язычников Турана! И станет каждый всадник наш богат, Когда оплот Арджаспа будет взят". Когда в багрец вечерний облачилось И на закат светило дня склонилось, Навьючили верблюдов и пошли В неведомую даль чужой земли. Когда в походе полночь миновала, Протяжно в небе цапля закричала. Услышав цаплю, гневом вспыхнул шах. Велел Гургсара притащить в цепях. Сказал: "Ты клялся мне, что край безводен, Непроходим и к жизни непригоден? Но цапли водяной я слышал крик. Тебя погубит лживый твой язык!" Гургсар ответил: "Здесь, в степи спаленной, Есть где-то родники воды соленой. И есть потоки ядовитых вод, Но только зверь из них да птица пьет". Царь молвил: "Этот пленник, чуждый чести, Я вижу, помышляет лишь о мести". И быстро он вперед повел войска. Душа – отважна, вера в нем крепка.