Текст книги "Антери, сын Лапландии"

Автор книги: Хаакана Вейкко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Глава четырнадцатая

Раздались два выстрела…

Мягкий хлопок из дробового ствола и тотчас вслед за ним резкий, пронзительный свист пули.

Прежде чем Антери, вздрогнув, раскрыл глаза, а на это ушли какие-то мгновения, он знал, что произошло. Он подскочил и сел в спальном мешке, отчаянно пытаясь нащупать замок «молнии». Пальцы никак не могли ухватить его… Отец стоял рядом в укрытии, мешок отца лежал на подстилке… Антери видел только ноги отца, но слышал, как тот перезаряжает ружье.

Рипсу скакал и метался на ремне на краю болота… А может, это были фокусы теплого воздуха, поднимающегося над костром, и он, Антери, видел то, чего не было на самом деле? Нет, Рипсу и впрямь скакал и бегал туда и обратно, насколько ему позволял ремень. Сверху слышался голос отца, он что-то бормотал сквозь зубы. Как будто проклятия. Затем послышался резкий щелчок, и Антери понял, что ружье вновь заряжено и замок закрыт. Не успел он оглянуться, как вновь грянул двойной выстрел.

Отец переломил ружье, и дымящиеся гильзы, отлетев от брезентовой стенки, упали на хвойные ветки.

– Что случилось с этим ружьем? – ругался отец. – Я как будто заряжал его волчьей дробью, а получается вот что. Уж казалось бы, такие умники, а сами не могут даже сделать дробовой заряд… А пулевой ствол! Ведь я умел раньше стрелять.

Чего это отец так разошелся? Антери не видел, по кому можно было бы стрелять…

– Черти! Хотели утащить Рипсу!.. – сказал отец. – Бедный олешек… Все-таки они успели убраться. Нет, ни за что не поверю, чтобы я не попал в них. В одного или даже в обоих. Давай-ка посмотрим…

Отец надел сапоги, а Антери наконец-то нащупал замок «молнии». Он вылез из спального мешка и тоже нашел свою обувь. Он заметил, что луны не было и восточный небосклон алел от лучей восходящего солнца.

– Я угадал! – крикнул отец, разглядывая снег. – Иди посмотри, сын! Эгей, ты уже проснулся? Надевай башмаки и беги сюда! Захвати с собой электрический фонарь, он в боковом кармане рюкзака… Лыж не надо, наст выдержит хоть лошадь…

Антери нашел электрический фонарь и поспешил к отцу. Конус света ярко осветил то, что и без того было видно: кровавые следы. Темные капли и брызги там и сям на большом пространстве. В одном месте они сплывались в полосу, к тому же в довольно густую полосу, уходившую на восток через Виувалонвоса.

– Я попал точно, – сказал отец. – Я уж удивился, что стрелял так плохо и не сбил ни волоска… Ну, а второй? Их было двое. Пойдем-ка посмотрим, неужели второй отделался без царапины. Он был дальше.

– Кто это был? – спросил Антери.

– Кто? Ведь ты же сам рассказывал мне вчера вечером, кто свирепствует здесь в междуречье. Тогда я немного сомневался, а теперь больше не сомневаюсь. Это были волки, хотя и странно. На этих возвышенностях и так далеко от восточной границы их не видели десятки лет… Они хотели схватить Рипсу.

Отец и сын вернулись обратно и прошли мимо укрытия Рипсу к окраине болота.

– Смотри-ка, и этот задет! – воскликнул отец. – И вдобавок ко всему сильно – с нашей точки зрения, хорошо. Достань топор из укрытия. И оставайся рядом со мной. Он не мог далеко уйти.

Антери сбегал в лагерь и принес топор. У него, как и у отца, не было рукавиц на руках, но в эту напряженную минуту утренний мороз не ощущался.

– Не будем торопиться, – понизив голос, сказал отец. – Пусть рассветет, тогда увидим получше… Этот второй подкрался лесом, а тот отсюда. Они почти обложили Рипсу. На одном направлении был наш лагерь, на двух других волки. Только один путь был свободен: на север. Там опять открытая болотистая низина на много километров, и они рассчитывали, что там-то они и смогут вцепиться Рипсу в горло. Они хитрые. Но на этот раз они ошиблись.

– А почему они убивают больше, чем им нужно? – спросил Антери. – И росомахи тоже так делают. Так говорил учитель и Матти-Олень.

– Почему мы убиваем осенью больше птиц, чем нам нужно на один раз, помнишь? Почему мать покупает в лавке больше еды, чем нужно на один день? – в свою очередь спросил отец. – Что касается росомахи, то у нее сейчас где-то есть дети. Росомаха-мать должна кормить их и заботиться о них, и когда они подрастают, им нужно приносить пищу. По крайней мере, во время кормления молоком ей нельзя делать слишком долгие вылазки для добычи пищи. Тогда для росомахи хорошо, если поблизости есть убитые олени. И чем больше, тем сытнее в желудке… Посмотри на снег!

Антери увидел, что по краю болота тянется почти сплошная темная полоса.

– Когда мы найдем его, он, по-видимому, будет уже мертвым, – сказал отец. – Такой потери крови не вынесет и волк… Вот!

Вот тут он и был, убийца оленей. У маленькой ели на краю болота. Мертвый?

– Он шевелится. Или я плохо вижу? – пробормотал отец. – Он лежит на лапах, и его голова повернута в нашу сторону. Во всяком случае, он знал, откуда за ним придут. Оставайся здесь, сын, и держи топор наготове. Я зайду сбоку и выстрелю в него на всякий случай. О зверях никогда нельзя знать, что они могут сделать, а я никогда не встречался лицом к лицу с волками. Так или иначе, шкура этого волка наша, никуда она не денется.

Отец отошел на несколько шагов в сторону, присел на корточки и выстрелил с расстояния тридцати – сорока метров из пулевого ствола. Резкий звук выстрела докатился до противоположной окраины низины и эхом вернулся обратно.

Дернулся ли зверь? Приподнялся ли он на лапах и вдруг вновь опустился на землю? Во всяком случае, теперь он уже опоздал, если намеревался бежать. Этому волку уже никогда не придется убивать.

– Ура! – крикнул отец. – День начался удачно. И ты тоже был мне удачливым спутником, сын. Осенью, когда мы ушли в лес, мы добыли вон сколько птицы, а дедушка дал нам рыбы. А теперь это… Понимаешь ли ты, что означает этот волк для нас и для многих других? Наверное, не понимаешь… Я объясню. Во-первых, мы получим вознаграждение. Его заплатит государство и, может быть, местное общество оленеводов. Это большие деньги. Я не удивлюсь, если местные оленеводы подарят нам оленя или двух в качестве чрезвычайной награды… А потом еще эта шкура. Попробуем снять ее умело, вместе с когтями, ушами, кожей на морде и хвостом. Когда мы обработаем ее, мы получим за нее хорошие деньги от какого-нибудь туриста или здешнего отеля для приезжих – а то оставим ее себе. Только что нам с ней делать?.. И еще: это, кажется, волчица. У волчиц только что прошла течка, и этот зверь через девять недель принес бы четырех, а то и восьмерых детенышей. Будущей зимой в наших местах по меньшей мере охотилось бы десять кровожадных зверей. Страшно подумать, что это означало бы для оленеводства… И слушай, мы возьмем голову этого зверя с собой. Когда мы выварим и очистим ее, она будет прекрасным сувениром, напоминающим об этой охоте. Может быть, кто-нибудь польстится купить ее за хорошую цену…

Они потащили добычу в лагерь, отец за одну лапу, сын за другую. Обычно немногословный, отец говорил и говорил, рассказывал о том, что знал, и время от времени смеялся от радости.

– По крайней мере, два заработка за одну минуту! – несколько раз повторил он.

Рипсу скакал и метался, когда ветер доносил до него волчий запах, но когда Антери подошел к нему, похлопал и успокоил его, он угомонился и взял в рот пучок лишая. Но еще долгое время он был насторожен и осматривался по сторонам.

– Ну, а теперь сварим крепкого кофе, сын! – сказал отец. – Мы это заслужили. Потом будем снимать шкуру и, когда управимся, пойдем проверять сети… А еще знаешь что: я отправлюсь на лыжах за волком-самцом. Он ранен и, очень может быть, остался где-нибудь оправляться от ран. Если его раны серьезны и особенно если он ранен в живот, его должно лихорадить. И может статься так, что его удастся захватить врасплох на лежке. Собственно говоря, хорошо, что мы не погнались за ним сразу. По такому насту ни один лыжник не догнал бы его, если бы он наддал ходу. А теперь он лежит где-нибудь тут, поблизости, и время работает на меня… Если б только он направился на Койтелайнен! Очень может быть, эта волчья пара рассчитывала устроить там логово…

Кофе был черен, как деготь. Для Антери, который не очень привык к этому напитку, он был слишком крепок. Он сказал об этом отцу, но тот только рассмеялся в ответ:

– Хо-хо, сын! Тебе непременно надо привыкать к крепкому кофе, если ты рассчитываешь стать оленеводом. Лучшие оленеводы варят такой кофе, что в нем стоит ложка… Ну, шутки в сторону. Положи в него немного снегу, так он заодно и остынет.

У них были приготовленные матерью бутерброды и булка, которая, правда, замерзла. Острым ножом все же можно было отрезать от нее куски, и, когда кусок натыкали на щепку и отогревали у костра, хлеб был как только что вынутый из печи.

Когда они наелись и вычистили куксы, отец сказал:

– Ну что ж… Остер ли нож? Если нет, дай мне, я сперва поточу. У хорошо снаряженного таежника, сын, есть при себе точильный камень.

И чуть погодя:

– Подержи-ка здесь, чтобы сподручней было снять шкуру, вот так… Хо-хо, это денежная работа, сын.

Глава пятнадцатая

Прошло два часа – возможно, довольно долгое время, если учесть проворство отца в других таежных делах, но шкура волка была снята по всем правилам искусства. На шкуре был сохранен каждый коготь, оба уха, а из хвоста вынуты все кости. Голову волка отрезали, как условились. Антери все время помогал при снятии шкуры и запоминал все тонкости и приемы этой работы. Таким образом от этого зверя, возможно, было больше пользы, чем от денег, который принес удачный выстрел в утренних сумерках.

Они оттерли руки от крови мягким снегом, находившимся под коркой наста. Это было холодное, но единственно возможное умывание, и потом руки можно было отогреть у костра. Внезапное тепло доставляло одновременно и боль, и удовольствие. Еще недавно мерзшие руки стали приятно согреваться, начали краснеть, и казалось, что никаких рукавиц больше не надо, какой бы ни был мороз…

Рукавицы, конечно, были нужны. Они понадобились, когда отец и сын отправились на реку проверять сети. Рипсу тоже взяли с собой. Отдохнувший за ночь, он был настроен бодро, проносился мимо лыжников по искрящемуся на утреннем солнце насту и поднимал на бегу такие вихри, что на глаза навертывались слезы. Отец тоже рискнул прокатиться, прицепившись за Рипсу. По пути к Виувалойоки их ехал целый поезд: сперва Рипсу с раздутыми ноздрями, за ним трехметровая тяговая веревка, за конец которой держался Антери, затем опять веревка в несколько метров, потом отец, вытирающий слезы с глаз, а за ним легкие лопарские сани, раскачивающиеся и подскакивающие на неровностях наста.

– Вот это да! – сказал отец, когда они доехали до того места, где были поставлены сети. – Никогда бы не поверил, что он такой сильный. Ведь на таком насте Рипсу может поспорить с хорошими мотосанями… Оленеводы рассказывают, что на хорошем олене и на хорошем насте можно проехать за день и сто, и двести километров, но я считал такие истории плодом воображения. Возможно, следует пересмотреть свою точку зрения…

Накануне днем они прикрыли оба крайних отверстия во льду пластиковой пленкой. На пленку набросали снега, чтобы вода в проруби не замерзла. Теперь им оставалось только сдвинуть пленку в сторону вместе со снегом – и перед ними были незамерзшие проруби. Антери стал у одного конца, взялся за шест и приготовился травить веревку. Отец подошел к другому отверстию, потянул за кол, на который наматывают сеть, и взялся за верхнюю веревку сети.

Это был напряженный момент. Есть ли в сети рыба?

Отец стоял на коленях на краю проруби. По обычаю всех рыбаков он медлил в решающую минуту и с секунду держал сеть чуткими пальцами, чтобы узнать, бьется ли в ней рыба. Затем поднял голову и крикнул сыну:

– Есть, есть! И если не обманывают приметы, то большие. Слушай-ка, уложи веревку на льду так, чтобы она могла разматываться сама по себе, а сам иди сюда! Мне сейчас понадобится помощник, чтобы выпутывать рыб… Привяжи конец веревки к поперечной жерди, чтобы он не ускользнул в воду.

Антери сделал, как ему было велено, и поспешил к первой проруби. Там уже билась на снегу выпутанная из сети щука килограмма на два.

– Здоровенная, что и говорить, – сказал отец. – А там идет еще. Ну и большущая же рыбина!

Это была тоже щука, и в самом деле очень большая.

– Килограмма на четыре, я думаю, – сказал отец, когда рыбу отпутали от сети. – На первых пяти метрах сети шесть килограммов. Если и дальше так пойдет, нам будет трудно доставить их домой.

Рыба продолжала идти. Улов был равномерный и обильный по всей длине сети. Попадались по большей части щуки, но также жирные сиги, большие форели, налимы. Груда вначале бьющихся, но скоро цепенеющих на утреннем морозе рыб у края проруби была чудовищно велика.

– Двадцать пять килограммов, – сказал отец. – Это по самой малой мере. И это только начало… Собственно говоря, такая куча рыбы немного смущает меня, но что поделаешь. Это грабеж, а не разумное использование рыбных богатств, вот разве только эти разбойницы щуки заслужили такую участь. Но я оправдываю себя тем, что наука грабежа пришла в нашу тайгу из других мест. Нечего и сомневаться, что если не я, так кто-нибудь еще взял бы этих рыб.

Отец сегодня был чрезвычайно говорлив. Антери подумал про себя, слышал ли он за всю свою жизнь столько слов от отца, сколько за нынешнее утро. А отец продолжал:

– Так неправильно рассуждать, сын, и прежде так не рассуждали. Но когда леса вырубают подчистую ради выгоды и эта выгода уплывает в другие места, то надо и у нас вырабатывать новый способ отношения к присвоению. Как же так? Огромные площади земли затопляют ради денег, в стремлении к наживе, переселяют людей и целые их группы, не спрашивая мнения у несогласных, по крайней мере тогда, когда несогласный находится в уязвимом положении! Когда это делают постоянно, из десятилетия в десятилетие, просто чудо, что даже самые глупые головы ничему не научаются… В старину говорили: «За труды и счастье дается». Эта истина верна и теперь, это точно. Но тогда было бы справедливым, чтобы счастье давалось одновременно всем, кто живет на нашей земле. Ну да хватит об этом, давай-ка снова поставим сеть. Иди к другой проруби и начинай тянуть.

Немного погодя, когда сеть была опять подо льдом и они собирались отправиться к следующей, отец сказал:

– Забудь все, что я сейчас говорил, сын. Твой отец лишь излил то, что накипело у него на душе, и пытался разрешить сомнения, которые и люди более мудрые не могут разрешить, хотя и пытаются. Ты молод и должен видеть будущее светлым, чтобы идти к нему… Мы сидим в одной лодке, и никто не хочет, чтобы она перевернулась. Если иногда бывают неумелые гребцы и они сидят на веслах, их сменяют. И еще несомненно то, что и плохой гребец учится, когда приспеет нужда… И наш улов все-таки не грабеж, хотя и большой. Мы добыли его не с целью обогащения, это просто хлеб наш насущный. Мы сами съедим эту рыбу, мать, ты и я. А еще поделимся с Матти-Оленем. Если улов во второй сети будет хорош и если новые проверки сетей завтра дадут нам еще, мы будем с рыбой на все лето.

Они подошли ко второй сети и проверили ее. В ней было примерно столько же рыбы, как и в первой, и тех же пород. Маленькие сани отца наполнились рыбой почти до краев. Они протащили их на какое-то расстояние вниз по реке, пробили прорубь и разделали рыбу. Было бы глупо везти домой головы и внутренности, негодную в пищу часть добычи, составлявшую треть того, что они подняли из-подо льда.

Работать было холодно, руки закоченели. Рыбы частью уже застыли, на них намерз снег. Когда Антери пожаловался, что у него замерзли руки, отец сказал:

– Согрей их!

Антери в удивлении посмотрел на отца. У них не было костра на берегу, означало ли это, что руки, все в слизи и крови, надо было сунуть в рукавицы или в карман?

– Рыболов зимой греет руки в проруби, – сказал отец и опустил руки в воду. – Попробуй! Видишь ли, на льду сейчас около десяти градусов мороза, но температура воды, конечно, выше нуля, раз она в жидком состоянии.

Антери подошел к проруби и сделал так, как ему было сказано. Особенно теплой вода не казалась, но, конечно, она была теплее снега и воздуха над ее поверхностью. Холод все же сковывал пальцы, и разделывать рыбу было неудобно.

– Да, эта прорубь не ахти какой согревающий аппарат, – сказал отец. – Вот кончим работу, разведем небольшой костер, тогда и согреем руки и наденем на сухие руки рукавицы… Но эту рыбу надо разделать сейчас. Если бы дома у нас был холодильник, тогда другое дело. Мы могли бы заморозить рыбу здесь и положить ее в холодильник. Рыбу пришлось бы чистить только тогда, когда ее брали бы для варки. Но у нас нет электричества.

– Мать часто говорит об электричестве, – сказал Антери.

– Это так… Послушай-ка, что ты думаешь, если бы мы купили ту избушку, в которой живем сейчас? У нас есть сколько-то денег – те, что мы получили за наш старый дом, и мы попробуем зажить домашней жизнью. Кто знает, может, и у нас будет когда-нибудь электричество. И холодильник, в котором хранят убитую птицу и улов рыбы… Мать наверняка будет довольна.

– Я согласен, – ответил Антери. – Все равно мы уже никогда не сможем вернуться в наш прежний дом.

– Не сможем. И я не знаю другого места, куда бы мы могли переселиться, – сказал отец. – Здесь все-таки есть знакомые рыбные места и охотничьи угодья. Правда, далековато, но все же… Дедушка не соглашается бросать места, близкие к нашему прежнему дому, и конечно, мы можем обосноваться там, где сейчас живем. Мы не уедем из Лапландии. Или как?

– Не уедем! – твердо ответил Антери.

– По рукам! – сказал отец.

Отец и сын ударили по рукам. Это произошло над дымящейся прорубью на утреннем морозе, и их руки были красны от холода и грязны от рыбьих потрохов.

Глава шестнадцатая

Когда они пришли на место стоянки, отец стал сразу собираться в погоню за раненым волком. Он осмотрел маленький легкий рюкзак Антери, удлинил его лямки и вскинул на спину.

– Сойдет, – сказал он. – Можно попользоваться им на время?

Он положил в рюкзак бутерброды, кусок соленого свиного сала, банку мясных консервов, кофе и сахар.

– С этой провизией я проезжу два, а то и три дня, – сказал он. – Таежник не умирает в тайге, пусть даже у него кончатся домашние припасы. Если только при нем есть ружье и он не разучился стрелять. И даже без этого. Но тогда приходится отказываться от главных целей.

– Неужели ты в самом деле собираешься проездить три дня? – удивился Антери. – А мне что делать тем временем? И почему ты не берешь с собою кофейник?

– Не все вопросы сразу, сын… Ведь у меня есть банка консервов. Когда она опустеет, в ней можно сварить что угодно. И весит она не много… Я буду ездить день, два или три, я еще сам не знаю… А что ты будешь делать тем временем? Мне кажется, что мы не встретимся больше на этой стоянке, и тогда у тебя хлопот полон рот.

– Как так? – удивился Антери.

– Посмотри на солнце! – сказал отец. – Видишь, оно обведено кругом. Мне кажется, прошлой ночью я заметил круг и вокруг луны, но не уверен… Наступает перемена погоды, и это надо принять во внимание, раз мы находимся в такой глуши.

Отец секунду подумал, взглянул на сына, оленя и сказал:

– Если я завтра утром не вернусь, вы с Рипсу должны отправиться домой… Сделаем так: я перед своим уходом свалю сосну для костра, отнесу ее и возьму топор с собой. Ты проведешь день здесь на стоянке, отдохнешь и накормишь Рипсу, чтобы он был в силах завтра. Рано утром сходишь на реку и соберешь сети. Рыб не надо ни отцеплять, ни потрошить, положишь их просто на дно саней.

– А будет у меня время заняться чем-нибудь еще? – спросил Антери.

– Времени, наверное, не будет. Как я уже сказал, погода меняется. Может наступить оттепель, и твердого наста не станет, может быть сильный снегопад, и это затруднит возвращение. Но все говорит за то, что будет лесосев.

– А что это такое? – спросил Антери.

– Это весенняя метель, – ответил отец. – Быть тогда в тайге не следует, и особенно трудно двигаться. Лесные звери стремятся спрятаться в свои норы, а дальновидный таежник – укрыться где-нибудь, если не успевает вернуться домой.

– У нас здесь хорошая стоянка, – заметил Антери. – Брезент и все такое прочее. И сосны вокруг. Я, конечно, смогу перепилить сосну, если у меня останется моторная пила. Ведь я пилил ею дома.

– Верно, но это неподходящее место на случай метели, – сказал отец. – Болотистые низины на много километров вокруг. К тому же весенняя метель длится двое суток, а то и дольше. Надо все-таки стремиться попасть домой и поэтому отправиться, не медля больше, чем необходимо. Ты мог бы отправиться уже сегодня, но ты не успел бы добраться до дому до наступления темноты. Судя по всему, буря разразится только завтра к вечеру.

– А почему ее зовут лесосевом? – спросил Антери.

– Это старинное название, и в нем раскрывается целесообразность природы, которую подметил человек, – сказал отец. – Видишь ли, сейчас прекрасный настовый путь, ты и сам это знаешь. Болотистые низины и болота ровны, и поверхность снега в лесу тоже твердая. И деревья тоже подметили это обстоятельство еще до того, как здесь появились люди. Деревья приготовили семена к прорастанию именно к этому моменту. То есть семена созрели под чешуйками уже раньше и были готовы к прорастанию уже осенью. Но только теперь чешуйки раскрылись солнечным лучам. Семена падают на наст сами собой, но особенно много их падает, когда дует сильный ветер. Метель развеивает их по твердому насту по всей земле… Вначале была смена времен года и различная погода, потом появился растительный мир, деревья, растения приспособились к погоде. Последним пришел человек – и ему тоже надо приспосабливаться, по крайней мере у нас в Лапландии. Ты должен отправиться домой как можно раньше утром, чтобы успеть попасть в укрытие до начала метели или по крайней мере до того, как она разыграется вовсю… Сумеешь ли добраться до дому?

– А как же ты, отец? – спросил Антери.

– Уж я-то не пропаду в тайге, – сказал отец. – Я знаю все избушки в здешних местах и, уж конечно, найду, где укрыться, если буря застигнет меня в пути.

– Я тоже справлюсь, – заверил Антери. – Ведь маршрут тот же самый, каким мы добирались сюда с Рипсу. К тому же я знаю, что на западе проходит автострада № 4. Ее нельзя миновать, не заметив.

– Тебе нужен компас, – сказал отец. – Солнце закроется тучами, оно не поможет определить направление.

– А как же ты? – спросил Антери. – Ведь у нас только один компас.

– Обойдусь и без него, – сказал отец. – Каждый лапландец умеет находить приметы, чтобы определять направление, если даже солнце скрыто тучами. Ты тоже мало-помалу научишься этому искусству, но пока я не рискую отправлять тебя в путь с пустыми руками… Если бы с нами была Сепи, тогда другое дело. Сепи сумела бы найти путь к дому в любую погоду и послужила бы тебе проводником. На Рипсу я не могу полагаться. С другой стороны, Сепи, конечно, пошла бы по следу волка, будь она с нами. Так что твое положение было бы то же самое.

Разговаривая с сыном, наставляя его и давая объяснения, отец все время хлопотал, как этого требовало принятое решение. Он свалил ближайшую сосну, распилил ее на бревна, годные для костра, обтесал бревна и наколол чурбаков на растопку. Затем сунул топор в рюкзак, где уже была уложена провизия. Но еще до этого он остругал две березовые хворостины, выбрал из улова две жирные форели, сделал на их боках косые надрезы и насыпал в них, а также внутрь рыбы соли. Березовые хворостины он заострил, насадил на них рыбу и воткнул их в снег близ костра. Задачей Антери было следить за тем, как поспевает рыба, переворачивать ее, чтобы она поджарилась с обеих сторон, – а это он умел делать и без подсказки отца. Наконец рыба прожарилась. Отец был готов в путь.

Они сели на хвойные ветки в укрытии и приступили к еде.

– Хороша эта рыба, поджаренная на костре, – сказал отец. – Нет ничего лучше… Ешь рыбу, сколько успеешь, пока будешь тут один. Такая сегодня у нас еда, а завтра прибавится еще. Когда приедешь с грузом домой, закопай рыбу в снег. Весь улов. В том числе и ту рыбу, которую достанешь завтра. Вместе с сетями… Лагерь можешь снести. Расстели брезент на дне саней, уложи все на него и заверни края сверху вперехлест, ты видел, как я это делал. Тогда из саней ничего не вывалится, если даже они перевернутся… Если ты хочешь о чем-нибудь спросить, это последняя возможность.

– У меня нет вопросов, – ответил Антери. – Счастливого пути. Приезжай домой, как успеешь.

– Счастливо оставаться. Встретимся дома…

Отец похлопал сына по плечу и встал с хвойной подстилки. Он вскинул на спину рюкзак и ружье, встал на лыжи и поехал. Прежде чем исчезнуть за деревьями Виувалонвоса, он обернулся и крикнул:

– Возьми уши тех мертвых оленей, если успеешь и если найдешь то место. Сделай это, как я говорил. Есть у тебя нож?

– Есть. Ясное дело, есть…

Взмах рукой сначала в одну сторону, потом в другую.

Антери остался один.