Текст книги "Снайперская «элита» III Рейха. Откровения убийц (сборник)"

Автор книги: Гюнтер Бауэр

Соавторы: Бруно Сюткус,Йозеф Оллерберг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

– Заткнись! – прикрикнул я на него. – Я беру тебя в плен, но будешь сопли распускать – пристрелю!

Зоммер повернулся к нему:

– Как вы поняли, что мы здесь? – спросил сержант.

– Мы поняли, что огонь ведется откуда-то с этой стороны, а потом увидели вспышки на конце винтовочного ствола.

– Что ж, Гюнтер, уходим отсюда, – сказал мне Зоммер.

Бой уже затихал. Как только мы вышли из сарая, Зоммер сразу отправился искать себе новую позицию. А мне нужно было отвести поляка к скоплению наших войск.

Несколько наших грузовиков с боеприпасами и медикаментами уже находились в километре от леса. Я приказал пленному:

– Сейчас ты помчишься к грузовикам, а я следом за тобой. Попытаешься сбежать – пристрелю.

Мы побежали. Через минуту или две в десяти шагах от нас просвистела пуля. Поляк тут же повалился на землю. Он опять трясся. Видимо, у него окончательно сдали нервы. Я заорал на него, но он не поднимался. Оставаться на открытом пространстве было опасно, и я начал бить поляка. Я понимал, что, если он не поднимется, мне придется его пристрелить. Кажется, пленный тоже понял это. После первых же моих ударов он встал сначала на четвереньки, а потом в полный рост, и мы снова побежали.

Около грузовиков уже стояла толпа примерно из сотни военнопленных. Их охраняло около десяти наших солдат. Большинство поляков выглядели такими же молодыми и испуганными, как тот, которого взял в плен я.

Я быстро доложил стоявшему около грузовиков сержанту о том, что я привел пленного. После этого я сразу поспешил вернуться к лесу. Но, оказалось, бой уже закончился. Меня встретил сержант Зоммер. Он сказал мне, что остатки польской части отступают через лес, но там их преследуют силы свежей дивизии Вермахта.

– Гюнтер, мы заслужили передышку, – он похлопал меня по плечу. – Я рад, что тебя не продырявили, когда ты сопровождал этого пленного. Ты станешь замечательным снайпером, если не будешь делать глупостей.

Остаток дня наша пехотная дивизия провела в перегруппировке и ожидании пополнений. Пополнения прибыли только к вечеру. По виду большинства новичков можно было понять, что это явно необстрелянные бойцы. На них была новая, с иголочки, униформа, их лица были гладко выбриты. В сравнении с ними я ощущал себя грязной окопной свиньей.

Однако я знал, что у них еще все впереди, и с торжеством наблюдал испуг и растерянность на их лицах, когда они слышали стоны раненых, которым наши медики пытались оказать хоть какую-то помощь прямо в полевых условиях.

Несколько других дивизий Вермахта продолжали двигаться на восток, к Варшаве. А наша дивизия получила небольшую передышку, чтобы зализать раны. Нам были доставлены дополнительные боеприпасы. И после этого мы получили приказ двигаться на север. Нашей целью был назначен город Модлин, который поляки к этому времени уже успели превратить в крепость.

8 сентября мы провели половину дня в пути на север до реки Вислы. Дальше нам пришлось остановиться и ждать прибытия инженеров. Они приехали только перед самым наступлением темноты.

На рассвете следующего дня мы вместе с инженерами начали сооружать понтонные мосты через реку. На это ушел целый день, и поэтому мы смогли пересечь Вислу только 10 сентября.

Я был рад этой короткой передышке. За это время я успел немного пополнить свой запас патронов, а также выслушать очередную порцию наставлений от сержанта Зоммера. Впрочем, мои разговоры с ним к этому времени уже перестали касаться одной только снайперской работы. Время от времени они переходили и на житейские темы.

Зоммер был не слишком словоохотлив, когда разговор заходил о наших семьях. Поэтому в подобных случаях говорил преимущественно я. Он с интересом слушал, когда я рассказывал ему о работе в булочной, о своей матери, об Ингрид, о нашем маленьком сынишке Курте. А сам Зоммер больше любил рассказывать об охоте. Он был опытным охотником, а его любимой дичью были олени. Зоммер охотился на них во многих лесах Германии. В конце нашего первого разговора на эту тему он сказал мне:

– Именно охота сделала меня таким искусным снайпером. Тебе обязательно нужно попробовать это, охота здорово поможет твоим снайперским навыкам.

– Да, охота – хорошее занятие, – согласился я. – Но когда закончится срок моей службы, мне будет наплевать на мои снайперские навыки. Лучше я буду печь хлеб и пирожные для своей булочной.

На несколько секунд повисло молчание. Но потом Зоммер улыбнулся:

– Напиши мне, если вам понадобится еще один пекарь!

Мы оба расхохотались.

10 сентября наша 3-я дивизия вместе с еще одной пехотной дивизией Вермахта пересекла Вислу. Мы продвинулись еще немного на север, а потом резко повернули на восток, к Модлину.

В пути мы обсуждали новости о том, что днем раньше на востоке Варшавы начались тяжелые бои. Германская армия несла тяжелые потери, поскольку поляки успели хорошо окопаться и укрепиться в своей столице. Я с тревогой думал о том, что при штурме Модлина нам, возможно, тоже придется нелегко.

Модлин превзошел даже мои худшие ожидания. За последнюю неделю поляки успели окружить окопами, противотанковыми рвами и колючей проволокой всю западную часть города. Нашей дивизии пришлось резко остановиться, когда мы подошли к Модлину на расстояние винтовочного выстрела. Мы были вынуждены окапываться под градом пуль и снарядов.

Когда я уже заканчивал рыть свою ячейку, в нее вдруг впрыгнул сержант Зоммер.

– Пойдем со мной, Гюнтер, – сказал он. – Ты выбрал не лучшее место для снайперской позиции.

Мы отбежали от передовых позиций нашей дивизии. Позади них Зоммер указал мне на несколько росших рядом деревьев. За этими деревьями мы с сержантом и вырыли свой новый окоп. Там уже лежало несколько досок, заранее принесенных Зоммером. Он уложил их на окоп так, чтобы оставались только узкий вход и две небольших щели, из которых мы могли бы вести огонь.

– На доски надо уложить мешки с песком, – сказал сержант, доставая из своего рюкзака несколько пустых мешков.

Поскольку рядом не было песка, то мы наполнили мешки обычной землей и уложили их на доски. Сверху Зоммер натянул камуфляжную сетку. Наше снайперское гнездо было готово.

Забравшись в окоп, мы открыли огонь по полякам. Их было так много, что нам совершенно не требовался наводчик. Правда, расстояние до польских позиций было метров 500–600, к тому же враги находились в окопах. Поэтому не только у меня, но и у Зоммера в цель попадала далеко не каждая пуля.

Однако у нас было достаточно патронов. Зоммеру удалось раздобыть несколько пулеметных лент от MG-34. В них использовались точно такие же патроны, как в наших карабинах K98k. Единственным недостатком было то, что нам приходилось вынимать патроны из ленты, но вскоре я наловчился делать это довольно быстро.

Осада Модлина длилась много дней. Когда в боях наступало затишье, мы переговаривались с Зоммером. Он продолжал раскрывать мне тонкости снайперского ремесла. В частности, он объяснил мне, что в подобных условиях мы вполне можем позволить себе не беспокоиться о перемене позиции. Во-первых, наше снайперское гнездо находилось далеко позади передовых позиций дивизии, а поляки вели огонь преимущественно по переднему краю наших войск. Во-вторых, наш окоп был достаточно надежно укреплен и замаскирован.

– Конечно, может получиться так, что мы нарвемся на снайпера или наводчика экстра-класса, – невесело ухмыльнулся Зоммер. – Но это очень маловероятно. Так что об этом лучше не думать.

Он оказался прав. За все две с половиной недели осады враги так и не догадались открыть огонь по нашему снайперскому гнезду. Мы с сержантом за это время сумели уничтожить примерно по сотне поляков.

За время осады – в один из ее дней, 17 сентября, – боевой дух наших бойцов несколько подняла новость о том, что Советский Союз также вступил в войну против Польши в качестве союзника Германии. Поляки были обречены в войне с двумя государствами, каждое из которых обладало значительно превосходящими силами.

Передовые позиции защитников Модлина постоянно пополнялись свежими силами, и наши части никак не могли войти в город. Артиллерийская перестрелка не утихала все две с половиной недели.

Наконец 28 сентября капитулировала Варшава. Гарнизон Модлина капитулировал только на следующий день. Мы вошли в город. Оказалось, боеприпасы защитников были уже на исходе. Более того, в Модлине начинался голод, поскольку все пути поставки продуктов были уже давно перерезаны нашими войсками.

На этом Польская кампания для меня закончилась. Однако последние польские части, продолжавшие сопротивление, сдались только 5 октября. После этого Польша была разделена на две части. Восточную часть оккупировал Советский Союз, а западную – Германия.

В течение последующих пяти месяцев я был произведен в младшие унтер-офицеры. Далеко не последнюю роль в этом сыграл мой снайперский счет. Сержант Зоммер подтвердил значительную часть моих попаданий.

Кроме того, за эти пять месяцев я получил один-единственный отпуск сроком на одну неделю. Ингрид и мать едва не расплакались, когда увидели меня на пороге дома. А вот Курт отреагировал совершенно иначе. Он дичился меня и совершенно не хотел признавать во мне своего отца. Это очень расстроило меня. Конечно, я успокаивал себя тем, что дети в таком возрасте всегда относятся с опасением к малознакомым людям, а я из-за армейской службы стал для своего сына именно таким малознакомым человеком. Подобные рассуждения были верными, логичными, но мало утешали.

Ингрид и мать без конца спрашивали о том, какой была война в Польше. Мои ответы сначала были короткими: «Да, я видел бои», «Нет, мне не хочется это описывать. Вы же видите, я жив, это главное» и тому подобное. В конце концов мне стало тяжело видеть смятение и растерянность на их лицах. Тогда я начал врать, говорить о том, что поляки постоянно отступали, почти не отваживаясь вступать с нами в бой. Я даже рассказывал матери и Ингрид армейские анекдоты, немного грубые, но веселые. Все это успокаивало их. И вскоре они уже верили, что Польская кампания была чем-то вроде приключения, веселого и совсем немного рискованного. Матери и Ингрид хотелось в это верить, и поверить было нетрудно, ведь все немецкие газеты писали о том же самом.

Мне самому во время этого отпуска хотелось хотя бы на неделю возвратиться в свой прежний уютный мирок и забыть об армейской жизни. Это не удалось. Что-то произошло во мне самом. Проблемы и интересы людей, живущих на гражданке, теперь казались мне чем-то надуманным, оторванным от настоящей жизни. На четвертый день я уже не знал, куда себя деть. Мне даже хотелось вернуться в казарму, где весь твой день расписан и все решено за тебя.

«Кажется, ты напрасно говорил Зоммеру, что сможешь так же, как и раньше, печь хлеб и пирожные», – сказал себе я, грустно усмехнувшись. Тем не менее я заставил себя попробовать делать это снова. Что удивительно, мои руки не успели забыть, как надо печь хлеб. Последние дни отпуска я по несколько часов в день помогал матери и Ингрид в их работе. Это помогало мне снова почувствовать себя не то чтобы прежним, но хотя бы немного таким, как прежде. А еще я играл со своим сынишкой. К концу недели Курт привык ко мне и даже два или три раза назвал папой.

Однако мне было пора возвращаться в часть. К этому моменту наша база располагалась уже в Рейнской области, откуда было уже недалеко до французской границы.

Вторая мировая между тем продолжала разгораться. 30 ноября советские войска вторглись в Финляндию. Это привело к трехмесячной войне, в которой советские войска понесли тяжелые потери, но при этом добились капитуляции Финляндии.

Это событие примерно совпало с моим возвращением из отпуска. А вскоре после этого мы с Зоммером получили приглашения перейти в парашютную часть. Парашютисты считались элитой немецких войск. Из всех снайперов в нашем полку стать парашютистами было предложено только мне и сержанту Зоммеру. Однако я колебался. Мне были не нужны лишние приключения на свою голову, я больше всего на свете хотел вернуться живым к своей семье.

– Ты все-таки подумай об этом хорошенько, Гюнтер! – убеждал меня Зоммер. – За время Польской кампании парашютистам приказали только перерезать линии связи и железные дороги. Им даже не пришлось толком участвовать в боях. В этих войсках наша шкура будет гораздо целее.

Поразмыслив, я тоже решил, что элитные войска не будут использовать как пушечное мясо. К тому же если все твои сослуживцы профессиональные воины, то у каждого из вас больше шансов выжить. И я согласился.

Мы с Зоммером были направлены на шесть недель в школу парашютистов. Там нам была выдана новая униформа, которую на армейском жаргоне называли прыжковыми комбинезонами. Кроме того, нам выдали специальные стальные каски аэродинамической формы. Прыжок в обычной каске мог окончиться для парашютиста серьезной травмой.

Надо сказать, применение немецкого парашюта тех лет требовало от бойца серьезных навыков. На начальном этапе у нас была длительная спортивная подготовка, в ходе которой мы отрабатывали основные приемы, и в частности приземление.

После этого мы перешли к изучению материальной части. Нас учили выполнять укладку парашютов. Как ни странно, я освоил это даже быстрее Зоммера.

Наша предварительная подготовка завершилась тем, что мы делали прыжки с макета самолета. Кроме того, в каждом из нас, даже в рядовых, всячески развивали умение принимать решения самостоятельно. Нам сразу объяснили, что парашютист должен уметь грамотно действовать, даже если все его командиры погибнут.

Наконец дошло и до настоящих прыжков. Первый прыжок каждый из нас выполнял в одиночку с высоты 180 метров. Услышав приказ, я должен был встать около фюзеляжа, зажимая конец вытяжного фала в зубах, чтобы мои руки оставались свободными. По команде я прицепил карабин к продольной балке. Он свободно перемещался вдоль нее, по мере того как я подходил к десантному люку.

Возле люка я должен был широко расставить ноги, взяться обеими руками за поручни с обеих сторон люка и резко выброситься головой вниз. Все это не раз отрабатывалось на тренировках, но в последний момент мне стало страшно. Однако как только раздался приказ прыгать, мой страх мгновенно улетучился, и я прыгнул.

Сначала я просто падал вниз, и мне снова стало страшно. Но это продолжалось лишь несколько секунд. Вытяжной фал размотался на всю свою длину (она была девять метров) и вырвал из ранца парашютную сумку вместе с куполом. В следующие несколько мгновений фал сдернул сумку с купола парашюта, и он полностью раскрылся. Я резко дернулся, продолжая лететь головой вниз, и через миг натянувшиеся стропы парашюта вернули меня в нормальное положение.

По ощущениям это было почти как удар, сбивающий с ног. Но придя в себя, я понял, что раскачиваюсь на стропах, как на качелях. Это непередаваемое чувство. Ты приближаешься к земле и ощущаешь себя почти птицей. Однако возле земли нужно было снова сосредоточиться. Приземляться нужно было с наклоном вперед, делая руками и ногами движения, подобные тем, что делает пловец. Это позволяло избежать травм при ударе об землю, ведь наши парашюты снижались со скоростью до шести метров в секунду. В результате многие из нас получили ушибы во время своего первого прыжка. Но зато мы потом по достоинству оценили высокую скорость снижения немецких парашютов, когда нам пришлось прыгать под обстрелом противника.

Замечу также, что немецкий метод раскрытия парашюта хотя и вынуждал нас прыгать вниз головой, в отличие от тех же англичан или русских, но зато мы могли позволить себе прыгать с гораздо меньших высот. И это нам особенно пригодилось на Крите, когда из-за огня ПВО противника мы прыгали с высоты всего 70–80 метров.

Правда, были у наших парашютов и недостатки. Так, при прыжке мы не могли регулировать скорость снижения и место падения. Более того, нам приходилось прыгать только с одним «парабеллумом», а все остальное снаряжение сбрасывалось отдельно в специальных контейнерах, иначе оно могло запутать стропы. Соответственно, эти контейнеры потом приходилось еще искать и распаковывать, нередко под огнем противника.

Впрочем, во время первого прыжка я не думал об этом. Гораздо больше я был сосредоточен на том, чтобы погасить купол и освободиться от лямок парашюта. Это было довольно тяжело, учитывая, что стропы находились у меня за спиной. В результате в первый раз парашют оттащил меня по земле на несколько метров, прежде чем я смог взять ситуацию под контроль. Однако впоследствии я научился справляться с этим гораздо легче.

Последующие прыжки мы выполняли группами и каждый раз снижали высоту. Последний учебный прыжок мы уже совершали всем взводом, да еще с высоты всего около ста метров. После этого мы наконец стали официально именоваться парашютистами.

В апреле 1940 года немецкая армия вошла в Данию и в Норвегию. Там практически не было боев, и поэтому наша дивизия не была задействована ни в одной из этих двух операций.

Я продолжал осваивать все новые и новые премудрости солдатского ремесла. Помимо всего прочего, я узнал, как устанавливать мины, по каким признакам можно заметить мину противника и даже как обезвредить некоторые виды мин. Кроме того, нам объясняли уязвимые места танков, учили пользоваться разнообразным оружием. К этому моменту в Вермахт как раз поступило много нового вооружения, как выпущенного немецкой промышленностью, так и из австрийского, чешского и польского арсеналов. С новым стрелковым оружием мы осваивали тонкости ближнего боя и стреляли при этом преимущественно из пистолетов-пулеметов MP-38, а не из винтовок. Однако сержант Зоммер продолжал учить меня секретам снайперского дела. Несмотря на разницу в возрасте, мы с ним очень сдружились.

9 апреля Зоммеру и мне было сообщено, что мы включены в особую группу парашютистов – штурмовой батальон «Кох», названный по имени его командира, гауптмана Коха. Это удивило меня, поскольку нас в некоторой степени еще можно было назвать новичками в парашютном деле. Хотя, конечно, я почувствовал при этом и определенную гордость. Однако Зоммер быстро охладил мой пыл.

– Не зазнавайся, – сказал он мне. – Ты еще не знаешь, куда нас бросят.

Эти слова не испугали меня, но заставили относиться ко всему сдержанно, не переоценивая свои силы. А вечером перед отправкой в новую часть меня вдруг ни с того ни с сего охватила тоска. Германия по-прежнему находилась в состоянии войны с Францией и Великобританией. Кто знает, может, меня направят именно во Францию? Именно там погиб мой отец. Я должен был сделать все, чтобы не повторить его судьбу. Я очень боялся, что мой сын, подобно мне, будет расти без отца.

Глава пятая. Штурм Эбен-Эмаэля и вторжение в Западную Европу

В штурмовом батальоне парашютистов наши с Зоммером снайперские навыки сразу заинтересовали обер-лейтенанта Рудольфа Витцига. Он ознакомился с нашими личными делами и вызвал нас к себе. Его первым вопросом было:

– Готовы ли вы умереть за фюрера?

Что могли ответить мы с Зоммером? Отрицательный ответ каждому из нас грозил роковыми последствиями. И мы оба почти в один голос ответили, что это будет для нас честью – умереть за фюрера. После этого обер-лейтенант Витциг задал нам еще несколько вопросов относительно наших воинских навыков, а в конце разговора сказал нам, что мы зачислены в секретную группу «Гранит», командиром которой он является.

В тот же день нас повезли в тренировочный лагерь возле Дессау, где уже несколько месяцев основная часть группы «Гранит» готовилась к штурму форта Эбен-Эмаэль. Впрочем, о том, что нам предстоит, мы узнали только по прибытии на место.

Зачем была нужна такая строгая секретность и что представлял из себя этот легендарный форт? Расскажу в нескольких словах.

Эбен-Эмаэль входил в систему укреплений между Маастрихтом и Льежем, мощность которой на территории к югу от данного района была столь велика, что бельгийцы и союзники даже сомневались, что немцы отважатся начать атаку на этом участке. Размеры форта были 800 на 900 метров. В его подземной части находились склады боеприпасов и продовольствия, электростанция, узел телефонной связи и казарменные помещения.

Кроме того, Эбен-Эмаэль был окружен противотанковым рвом. В вооружение форта входили многочисленные орудия калибра 120 и 75 мм, а также противотанковые пушки, минометы и крупнокалиберные пулеметы. Их общая огневая мощь была столь значительной, что захватить бастион в ходе лобовой атаки в те времена, наверное, было невозможно. Атака с помощью артиллерии и бомбардировщиков также представлялась обреченной на провал из-за значительной толщины бетонных стен форта. А эффективный десант с воздуха с применением традиционных транспортных средств не был возможен из-за относительно малых размеров бастиона.

Однако взятие форта Эбен-Эмаэль делало возможным продвижение немецких войск через Бельгию к сердцу Франции. И нашему командованию удалось разработать смелую, рискованную и красивую операцию, успех которой зависел прежде всего от фактора внезапности.

Именно поэтому и была необходима строгая секретность, которая у нас иной раз доходила до абсурда. Так, члены группы не имели права разглашать даже собственные имена посторонним людям. Впрочем, у нас для этого и не было особой возможности. Тренировочный лагерь был почти полностью отрезан от внешнего мира. Никто из группы не получал отпусков, а наши письма подвергались суровой цензуре. Я был вынужден писать Ингрид и матери, что служу на прежнем месте, и ограничиваться общими фразами о том, что все у меня хорошо.

Конечно, каждый из нас старался неукоснительно соблюдать подобные требования. Но тем не менее еще до нашего появления в группе двое из ее членов были приговорены к смерти за несоблюдение секретности. Подробностей этой истории я не знаю, об этом в группе особо не распространялись. Но именно вместо этих двоих и были взяты мы с Зоммером.

Боевая подготовка занимала все наше время. Нам, двоим новичкам, попавшим в группу менее чем за месяц до начала операции, было особенно тяжело. Каждый из членов группы должен был уметь подменить любого из членов группы. Нам с Зоммером пришлось освоить даже некоторые саперные навыки. Зачем это было нужно, я скажу немного дальше. Значительная часть тренировок также состояла из того, что мы отрабатывали свои действия на макете форта Эбен-Эмаэль, выполненном в натуральную величину.

После тренировок у нас по вечерам едва хватало сил, чтобы дойти до кровати.

– Ну и кто здесь говорил, что в элитных войсках нам придется легче? – полушуткой спрашивал я у сержанта Зоммера. Надо сказать, что у него в эти дни был крайне измученный вид. Наверное, сказывался возраст, и, несмотря на опыт, физические нагрузки ему давались все-таки тяжелее, чем мне.

– Лучше вспотеть на тренировке, чем стать холодным трупом на поле боя! – парировал он.

Чувство юмора ему по-прежнему не изменяло, и это вселяло в меня уверенность.

Но вернусь к тому, каким образом мы собирались взять Эбен-Эмаэль. Слабым местом форта было то, что его противовоздушная оборона обеспечивалась лишь восемью зенитными пулеметами. Этим грешно было не воспользоваться. А поскольку, как я уже отмечал, десантирование традиционными транспортными средствами было невозможно, то наше командование решило проблему, предложив применить новейшие штурмовые планеры DFS-230.

Конечно, оставалась и еще одна проблема – 25-сантиметровая броня защитных сооружений форта. Однако нашими саперами было установлено, что она легко прожигается 50-килограммовыми кумулятивными зарядами. Их мощность многократно усиливалась, поскольку взрыв был направленным. Это достигалось благодаря использованию конусообразной втулки из тонкого железа на одной из сторон заряда или приданию определенной формы самому заряду с конусообразным вдавлением в соответствующем месте. Таким образом, данные заряды при относительно малом весе пробивали мощную броню и железобетонные стены. Применять кумулятивные заряды должен был уметь каждый из нас, для этого нам и была нужна саперная подготовка.

10 мая 1940 года ночью, в 3.15, с нашей базы под Кологне в воздух поднялись 11 самолетов «Юнкерс-52», каждый из которых буксировал транспортный планер DFS-230. На бортах планеров находилась наша штурмовая группа «Гранит» во главе с обер-лейтенантом Витцигом.

Нас было всего 85 человек, в то время как в гарнизоне форта было более 1200 бойцов. Каждый из нас был вооружен пистолетом «парабеллум» и гранатами. Кроме того, у каждого было с собой оружие, соответствовавшее его специализации. Правда, у нас с Зоммером, кроме наших карабинов K98k с цейссовскими оптическими прицелами, были также пистолеты-пулеметы. Другие ребята из группы были вооружены пулеметами MG-34, пистолетами-пулеметами MP-38 и польскими противотанковыми ружьями Ur. Кроме того, четыре бойца в нашей группе были вооружены огнеметами «Flammenwerfer 40». И, конечно, у нас с собой были кумулятивные заряды весом по 12,5 и по 50 килограммов. 50-килограммовые заряды состояли из двух половинок, каждая из которых имела ручки для переноски, перед взрывом их нужно было соединять.

По пути буксирный трос одного из планеров порвался, еще один планер отцепился раньше времени. Оба эти планера приземлились на территории Германии. Остальные наши планеры благополучно долетели до Ахена (немецкого города, расположенного в месте, где смыкаются три страны: Германия, Бельгия и Голландия). Через считаные минуты нам предстояло высаживаться на крышу форта Эбен-Эмаэль.

В эти минуты я был максимально сосредоточен и старался ни о чем не думать, кроме предстоящего задания. Перед вылетом я долго разглядывал фотографии жены и сына в своем медальоне. А сержант Зоммер похлопал меня по плечу и сказал:

– Не забывай правило номер один!

Его слова заставили меня собраться. И вот теперь я летел в неизвестность, предстоящий штурм был крайне рискованным, но я заставил себя не думать об этом. Внизу подо мной проплывала темная ночная земля.

Примерно в двадцати километрах от Эбен-Эмаэля буксировочные тросы наших планеров были отцеплены от «Юнкерсов», и мы бесшумно полетели к цели.

Когда наш планер подлетал к крыше форта, я ожидал, что бельгийцы откроют по нам огонь из зенитных пулеметов. Но это произошло, только когда наш планер уже успел с треском приземлиться на крышу. Как я узнал через некоторое время, на территорию форта успешно приземлились все девять из остававшихся у нас планеров. Правда, командир нашей группы Витциг, по иронии судьбы, оказался именно в одном из двух планеров, которые отцепились от «Юнкерсов» еще над территорией Германии. Но вместо него командование группой сразу принял обер-фельдфебель Венцель. И мы незамедлительно начали атаку.

Наш планер приземлился примерно в пятнадцати метрах от намеченной цели. Подрывники, которые летели со мной, тут же схватили в руки кумулятивные заряды и устремились к артиллерийской башне форта, находившейся напротив нас. Их продвижение прикрывал огнем турельный пулемет, установленный на крыше нашего планера.

Мы с Зоммером тут же заняли позиции и начали стрелять по бельгийцам, которые вели по нам огонь из пулеметов и винтовок через амбразуры на крыше форта. В темноте вспышки на конце их стволов были отчетливо видны, и нам не составляло никакого труда целиться и нажимать на спусковой крючок, снова целиться и снова нажимать.

Наши подрывники между тем прожигали кумулятивными зарядами броню бронебашен, бросали заряды в дула орудий и вентиляционные шахты. Все это длилось считаные минуты. Я действовал как во сне, автоматически находя цель и нажимая на спусковой крючок. Наконец я перестал видеть вспышки на концах стволов противника. Из сомнамбулического состояния, в котором я находился все это время, меня вывел голос Зоммера:

– Наши ворвались внутрь! Вперед!

Я устремился за ним. Вскоре мы оказались внутри задымленного коридора. Примерно двумя этажами ниже раздавались звуки боя. От винтовки здесь не было толка, и я повесил ее на плечо, взяв в руки до этого висевший у меня на шее пистолет-пулемет MP-38. Сержант Зоммер сделал то же самое еще раньше меня. Мы начали спешно спускаться по лестнице.

Ворвавшись в помещение, где шел бой, мы оба разом закричали: «Свои!» – чтобы нас не подстрелили ребята из нашей же команды, приняв за врагов.

Бельгийцы отстреливались, укрепившись в соседнем помещении. Неожиданно я увидел, что в нас летит граната. А дальше произошло то, что можно увидеть только в кино. Я никогда не поверил бы, что такое может быть на самом деле, если бы не увидел своими глазами. Один из наших парашютистов взмахнул своим пистолетом-пулеметом и отбил гранату в сторону бельгийцев, словно теннисный мячик. Через секунду прогремел взрыв. Наши воспользовались замешательством врага и швырнули в бельгийцев еще несколько гранат. А еще через несколько секунд мы ворвались в их помещение, не переставая вести огонь из пистолетов-пулеметов.

Защитники форта отступали. Один из них убил нашего парашютиста, выстрелив из винтовки ему прямо в грудь. Расстояние составляло всего несколько шагов, и попасть здесь было немудрено. В ответ я тут же срезал бельгийца короткой очередью.

Мы продолжали продвигаться вперед. Распахнув очередную дверь, мы оказались на открытом пространстве. Прямо перед нами находился бетонный дот, в котором было оборудовано пулеметное гнездо.

Бельгийские пулеметчики тут же открыли по нам огонь. Однако мы сразу заняли недоступные для их огня позиции, и ни один из нас не был даже ранен. Пули рикошетили совсем рядом с нами. С других концов форта также без конца раздавались очереди, взрывы и крики. Кажется, весь Эбен-Эмаэль к этому моменту превратился в сплошную зону боевых действий. В воздухе пахло гарью, стоял дым, и было трудно что-либо разглядеть на расстоянии более десяти метров.

Я достал свою снайперскую винтовку. То же самое сделал и Зоммер. Выстрелив почти одновременно, мы сразу уничтожили двоих пулеметчиков. Другие ребята из нашей группы тут же воспользовались тем, что пулеметный огонь замолк, и швырнули в направлении дота пару гранат. Одна из них взорвалась совсем рядом с огневой щелью. Но двое других парашютистов на всякий случай решили забросить гранаты еще и внутрь дота. Они закричали нам с Зоммером:

– Прикройте! – и устремились к доту.

Мы навели свои прицелы точно на огневую щель. Вскоре туда влетели гранаты парашютистов. Раздался сильный взрыв. Теперь мы могли быть уверены, что дот обезврежен.

Однако сразу за дотом находилось еще одно из строений форта. В его стальной двери была небольшая огневая щель, через которую бельгийцы стреляли по нам из винтовок.