Текст книги "'Святой Макс'"

Автор книги: Гюлюш Агамамедова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Агамамедова Гюлюш
'Святой Макс'

Гюлюш Агамамедова

"Святой Макс"

День прошел сумбурно. Макс устал так, что сил не было приготовить себе ужин. Выпил прокисший кофе, хорошо зная, что делать этого не следует, и заснул тяжелым сном, просыпаясь в поту и мучаясь бессвязными видениями. Встал утром с тяжелой головой от повторяющейся, набившей оскомину мелодии будильника. Вспомнил с ужасом, что вчера вечером привезли тяжелого больного. Доктор Даррелл назначил больному самые нудные и отвратительные процедуры и поручил его заботам Макса. За пять лет работы в клинике Макс почти привык к тому, что за самыми капризными больными ухаживал он. Макс обладал редким даром утешения. Он мог успокоить самого привередливого и безнадежного больного, зачастую страдающего невыносимыми болями. Как правило, больные попадали в клинику доктора Даррелла, пройдя все круги ада. Когда все возможные виды лечения были исчерпаны, а состоятельные тяжелобольные люди все еще находились в состоянии, отдаленно напоминающем жизнь: тела их, а в редких случаях и мозг еще продолжали функционировать, принося своим владельцам безмерные страдания. Именно такие больные населяли клинику доктора Даррелла. Сказать, что общение с больными и возможность наблюдать их исцеление приносили удовлетворение доктору Дарреллу и его мед. персоналу, значило бы пойти против истины. Не потому, что доктор Даррелл и сотрудники его клиники очерствели настолько, что ужасающая картина человеческих страданий не вызывала у них ничего, кроме раздражения. Как у любых психически здоровых людей и сотрудникам клиники было свойственно испытывать чувство сострадания. Проблема заключалась в том, что количество выздоровевших больных сводилось к ничтожной цифре. Львиная доля пациентов, поступающих в клинику, выходила из нее в роскошных гробах, сделанных из ценных пород дерева и украшенных с всевозможной помпезностью. Удовлетворение доктор Даррелл и преданный ему персонал получали от хорошо оплачиваемых услуг и благодарности, читаемой в глазах родственников, изредка навещавших больных.

Макс получивший среднее медицинское образование, долгое время не испытывал ни малейшего желания работать по специальности. Он пробавлялся случайными заработками, не завидуя своим целеустремленным ровесникам. Погуляв и испытав все прелести беззаботной и безденежной жизни, к тридцати годам, Макс решил, что пора найти постоянный источник заработка. Макс попал в клинику случайно, по рекомендации одной из медсестер, его подружки. В клинике Даррелла Макс мог реализовать свои амбиции. Для работы с такого рода больными нужны были железные нервы и всегда ровное настроение. Этого добра у Макса было хоть отбавляй. Он подружился со всеми работниками, полагая, что враги появятся без усилий с его стороны.

Вчера во время дежурства Макса привезли тяжелобольного старика, беспрерывно кашлявшего, стонавшего и просившего ввести ему обезболивающее средство. Макс тут же узнал его. Известный финансист, политик, "гордость нации", как его называли в прессе. Макс принес то, о чем просил старик, с улыбкой сделал ему инъекцию и погладил старческую испещренную пигментными пятнами руку. Старик с усилием разлепил закрывающиеся глаза и взглянул на Макса. Максу показалось, что старик благодарит его за то, что он исполнил его просьбу и хоть на краткий миг избавил от страданий, но не только. Мольба об избавлении от существования, превратившегося в кошмар, читалась в его глазах. "Потерпи, дорогой, недолго тебе осталось", – подумал Макс. И тут же произнес мягким, ласкающим слух баритоном:

– Немного терпения и господин Марк Рандлер, я не ошибся?

– Нет,... не ошиблись. Удивительно, как Вы меня узнали? – просипел старик

– Скоро, совсем скоро господин Марк Рандлер пойдет на поправку и уйдет из нашей клиники. А мы все ему поможем скорее подняться на ноги,– заметив чрезмерные усилия старика, пытавшегося что-то ответить, Макс поспешил завершить беседу, – не отвечайте, расслабьтесь, Вам нужно отдохнуть и набраться сил, – последние слова Макс произнес шепотом.

Весь следующий день Макс старался облегчить страдания господина Рандлера. Самому себе Макс не смог объяснить причину симпатии к умирающему старику. Много позже анализируя свои чувства, он признал, что старик абсолютно не цеплялся за жизнь. Все назначения врача, Макс исполнял с большой тщательностью, отдавая себе отчет в том, что ничто не сможет вернуть Марка Рандлера к жизни. Правда, можно почти бесконечно длить состояние, пограничное между жизнью и смертью. Наука дошла до такого уровня цинизма, когда признаки жизни, при определенных болезнях, возможно сохранять, как угодно долго. Для того, чтобы назвать пациента, находящегося в подобном положении живым, требуется широта взгляда. При поступлении в клинику Макс не задавался подобными вопросами. Он не задавался вообще никакими вопросами. Он выполнял назначения врача и радовался тому, что ему не приходилось выслушивать особенных нареканий, и, появилась возможность безболезненно тратить деньги на уикенды и ненужные, но такие завлекательные безделушки. С появлением в клинике Марка Рандлера, у Макса в голове произошел переворот. То, что было очевидным и не требовало разъяснений, внезапно, за какие-то сутки, стало невероятно сложным, непонятным и спорным. Господин Рандлер походил на других пациентов клинике во всем, что касалось бренности человеческой оболочки. Он испытывал такие же страдания, как и другие больные. Его отличало от других ясное сознание бесполезности проводимого лечения, и, самое главное: измученные, страдающие глаза, Марка Рандлера, казалось, видели то, что не дано видеть человеку, находящемуся в добром здравии. После очередной особенно тягостной процедуры, Марк, вдруг медленно заговорил, задыхаясь и прерываясь на отдых:

– Макс, я помню, Вас зовут Макс... Не удивляйтесь, что такой маразматик, – слово далось Марку с трудом, но он медленно выговорил его, как я, помнит ваше имя... Я запомнил его, потому, что оно похоже на мое..., немного. Марк, я хочу попросить у Вас об одолжении. О большом одолжении... Я знаю, что Вам будет нелегко принять решение... И я кое-что придумал, что облегчить Вам муки совести. Я прошу, я умоляю Вас сделать мне сегодня вечером, по моему знаку, инъекцию морфия...

– Вам не нужно меня об этом просить. Врач назначил Вам наркотики. Я и так сделаю вам укол, и Вы сможете прекрасно отдохнуть. – Макс широко улыбнулся одной из своих разнообразных дежурных улыбок.

– Я знаю, дорогой Макс... Вся надежда на Вас. Только сейчас начинаю понимать, что человек, по сути, одинок... Он приходит в мир чаще всего один, пытается всю жизнь прилепится к кому-нибудь, и уходит, совершенно точно, один... Макс, я прошу Вас! Дайте мне возможность уйти так, как того хочется мне. Не могу больше выносить все эти унизительные для меня процедуры... Когда-то я был сильным человеком... Я не хочу в конце жизни превратиться в вещь... Молю Вас об одолжении. Увеличьте дозу морфия, и я не проснусь утром...Только и всего... Это так легко, Марк, – голос Рандлера стал вибрировать– Я умоляю Вас... Вы не знаете, как сложится ваша жизнь. Кто знает? А вдруг Вам когда-нибудь захочется умереть и тоже понадобится чья-то помощь...

Господин Рандлер сильно устал и опустился на подушки. Макс, не отвечал, приклеенная улыбка превратилась в гримасу. Собрав последние силы,

Рандлер прошептал:

– Подумайте, если Вы решитесь, Вас ожидает приятный сюрприз. Я выписал чек на сто тысяч долларов, на предъявителя... Вы сможете получить деньги в любом банке. Чек будет лежать у меня под подушкой...И будьте уверены! Мои родные, или те, кто считает себя моими родными, будут рады также, как и я моей кончине... И возможно, – губы Марка Рандлера растянулись в презрительной ухмылке, – кто-то из них заплатит Вам, за "хороший уход".

Макс набрал в легкие побольше воздуха, прежде чем ответить:

– Почему Вы так настроены? Вы сами сказали, что не знаете, что ожидает нас. Представьте, что за время, пока Вы будете находиться между жизнью и смертью, придумают новое средство, чтобы полностью излечить Вас от болезни. Вы же умный человек и знаете, что это возможно. Пока Вы живы, у Вас есть шанс, как у всех живых. Шанса нет только у тех, кто перешел границу.

Неожиданно для самого себя Макс сказал то, о чем подспудно думал, наблюдая больных, и стараясь не потерять радости жизни, находясь почти постоянно в обстановке, приближенной к экстремальной. Тут же мелькнула пошленькая мысль о том, что деньги не помешают, а скорее позволят ему найти что-нибудь более веселое в качестве основного занятия. Макс стер улыбку и нагнувшись к уху господина Рандлера, произнес:

– А впрочем, Вы вполне разумный человек и сами все знаете лучше меня. Я могу только помочь Вам, – о последних словах можно было лишь догадаться по движению губ Макса.

Господин Рандлер кивнул и закрыл глаза, оставив Макса размышлять о том, какое действие произвело на него последнее заявление Макса. Выходя из палаты больного, Макс невольно обернулся и поймал на себе ничего не выражающий взгляд господина Рандлера.

Вторую половину дня Макс напряженно размышлял о том, как ему поступить. Внутренний диалог не прекращался ни на минуту. Он машинально проделывал свою работу, доведенную до автоматизма и потому не требующую особого внимания.

"А если это ловушка? Все подстроено? Рандлер сговорился с Дарреллом меня подставить. Зачем? Кто я такой, чтобы кому-то было интересно подставлять меня! У стариков, тем более умирающих, такие странные причуды. Да... очень странные... Как же, помню, того идиота; каждое утро он заставлял сестру Элизабет петь военные марши. Издевался, придурок. Бедная плакала. Марк Рандлер, на смертном одре решил позабавиться. Все возможно. Посмотреть, как за деньги, дурачок поможет ему отправиться на тот свет. А потом просидит остаток жизни в тюрьме. Забавно, наверное, наблюдать за тем, как человек превращается в послушную марионетку."

Ближе к вечеру Макс окончательно решил про себя, что он не поддастся на уговоры господина Рандлера. "Пусть он сам, как-нибудь разбирается со своей кончиной и счетами с Господом Богом. Я ему в этом деле не помощник. И с чего я стал колебаться? Спрашивается?", – тут же, без всякой подсказки, лишь укорив себя за неискренность, сам себе и ответил: -"Как же! Как же! Деньги! Всегда только деньги лежат в основании поступков. Разбери любой, самый непонятный и вздорный поступок и что ты обнаружишь? Все те же деньги! Как говорят французы? Глупые, тщеславные, хвастливые французы – ищите женщину! Как бы не так. Женщину искать не нужно, она сама найдется, и будет умирать от желания быть с тобой. Но только в том случае, если у тебя есть деньги. Она придумает тебе массу достоинств, и заставит самого тебя поверить в них".

Макс наткнулся на шедшую ему навстречу сестру Элизабет; очнулся, внимательно, как в первый раз, оглядел ее с головы до ног. Под его пристальным взглядом сестра стала потихоньку заливаться краской и заметно прибавила шагу. Макс обернулся ей в след. "И эта цыпочка, которая корчит из себя недотрогу, сразу бы подобрела".

Макс зашел в палату господина Рандлера, не зная еще, как он поступит. Взгляд его был жадно устремлен на господина Рандлера. Марк Рандлер лежал на кровати, вытянувшись во весь рост, безучастный ко всему. Услышав шаги вошедшего, он медленно открыл глаза.

– Ну, как у нас настроение, получше?, – бодро, скороговоркой выпалил Макс, – А я слышал Вас днем родные навещали. Сестричка сказала мне, что приходила ваша дочь, – он сделал паузу в надежде, что Марк его поправит, но не дождавшись реакции, продолжил, – ей показалось, что это была ваша дочь, выглядела сногсшибательно, и такая заботливая. А у Вас такие мрачные мысли. Как можно! О Вас беспокоятся, о Вас заботятся, а Вам все равно, странно даже.

– Никакая она мне не дочь, – глухо, с усилием выговорил господин Рандлер, – и Вы знаете это не хуже меня. И почему люди врут, даже когда от этого им нет никакой пользы. Сейчас скажите, что не читаете желтую прессу. В ней смаковали мой последний брак около полугода. Не знаю, что говорят обо мне ваши сестрички, но Вам я скажу правду. Эта женщина больше всех остальных заинтересована в моей смерти. Она уверена, что последнее завещание я составил в ее пользу. Не сомневаюсь, что я, а также и Вы, раз приставлены ко мне, будем иметь удовольствие, видеть ее каждый день... Она самолично хочет видеть, как жизненные силы покинут меня, – помолчав, Марк продолжил, – я становлюсь сентиментальным. Даже перестал ругаться, как прежде. А Вы удивляетесь, почему я хочу разом со всем покончить. У меня осталось слишком мало сил, чтобы обнаружить в моем теперешнем состоянии, что женщина, которую я любил, – Марк закрыл глаза и прикусил нижнюю губу, – и которой верил, с такой жадностью и откровенностью ждет моей смерти. Я не могу..., – Марк замолк, закрыл глаза, – Я не могу больше терзаться мыслью, что никто, слышите никто не пожалеет обо мне, когда я отправляюсь прямиком в ад.

Макс не отвечал. Он лихорадочно размышлял над конкретным вопросом: захочет ли Марк Рандлер уйти в мир иной сегодня ночью или нет. Рандлеру хотелось выговориться, быть выслушанным посторонним человеком, перед котором можно было не стесняться и вывернуть наизнанку, почерневшую за многие годы страшной жизни, душу. Макс слушал и наматывал себе на ус. Господин Рандлер совершенно точно знал, что попадет в ад, и для этого у него были основания. За время своей бурной жизни он загубил стольких честных и не очень честных людей, что образы особенно обиженных им, время от времени посещали его. С тех пор, как он заболел, возможность искупить хоть малую толику вины, не давала ему покоя. Он стал известным филантропом и благотворителем, пожертвовав на всякие "богоугодные" дела, как называли их деятели, исполнявшие его волю, громадные суммы. Но легче ему не стало, ни физически, ни морально. Когда он, наконец, понял, с большим опозданием, что невозможно купить за деньги душевный покой, то ударился во все тяжкие. Стал еще большим богохульником и развратником чем прежде, промотав остатки физического здоровья. Оказавшись на краю могилы, он и тут захотел воспользоваться преимуществами, предоставляемыми деньгами. Он решил ускорить и по возможности облегчить себе переход в мир иной. Рассказывая ужасные подробности своего скрытого от посторонних глаз существования, господин Рандлер испытывал почти физическое удовольствие от наблюдаемой им смены эмоционального состояния Макса. "Глупенький молокосос", как называл его про себя господин Рандлер, пережил шок, после очередного откровения умирающего старика. Макс и подумать не мог, что такой благообразный, всеми почитаемый и почти легендарный старик, жил в нравственной грязи, ни с чем несравнимой. Он уже мало сомневался в том, каким образом поступит, если Марк Рандлер не откажется от мысли воспользоваться его услугами. Как назло, или, скорее всего, чтобы помучить его еще, Марк ни словом не обмолвился о своей утренней просьбе. И судя по всем внешним признакам, старику стало лучше, что несказанно удивило Макса, знающего во всех подробностях историю болезни господина Рандлера. Пристально взглянув на замолчавшего больного, он сделал ему инъекцию, предписанную врачом, пожелал спокойной ночи и, не дождавшись ответа, вышел.

На следующий день Макс удивился еще более, войдя в палату господина Рандлера. Старик полусидел на кровати, опираясь на высокие подушки, и безмятежно улыбался. Господин Рандлер походил еще на больного, очень больного человека, но маска смерти сошла с его лица. Губы двигались и чуть порозовели, глаза вновь стали живыми и пронзительными. Недоумевая по поводу разительной перемены, Макс решил подождать, надеясь получить разъяснения от самого Марка Рандлера. В голову шли совершенно безумные мысли о связях господина Рандлера с нечистой силой, позволяющие ему легко переходить из предсмертного состояния в состояние удовлетворительное.

– Вижу по вашему виду, дорогой Макс, что не ожидали застать меня бодрым и почти веселым. Я угадал, хе-хе. Что ж тут сложного угадать. Ничего тут сложного нет. Напротив, все очень просто, а особенно с Вами, дорогой Макс. У вас все чувства, сразу же отражаются на вашей физиономии. За то и ценит Вас доктор Даррелл. Он говорил мне о Вас. "Этот парень, настоящее сокровище. Ты всегда будешь знать о чем он думает". Теперь я вижу, что доктор Даррелл, мой старинный друг, – при этих словах на лице у господина Рандлера появилась кривая ухмылка, – не соврал. Когда Вы улыбаетесь и думаете про себя, что-то вроде: "Скорее бы черти унесли этого старикашку", – мне всегда понятен, ход ваших размышлений.

Макса передернуло. Он не ответил; деловито приступил к процедурам, тайком наблюдая за господином Рандлером. Его, казалось, гораздо меньше заботили все унизительные подробности производимых Максом манипуляций. Господин Рандлер отсутствовал, он размышлял о чем-то, по всей вероятности, приятном, потому что на губах его блуждала рассеянная, забытая им улыбка. Макс внезапно почувствовал себя рабом, ублажающим знатного римского патриция в термах. Ему захотелось вернуть господина Рандлера в прежнее зависимое от него Макса и потому униженное состояние. Он нарочно сделал ему больно. Марк поморщился и поднял на него глаза.

– Ну вот, кажется, закончили и Вы уже вполне можете делать некоторые вещи сами, – Макс намеренно был груб.

– Ах, мы можем кусаться, у нас уже прорезались зубки и при случае, мы не упустим своего. Да, мой хороший? Умираете от желания узнать, что так перевернуло старика, что он ожил, восстал из мертвых, как Лазарь. Так и быть Макс, я покажу Вам кое-что. Вот так-то. Теперь уж я не помру, совершенно в этом уверен. После такого известия только отъявленный дурак стал бы помирать. А я не дурак, Вы знаете, – Марк Рандлер проговорил все быстро и отчетливо, щеки старика порозовели. Он протянул руку к тумбочке и протянул Максу письмо, на тонкой бумаге, от которого исходил слабый запах лаванды.

– Я не приучен читать чужие письма, – Макс строго посмотрел на ухмыляющегося господина Рандлера.

– Вы же умираете от желания прочесть письмо, тем более, я уверен, Вы догадались от кого оно. Эх, мальчик! Какой Вы еще мальчик, завидую Вам. Сколько Вам еще предстоит узнать о людях и о себе самом! Вы же прочтете письмо! Я даю голову на отсечение. Хе-хе. Ну, может, сейчас уже не дам, да... В свете, так сказать, новых обстоятельств. Ну, ну, не обижайтесь, что я так Вас... Ну что такого, если Вы прочтете его. Считайте, что я просто хочу поучить Вас немного жизни. Как старший; как заботливый друг. Я вполне чувствую себя вашим другом. Не смущайтесь. Я разрешаю забрать письмо и прочитать его, когда у Вас будет такая возможность. А потом мы с Вами его обсудим, и я Вас кое о чем попрошу.

Макс в растерянности смотрел на господина Рандлера, не зная, чего еще ожидать от старика. У него сложилось впечатление, что Марк Рандлер совершенно оправился, и все его страшные болячки исчезли, не оставив заметного следа. Повертев в руке письмо, и не зная, что с ним делать, Макс машинально сунул его в карман халата. У него не хватило сил поглядеть на господина Рандлера, выходя из палаты. Первое, что он сделал, придя к себе в ординаторскую – поспешно, чуть не разорвав, вытащил письмо и впился в него. Господин Рандлер и на этот раз не ошибся. Максу безумно хотелось поскорее прочесть письмо.

"Дорогой Марк,

Хотела написать любимый, но раздумала. В последние дни ты смотришь на меня с такой неприязнью, что мне становится страшно. Я вдруг поняла сейчас, когда уже ничего нельзя изменить, что совсем тебя не знаю. Ты всегда был сильным, уверенным в себе, знал определенно, чего хочешь. Вспомни, дорогой, как ты меня добивался. Ходил кругами целых пять лет, прежде, чем я согласилась встречаться с тобой. Неужели ты мог подумать, что я прихожу в клинику для того, чтобы увериться в твоей скорейшей смерти и не допустить подлога завещания, зная повадки твоей ближайшей родни. Твоя неприкрытая ко мне ненависть удручает меня. В начале моего сумбурного письма я написала, что не знаю тебя, ты для меня останешься навсегда, "инкогнито". Но не только ты для меня загадка. Я уверена в том, что я для тебя такая же, если не большая загадка. В качестве доказательства привожу два пункта, очень важных для меня.

Первое – я никогда больше с тобой не увижусь. Не думай, что я настолько вульгарна, что намекаю на твою смерть! Нет! Никто не может знать, когда наступит его последний час. Я просто ухожу от тебя.

И второе – если случится так, что ты уйдешь в мир иной раньше меня и не изменишь завещания, которое, как мне известно, написано в мою пользу, то я отдам все в фонд сиротских приютов. Не хочу напоминать тебе, каким образом я связана с приютами. Я не верю, что ты поверишь в мою искренность и мне это уже не важно.

Вот и все, дорогой Марк, последний раз глажу тебя по голове и целую твои, ставшие совсем чужими, глаза.

Прощай,

Софи Рандлер

Макс уронил руку, с зажатым в ней письмом. Долго сидел, уставившись в одну точку. Он пытался и не мог себе объяснить, каким образом, чудесная женщина: красивая, чувственная и к тому же у нее есть сердце, теперь Макс не сомневался в этом, как могла такая женщина любить чудовище по имени Марк Рандлер. За что мерзкому старикашке несказанная удача? Чем привлек он ее? Своими деньгами? Красивой беззаботной жизнью? Тогда почему она отказывается от всего по доброй воле? Чем? Какими скрытыми чарами он держал ее в своей паутине? Макс вдруг представил, как он молодой, сильный интересный мужчина, и она его ровесница могли бы быть счастливы с деньгами Марка Рандлера. Воображение рисовало картинки одна другой привлекательнее. Прежняя симпатия к господину Рандлеру уступила место жгучему желанию немедленно увидеть его мертвым. Он обнаружил в себе новые чувства, не посещавшие его прежде. Невольно вспомнил слова Рандлера о том, что ему еще многое предстоит узнать о себе самом. Макс отвлекся от Марка Рандлера, от Софи и стал думать о себе, о своей судьбе, о том, что ожидает его ближайшие пять, десять лет. Если не случится ничего сверхъестественного, а с ним, Максом, редко такое случается, то будущее его не предполагало ничего особенно выдающегося. Так, небольшие радости, доступные среднему обывателю. Если предположить, что в итоге блестящей карьеры и неимоверных усилий, после нескольких лет усиленной зубрежки он станет врачом, то и эта перспектива не очень его обрадовала. Та же самая каторга среди человеческих развалин, только с большей ответственностью. Жизнь, выбранная им, и совсем недавно, казавшаяся ему полной смысла, вдруг предстала в ином свете. Ежедневный, никому ненужный героизм и ничтожный результат. Почти все больные, за которыми ухаживал Макс, преставились. Не оставалось ни одного разумного объяснения деятельности Макса. Да, одно объяснение все же было, и оно упиралось в проклятые деньги. Макс страдал физически, от брезгливости, которую, как ему казалось, он замечательно прятал под лучезарными улыбками; страдал морально, потому, что невозможно каждую минуту сталкиваться с человеческими немощами и не страдать и все это за жалкие гроши. Попутно он уговаривал себя относиться к окружающей обстановке легче, проще, не думать постоянно о неизбежном исходе больных. Иногда у него здорово получалось. Макс выбрасывал из головы, как ненужный хлам все, что произошло за время его дежурства. В эти дни он становился неотразимым: легким, искрящимся, ни одна женщина не могла устоять перед ним в такие мгновения. А тут у него появился шанс. Поменять свою тяжелую и бессмысленную жизнь на ту, которую он сам себе выберет. Утром вчерашнего дня этот шанс у него был. Сегодня от него не осталось и следа. Шанс испарился вместе с фантастическим выздоровлением Марка Рандлера. Парадокс ситуации заключался в том, что в другое время Макс искренне порадовался бы редчайшему случаю излечения. А теперь ему приходилось лишь соглашаться с господином Рандлером: Макс не знал себя, и ему предстояло пережить еще много открытий.

Размышления Макса прервал звонок, пронзительно прозвеневший в пустой ординаторской. Раздался громкий повелительный голос доктора Даррелла

– Макс, зайди ко мне, срочно.

Макс застегнул все пуговицы своего халата, поправил шапочку и устремился в кабинет доктора Даррелла. В просторном кабинете доктора кроме Даррелла, находился молодой человек в очках, сжимавший в руках глянцевый журнал. Увидев Макса, он повернулся в сторону доктора Даррелла и тот утвердительно кивнул головой. Даррелл подошел к Максу, похлопал его по плечу:

– Макс, познакомься с Томасом Рандлером, сыном господина Рандлера, он хочет поговорить с тобой.

Обратившись к Рандлеру младшему:

– Прошу Вас, говорите совершенно свободно. Макс один из самых надежных сотрудников. Правда, Макс?, – доктор заглянул в глаза Макса, – а сейчас, извините, мне нужно идти, привезли нового больного. Я позабочусь, чтобы вас не беспокоили, – доктор Даррелл вышел, плотно закрыв за собой дверь.

Макс остался стоять посреди кабинета. Доктор Даррелл так спешил, что не пригласил его сесть. Томас Рандлер заметно нервничал, однако это не мешало ему чувствовать себя хозяином в кабинете Даррелла. Он вытащил портсигар и закурил гаванскую сигару, обрезав кончик острым хирургическим ножом, лежавшим на столе доктора Даррела. Макс невольно поморщился. В клинике строго запрещалось курить.

– Так значит это Вы, тот самый Макс.

– Что Вы хотите сказать?, – в голосе Макса прозвучало возмущение

– Мне говорил о Вас отец. Вы ему понравились, – Томас Рандлер усмехнулся, – в определенном смысле.

Макс почувствовал, как в нем закипает злость и никакие прежние его уловки и курс лицемерия, преподанный доктором Дарреллом еще в начале карьеры Макса, не смогут удержать его от припадка ярости.

– Мне плевать на то, что Вам говорил ваш папаша. Если вам что-то нужно от меня, говорите, а я послушаю и решу как поступить.

– Какой Вы, однако, нервный.

Томас Рандлер встал с кресла, подошел вплотную к Максу:

– А впрочем, это даже хорошо. Я думаю, мы с вами договоримся.

Рандлер младший обернулся по сторонам и показал глазами на небольшие вентиляционные отверстия, затянутые сеткой. Нагнувшись к Максу, тихо произнес:

– Здесь наверняка, есть слуховые жучки, поэтому мы будем говорить доверительно, интимно. Вы согласны?

Макс кивнул, хотя предполагал нагрубить и уйти.

– Я буду краток. Вы уже кое-что знаете о моем милом папочке. Я не сомневаюсь, что он Вам рассказал некоторые пустяковые подробности своей интересной жизни. Не думайте, что он был откровенен совершенно. Он рассказал вам то, что захотел, – Томас помолчал минуту, – то, что посмел. Если бы он рассказал Вам более серьезные вещи, я уверен, вы бы задушили его своими руками. Я же вижу в Вас потенциальные скрытые возможности. Перед Вами открываются большие перспективы. Доктор Даррелл неспроста так доверяет Вам. Вы себя не знаете, – Томас почти слово в слово повторил фразу своего отца, и только тут Макс заметил, как они похожи.

Макс вопросительно с недоверием смотрел на Томаса Рандлера.

– Оставим лирику психоаналитикам, не будем отнимать у них хлеб. Вы видели эту стерву? Папочкину последнюю куклу? Она еще не знает, нет, не знает..., – Томас потер руки, и глаза его загорелись хищным огнем, – что папаша изменил завещание. Он ей ничего не оставил, – из горла Рандлера младшего вырвались булькающие звуки, похожие на кудахтанье, – она будет нищей, такой же, какой она была, когда папочка вытащил ее с помойки, да, с помойки! Что Вы удивляетесь Макс?, – Томас воровато оглянулся по сторонам и зачастил, -я знаю, папаша вам предлагал сто тысяч долларов, чтобы вы, так сказать, помогли старцу с переселением. Я иду от него. Видел, в какой он пребывает эйфории. Какие-то химеры его одолевают. Он скрывает что-то от меня. Право, смешно. Как будто я не могу догадаться! Опять эта дрянь, Софи, что-нибудь придумала. Собрался еще сто лет жить! Смешно! Ну, Макс, вы же грамотный человек и знаете, что перед смертью у некоторых больных случается ремиссия. Мне сейчас только доктор Даррелл все популярно объяснил. Так вот, я не могу полагаться на папенькин характер, вы уже видели и немного знаете, что такое этот человек. Я предлагаю Вам двести тысяч за пустячок. Сегодня вечером вы сделаете моему дражайшему папаше инъекцию морфия, несколько увеличив дозу. То есть сделаете то, о чем он сам просил Вас два дня назад. До того, как у него помутился рассудок, – Томас закашлялся, – приведу последний аргумент: наше гуманное общество внимательно к нуждам своих граждан. Волшебное слово "эвтаназия", легкая смерть давно ласкает мой слух. Какой еще более дорогой подарок я могу преподнести любимому папе? К сожалению, в нашей стране еще не принят этот очень прогрессивный, я бы сказал закон, хотя все к тому идет, и поэтому мне приходится просить Вас об одолжении – Томас со значением глядел на Макса. Согласны? Соглашайтесь, Макс. Такое предложение бывает раз в жизни.

– Я подумаю, – Максу хотелось немедленно выйти, чтобы не видеть мерзкой потной физиономии Рандлера младшего, – я подумаю, еще раз повторил он.

– У вас нет времени думать, Макс. Вот чек. Я вручу его Вам сразу же после того, как доктор Даррелл сообщит мне горестную весть. Я буду безутешен и захочу поблагодарить человека, заботившегося до последней минуты о моем бедном папочке, – отвратительная ухмылка не сходила с лица Томаса, – а эта дрянь, – Рандлер младший задрожал от охватившего его волнения, – эта дрянь, со вкусом повторил он, – ничего не получит. Ничего!

Раздался деликатный стук в дверь и через минуту в комнату легкой походкой вошел доктор Даррелл.

– Я вижу, вы обо всем переговорили. Макс у нас такая умница. Он все сделает, как надо.

Доктор Даррелл внимательно поглядел на Макса, и приятно улыбнувшись, выпроводил его.

– Не давите на него, дорогой мой Томас. У Макса нежная натура. Я то знаю. А то, о чем Вы его попросили, очень деликатное дело. Не только для Макса, для любого человека. Я могу себе представить метания Макса. Я же человек с воображением, вы знаете. Мне иногда кажется, что во мне пропадает художник. Кстати, вы видели мои акварели. Вы ничего о них не сказали, Томас? Что Вы такой мрачный?, – Даррелл повернулся к стене, где в обрамлении красивых рамочек, висели два размазанных пятна, похожих на подтеки на обоях.

– О чем Вы, доктор? О чем таком я мог попросить Макса? Если Вы считаете себя вправе вмешиваться в личные дела своих клиентов, используя аппаратуру для прослушивания, то не на того напали. Я не позволю манипулировать собой, – Томас Рандлер покраснел и возбужденно жестикулировал.