Текст книги "Сокровищница тайн"

Автор книги: Гянджеви Низами

Низами Гянджеви
Сокровищница тайн

Copyright – «Художественная литература», 1986, пятитомн.

Copyright – Азернешр, 1989, с сокр.

Перевод – К. Липскерова и С. Шервинского

Речь вторая
НАСТАВЛЕНИЕ ШАХУ О СПРАВЕДЛИВОСТИ

 
О властитель, чьи мысли царят над любым из царей,
Что несметным венцам шлет жемчужины многих морей,
 
 
Если ты – государь, ты ищи драгоценного крова;
Если ты – драгоценность, венца ты ищи неземного.
 
 
Из предвечного света, которым овеян простор,
На тебя не один благодетельный бросили взор.
 
 
Ты ценнее всего. Словно городом, правишь ты миром.
Все, что ныне на свете, тебя почитает кумиром.
 
 
О, какою страною владеешь безмерною ты!
О, гордись, над страной возвышаешься верою ты.
 
 
Времена твои выйдут из круга столетий; с тобою
Не сравнится вселенная ширью своей голубою.
 
 
Знаем: зеркало в небе заря поднимает, чтоб ты
В золотом этом зеркале царские видел черты.
 
 
Колыбель небосвода затем и забыла про бури,
Чтобы ты, как дитя, отдыхал в безмятежной лазури.
 
 
Ты – Иса наших душ, птица сердца, и скажет любой,
Что сравнить тебя можно бесспорно лишь только с тобой!
 
 
Солнце в пламени страсти твоим восторгается ликом,
Потому-то оно и сверкает в пыланье великом.
 
 
Месяц так истощился! Он был уж совсем невелик,
Но опять он сияет: он снова увидел твой лик.
 
 
Ты превыше других. Наслаждайся всем жизненным миром.
Все печали отбрось. Не склонен, словно раб, ты пред миром.
 
 
Будь ко всем снисходителен, будь благодарнее вод.
Будь, как ветер свободный, свободен от тяжких забот.
 
 
Будь спокойной землею. Страстей не поддайся насилью.
Если землю встревожить, земля станет черною пылью.
 
 
Преклони пред создателем жаркую душу свою.
Вот как царствовать, царственный, должен ты в нашем краю.
 
 
Жду ответа, о шах! Отвечай же, вопросам внимая,
Где находимся все мы? Где скрыта обитель иная?
 
 
Все известно душе, что возвышенной веры полна.
И о мире ином все доподлинно знает она.
 
 
Этот мир ты обрел. Ты в вере подумай. Быть может,
Область веры найдешь, и она тебе в мире поможет.
 
 
Если ж мир ты отдашь, чтобы веру купить, – никогда
Не внимай слову дьявола: может нагрянуть беда.
 
 
Знай, крупица алмазная веры, ведущей из плена,
Камня магов грузней, хоть он был бы увесистей мена,
 
 
Камень темный отдай, а сверкающий камень возьми:
С ним в золото веры, что блещет, как пламень, возьми.
 
 
Тот, дающий припасы – ну, трудно ли нам это взвесить? —
Взяв припас твой единый, припасов пошлет тебе десять.
 
 
Состоянье свое поместить как бы лучше ты мог?
Сколько прибыли верной на свой ты положишь порог!
 
 
Стало долгом твоим воспитание лраведной веры.
Мудрецы правосудные к эгому приняли меры.
 
 
Вознеси правосудье, и всех осчастливишь людей.
Угнетателей свергни. Об этом бессменно радей.
 
 
Должен городу с войскши ты блага желать, и на это
Город с войском ответят. Пляшого не будет ответа.
 
 
Угнетающий царство – его разрушает, а тот,
Кто внимателен к людям, его к процветанью ведет.
 
 
Знай, развязка придет, и пред ней, не знававшей преграды,
Пусть твои будут мысли всему, что содеял ты, рады.
 
 
Дай спокойствие всем. Никому не чини ты обид.
Что за ними придет? Что за ними почувствуешь? Стыд.
 
 
Пьяный разум уснет, и, беды не увидев причину,
Правосудья ладья в неизбежную канет пучину.
 
 
Если б скорбным и бедным зажал ты безжалостно рот,
Если б отнял ты силой имущество нищих сирот,
 
 
Для себя отыскать ты какие бы смог оправданья
В день суда, на который придут все земные созданья?
 
 
Лик свой к вере направь, и опору найти будешь рад;
К солнцу стань ты спиной, не молись ему, словно эрпат.
 
 
Это – желтый мышьяк иль подобие блещущих кукол,
Что явил небосвод, – тот, что жизнью людей убаюкал.
 
 
Под завесой пустой, что висит на гвоздях девяти.
Все – игра этой куклы. Иди по иному пути.
 
 
Вышли ветер на мир. Чтоб лампада соблазнов угасла,
Своего в ней ни капли не должен оставить ты масла.
 
 
Разве мы – мотыльки? Мир блестит, но не думай о нем.
Не бросай же свой щит перед этим ничтожным огнем!
 
 
К той завесе, к которой Иса возлетел без усилья,
Ты стремись, чтоб ты сам за спиной мог почувствовать крылья.
 
 
Кто подобно Исе бросит душу в надзвездный полет,
Тот весь мир завоюет. По праву его он возьмет.
 
 
Притесняя подвластных, ты править страной не сумеешь.
Лишь призвав правосудье, ты царством своим овладеешь,
 
 
То, в чем свет справедливости, твой не умножит доход,
То, в чем нет правосудья, как ветер, тебя унесет.
 
 
Справедливость – гонец, что спешит наш обрадовать разум;
Тот работник, что в царстве все нужное сделает разом.
 
 
Справедливость твоя украшает сверкающий трон.
Если ты справедлив, вечно будет незыблемым он.
 

ПОВЕСТЬ О НУШИРВАНЕ И ЕГО ВИЗИРЕ

 
На охоте одной Нуширван был конем унесен
От придворной толпы: с пышной знатью охотился он.
 
 
Только царский визирь не оставил царя Нуширвана.
Был с царем лишь визирь из всего многолюдного стана.
 
 
И в прекрасном краю, – там, где все для охоты дано,
Царь увидел селенье. Разрушено было оно.
 
 
Разглядел он двух сов посреди разрушений и праха.
Так иссохли они, будто сердце засохшее шаха.
 
 
Царь визирю сказал: «Подойдя друг ко другу, они
Что-то громко кричат. Их беседа о чем? Разъясни!»
 
 
И ответил визирь: «К послушанию сердце готово.
Ты спросил, государь. Ты ответное выслушай слово.
 
 
Этот крик – некий спор; безотрадно его существо.
Этих сов разговор не простой разговор – сватовство.
 
 
Та – просватала дочь, и наутро должна ей другая
Должный выкуп внести, и внести ни на что не взирая.
 
 
Говорит она так: «Ты развалины эти нам дашь.
И других еще несколько. Выполнишь договор наш?»
 
 
Ей другая в ответ: «В этом деле какая преграда?
Шахский гнет не иссяк. Беспокоиться, право, не надо,
 
 
Будет злобствовать шах – и селений разрушенных я
Скоро дам тебе тысячи: наши просторны края».
 
 
И, услышав про то, что предвидели хищные совы,
Застонал Нуширван, к предвещаньям таким неготовый.
 
 
Он заплакал навзрыд, – он, всегдашний любимец удач.
За безжалостным гнетом не вечно ли следует плач?
 
 
Угнетенный, в слезах, закусил он в отчаянье палец.
Ясно мне, – он сказал, – что народ мой – несчастный страдалец.
 
 
Мной обижены все. Знают птицы, что всюду готов
Я сажать вместо кур лишь к безлюдью стремящихся сов.
 
 
Как беспечен я был! Сколько в мире мной сделано злого!
Я стремился к утехам. Ужель устремлюсь я к ним снова?
 
 
Много силы людской, достоянья людского я брал!
Я о смерти забыл! А кого ее меч не карал?
 
 
Долго ль всех «не теснить? Я горю ненасытной алчбою.
Посмотри, что из жадности сделал с самим я собою!
 
 
Для того полновластная богом дана мне стезя,
Чтоб того я не делал, что делать мне в жизни нельзя.
 
 
Я не золото – медь, хоть оно на меди заблистало.
И я то совершаю, что мне совершать не пристало.
 
 
Притесняя других, на себя обратил я позор.
Сам себя я гнету, хоть иных мой гнетет приговор.
 
 
Да изведаю стыд, проходя по неправым дорогам!
Устыдясь пред собой, устыдиться я должен пред богом.
 
 
Притесненье свое я сегодня увидел и жду,
Что я завтра позор и слова поруганья найду.
 
 
В Судный день ты сгоришь, о мое бесполезное тело!
Я сгораю, скорбя, будто пламя тебя уж одело!
 
 
Мне ли пыль притесненья еще поднимать? Или вновь
Лить раскаянья слезы и лить своих подданных кровь!
 
 
Словно тюркский набег совершил я, свернувши с дороги.
Судный день подойдет, и допрос учинится мне строгий.
 
 
Я стыдом поражен, потому повергаюсь я в прах.
С сердцем каменным я, потому я с печалью в очах.
 
 
Как промолвлю я людям: «Свои укоризны умерьте!»
Знай: до Судного дня я в позоре, не только до смерти.
 
 
Станут бременем мне те, кого я беспечно седлал.
Я беспомощен! Помощь мне кто бы сейчас ниспослал?
 
 
Устремляться ли в мире к сокровищам блещущим, к самым
Дорогим? Что унес Фаридун? Что припрятано Самом?
 
 
Что указы мои, что мое управленье, мой суд
Мне навеки вручат? Что надолго они принесут?»
 
 
Взвил коня Нуширван. Сожигал его пламень суровый.
От огня его сердца коня размягчились подковы.
 
 
И лишь только владыка примчался в охотничий стан,
Запах ласки повеял. Приветливым стал Нуширван.
 
 
В том краю он сейчас же тяжелый калым уничтожил.
И поборы, и гнет, и насилье он там уничтожил.
 
 
Разостлав правосудье, насилья ковер он свернул.
Блюл он заповедь эту, покуда навек не уснул.
 
 
Испытаний немало узнал он под небом, – и веки
Он смежил, и добром поминать его будут вовеки.
 
 
Многомудрого сердца он людям оставил чекан.
И указ правосудья на этом чекане был дан.
 
 
Много благ совершивши, с земным разлучился он станом,
Справедливого каждого ныне зовут Нуширваном.
 
 
Дни земные свои проводи ты на благо сердец,
Чтоб тобой ублажен, чтоб тобой был доволен творец.
 
 
Следуй солнечным всадникам, в свете благого устоя.
Беспокойством горя, для других ты ищи лишь покоя.
 
 
Ты недуги цели, хворым снадобья ты раздавай,
Чтоб вести ты достоин был небом дарованный край.
 
 
Будь горячим в любви, лютой злостью не будь полоненным.
Словно солнце и месяц, ко всем ты пребудь благосклонным.
 
 
Кто добро совершит, будь он мал или будь он велик,
Тот увидит добра на него обратившийся лик.
 
 
От указа творца небеса не отступят ни шагу:
Воздадут они злу, воздадут они каждому благу.
 
 
Проявляй послушанье, греха избегай, чтоб не быть
В посрамленье глубоком и скорбно прощенья просить.
 
 
Наши дни – лишь мгновенье; вот наше великое знанье.
Ты пробудь в послушанье. Превыше всего послушанье.
 
 
Оправданья не надо, не этого ждут от тебя.
Не безделья, в слова разодетого, ждут от тебя.
 
 
Если каждое дело свершалось бы с помощью слова,
То дела Низами достигали бы звездного крова.
 

Речь третья
О СВОЙСТВЕ МИРА

 
О хаджи горделивый, хотя бы на краткие дни
Людям блага подай, рукавом ты над миром взмахни!
 
 
Будь не горем для всех, а блаженством живительным, коим
Утешают скорбящих. Отрадою будь и покоем.
 
 
Все в великом вниманье, и ты все величье души
На служение бедным направить, хаджи, поспеши.
 
 
Соломоново царство ты ищешь напрасно: пропало,
Царство есть, но ведь знаешь: царя Соломона не стала
 
 
Вспомни брачный покой, что украсила пышно Азра,
Где влюбленный Вамик пировать с ней хотел до утра.
 
 
Только брачный покой, только кубки остались златые.
И Азру и Вамика – укрыли их страны иные.
 
 
Хоть немало столетий над миром проплыло, мы зрим, —
Он такой же, как был; ни на волос не стал он другим.
 
 
Как и древле, земля нам враждебна. И все год из года
Нас карает палач – многозвездный простор небосвода.
 
 
С миром злобным дружить разве следует смертным сынам?
Он всегда изменял. Разве он не изменит и нам?
 
 
Прахом станет живущий на этом безрадостном прахе.
Прах не помнит о всех, на его распростершихся плахе.
 
 
Облик живших скрывается в зелени каждой листвы.
Пядь любая земли – некий след венценосной главы.
 
 
Нашу юность благую мы отдали миру. За что же
Нам он старость дает и ведет нас на смертное ложе?
 
 
Ведь всегда молодым оставался прославленный Сам,
Хоть склонял свои взоры он к сына седым волосам.
 
 
Синий купол бегущий свой круг совершает за кругом,
В вечном споре с тобою, твоим быть не хочет он другом.
 
 
То он в светоча мира мгновенно тебя обратит,
То в горшечника глину надменно тебя обратит.
 
 
На двуцветном ковре быстросменного мира, в печали,
Все, что дышат на нем, все стремятся в безвестные дали.
 
 
По равнине идущие молвили: «Счастливы те,
Что по морю плывут, – все твердят о его красоте».
 
 
Те, что на море страждут, сказали: «О, если бы ныне
Мы могли находиться в спокойной безводной пустыне!"
 
 
Все, живущие в мире, встречают опасные дни.
На воде и на суше злочастия терпят они.
 
 
Юных дней караван на заре поднимается рано,
Но ведь кончится путь. Не сберечь нам поклаж каравана.
 
 
От верблюдов отставший, из города юности ты
Будешь изгнан в предел, где стареют людские черты.
 
 
Но на всех утомленных во тьме наступающей ночи
Из нездешних пространств уж глядят благосклонные очи.
 
 
Трон покинь. Ведь тщеславье опаснее многих сует.
Это – черная тень, от тебя заградившая свет.
 
 
Ты отдался утехам конца им не зная и края,
Ты живешь и играешь, о горестях будто не зная.
 
 
Синий купол, вращаясь, похож на забаву, но он
Не для наших забав, не для наших утех укреплен.
 
 
До пришествия разума в мире царила беспечность.
О, какая в тебе благодатная сила, беспечность!
 
 
Ясный разум взглянул на вершину созданий творца,
И владычество радости тотчас достигло конца.
 
 
Не от знанья беспечна мелькающих дней скоротечность.
Безрассудства, возникнув и множась, рождают беспечность!
 
 
О беспечность, очнись, очини поскорее калам,
И царапай листок, и предайся отрадным делам.
 
 
Будь меж теми, чья мудрость известна от края до края,
Стан людей просвещенный с отрадой рукой обнимая.
 
 
Шип, приязненный розе, не будет содействовать злу,
Даже он аромат гиацинту насыплет в полу.
 
 
Судный день подойдет, и конец будет нашего света,
И пустыню на суд приведут в этот день для ответа.
 
 
И промолвят: «О злая! Ведь кровь ты лила без конца
И зверей и людей. Ты людские терзала сердца!
 
 
Как же ключ животворный в тебе мог возникнуть когда-то!
Как смогла ты принять изобильные воды Евфрата?»
 
 
Так воскликнет пустыня, своей не осилив тоски:
«Я злодейств не свершала. Мои неповинны пески.
 
 
За накрытым столом я немного просыпала соли
И смешала с сердцами пустынной возжаждавших доли,
 
 
Чтобы быть мне со всеми, кто в праведный двинулся путь,
Чтобы к гуриям рая могла я с отрадой прильнуть>.
 
 
И раздастся решенье: «Пустыня, песками играя,
У запястий ножных запоет всем красавицам рая».
 
 
Если с добрым мы дружим, то добрый нам выпадет час;
И поможет нам друг, и все нужное будет у нас.
 
 
Где же скрылись все добрые? Встречусь ли я хоть с единым?
Стол, что медом прельщал, ныне сделался ульем пчелиным.
 
 
Где ж теперь человечность? Ужель удалилась навек?
Человека любого страшится любой человек.
 
 
Где ж познание то, что в сердцах человечьих блистало?
Человеческих свойств в человеке давно уж не стало.
 
 
Скрылся век Соломона. О смертный, вокруг посмотри!
Где теперь человек? Он исчез. Он – бесследный пери.
 
 
Хоть дыханье мое слиться с общим дыханьем хотело,
Все же, бегство избрав, совершил я хорошее дело.
 
 
Где бы тень я сыскал, что явилась бы тенью Хумы?
Где бы верность нашел? Где бы честные встретил умы?
 
 
Если б сеяли верность, прекрасными стали бы нравы.
Надо верность хранить – вот что чести достойно и славы.
 
 
Земледелец зерно бросил в землю весною, и вот
Наступает пора, и созревший вкушает он плод.
 

ПОВЕСТЬ О СОЛОМОНЕ И ПОСЕЛЯНИНЕ

 
Как-то царь Соломон не имел государственных дел,
И случилось, что ветер светильник задуть захотел.
 
 
Царь свой двор перенес в ширь степного просторного дола,
Там вознес он. в лазури венец золотого престола.
 
 
Скорбен стал Соломон: он увидел, теряя покой,
Старика земледельца, который в равнине скупой,
 
 
Зерна в доме собрав – хоть добыча была так убога,
Поручил закрома одному милосердию бога.
 
 
И повсюду в степи разбросал эти зерна старик,
Чтоб из каждого зернышка радостный колос возник.
 
 
Но все тайны зерна и все тайны творящего лона
Говор птиц сделал внятными слуху царя Соломона.
 
 
Царь промолвил: «Старик! Будь разумным! Коль зерен не счесть
Можно зерна бросать. Но твои! Ты их должен был съесть,
 
 
Для чего ж ты надумал напрасно разбрасывать зерна?
Предо мной быть неумным ужели тебе не зазорно?
 
 
Нет мотыги с тобой, что ж царапаешь глину весь день?
Тут ведь нет и воды, для чего же ты сеешь ячмень?
 
 
Мы бросали зерно в землю, полную влаги, и что же?
То, что мы обрели, с изобилием было несхоже.
 
 
Что же будет тебе под пылающим солнцем дано
На безводной земле, где мгновенно сгорает зерно?»
 
 
Был ответ: «Не сердись, мне не нужно обычного блага!
Что мне сила земли, что посевам желанная влага!
 
 
Что мне зной, что дожди, хоть бы длились они без конца!
Эти зерна – мои, а питает их воля творца.
 
 
Есть вода у меня: на спине моей мало ли пота?
И мотыга со мной. Это – пальцы. О чем же забота?
 
 
Не пекусь я о царствах, мне область ничья не нужна.
И пока я дышу, моего мне довольно зерна.
 
 
Небеса мне мирволят, добычу мою умножая.
Сам-семьсот я беру. Я бедней не снимал урожая.
 
 
Надо сеять зерно без мольбы у дверей сатаны,
Чтоб такие всегда урожаи нам были даны.
 
 
Только с должным зерном, только с небом нам следует знаться,
Чтобы колоса завязь, как должно, могла завязаться.
 
 
Тот, кто с разумом ясным был призван творцом к бытию,
Тот по мерке своей ткет разумно одежду свою.
 
 
Ткань одежды Исы не на каждого ослика ляжет,
Не на каждого царь, как на помощь престола, укажет.
 
 
Лишь одни носороги вгрызаются в шею слону.
Что пожрет муравей? Саранчовую ножку одну.
 
 
От нашествия рек море станет ли злым и угрюмым?
А ручей от потоков наполнится яростным шумом.
 
 
Человеку, о царь, все дает голубой небосвод.
Все, чего он достоин, себе он под небом найдет.
 
 
Государственный муж быть не крепким, не стойким не может.
Иль под бременем тягостным до смерти он изнеможет.
 
 
Нет, не каждый живущий родился для сладостных нег,
И великие тайны не каждый таит человек!»
 
 
Пусть несдержан юнец. Я же прожил немалое время,
Низами молчаливо несет свое тайное бремя.
 

Речь четвертая
О БЛАГОЖЕЛАТЕЛЬНОМ ОТНОШЕНИИ ШАХА К ПОДДАННЫМ

 
Ты – боец без щита. Ты – в гордыне один. Иль тебя
Гуль в пустыню загнал, отчужденную душу губя?
 
 
Ты – в венце золотом. Но венцы существуют ли вечно?
Ты – в цвету бытия. Но припомни: оно – скоротечно.
 
 
О, спешащий за теми, которым лишь в пиршествах свет,
О, покорный игре бесконечно бегущих планет!
 
 
Ты, отбросивший саблю, забывший о чтенье Корана, —
Для чего? Лишь для чаши, лишь только для винного жбана.
 
 
То ты с гребнем, то с зеркалом, счастлив ты ими вполне
О ценитель кудрей, ты подобен манящей жене.
 
 
Рабию ты припомни; она ведь в пустыне однажды
Разлучилась с косой для собаки, понурой от жажды.
 
 
В стыд вгоняешь ты доблесть. Деянья твои таковы!
Устыдился б деяния той сердобольной вдовы.
 
 
Будешь славить себя или силой кичиться доколе?
Этой сильной жены быть сильней ты, как видно, не в воле.
 
 
Человеческий разум и светлая доблесть – одно.
Надо всем правосудье. Всех доблестей выше оно.
 
 
Не в твоем ручейке стали воды прозрачными.
Стала Миловидною родинка в блеске чужого овала.
 
 
Ты не злой небосвод. Лишь о благе раздумывай ты.
Помни вечно о бедах, что к людям спешат с высоты.
 
 
Лишь добро проявляй, отдаваясь крутящимся подал.
Лишь такое имущество радует верным доходом.
 
 
На себя ты не должен людскую обиду навлечь.
Бойся честь обескровить и кровью людей пренебречь.
 
 
Притязали иные на честь и на доблесть. Быть может,
Честным двум или трем твой пример появиться поможет?
 
 
Правосудье твори; бойся мощных карателей зла.
Ночью ждет притеснитель: возмездъя ударит стрела.
 
 
Мысли зорких грозят. Все подверглись их мощному сглазу.
Сглаз опасен, поверь, не простил он виновных ни разу.
 
 
Могут все испытать его страшный, негаданный суд.
Забывать ты не должен: ему подвергался Махмуд.
 
 
Сглаз людей беспорочных застигнет тебя ненароком,
И увидишь, бессильный, что ты наказуешься роком.
 
 
Те, что схожи с крылатыми, те, что душой в небесах, —
На пути черепашьем не меньше других черепах.
 
 
Пусть насилья мечом их дорога не будет задета,
Иль узнаешь стрелу, что метнут они в блеске рассвета.
 
 
Если ценишь владычества, – ты правосудье цени!
Ты на беды от гнета, что царствуют в мире, взгляни!
 
 
Человек, чья душа в доме этом ко благу готова,
Все свершает в ночи к устранению дома второго.
 

ПОВЕСТЬ О СТАРУХЕ И СУЛТАНЕ САНДЖАРЕ

 
Как-то шаха Санджара седая старуха одна
За полу ухватила, и в гневе сказала она:
 
 
«Справедливость являть, видно, властный, тебе не угодно,
Но обида твоя настигает меня ежегодно.
 
 
Пьяный стражи начальник вбежал в наш спокойный квартал
И напал на меня. Избивал он меня и топтал.
 
 
И за волосы взявши, меня он повлек от порога,
И царапала щеки мне жесткая наша дорога.
 
 
И обидам ужасным меня он речами подверг,
Кулаками позору пред всеми очами подверг.
 
 
«Прошлой ночью, – кричал он, исполненный пьяного пыла, —
С кем-то тут сообща человека не ты ли убила?>
 
 
Он обшарил весь дом. Беззаконье мы терпим и гнет!
Где же спины людей произвол еще тягостней гнет?
 
 
О пьянчуге шихне неужели не верил ты слуху?
Он и был во хмелю, потому-то избил он старуху.
 
 
Те, стучащие кубками, весь твой расхитили край!
И ни в чем не повинных уводят они невзначай.
 
 
Тот, кто видит все это и все же помочь нам не хочет,
Тот порочит народ, но тебя ведь он тоже порочит.
 
 
Я изранена вся. Еле дышит разбитая грудь.
В ней дыхания нет. Но смотри, государь, не забудь:
 
 
Если быть справедливым тебе в этот час неохота.
Все ж получишь мой счет. Ты получишь его в день расчета.
 
 
Правосудья и правды я вовсе не вижу в тебе;
Угнетателя волю я так ненавижу в тебе.
 
 
От властителей правых поддержка приходит и сила,
От тебя – только тяжесть, что всех нас к земле придавила.
 
 
Разве дело хорошее – грабить несчастных сирот?
Человек благородный у нищих добра не берет.
 
 
На дорогах больших не воруй ты поклажу у женщин.
Не бери, государь, ты последнюю пряжу у женщин.
 
 
Притязаешь на шахство! Но ты не властитель, ты – раб!
Лишь вредить ты умеешь, а в помощи людям ты слаб.
 
 
Шах. внимательный к людям, порядок наводит в округе,
И о подданном каждом он думает, словно о друге.
 
 
Чтоб указом любым всех он радовал в нашем краю,
Чтобы шахскою дружбою нежили душу свою.
 
 
Ты всю землю встревожил! Иль я неразумно толкую?
Ты живешь. Ну, а доблесть, скажи мне, явил ты какую?
 
 
Стала тюрков держава лишь доблестью тюрков сильна.
Правосудьем всегдашним в веках укреплялась она.
 
 
Но грабеж и бесчинство ты в каждую вносишь обитель.
Нет, ты больше не тюрк, ты, я вижу, индусский грабитель.
 
 
Города посмотри-ка: в развалинах наша страна.
Хлебопашец ограблен, оставлен тобой без зерна.
 
 
Ты припомни свой рок! Приближенье кончины исчисли.
Где от смерти стена? Вот на что ты направил бы мысли!
 
 
Справедливость лампада. Лампады пугается тень.
Пусть же с завтрашним днем будет дружен сегодняшний день!
 
 
Пусть же слово твое будет радовать старых готово!
Ты же дряхлой старухи, властитель, запомнил бы слово:
 
 
Обделенным судьбой никакого не делай ты зла,
Чтоб их громких проклятий в тебя не попала стрела.
 
 
Стрелы всюду не сыпь, иль дождешься недоброго часа!
Есть припасы молитв у несчастных, лишенных припаса.
 
 
Чтоб раскрылась вся правда, с железом ключа ты пришел.
Не затем, чтобы правду ударить сплеча, ты пришел.
 
 
Ведай, взявший венец, ты вовек не покроешься срамом,
Если раны недружных ты благостным тронешь бальзамом.
 
 
Пусть обычаем немощных станет тебя восхвалять,
А твоим, повелитель, – ласкать их опять и опять.
 
 
Береги, словно милость, возвышенных душ благостыню.
Охраняя немногих, что в тихую скрылись пустыню».
 
 
Что же стало с Санджаром, что встарь захватил Хорасан?
Знай: не внявшему старой – урок был губительный дан.
 
 
Где теперь правосудье? Все черным бесправьем объято.
Знать, на крыльях Симурга оно улетело куда-то.
 
 
Стыд лазурному своду, всегда пребывавшему в зле.
Вовсе чести не стало на где-то висящей земле.
 
 
Слезы лей, Низами, удрученный такою бедою,
Ты над сердцем их лей, что кровавою стало водою.