Текст книги "История как проблема логики. Часть первая. Материалы"
Автор книги: Густав Шпет
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Поразительным образом ошибку в понимании принципа достаточного основания, в качестве pr. cognoscendi, вслед за Шопенгауэром повторяет Кениг[372]372
König E. Die Entwickelung des Causalproblems von Cartesius bis Kant. Lpz., 1888. S. 129 ff. – «A History of the Principle of Suffcient Reason» by W. M. Urban, – по крайней мере, что касается Вольфа, списано у Э. Кенига.
[Закрыть], совершенно справедливо отмечающий, что пренебрежение (Missachtung) к немецким философам от Лейбница до Канта «фактически преувеличено». «Хотя Вольф, – говорит он, – понимает основания вещей, как нечто объективное, тем не менее он еще ясно различает в принципе основания также определяющие причины и показывает, что то, чем явление определяется реально, не всегда и не необходимо выражает вместе с тем основание (познания) его; если, например, допускают как причину магнитного притяжения магнитную силу, то этим еще не найдено его основание (Ont. § 71), и можно даже представить себе целый мир, в котором всякая вещь определяется причинами, но в котором ни для чего не существует основания объяснения». Приведенные нами выше цитаты из Вольфа не оставляют сомнения, что поставленное Кенигом в скобках слово «(познания)» или заимствованная им у Шопенгауэра ошибка в толковании Вольфа или выдумано им самим. Вследствие этого и нелепость, обнаруживающаяся в приведенных словах Кенига и состоящая в том, будто «основание познания» и «основание объяснения» – одно, не должна быть приписываема Вольфу. Источник таких недоразумений я вижу только в неудачной мысли Канта ввести его непонятную идею «логического основания». Это видно из дальнейшего хода рассуждений Кенига. Приписав Вольфу небывалое для него деление оснований, он говорит[373]373
König E. Die Entwickelung des Causalproblems von Cartesius bis Kant. S. 131. «Die Grunde oder Principien sind nun nach Wolff vierfach: pr. cognoscendi, fendi, agendi und essendi (Ont. § 866)». 1, Основания и принципы у Вольфа не одно и то же; 2, приведенного «четвероякого» деления у Вольфа нет, иначе пришлось бы обвинять Шопенгауэра в плагиате; 3, § 866, на который ссылается Кениг, есть только определение принципа и ничего больше.
[Закрыть]: «Строго говоря, по определению, всякий принцип есть принцип познания; если Вольф устанавливает последний сам по себе, то он подразумевает под этим очевидно (?) случаи чисто мысленной связи (в силлогизме), тогда как в основании других принципов логической связи лежит нечто реальное». Что же есть эта «чисто мысленная связь» (rein gedanklicher Zusammenhang)? Если это связь психологическая, то она реальна, формальная же логика знает в силлогизме только отношение рода и вида, вследствие чего аксиомой силлогизма и служит dictum de omni et nullo; попытка выйти за пределы узко-объемного отношения понятий всегда ведет к истолкованию «основания» вывода или как causa или как ratio. Поэтому всякое основание объяснения и есть в конечном счете ratio cur, основание же познания, также в конечном счете есть ratio quod. Каким же образом ratio quod может иметь иное значение, – в том числе и формально-логическое, – кроме онтологического, осталось тайной Канта.
В целом однако нужно признать, что ход мысли самого Канта, что касается вопроса о роли разума, остается законченным в себе и цельным. Если бы фактическое развитие Канта не показывало нам, именно на примере оценки ratio, как Кант с самого начала своей литературной деятельности оставался «слепым по отношению к идеям», со стороны Канта было бы только последовательно после его «коперниканства» занять негативное отношение к разуму. Одно из двух: или нужно «видеть» разумом или, кто не видит, тому остается отрицать его роль, как источника предметного познания. Кант выбрал последнее и с точки зрения «слепого к идеям» создал гениальную систему. Так прирожденный слепец может рассказать свою картину эмпирического миpa. Недоразумения начинаются только с того момента, когда слепец выдает свое «миросозерцание» за действительное созерцание миpa. Для Канта есть в конце концов только один источник – чувственность, для Вольфа – также разум. Поэтому у Канта рассудок, как способность правил, получает свое основание в трансцендентальной апперцепции, и принцип достаточного разумного основания оказывается вообще вещью излишней и нарушающей целостность субъективного трансцендентализма. Напротив, разум, по учению Вольфа, усматривает разумное основание в самих вещах, entia, и принцип достаточного основания у него является наряду с принципом противоречия началом онтологии, и это последовательно для объективного трансцендентализма[374]374
Невзирая на неправильность в целом у Кенига интерпретации Вольфа, эту основную мысль у него ухватил и Кениг, удачно формулировав ее в словах: «Er (Wolff) zeigt, dass logishe Wahrheit in unseren Urtheilen nur denkbar ist unter Voraussetzung einer transcendentalen Wahrheit in den Objekten des Erkennens». Op. cit. S. 131. Ср.: Wolff Ch. Ont. § 499, – см. ниже: С. 189 прим. 133.
[Закрыть]. Никто иной, как Вольф предложил переводить слово Ontologia (seu Phiosophia prima) через Grundwissenschaft и было бы полным искажением его учения думать, что для него основной наукой является Логика. Как отмечает он сам[375]375
D. Pr. § 89–91. См. выше С. 154 пр. 34.
[Закрыть], только дидактические соображения побуждают его начать изложение системы с логики, напротив, methodus demonstrativa требовала бы, чтобы логика шла за онтологией и психологией. Соответственно он все-таки и в Логике первые вступительные главы посвящает разъяснению основных онтологических и психологических понятий. И именно потому онтология должна служить началом логики, что последняя излагает правила, которыми ум руководится при познании всякой вещи. Нужно изучить, поэтому каково то, с чем мы имеем дело при познании вещей, а это должно быть получено из общего познания вещи, которое почерпается из онтологии. Поэтому и оказывается, как мы уже видели, что у Вольфа «связь истин» покоится на «связи вещей»[376]376
Ср.: Wolff Ch. Ont. § 494–499, Wolff Ch. Psychologia empirica. § 482–483; Wolff Ch. Psychologia rationalis. § 444–452.
[Закрыть], а усматриваемое разумом и развиваемое в умозаключениях разумное основание, заключенное в этой связи, есть источник объяснения самой этой необходимости, как проистекающей из сущности вещи.
Поэтому, не непоследовательностью, как думает Шопенгауэр, объясняется, что Вольф среди принципов помещает особое начало познания, рr. cognoscendi, а только сознанием того различения, которое вслед за Крузиусом заметил и Кант, различения между ratio cur и ratio quod. Последняя занимает у Вольфа очень скромное место, будучи разъяснена только в одном §[377]377
Wolff Ch. Ont. § 876: «Principium cognoscendi dicitur propositio, per quam intelligitur veritas propositionis alterius. – Omnes adeo propositiones, quae ingrediuntur demonstrationem alicujus propositions, sunt principia cognoscendi. Unde et principia demonstrandi atque communiter principia simpliciter appellantur» etc.
[Закрыть], но по всему смыслу онтологии, она и не нуждается в особом разъяснении, – для Вольфа достаточно только констатировать, что всякое познание с чего-нибудь начинается, т. е. с аксиом и определений или с опыта[378]378
Познание всегда есть познание чего-нибудь. Началом познания в конечном счете может быть только указание этого «чего-нибудь». Конечно, и само познание может быть этим чем-нибудь и может возникнуть познание познаний, которое опять-таки включается как познание бытия sui generis в исследование всех форм и видов бытия (третья степень невозможна, потому что она уже включена во вторую). Проблема познания познаний может быть проблемой психологии, но может быть выделена и в особую идеальную проблему, так называемую гносеологическую. Нужна ли для решения этой проблемы особая «наука» – вопрос весьма спорный.
[Закрыть]. Другими словами, это начало или принцип вовсе не есть основание, Grund или ratio или causa, а есть источник познания. Сообразно этому об источнике познания может говорить либо психология, поскольку речь идет об участии субъекта в познании, либо онтология, определяющая entia во всех их видах и фирмах. Логика может только констатировать, что прямой объект ее изучения, демонстрация, всегда есть сведение данного положения к другому, в результате всего процесса, к началу. Но существенно, что если бы мы захотели в этом последнем увидеть также род основания, то это всегда было бы простое указание quod, вещи, истины, – как говорит Вольф, это было бы veritas propositionis alterius, т. е. ordo eorum, quae enti conveniunt[379]379
Wolff Ch. Ont. § 495. Ср. § 499: «Si nulla datur in rebus veritas transcendentalism nес datur veritas logica propositionum universalium, nec singularium datur nisi in instanti».
[Закрыть]. Никакого особого «формально-логического» основания просто-напросто не существует, – всякое основание необходимо есть основание предметное, есть ли это предмет эмпирический или идеальный, – это уже другой вопрос[380]380
Но вопрос очень существенный. Он предполагает принципиальное учение о предмете, которое и должно лечь в основу учения о причинности. Только такое общее учение о предметах, их видах, формах бытия, классификации и пр., может привести к нормальному решению вопроса, всю важность которого видел уже Шопенгауэр, – вопроса о «корнях принципа достаточного основания».
[Закрыть], – не существует поэтому и принципа «логического» основания[381]381
В некантианской литературе XIX века Больцано отказывается говорить в логике о «высших законах мышления» и более правильным считает отнести их к онтологии, как это делал Вольф. В частности по поводу кантовского включения в число законов мышления принципа достаточного основания Больцано заявляет: «Wenn das Wort Grund in seiner eigentlichen Bedeutung genommen wird: so bezeichnet es (wie ich glaube) ein Verhältniss das lediglich nur zwischen Wahrheiten statt fnden kann. Nicht Dinge, die Existenz haben, also auch nicht Gedanken, sondern nur Wahrheiten stehen in dem Verhältnisse von Grund und Folge zu einander». Bolzano B. Wissenschaftslehre. В. I. Sulzbach, 1837. S. 207–208; ср. S. 204.
[Закрыть].
Превращение ratio в чисто логическую форму тесно связано с устранением понятия сущности, как трансцендентальной формы, против чего, как мы указывали, предостерегал уже Мейер, и говоря, что логическое основание не есть основание, мы только парафразируем вопрос и ответ Мейера: «Что было бы приобретено, если бы разделили сущность вещи на логическую сущность и реальную сущность? Первое даже не есть сущность»[382]382
Meier G. F. Metaphysik. § 51. – Само выражение «логическое основание», на наш взгляд, лишено точного смысла, оно или образ, или имеет только условный популярный смысл, совершенно аналогично выражению «нравственное право». Оба выражения внутренно противоречивы и антиномичны.
[Закрыть].
Остановимся еще на взглядах Мейера, что касается различия причин и оснований, чтобы убедиться в принципиальном единомыслии вольфовского рационализма в этом вопросе. «Должно отличать основание от причины, – говорит он[383]383
Ibid. § 27.
[Закрыть], – из познания причин достигается познание действительности вещей, из познания оснований – возможности. Причина только постольку связана с основанием, поскольку она может содержать в себе основание чего-нибудь другого, другой вещи»[384]384
Ibid. § 241.
[Закрыть]. Но вообще под основанием следует понимать «все то, почему вещь есть, почему она возможна, почему она действительна, почему она обладает именно такими, а не иными свойствами, почему она познается, и притом почему она познается так, а не иначе»[385]385
Ibid. § 27: «so verstehen wir, durch den Grund einer Sache, alles dasjenige, warum sie ist, warum sie möglich ist, warum sie würklich ist, warum sie eben so und nicht anders beschaffen ist, warum sie erkannt wird, und zwar warum sie so und nicht anders erkannt wird. Die Gründe verhalten sich wie die Wasserquellen».
[Закрыть]. Нужно проводить ясно сознаваемое различие, чтобы можно было высказать положение, которое выставляет Мейер в другом месте[386]386
Ibid. § 32.
[Закрыть]. «Мы не говорим, что все имеет свою причину, так как мы различаем причины от оснований. Мы не говорим также, что все имеет основание вне себя, и мы не утверждаем просто, что все имеет основание познания. Но мы говорим: все, что возможно, что бы это ни было и какими бы свойствами оно ни обладало, если оно только возможно, оно имеет основание, почему оно есть, будет ли это основание просто возможно или вместе с тем действительно, будет ли оно вне вещи или нет. Так нужно понимать это положение, если хотят видеть его во всем его объеме». Наконец, подобно Вольфу, и Мейер выдвигает на первый план Лейбница, впервые установившего подлинный смысл «разумного основания» в отличие от причины. Может быть, наибольшей отчетливости его мысль достигает, когда этот «догматик», по-видимому, без особенного страха перед угрозами скептицизма, просто, но совершенно справедливо заявляет, что принцип причинности ложен! «Итак, мы видим, что не всякое основание может быть названо причиной, и что это – два совершенно различных положения, когда говорят: все имеет основание и все имеет свои причины. Последнее положение – ложно, так как только действительные вещи могут иметь причину. Положение достаточного основания, таким образом, было известно древним не так, как его изложил господин Лейбниц, и у него нельзя, следовательно, оспаривать честь открытия этого основного положения человеческого познания»[387]387
Ibid. § 235. Напомню, что Лотце, столь тщательно разделявший виды «действительности» (Logik. 2. Auf. 1880. § 316), считает положение: «Alles habe eine Ursache», «преувеличенным». «Dieser Satz ist übertrieben. Denn nicht bloss gültige Wahrheiten, wie die der Mathematik, werden von keiner «Ursache» «hervorgebracht», wenn man auch einen Grund fnden kann, aus dem man sie einsieht, sondern auch nicht alles Wirkliche, vielmehr nur die Veränderuug eines Wirklichen bedarf der Verursachung». (Lotze H. Grundzüge der Metaphysik. Lpz., 1883. § 38.)
[Закрыть].
Таким образом, Мейер приходит к трем коренным понятиям основания: всякий принцип содержит в себе основание, но это есть или основание возможности, или основание действительности, или основание познания. «В первом случае он есть источник возможности, во втором – причина своих следствий, в третьем – источник познания»[388]388
Meier G. F. Metaphysik. § 236.
[Закрыть]. В особенности интересны те разъяснения, которые Мейер дает «основанию познания»; его разъяснение совпадает вполне со сказанным выше и окончательно уничтожает миф о «логическом основании». «Источником познания вещи является то, из чего мыслящее существо получает свое познание о ней. Источник возможности и причина вещи есть во всяком случае также источник познания ее. Всякий принцип вещи содержит основание ее. Из всякого основания можно познать следствия. Следовательно, всякий принцип есть вместе с тем источник познания. Бог есть источник возможности мира, а также причина его, но есть вместе с тем также источник познания мира. Сущность есть источник возможности действий вещи, а ее природа есть причина их. Всякий же знает, что философ может получить свое познание о действиях вещей из сущности и природы их. Однако не всякий источник познания есть вместе с тем источник возможности и причина. Мир есть источник познания Бога. Но кто скажет, что он есть также источник возможности Бога и причина его? Общие основные истины в метафизике суть источники познания, из коих мы, люди, получаем наше познание вещей. Но было бы совершенно нелепо сказать, что они также источники возможности и причины самих вещей[389]389
(Coзнание этой нелепости утеряно в кантовской философии.)
[Закрыть]. Источники возможности и причины вещей суть основания самих вещей вне нашего рассудка, из которого они следуют, даже и тогда, когда они не представляются. Источники же познания, как такие, суть только основания вещей в нашем познании».
Из этого становится понятным, почему «догматическая», но положительная философия считала именно онтологию основной наукой, и какой здравый смысл вкладывался ею в само определение метафизики даже тогда, когда она определялась как «наука, которая содержит первые основания или первые основные истины всего человеческого познания»[390]390
Meier G. F. Metaphysik. § 3.
[Закрыть]. Стоит подумать над приведенными различениями, чтобы понять, что «догматизм» имеет разумные основания, а «критицизм» начал именно с софистической уловки. «В чем, – спрашивает Мейер, – состоит метафизическая истина вещи? Мы говорим, – отвечает он, – в согласовании вещи с общими основоположениями человеческого познания, т. е. с положением противоречия и достаточного основания»[391]391
Ibid. § 89.
[Закрыть]. Какой смысл имеет эта формула у кенигсбергского Протагора, – всем известно.
8. Итак, поскольку для Вольфа principium cognoscendi есть то, unde intelligitur quod, постольку оно может быть также началом демонстрации. Но согласно его учению об ens, это quod есть или ens в своей, эмпирической модальности, или ens в своих essentialia. И то и другое требует своего объяснения, т. е. и в том и в другом нужно искать свое разумное основание. Отсюда легко понять, как всякое познание становится познанием эмпирическим или философским, есть cognitio empirica и cognitio philosophica или их connubium[392]392
Wolff Ch. Psychologia empirica. § 497: Concursus rationis et experientiae in cognoscendo Connubium rationis et experientiae dici solet.
[Закрыть]. Крузиус придавал значение тому, что основание познания может быть также и реальным основанием[393]393
Crusius Ch. A. Ausführliche Abhandlung… vom Zureichenden… Grunde. 2. Auf. Lpz., 1766. § XXXVII.
[Закрыть], – с этим нетрудно согласиться, если под основанием познания понимать вещь, на которую указывают, как на источник высказываемого положения, и которая может, конечно, заключает в себе и основание высказываемого о ней. И вообще можно утверждать, что всякое разумное основание может быть началом познания, нельзя только упускать из виду, что это положение необратимо. В таком смысле нужно, очевидно, понимать и замечание Вольфа: все положения, входящие в доказательство какого-нибудь положения, суть принципы познания, поэтому и принципы демонстрации обыкновенно называются просто принципами[394]394
Wolff Ch. Ont. § 876. См. выше: C. 188–189 прим. 132.
[Закрыть]. Так выясняется теперь взаимное отношение ratio, как принципа объяснения, – все равно, лежит ли оно в essentialia или в causa, – с одной стороны, и принципа познания, с другой стороны.
Вместе с тем мы вернулись к поставленному нами вопросу об отношении эмпирического и философского познания, и можем теперь перейти ко второму понятию, существенному для решения нашего вопроса, понятию об опыте, experientia, учение о котором в значительной степени предопределяется всем вышеизложенным и может быть выражено теперь самым кратким образом.
Мы видели, что начало познания может быть разумным основанием, но не как такое и не как особого рода «формально-логическое» основание, а только постольку, поскольку, будучи вещью, ens (как unde intelligitur quod), оно может быть также онтологическим разумным основанием и может играть роль последнего в объяснении. В таком виде оно может служить началом всякой научной демонстрации, т. е. то положение (propositio), к которому мы в таком случае обратимся, как к началу познания, может быть посылкой соответствующего силлогизма[395]395
Wolff Ch. Philosophia rationalis sive Logica etc. § 561: «Principia demonstrandi appellantur praemissae syllogismorum, qui in demonstratione concatenantur, vel ex notione subjecti derivatae, vel aliunde adscitae».
[Закрыть]. Вольфом совершенно точно устанавливаются те виды положений, которые могут служить посылками силлогизмов при демонстрации, и тем самым, следовательно, указываются положения, которые могут служить началами объяснения из разумных оснований и которые эвентуально могут быть и началами познания. Это именно – определение, несомненные опыты (experientiae indubitatae) и аксиомы[396]396
Ibid. § 498.
[Закрыть].
Ближайшее определение того, что такое опыт, с точки зрения психологической и гносеологической, и какое место он занимает в учении Вольфа, не представляет особых затруднений именно со стороны его отношения к ratio. Опыт представляется Вольфу как непосредственное чувственное переживание, не составляющее для его философии особенной проблемы. Но, как мы увидим, из слишком легкого отношения Вольфа к опыту возникают серьезные затруднения в частности и для уяснения понятия исторического познания. Гносеологическое определение достигается у Вольфа так сказать отрицательным путем при определении априорного и апостериорного познания: чистый разум, как он проявляется, например, в арифметике, геометрии и алгебре, пользуется в своих выводах только априорными положениями и определениями, не чистый разум допускает сверх того еще познание апостериорное, как, например, в физике или астрономии, получаемое из опыта[397]397
Wolff Ch. Psychologia empirica. § 495–496.
[Закрыть]. Априорное познание есть, следовательно, познание из чистого разума, апостериорное – из опыта, – ничего больше это не дает кроме формального противоположения: Experientia поп est ratio[398]398
Ibid. § 490. Ср.: Wolff Ch. Philosophia rationalis sive Logica etc. § 663. Так же: Wolff Ch. Psychologia empirica. § 434, 435.
[Закрыть]. Противоположение – опасное, если его перенести из сферы психологической и гносеологической в сферу предметную, так как там такое противопоставление не может иметь места, раз мы допустили, что и апостериорно устанавливаемая причина (causa) может заключать в себе разумное основание (ratio). Кант гораздо осторожнее, когда он утверждает, что «всякое наше познание начинается вместе с опытом». Удачнее и точнее выражает ту же мысль Мейер: «Иное познание мы можем доказать без опыта, но мы не можем достигнуть никакого познания без опыта»[399]399
Meier G. F. Vernunftlehre. § 234. «Manche Erkenntniss können wir ohne Erfahrung beweisen, allein wir können ohne Erfahrung keine Erkenntniss erlangen».
[Закрыть].
В действительности дело осложняется еще больше, если мы захотим отдать себе отчет в положительном содержании опыта, как чувственного переживания, обращаясь в то же время к предметному значению опыта. Осложнение здесь вызывается тем, что мы таким образом наталкиваемся в самом опыте на противоположность «единичного – общего», и, – игнорируя даже всю недостаточность психологического учения Вольфа об общем, – мы должны будем признать, что его нерасчлененное понятие опыта не справилось с этим противоположением. С одной стороны, мы видели, опыт есть просто апостериорное познание, т. е. познание и общее, и допускающее установление причинной связи, а, следовательно, и ratio, a с другой стороны, опыт оказывается результатом восприятия, а так как мы воспринимаем только единичное, то опыт есть опыт единичного; общее мы не воспринимаем, хотя и приходим к нему от восприятия единичного[400]400
Wolff Ch. Philosophia rationalis sive Logica etc. § 664: «Experiri dicimur, quicquid ad perceptiones nostras attenti cognoscimus. Ipsa vero horum cognitio, quae sola attentione, ad perceptiones nostras patent, experientia vocatur». § 665: «Quoniam nonnisi singularia percipimus, experientia singularium est. – Universalia nimirum non experimur, etsi eorum cognitionem ab iis, quae experimur, derivemus»… Cp.: Wolff Ch. Vernünftige Gedanken von Gott usf. S. 5.
[Закрыть].
Предметное разъяснение вопроса не устраняет возникающего таким образом недоумения, а только усиливает его, потому что с новой стороны открывает несоответствие между психологическим определением восприятия и предметным содержанием единичного. Восприятие, как воспроизведение предмета[401]401
Wolff Ch. Psychologia empirica. § 24.
[Закрыть], оказывается также чувственным образом единичного, как индивида[402]402
Wolff Ch. Philosophia rationalis sive Logica etc. § 43.
[Закрыть], что само по себе не заключает противоречия, пока мы остаемся на почве отвлеченных определений, но уже примеры Вольфа, – в первом случае, «цвета, запахи, вкусы», во втором, «лошадь, лев», – показывают, что вопрос для него неясен. Открытое противоречие начинается, когда мы узнаем онтологическое определение единичной вещи или индивида, как такой вещи, которая всецело предопределена[403]403
Wolff Ch. Ont. § 227: «Ens singulare, sive Individuum, esse illud, quod omnimode determinatum est». Wolff Ch. Philosophia rationalis sive Logica etc. § 74. Новые примеры здесь еще больше запутывают вопрос, это – примеры числового выражения алгебраической формулы. Ср.: Meier G. F. Metaphysik. § 140. – Пример такой же запутанности в определении индивидуальности представляет в современной философии теория Риккерта, для которого индивидуальное также является то многообразием интуиции, то определенным предметом.
[Закрыть]. И этот признак предопределенности (онтологической, а не формально-логической) до такой степени существен для единичного, что к самому принципу достаточного основания с его стороны предъявляется особое требование: всесторонняя предопределяемость по принципу индивидуации[404]404
Wolff Ch. Ont. § 229: «Principium individuationis est omnimoda determinatio eorum, quae enti actu insunt» § 228: «Per principium individuationis intelligitur ratio suffciens intrinseca individui. Scholasticis idem venit nomine Haecceitatis. Quamobrem per principium individuationis intelligitur, cur ens aliquod sit singulare». Cp.: Wolff Ch. Philosophia rationalis sive Logica etc. § 75. Wolff Ch. Vernünfftige Gedancken von Gott usw. § 179 ff.
[Закрыть].
Обращаясь, наконец, к выражению нашего знания о единичном, т. е. к логике в собственном смысле, мы встречаем новые обременения проблемы без попытки их снять или облегчить. Казалось бы собственных примеров Вольфа («лошадь, лев») достаточно, чтобы видеть, что единичное может выражаться общим понятием, но Вольф, – впрочем, подобно также подавляющему большинству современных логиков, – определяет понятие единичного, как понятие о единичном, об индивидe[405]405
Wolff Ch. Philosophia rationalis sive Logica etc. § 113: «notio singularis, quae rem singularem seu individuum repraesentat», § 114: «terminus singularis, qui individuum signifcat».
[Закрыть], приводя к тому же примеры имен собственных («Петр, Павел, Буцефал, Солнце, Луна, Венера»), и таким образом, 1, дает неправильное определение, а 2, бесплодное, – он и сам никакого применения ему в логике дальше не указывает. Точно также бесплодно, – без всякой внутренней необходимости, а исключительно для полноты разделений, – вводятся Вольфом определения единичного суждения, resp. положения, с индивидом в качестве подлежащего, и собственных силлогизмов, с единичным суждением в качестве посылки[406]406
Wolff Ch. Philosophia rationalis sive Logica etc. § 241: «Judicium singulare est, cujus subjectum est individuum. Hinc propositio singularis est, cujus subjectum est terminus singularis, seu individuum determinatum». § 352: «Syllogismus proprius appellatur, qui constat ex propositionibus propriis». (§ 351: «Propositiones singulares, in quibus praedicatum est subjecto singulari proprium, dicuntur propositiones propriae».)
[Закрыть].
Очевидная бесплодность этих определений, по-видимому, опровергается, когда мы узнаем, что Вольф различает особый вид единичного познания, которое и оказывается, в конце концов, источником истории, так как оно сообщает нам знание фактов, относящихся к природе или человеку[407]407
Wolff Ch. Psychologia empirica. § 319: «Cognitio singularis dicitur, quae universalis non est, aut, si mavis, quae constat notionibus individuorum». § 320: «Quoniam facta hominum atque naturae, quae actu contingunt vel olim contigere, omnimode determinata, adeoque individua sunt; factorum tam hominum quam naturae actu contingentium cognitio singularis est. – Facta hominum et naturae recensentur in historia; illa quidem in historia simpliciter sic dicta, haec vero in historia naturali. Cognitionem adeo singularem historia nobis offert.
[Закрыть]. Но это только «по-видимому», так как из основного противоположения ratio и experientia следует уже, что это единичное, историческое познание и есть не что иное, как познание из experientia или познание эмпирическое. Scientia ex ratione, historia ab experientia ortum trahit[408]408
Wolff Ch. Psychologia empirica. § 498.
[Закрыть]. Это положение «демонстрируется» Вольфом следующим образом: Все, что мы знаем, мы должны доказать путем выводов из определений и раньше приобретенных положений, раскрывающих нам истину наших положений, а следовательно, и их разумное основание; но знание, обнаруживающее связь общих истин в доказываемом, и есть знание ех ratione. С другой стороны, история повествует о том, что есть или возникает в мире материальном или в имматериальных субстанциях; а так как все, что есть или возникает, поскольку оно единично, нуждается в опыте, то история получает свое происхождение ab experientia.
Из этого совершенно ясно, что все учение о единичном здесь Вольфу совсем не понадобилось или, вернее, он не сумел им воспользоваться для целей определения истории как науки. Прежде всего не сумел, потому что все его учение до последней степени наивно и неразвито, а затем и потом у, что он стоял под традицией аристотелевской формулы, что нет научного знания о единичном. В результате – эта примитивность в определении единичного и колебание в определении опыта, то как знания о единичном, то как апостериорного знания вообще. И действительно, если бы историческое знание было познанием единичного в смысле чувственного переживания или восприятия, то оно не было бы знанием, не только наукой. Выйти из этого можно было или путем отрицания истории, – как у Шопенгауэра, – или путем скептицизма по отношению к истории, недостатка в котором век Вольфа не испытывал. Вольф пренебрег возникшими затруднениями, или не заметил их, и отожествил историческое, – несмотря на то, что это есть познание единичного, – с эмпирическим, которое оказалось зараз и познанием единичного, и познанием общего. Отсюда и возникло, что «опыт» стал началом демонстрации наряду с аксиомами и определениями, и отсюда становится понятным смысл того положения Вольфа, которое должно казаться столь противоречивым, если противопоставить понятия Ratio и experientia друг другу, как понятия исключающие, – именно положения, что и факты должны обладать разумным основанием[409]409
D. Pr. § 4: «Еа, quae sunt, vel funt, sua non destituuntur ratione, unde intelligitur, cur sint, vel fant». Meier G. F. Mеtaphysik. § 33: «Allein bey allen Dingen, die wir erfahren, zeigt uns auch die Erfahrung, dass ein Grund da sey, ob wir gleich denselben nicht allemal durch die Erfahrung entdecken».
[Закрыть]; равно как и того утверждения, которое может показаться странным при слишком прямолинейном понимании рационализма, и по которому историческое познание может быть основою (fundamentum) знания философского[410]410
D. Pr. § 10: «Si per experientiam stabiliuntur ea, ex quibus aliorum, quae sunt atque funt, vel feri possunt, ratio reddi potest; cognitio historica philosophicae fundamentum praebet».
[Закрыть]. Для правильного понимания этого необходимо только иметь в виду сказанное нами выше о том, что, невзирая на коррелятивность разума и разумного, опыта и испытываемого, вполне допустимы также перекрещивающиеся отношения в предметах направленности и самой направленности[411]411
См. выше С. 152–153. Как в эмпирическом познании можно прийти к ratio, так точно познание рационального возможно эмпирически. Например, Вольф говорит об историческом познании философского познания и математического. Ср.: D. Pr. § 8, 15, 50.
[Закрыть].
Итак, experientia, как содержание, может заключать в себе ratio, также как содержание. Познание такого рода есть также познание, направленное на ratio, но только это есть познание апостериорное, т. е. поскольку в опыте или на опыте ratio как способность, обнаруживает свои функции, постольку она есть ratio non pura. Припоминая вольфовскую теорию causa, нам не трудно теперь угадать, что именно та ratio, как содержание, может быть установлена апостериорно, которая содержится в causa[412]412
Ср.: Wolff Ch. Philosophia rationalis sive Logica etc. § 697.
[Закрыть], так как совершенно очевидно, что facta требуют разумного основания актуальности или существования. Таким образом, получается все, что нужно для конституирования науки, – признается положение, что опыт подлежит разумному объяснению. У Вольфа были все данные, вводя принцип индивидуации, идти еще дальше и сказать, что и единичные факты (не повторяющиеся, не множественные) истории подлежат разумному объяснению, – и притом не только из причин, но и из essentialia. Но он этого не делает и его «история» отожествляется с «опытом» и cognitio historica с cognitio empirica. Он этого вывода не делает, может быть, потому, что новое определение, которое вытекает отсюда о возможности общего познания единичного предмета как единичного, находилось бы в противоречии с его определением общего познания как познания общего, а единичного познания как познания единичного, но существенно, что его рационализм не исключает и такого истолкования исторического познания. Во всяком случае, он не исключает, – что еще существеннее, – рационального объяснения единичного как единичного, как индивида. И еще дальше: раз разделение эмпирического и рационального не определяет специфически предмета науки, а только указывает на ее характер, то ничто в вольфовском рационализме не мешает установить и по отношению к истории ту корреляцию, которая устанавливается им для физики, например, или психологии, ничто не мешает развитию идеи не только эмпирической истории, но и рациональной истории или философии историu, – и в целом ничто не мешает созданию особой логики и методологии истории[413]413
Ср. сказанное выше: С. 174.
[Закрыть]. Перед всем этим однако остановился Вольф, и история у него растворилась в эмпирической науке, – лучший пример его Psychologia empirica, которую он сам называет historia animae[414]414
Wolff Ch. Philosophia rationalis sive Logica etc. § 746. Так как все же Вольф не провел различия между историческим и эмпирическим, а оно есть, то в другом месте (D. Pr. § 111 n.) он так разъясняет понятие эмпирической психологии, что она должна пониматься шире «истории», она «не есть часть истории», говорит он. Эмпирическая психология для Вольфа – объяснительная наука, только ее объяснение, как явствует из мыслей, развитых в тексте, есть объяснение апостериорное. Само определение ее указывает на это: Psychologia empirica est scientia stabiliendi principia per experientiam, unde ratio redditur eorum, quae in anima humana funt. Wolff Ch. Psychologia empirica. § 1. Поэтому, встречающуюся иногда интерпретацию отношения психологии эмпирической и рациональной у Вольфа, как «психологии описательной» и «объяснительной» приходится признать поверхностной. На самом деле, это разделение есть разделение «возможности» и «действительности»: Psychologia empirica говорит о том, quae in anima humana funt, Psychologia rationalis – о том, quae per animam humanam possibilia sunt.
[Закрыть]. Рядом с нею стоит historia per eminentiam, или historia absolute, quae recenset facta hominum, но в силу этого «рядом» она уже теряет свой специфический интерес для логики.
9. Итоги всего изложенного мне представляются в следующем виде. Вольф не без основания был недоволен характеристикой, данной его философии Бильфингером, как философии лейбнице-вольфианской[415]415
См. автобиографию Вольфа: Christian Wolffs eigene Lebensbeschreibung / hrsg. von H. Wuttke. Lpz., 1841. S. 141. Лучшее из известных мне противопоставлений основных тенденций философии Вольфа и Лейбница находится у С. С. Гогоцкого. С. Г. Критическое обозрение сочинения М. Троицкого: «Немецкая психология» и т. д. 2-е изд. Киев, 1877. С. 40–44. Ср.: Гогоцкий С. С. Философия XVII и XVIII веков. Вып. I. Киев, 1878. С. 30 и сл.
[Закрыть]. В философии Вольфа исчезает присущий Лейбницу аромат платонизма, но зато она вмещает в себе элементы самых разнообразных влияний философской традиции. Хотя и через Лейбница, но в значительной степени мимо него, Вольф завершает философию рационализма, включая в нее предания аристотелизма так же, как и новые веяния бэконизма. Аристотелевская идея науки, как знания об общем, была близка и Бэкону и Лейбницу, «практический эмпирик» – не удовлетворял Аристотеля, но точно также и Бэкона («эмпирики – муравьи», empirici, formicae more, congerunt tantum, et utuntur) и Лейбница (les hommes agissent comme les bêtes… ressemblant aux Médecins empiriques). Точно также общей идеей для них всех являлась идея причины или основания, как существенного признака науки. Таким образом два общих положения Аристотеля в неприкосновенности докатываются до Вольфа и принимаются им: 1, ἡ μὲν ἐμπειϱία τῶν ϰαϑ’ ἔϰαστόν ἐστι γνῶσις, ἡ δὲ ὲέχνη τῶν ϰαϑόλου, 2, οἱ μὲν γὰϱ ἔμπειϱοι τὸ ὄτι μὲν ἴσασι, δ’ οὐϰ ἴσασιν. Но существенное разногласие начинается с того момента, когда в эти общие формулы начинает вкладываться конкретное содержание. Попытка Вольфа найти примирение этого разногласия есть самое слабое место его философии, и он оказывается в положении полной беспомощности, лишь только в этих попытках его перестает осенять гений Лейбница.
Тенденция оценивать научное значение опыта только постольку, поскольку и опыт находит себе выражение в общей форме, делает бесспорным для Вольфа наличность ratio в опыте, но позиция Вольфа остается до крайности неясной, лишь только то же требование предъявляется к единичному или индивидуальному в собственном смысле. Вот почему в этом пункте заслуга Вольфа определяется только отрицательно: он не создавал принципиальных препятствий для объяснения единичного, как такого. Здесь и не может быть положительной характеристики, потому что положительное углубление и расширение проблемы опыта у Вольфа отсутствовало.
Подлинное философское чутье Вольфа сохранило и углубило зарожденную Лейбницем идею разумного основания и его отношения к внешней причинности. Но Вольф оказался без своего надежного руководителя, когда перед ним встала проблема опыта, и его чисто механическое сцепление аристотелизма и бэконизма кажется жалким и бледным. Сам Бэкон не понимал, какой чреватый последствиями вопрос поднял он провозглашением опыта основою знания, и только феноменализм Беркли и Юма раскрыл во всей полноте его сложность. Все, что успел сделать Лейбниц, – подметить ratio в самом эмпирическом, – прекрасно досказано Вольфом, но он запутался, когда увидел себя в начале, пресловутых axiomata media, лицом к лицу с единичным-историческим. Таким образом, в то время как феноменализм опорочивал опыт со стороны его конца и результатов, вольфовский рационализм разорял его со стороны его начал.
Но если бы несмотря ни на что, эмпиризм кому-нибудь казался более благоприятной философской почвой для исторической, науки, то у Вольфа есть все необходимое для того, чтобы его принципы были признаны такой почвой. Вольф рассуждает следующим образом: «Даже в абстрактных дисциплинах, как первая философия, основоположные понятия должны быть взяты из опыта, который образует основу исторического познания, а равным образом здесь имеет свои источники философия моральная и гражданская; мало того, сама Матезис предполагает некоторое историческое знание, из которого она выводит понятие своего предмета и некоторые аксиомы. Я говорю о чистой Матезис (Mathesis pura), – то же самое еще очевиднее о смешанной. Таким образом, хотя мы тщательно отличаем историческое познание от философского, чтобы не смешать того, что различно, однако мы не принижаем (vilipendimus) историческое познание и вообще не пренебрегаем им, но каждому виду познания приписываем свою ценность. Напротив, во всей философии для нас свято сожительство их обоих»[416]416
D. Рr. § 12. – Мы указывали, что Мейера можно рассматривать, как одного из последних представителей чистого вольфианства, и что у него уже замечается переход под влиянием английского эмпиризма к так называемой «популярной философии». Поэтому нет ничего удивительного, что он в своих суждениях о ценности и роли эмпирического познания идет еще дальше Вольфа. Все же существенен тут основной факт: рационализм не исключает эмпиризма! См.: Meier G. F. Anfаngsgründe aller schönen Wissenschaften, в ocoбенности: B. II, главу «Von den Sinnen», § 329–370; в § 365–369 он прямо опирается на Бэкона, – характерно, например, такое его рассуждение: «Damit wir unsere Erkenntniss von der Sache nach und nach verbessern. Die ersten Versuche geben uns mehrentheyls nur eine bloss historische Erkenntniss, dass eine Veränderung würklich sey. Wiederholt man eben diese Versuche, so entdekt man vielleicht die Ursachen und man bekommt eine philosophische Erkenntniss. Wiederholt man die Versuche noch mehr: so entdeckt man wohl gar die Grössen, und man erlangt eine mathematische Erkenntniss. Der ganze Wachsthum der Naturlehre kan hier ein Beyspiel seyn». Следует отметить также его статью «Betrachtungen über die Schranken der menschlichen Erkenntniss». Halle, 1755, в значительной своей части посвященную критике абстрактного познания с точки зрения чувственного опыта и при сравнении с ним. В целом это лишний раз только свидетельствует о чрезвычайной уживчивости рационализма в его отношении к опыту. Рационализм просто не видит в опыте исключающего по отношению к себе, противоречащего начала. Да его, конечно, и нет.
[Закрыть]. Таким образом, конечно, эмпиризм не сам по себе ценен для Вольфа, но существенно, что именно логические интересы рационального знания настоятельно требовали именно того, чего не почувствовал эмпиризм у Бэкона: не имея никакой логики, эмпиризм не мог дойти до идеи логики исторических наук, напротив, для рационализма, начинающего с логики, проблема исторического познания должна выступить, как одна из первых его проблем. Это не значит, что сам Вольф тотчас должен был приступить к разрешению этой проблемы. Но он ее поставил с достаточной определенностью и мы найдем в дальнейшем развитии рационализма попытку разрешения этой проблемы. У Вольфа нашлись продолжатели в этом пункте, и это очень важный, – хотя и мало освещенный историей философии, – момент не только для самого единично-исторического, но для целого философии.
Незавершенность Вольфа в этом пункте однако не затемняет той несомненной мысли, что учение об ens, essentia и ratio, как оно им развито, вполне оставляет место для философского и логического учения об истории. Простое зачисление ее в ряды эмпирических наук делает и ее серой в сумерках вольфовского учения об опыте, но достаточно самого небольшого света, чтобы заметить своеобразие истории среди остального эмпирического знания и задаться специальным вопросом о ней. Поэтому, можно сказать еще больше, рационализм Вольфа не исключает принципиально истории из ряда наук, а напротив, оставляет ей определенное место в этом ряду. Преимущества его перед эмпиризмом очевидны: 1, бэконовский индуктивный эмпиризм либо должен был относить историю к тому опыту одной памяти, к которому были способны эмпирики comme les bêtes и который являлся источником всевозможных idola, либо он побуждал к той прагматической истории, которая во что бы то ни стало искала «повторений» – хотя бы с целью поучительности, – потому что только таким образом могло быть удовлетворено требование индукции[417]417
Любопытно напомнить, что Милль, – с точки зрения индуктивной логики, последовательно, – находил аналогию между методом историческим и дедуктивным.
[Закрыть], ищущей повторяющейся множественности «инстанций». Признание ratio в «случайных рядах фактов», в опыте, подсказанное Лейбницем, и развитое вольфовской онтологией, обнаруживает решительное преимущество рационалистических оснований для исторической методологии и прежде всего утверждает научность истории, 2, Бэконовский эмпиризм в борьбе против idola телеологии обнаружил решительную тенденцию деградировать самую идею сущности (коррелятивной цели) и бэконовская forma sive lex sive natura носит в себе все задатки единственно «внешнего», механического сцепления причин и условий, обязывающего всякое научное объяснение походить по своему чистому механизму на другое, и ведущего таким образом к идеалу всеобщей механики мира. Сохраненное и подкрепленное Вольфом усмотрение зависимости модусов явления от сущности давало возможность искать объяснение, наряду с механистическим объяснением из причин, в их внутренней сущности и, таким образом, открывало перспективу специфичности также в научном историческом объяснении[418]418
Вольф уделяет в своей Логике специальное место исторической эвристике или так называемой историке, §§ 753–786, Р. II. Sect. III. С. II: De conscribendis libris historicis, и § 902–967, P. II. Sect. III. С. VI: De legendis libris tum historicis, tum dogmaticis. Оценка историки Вольфа – дело специалистов, здесь только кстати отметить, что такое включение исторической эвристики в Логику должно быть признано совершенно последовательным со стороны тех, кто вводит в содержание логики другие вопросы научной эвристики, как, например, вопрос о «методах индукции» и под.
[Закрыть].
