Текст книги "Золотая Кастилия (сборник)"

Автор книги: Густав Эмар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

– Милостивая государыня, с нынешнего дня на три года вы становитесь законной супругой Красивой Головы. Вы обязаны его любить, повиноваться ему и оставаться верной; таковы законы колонии. Через три года вы имеете право оставить его или продолжать жить с ним, если он на это будет согласен. Подпишите эту бумагу.

Несчастная женщина, ослепленная слезами, вне себя от отчаяния, подписала бумагу, которую ей подал губернатор, потом бросила горестный взгляд на безмолвную и равнодушную толпу, в которой у нее не было ни единого друга.

– Что я теперь должна делать? – спросила она губернатора тихим и дрожащим голосом.

– Вы должны следовать за этим человеком, который на три года сделался вашим мужем, – ответил кавалер де Фонтенэ с движением сострадания, которого он не мог сдержать.

Красивая Голова дотронулся до плеча молодой девушки, все тело которой задрожало и которая посмотрела на него с отчаянием.

– Да, – сказал он, – ты должна следовать за мной. Господин губернатор сказал тебе, что теперь я твой муж на три года, и до окончания этого срока у тебя нет другого господина кроме меня. Слушай же и запомни хорошенько мои слова: то, что ты делала и чем была до сих пор, меня не касается, – заявил он мрачным и свирепым голосом, заставившим бедную девушку похолодеть от ужаса, – но начиная с нынешнего дня и с этой минуты ты зависишь от меня, от меня одного, я вверяю тебе мою честь, которая становится твоей честью, и если ты ее скомпрометируешь, если ты забудешь свой долг, – прибавил он, с силой ударив своим ружьем, которое издало зловещий звук, – вот что тебе напомнит о ней! Теперь ступай за мной.

– Будьте поласковей с ней, Красивая Голова, – сказал кавалер де Фонтенэ, не будучи в состоянии удержаться, – она так молода.

– Я буду справедлив, господин губернатор; благодарю за ваше беспристрастие, мне пора идти. Пикар, мой старый приятель, ты знаешь, где меня найти.

– Я непременно явлюсь к тебе, но не хочу мешать твоему медовому месяцу, – ответил Пикар с насмешкой.

Красивая Голова ушел в сопровождении своей жены. Продажа не представляла более ничего интересного; оставшиеся женщины были раскуплены за цену гораздо ниже той, за которую была продана Луиза, к великому сожалению агентов Компании. Флибустьеры уже хотели уходить, но в это время Монбар взошел на помост и, обратившись к толпе, сказал звучным голосом:

– Братья, остановитесь, я должен сообщить вам нечто важное.

Авантюристы остались на своих местах.

XVII
Набор

Все флибустьеры столпились около помоста, с нетерпением ожидая, что им скажет Монбар. – Братья, – сказал он через минуту, – я готовлю новую экспедицию, для которой мне нужны триста решительных человек. Кто из вас хочет отправиться в набег с Монбаром Губителем?

– Все! Все! – закричали флибустьеры с энтузиазмом. Губернатор сделал движение, намереваясь уйти.

– Извините, кавалер де Фонтенэ, – сказал Монбар, – я прошу вас задержаться еще на несколько минут. Я задумал очень серьезную экспедицию и сейчас продиктую договор о разделе добычи, который я попрошу вас, как губернатора колонии, подписать прежде наших товарищей. Кроме того, я должен предложить вам условие.

– Я останусь, если вы хотите, Монбар, – ответил губернатор, опять усаживаясь на прежнее место. – Теперь позвольте вас спросить, какое условие хотите вы мне предложить?

– Вы владелец двух бригантин, каждая в двадцать тонн?

– Да, это так.

– Эти бригантины для вас бесполезны в настоящую минуту, так как вы, кажется, отказались от набегов, а мне они будут очень и очень полезны.

– Считайте, что с этой минуты бригантины в вашем распоряжении, – любезно ответил губернатор.

– Благодарю вас за ваше одолжение, но в такой экспедиции никто не может предвидеть, что случится, и я предлагаю вам купить два корабля за четыре тысячи экю наличными.

– Хорошо; если вы этого желаете, я очень рад доставить вам удовольствие, оба корабля принадлежат вам.

– Я буду иметь честь вручить вам четыре тысячи экю через час.

Они поклонились друг другу, потом флибустьер обернулся к авантюристам, которые ждали, едва переводя дух от нетерпения. Покупка двух судов еще более увеличила их любопытство.

– Братья! – сказал он своим звучным и ясным голосом. – Вот уже два месяца как мы не предпринимали никаких экспедиций, ни одно судно не отправлялось в набег. Разве вам не надоедает праздная жизнь, которую мы ведем? Разве вы не начинаете чувствовать недостаток в деньгах, разве ваши кошельки не начинают пустеть? Друзья, решайтесь, отправляйтесь со мной, и уже через две недели ваши карманы наполнятся испанскими пиастрами, и хорошенькие девушки, теперь к вам суровые, станут расточать при виде вас очаровательные улыбки! Долой испанцев, братья! Пусть те из вас, кто хочет следовать за мной, скажут свои имена Мигелю Баску, моему матросу. Помните только, что раз добыча выгодна, то и опасность велика, и я желаю набрать людей, решившихся победить или храбро умереть, не прося пощады и самим не щадя врага. Я, Монбар Губитель, не щажу испанцев и не требую пощады от них!

Одобрительными возгласами были встречены эти слова, произнесенные тем тоном, к которому знаменитый флибустьер прибегал, желая увлечь тех, к кому обращался.

Началась вербовка. Мигель Баск сел у стола, за которым прежде сидел агент Компании, и принялся записывать имена флибустьеров, которые толпились около него и которые все до единого хотели участвовать в экспедиции, предвидя, что она будет очень прибыльна.

Но Мигель получил строгие инструкции от своего капитана. Убежденный, что в людях у него не будет недостатка и что их всегда найдется больше чем нужно, Мигель был разборчив и безжалостно отказывал тем из флибустьеров, чья репутация людей – мы не скажем храбрых, все были храбры как львы – но людей безумно отважных еще не установилась. Однако, несмотря на исключительную придирчивость Мигеля Баска, триста человек скоро были записаны. Разумеется, это были самые храбрые флибустьеры, совершившие неслыханно дерзкие подвиги, такие люди, с которыми предпринять и исполнить невозможное было детской игрой.

Первыми записались, как было оговорено заранее, члены Общества Двенадцати. Де Фонтенэ, сам бывший флибустьер, не только знавший о репутации, но и видевший в деле всех этих людей, не мог опомниться от удивления и ежеминутно повторял Монбару, который стоял, спокойно улыбаясь, возле него:

– Но что же вы намерены сделать? Уж не собираетесь ли вы захватить Санто-Доминго?

– Может быть, – с насмешкой ответил флибустьер.

– Однако мне кажется, что я имею право на ваше доверие, – сказал губернатор обиженным тоном.

– Да, на самое полное доверие, но только вам известно, что первое условие успеха подобной экспедиции – тайна.

– Это правда.

– Я ничего не могу вам сказать, но не мешаю вам догадаться.

– Догадаться? Но как?

– Может быть, договор о разделе добычи объяснит вам кое-что?

– Ну, составьте же этот договор.

– Потерпите еще немного… Ну вот, сюда идет Мигель. Закончен наш набор?

– Еще бы! У меня записались триста пятьдесят человек.

– Черт побери! Это много.

– Никак нельзя было не взять. Все хотят идти с Монбаром. Невозможно удержать.

– Что ж, делать нечего, – улыбаясь, сказал Монбар. – Дай мне твой список.

Мигель подал. Флибустьер осмотрелся вокруг и приметил агента Компании, которого удержало любопытство и который остался, чтобы присутствовать при наборе.

– Милостивый государь, – вежливо сказал ему Монбар, – вы, кажется, агент Компании?

– Да, – ответил агент, поклонившись, – имею такую честь.

– Если так, позвольте попросить вас оказать мне одну услугу.

– Говорите, я буду очень рад помочь вам.

– Милостивый государь, мы с моими товарищами люди не ученые, лучше управляемся с топором, чем с пером. Не будете ли вы так любезны на несколько минут послужить мне секретарем и написать договор о разделе добычи, который я буду иметь честь вам продиктовать и который мои товарищи потом подпишут.

– Очень рад, что вы удостаиваете меня своим доверием, – сказал агент, поклонившись.

Он сел за стол, взял бумагу, приготовил перо и принялся ждать.

– Тишина, господа! – воскликнул кавалер де Фонтенэ, шепотом перекинувшись несколькими словами с Монбаром.

Все разговоры тотчас прекратились, и немедленно воцарилось глубокое молчание. Де Фонтенэ продолжал:

– Экспедиция флибустьеров, состоящая из, двух бригантин и одного люгера, выйдет с острова Сент-Кристофер под командой Монбара, которого я назначаю именем его величества короля Людовика Четырнадцатого командующим эскадрой в чине адмирала. Эта экспедиция, цель которой остается в секрете, состоит из трехсот пятидесяти отборных флибустьеров. Капитанами кораблей назначаются трое: Мигель Баск, Уильям Дрейк и Жан Давид; им приказано во всем руководствоваться приказаниями, которые они получат от адмирала. Каждый капитан сам назначит офицеров своего экипажа. Теперь, – обратился губернатор к Монбару, – продиктуйте договор.

Флибустьер поклонился и, обратившись к агенту Компании, который ждал, подняв и голову, и перо, спросил:

– Вы готовы?

– Я жду ваших приказаний.

– Пишите, я диктую.

Никогда экспедиция не выходила из гавани, не составив заранее договора о разделе добычи. Этот, так называемый фрактовый, или фартовый, договор, где права каждого строго оговариваются и неукоснительно соблюдаются, служит законом этим людям, которые, хотя с ними трудно было справиться на суше, без ропота покорялись самым строгим требованиям флотской дисциплины. Как только они ступали ногой на корабль, вчерашний капитан, сделавшийся сегодня матросом, без ропота покорялся своему подчиненному положению, продолжавшемуся только во время компании и кончавшемуся по возвращении, когда каждый член экспедиции вновь оказывался в равных со всеми правах.

Мы дословно приводим сей необычный фартовый договор, потому что по этому подлинному документу читатель легче поймет важность и значимость предстоящего флибустьерам дела. Монбар продиктовал то, что было необходимо, спокойным голосом, среди благоговейного молчания присутствующих, которое лишь изредка прерывали крики одобрения.

Договор командующего эскадрой адмирала Монбара, капитанов Мигеля Баска, Уильяма Дрейка, Жана Давида с Береговыми братьями, подчинившимися им по доброй воле.

Командующий эскадрой будет иметь право на получение ста долей.

Каждый капитан получит двадцать долей.

Каждый «брат» получит четыре доли.

Эти доли будут считаться после того, как доля короля будет взята из всей добычи.

Хирурги, кроме своей доли, получат по двести пиастров в возмещение затрат на лекарства.

Плотники, кроме своей доли, будут иметь право на вознаграждение за свой труд, каждый – по сто пиастров.

Всякое неповиновение будет наказано смертью, несмотря на имя и звание того, кто окажется виновным.

Братья, отличившиеся во время экспедиции, будут награждены следующим образом:

тот, кто собьет неприятельский флаг с крепости и водрузит флаг французский, будет иметь право, кроме своей доли, на пятьдесят пиастров;

тот, кто возьмет в плен неприятеля, кроме своей доли, получит по сто пиастров за каждого;

гренадеры за каждую гранату, брошенную в крепость, получат по пять пиастров;

тот, кто захватит в сражении неприятельского офицера, будет вознагражден, если он рисковал своей жизнью, лично командующим эскадрой.

Сверх того причитаются, кроме доли, премии раненым и изувеченным:

за потерю обеих ног – полторы тысячи экю или пятнадцать невольников, по выбору изувеченного, если невольников окажется достаточное количество;

за потерю обеих рук – тысячу восемьсот пиастров или восемнадцать невольников, по выбору;

за одну ногу, безразличия, правую или левую, – пятьсот пиастров или пять невольников;

за потерю одного глаза – сто пиастров или одного невольника;

за одну руку, безразличия, правую или левую, – пятьсот пиастров или пять невольников;

за оба глаза – две тысячи пиастров или двадцать невольников;

за один палец – сто пиастров или одного невольника;

если кто-нибудь будет опасно ранен в тело, тот получит пятьсот пиастров или пять невольников.

Разумеется, все эти награды будут вычтены из всей добычи перед разделом долей.

Всякий неприятельский корабль, взятый в море или на рейде, будет разделен между всеми членами экспедиции, если только он не будет оценен более десяти тысяч экю, – в таком случае тысяча экю будет вычтена и дана экипажу корабля, который подошел к нему первым; экспедиция выкинет французский флаг, кроме того, командующий эскадрой выкинет на большой мачте трехцветный флаг – синий, белый и красный.

Ни один офицер или моряк, участвующий в экспедиции, не может оставаться на берегу без позволения командующего эскадрой, под страхом быть объявленным дезертиром и преследуемым за бегство.

Когда этот последний пункт договора, который, так же как и предшествующие, все выслушали в глубоком молчании, был записан агентом Компании, Монбар взял документ и зачитал его целиком громким, внятным и звучным голосом.

– Согласны вы с этим договором, братья? – спросил он флибустьеров.

– Да! Да! – закричали они, размахивая шляпами. – Да здравствует Монбар! Да здравствует Монбар!

– И вы клянетесь, как клянемся я и мои офицеры, повиноваться без ропота и строго исполнять все пункты этого договора?

– Клянемся! – вновь воскликнули все.

– Хорошо, – продолжал Монбар, – завтра на восходе солнца начнется отправка на корабли. Все должны быть на своих местах до десяти часов утра.

– Будем.

– Теперь, братья, позвольте вам напомнить, что каждый из вас должен быть вооружен ружьем и саблей, иметь мешок с пулями и по крайней мере три фунта пороха. Повторяю вам, что экспедиция, предпринимаемая нами, очень важна, и вы должны не забыть выбрать себе матросов, чтобы они помогали вам в случае болезни или ран, и завещали вам свою долю в добыче, которая без этой предосторожности достанется королю. Поняли ли вы меня, братья? Воспользуйтесь как хотите несколькими часами свободы, которые еще остаются у вас, но не забудьте, что завтра на рассвете я жду вас на судах.

Флибустьеры ответили громкими криками и вышли из-под навеса, где остались только губернатор, Монбар, его капитаны и новый работник из Олоне, которого Монбар купил несколько часов тому назад и который вместо того, чтобы печалиться, казался, напротив, очень доволен всем, что происходило вокруг.

– Больше у меня распоряжений для вас нет, господа, – сказал Монбар, – вы знаете так же хорошо, как и я, что нужно делать. Киньте между собой жребий, потом отправляйтесь на корабль, осмотрите все и приготовьтесь сняться с якоря по первому сигналу; вот единственное приказание, которое я должен вам отдать… Ступайте.

Три капитана поклонились и тотчас ушли.

– Ах! – с сожалением заметил кавалер де Фонтенэ. – Любезный Монбар, я никогда не могу смотреть на приготовления к экспедиции без зависти и печали.

– Вы сожалеете о жизни авантюристов? Я понимаю это чувство, хотя каждая экспедиция увеличивает ваше богатство.

– Что мне до этого? Не думайте, что мною движет корысть; мои мысли гораздо возвышеннее… Впрочем, теперь не время разговаривать об этом. Отправляйтесь, и если вы будете иметь успех, в чем я лично не сомневаюсь, мы, может быть, сойдемся с вами и тогда вдвоем предпримем экспедицию, о которой долго будут говорить.

– Я буду очень рад, – ответил флибустьер, – иметь такого товарища; ваши необыкновенные заслуги и непоколебимое мужество станут порукой нашему успеху. Я всегда готов исполнить любое ваше приказание, если только Богу будет угодно, чтобы я и на этот раз добился успеха и вернулся целым и невредимым из предстоящей экспедиции.

– До свидания! Желаю вам удачи.

– Благодарю вас.

Так, разговаривая, они вышли из сарая, пожали друг другу руки и после прощального поклона разошлись в разные стороны. Флибустьер в сопровождении своего нового работника направился к дому. В ту минуту, когда он выходил из города, к нему подошел какой-то человек и поклонился.

– Чего вы от меня хотите? – спросил авантюрист, бросив на него проницательный взгляд.

– Сказать вам одно слово.

– Какое?

– Вы капитан Монбар?

– Вы, должно быть, не здешний, если задаете мне такой вопрос.

– Это не имеет значения, отвечайте.

– Я капитан Монбар.

– Вам письмо.

– Письмо, мне? – переспросил Монбар с удивлением.

– Вот оно, – проговорил незнакомец, подавая Монбару письмо.

– Давайте.

– Ну все, теперь данное мне поручение исполнено, прощайте.

– Но позвольте мне в свою очередь сказать вам одно слово.

– Говорите.

– От кого это письмо?

– Я не знаю, но, прочтя это письмо, вы, вероятно, узнаете.

– Да, это правда.

– Стало быть, я могу идти?

– Никто вам не мешает.

Незнакомец поклонился и ушел. Монбар распечатал письмо, быстро пробежал глазами и побледнел, потом прочел опять, но на этот раз медленно и как бы взвешивая каждое слово. Через минуту он как будто решился и, обернувшись к своему работнику, стоявшему неподвижно в нескольких шагах, сказал:

– Подойди. Ты матрос?

– Матрос, и, я думаю, искусный.

– Хорошо, ступай за мной.

Флибустьер поспешно вернулся в город и направился к морю. Он как будто искал чего-то. Через минуту мрачное выражение его физиономии прояснилось. Он заметил тонкую и легкую пирогу, выброшенную на берег.

– Помоги мне столкнуть эту пирогу в море, – приказал он работнику.

Тот повиновался. Как только пирога оказалась в воде, Монбар впрыгнул в нее, сопровождаемый своим работником, и, схватив весла, они стремительно удалились от берега.

– Поставь мачту, чтобы мы могли распустить парус, – велел Монбар.

Ничего не отвечая, Олоне сделал, что ему было приказано. В одно мгновение парус был распущен, и легкая пирога полетела по волнам.

Долго они плыли таким образом, не обмолвившись ни единым словом, и, оставив далеко за собой корабли, вышли с рейда.

– Ты говоришь по-испански? – внезапно спросил Монбар работника.

– Как уроженец Старой Кастилии, – ответил тот.

– Ага! – сказал Монбар.

– Это легко объяснить, – продолжал Олоне, – я ходил с байонцами и басками на ловлю китов и несколько лет занимался контрабандой на испанском берегу.

– Ты любишь испанцев?

– Нет, – отвечал Олоне, нахмурив брови.

– Верно, у тебя есть на то причина?

– Есть.

– Можешь мне сказать?

– Почему бы и нет?

– Так говори.

– У меня было свое судно, на котором я занимался контрабандой. Я трудился шесть лет, чтобы скопить сумму, необходимую на покупку этого судна. Однажды, когда я старался провезти запрещенный товар, меня захватил испанский таможенный люгер, судно мое пошло ко дну, мой брат был убит, я сам опасно ранен и попал в руки к испанцам. Вместо того, чтобы перевязать мои раны, они отдубасили меня палками и оставили лежать замертво на месте. Думая, без сомнения, что я умер, они забыли про меня. Мне удалось при помощи хитрости, выстрадав неописуемые мучения, голод, холод, усталость и тому подобное, что было бы слишком Долго перечислять, наконец пробраться за границу и отдышаться на французской земле. Я был свободен, но мой брат погиб по милости испанцев. Вот и вся моя история. Как она вам?

– Печальна, мой милый… Стало быть, тебя привела к нам ненависть, а не только желание обогатиться?

– Ненависть в особенности.

– Хорошо! Садись на мое место и правь, а я пока кое-что обдумаю. Мы идем к Невису; держи курс на юго-восток, вон к тому мысу.

Олоне сел на руль, Монбар закутался в плащ, надвинул шляпу на глаза, опустил голову на грудь и застыл, неподвижный как статуя. Пирога все плыла, подгоняемая ветром.

XVIII
Ниев

Невис отделен от острова Сент-Кристофер каналом всего в полмили шириной. Этот очаровательный остров, плодородие которого замечательно, возник, по всей вероятности, в результате вулканического взрыва. Об этом говорит кратер, содержащий горячий источник с водой, сильно пропитанной серой. Издали он имеет вид обширного конуса, и в действительности весь остров – не что иное, как очень высокая гора, подножие которой омывается волнами. Склоны этой горы, сперва отлогие, становятся мало-помалу крутыми, растительность исчезает, а вершина, покрытая снегом, теряется в облаках.

Во время высадки испанцев на Сент-Кристофер много флибустьеров искали приюта на этом острове. Некоторые, прельстившись живописными видами, окончательно поселились там и начали разводить плантации, правда немногочисленные и слишком отдаленные одна от другой, для того чтобы обитатели могли помогать друг другу в случае нападения неприятеля; но эти плантации, однако, преуспевали и обещали скоро стать довольно крупными.

Хотя легкая пирога флибустьера неслась, подгоняемая попутным ветром, однако он довольно долго добирался до острова, так как необходимо было войти в пролив и проплыть его во всю длину, прежде чем он мог достичь того места, куда направлялся.

Солнце начинало уже клониться к закату, когда пирога наконец вошла в небольшую песчаную бухту и остановилась.

– Привяжи лодку к берегу, спрячь весла в траве и ступай за мной, – приказал Монбар.

Олоне повиновался с той точностью и с той быстрой понятливостью, которые он показывал во всем.

– Взять мне ружье? – спросил он своего хозяина.

– Возьми, это не повредит, – ответил Монбар, – флибустьер никогда не должен ходить без оружия.

– Хорошо, буду помнить.

Они прошли по едва заметной тропинке, которая от берега шла покато и кончалась узкой эспланадой, посреди которой, недалеко от скалы, была раскинута легкая палатка. У входа в палатку сидел человек, читавший молитвенник. На человеке этом был строгий костюм францисканцев; он казался уже немолодым, был бледен, худощав, лицо его, со строгими чертами отшельника, было умным и кротким. При звуке тяжелых шагов авантюристов он живо поднял голову, и печальная улыбка мелькнула на его губах. Поспешно закрыв книгу, он встал и сделал несколько шагов навстречу пришедшим.

– Господь да будет с вами, дети мои, – сказал он по-испански, – если вы пришли с чистыми намерениями; если нет – да внушит Он вам чистые мысли.

– Отец мой, – сказал флибустьер, отвечая на его поклон, – я тот, кого флибустьеры на острове Сент-Кристофер называют Монбаром Губителем; намерения мои чисты. Приехав сюда, я исполнил ваше желание видеть меня, если вы действительно фрей Арсенио Мендоса, тот, кто несколько часов тому назад прислал мне письмо.

– Я действительно тот, кто вам писал, сын мой, меня зовут фреем Арсенио Мендосой.

– Если так, говорите, я готов выслушать вас.

– Сын мой, – произнес монах, – то, что я хочу вам сообщить, чрезвычайно важно и касается только вас; может быть, лучше было бы выслушать вам это одному.

– Я не знаю, о каких важных вещах хотите вы сообщить мне, отец мой; в любом случае знайте, что этот человек – мой работник и обязан быть глух и нем, если я ему прикажу.

– Хорошо, я буду говорить при нем, если вы этого требуете, но повторяю, нам лучше остаться одним.

– Пусть будет по-вашему… Удались отсюда, но встань так, чтобы я мог тебя видеть, – обратился Монбар к работнику.

Олоне отошел на сто шагов и оперся на свое ружье.

– Неужели вы опасаетесь какой-то измены со стороны бедного монаха? – сказал францисканец с печальной улыбкой. – Это значило бы предполагать во мне намерения очень далекие от моих мыслей.

– Я ничего не предполагаю, отец мой, – резко ответил флибустьер, – а только имею привычку остерегаться, находясь лицом к лицу с человеком вашей нации, духовным или светским.

– Да-да, – сказал монах печальным голосом. – Вы питаете неумолимую ненависть к моей несчастной родине, поэтому вас и называют Губителем.

– Какие бы чувства я ни испытывал к вашим соотечественникам, какое бы имя ни дали они мне, я полагаю, вы не для того пригласили меня сюда, чтобы обсуждать со мной этот вопрос.

– Действительно, не по этой причине, вы правы, сын мой, хотя, может быть, я и об этом мог бы сказать вам многое.

– Должен заметить вам, отец мой, что время уходит, – я не могу оставаться здесь долго, и если вы не поспешите объясниться, к величайшему моему сожалению я вынужден буду вас покинуть.

– Вы будете сожалеть об этом всю жизнь, сын мой, будь она даже так продолжительна, как жизнь патриарха.

– Может быть, хотя я очень в этом сомневаюсь. Из Испании я могу получить только неприятные известия.

– Не исключено. Во всяком случае, вот что я должен сообщить вам…

– Я вас слушаю.

– Как вам подсказывает моя одежда, я монах францисканского ордена.

– По крайней мере, внешне, – сказал флибустьер с иронической улыбкой.

– Вы сомневаетесь в этом?

– Почему бы мне не сомневаться? Разве вы первый испанец, который не побоялся осквернить святую одежду для того, чтобы удобнее было шпионить за нами?

– К несчастью, ваши слова справедливы, это случалось слишком часто… Но я действительно монах.

– Я вам верю, пока не получу доказательств противного; продолжайте.

– Я духовник многих знатных дам на острове Эспаньола. Среди них одна, молодая и прекрасная, недавно приехавшая на острова со своим мужем, по-видимому погружена в неизбывную печаль.

– А-а! Но чем же я могу помочь, отец мой, позвольте вас спросить?

– Я не знаю; только вот что произошло между этой дамой и мной… Дама эта, как я вам уже говорил, молодая и прекрасная, благотворительность и доброта которой неисчерпаемы, проводит большую часть времени в своей молельне на коленях перед образом Божьей Матери и молится со слезами и рыданиями. Невольно заинтересованный этой искренней и глубокой горестью, я несколько раз, пользуясь правом, которое мне дает мое звание, старался проникнуть в это истерзанное сердце и вызвать в моей духовной дочери доверие, которое позволило бы мне подать ей утешение.

– И вам, конечно, не удалось, отец мой?

– Нет, не удалось.

– Позвольте заметить вам, что до сих пор я не вижу в этой истории, очень печальной, но похожей на историю многих женщин, ничего интересного для меня.

– Подождите, сын мой.

– Продолжайте.

– Однажды эта дама показалась мне печальнее обычного. Я удвоил усилия, чтобы уговорить ее открыть мне свое сердце. Побежденная моими просьбами, она сказала мне слова, которые я передаю вам буквально: «Отец мой, я несчастное существо, бесчестное и низкое, страшное проклятие тяготеет надо мной. Один человек имеет право знать тайну, которую я напрасно стараюсь подавить в моем сердце; от этого человека зависит мое спасение. Он волен осудить меня или простить, но каков бы ни был его приговор, я без ропота покорюсь его воле и буду считать себя счастливой, если любой ценой искуплю преступление, в котором я виновна».

Пока монах произносил эти слова, лицо флибустьера, и без того бледное, помертвело, судорожный трепет пробежал по его телу, и, несмотря на все его усилия казаться спокойным, он был вынужден прислониться к одному из кольев палатки, чтобы не упасть.

– Продолжайте, – сказал он хриплым голосом. – И эта женщина назвала вам этого человека?

– Назвала, сын мой. «Увы! – сказала она мне. – К несчастью человек, от которого зависит моя участь, самый непримиримый враг моего народа. Это один из главарей тех свирепых флибустьеров, которые поклялись вести против Испании беспощадную войну. Я с ним никогда не встречусь, разве только в каком-нибудь сражении или в разграбленном городе, сожженным по его приказанию. Словом, человек, о котором я вам говорю, не кто иной, как страшный Монбар Губитель».

– А-а! – прошептал флибустьер прерывающимся голосом, крепко прижимая руку к груди. – Она так сказала?

– Да, сын мой, она произнесла эти слова.

– И тогда?…

– Тогда, сын мой, я, бедный монах, пообещал ей отыскать вас, где бы вы ни были, и повторить вам ее слова. Я должен был опасаться только смерти, стараясь увидеться с вами; я давно уже принес Богу в жертву мою жизнь.

– Вы поступили как человек с благородным сердцем, монах, и я благодарю вас за ваше доверие ко мне. Вам нечего больше прибавить к сказанному?

– Есть, сын мой. Когда эта дама увидела, что я решился пренебречь всеми опасностями, чтобы отыскать вас, она добавила: «Ступайте, отец мой, верно Бог сжалился надо мной и вдохновил вас в эту минуту. Если вы сумеете добраться до Монбара, скажите ему, что я должна вверить ему тайну, от которой зависит счастье его жизни, но пусть он поторопится, если захочет узнать: я чувствую, что дни мои сочтены и скоро я умру!»

Наступило минутное молчание. Монбар в волнении ходил взад и вперед с опущенной головой; временами он останавливался, гневно топал ногой, после чего вновь принимался ходить и бормотал вполголоса бессвязные слова. Вдруг он остановился перед монахом и пристально посмотрел ему в глаза.

– Вы сказали мне не все, – произнес он.

– Извините меня, сын мой, все, до последнего слова.

– Однако есть одна важная подробность, которую вы, вероятно, забыли, потому что умолчали о ней.

– Я не понимаю, о чем вы, сын мой, – отозвался монах.

– Вы забыли сказать мне имя и звание этой женщины, отец мой.

– Да, правда, но это не забывчивость с моей стороны. Действуя таким образом, я руководствовался отданными мне приказаниями. Эта дама умоляла меня не говорить вам о ее имени и звании, она сама хочет открыть вам и то и другое. Я поклялся ей умолчать об этом.

– Ага! – гневно вскричал флибустьер. – Так вы дали клятву?!

– Да, сын мой, и сдержу ее во что бы то ни стало, – твердо ответил монах.

Флибустьер нервно рассмеялся.

– Вам, вероятно, не известно, – сказал он, – что мы, негодяи, как нас называют ваши соотечественники, знаем удивительные секреты, позволяющие развязывать самые непокорные языки, а вы находитесь в моей власти!

– Я нахожусь в руках Бога, сын мой! Что ж, попытайтесь, я бедный, беззащитный человек, я не могу сопротивляться вам, пытайте же меня, если хотите, но знайте, что я умру, не изменив своей тайне.

Монбар устремил сверкающий взгляд на монаха, который продолжал спокойно стоять перед ним, но через минуту, с гневом ударив себя полбу, вскричал:

– Я сошел с ума! Что мне за нужда до этого имени, разве я его не знаю? Послушайте, отец мой, простите мне то, что я сказал; гнев ослепил меня. Свободным пришли вы на этот остров, свободным и покинете его. Клянусь вам в этом, а я, так же как и вы, не имею привычки нарушать данные мной клятвы, каковы бы они ни были.

– Я знаю это, сын мой, мне не за что вас прощать. Я вижу, что горесть помрачила ваш рассудок, и сожалею об этом, потому что предчувствую: Господь выбрал меня для того, чтобы сообщить вам горестную весть.

– Да, это правда. Я не искал эту женщину, я старался ее забыть, она сама ищет встречи со мной! Хорошо, Господь нас рассудит; она требует, чтобы я увиделся с ней, – прекрасно, я пойду к ней! Но пусть она винит только себя в ужасных последствиях нашего свидания… Однако я еще согласен оставить ей путь к спасению. Когда вы возвратитесь к ней, уговорите ее не стараться больше искать встречи со мной. Вы видите, что у меня все еще есть в глубине сердца остатки сострадания к ней, несмотря на то, чтоона заставила меня вытерпеть; но если, несмотря на ваши просьбы, она будет настойчиво искать возможности встретиться со мной, тогда… да будет ее воля, я отправлюсь на свидание, которое она мне назначит!