355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Гусейн Аббасзаде » Просьба » Текст книги (страница 5)
Просьба
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 00:18

Текст книги "Просьба"


Автор книги: Гусейн Аббасзаде



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Капитан Тахмазов грозил продавцу пальцем, а продавец оправдывался и при этом не смотрел в лицо участковому, стоял с опущенной головой, словно капитан Тахмазов лежал перед ним на спине и он, наклонившись, доказывал ему, что ни в чем не виноват. А люди, стоявшие в очереди, нервничали, ворчали: участковый отрывает продавца от работы, время идет, а они стоят тут под солнцем. Что толку спрашивать порядок с одного? Если бы капитана черт не принес, продавец уже отпустил бы трех-четырех человек.

Жена дядюшки Аждара-инвалида Хырдаханум тоже стояла в очереди. Увидев Бахмана с Афет, она тотчас, оскалив зубы, прямо-таки впилась в них глазами, в то время как Бахман и Афет ее не видели. Бахман совсем забыл, что ходит с наклейкой над бровью, и, только увидев у палатки капитана Тахмазова, вспомнил про это, а вспомнив, подумал и о том, что сделал участковый уполномоченный с тем актом, который составил. Может, уже посадил недостойного сына Гани-киши? Хорошо, если бы Алигулу схватили за ворот, старик хоть на какое-то время освободится от его лап.

Между тем участковый Тахмазов собрался наконец уходить и, уходя, сказал продавцу:

– Запомни, в последний раз предупреждаю!

Решительность капитана Тахмазова, его непримиримость ко всякого рода нарушениям порядка поправилась Бахману, да и не только ему; в очереди одобрительно зашумели: прав капитан, еще немало людей, с которыми надо говорить именно так, а не иначе.

Продавец, ворча, прошел за прилавок. Наполнив луком совок, пальца на два наполненный грязью, он вытряхнул лук в глубокую посудину и, не дав стрелке весов успокоиться, высыпал его в сумку покупательнице. Было ясно, что он недовесил, но спорить с ним никто не стал – лук был хороший, хотя и с мусором, и намного дешевле, чем на базаре, так что и при недовесе выгоднее было купить его тут, в палатке… Подходила очередь Хырдаханум, и та крикнула Афет:

– Ай соседка, послушай-ка…

Она что-то шепнула подошедшей Афет, а та, обернувшись к Бахману, пояснила:

– Хырдаханум-хала советует мне тоже купить этого луку. Встанешь, говорит, впереди меня и купишь, твоя мать хотела такой лук купить. Я побегу домой за деньгами, возьму корзину и вернусь. – Пойдем, – сказал Бахман.

У входа в тупик стояли и о чем-то толковали соседские парни. Одного из них называли «Импортный Наджаф», Бахман его знал.

А познакомились они в первый день нового учебного года. Бахман после занятий шел домой. На их улице было три похожих друг на друга тупика. Чтобы не ошибиться, Бахман, еще не освоившийся в городе, внимательно разглядывал номера тупиков. Найдя свой тупик, он заметил, что какой-то модно одетый длинноволосый парень заглядывает в открытые ворота их двора и отступает. Увидев Бахмана, парень обрадовался: «Вы здесь живете?» Вслед за этим парень спросил: «А в каком доме живет Импортный Наджаф?» – «Как это – импортный? – удивился Бахман. – Товар называют импортным, а разве можно о человеке сказать „импортный“?» – «Ну что ты удивляешься? – спросил парень. – Не знаешь Наджафа? Он импортные сигареты продает… Лысый такой, толстый… Неужели не знаешь, о ком говорю?» Бахман молчал, и парень сказал: «Не бойся, я ведь не в органах работаю, от меня ему вреда не будет». – «Я не боюсь, но я тут человек новый, никого пока не знаю, и Импортного Наджафа тоже». И как раз в этот момент из угловой двери тупика вышел полный мужчина. Длинноволосый, кивнув в его сторону, сказал Бахману:

– Вот он. Про этого Наджафа я и спрашивал.

– Я тут, – сказал Импортный Наджаф, здороваясь с парнем. – Что нужно?

Модно одетый парень сказал:

– «Мальборо».

– Сколько?

– Один блок.

– Пожалуйста, возьми. – И Импортный Наджаф повернулся к Бахману: – А тебе каких?

– Я не курю.

– Не куришь и не пьешь, так зачем же живешь? – насмешливо спросил Импортный Наджаф.

Бахман, не ответив, вошел в свой двор.

Одно окно квартиры тетушки Гюляндам выходило как раз в тупик. Бахман выглянул на улицу в тот момент, когда Импортный Наджаф, вручив модно одетому парню блок папирос, пересчитывал деньги. «Кури на здоровье», – напутствовал он длинноволосого. Клиентов у Импортного Наджафа было много, и всех их он напутствовал этими словами: «Кури на здоровье». И хотя Импортный Наджаф работал всего-навсего ночным сторожем, Бахман больше не удивлялся тому, что серые «Жигули», стоявшие под брезентом перед угловой дверью тупика, принадлежат Наджафу. Потом он узнал, что Импортный Наджаф и на работу не ходит: числится сторожем, а зарплату получает кто-то другой, и этому другому Импортный Наджаф еще доплачивает. Гюляндам-хала очень хвалила Наджафа: уважительный парень, знает, как вести себя со старшими и с младшими. Бахман и сам в этом убедился: ведь где ни встретишься с Наджафом – первым здоровается, чуть что – предлагает свои услуги и помощь.

Когда Бахман и Афет проходили мимо собравшихся у входа в тупик парней, те перебросились какими-то замечаниями, а один, с явной целью задеть, громко сказал: «Ада, посмотрите только на этого чушку! Правду говорят: поздно пришел, да быстро выучился. Смотри, какую девчонку у нас из-под носа заграбастал!» В ответ послышался голос неизвестно откуда появившегося Импортного Наджафа. «Заткнись! – прикрикнул он на бездельника. – Они соседи, вот и идут вместе. А если даже и увел парень девчонку у вас из-под носа, то что ж такого? Сумел значит, молодец!» – «А я вот тоже ей сосед, – сказал кто-то, – а разве пойдет со мной Афет?» На это Импортный Наджаф ответил: «Это личное дело девушки, захочет – пойдет, не захочет – и не взглянет».

Бахман и Афет слышали весь этот разговор. Афет вся сжалась от страха, а Бахман рассвирепел, повернулся, чтобы преподать урок тому, кто назвал его чушкой, но Импортный Наджаф уже заткнул рот этому пустомеле…

Во дворе Афет и Бахман попрощались, не глядя друг на друга.

Гюляндам-хала, заметив, что Бахман избавился от повязки, сказала:

– Пусть наступит день, когда ты и этот лоскуток оторвешь и выбросишь, ай Бахман!

Бахман присел на корточки рядом с Гюляндам, перебиравшей лук.

– Помочь вам?

– Этого еще не хватало! Зачем тебе руки пачкать? Но повесить это на гвоздь – дело мужское, тут ты должен будешь помочь.

– Помогу, Гюляндам-нене.

Бахман прошел на веранду, глянул во двор: как там Афет пройдет снова мимо парней? Все они положили глаз на нее. Жаль, он не видел лица того парня, который нес им вслед всякую чепуху! Узнать бы, что за человек! Из всех, кого ему до сих пор удалось увидеть и узнать в лицо, более или менее симпатичным казался Импортный Наджаф. Как он слышал, торговец сигаретами был женат, но Бахман еще ни разу не видел его с женой.

– Гюляндам-нене, – донесся со двора голос Афет, – я иду за луком. У Хырдаханум уже очередь подходит, она меня пропускает вперед.

– А что, она снова покупает лук? Уже целую гору накупила. Впрочем, одернула себя старуха, – семья у нее, на зиму запасает.

Афет ушла.

Бахман спустился во двор.

– Дайте мне сумку, Гюляндам-хала, я тоже пойду куплю для вас лук.

– Я уже двадцать кило купила, хватит до весны. Если уж очень хороший когда попадется, буду подкупать понемногу. Я ведь не Хырдаханум. Вот жадина! На что ей столько луку?! Да, семья, по ведь не пятьдесят душ! Да ведь и лук вместо хлеба есть не станешь…

Хитрость Бахману не удалась – он был уверен, что Гюляндам его предложению обрадуется, да еще спасибо скажет, а ничего подобного не случилось. И, огорченный, он снова неохотно поднялся на веранду, хотя все его мысли были с Афет и он думал, что скажет на этот раз вслед девушке тот наглец, что задел их у входа в тупик?! Не обидит ли? Не заденет ли? Нет, пожалуй, не посмеет.

VII

Уже три дня, как Бахман ходил на занятия; все пришло в норму; друзья-приятели, увидев его с пластырем на лбу, поинтересовались, что случилось, – он сказал, что поскользнулся па арбузной корке, упал, рассек бровь; кто-то поверил, а кто и нет, но дальше об этом не распространялись; лейкопластырь ему в поликлинике сняли, ссадина неожиданно быстро затянулась, но след остался, и Бахман, никогда раньше в зеркало особенно не заглядывавший, теперь, подобно девице, то и дело разглядывал свое лицо и изучал шрам. «Не дай бог человеку увидеть свою рану», – говаривала бабушка, и точно: всегда о ней человек станет думать и всю жизнь на нее оглядываться… Вообще Гюльгяз-нене много чего знала, настоящий кладезь мудрости. Иногда она употребляла такие словечки и выражения, что нарочно не придумаешь; взрослея, Бахман все чаще их вспоминал, удивляясь их необычайной точности и правоте. Таких выражений, пожалуй, не найдешь и в изречениях великих людей, ученых, философов и поэтов, собранных в книге, которую недавно купила Афет. Если поискать, то в городах и селах найдется немало стариков и старушек, которые, как Гюльгяз-нене, хранят в памяти, да и сами создают такие речения, которые достойны людей великих. Сказанные выдающимся человеком, эти истины печатались бы, повторялись и толковались на тысячу ладов, а кто принимает во внимание мудрость, высказанную неграмотной старушкой?

Бахман еще раз заглянул в зеркало. Пожалуй, со временем шрам сгладится. Правда, не было бы счастья, да несчастье помогло: благодаря дебошу, устроенному Али-гулу. Бахман познакомился с Афет. Вот уже сколько дней он переживал встречу с ней в книжном пассаже, вспоминал, как они вместе шли по городу, и мечтал, чтобы такие нечаянные встречи повторялись. Не раз он после того дня сталкивался с Афет у ворот; обычно Афет куда-то торопилась, они только здоровались, и все, словом обмолвиться не удавалось. Хырдаханум, вечно тврчавшая во дворе, всегда если не двумя, то одним глазом поглядывала на них, так что Бахман побаивался задержать девушку, спросить ее о чем-нибудь. Возможно, если бы он заговорил с Афет, Хырдаханум и не придала бы этому дурного смысла, да и почему она должна была придавать всякому слову дурной смысл, ведь они соседи, живут в одном дворе, мало ли о чем друг друга спросить могут, но Бахман и стеснялся, и опасался заговорить с Афет, а с другой стороны, он опасался, как бы она не обиделась на него, – ведь шли вместе, о многом говорили, а теперь только кивают друг другу при встрече, и все…

Сегодня, простояв в институтской библиотеке в очереди за учебниками, он пришел домой позднее обычного; Гюляндам дома не оказалось, куда-то ушла. Он отпер дверь своим ключом и прямо перед дверью увидел большую корзину, прикрытую куском полотна, а поверх него – конверт. Он положил на подоконник фунтовый замок и взял письмо. «Для Бахмана» – это рука матери. Очередная посылка из дому. Интересно, кто привез? Очень хотелось увидеть посланца из родной деревни, поговорить, узнать, как дела в районе, как живут родные. Мать в каждом письме уверяла, что у них все в порядке, живы-здоровы, просила не беспокоиться. Но поговорить с приехавшим из района – совсем иное дело, все равно что самому дома побывать. Ведь он уже второй месяц живет в городе, а с тех пор как уехал, все три прошло. Целая вечность! За это время, наверное, многое переменилось, много событий произошло, а Бахман о них ничего не знает.

Он прочел письмо. Мать сообщала, как всегда, что дома все хорошо и что она посылает ему фрукты с соседом, Ядуллой-киши.

Бахман хорошо знал спекулянта Ядуллу: одна нога в Баку, другая – в районе. Ядулла скупал по дешевке фрукты у соседей и продавал их в городе втридорога. Значит, так велико было желание матери побаловать сына, что не пренебрегла она и услугами спекулянта. И чего только она не напихала в корзину! Яблоки, сливы, персики и его любимый виноград «алвани», который в одних местах называют «пестрым», а в других – «козьи соски». Бахман сразу съел кисть винограда. Никогда виноград не казался ему таким вкусным, – наверное, потому, что ел он его вдали от дома. Ел и видел, как он сам срывает его с лозы; покойный отец увил лозой высокие акации вдоль ограды, а остальное сделала сама лоза – стеной поднялась вокруг дома, хочешь – с земли доставай и ешь, хочешь – с любого дерева…

Затем он не удержался, съел несколько крупных персиков, тоже необыкновенно вкусных. «Что за вкус у фруктов, если не сам сорвал их с дерева? – говаривала Гюльгяз-нене. – А те фрукты, которые попадают на весы, вообще всякий вкус теряют», – добавляла она. Будь бабушка жива и окажись она сейчас рядом с Бахманом, он бы с ней поспорил, потому что и те фрукты, которые не растил и не сам срывал, тоже вкусны, а если ты далеко от дома, то вкус фруктов и ягод из дому и передать невозможно…

Тук-тук-тук, тук-тук-тук…

Это Гани-киши! Уже сколько дней не слышно было во дворе, как стучит молоток Гани-киши. После той ночной передряги, устроенной его сынком, старик замолк и очень редко показывался во дворе. 'Та горькая и постыдная история в несколько дней изменила старика. Он сгорбился, волосы и борода совсем побелели. Соседей по двору старик избегал. Не зря, видно, в ту ночь он молил аллаха раз и навсегда избавить его от стыда и мучений. Будь на его месте другой отец, он, может быть, молил бы аллаха забрать раз и навсегда недостойных детей. Видно, каким бы негодяем ни был Алигулу, Гани-киши все равно считает его сыном и, наверное, любит. И как он может его не любить, ведь это его собственный, единственный сын! Что делать, если он стал таким жестоким человеком? Кто виноват?

Тук-тук-тук, тук-тук-тук…

А теперь Гани-киши работал. По-прежнему ритмично постукивал молоточком по наковальне, как будто играл хорошо разученную партию на ударном инструменте.

Интересно, что он мастерит сейчас для продажи? Копилку, ведерко или детскую леечку? Сколько раз он должен ударить молоточком, чтобы сделать такую нехитрую вещь? И почем он продает детям эти копилки, ведерки, леечки? Наверное, дешевле, чем в магазин, где этой утвари иногда, правда, днем с огнем не найдешь, а иногда бывает навалом. Конечно, дешевле, иначе и спросу не было бы. И по скольку ударов приходится на одну копейку? Каждый зарабатывает себе на хлеб по-своему. Один сеет его и выращивает, другой растит хлопок, третий добывает нефть, а иной кормится своим разумом, а кое-кто, не утруждая ни голову, ни руки, не сеет, не жнет, а сыт бывает и живет лучше всех, а на тех, кто живет трудом праведным, смотрит как на глупых, темных людей. И в родном районе таких полно, а в Баку их еще больше, только тут они теряются среди массы людей, не так привлекают внимание.

«Хорошо бы угостить старика фруктами. Только уместно ли? Вдруг обидится. Кто я ему? Чужой человек, встрявший не в свое дело, – может, на пользу, а может, во вред старику, – ведь озлобленный Алигулу любой фокус способен выкинуть…»

Дворовые ворота со скрипом отворились. Наверное, это Гюляндам-нене. Нет, это Афет. За хлебом ходила, домой возвращается. Увидев его, улыбнулась. Бахман почувствовал, что его лицо расплывается в ответной улыбке.

Девушка прошла по двору. Бахман лихорадочно засуетился: надо Афет угостить фруктами, наверняка она таких не пробовала. Пусть узнает, какие персики, какой виноград растут у них в районе. Да, но Хырдаханум… Вон она опять с чем-то возится во дворе; она все видит и все по-своему истолкует. Ну что ж, он передаст гостинцы через Гюляндам-нене. И никаких разговоров не будет. Так, положим самые крупные персики, вот эти, вот гроздья винограда… Сюда бы еще гранаты… Но гранатов мать не положила; наверное, еще не поспели, а может, не уродились совсем. Весной гранатовые деревья огнем горели от цветов, и ожидалось, что гранатов будет не меньше, чем в прошлом году, – можно продать, поправить дела. Но май был дождливый, ветреный, весь гранатовый цвет осыпался, так что и четвертой части прошлогоднего урожая в этом году не собрать. Но виноград и персики хорошо уродились, хотя доходами от них все дыры не заткнешь. Так что виноград и персики только для стола. Может, одну-две корзины персиков можно продать перекупщикам, да сколько они дадут за эту пару корзин? На юбочку для малышки не хватит. Да, этот год трудным будет для семьи… Оно бы все ничего, да ведь еще и ему, Бахману, семья должна помогать…

Тук-тук-тук…

Гани-киши усердно стучал деревянным молотком. Старик увлекся, и по веселому ритмичному стуку молоточка чувствовалось, что работа у него наладилась и идет как по маслу.

Снова проскрипели дворовые ворота, одна створка с грохотом ударилась о другую. Так бывало, когда входящие резко отпускали ее, в то время как старожилы всегда аккуратно придерживали. Кто это играет с дверью? Уж не детишки ли из тупика? Иногда они, играя, забегают сюда прятаться. Нет, это не дети, это сосед, моряк Шамиль, с двумя огромными чемоданами. Следом за ним идет молодой парень, тащит в руке две большие картонные коробки. Жена инвалида Аждара Хырдаханум, как всегда, на посту – сейчас она палит бараньи головы и ножки для хаша, и весь двор наполнился тошнотворным запахом жженой бараньей шерсти. И конечно, Хырдаханум первая приветствовала Шамиля:

– Добро пожаловать, Шамиль-гардаш.

– Спасибо, Хырдаханум-баджи! Рад вас видеть. Как поживает братец Аждар? Как дети? Здоровы ли?

– Здоровы, все здоровы, спасибо, за ваше здоровье молят аллаха!

Шамиль расплатился с парнем, тащившим коробки, и стал отпирать свою дверь. А из соседней квартиры на шум и разговор вышла Афет; увидев Шамиля, вся засияла:

– Дядя Шамиль?.. Вы приехали?! Здравствуйте!

– Здравствуй, здравствуй, Афет. – Шамиль пожал девушке руку и, как маленькую, погладил по голове. – Как живешь? Как ученье?

– Все хорошо, дядя Шамиль, все хорошо.

Наблюдая сверху эту встречу, Бахман невольно вспомнил рассказ Гюляндам-нене о безответной любви Шамиля к матери Афет, тете Гури. Зря, наверное, отвергает предложения Шамиля тетя Гури. Чем плох дядя Шамиль? Еще не старый, статный, симпатичный человек… На хорошей должности – помощник капитана корабля, и самое главное – любит тетю Гури. И в доме у него никто лишний под ногами не крутится. Совершенно одинок. Да за такого мужчину и молодая девушка охотно пойдет. Вот вместе с ним кончала десятилетку одна девушка по имени Салтанат. Сначала хотела поехать в Баку, поступать в институт, потом вдруг пронесся слух, что Салтанат вышла замуж и остается в районе. Все заинтересовались: за кого вышла? Оказалось, за вдовца, у которого двое детей. Но он – директор коньячного завода. Ребята-одноклассники не поленились, часа два стояли перед коньячным заводом, чтобы дождаться приезда директора, посмотреть, какой он из себя. Наконец он появился: пузатый, лысый, с отвислой губой, отцу Салтанат ровесник… Шамиля-даи с таким даже сравнить нельзя. Небо и земля! А по всему видно, что и Афет дядя Шамиль нравится: если мать решится выйти за него замуж, дочь возражать не станет. А что ей делать, бедной Афет, она ведь вовсе отцовской ласки не знала, даже отцовского лица не видела. Весь свет для нее сошелся на матери. Шамиль-даи был бы ей хорошим, заботливым отцом!

И вообще какой могучий мужчина! Будь он дома в ту ночь, когда бесчинствовал Алигулу, все могло сложиться иначе. Не позволил бы Шамиль хулигану удрать. Одного-двух ударов такого кулака, как у Шамиля, достаточно, чтобы любой дебошир растерял нахальство. Уж Шамиль то не стоял бы в стороне, не грозил бы подлецу палкой издали, как Аждар. Одно слово – моряк. Они все такие, как на подбор: высокие, широкоплечие. Чему удивляться? Вся их жизнь проходит в море, на чистом морском воздухе. Живи Шамиль все время в Баку, живо поблек бы – тысячи машин отравляют воздух, глушат людей шумом моторов. Куда ни глянь, во дворах, тупиках, переулках – всюду машины. Чем кончится это нашествие машин?

Шамиль той порой вносил вещи в свою квартиру. Афет кинулась помогать. Схватила одну из картонных коробок, но Шамиль сказал:

– Что ты, дочка, сам занесу.

– Да она же легкая, дядя Шамиль!

– Ты лучше зайди ко мне, хочу тебе кое-что сказать.

Афет поднялась на веранду и вскоре вышла оттуда с большой, кофейного цвета маской.

Судя по подарку, Шамиль побывал в какой-то африканской стране. Какой счастливый человек! Мало того, что видит весь свет, по всем морям плавает, еще и зарплату за это получает. Кому не понравится такая работа? Может быть, есть только одно неудобство – приходится покидать дом. Вот он… давно ли расстался с мамой, с родными, а страшно соскучился. А уехал-то всего лишь в Баку, в любой момент можно домой съездить. А у Шамиля большая часть жизни проходит в море. Тоже, наверное, приедается. Сколько можно смотреть в небо или на воду?! Автобусом или поездом, пожалуй, ехать интереснее, видишь разные города, села, леса, долины, холмы. Встречаешь сотни разных людей… Тук-тук-тук…

Гани-киши продолжал работать. За работой он ничего не слышал и не знал о возвращении Шамиля из плавания. А то непременно вышел бы поздороваться. Ведь Гани-киши и Шамиль – давние соседи. Шамиль родился в этом дворе. С Алигулу они ровесники. Наверное, в детстве играли вместе, а может, и дружили. А вот теперь Шамиль был помощником капитана большого корабля, а Алигулу только что вышел из тюрьмы…

В дверь постучали.

– Гюляндам-хала!

Бахман открыл дверь: у порога стоял Шамиль.

– Гюляндам-нене нет дома. Заходите, дядя Шамиль. Шамиль уже переоделся. На нем была белая тенниска с короткими рукавами. Бахман подумал, что морская форма ему больше к лицу, делает его стройнее и моложе.

– Надолго ушла, не знаете? – спросил Шамиль. – Очень хотел повидать Гюляндам-халу.

– Да заходите же, дядя Шамиль. Поздравляю Вас с благополучным возвращением.

– Спасибо, сынок. – Шамиль прошел в комнату, положил па стол небольшой сверток. – Это для тетушки Гюляндам. Уже сколько времени обещал, да все не попадалось, ну а на этот раз нашел.

– Гюляндам-нене скоро должна прийти.

– Отдашь ей это, я потом зайду, поговорю с ней.

– Посидите, дядя Шамиль, отведайте фруктов. Мне из дому прислали… Персики, виноград.

После долгих уговоров Шамиль, решив не обижать парня, взял один персик.

– Спасибо.

– Я знаю, вы чего только там не видали, за границей, но ведь уже сколько времени не пробовали своих фруктов. Возьмите больше, тут много.

И Бахман торопливо свернул из газеты большой кулек, доверху наполнил его персиками и виноградом.

– Ну спасибо, дорогой, только зачем так много?

– Да немного же тут, только попробовать.

В тот день Гюляндам-хала вернулась домой под вечер. Она была во всем черном – от чулок до келагая. Бахман еще не видал ее в таком наряде. С чего это она так оделась?! И глаза заплаканные. Что-нибудь случилось плохое?

Опустившись на табурет перед окном на веранде, она сказала:

– Да удалит аллах беду от нашего дома! У меня был внук, год исполнился как умер… Ездила в Мардакяны; к нему на могилу. В прошлом году, вот в этот же самый день, попал в аварию… Единственный был сын у отца и матери. Появился после шести дочек, ну, они – брат мой и сноха – над ним тряслись. Женили. Только свадьбу сыграли, и вот тебе – беда. Когда несчастный умер, жена беременная ходила. Дочка родилась, а отца уж никогда не увидит. И кто их выдумал, эти проклятые «Джигули»! Вдруг слышу, по опал в аварию, умер. Еще одно несчастье людям на голову!

Когда Гюляндам-хала, переодевшись и умывшись, вернулась в комнату, Бахман положил перед ней на стол бумажный сверток, оставленный Шамилем. Гюляндам распаковала сверток и развернула кусок плотной ткани; по углам и обрезу на паем было написано что-то по-арабски. «Наверное, накидка на телевизор, подумал Бахман. – Но ведь у Гюляндам-нене телевизора нет, и Шамиль об этом знает. Зачем ей такая вещь?»

– Это джанамаз, – разрешила его сомнения Гюлян-дам-хала. – Спасибо ОПамилю. Я уж и забыла о своей просьбе купить мне джанамаз, а он помнил. У нас джанамазы не выпускают, а мой, что еще от покойной бабушки остался, протерся весь, ветхий такой, что под коленями расползается… – Старуха радостно оглядела джанамаз. – Смотри, какой красивый, прямо из рук выпускать не хочется!

Джанамаз действительно был красив, особенно изображение мечети с двумя минаретами было мастерски выполнено.

Гюляндам-хала пошла и принесла старый джанамаз, положила рядом с новым. Кто знает, с каких времен он остался… Но заметно было, что и он в свое время был сделан на совесть; краски уже поблекли, рисунок стерся, но выбрасывать его старуха не собиралась. Она положила в новый джанамаз отполированный от долгого употребления молитвенными камень, аккуратно завернула.

– Немного мне осталось и жить, а этого джанамаза, если аккуратно пользоваться, на три жизни хватит. Дай бог Шамилю здоровья. И чтобы никогда у Него горя не было! Уважил меня, старуху.

Трижды исцеловав джанамаз, она приложила его к глазам и, бормоча молитвы, ушла к себе.

Набожность хозяйки удивляла Бахмана. Но что поделать, в старости люди чаще обращаются к богу, особенно женщины. Гюляндам-нене, бывало, чуть что призывала на помощь аллаха. Когда Бахман, бывало, шел на экзамен по предмету, который не очень твердо знал, бабушка заставляла его пройти под Кораном. Он хромал по английскому и, кажется, в шестом классе начисто срезался. Но молодой педагог пожалел его и выставил ему тройку. Однако бабушка и слышать не хотела о доброте учителя и утверждала, что тройка появилась по милости Корана, да будет она его жертвой!

Почему Гюляндам-хала поцеловала джанамаз? Разве аллах изготовил его на небесах и отправил на землю для своих набожных слуг? Его произвели на ткацкой фабрике в Сирии или какой-нибудь другой стране, и наверняка там кроме джанамазов выпускали и другую продукцию: например, джемпера, жакеты. Для тех, кто их ткал, не было особой разницы между ними и джанамазом. Разве все это не из одного сырья? Почему тогда одна вещь считается обычной, а другая священной?

Старуха, конечно, не ответит на этот вопрос.

Гюляндам-хала вошла в комнату с паспортом в руке:

– Ну, поздравляю тебя, ай Бахман! Избавились мы от обивания жэковских порогов, вписали тебя наконец в домовую книгу. – Она вручила паспорт Бахману. Проверь, все ли там правильно записано? Там такие плуты… Не верится, что вдруг стали такими сознательными. И не знаю уж, что за чудо сотворилось: сами прописали и сами паспорт человеку принесли.

Бахман полистал паспорт.

– Да, Гюляндам-нене, тут все правильно.

– Да я особо и не сомневаюсь… После того как за дело взялся этот парень, участковый, им уж деваться некуда… А то ни в жизнь управдом не прислал бы паспорт на дом. Говорят, новая метла хорошо метет. Этот начальник очень хорошо начал, не сглазить бы, ж пусть до конца так идет, честно. Может быть, он приберет к рукам этих бездельников в тупике. Пожалуй, и Алигулу не вывернется из рук участкового. На этот раз не отвертится, будет наказан. Посадили бы мерзавца на год-два, хоть Гани-киши пожил бы еще какое-то время тихо-спокойно.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю