Текст книги "Большая книга о разбойнике Грабше"

Автор книги: Гудрун Паузеванг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Полиция под боком – но ко всему привыкаешь

Вдруг Грабш перестал храпеть и поднял голову. Хотя в ушах у него росли целые пучки черных волос, слышал он очень хорошо.

И сейчас разбойник слышал такие звуки, от которых мгновенно проснулся: лесники так не рычат, дровосеки так не пыхтят, а люди, которые просто ходят в лес за грибами, так деловито не откашливаются!

– Потуши-ка огонь, Олли, – шикнул он.

– Зачем? Я хочу сварить кофе, – удивилась она. – И нажарить оладьев…

– Сейчас же потуши огонь! – скомандовал он. – Это полиция. Они заметят наш дым!

Олли тут же погасила огонь, забралась в самый темный угол пещеры и сжалась там в дрожащий комочек.

– Да не волнуйся ты, – пробормотал разбойник, – ничего с нами не будет. Походят вокруг часа два-три и уйдут. У них каждый раз одно и то же.

А в лесу уже раздался скрипучий голос из мегафона, и Грабш узнал капитана полиции Фолькера Штольценбрука:

– Сдавайтесь, разбойник Грабш! Мы знаем, что вы здесь. Всякое сопротивление бесполезно. Поднимите руки вверх и выходите вместе с женщиной, которая находится у вас!

– Они имеют в виду меня? – выдохнула Олли. – Какой ужас! Что люди-то скажут?

– Ко всему привыкаешь, – сказал Грабш.

– Ваши разбойные выходки окончены! – вещал громкоговоритель.

– Сперва поймайте нас, – усмехнулся Грабш, достал из шкафа горстку лакричных тянучек, выгреб Олли из ее угла и сказал: – На вот, пожуй. Очень успокаивает. А эти в лесу пусть орут и топают сколько влезет.

– По крайней мере, верните печную дверцу! – гаркнул яростный капитан по громкоговорителю.

– Старый добрый Фолькер, у него вечно одно и то же, – пробормотал Грабш. – В сущности, парень что надо, но слишком быстро выходит из себя…

– А почему он не требует ключи от школы? – поинтересовалась Олли.

– Наверно, сторож подозревает не нас, а школьников, – предположил разбойник.

Случилось то же, что и всегда: троих полицейских засосало в болото. Их крики разносились по всему лесу. Капитан отдавал приказания, в трясину бросили веревки, послышалось «раз-два-взяли!» – потом все стихло.

– А вдруг они там утонут? – причитала Олли. – И все из-за нас!

– Да не волнуйся, – отозвался Грабш, – ни разу еще ни один полицейский не утонул в болоте. Только, бывает, простуду схватят. Спорим, сейчас Штольценбрук вызовет пожарную команду?

Так оно и произошло. Вдали взвыла пожарная сирена, и с каждой секундой звук приближался. Ругань, крики о помощи, приказы, ближнее и дальнее эхо наполнили лес.

– Вот видишь, – объяснил Грабш Олли, – они так суетятся, что про нас напрочь забыли. Вечно одно и то же.

Полиция и пожарные убрались из леса только под вечер. Стало тихо, снова послышалось чириканье птиц.

– Теперь, наконец, можешь жарить оладьи, – постановил Грабш. – Жутко хочется есть!

Олли выползла из-под сена, развела огонь и напекла прекрасных оладьев. Но сама съела только половинку, у нее тряслись руки. Летучие мыши над ней зашевелились и бесшумно заскользили по воздуху.

– Пошли, – сказал Грабш, – посидим немного у болота.

Они уселись среди камышей и осоки, и попы у них тут же промокли. Тогда разбойник принес из пещеры печную дверцу.

– Вот тебе раз, – удивилась Олли и наконец рассмеялась. – Все-таки она пригодилась!

И они уселись на дверцу. Олли прижалась к разбойнику и укуталась его бородой.

– Ох, Ромуальд, – сказала она, – если б я знала, что значит быть женой разбойника, может быть, я бы к тебе и не переехала.

Он осторожно разгреб бороду, чтобы увидеть лицо Олли, и огорченно сказал:

– Я думал, ты меня полюбила.

– Да, полюбила.

– А ведь я от тебя ничего не скрывал.

– Не скрывал. Просто я не подумала как следует. Не сообразила, понимаешь? Я бы еще привыкла к тому, что страшно. Но к несправедливости не привыкну никогда.

– Так ты хочешь бросить меня? – жалобно спросил он.

– Нет, – твердо сказала она, – теперь уж не брошу.

Тогда он издал такой громкий радостный вопль, что эхо прокатилось по всему лесу. Он поднял Олли над головой и закружил.

– Значит, у нас все-таки народятся дети, и мы займем все двенадцать стульев! – вопил он.

– Рано радуешься, – отвечала она. – Хоть я и остаюсь, но тебе придется перемениться.

– Мне? Измениться? – изумился он. – Смотри лучше за собой, чтобы я не изменил тебя.

– Меня не получится! – прокричала Олли ему прямо в большое ухо. – Ни в жизнь!

– Посмотрим, – заулыбался он.

Пузыри на болоте, или Холод на двоих

В эту минуту на болоте что-то глухо булькнуло.

– Жаба, – сказала Олли.

– Это была не жаба, – заметил Грабш, прошелся вдоль болота и там, где булькнуло, сунул руку глубоко в тину и выдернул за волосы человека. Это оказался пожарный, которого, очевидно, еще не успели хватиться. Он выплюнул болотную жижу и отряхнулся, так что грязь полетела у него из ушей, потом сказал «спасибо» за то, что его спасли. В конце концов он восемь раз чихнул и спросил:

– А как мне теперь вернуться в деревню, чтобы не вляпаться опять в проклятое болото?

Олли ткнула Грабша локтем и шепнула:

– Ни в коем случае не отпускай его в таком виде. А то ему обеспечено воспаление легких!

Грабш кивнул и сказал пожарному:

– Пошли лучше с нами в пещеру. Там мы тебя согреем, обсушим…

– В пещеру? – остолбенел пожарный и с ужасом уставился на Грабша. – А вы случайно не…? – и грохнулся в обморок.

– Бедняга, – пожалела его Олли.

– Не очень выносливый, – заметил Грабш. – И такие люди работают пожарными!

Они уложили его на печную дверцу, Грабш поднял ее над головой и отнес в пещеру. Олли побежала вперед и развела большой огонь. Скоро в пещере разлилось приятное тепло. Пожарный все еще был без сознания. Они вместе сняли с него грязную одежду. Грабш взвалил его на плечи, отмыл в ручье, вытер насухо пучками травы и вернул в пещеру. Олли влила в него литр теплого чая, пока у него не повалил пар из ушей. Потом они уложили его на сено, и он уснул.

Постирав вместе его одежду и развесив сушить у огня, они и сами улеглись на сено по обе стороны от пожарного, накрыли его розовым одеялом и радостно прислушались к его храпу.

На следующее утро пожарный проснулся как ни в чем не бывало и зевнул во всю глотку. Вокруг него было одно только сено, и он удивился. Пошарив руками, он случайно угодил разбойнику в рот. Грабш фыркнул и перевернулся на другой бок. Тут пожарный вспомнил, где он находится, закричал и поднял руки вверх.

– Только без паники, – замахала на него Олли, стоявшая у очага. – Сейчас будет завтрак. Можем и музыку включить.

И она включила радио. В этот день полиция вряд ли опять собиралась в лес. Но радио молчало. Олли трясла и ругала приемник.

– Это мы мигом, – сказал пожарный, который обожал чинить приемники. Просто забывал все на свете, увидев неисправное радио. Он голышом выскочил из сена, схватил приемник и начал его разбирать. Через две минуты он объявил:

– Мыши. Погрызли вам все провода. Приемник я заберу. Я вам его починю!

Они вернули ему сухую одежду, напоили горячим кофе, накормили остатками оладьев и проводили до края леса. Там еще раз пожелали ему счастливого пути.

– Ничего себе, – сказал на прощание пожарный, – я и не думал, что вы, господин Грабш, и ваша уважаемая супруга такие милые, приятные люди.

– Вот видишь, – сказала Олли, когда их гость скрылся за поворотом и Грабш снова посадил ее на плечи, – как ты уже изменился!

И она довольно застучала пятками по его груди. Разбойник ничего не ответил. Он брел к дому молча.

– Почему ты молчишь? – спросила Олли.

– Потому что устал, – угрюмо ответил он. – За эти четыре дня мне пришлось думать и разговаривать больше, чем за всю мою жизнь. Думать и разговаривать – самые утомительные дела на свете.

Вдруг он остановился и рявкнул:

– Черт побери эту команду! Теперь они знают, что я живу в пещере, и знают, как ее найти! Вот что бывает от дурацкого гостеприимства!

Два дня спустя, после обеда, когда он возвращался с удачного набега на Чихенау (в мешке подпрыгивало гусиное жаркое, в одном кармане хрустела картошка-фри, в другом лежал овощной салат), у опушки леса в папоротниках блеснул металл. Это был приемник Олли. На нем лежала записка:

«Теперь нормально работает. Спасибо и всего доброго! Ваш пожарный».

Вечером Грабш опять отнес дверцу к болоту. Олли сняла приемник с крючка, где он теперь висел. Они устроились на дверце, обнявшись. Ужин был очень плотный.

– А теперь мне жалко людей, у которых ты отнял гуся, – сказала Олли.

– Там была золотая свадьба, – ответил он. – На столе еще оставалось три порции.

– Тогда ладно, – сказала Олли, – все равно все гости наелись. Значит, будет меньше остатков.

И она включила радио. Передавали рок-музыку. Она сделала потише. А потом выключила.

– С ним не слышно птиц и лягушек, – объяснила она. – Когда тихо, здесь намного лучше.

– Вот видишь, – улыбнулся он, – как я тебя изменил!

Она засмеялась. А он взял серьезный тон. Откашлялся и сказал:

– Олли, я все-таки скрыл от тебя одну вещь. Такую, что здесь зимой невыносимый холод – если кто не привык. Ты обморозишь пальцы. Вот, посмотри на мои руки! Может, еще вернешься домой, в Чихендорф?

– Нет, – ответила Олли. – Я останусь. Если ты можешь жить с обмороженными руками, значит, и я смогу.

И тогда он осторожно взял ее руку в свою. И так они сидели, пока не зашла луна и не стало холодно.

Книга вторая
Лютая зима разбойника Грабша

Ночная вылазка

– А сегодня что принести? – спросил разбойник Грабш у жены, выходя поздним вечером из пещеры с мешком за спиной.

– Пачку стирального порошка, зубную пасту, баночку горчицы, пять спиц номер три с половиной и три клубка шерсти, – ответила Олли.

– И это все? – проворчал он. – Стоило вообще на разбой выходить…

– И не вздумай грабить слабых! – крикнула она ему вдогонку. Он перешел болото по собственной потайной тропке и зашагал по Воронову лесу. Спустя два часа, в полночь, он подошел к опушке. Дождавшись, пока в Чихенау погаснут все фонари, он вышел в город. За тридевять земель обошел полицейский патруль на улице Широкой. Возле кондитерской «Бэккерли» он постоял в нерешительности. Только на прошлой неделе он слопал у них половину всей выпечки.

Значит, подошла очередь кондитерской «Лакомка». Потому что разбойничать надо по-справедливому.

Он высмотрел в подвале открытое окошко и протиснулся в него. Через пятнадцать минут он вылез оттуда со взбитыми сливками на бороде и шоколадной глазурью на носу и тут же спрятался за углом супермаркета «Первый сорт». Как только полицейский патруль прошагал мимо, Грабш подтянулся и шмыгнул в вентиляционный люк на крыше.

Он сгреб в мешок охапку стиральных порошков, горчицу, зубную пасту и клубки шерсти, поискал спицы номер три с половиной, но не нашел, вынул старые батарейки из фонарика и поменял на новые, откатился на магазинной тележке обратно к вентиляционному люку и скрылся с добычей, потому что уже послышались шаги патруля.

Теперь выхода не было: спицы придется добывать в лавке Агаты Клейн, единственном на весь Чихенау магазине товаров для рукоделия. Но только он толкнул дверь в магазин, как зазвенел колокольчик. Тут же показалась старая фрейлейн Клейн в байковой ночной рубашке, вооруженная зонтом и портновскими ножницами. Ножницы он легко перехватил, но зонтиком дама так хлестнула его по носу, что у Грабша выступили слезы.

– Второй раз, небось, не сунетесь, хулиган! – негодовала она.

Повезло ей, что он недавно поел и сыт был под завязку. Поэтому настроение у него было доброе. Он отобрал у фрейлейн Агаты зонт, усадил ее на стул и собирался связать настоящими брюссельскими кружевами.

– Только не кружевом, – визжала она, – вы не имеете понятия, сколько оно стоит! Дешевая тесьма тоже крепкая!

Тогда он заткнул ей рот клубком шерсти и привязал к стулу крепкой тесьмой. Потом поискал спицы «три с половиной», нашел и сунул к себе в мешок.

Перед уходом он еще раз позвонил в колокольчик над дверью, чтобы разбудить соседей. Не сидеть же связанной старушке до утра в магазине в ночной рубашке. Все-таки осень на дворе.

Он торопился домой. Скорей бы увидеть Олли! Летом, в сезон черники с голубикой, похитил он эту рыжеволосую кудрявую толстушку небольшого роста и унес к себе в Воронов лес. Она не сопротивлялась, потому что он ей понравился, хотя и был он здоровенный великан с длинной и нечесаной черной бородой. Теперь наступила осень, и он все еще нравился Олли – а ведь его, разбойника, боялись все жители Чихенбургской округи!

Конечно, они с Олли частенько ссорились. Но каждый раз мирились, и вечером, если не было дождя, спускались на край болота посидеть рядышком: Ромуальд Грабш сидел на большой печной дверце, которую они однажды вместе украли с фабрики, а Олли – у него на коленях, подложив под голову его бороду. И они говорили о том, как будет у них десять детей, и слушали лягушачий концерт.

С тех пор как в пещере поселилась Олли, разбойник старался есть аккуратнее: чавкать потише и не прихлебывать. Он больше не заводил разговор ни с собственными пальцами, ни с летучими мышами на потолке, не говорил даже с самим собой. Теперь у него была жена, с которой, если захочется, всегда можно поговорить. Но особенно разговорчивым он и раньше не был.

А Олли? Она привыкла к летучим мышам, бесшумно скользящим ночью над их постелью из сена. Она уже не пугалась до смерти, когда Грабш чихал. И к паутине на стенах пещеры она придиралась не так, как в первые дни. Конечно, иногда Грабш сердился на нее, потому что она была намного умнее и то и дело оказывалась права. Но долго сердиться не получалось. Просто она ему нравилась.

На рассвете разбойник Грабш с тяжелой ношей вернулся домой. Из мешка он вытряхнул целую гору коробок со стиральным порошком, тюбиков зубной пасты, баночек горчицы, вязальных спиц и разноцветных клубков.

– Куда нам столько? – недовольно спросила Олли. – Шкаф и так забит всякой всячиной!

– Один тюбик пасты и пяток спиц – это курам на смех, то есть не для меня, – проворчал Грабш. – Какой же это разбой! В Чихенау, чего доброго, и не заметят. Нет, я способен на большее, они это знают, и незачем обманывать ожидания. Не забудь, они боялись еще моего дедушку!

– Прекрасно, а зачем нам семьдесят пять тюбиков пасты? – спросила Олли.

– В крайнем случае ее можно есть, – предположил Грабш.

– А горчица окаменеет, пока до нее очередь дойдет! – не унималась Олли.

– Ну, это дело поправимое, – сказал Грабш, открутил крышку у одной банки и толстым указательным пальцем зачерпнул горчицу. Он съел и дочиста облизал одну за другой три банки, а потом и четвертую, надколотую. Несколько осколков он случайно проглотил и облизал налипший на банку стиральный порошок (одну коробку он раздавил). Олли смотрела на него с ужасом. Но с ним ничего не случилось. Если не считать того, что на глазах выступили слезы, а из ушей и ноздрей поползли мыльные пузыри.

– Жаль, что я в городе так наелся, – икнул он, – а то бы умял еще больше.

– Опять заходил в кондитерскую? – сердито спросила Олли. – Ну что с тобой делать! И пятьдесят спиц, все на три с половиной, это ни в какие ворота не лезет. Я умею вязать только на пяти!

– Ты умеешь только ругать, – недовольно отозвался Грабш. – Раз я, по-твоему, разбойничаю неправильно, в следующий раз пошли со мной. Мы же собирались заводить десять детей? А если все они захотят вязать носки, и ты вместе с ними – тогда еще пяти спиц не хватит!

Тут уж Олли не могла удержаться от смеха. Она подтянулась на бороде и поцеловала разбойника, а он заурчал от удовольствия.

Прошло три дня, и Грабшу снова захотелось устроить ночную вылазку. Он опять поинтересовался у Олли, что нужно ей по хозяйству.

– Две пачки маргарина, – сказала она, – и небольшую лопату. Хочу, знаешь, посадить цветы перед входом в пещеру, как у тети Хильды на клумбе.

Он грозно склонился над ней, качая головой:

– Ты что, издеваешься? Просишь каждый раз все меньше и меньше!

– Ну, принеси еще ночной горшок, зимой пригодится, – добавила она. – Не очень-то приятно сидеть на корточках в снегу.

Он сердито закинул мешок за спину и побрел из дома.

– Только не приноси опять тонну маргарина и двадцать лопат, – крикнула она ему вслед, – и десяток горшков!

– Принесу с разбоя столько, сколько захочу, – басом отозвался он, – потому что ты мне не указ!

– Да что ты говоришь, – пробурчала Олли. Но ему послышалось «Люблю тебя, малыш», и такая нежность его растрогала.

– Я тебя тоже! – крикнул он в ответ.

На рассвете он вернулся с полупустым мешком. Вытряхивать было нечего, кроме двух пачек маргарина, лопаты и ночного горшка с узором из незабудок и розочек. Но потом он выудил из мешка шубу. Элегантную женскую шубку.

– Чтобы у них в Чихендорфе опять был повод подергаться, – объяснил он и улыбнулся шире некуда. – Правда, шум поднимут только зимой, когда жена капитана Штольценбрука полезет в шкаф за шубой и не найдет! Вот будет пропажа! Понимаешь, чья это шуба? Так приятно было ее украсть! Это тебе. Вчера вечером я вроде как рявкнул на тебя…

– Да не нужна мне чертова шуба! – закричала на него Олли. – Я-то надеялась, что ты перестанешь разбойничать! Я же тебя почти отучила, и вот тебе на!

Грабш уставился на нее, совершенно сбитый с толку.

– Ничего не понимаю, – сказал он. – А я хотел тебе сделать приятное…

Тогда ей стало жалко разбойника. Он ведь хотел как лучше. И она надела шубку. Олли была такая маленькая, что шуба оказалась до пят.

– Ландыш мой лохматый, – прошептала она, – большое спасибо!

Тут он просиял, обнял ее и осторожно погладил по голове.

– Кстати, если я перестану разбойничать, мы просто умрем с голоду, – сказал он. – Забыла, что ли?

Правда, об этом она и думать забыла.

И они закопались в постель из сена. Но когда Грабш захрапел, Олли сняла шубу, сунула ее поглубже в сено, влезла на один из двенадцати стульев и задумалась.

Ежевичный сок в бороде разбойника

Она размышляла: «Как нам жить, чтобы не разбойничать, но и не голодать? Что, если Грабшу устроиться на работу? Но на какую?»

Ей пришло в голову, как хорошо он умеет обращаться с топором. Когда он рубил дрова, полешки так и отлетали в разные стороны. Может быть, он стал бы работать дровосеком в Чихенау за десять или двенадцать марок в час? Хватало бы на все, что им нужно. Нет, грустно подумала она и покачала головой. Ничего из этого не выйдет. Стоит ему показаться в Чихенау, как его сразу схватит полиция. Она снова задумалась. Теперь ей пришла на ум работа в цирке. Грабш мог бы работать там силачом, тягать гири, а она – смешить публику. Бродячий цирк все время переезжает, и нужно будет просто пересидеть в фургоне дорогу по Чихенбургской округе. Но и эта мысль оказалась неподходящей. Разве Грабш уедет из Воронова леса? Без этого леса он будет страшно скучать, подумала Олли. «В нем ему и жить!»

Неужели нельзя оставаться в лесу и не разбойничать? Она вздохнула, сварила себе кофе, а потом взяла лопату и занялась клумбой у пещеры. Перед носом у нее запорхала бабочка, потом отлетела подальше и села на ползучую ветку ежевики, полную спелых ягод. Олли захотелось попробовать их, она бросила копать и стала собирать ежевику. И спелая ежевика навела ее на грандиозную мысль: а что, если жить за счет леса? Ведь лес – это не только дрова и зайцы, это еще ягоды, орехи, грибы, душистые травы и дикий мед. Конечно, им придется жить поскромнее. Но это ее не пугало. И она немедленно побежала в пещеру и подергала разбойника за бороду.

– Пора вставать, – сообщила она. – Клумба подождет. Мы идем за ежевикой.

Грабш так удивился, что не успел ничего проворчать и отправился вместе с Олли. Он собирал ягоды в большое ведро для мытья полов, а она – в суповой котел. Они начали прямо у пещеры и постепенно удалялись в сторону водопада. Она собирала гораздо быстрее, ведь это была ее привычная работа. А ему приходилось нелегко: толстыми пальчищами он давил большую часть ягод, и ужасно мешалась борода. Она все время застревала в колючих зарослях, да так крепко, что Олли приходилось бежать домой за ножницами, чтобы освободить мужа. В третий раз вырезав кусочек бороды, застрявший в колючках, Олли аккуратно разделила бороду на две пряди, закинула их Грабшу за спину справа и слева и подвязала на затылке. Теперь борода не мешала, и можно было собирать в свое удовольствие. Но когда она набрала полный котел, у Грабша было только полведра ежевики, так что Олли помогла ему, и скоро они вместе набрали полное. А потом она отвязала бороду.

– Брр, какая липкая, – сказала она. – И сам ты весь фиолетовый, от носа и до колен.

– Дело поправимое, – буркнул разбойник и шагнул под водопад, так что брызги от него полетели во все стороны.

– Ты же забыл раздеться! – вскрикнула Олли.

– Зато разделаюсь со всем сразу, – довольно ответил он, – так гораздо удобнее. Давай-ка и ты становись!

Он протянул руку, схватил Олли за шиворот и тоже подставил под струю. Визгу было! Но вскоре он превратился в смех, тоненький и басовитый – на два голоса. Грабш подбрасывал Олли и ловил, а сверху ему за пояс стекал водопад и вытекал из штанин. Вода в крохотном пруду стала фиолетовой. А еще больше она потемнела, когда Грабш принялся оттирать рот и колени песком. Мокрые до нитки, зато чистые, они возвращались в пещеру. Он нес ведро и котел, а она, довольная, семенила за ним.

– Теперь варенья наварим! – говорила она. – На всю зиму. Ромуальд, сегодня ночью надо еще награбить банок с крышками и сахару – чем больше, тем лучше.

– У тебя семь пятниц на неделе, – проворчал разбойник. – Вчера сердилась, что я притащил слишком много. А сегодня, видите ли, надо как можно больше.

– Всего один разок, распоследний, – объяснила Олли. – Подумай, как мне еще получить сахар и банки? А нам ведь нужно варенье на зиму.

– Да принесу я тебе варенье с разбоя, сколько угодно, – сказал Грабш.

– А варенья как раз не надо! – замахала руками Олли.

Грабш уставился на нее, качая головой и разинув рот.

– Да уж, – согласилась она, – пока моя идея не работает на все сто. Я думала, мы сумеем жить за счет леса, но нужно же с чего-то начать!

– Главное, не надейся, что я и дальше буду каждый день собирать ежевику, – предупредил Грабш и с грохотом поставил ведро и котел на пол, потому что они с Олли как раз зашли в пещеру. – Наклоняться, рвать по ягодке, кидать по одной – это не для меня. Проще выкорчевать десяток деревьев или украсть Чихендорфскую колокольню.

С этими словами он повалился на сено и захрапел.