Текст книги "Устрица"

Автор книги: Григорий Ряжский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Справа, со стороны Очаково, на проспект выполз панелевоз и подымил в сторону Теплого Стана, заняв перед «Корветтом» полторы полосы.

– Сейчас я тебе один документ покажу… – Николай поднял дипломат и положил его на колени…

В этот момент панелевоз выпустил огромное облако сизого дыма, и одновременно с этим раздались два замочных щелчка, хлестких, очень громких и с металлическим привкусом. Сизый дым панелевоза резко потемнел и стал совершенно черным. Вокруг стало темно и очень больно, невыносимо больно. Запахло соком свежевыжатого лимона. Жан-Люк давил и давил лимон на целое блюдо с устрицами. Сок, почти прозрачный, с лимонными прожилками, тонкой струйкой стекал на кубики льда, лед плавился и шипел, а Жан-Люк все давил и давил, и сок все не кончался и не кончался… Жан-Люк обернулся и посмотрел на хохочущую Лерку. Она сидела рядом на плюшевой подушке, окантованной толстым серебряным шнуром, и радостно подпрыгивая на ней, каждый раз выкрикивала сквозь смех:

– Младшенькому? Да ни в жизнь! Себе оставлю, на память, да, Левчик?

Лева угрюмо кивнул головой и ответил:

– Остреа Острейде Ойстрс. Каждому свое!

– А нам чужого и не надо, – надулась Валентина Рахметовна. – Нам своего девать некуда. У нас, Вайлей, все всегда на своих местах и вовремя.

В этот момент бухнули напольные часы в гостиной.

– Ну вот, видите, я же говорила… – Она протянула руку и взяла устричную открывалку. – Могу я вас попросить? – Мачеха вежливо тронула Бьерна за рукав и указала на пачку индийского чая со слоном. – Это необходимо открыть и заварить.

– Мне без всего, – сказал Ларс Бентелиус на прекрасном русском. – И если можно, покрепче…

– А мы сейчас не будем, – синхронно произнесли Митька Раушенбах с Вадькой Егиазаряном. – Мы его лучше потом, с устрицами, вместе с Устрицей.

– Потому, что все они – ХУЙ! – обиделся Бенькт, младший Бьернов партнер. – Все до единого. – И посмотрел на Вадьку с Митькой.

Даша строго посмотрела на всех и сказала:

– Пожалуйста, потише, ребята, а то может нехорошо получиться…

– Вот именно, – насмешливо подхватил Дмитрий Георгиевич. – Давно пора. – Он стоял со скрещенными на груди руками в проеме двойных зеркальных дверей в камзоле церемониймейстера. – Впрочем, как изволите…

Фалалеев, который все это время неслышно просидел в углу на рояльном стуле-вертушке, так же, ни слова не говоря, медленно повернулся вокруг своей оси и посмотрел назад. Все, не сговариваясь, повернулись назад, к раздевалке. И Машка тоже повернула голову и… засекла его спину, уловив быстрое движение руки, и успела в этот же самый момент прошмыгнуть за старый фанерный щит, служивший уличной доской объявлений, который вытаскивали два раза в год на школьный двор для подведения итогов между классами по результату сбора макулатуры. Мальчик переложил добычу в карман, развернулся лицом к Машке и тенью выскользнул из раздевалки.

Это же новенький, Коля… Объедков… – удивилась она, продолжая видеть перед собой русоволосый призрак вежливого мальчика с голубыми глазами. – Значит, и он тоже…

…В этот миг стальная удавка разошлась, боль схлынула, стало совсем светло, и она посмотрела по сторонам. Николай опустил дипломат между коленей и протянул бумагу Машке:

– Взгляни, образец заявления…

– Ты… – Машка смотрела на Кольку, голубоглазого вежливого подростка в заношенной школьной форме, протягивающего ей бумажный лист, и не видела больше ничего вокруг. – Это ты был там… В раздевалке… Тогда… И всегда… – Лицо у мальчика начало вытягиваться…

Зажегся красный свет, и панелевоз, не успев проскочить перекресток, ударил по тормозам.

– Ты! Ты! Ты! – заорала Машка и со всей силы нажала на акселератор. «Корветт» взревел и всеми тремя с половиной сотнями диких лошадей, обезумевших, ярко-красного металлика, ринулся на панелевоз…

Панихида отходила… Отец Николай, голубоглазый священник, приглашенный на отпевание в храм Феодора Стратилата, что на Архангельском, завершал слово. На лбу его, с правого края, чуть выше виска, был приклеен аккуратный пластырь, совсем небольшой кусочек, так незаметно, что совершенно не отвлекал его от службы:

– Зрелище смерти всегда поучительно… Какая бы она ни была, она всегда – чудо и таинство. Наша мысль, а если это близкий человек, – отец Николай перекрестился и поглядел на гроб с Машкиным телом, – то наша любовь вместе с умирающим как будто переступает через эту грань, заглядывает в иной мир и удостоверяется в его существовании…

Затем священник деликатно посмотрел на часы, те самые, как у Бьерна, и тихо сказал:

– Панихида окончена. Дорогие родные и близкие! Сейчас вы можете в последний раз попрощаться с усопшей. После этого тело будет отправлено к месту захоронения.

Он первым подошел к мертвой Устрице, поцеловал ее в лоб и перекрестил воздух над краснодеревянным гробом. Затем он приблизился к Бьерну, молча посмотрел в опухшие за стеклянной оправой глаза, пожал ему руку и отошел в сторону, зацепив по пути за руку рыдающую Леру. Он отвел ее в сторону, в угол храма, и взял за плечи:

– Девочка моя. Горе наше с тобой огромно, и если б не твоя подушка, оно бы было еще больше… – Он поцеловал ее в лоб. – Послушай меня теперь… – Лерка подняла на него глаза… – Маша перед смертью собиралась, да не успела тебе сказать. О деле… О нашем общем деле… Твой опыт… Теперь это ляжет на тебя, она так хотела… тебе помочь. Сюрприз готовила… – Он не снимал рук с Леркиных плеч. – Но это после… После… Считай, это ее завещание… Устрицы…

– Конечно, Коленька… Все, что надо… Для нее и тебя… – Она повернулась и медленно пошла в сторону гроба – попрощаться в последний раз с Машкой до ее могилы в неизвестной земле.

К отцу Николаю подскочила шустрая старушка, из храмовых придурковатых приживалок, и мелко кланяясь, шепеляво пробормотала:

– Благослови, батюшка… – Тут же, не дожидаясь ответа, затянула по дурному из Символа Веры: – Ч-а-а-а-ю воскресения м-е-е-ртвых…

Отец Николай машинально перекрестил бабку, протянул ей руку для поцелуя и подумал:

«Действительно… Чаю бы надо купить. Индийского. Чай-то весь вышел…»