Текст книги "Упырь на Фурштатской"

Автор книги: Григорий Данилевский

Соавторы: Александр Амфитеатров,Сергей Соломин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Упырь на Фурштатской

Забытая вампирская новелла ХIХ-ХХ вв.

От составителя

Вошедшие в эту книгу произведения смело можно назвать забытой классикой вампирической литературы. Многие из них редко или практически никогда не переиздаются, другие – как «Упырь на Фурштатской улице», одно из центральных произведений русской вампирической литературы – до сих пор и вовсе пребывали в неизвестности.

Книгу составили в основном сочинения русских авторов, и они отнюдь не исчерпывают вампирический жанр в русской литературе ХIХ-первой половины ХХ века: область эта куда богаче, чем представляется многим читателям и академическим исследователям (тем более что поэтические произведения не были включены в книгу и, вероятно, составят отдельную антологию).

Исключением является новелла «Таинственный незнакомец», специально переведенная для настоящего издания. Это сочинение, чья английская версия была впервые опубликована в 1854 г., стало важнейшим источником знаменитого «Дракулы» Брэма Стокера.

В комментариях читатель найдет основные сведения, касающиеся включенных в книгу новелл, и некоторые беглые замечания по поводу их взаимосвязей и места в вампирической литературной традиции; углубленное рассмотрение их – дело будущего.

ТАИНСТВЕННЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ

 
                       Умереть, уснуть. – Уснуть!
И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность.
 

Гамлет.

Борей, этот грозный северо-западный ветер, что весной и осенью вздымает водные бездны бушующей Адриатики и становится так опасен для кораблей, с воем проносился по лесам, раскачивая ветви старых узловатых дубов в Карпатских горах, когда отряд из пяти всадников, окружавших паланкин, запряженный парой мулов, свернул на лесную тропу, даровавшую путникам некоторое укрытие от апрельской непогоды и позволившую им чуть перевести дух. Наступал вечер, принесший с собою невыносимый холод; время от времени снег начинал идти большими хлопьями. Во главе отряда ехал верхом высокий старый господин с аристократической внешностью; то был владетель Фаненберга в Австрии. От бездетного брата он унаследовал большое имение, находившееся в Карпатских горах; теперь он, в сопровождении своей дочери Франциски и племянницы лет двадцати, которая воспитывалась вместе с нею, направлялся в свои новые владения. Рядом с кавалером скакал стройный молодой человек лет двадцати с лишним – барон Франц фон Кронштейн; на нем, как и на кавалере, была широкополая шляпа с длинными перьями, кожаный плащ, сапоги для верховой езды с широкими голенищами – словом, одежда путешественника, принятая в начале семнадцатого столетия. Черты молодого человека выдавали открытый и дружелюбный характер и известную рассудительность; но в выражении лица его было больше задумчивой и чувствительной мягкости, чем юношеской отваги, пусть никто и не смог бы отрицать, что он был в избытке наделен и юношеской миловидностью. Когда кавалькада свернула в дубовый лес, он направил коня к паланкину и заговорил с дамами, сидевшими внутри. Одна из них – к кому и были по преимуществу обращены его слова – отличалась ослепительной красотой. Ее волосы, от природы вьющиеся локонами, обрамляли изящный овал лица; сияющие подобно звездам глаза были исполнены чувства, живого воображения и даже игривости. Франциска фон Фаненберг, казалось, едва слушала речи поклонника, решившего осведомиться, как приходится ей в путешествии, каковое сопровождается подобными лишениями; она, как обычно, отвечала ему коротко, почти презрительно, и наконец заметила, что если бы отец не возражал, она давно попросила бы барона занять ее место в паланкине, напоминающем ужасную клетку, ибо барона, судя по высказанным им наблюдениям, беспокоит погода; сама же она, несомненно, предпочла бы гарцевать на резвом коне и лицом к лицу встречать ветра и бури, чем сидеть здесь в заточении, в то время как паланкин влекут по холмам эти длинноухие животные, и умирать от тоски. Слова молодой дамы и особенно полупрезрительный тон, которым они были произнесены, оказали, по-видимому, самое болезненное воздействие на молодого человека: он ничего не ответил в этот миг, но рассеянный вид, с каким он выслушал любезные слова другой молодой дамы, показывал, насколько был он расстроен.

– Мне кажется, дорогая Франциска, – любезно сказал он в конце концов, – что дорожные тяготы обременяют вас куда больше, чем вы готовы признать. Вы обычно так добры со всеми, но во время нашего путешествия часто пребывали в дурном настроении, что так сказывалось на вашем покорном слуге и кузене, каковой с радостью вытерпел бы вдвое и втрое больше неудобств, если бы тем мог вас избавить от самого ничтожного из них.

По виду Франциски было понятно, что она собирается ответить новой колкостью, но тут послышался голос кавалера, звавшего племянника, и тот, пустив коня в галоп, поскакал вперед.

– Жаль, что не могу я порядком отчитать тебя, Франциска, – с ноткою недовольства произнесла ее спутница. – Стыдно так обходиться с бедным кузеном Францем: ведь он искренне любит тебя и когда-нибудь, что бы ты ни говорила, станет твоим мужем.

– Моим мужем! – со злостью проговорила Франциска. – Да мне придется полностью переменить свои взгляды или ему – все свое существо, прежде чем такое случится. Нет, Берта! Я знаю, что отец хотел бы этого больше всего на свете, и я не отрицаю, что у кузена Франца могут иметься, или имеются (вижу, вижу, ты уже состроила гримасу) свои достоинства; но выйти замуж за избалованного неженку – никогда!

– Избалованного неженку! ты совсем несправедлива к нему, – поспешила возразить ее подруга. – Только потому, что он не отправился на войну с турками, чем не добьешься славы, но послушался совета твоего отца и остался дома, чтобы привести в порядок свое запущенное имение, и сумел сделать это со всем тщанием и предусмотрительностью; и только потому, что он не называет этот бушующий ветер легким дуновением зефира – по таким ничтожным причинам ты именуешь его избалованным неженкой!

– Можешь говорить все что угодно, но он таков, – упрямо вскричала Франциска. – Человек, что завоюет мое сердце, должен быть смел, честолюбив и, не исключаю, деспотичен; мягкотелые, терпеливые и задумчивые натуры мне донельзя претят. Способен ли Франц на глубокое чувство, будь то в радости или в горе? Он вечно одинаков – сдержан, слабоволен и скучен.

– У него доброе сердце, и он не лишен пылких чувств, – сказала Берта.

– Доброе сердце! быть может, – отвечала Франциска, – но лучше пусть надо мной тиранствует, пусть подавляет мое естество будущий муж, чем дарит мне такую тоскливую любовь. Ты говоришь, что Франц не лишен и пылких чувств. Не стану возражать тебе, так как это было бы невежливо – но чувства эти обнаружить нелегко. И пусть ты права в обоих твоих утверждениях, человек, который ничем не проявляет свои качества, достоин порицания. Можно наделать немало глупостей, даже проявлять время от времени крутой нрав, если только в том не будет ничего неподобающего; и все же такого мужчину можно простить, если им руководят твердые воззрения и он движим неким идеалом. Возьмем, к примеру, твоего преданного обожателя, кастеляна Глогау, кавалера Войслава; он любит тебя всей душой и теперь всецело может обеспечить тебе должную жизнь в замужестве. Этот храбрый человек потерял правую руку – причина достаточна, чтобы отдыхать у камина или ткацкого станка милой Берты; но как поступает он? – Он отправляется на войну, в Турцию; он сражается по благородному поводу…

– Подвергая опасности вторую руку и рискуя заполучить еще один шрам через все лицо, – вставила ее подруга.

– Он оставляет возлюбленную даму, и та плачет и чахнет, – продолжала Франциска, – но вот он возвращается, увенчанный славой, и женится на ней, окруженный почестями и восхищением! И все это совершает человек сорока лет, суровый воин, выросший не при дворе, но солдат, у которого всего-то и есть, что плащ да меч. Тогда как Франц – богатый и знатный Франц – но нет, я не буду продолжать. Если ты любишь меня, Берта, больше ни слова об этом проклятом предмете.

Франциска с недовольной миной откинулась в угол паланкина и закрыла глаза, словно от усталости собиралась задремать.

– Ветер дует во всю силу, и нам, как ты говоришь, придется направиться в объезд, чтобы не угодить под его яростные порывы, – сказал кавалер, обращаясь к старику в меховой шапке и накидке из грубо выделанной кожи, который, судя по всему, служил остальным проводником.

– Тот, кто сам никогда не испытывал ярости Борея, летящего меж Сессано и Триестом, не знает ничего о бурях, – ответил тот. – Когда поднимается ветер, снег метет по земле, свиваясь в высокие и мощные колонны. Но это ничто в сравнении с тем, что следует далее. Снежные колонны вздымаются все выше по мере того, как усиливается ветер, и вот уже сверху, снизу, со всех сторон не разглядеть ничего, кроме снега – если, конечно, к снегу не примешивается песок и гравий, потому что тогда и вовсе невозможно открыть глаза. Единственный способ спастись – закутаться в плащ и лечь плашмя на землю. Даже если дом ваш в нескольких сотнях шагов, вы можете расстаться с жизнью, пытаясь до него добраться.

– Что ж, мы благодарны тебе, старый Кумпан, – произнес кавалер, чей голос с трудом можно было различить в завывании бури, – благодарим тебя за то, что указал нам обходную дорогу; так мы сумеем достигнуть цели нашего путешествия, избежав опасности.

– Можете быть уверены в этом, благородный господин, – сказал старик. – К полуночи мы должны прибыть, и по пути нам ничто не грозит, если только.

Старик внезапно замолчал, резко дернул поводья коня и принялся внимательно прислушиваться.

– Думается, мы оказались поблизости от какой-то деревни, – сказал Франц фон Кронштейн. – В свисте бури я различаю собачий вой.

– То не собака, не собака! – сказал старик, поежившись, и пустил коня быстрее. – На многие мили вокруг нет ни единого человеческого жилья, помимо замка Клатка, который и в самом деле находится поблизости; но он уже сто лет как заброшен и, должно быть, там никто не жил с первых дней творения. Теперь снова слышится вой, – продолжал он, – словно бы с самого начала я его не расслышал.

– Похоже, ты встревожен, старина Кумпан, – заметил кавалер, прислушиваясь к протяжному, полному ярости вою, что звучал теперь ближе; издалека, мнилось, кто-то отвечал.

– То воют не собаки, – с беспокойством ответил старый вожатый. – Это камышовые волки, и господам лучше было бы держать оружие наготове.

– Камышовые волки? О чем это ты? – удивленно спросил Франц.

– За лесом, – сказал Кумпан, – лежит озеро длиной примерно в милю; берега его заросли камышом. В тех камышах поселились волки. Они питаются птицами, рыбой и тому подобным. Летом они довольно робкие, и даже двенадцатилетний мальчишка может их напугать; но когда птицы улетают в теплые края, а рыбы замерзают во льду, они начинают рыскать по ночам и становятся опасны. Но хуже всего столкнуться с ними, когда беснуется Борей: ими точно овладевает сам дьявол, и они делаются такими дикими и яростными, что нападают и на людей, и на животных; бывали случаи, когда стаи их набрасывались на свирепых медведей этих гор и, мало того, одерживали победу.

С двух противоположных сторон вновь и более отчетливо послышался вой. Всадники начали в тревоге нащупывать пистолеты, а старик схватился за пику, висевшую у седла.

– Нужно держаться ближе к паланкину; волки совсем близко, – шепнул поводырь остальным. Всадники поворотили коней, окружили паланкин, и кавалер в нескольких успокаивающих словах разъяснил дамам причину такого маневра.

– Мы все жеиспытаем приключение – хоть что-то новенькое, – с сияющими глазами воскликнула Франциска.

– Как ты можешь говорить такие глупости? – в страхе спросила Берта.

– Неужто мужчины нас не защищают? Разве кузен Франц не на нашей стороне? – с издевкой обратилась к ней Франциска.

– Гляди, меж ветвями виднеется огонек, а вон еще один, – воскликнула Берта. – Где-то рядом должны быть люди.

– Нет, нет, – тотчас крикнул вожатый. – Закройте покрепче дверь, дамы. Господа, держитесь вместе: то горят волчьи глаза.

Всадники устремили взгляды в густой подлесок, где то и дело вспыхивали маленькие яркие искорки, какие летом можно было бы принять за светлячков; они имели похожий зелено-желтый оттенок, но мелькали не так суматошно и появлялись по двое. Кони начали тревожиться; они брыкались и кусали удила, однако мулы держались сравнительно спокойно.

– Я выстрелю в бестий, это научит их обходить нас стороной, – сказал Франц, указывая рукой на скопление огоньков.

– Погодите, погодите, господин барон! – испуганно вскричал Кумпан и схватил молодого человека за руку. – На эхо выстрела соберется целая стая, и тогда, ощущая себя в большинстве, они непременно нападут. Но держите оружие готовым к бою и, если из кустов выскочит старая волчица – такие всегда возглавляют их атаку – хорошенько прицельтесь и застрелите ее, ибо на колебания времени не останется.

К этому времени всадники едва справлялись с конями; страх охватил и мулов. Не успел Франц обернуться к паланкину, намереваясь то-то сказать кузине, как из кустов выскочил зверь размером с большую гончую и вцепился в переднего мула.

– Стреляйте, барон! Волк! – закричал поводырь.

Молодой человек выстрелил, и волк грохнулся наземь. В лесу раздался устрашающий вой.

– Теперь вперед! Вперед, сейчас же! – закричал Кумпан. – У нас нет и пяти минут. Звери разорвут раненую товарку на куски и, если они очень голодны, частью съедят. Покамест мы успеем немного оторваться от них. До края леса не более часа езды. Видите – вон там, между деревьями, виднеются башни замка Клатка – там, где встает луна; дальше лес начинает редеть.

Путешественники помчались во всю мочь, но паланкин замедлял их бегство. Берта рыдала от ужаса, и даже Франциску оставило мужество – она сидела совершенно недвижно. Франц попытался приободрить их. Вскоре опять послышался вой; с каждой минутой он звучал все ближе и ближе.

– Снова волки, сейчас их больше, и они совсем рассвирепели, – с тревогой в голосе воскликнул вожатый.

Вновь среди деревьев показались огоньки – их и впрямь стало больше. Лес уже начал редеть, снежная буря утихла; лунное сияние высвечивало мелькавшие между деревьями туманные силуэты; волки держались скученно, точно стая гончих, и продолжали окружать путников, пока не оказались от них в двадцати шагах, преграждая путь кавалькаде. Время от времени где-то в середине стаи зарождалось свирепое завывание, вся стая подхватывала вой, и вдалеке ей отвечали одинокие волчьи голоса.

Путешественники очутились теперь в нескольких сотнях шагов от разрушенного замка, о котором рассказывал Кумпан. В свете луны замок показался им величественным строением. Рядом с хорошо сохранившимся главным зданием виднелись развалины некогда прекрасной церкви, выстроенной на небольшом холме, усеянном росшими по отдельности дубами и кустарником. Над замком и церковью еще сохранились остатки кровель; от ворот замка к древнему дубу вилась тропинка, соединявшаяся под прямым углом с лесной тропой, где находились сейчас путники.

Старый поводырь, казалось, глубоко задумался.

– Мы в большой опасности, благородный господин, – сказал он. – Волки скоро нападут всей стаей. Тогда мы сможем спастись, только бросив мулов на произвол судьбы и посадив дам на коней.

– Возможно, и так, но у меня появился не в пример лучший план, – ответил кавалер. – Перед нами руины замка; мы, без сомнения, успеем добраться до них и после, заперев ворота, нам останется только дождаться рассвета.

– Здесь? В развалинах замка Клатка? – Все волки мира меня не заставят! – воскликнул старик. – Даже днем все боятся приближаться к этому месту, а уж сейчас, ночью! – У замка, господин кавалер, недобрая слава.

– Благодаря разбойникам? – спросил Франц.

– Нет; в замке обитает призрак.

– Полнейшая чепуха! – сказал барон. – Вперед, к развалинам; нельзя терять ни минуты.

Так и обстояло дело. Свирепые хищники находились уже в нескольких шагах от путешественников. По временам они отставали, издавая бешеный вой. Отряд поравнялся с вышеупомянутым старым дубом и собирался уже свернуть на тропинку, ведущую к руинам, когда волки, словно почувствовав, что вот-вот лишатся своей добычи, подобрались так близко, что их можно было бы поразить копьем. Кавалер и Франц торопливо оглядывались, пришпоривая коней посреди стаи лязгавших зубами волков, и внезапно из густой тени под дубом вышел человек; в несколько шагов он оказался между путниками и их преследователями. В сумраке незнакомец показался путешественникам человеком высоким и хорошо сложенным; на боку у него висел в ножнах меч, голову украшала широкополая шляпа. Весь отряд был поражен его внезапным появлением, но еще больше изумило путешественников то, что последовало далее. Как только незнакомец выступил вперед, волки прекратили погоню, сбились в кучу и испуганно завыли. Затем незнакомец взмахнул рукой, после чего дикие хищники поползли назад в кусты, как стая побитых гончих.

Не удостоив ни единым взглядом путников, которые от удивления не могли вымолвить ни слова, незнакомец направился по тропинке к замку и вскоре исчез за воротами.

– Небеса, пощадите нас! – пробормотал себе в бороду старый Кумпан и перекрестился.

– Что это был за человек? – удивленно спросил кавалер, провожавший незнакомца взглядом, пока отряд снова не тронулся в путь.

Старый поводырь притворился, что не расслышал вопрос кавалера; подскакав к мулам, он принялся поправлять упряжь, пришедшую в беспорядок во время погони; миновало более четверти часа, прежде чем Кумпан присоединился к остальным.

– Тебе известен человек, встретивший нас у развалин; человек, которому мы обязаны чудесным спасением от четвероногих преследователей? – спросил вожатого Франц.

– Известен ли? Нет, благородный господин; я никогда не видел его раньше, – запинаясь, отвечал тот.

– Он напоминал солдата и был вооружен, – сказал барон. – Выходит, замок обитаем?

– Последние сто лет в замке никто не живет, – ответил проводник. – Он был разрушен, потому что бывший хозяин вступил в нечестивый сговор с турецко-славянскими ордами, дошедшими до этих мест. Правильнее сказать, – быстро поправился он, – о нем ходили такие слухи,и может статься, он был самым честным и верным человеком из всех, что когда-нибудь пробовали жареный в масле сыр. [1]1
  …жареный в масле сыр– Любимое кушанье в тех местах (Прим. авт.).


[Закрыть]

– Кто владеет нынче руинами и этими лесами? – поинтересовался рыцарь.

– Не кто иной, как вы, благородный господин, – ответил Кумпан. – Вот уже два часа мы едем по вашей земле, и скоро доберемся до края леса.

– Волков больше не видно и не слышно, – сказал барон после долгого молчания. – Даже вой и тот прекратился. Приключение с незнакомцем кажется мне необъяснимым, даже если мы предположим, что он охотник.

– О да, да, должно быть, он охотник, – поспешно прервал его Кумпан, опасливо оглядываясь по сторонам. – Храбрец, что так вовремя пришел к нам на помощь, конечно же, охотник. Ах, в наших местах так много бесстрашных охотников! Хвала небесам! – продолжал он со вздохом облегчения, – вот и край леса, и очень скоро мы будем в безопасности.

Так и случилось. Не прошло и часа, как отряд пересек тесно застроенную деревню, служившую центром имения, и приблизился к древнему замку, чьи окна были ярко освещены; у дверей стоял эконом с прочими слугами, которые с большим почтением встретили нового хозяина и препроводили путников в чудесно убранные комнаты.

Миновало четыре недели, прежде чем путешественники снова вспомнили о своих дорожных приключениях. Кавалер и Франц почти не бывали в замке: они увлеченно изучали все подробности жизни громадного имения и пытались наладить хозяйство с помощью различных германских нововведений. Франциска на первых порах была очарована новым и неизвестным окружением. Все вокруг казалось ей таким романтичным, столь отличавшимся от ее немецкой родины; все это ее живо интересовало, и она часто сравнивала две страны, обычно не в пользу Германии. Берта держалась противоположного мнения: она подтрунивала над кузиной и говорила, что пристрастие Франциски к новизне и необычным впечатлениям, видимо, дошло до того, что та предпочитает жалкие хижины, где дым вместо каминной трубы выходит из окон и дверей и стены покрыты копотью, а также их не менее грязных и невоспитанных обитателей, удобным домам и вежливым жителям Германии. Но Франциска стояла на своем и отвечала, что в Австрии все кажется ей плоским, скучными обыденным, и что местный неотесанный крестьянин, завернутый в шкуры, в десять раз любопытней, чем сдержанный австриец в воскресной одежде, при одном виде которого на нее нападает зевота.

Как только кавалер покончил с неотложными делами, приведя их в относительный порядок, путники стали больше времени проводить вместе. Франц продолжал оказывать своей кузине настойчивые знаки внимания, но последняя принимала их без всякой благодарности; кузен сделался жертвой ее насмешливого нрава, каковой она, привыкнув после долгого пути к новой обстановке, стала проявлять все чаще. Путешественники много ездили верхом в окрестностях замка, но все вокруг оставалось неизменным и вскоре конные прогулки перестали их развлекать.

Однажды все собрались в старинном зале; только что отобедав, путешественники обсуждали, в какую бы сторону им направиться.

– Я знаю! – вдруг воскликнула Франциска. – Как же нам раньше не пришло в голову осмотреть при свете дня место, где произошло наше приключение с волками и Таинственным Незнакомцем?

– Ты имеешь в виду развалины. как же они называются? – спросил кавалер.

– Замок Клатка, – весело вскричала Франциска. – Мы просто обязаны там побывать! Так очаровательно будет увидеть при свете дня, находясь в безопасности, эти руины, где мы испытали такой ужасный страх!

– Седлайте лошадей, – велел кавалер слуге, – и скажите эконому, пусть явится немедленно.

Последний, человек уже старый, вскоре появился.

– Мы собираемся посетить замок Клатка, – сказал кавалер. – По пути сюда у нас было там одно приключение.

– Мне рассказывал старый Кумпан, – вставил эконом.

– И что ты думаешь об этом? – продолжал кавалер.

– Не знаю, что тут и сказать, – отвечал старик, качая головой. – Когда я впервые попал в этот замок, мне было двадцать, а нынче волосы мои поседели; и верно, с тех пор миновало полвека. Сотни раз я оказывался по своей надобности у развалин, но ни разу не видел я Демона Клатки.

– Что ты сказал? Кого вы зовете Демоном? – спросила Франциска, чья любовь к приключениям и романтическим фантазиям вспыхнула с новой силой.

– Люди называют так призрака или духа, который обитает, по их словам, в тех развалинах, – ответил эконом. – Говорят, он появляется лишь в лунные ночи.

– Что вполне естественно, – улыбаясь, вмешался Франц. – Привидения не выносят света дня; а если бы не сияла луна, кто разглядел бы призрака? Мы ведь не станем предполагать, что кому-то вздумается ночью разгуливать по развалинам с факелом?

– Некоторые добропорядочные люди уверяют, что видели этого призрака, – продолжал эконом. – Охотники и лесорубы говорят, что встречали его у большого дуба на тропинке. Там, благородный господин, он чаще всего появляется, так как дерево было посажено в память человека, убитого на том самом месте.

– Кем был он? – с растущим любопытством спросила Франциска.

– То был последний владелец замка; сам замок в те времена служил приютом разбойников, и нечестивцы со всей округи собирались под его сводами, – ответил старик. – Говорят, тот рыцарь обладал нечеловеческой силой, и страшились его не только по причине вспыльчивого характера, но и союза с турецкими полчищами. Любую молодую женщину в округе, что имела несчастье ему понравиться, увозили к нему в башню, и после о ней никто уже ничего не слыхал. Когда грехи его превысили меру, люди восстали, осадили его крепость и наконец расправились с ним на том месте, где растет нынче дуб.

– Не понимаю, почему они не сожгли замок и не стерли самую память о нем, – заметил кавалер.

– Замок находился в подчинении у церкви, и это его спасло, – ответил эконом. – Ваш прадед позднее завладел им, поскольку к замку прилегали плодородные земли. Владетель Клатки был отпрыском знатного рода, и в церкви ему воздвигли памятник; но теперь церковь разрушена, как и сам замок.

– Ах, скорее в путь! – с воодушевлением проговорила Франциска. – Ничто не помешает мне посетить такое загадочное место. Девицы в заточении, так и не вернувшиеся домой, штурм башни и гибель рыцаря, ночные прогулки призрака у старого дуба, наше приключение – все это наполняет меня неописуемым любопытством.

Когда слуга объявил, что лошади ждут у дверей, молодые дамы, смеясь, спустились по ступенькам на каретный двор. За ними последовали Франц, кавалер и один из слуг, хорошо знакомый с окрестностями; и через несколько минут кавалькада направилась к лесу.

Солнце стояло еще высоко в небе, когда они увидели над деревьями башни замка Клатка. Лес был неподвижен, слышалось лишь радостное щебетание птиц, которые сновали среди ветвей и распускающихся почек, воспевая явление весны.

Вскоре всадники очутились близ старого дуба у подножия холма, увенчанного башнями; и в разрушенном состоянии хранили они свое величие. Стены оплетал плющ и колючий кустарник; корни так глубоко проникли в щели между камнями, что скрепили их вместе, подобно строительному раствору. На самом верху чуть покачивался на ветру маленький куст с молодой, свежей листвой.

Господа помогли дамам спешиться; оставив лошадей под присмотром слуги, все стали подниматься по холму к замку. Здесь они осмотрели все уголки и закоулки и по настоянию Франциски, решившей во что бы то ни стало найти таинственного незнакомца, потратили немало времени на его поиски; затем осмотрели и соседнюю церковь. Время и стихии бережней обошлись с нею; неф был полностью разрушен, но над алтарной частью и самим алтарем сохранилась кровля; здесь же имелась небольшая часовня, видимо, служившая в свое время усыпальницей древнего рыцарского рода. Однако, от великолепных витражей, украшавших когда-то окна, остались лишь осколки, и в часовне свободно гулял ветер.

Некоторое время путники разбирали надписи на могильных камнях и стенах часовни. Надгробные плиты повествовали о владетелях древности; на этих монументах были высечены фигуры мужчин в латах и женщин и детей всех возрастов. По углам плит располагались скульптурные изображения летящих воронов и другие рельефы. Одно надгробие, высившееся у входа в часовню, заметно отличалось от прочих: на плите отсутствовала резная фигура, а надпись, в противоположность лестным панегирикам на остальных гробницах, отличалась простотой и краткостью; она гласила: «Эззелин фон Клатка пал, как воин, во время штурма замка» – и далее указан был день, месяц и год.

– Стало быть, вот и памятник рыцарю, чей призрак, по рассказам, обитает в этих руинах, – воскликнула Франциска. – Как жаль, что здесь нет его изображения, как у других – мне так хотелось бы знать, как он выглядел!

– Я нашел фамильный склеп. К нему ведет лестница; внизу светло – солнце освещает склеп сквозь трещину, – сказал Франц, выходя из соседней ризницы.

Все последовали за ним; спустившись по восьми или девяти ступеням, они очутились в довольно просторном склепе, где были расставлены гробы всевозможных размеров; некоторые из них давно обратились в пыль. Но и здесь гроб, находившийся ближе к двери, отличался от остальных своей простотой, хорошей сохранностью и лаконичной надписью: «Ezzelinus de Klatka, Eques.» [2]2
  «Ezzelinus de Klatka, Eques.» — «Эззелин фон Клатка, рыцарь» (лат.).


[Закрыть].

Воздух в склепе лишен был миазмов разложения, и они провели там некоторое время, а затем, поднявшись по ступеням в церковь, долго еще обсуждали старинных владельцев замка; кавалер вспомнил теперь, как о них говаривали, бывало, его родители. Когда исследователи собрались наконец покинуть руины, солнце уже исчезло; на небе показалась луна. Берта, ступив в неф, издала удивленное и испуганное восклицание. Взгляд ее упал на человека в шляпе со свисающими перьями, с мечом на боку; на плечи его был наброшен короткий плащ старомодного покроя. Незнакомец непринужденно прислонился к разбитой колонне у входа; казалось, он ничего вокруг не замечал; в свете луны отчетливо вырисовывались его бледные черты.

Все четверо приблизились к незнакомцу.

– Если не ошибаюсь, – заговорил кавалер, – мы с вами когда-то встречались.

Неизвестный не проронил ни слова.

– Вы самым чудесным образом спасли нас от зубов этих ужасных волков, – сказала Франциска. – Верно ли я предполагаю, что именно вы оказали нам столь великую услугу?

– Звери боятся меня, – произнес незнакомец низким и свирепым голосом, устремив свои запавшие глаза на девушку и словно не видя остальных.

– Смею полагать, что в таком случае вы – охотник и объявили войну этим кровожадным бестиям, – сказал Франц.

– Кто из нас не преследователь или не преследуем? – ответил незнакомец, не глядя на него. – Да, каждый из нас преследует или испытывает преследования, судьба же преследует всех.

– Вы живете в этих развалинах? – помедлив, спросил кавалер.

– О да; но не ради истребления вашей дичи, как вы, вероятно, опасаетесь, кавалер фон Фаненберг, – презрительно сказал незнакомец. – В этом вы можете не сомневаться; собственность ваша пребудет в целости.

– Ах! Отец вовсе не это имел в виду, – вмешалась Франциска, проявлявшая к незнакомцу живейший интерес. – Прискорбное стечение обстоятельств и печальные повороты судьбы, как видно, заставили вас искать пристанище в этих руинах, и отец мой отнюдь не намерен лишать вас крова.

– Отец ваш очень добр, если речь об этом, – прежним тоном проговорил незнакомец, и его сумрачные черты сложились в подобие еле заметной улыбки, – однако людей, подобных мне, изгнать нелегко.

– Жизнь в развалинах должна доставлять вам множество неудобств, – слегка раздосадовано заметила Франциска: она ожидала более благовоспитанного ответа на свою вежливую речь.

– Я не назвал бы жилище мое неудобным; оно всего лишь тесновато и все же вполне подходит человеку тихого нрава, – с гримасой отвечал неизвестный. – Не всегда, впрочем, я таков; порой меня охватывает желание покинуть замкнутые пределы, и тогда я мчусь по лесам и полям, по холмам и долам; и всегда слишком рано наступает час, когда мне приходится возвращаться в тесное убежище.

– Поскольку вы время от времени его покидаете, – сказал кавалер, – я хотел бы пригласить вас посетить нас, если только.

– Если только я в состоянии буду принять ваше приглашение, – прервал незнакомец, и кавалер вздрогнул, ибо тот со всей точностью высказал его собственную, едва сложившуюся мысль. – К сожалению, – холодно продолжал он, – я не могу сейчас поведать вам обо всем, однако имеются некоторые трудности; но можете не сомневаться, что я происхожу из рыцарского рода, по меньшей мере такого же древнего, как ваш.