Текст книги "Записки советского офицера"

Автор книги: Григорий Пенежко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– А чем стреляете, заряжающий? – спрашивает вдруг Гадючка у Никитина.

Я спохватился и сообразил, что в горячке забыл дать команду "Осколочным заряжай", и ясно, что Никитин заряжал бронебойным. Поправив свою ошибку, я выстрелил третий раз. Облако разрыва, наконец, закучерявилось, но было уже поздно. Самолёт, вырулив на шоссе, с короткого разбега оторвался от земли.

Гадючка буквально взвыл от досады. Виноват я, но этот хитрец, по своему обыкновению, всё свалил на Никитина – из уважения к командиру, а стрелы-то, конечно, направлены на меня. На этот раз обошлось без перепалки – Никитин не мог защищаться, тоже из уважения к командиру.

– Ну, пропал, теперь у него второй козырь, – сказал он мне тихо.

Ему пришлось признать законным требование возмущённого механика искупить свою вину по крайней мере тремя немецкими танками.

– Иначе шапки врозь, и конец нашей компании, – сказал Гадючка.

– Добре, – миролюбиво ответил Никитин.

Несмотря на постоянную пикировку, моя "компания" становится всё дружнее, и мы уже во время боя чувствуем себя в танке, как дома.

Пока наш экипаж занимался самолётом, другие экипажи успели поджечь несколько автомашин на северной окраине Подлуже и таким образом заградить выход немцам из села. Это оказалось вовремя, так как танки, которые мы обогнали под Птычей, уже, выскочив , из-за леса, ворвались в село. Мы поспешили к выходу из села, чтобы закупорить его прочнее, и, став за домами, открыли огонь по группе немецких танков, стремившихся вырваться из тесной улицы на простор шоссе. Их гнал наш Т-34. Его пушка то появлялась между домами, посылая снаряд за снарядом в хвост немецкой колонны, то вдруг скрывалась. Наконец, он появился и сам с десятком следовавших за ним БТ погнался за немцами, уже не укрываясь больше за домами.

Когда мы подбили одного за другим два передних танка и остальные шарахнулись влево за дома, к железной дороге, оставив на шоссе несколько следовавших в середине колонны легковых машин, я увидел в башне Т-34 Попеля. Преградив своим танком шоссе, он кричал:

– Господа офицеры, "ком хир", или вы думаете, что у нас лакеи есть открывать вам дверцы?

Офицеры вылезли из машины один за другим и, подняв руки, шли к танку Попеля. Последним вылез из красивой легковой машины высокий офицер, с маленькой головкой на длинной шее. По окантовке фуражки и погонам все сразу определили: генерал.

Его картинная поза – он прошёл мимо нас, закинув руки назад, – привела нашего механика в восхищение:

– Ого! Вот так гусак! – говорил Гадючка, потирая от удовольствия руки.

Но когда он узнал, что нами захвачен весь штаб 14-й танковой дивизии немцев и не хватает только самого командира дивизии, генерала Мильче, улетевшего на том самом самолёте, который мы упустили, настроение нашего механика резко изменилось, и чего только не пришлось выслушать бедному Никитину за то, что он заряжал бронебойными вместо осколочных. Гадючка, призывая меня в свидетели, требовал подтверждения, что долг за Никитиным увеличился, что к трём танкам за самолёт надо прибавить упущенного по его вине генерала.

– Слышите? – спросил я отмалчивающегося Никитина.

– Слышу! – ответил он. – Без его морали досада сосёт под ложечкой. Долг так долг! Отдам сполна и даже с лихвой, только пусть работает механик и рычагами так же, как языком...

Это обещало новую вспышку красноречия Гадючки, но тут подошла рота Т-34 во главе с Волковым, и Попель, узнав от пего, что часть немецкой колонны прорвалась на Дубне, крикнул, обращаясь ко всем:

– Э, хлопцы, мабуть, догонять надо?

Я выругал себя за то, что задержался около этих немцев, дал команду: "Вперёд, четвёртая", и мы полетели на Дубно.

За моим взводом, машина за машиной, не отставая, шли танки Волкова. На краю города, у озёр, мы спугнули немецкую пехоту, поспешно ковырявшую лопатами землю, обходя Дубно с запада по шоссе, смяли колонну автомашин и, выскочив на северную окраину города, врезались у моста через Икву в хвост пехотной колонны немцев, спокойно маршировавшей по шоссе на Ровно.

Посреди моста одна за другой вспыхнули три автомашины, огневая пробка закупорила мост, немцы бросились с шоссе врассыпную и стали кидаться в реку. Я услышал рядом чей-то раскатистый смех и, оглянувшись, увидел Попеля, сидящего на башне танка. Подмигнув нам, он показал смеющимися глазами на немцев, тонущих и воющих в полноводной Икве, и крикнул:

– Ишь, купаться захотели, их благородия, господа будущие помещики. Жарко ходить по советской земле!

Я тоже смеюсь, смеются все, и те, которые выглядывают из башни, и те, которые сидят в танках, и те, которые выскочив из своих машин, гонят от берега толпу немцев, испугавшихся воплей тонущих и поспешивших вылезть из воды.

Подавшись вперёд и показывая рукой на пловцов, приближающихся к противоположному берегу, Попель кричит:

– Дайте им! Не жалейте, хлопцы, пару для гостей. Хай учатся, як в нашей воде пузыри пускать!

Со всех сторон застучали пулемёты. С восточного берега по мосту ударила с перелётом батарея.

– Смотрите, танк! – прокричал мне в ухо Никитин, показывая на зашевелившийся на том берегу куст, из которого высунулась короткая толстая пушка.

Я показал на него стоящему рядом в своей машине Кривуле и сам нырнул в башню. В прицел я увидел, что немец поспешно крутил башню, и его пушка, минуя мой танк, остановилась где-то рядом.

"В Попеля наводят", – подумал я и выстрелил в башню. За моим выстрелом последовал выстрел Кривули, и немецкий танк, опустив пушку, задымил.

У моста никто из немцев, кинувшихся в реку, не вышел на тот берег, но дальше, уже в черте города, до батальона пехоты всё-таки перебрались через реку Икву. Уходившие по шоссе на Ровно пехота, танки, артиллерия немцев вернулись и заняли оборону на восточном берегу.

Поставив в прикрытие у моста взвод Т-34 и взвод KB в роще против моста, Попель повёл нас через Дубно обратно в Подлуже, где уже располагался штаб нашего передового отряда. День был хмурый, моросило, но к вечеру тучи разошлись, и солнышко, садясь, улыбнулось нам приветливо и ободряюще, улыбнулось и скрылось. Мы проходили тихий древний город, с одной фабричной трубой, окружённый лугами и плёсами полноводной Иквы. На нём уже лежит печать войны. На западной окраине несколько больших зданий окутано дымом. Костёл зияет сорванными с петель дверями. В центре города мостовая усеяна битым стеклом витрин. На тротуарах лежат трупы убитых жителей.

*

Итог первого боевого дня передового отряда Попеля неплохой: разгромлена на марше 14-я танковая дивизия немцев, взято несколько десятков исправных танков и сотни пленных, занят и удерживается рубеж протяжением в двадцать километров: Иване-Пусте, Верба, Птыча, Подлуже, Дубно.

Как показывают пленные офицеры, у Клейста в нашем направлении действуют шесть дивизий. Это – четыре тысячи танков оперативного назначения, ещё не бывших в боях, только вчера введённых в прорыв. Их задача: захватить переправы на реке Иква, при поддержке авиации выйти на оперативные просторы в направлении Кременца и Ровно, нарушить тыл нашей армии, форсированным маршем идти до Днепра, захватить днепровские мосты и тем самым завершить окружение советских войск в Правобережной Украине. Всё это должно быть сделано за две недели. Захваченный нами в плен начальник штаба дивизии твердо уверен в успехе. Оказывается, вчера утром им было уже известно, что корпус генерала Рябышева движется на Дубно. Легкоброневая дивизия прикрытия Клейста, с которой мы вчера вели бой, обескровлена, но всё же она задержала наше продвижение. Клейст этим воспользовался и опередил нас своей 14-й дивизией с южного направления и 18-й, прошедшей на Ровно, – с северного.

Я поделился с Кривулей этими сведениями, и мы обменялись с ним мнениями по поводу осуществляемого нами замысла фронта уничтожить армию Клейста. Мнения наши сошлись: несмотря на все преимущества, которые имеет Клейст, он будет уничтожен. Этому порукой беззаветная Храбрость и преданность долгу наших бойцов и командиров, с кокон они выполняли свои обязанности во вчерашнем и сегодняшнем боях.

К этому же выводу приходит и мой экипаж за ужином, выпивая бордо, найдённое под сиденьями немецких штабных машин. Кривуля отмерил всем вместо чарки по крышке танкового термоса. Никитин и Гадючка, забыв про упущенный самолёт и улетевшего генерала, едят из одной консервной банки и подносят друг другу по чарке.

После ужина меня вызвали к комбату. Я получил задание доставить пакет командиру корпуса и приказание второму эшелону тыла – подвезти горючее и боеприпасы. Тылы дивизии стояли на южной окраине Заблотца. Я прибыл туда на рассвете 28 июня и только передал письменное приказание, как услышал крик:

– Немцы! Танки!

С начальником отдела кадров штаба капитаном Стадником мы выбежали на шоссе, на которое вытягивалась колонна ремонтно-восстановительного батальона.

– Лёгкие танки, до пятидесяти штук. Идут во ржи. Пехоты не видно, доложил капитану Стаднику его

помощник, старший лейтенант Харченко, подскочивший на "пикапе".

– Взять гранаты, всем строиться повзводно, шофёрам остаться, – подал команду капитан Стадник.

От машины к машине вдоль колонны полетело:

– Гранаты! Строиться!

Среди пробежавших я увидел знакомого мне политрука Белевитнева. Он побежал в рожь со взводом резервных танкистов. Я, по указанию капитана Стадника, занял со своим танком позицию за крайними домиками, чтобы встретить отсюда наступающих огнём с места.

Немцы уже подошли на дальность выстрела, но мне их почти не видно. Лёгкие танки, вооружённые одними крупнокалиберными пулемётами, совсем утонули во ржи. Очевидно, и немцы мало что видят вокруг себя.

Я решил бить по передним танкам, рассчитывая, что задние, увидев горящие машины, повернут обратно.

Первые снаряды я послал в два немецких танка, далеко обошедших наш левый фланг и мчавшихся по шоссе к хвосту колонны. Повторяться не пришлось: оба танка пустили густые клубы дыма. Однако справа, совсем вблизи меня, поднялась винтовочная трескотня, зачастили взрывы гранат. Я поспешил развернуть свою башню, но стрелять не смог. Волнующаяся рожь была испятнана комбинезонами наших ремонтников и ребристыми шлемами резервных танкистов. Они били из винтовок по приближавшимся танкам, бросали гранаты, ныряли в рожь и появлялись уже в новом месте. Я восхищался ими и досадовал, что мешают мне стрелять – неизбежно попал бы в них. Впрочем, стрелять и нужды не было. На моих глазах экипажи немецких танков выбрасывались из своих башен в рожь.

Когда я высунулся из люка, чтобы оглядеться вокруг, стрельба прекратилась. По неподвижно стоявшим во ржи немецким танкам лазали наши бойцы. Только один танк, дымя выхлопной трубой, надрываясь, стремился уйти подальше от места боя. Он был уже на недостигаемой для меня дистанции. Сплюнув с досады, я вылезаю из башни. Ко мне подошёл капитан Стадник.

– Ну, что? – спросил я его.

– Три подорваны, двенадцать целы и невредимы. Крутились, крутились немцы по ржи, видят – гранаты со всех сторон, бросили танки и сбежали.

– Э, шкурка у них тонка! – подбежав к нам, засмеялся какой-то командир. – Сейчас захвачу тягачи, и повезём комдиву боевой подарочек от тылов.

...Вспоминаю эту стычку и думаю: роль моя в ней – пустяковая. Это гранатомётчики, невидимые во ржи, решили её исход, голой грудью пошли они против немецкой брони, врукопашную схватились с ней, и немецкая броня сдала.

Как сейчас вижу: вот они идут, молодые, весёлые, упоённые победой. Война познакомит с вами весь мир!

На пути в штаб корпуса, свернув в селе Крупец с шоссе на полевую дорогу, я остановился, услышав какой-то гул. Не пойму, откуда он. Впереди, к селу Ситно, – чистое поле ржи, на шоссе никакого движения. Всматриваюсь в опушку леса, что в полукилометре от меня. По опушке стелется сизый дымок. Что это такое? Ведь там у шоссе штаб Рябышев!

Внезапно из леса стрелой вылетают танки БТ: один, второй, а за ними несётся развёрнутый в боевую линию строй остроносых, быстроходных машин. Они летят по ровному полю вдоль шоссе, ныряют в волнах зелёной ржи.

– Наши идут в атаку! – с восторженной дрожью в голосе крикнул Никитин. – Ну и лихо идут!

И он вылезает на башню, весь подаётся вперёд, чтобы не пропустить ни одного движения атакующих.

– Такого мы ещё не видали! – кричит он мне. С радостно бьющимся сердцем я подымаюсь к нему. За мной высовывается Гадючка.

Однако где же противник? Слева – ровное поле, оно окаймляет виднеющиеся вдали сады и крыши села Ситно. Там тихо и спокойно. Только вверху в солнечной голубизне что-то вдруг случилось: как будто разошлись густые фиолетовые чернила. Гигантские фиолетовые ленты прочерчивают небо, изгибаются над мчащимися в атаку нашими тапками.

– Вот, гидра, пустила чернила, – ворчит Гадючка. – Ну, теперь держись, хлопцы, налетят, стервятники! – Он с досадой махнул рукой и скрылся в свой люк.

И у меня защемило сердце. Осматриваюсь, настораживаюсь. Слева, оттуда, где всё брызжет солнцем, доносится грохот, кажется, что там сбрасывают листовое железо, и близко от меня свистит снаряд, пролетающий в сторону леса.

Теперь ясно. Немцы в селе Ситно. Огнём с места встретили они нашу атаку. Уже не слышно отдельных выстрелов – они слились в оглушающие раскаты.

Вот уже наши танки отделяет от села только узкая зелёная полоска. Несколько танков застыло на бегу. Одни горят, другие стоят, окутанные голубоватым прозрачным дымом. Оставшиеся в строю стремительно несутся к густо-листным садам села, которые встречают их в упор орудийными выстрелами. Вот герои ворвались в село, вот сомкнулись за ними сады. Лязг и гул артиллерии утихает. Поднимающееся к зениту солнце пожелтело, поблёкло от расплывшегося по небу дыма.

– Всё кончено... – шепчет Никитин. – Засада! – вдруг со злостью вскрикнул он. – Товарищ командир, да разве ж это война? Где, скажите вы, авиация, артиллерия, пехота? Как же так выходит, что воюем порознь, каждый сам по себе?

У меня самого уже возникал этот вопрос.

– Поживём – увидим, – уклончиво ответил я. – А вот возвратиться нам к отряду по старой дороге нельзя. Надо ехать в штаб, узнать, как быть.

По земле от села снова прошёл глухой гул. Мы замерли, увидев показавшиеся из садов Ситно уродливые чудовищные машины ярко-жёлтой, тигровой раскраски. Они медленно катились в нашу сторону, сверкая языками выстрелов.

– Я таких ещё не видал, – говорит Никитин. Немцы движутся линией. Всматриваюсь в бинокль в ближайший левофланговый танк, вырвавшийся далеко вперёд. Его контур что-то напоминает мне. Но что?

– "Рейнметалл"! – выкрикнул я, вспомнив фотографию немецкого тяжёлого танка, которую видел в альбоме училища, и скороговоркой выпалил: – Тяжёлый, пушка семьдесят пять, прямой выстрел восемьсот, броня сорок...

– Товарищ командир, чего мы стоим и дожидаемся, як вол обуха? спрашивает, высунувшись из люка, Гадючка.

С досады, не ожидая команды, он резко рванул затвор пушки.

– Бронебойными заряжай! – машинально скомандовал я.

– Есть! – с сердцем ответил Никитин и, дослав снаряд, захлопнул затвор.

"Нет, – подумал я, вспомнив, что везу пакет, – тут не воевать, а удирать надо".

– Заводи! – кричу Гадючке.

Хорошо бы кустами пробраться до высоты, чтобы прикрыться её гребнем. До него всего пятьдесят метров. Смотрю сквозь редкие кусты, как бы лучше проскочить под носом у немцев, и не верю своим глазам. От угла леса, откуда ранее выскочили БТ, сейчас мчится, сверкая выстрелами, стройная цепочка КВ. Ближний к нам танк идёт прямо на высоту. Его пушка, торчащая из огромной башни, развёрнута в мою сторону. Стоит мне сдвинуться с места по намеченному маршруту, как KB, увидев мой танк, идущий со стороны противника, несомненно, ударит по нему пятидесятикилограммовой чушкой – от нас и мокрого места не останется.

Но фланговый немец тоже приближается к высоте. Его курс лежит мимо меня. Вот сейчас он заметит в кустах мой танк – и тогда тоже жди снаряда. Что могу я поделать с его лобовой броней, имея 45-миллиметровую пушку?

Свой или чужой – нам конец!

Как загипнотизированный, смотрю на зияющее дуло пушки приближающегося КВ. Сверху, на его башне, полупригнувшись, сидит на четвереньках маленький головастый танкист. Опираясь на антенну рукой, он то быстро выпрямляется, смотря куда-то через меня, то пригибается вновь.

Видно, почуяв недоброе, из башни вынырнул Никитин.

– Вот это довбня! – воскликнул он, увидев идущий на нас КВ.

Гадючка завёл мотор. Пыхнув дымом, он взревел так громко, как, кажется, я никогда ещё не слыхал.

– Глуши! – закричал я.

Никитин нырнул вниз, и мотор заглох. Но было уже поздно. Поравнявшийся с нами немецкий танк заметил дым мотора и шевельнул в нашу сторону пушкой.

– Приготовься! Огонь! – бросил я Никитину и, нырнув в башню, прильнул к прицелу.

В прицеле надвигалась ребристая громада. Её башня, поворачиваясь, нащупывала меня своей пушкой. Надеюсь опередить, навожу перекрестие на башню.

– Есть! – ободряю себя и, держа на прицеле башню, нажимаю педаль спуска.

Раздаётся гром выстрела. В поле зрения телескопического прицела вместо башни танка клубится облако дыма.

"Что за наваждение? Куда же девался танк? – думаю я. – Не провалился же он сквозь землю!.. И почему так туга педаль? Кажется, я не почувствовал спуска". Гляжу под ноги – о, ужас! Под педалью спуска – гильза снаряда, и моя нога давит педалью на донышко гильзы. До спуска не дожал, значит и не стрелял, значит... Но почему немец не стреляет?

Выглядываю из люка. Прямо передо мною, на том месте, где я видел немецкий танк, валяются исковерканные листы брони и дымится чёрное пятно. Позади спокойно разворачивается вправо башня нашего КВ. Вот, оказывается, кто стрелял! Да, попади он в мою БТ, и следа бы не осталось от нас на земле.

Над лавиной немецких полосатых чудовищ то тут, то там взвивается струйками, подымается клубами дым.

Из люка на меня с недоумением смотрит Никитин. Он ещё не понял, почему я не стрелял. "Приедем, – думаю я, – скажу ему, к чему может привести валяющаяся под ногами стреляная гильза снаряда".

Фланговый KB всё ещё не замечает нас. Он занят очередным немцем. Выстрел, взрыв – и слетает башня немецкого танка, разваливаются борта.

Полуоглушённые выстрелами своего спасителя, мы с Никитиным показываем друг другу большой палец и смеемся от нахлынувшей радости.

Непомерно большая голова маленького танкиста появляется над башней. Из-за гребня высоты раздаётся выстрел. Башня смельчака брызжет снопом искр, а снаряд рикошетом фырчит над нашими головами. Маленький танкист ныряет внутрь башни. Снова выстрел – и разваливается ещё один немецкий тяжёлый танк.

"Что же, картонные они, что ли?" – думаю я. Ну, теперь можно без опаски подойти к KB и спросить стоящего на башне командира, не переместился ли штаб корпуса. Бегу к нему. Маленький танкист указывает на KB, идущие развёрнутым строем по шоссе.

Мчимся туда. Жалкие остатки "рейнметаллов" в панике бегут к селу Ситно.

Всё так непонятно, так запутано. Вчера днём мы разбили в этом направлении 14-ю танковую немецкую дивизию, а наутро немецкие танки вновь появились здесь, уже

В тылу у нас. Не радуют услышанные мной обрывки разговора на КП комкора. Рябышев, когда я подошёл к нему с пакетом, стоял на опушке рощи, опираясь плечом о дерево. Поглядывая в сторону Ситно, где наши KB вели ещё бой среди горящих БТ, он что-то быстро писал на своём планшете, потом, не меняя позы, приказал вызвать связного от командира мехдивизии Герасимова. Я слышал, как он сказал при этом, обращаясь к стоящему рядом начальнику штаба полковнику Петрову:

– Доносит, что продвигается на Верба. Что из этого получится, – не знаю, но то, что из-за него у меня не получилось кулака в этом месте, это я уже чувствую... Эх, Петров, Петров, не научились ещё люди воевать...

– Война научит, товарищ генерал.

– Научит, но чем воевать будем. Надолго ли хватит БТ! – и Рябышев тяжело вздохнул.

Да, БТ, действительно, ненадолго хватит. Вспоминаю совещание военпредов на заводах танковой промышленности, выступление комиссара Главного управления бронетанковых войск товарища Аллилуева, обрушившегося на тех, которые говорили: "К чему рисковать, искать чего-то, когда нас вполне удовлетворяют имеющиеся уже испытанные конструкции". Как хорошо, что наши конструкторы не успокоились, рисковали, искали нового, и теперь мы имеем такие конструкции, как Т-34 и KB! Жаль только, что этих замечательных машин, приводящих наших бойцов в восторг, а противника в ужас, пока ещё маловато.

На обратном пути я увидел недалеко от железной дороги, у горящего немецкого танка, один наш КВ. Весь его экипаж был наверху. Кто приплясывал на корме, кто наблюдал с башни. Мне захотелось узнать, как себя чувствуют товарищи после атаки, о чём они думают.

Я подъехал к ним и представился худощавому юноше, вытиравшему с лица копоть и грязь, которые вместе с потом струились из-под слипшихся волос.

– Командир разведвзвода KB лейтенант Кулеба, – доложил он, спрыгнув с танка.

– Ну, как воевалось? – спросил я, кивнув в сторону дымящегося немецкого танка.

Душа лейтенанта Кулебы, видно, просила разрядки. Он не заставил повторить вопрос и, отдав радисту распоряжение вызвать какого-то Шатохина, прыгнул на мой танк и присел на башню.

– По правде сказать, товарищ старший лейтенант, – засмеялся он, сначала было подрастерялся.

– Отчего же?

– Видите ли.. . Немцы утром закупорили нас, перерезав шоссе и заняв оборону на окраине вон того села. Ну, комкор и отдал приказ выбить их оттуда и очистить шоссе на Дубно. В атаку пошли БТ, а нас оставили за высоткой в резерве. Стоим, за гребнем немцев не видно. Прибежал комбат, говорит, все "бэтушки" из засады разбиты, и немцы на нас прут лавой. Тут как раз команда: "Вперёд!" – и я повёл свой взвод в контратаку. Подхожу к гребню, вижу: прёт на меня громадина – полосатый, как тигр, а сам, как дом. Раза в два, пожалуй, моего-то побольше. Я такой громадной дуры вовек не видывал. .. Тут я и подрастерялся, опешил, забыл, что делать. Смотрю на него в телескопический прицел – только и всего. А там немец, должно, тоже не из храбрых попался. Как увидел меня, даже остановился. Но потом пришёл в себя, развернул пушку – и бац мне прямо в башню. В башне – пламя, из глаз искры... А башнёр мой кричит: "Орудие готово!" Он на финской был, так ему не в диковинку. Смотрю, башня целая, все здоровы. "Ну, раз так, – говорю я, получай, гадина!" – и трахнул я эту дуру между глаз. У неё пушка кверху задралась. Трахнул ещё одним, – она лапки вверх. А с этим, – он показал на дымившийся рядом танк, – я уже разделался, как повар с картошкой. Жаль, больше на мою долю не пришлось. За машинами следил, чтобы зевака не давали. Все остались целы. Вот Шатохина только послал на левый фланг, чтобы сбоку поддержал, так до сих пор не едет...

– А какой он? – спросил я.

– Шатохин? Такой головастый, маленький, в общем ротный Мюнхгаузен. Но вояка хороший.

Я вспомнил маленького головастого танкиста, сидевшего пригнувшись на башне KB, и сказал:

– Видел. Он на левом фланге, за высоткой, у кустов. Там он таких шесть штук разбил.

– Гей, хлопцы! – крикнул Кулеба своему экипажу. – Шатохин шесть штук разбил. А приедет, – скажет, что сто шесть.

Все рассмеялись. Кулеба спрыгнул на землю и, глядя на догорающий немецкий танк, спросил меня:

– А не знаете ли вы, что это за танк?

– "Рейнметалл".

– Был "рейнметалл", а теперь стал металлом. Так и будем их переделывать... Согласен со мной, старшина фронта? – обратился он к своему танку и любовно похлопал его по башне.

Пожелав им счастья, мы двинулись дальше. У Ситно снова разгорался бой, в небе появилась немецкая авиация.

Смогут ли наши тылы подтянуться к Дубно, не окажется ли наш передовой отряд отрезанным от корпуса?

Из головы не выходит мысль о потерянных БТ. Нет, нельзя пехотинцам, танкистам, артиллеристам, лётчикам воевать врозь, как мы сейчас воюем. Вспоминаю первый день войны, батарею Кривули, спасшую моих "малюток", – вот урок взаимодействия!

Я застал командование передового отряда в селе Верба. За время моего отсутствия немцы массой тяжёлых танков атаковали нас на южном участке, перебили наше прикрытие в Иване-Пусте – ушёл только один танк, одновременно заняли село Козин на Кременецкой дороге. Я тоже привёз неприятные известия. Противник явно повернул на юг. Немецкая тяжёлотанковая дивизия, выйдя к реке Сытенька по всему её течению, заняла оборону, чтобы преградить корпусу дорогу к нам. Рябышев пробивается с одной дивизией Мешанина, ведёт бой за Ситно. Мехдивизия Герасимова пытается наступать самостоятельно в десяти километрах правее. Утром одному батальону пехоты и артиллерийскому дивизиону гаубичного полка удалось пройти свободно в нашем направлении – они сейчас на подходе к нам.

После уничтожения немцами нашего прикрытия в Иване-Пусте Попель усилил оборону по южной окраине села Верба четырьмя Т-35, взводом Т-26 и противотанковой батареей. В пехоту превращены автомобильный батальон, сапёрный батальон, ремонтная рота и экипажи танкистов, потерявших свои машины. За счёт этих подразделений и частей отряду удалось, не рассредоточивая танки, занять круговую оборону, прикрываясь с тыла рекой Иквой, а с фронта сильным боевым охранением, выставленным по рубежу Млынув, Сады Мале, Пиратын, Бялогрудка, Верба.

Узнав, что Кривуля с ротой ушёл на разведку, я поехал со штабом Попеля в Бялогрудку.

На пыльной дороге через ржаное поле мы увидели большое стадо свиней. В багряно-золотистой дымке взбитой пыли медленно плелись породистые йоркширы с запавшими боками, измученные переходом и жарой. Один из гнавших стадо, крестьянин лет пятидесяти, в жилете поверх полотняной сорочки, скинув фетровую шляпу, поздоровался со мной.

– Будь ласка, товарищ командир, скажить нам, чи не возьмете вы наших свиней на мясо? А то вси воны запалятся, передохнуть.

– Почему же передохнут? – спросил я.

– А тому, що вже другой день нияк не наздоженем хоч яку воиньску часть. Сегодня в ночи мало немцы не забралы. Ще одного такого дня, як оце був, воны не выдержать. Дайте нашему колхозу справку, що взяли для армии в щот поставок, а то получится, що ни государству, ни колхозникам.

Я подошёл к полковому комиссару Немцову и доложил ему просьбу колхозника, добавив, что экипажи сегодня не ели, кухни же неизвестно, когда придут.

– Нельзя, – коротко ответил он. – Крестьяне увидят, подумают, что мы мародёрством занимаемся. Вот что, – сказал он подошедшему колхознику, можете гнать стадо, не торопясь, мы вас прикрываем.

– Як хочете, а сподручнише було б скотыни попасть до нашего войска. За охрану же спасибо, – накинув высоко-верхую шляпу с отвисшими полями, колхозник зашагал в голове стада по дороге на Кременец.

Жаль, не плохо бы подкормить экипажи. А ведь колхозник, пожалуй, прав: ни государству, ни колхозу! – если только Рябышев не пробьётся к нам.

Приехав в Бялогрудку, Попель остановился на западной окраине леса.

Бессонные ночи дают себя знать.

– Никитин, – прошу я, – разбудите меня, как приедут наши.

Сваливаюсь на корму моей машины. Её ребристые жалюзи кажутся мне приятнее всех подушек...

Чувствую, что меня тянут за ноги, как будто железным скребком дерут затылок и почему-то кричат: "Вай... вай..." Просыпаюсь. Оказывается, это будит меня вернувшийся из разведки Кривуля, кричит: "Вставай!" Вскакиваю, узнаю, что колонна немецких танков на большой скорости приближается к Бялогрудке, бегу в штаб, думаю: "Полк Болховитинова за Птыча, другие танки далеко севернее. Пока их вызовут, немцы разгромят наш штаб".

– Спокойнее, спокойнее! – приказывает Васильев. – Контратакуем моими KB и разведвзводом БТ. Всему личному составу к Зофьевке отражать атаку. БТ тоже туда! – крикнул он мне уже на бегу. – Немцев, KB за мной!

Спустя пять минут выхожу со своей ротой на южную окраину Бялогрудки. По дороге, которой прошло стадо свиней, колонной движутся немцы. До них около километра. Нет, это не танки. Ясно различаю мотоциклы с прицепами, тяжёлые бронемашины, вслед за ними лёгкие.

Подошли KB Попеля и Васильева. Они встали в саду правее меня. Васильев неотрывно рассматривает в бинокль немецкую колонну.

– Не шевелиться! – приказывает он.

"Что это может быть за колонна?" – спрашиваю я себя. О нашем существовании эта колонна не подозревает. Нахально идёт, даже головного дозора не выслала.

Васильев подозвал меня к себе и поставил задачу: на максимальной скорости вырваться к хвосту колонны и прижать её с тыла к лесу.

Чтобы развить максимальную скорость, отвожу свои машины назад, за дома. С нетерпением наблюдаю, когда же взовьётся над танком Васильева красный флажок – сигнал к атаке. Вижу, как задымились выхлопные трубы КВ. Заводим моторы. С трудом сдерживаюсь, чтобы не дать команду: "Вперёд!" Но вот KB тронулся с места. Васильев опускается в башню и даёт мне сигнал. Взвыв моторами и развивая скорость, наши танки вырываются из-за дома к роще.

Немцы провожают нас недоумевающими взглядами, не понимая, что это за танки. Внезапностью появления и движением без огня я выигрываю время и достигаю хвоста колонны, раньше чем немцы соображают, что это мчатся советские танки. Только теперь открываем огонь. Снаряд за снарядом посылаем с такой скоростью, какую мы с Никитиным можем дать. Гадючка снизу ободряюще кричит нам:

– Дай ему! Готов! Следующий справа. Ага, готов!.. Оглядываемся назад. Далеко позади, вторя нам басами своих орудий, движутся два KB Васильева. Тяжёлые трёхосные пушечные броневики немцев в панике спешат сойти с дороги. Не отстреливаясь, рассыпаются они по опушке, как испуганные тараканы из-под поднятой половицы. Отрезая дорогу для отхода назад и по полю к Козину, мы огнем подстёгиваем их к лесу.

Одна за другой вспыхивают немецкие машины, поле затягивается отвратительно пахнущим масляным дымом. Трёхосные тяжёлые броневики, достигнув леса, упёрлись в него. Им не пройти между деревьев. Лес встречает их орудийным огнём сорокапятимиллиметровок. Это артиллерийский взвод нашего разведбатальона подоспел на помощь. Танк Васильева на всём ходу ударяет носом немецкий броневик. Тот переворачивается, а танк всей тушей, задрав нос и пушку вверх, взбирается на него и, не успев перевалить, с треском оседает. Броневик раздавлен, как пустая яичная скорлупа.

– Ого! Вот это пресс! – смеется Никитин. Не многим немецким машинам удалось спастись. Открыв люки, солдаты выбрасывались на землю и старались ползком прорваться сквозь наше огневое кольцо. По документам убитых установлено, что нами разгромлены подразделения разведывательного батальона 12-й танковой немецкой дивизии.

Васильев послал меня с приказом к Болховитинову, полк которого занимал оборону в Трытынах. На обратном пути, подъезжая к лесу севернее Птычи, где остановился со своим штабом Попель, я услышал позади пушечные выстрелы и, оглянувшись, увидел, что следовавший за мной танк Зубова остановился и экипаж забрасывает корму горящей машины землей. Зубов сигналит мне: "Противник сзади".