Текст книги "Арктания (Летающая станция)"

Автор книги: Григорий Гребнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

22 Жилец "аварийной гостиницы" Золтан Шайно жил при здании народного суда, в особой пристроечке, называемой жителями Северограда иронически "аварийной гостиницей" В первые годы строительства социализма, когда возник поселок на острове Диксоне, его жители обходились без специальных тюремных сооружений; в большом же социалистическом городе Северограде тюрьму строить было незачем: преступления не часто совершались в Арктике, а совершаемые не заслуживали того, чтобы ради них строить особый дом лишения свободы. Вот почему редкие клиенты подследственных органов народного суда в Северограде помещались в пристроечке подле здания суда, именуемой "аварийной гостиницей"'. Особым комфортом эта "гостиница" не отличалась: это был обыкновенный дом с коридорной системой и комнатами, меблированными просто и строго всем необходимым. Отпечаток неволи ложился не на самый этот дом, а на сознание жильца, когда надзиратель, поселяя его одной из комнат, угрюмо бормотал: – Дом оборудован самой усовершенствованной сигнальной аппаратурой. Здесь нет замков, вместо них есть невидимые инфракрасные лучи и фотоэлемент. Убежать невозможно. Правила внутреннего распорядка висят на стене. Радиофоном и стереовизором можно пользоваться с разрешения следователя. Питание в обыкновенное время. Библиотека напротив. Золтан Шайно, оседлав нос своими желто-зелеными очками, валялся на диване в седьмом номере "аварийной гостиницы" и читал единственную книгу, которую он счел достойной своего внимания: роман Гюисманса25 "Наоборот". Герой романа дез-Эссент уже успел полностью отгородиться от внешнего мира и зажить "наоборот", то есть жизнью, достойной подлинного аристократа и убежденного роялиста26, когда вдруг дверь открылась, и на пороге седьмого номера появился молодой белокурый человек, высокий и румяный. Молодой человек попросил у Золтана Шайно разрешения войти, поздоровался и понес к столу изящный аппаратик-фонограф. Золтан Шайно снял ноги с дивана и настороженно поглядел на своего гостя. – В прошлый раз мы с вами только познакомились, – сказал белокурый молодой человек, устанавливая на столе свой аппаратик, как большой мальчик игрушку, которой он собирался играть с товарищем. – Теперь, я надеюсь, мы сможем поговорить поподробнее. Молодого человека звали Алексеем Ивановичем Померанцевым, и служил он следователем при народном суде в Северограде. – Вы знаете, я долго думал над вашей фразой о званых и избранных, – сказал он. – По-вашему, выходит, что так называемый бог призвал к жизни миллиарды людей, а избрал среди них немногих. Вначале я решил, что вы имеете в виду какую-то особую систему выборов, но затем вспомнил, что в старые времена подобные теории были в большом ходу у клерикалов27, и назывались они притчами. Золтан Шайно иронически поджал губы. – Вашим мыслям, очевидно, несвойственна торопливость, господин следователь... – Что вы! – с ноткой искреннего протеста воскликнул Померанцев. Наоборот! Я свое мышление уподобил бы ракете стратоплана. Надеюсь, вы знакомы с устройством ракетных двигателей? – Нет. Не знаком. – Но вы говорили, что в вашей подводной колонии есть ракетный самолет. – Я этого не говорил. Включите фонограф, проверьте запись. – Да?.. Померанцев испытующе глянул на бледнолицего крестовика. – Простите, почему вы никогда не снимаете очков? – Не выношу солнечного света. – Ах, да, у вас там аргон. Оттого у вас такое бледное лицо. Вы мне напоминаете какое-то опытное растение, лишенное хлорофильных зерен. Золтан Шайно засопел и отложил книгу. – Какое совпадение! Вы мне тоже напоминаете одно растение. – Какое? – Крапиву. – А где вы видели крапиву? – быстро спросил Померанцев. – Видел в детстве, когда жил еще в Венгрии. – Вы в каком возрасте переселились в подводный штаб? – Пятнадцати лет. Но откуда вы взяли, что это штаб? – Его так называет мальчик курунга. – Мальчик врет. Отец называет свое жилье обителью. У нас даже комнаты именуются кельями. – Да? Вы знаете, я никак не пойму, как же все-таки ушел из штаба мальчик? – Я тоже этого не знаю, – угрюмо сказал Золтан Шайно. – Вам лучше всего спросить об этом у него самого. – Он говорит, что ушел общим выходом. – Ха-хэ! Ушел через шлюзовую систему, минуя несколько камер с личным конвоем отца? Он фантазер. – Разве система шлюзов так уж сложна? – осторожно спросил Померанцев. Молодой Шайно прикусил нижнюю губу и за молчал. Потом сказал: – Очень. И прекрасно охраняется. Передайте это всем, кто захочет проникнуть в колонию носителей креста. А те; кто выпустил мальчишку-индейца и его отца, уже сожжены кармонзитом. Это можете сообщить своему краснокожему выродку. Померанцев внимательно глянул на своего подследственного, проверил, работает ли фонограф, и спросил: – Да, хорошо, что напомнили. Откуда вы знаете язык курунга? – Выучился. – Как? – От работавших на кессонных работах индейцев. – И затем уже выучили этому языку других в колонии? – Да. – Значит, вы присутствовали при постройке штаба? – Да. – Шлюзовую систему выхода также строил Варенс? – Да... – Талантливый инженер! Как он погиб? Расскажите. – Не помню. Это было давно. – Кажется, он не поладил с начальницей вашей разведки Лилиан, – глядя безмятежными глазами прямо в желтые окуляры крестовика, спросил Померанцев. – Он хотел уйти из колонии, – глухо ответил Золтан Шайно. – Кто его судил? – Не помню... Кажется, заочно. – Как мальчик Юра Ветлугин попал в ваше убежище? – Барон Курода подобрал его на льду. Мальчишку засыпало битым льдом и снегом, почти рядом с автожиром. Ваши летчики сразу же наткнулись на того краснорожего и обрадовались. Так что, если рассуждать правильно, вашего постреленка спасли мы, а не вы. – А почему вы его стали искать? – Странно... – Золтан Шайно презрительно скривил губы. – Неужели вы сами не догадываетесь? – Нет, я обо всем отлично догадываюсь, – иронически поглядывая на крестовика, сказал Померанцев. – Пожалуйста, я вам могу сказать, почему вы стали искать Юру Ветлугина. От вас когда-то сбежал мальчик-индеец, который мог раскрыть местопребывание Петера Шайно. Вы его искали, но не нашли, так как он тотчас же погиб, как только выкарабкался на лед, и лед отнес его труп в открытый океан. Но вот однажды ваши радисты приняли радиокорреспонденцию о том, что другой мальчик погиб на восемьдесят восьмой параллели, что труп его, облеченный в какой-то странный скафандр, подобран противоштормовой экспедицией. Вы тотчас догадались, что летчики ошиблись и приняли за Юру маленького курунга, удравшего от вас. Тут вмешался профессор Британов, и вам угрожало разоблачение. Был смысл поэтому порыться во льду и, живым или мертвым, подобрать Юру. Его вы собирались выменять на Руму. Затея наивная и под стать только таким политически отсталым элементам, какими являетесь вы и ваш родитель. В ее несостоятельности вы убедились. – Зачем вы мне все это говорите? – с раздражением спросил Золтан Шайно. – Затем, чтоб вы, наконец, поняли, что имеете дело не с подводными провинциалами, а с людьми вполне современными и вполне развитыми, – сказал Померанцев и добавил: – Так что вы свои шутки насчет спасения бароном Куродой мальчика Юры оставьте раз и навсегда. Тем более что ваш выживший из ума барон оказался откровеннее вас и уже успел выболтать, что "мальчик арестован на льду воинами сына господня при попытке напасть на них с ножом в руках". Нам теперь ясна вся цепь злоключений Юры Ветлугина. Мальчик был засыпан снегом в обморочном состоянии, электродоха не дала ему замерзнуть, очнулся он и выбрался из своей временной ледяной могилы лишь после того, как дивизион подобрал Руму. Очевидно, Юра побрел по льду пешком, тут-то на него и накинулся ваш японец. Обращался он с мальчиком, видимо, грубо, и Юра прибегнул к ножу как к орудию самозащиты. Следователь шагал по комнате и говорил, почти не обращая внимания на своего подследственного. Он словно рассуждал вслух. Золтан Шайно, не сгоняя со своего лица презрительного выражения, провожал его глазами из угла в угол. Вдруг Померанцев остановился. – Я совсем забыл спросить вас: сколько человек было в штабе крестовиков к моменту нападения на Советский Союз? – Не помню, – буркнул Шайно. – Мне тогда было пятнадцать лет. Померанцев внимательно оглядел коротконогого человека с фарфоровой физиономией. – С какого возраста у вас плохо работает память? – С пятнадцати лет, сказал Шайно и усмехнулся. – С того момента, как я попал в подводную колонию. Это тоже от аргона. Прошу учесть смягчающее обстоятельство. – И вы не помните даже, сколько людей живет сейчас под водой? – Точно знает один отец. Но я полагаю: человек четыреста, не меньше. – Рума перечислил всех, получалось тридцать два человека. Шайно презрительно хмыкнул и пошел к окну. – Вы у него обо всем и расспросили бы. Почему вы ко мне пристаете с расспросами? Вы что думаете, я не понимаю? – резко сказал он. – Против моего отца готовится карательная экспедиция, и вы хотите обо всем выведать у меня. Так знайте, что у отца и его людей хватит продуктов, чтобы продержаться еще десять лет, пока какой-нибудь новый Гитлер или новый Шайно наконец свернет шею большевикам! Золтан Шайно свирепо оттопырил губы и пошел по комнате, хватаясь за свои очки. – Разве ваша подводная химическая лаборатория и сейчас вырабатывает кармонзит? – быстро спросил Померанцев, делая вид, что не заметил оскорблений. – Я слыхал, что знаменитый химик убит начальницей вашей разведки Лилиан одновременно с Варенсом. – Чепуха! – крикнул Шайно. – Не утешайте себя. Кармон еще жив! – Он также проводит все свое время в посте и молитве? Шайно остановился и недоуменно поглядел на следователя: – Что такое? Откуда вы это взяли? – Это я цитирую барона Куроду, – невозмутимо сказал Померанцев. – Барон вчера вел переговоры с Чрезвычайной арктической комиссией о вашем освобождении. При этом он утверждал, что ваш отец и весь его штаб проводят время в постоянном посте и молитве. Золтан Шайно ухмыльнулся. – Раз барон это утверждает, значит это так и есть...

23 Впереди район, отравленный кармонзитом За пятьдесят лет до Октябрьской революции Русское географическое общество собиралось отправлять в Арктику экспедицию. Ученый секретарь этого общества, впоследствии известный революционер-анархист Петр Алексеевич Кропоткин, готовил правительству доклад о цели экспедиции. "К северу от Новой Земли, – писал Кропоткин, – должна существовать земля, лежащая под более высокой широтой, чем Шпицберген. На это указывают: неподвижное состояние льдов на северо-запад от Новой Земли, камни и грязь, находимые на плавающих здесь льдах, и некоторые другие мелкие признаки". Русское царское правительство не разрешило отправить экспедицию. Но спустя шесть лет другая экспедиция, австрийская, во главе с Вейпрехтом и Пайером, открыла большой архипелаг севернее Новой Земли. Это и была та земля, открытие которой предсказал Кропоткин. Земля Вейпрехта – Пайера долго носила имя одного из бездарнейших австрийских императоров – Франца-Иосифа. И только последний всемирный географический съезд, на котором уже не было ни одного капиталистического ученого, постановил снять имя австрийского царька с географической карты. Архипелагу везло на двойные имена: он стал называться "Архипелагом Вейпрехта – Пайера". Один из самых крупных его островов, называвшийся прежде Землей Георга, получил имя человека, открывшего этот архипелаг одной лишь силой своего ума и логических заключений, – имя Кропоткина. Исчезли с карты архипелага имена королей, принцев и сановников: Александры, Карлы, Виктории, Гогенлоэ; острова стали называться именами Мальмгрена28, Брусилова, и героев красного воздушного флота, погибших у этих островов в бою с Северной армадой крестовиков в дни памятного разгрома апостольских орд. Тот же всемирный географический съезд, по ходатайству правительства Норвегии, переименовал группу островов Шпицбергена в архипелаг Амундсена. Ученые-географы только отдали дань историческим фактам: знаменитый норвежский полярник неоднократно отправлялся в свои ледяные полеты со Шпицбергена и погиб неподалеку от его берегов. Остров Рудольфа в архипелаге Вейпрехта – Пайера, долго носивший имя какого-то безвестного австрийского лоботряса-кронпринца, был переименован в остров Георгия Седова. На этом острове был похоронен когда-то знаменитый русский полярный исследователь Георгий Седов, погибший во время своего санного похода к полюсу. Это был исторический остров: в 20-м году, по революционному летосчислению, с этого острова вылетели советские самолеты и впервые в истории полярных путешествий совершили посадку на полюсе, высадив первых зимовщиков полюса – папанинцев. Этот остров некоторое время служил промежуточной аэростанцией, когда большевики организовали первую постоянную трансарктическую воздушную линию Москва – Сан-Франциско. И вот у этого острова, подле самой северной границы Советского Союза, тайком обосновался со своим секретным подводным штабом Петер Шайно. Изобретательности "апостольской" разведки нужно отдать должное, – место для штаба было выбрано с умом: никому и в голову не приходило искать штаб крестовиков в северных территориальных водах Советского Союза, и вместе с тем именно здесь должен был он находиться, ибо решалась судьба Лиги крестовиков над льдами Арктики. Много лет подряд на острове Георгия Седова, носившем тогда имя Рудольфа, работала одинокая в архипелаге советская радиостанция. Долгое время эта крохотная советская колония из двадцати человек была самой северной станцией на земле. Безлюдные, задавленные тяжелом пятой материкового льда годами лежали перед советскими полярными Робинзонами восемьдесят островов архипелага, восемьдесят верхушек затонувшего миллионы лет назад горного кряжа. Пришло время, и на островах угрюмого архипелага появились новые жители: строители, летчики, метеорологи, океанографы, врачи, актеры, повара и педагоги. Люди селились на скудных островах – плешинках песчаника, не покрытых льдом. Так возникли благоустроенные поселки на островах Седова, Мальмгрена. Кропоткина. Люди изучили здесь причуды земного магнетизма, таинственную жизнь дна океана, повадку льдов, непостоянный нрав погоды. И не только изучили, но нередко и вмешивались в дикий распорядок арктических стихий, – так было при ликвидации шторма дивизионом противоштормовых воздушных крейсеров в ночь на 21 мая, когда пурга застигла на льду сына начальника полюсной станции Юру Ветлугина. И все же архипелаг Вейпрехта – Пайера продолжал оставаться землей суровой, и многие его острова были по-прежнему безлюдны и первобытны. 23 июня на одном таком пустынном островке, Ева-Лив, появились люди, двое мужчин. Усталые и измученные, едва ковыляя среди фантастической мешанины торосов, увязая по пояс в сугробах снега, они пришли с острова Мальмгрена, преодолев 50 километров по льду. Это были Эрик Свенсон и Владимир Ветлугин. Собачья упряжка в пять лаек тащила за ними эскимосские нарты с продовольствием, одеждой и необходимыми в пути предметами. Они остановились на льду около берега Ева-Лива, вернее – у подножья высокого ледяного барьера, каким выглядел этот дикий и неприступный островок. Свенсон тотчас же утоптал две небольшие снежные площадки, метров по десять, и принялся сооружать "иглу" – эскимосские снежные хижины. Из рыхлого спрессованного снега длинным деревянным ножом долговязый норвежец быстро и ловко вырезал метровые квадратные плиты и устанавливал их ребром одна на другую. Ветлутин тем временем вытащил плитки пеммикана, покормил злых молчаливых собак, затем установил походную рацию и стал выстукивать радиограмму. Свенсон успешно заканчивал свою работу, и вскоре около ледяного барьера Ева-Лив выросли два белых домика, не очень высоких и просторных, но вполне способных вместить пять собак, нарты и двух мужчин, закутанных в медвежьи шкуры: одного могучего, широкоплечего, и другого, худого, высокого и сутулого. Во всей экспедиции преобладал белый цвет: электродоха Свенсона, электродоха Ветлугина, их унты, рукавицы, чистая масть собак, чехол, плотно прикрывающий нарты, – все было белым, не говоря уже о хижинах, выстроенных Свенсоном. Путешественники мало разговаривали между собой. Загнав в одну хижину собак, они забрались в другую; уселись на оленьи шкуры, поджав под себя ноги, вынули из огромного термосного чемодана горячие котлеты и сосредоточенно стали жевать. Кроме котлет, в чемодане оказался алюминиевый баллон с горячим шоколадом. Апельсины Свенсон извлек из кожаного рюкзака. Затем оба забрались в меховые мешки и вскоре захрапели разом, будто сговорились. Странное зрелище представлял этот маленький лагерь у подножья острова Ева-Лив. Будто вышел из прошлого Фритьоф Нансен и, оставив свой дрейфующий где-то во льдах корабль "Фрам", во второй раз двинулся по старому пути, к полюсу, пешком. Свенсон и Ветлугин шли в поход особого назначения. Они направлялись к островам Седова и Брусилова, между которыми на дне моря стоял насторожившийся штаб крестовиков. Два разведчика приближались к серьезному врагу. Враг этот мог подкарауливать их во льдах на каждом шагу. Здесь не годились ни ясно видимый в небе автожир, ни ледовый танк-амфибия, ни подводная лодка. Бесшумные, эти машины все же возмущали вибрацией воздух, воду и льды. Световые и звуковые уловители крестовиков дали бы знать об их приближении в штаб, и тогда... Свенсон, Ветлугин и те, кто их сюда послал, знали, на что способны Петер Шайно, его архиепископы и инженер-химик Кармон, ушедший вместе с крестовиками под воду. Безголосые собаки, легкие нарты, молчание, защитный белый цвет и хороший густой туман были лучшими спутниками и помощниками в подобной разведке. Так возник у острова Ева-Лив бивуак, напоминавший старинную ночевку Нансена. От Ева-Лива до острова Брусилова расстояние равнялось приблизительно пятидесяти километрам. В первый день Свенсон и Ветлугин благополучно прошли в густом тумане около половины всего пути, если, конечно, под рубрику благополучия можно подвести и то, что в дороге один раз в трещину угодил Ветлугин и два раза нарты вместе с собаками. Только невероятными усилиями Свенсона и собак удалось вытащить привязанного веревкой Ветлугина и благодаря находчивости и хладнокровию обоих друзей не погибли собаки и нарты. Но то, что случилось на другой день, предвещало явную гибель разведчикам. Мгновенная смерть была уготована Свенсону и Ветлугину крестовиками, и лишь случайно два друга избежали ее. Произошло все так: к вечеру друзья прикорнули подле тороса, завернувшись на ночь в спальные мешки, и спокойно уснули под покровом белой палатки. Утром, проснувшись, Свенсон, как и накануне, к своему огорчению увидел, что солнце старательно расцвечивает миллиардами сверкающих кристаллов лед и снег вокруг палатки. Температура спустилась до десяти градусов. Для летнего времени это был чувствительный мороз, даже в этих широтах. Туман исчез. Свенсон осторожно оглянулся по сторонам: палатка их стояла около огромного тороса; к палатке жались собаки. Над ледяной равниной рыхлого льда стояла чуткая арктическая тишина. Казалось, достаточно было негромко крикнуть, и возглас отзовется раскатами тысячеустого громового эха над всей этой замерзшей пустыней моря. – Хороший денек!.. Свенсон оглянулся. Позади него стоял Ветлугин и скептически смотрел на прекрасный дикий пейзаж. – Тебе он нравится? – угрюмо спросил Свенсон. – Не больше, чем тебе. – Идти или ждать? – Лучше подождать. Не могла же станция наврать. – Ты вчера жалел, что наша метеорология разучилась врать. Сегодня наоборот. Тебе трудно угодить, Эрик, – смеясь, сказал Ветлугин и кинулся к собакам, устроившим очередную потасовку. Белый клубок немых псов извивался на снегу, – вся свора потрошила одного взлохмаченного, яростно отбивавшегося от своих врагов пса, белого с черными кончиками ушей: клочья шерсти и комья снега летели во все стороны. Ветлугин запустил палкой в забияк. Но черноухий уже отбился от своры и понесся прочь, яростно прыгая через рытвины во льду. Свора врассыпную шла за ним с высоко поднятыми хвостами. – Загонят пса, – сказал Ветлугин, наблюдая за погоней. – Ничего. Помирятся, – спокойно ответил Свенсон. – Вместе друзьями вернутся. Мне эти собачья бега по другой причине не нравятся. – Ты думаешь?.. Ветлугин оглянулся. – Вообще мы здесь должны быть тише воды и низке травы. Так, кажется, говорят у вас, у русских? – сказал Свенсон. – Так. Ветлугин вынул из футляра биноскоп и стал следить за гонкой собак. Три лайки уже отстали и беззаботно, как ни в чем не бывало, возвращалась к палатке. Один пес продолжал еще гнать черноухого. Невооруженными глазами обе собаки были едва видны среди ледяных глыб и сугробов снега. В биноскоп же ясно было видно, как мчался вперед истерзанный черноухий, как болтались у обеих собак языки, как летели из-под лап у них комья снега. Собаки ушли уже почти на целый километр. – Придут, – безразлично сказал Свенсон. Он хотел идти в палатку, но вдруг Ветлугин схватил его за руку. – Смотри! – крикнул он и сунул Свенсону биноскоп. – Вот там, у тороса, похожего на гриб... Видишь? Свенсон вгляделся, оторвался от биноскопа, удивленно глянул на Ветлугина, потом снова прижал к глазам телескопический бинокль. – Они издыхают! – крикнул Ветлугин. Свенсон медленно опустил биноскоп. Ветлугин взял его у Свенсона и снова навел на двух собак. Обе лежали неподвижно, одна в двух шагах от другой; у обеих лапы были вытянуты, как культяпки у туго налитых вином бурдюков; кровавая пена пузырилась из оскаленных пастей, и белая шерсть их стала бурой. Это случилось внезапно. Собаки мчались по гладкой льдине. И вдруг, одновременно, обе споткнулись, точно с размаху ударились о какую-то невидимую стену, и покатились в разные стороны, извиваясь и судорожно царапая лапами лед. Затем собаки замерли; лишь легкие конвульсии сводили их окоченевшие тела. Свенсон и Ветлугин переглянулись, обвели горизонт настороженными глазами. – Да-а... – наконец сказал Ветлугин. – Это любопытно. – Там начинается отравленная зона, – спокойно резюмировал Свенсон. Ветлугин вновь поднес к глазам биноскоп. – Они совсем почернели, как уголь! – Это кармонзит. Сильнейший яд. Крестовики называли его "святой водой". Свенсон иронически взглянул на своего друга. – Мы с тобой сейчас мало отличались бы от тех двух псов, если бы вчера продвинулись вперед хоть на один километр. – Значит, "апостолу Петру" суждено раньше помереть, чем нам с тобой. Не так ли, Эрик? – весело ответил Ветлугин, но тотчас же стал серьезным. Что ты предлагаешь? – Нам другого ничего не остается: надо дать знать Ливену и вернуться на Ева-Лив. – Будем ждать тумана? – Подождем. Так будет вернее. Станция могла ошибиться на час-полтора, не больше. В тот же день профессор Ливен получил шифрованную радиограмму от Ветлугина. Радиограмма очень напоминала сводку о погоде: она изобиловала цифрами и специальными метеорологическими эпитетами. После расшифровки она выглядела так: "25 километров к западу от Ева-Лива прошли днем при густом тумане. Ледяной припай стоит на месте. Эрик полагает, что он зашевелится не раньше 15 июля. Дорога очень трудна: торосистый лед, заусенцы, надувы, трещины, разводья в некоторых местах. Во время разведки ни звукоуловители, ни вибриометры не дали подозрительных показателей. После ночевки случайно обнаружили в километре от себя зону, отравленную "святой водой". Погибли две собаки. Возвращаемся на Ева-Лив. Ждем ваших сообщений". Радиограмма эта была зачитана профессором Ливеном вслух в большой комнате гостиницы Мальмгрена. Слушали ее: Силера, Ирина Ветлугина, механик Хьюз, практикант Бельгоро и четыре других сотрудника Ливена из его гибралтарской экспедиции. Ливен заметил, как вытянулись физиономии у его слушателей. – Товарищи, – сказал Ливен, – мы прибыли на архипелаг Вейпрехта – Пайера не для того, чтобы отсиживаться в гостинице. Поэтому мы завтра же выступаем в путь на Ева-Лив, где нас ждут товарищи Ветлугин и Свенсон. "Святая вода" – это пустяки; талантливый Кармон отстал в своем развитии, времена Северной армады и крестовиков прошли. Пять лет назад открыто дегазирующее средство, которое полностью нейтрализует кармонзит. Ливен смеющимися глазами обвел своих слушателей. – И мы с вами скоро будем тревожить юрские песчаники острова Брусилова, продолжал он. Хьюз подмигнул остальным. – Если на этот остров апостол крестовиков не пошлет манну небесную, как он сделал это на острове Седова. Хьюз имел в виду "манну" – съедобный мох-лишайник, произрастающий в Палестине, продуктом которого является нитроманнит, одно из сильнейших взрывчатых веществ, известных на земле. – Может быть, и пошлет, – сказал Ливен. – Но он все же опоздает. Мы проберемся на заколдованный остров Брусилова и зароемся в землю раньше, чем Петер Шайно услышит над собой наши шаги. – Проберемся, профессор! – крикнул Хьюз. – С вами я не пробрался бы, но со Свенсоном? Ого! По-моему, у Эрика кто-то из предков был ластоногим. – Хьюз, вы говорите глупости, – с легким укором сказала Ирина. – Честное слово, Ирина Степановна! Мне Свенсон в этом сам признался. – Точка, – сказал Ливен. – Завтра мы выступаем к Ева-Ливу. Займитесь собаками, товарищи. Силера, останьтесь со мной. Мы сейчас будем говорить с Североградом. Надо сообщить комиссии о кармонзите и узнать у баренцбургских инженеров, в каком состоянии оставлены шахты законсервированных рудников на острове Брусилова...

24 "Степан Никитич Андрейчик и мальчик Рума уехали далеко, но, полагают, не надолго" С тех пор, как из гостиницы "Скандинавия" уехали Ливен, Силера, Эрик Свенсон, Хьюз и Ирина Ветлугина с мужем, прошло десять дней. Асю мать отослала к себе на родину, в Чернигов. И только дед Андрейчик и Рума продолжали жить все в той же гостинице и в том же номере. Старик часто отлучался из дому. Он каждый день бегал по каким-то своим таинственным делам и приводил в номер молодых техников, вместе с которыми часами копошился над левыми рукавами двух водоходов, разложенных по всей комнате в разобранном виде. Молодые техники отнимали у левых рук водоходов набор инструментов и приспосабливали их для каких-то иных функций. Наведывался дед Андрейчик и к председателю Чрезвычайной комиссии и к следователю Померанцеву. – Как вы думаете, за что крестовики убили строителя подводного штаба Варенса? – спросил он однажды Померанцева, когда тот познакомил его с показаниями Золтана Шайно. – Не знаю, – ответил следователь. – У меня такое впечатление, что мой подследственный вряд ли и сам знает, что у них там произошло. – А я знаю... Померанцев недоверчиво поглядел на старика. – Интересно! Скажите. – Извольте. Рума ушел от крестовиков через тайный шлюзовый ход, в котором, по словам его отца Маро, обитала какая-то таинственная женщина. Маро знал ее имя, но ни он, ни Рума в секретной комнате никогда эту женщину не видели, хотя и умели проникать в шлюз, чего не умели прочие крестовики. – Да, я это знаю со слов Румы, – сказал Померанцев. – Имя женщины? – Лилиан. Мальчик слыхал это имя от отца. Вы правы, Степан Никитич. – Так, – дед Андрейчик прищурил один глаз и продолжал с видом фокусника, разъясняющего секрет своего искусства: – Теперь слушайте дальше. Варенс, когда строил штаб, сделал один тайный выход, специально для атаманши апостольских шпионов, на тот случай, если дела у апостола совсем испортятся, – чтобы она могла, бросив апостола и всех своих сообщников, вовремя удрать из штаба. Индейцы и техники, которые строили штаб, были убиты. Вы это знаете. Те индейцы, которых оставили в живых, ничего не знали о тайной лазейке. После смерти Варенса оставался, следовательно, один-единственный человек, который знал об этом секретном ходе, – красивая немка Лилиан. Но как ни хитра Лилиан, все же она обмишурилась, оставив в живых одного индейца, отлично знакомого с устройством тайного хода и притом самого смышленого из всего племени. Факт. Я в этом уверен. – Вы имеете в виду отца Румы, Маро? – спросил Померанцев. – Да, его. – Я спрашивал мальчика через Грасиаса, но он ничего не говорил мне о взаимоотношениях Варенса и Лилиан. Дед Андрейчик расхохотался. – Ну, еще бы! Откуда ему знать обо всех фортелях апостольской разведки? Относительно Варенса это так... плоды моих собственных размышлений. Тот, кто хорошо помнит мастера высшего класса провокации, красивую немку Лилиан, тот знает, как умеет маскироваться и на что способна эта обольстительная дама. – Возможно, что вы и правы. Но... не во всем, – сказал Померанцев. – Да, кстати. Я собрался завтра еще раз побеседовать с вашим приемышем. Можно к вам зайти часов в пятнадцать? – Нет. Померанцев удивленно глянул на старика. – Почему? – Завтра мы с Румой будем далеко отсюда. – Как?! – Так. – Значит, вы все-таки получили разрешение Чрезвычайной комиссии на эту свою экспедицию? – Получил. А вы откуда о ней знаете, товарищ Померанцев? – Да вы же при мне с председателем беседовали. – А-а! Дед Андрейчик пошевелил усами, помолчал и стал собираться. – Получил. – И сколько людей идет с вами? – спросил следователь. – Нас будут провожать человек пятьдесят проводников-добровольцев. Но до конца пойдет со мной один Рума. – Почему один Рума? – Это очень рискованное дело. Мы с Румой его придумали, и мы вдвоем только и имеем право рисковать собой. А кроме того... там, где пройдут два человека, там не пройдут четыре. Понятно? – Понятно. Следователь уже с явным уважением смотрел на старика. – Ну, что ж, желаю вам успеха... – Благодарю. – Передайте привет красивой немке Лилиан. – Незамедлительно. – При первом же знакомстве с нею вас, Степан Никитич, ждет большой сюрприз. – Факт. И не один. Я в этом не сомневаюсь. – Но об этом сюрпризе вы все-таки не догадываетесь. – И не берусь догадываться. – Вы меня перещеголяли в своей догадке насчет смерти Варенса, а я вас перегнал по части личности самой красивой немки, – загадочно улыбаясь, сказал Померанцев. Старик внимательно взглянул на белокурого следователя. – Если эти данные могут способствовать моей экспедиции... – Очень мало, – сказал Померанцев. – Но я вам все же скажу. Вы знаете, кто такая красивая немка Лилиан?.. – Знаю. Квалифицированная шпионка, стоявшая во главе апостольской разведки. Померанцев расхохотался. Отсмеявшись, он поманил к себе пальцем деда Андрейчика: – Красивая немка Лилиан... Следователь наклонился к уху старика и, щурясь от удовольствия, прошептал несколько слов. Дед Андрейчик вытаращил глаза от изумления и с минуту смотрел на следователя недоверчиво: – Шутите, молодой человек? – Честное коммунистическое... – От кого вы это узнали? – А это, видите ли, – Померанцев улыбнулся, – это тоже... плоды собственных размышлений. – Так вы думаете, что красивая немка Лилиан... Аха-ха-ха!.. Вот это здорово! Дед Андрейчик хохотал, похлопывал себя по бедрам, приседая и всхлипывая от восторга. Наконец успокоился и сказал серьезно: – Я это проверю. Если окажется, что вы правы, я буду считать вас очень сообразительным юношей. Хотите? – Очень хочу, – с жаром сказал Померанцев. Они пожали друг другу руки и разошлись.