Текст книги "Осада Азова"

Автор книги: Григорий Мирошниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Ульяна Гнатьевна видела все это. Она лила со стены кипящую смолу на вражьи головы. Птицей подлетела она к Якуньке, вырвала стрелу, взяла сынишку на руки, незаметно смахнула ладонью набежавшие горькие слезы и понесла его под несмолкаемый свист летящих стрел в атаманский замок. Перевязав рану, она снова пошла на крепостную стену – поливать шипящей смолой турецкие головы.

По задним дворам бабы и казаки несли в землянки раненых, убитых, придавленных камнями и бревнами.

В особых домах дымились котлы с едой для войска. Возле котлов с большими поварешками хлопотали бабы. Подбросив кизяку, посолив еду, чтоб не пригорела, они выбегали на стены, сбрасывали вниз корзины с камнями, выливали из ведер кипяток и опять бежали к своим кухням.

С самой утренней зари воины ничего не ели, с самой утренней зари не умолкал бой.

Атаман Осип Петров был в сильной тревоге. От тяжести пушек, телег, лошадей, верблюдов и буйволов, от многотысячного нахлынувшего войска обвалились семнадцать подкопов, которые заранее были прорыты из крепости в стан врага. Тяжелый, каторжный труд многих сотен людей пошел прахом.

– Надо нам, – глуховато сказал Осип Петров, – немедля начинать все сначала. Без подкопов и без постоянных вылазок нам не одолеть врага.

И начали казаки спешно рыть подкопы. По призыву атаманов с кирками и лопатами пришли женщины, старики и даже все легкораненые. Шаг за шагом они вели подкопы, которые могли принести им победу и спасение.

Двадцать тысяч янычар ворвались в земляной, слабо укрепленный соседний с Азовом городок Тапракалов. На его ветхих земляных стенах и на одной башне, пройдя через бреши, турки водрузили семь оттоманских знамен. Казаки защищались храбро. Сабли, скрещиваясь с тяжелыми турецкими ятаганами, звенели, лязгали, от сильных ударов сыпались искры.

– Секи башки! Секи! – кричали турки. – Получил тимары! Получим займеты! Аллах, помоги! – и, остервенясь, лезли в Тапракалов, упорно пробиваясь вперед. За дымом и пылью битвы им виделись поместья, деньги, богатая добыча.

Казаки стояли насмерть. Им некуда было отступать. Они видели свою горькую радость и счастье в том, чтобы не отдать мусульманам старого христианского городка, сбросить врагов со стен, выбить из крепости всех до единого.

Михаил Татаринов и Осип Петров стояли на Азовской башне, зорко наблюдая за боем.

– Надо бросать в бой засадные сотни! – тревожно сказал Осип Петров. – Ишь лезут, сатаны!

– Чуток повременим, для заману! Пусть лезут! – посоветовал Михаил Татаринов. – С сотнями пойду сам! – добавил он решительно.

– Берегись! Ты нужен для крепости! – заботливо сказал Осип Петров, понимая, что он не волен удерживать атамана.

Он горячо обнял Татаринова, крепко поцеловал, проводил до темной, спускающейся вниз лестницы, тоскливо слушая гулкое громыхание его сапог.

– Береги-ии-ись-сь! – гулко донеслось до Татаринова.

Осип Петров вернулся к окну, пристально разглядывая Тапракалов. Турки лезли и лезли в бреши, тянули за собой малые пушки, устанавливали их на стены. Везли ядра, лестницы, колчаны со стрелами. Бой в городке переместился к угловой башне. Тяжелая вражья сила теснила защитников к крепостной стене и рвам.

Затаив дыхание атаман наблюдал, с какой стойкостью бьются казаки. Они не сдавались, а тесными кучками, прижавшись друг к другу, рубились ожесточенно, защищая каждый аршин, каждый шаг родной земли.

«На смерть! На смерть бьются, родимые!» – воскликнул про себя атаман.

И в этот миг из-за крепостных стен, в обхват врагов, появились засадные казацкие сотни.

Осип Петров шумно выдохнул, махнул рукой, и сотни обрушились на врага уничтожающей грозной силой. Атаман знал, что в битвах не было ничего страшнее рукопашной казацкой схватки.

Атаман подозвал вестового, приказал:

– Беги к атаману Черкашенину. Проси доставить сюда царское знамя. Немедля! Он сам лежит пораненный, пусть пришлет с караульным.

Вестовой загрохотал в темноту лестницы, а атаман снова приник к окну.

Сотня Карпова, войдя в Тапракалов скрытно через потайной вход, грозной лавиной ринулась на помощь теснимым казакам. Сотни Дмитро Гуни и Федора Порошина бесстрашно пробивались к брешам.

Все кругом застонало. В жестокой рукопашной схватке рубились, кололись, сшибались грудью, валили наземь, бились не на живот, а на смерть. Густой звяк оружия, разноязычные крики, вопли и стоны раненых разносились над крепостью.

– Лупи чем попало! Ишь, лезут! – звонко кричал Левка Карпов, обрушивая на врагов крепкий березовый стяг. – Донцы! За мной! Сшибай басурманское знамя! Сшибай знамя! – командовал Карпов, бесстрашно пробиваясь к угловой башне и оставляя позади себя ряды поверженных янычар.

Следом за ним грозно двигались Томила Бобырев, Кондрат Звоников, Богдан и Игнатий Васильевы, Кузьма Дмитриев, Прокофий Иванов, Осип Антонов, Митька Маленький, Василий Иванов и вся прославленная сотня Карпова.

Сметенные неожиданным ударом, враги падали десятками, суматошно бежали вспять, не понимая, где свои, где казаки.

Левка Карпов с казаками словно чудом проскочили невредимыми к угловой башне. Томила Бобырев вихрем взлетел на башню и рубанул древко. Басурманское знамя, трепыхаясь, упало вниз под грозные казацкие крики:

– Лупи-ии! Гони-ии-и басурманов!

Услышав родные голоса, защитники воспрянули духом, отбивались отчаянно. Многие из них уже полегли в неравном бою.

– Браты! Держись! – голосисто кричал Левка защитникам городка. – Держи-ии-ись!

Сотня Карпова стремительно вырвалась из-за башни. Под свирепым натиском казаков янычары дрогнули, заметались, бросались в заполненные водой рвы, тонули. Остальные, прижатые к высокой крепостной стене, в страхе поднимали вверх руки, выкрикивая:

– Аллах! Аллах! Помоги! Ёк, ёк, секир башка! Ёк! Ёк!

– Ятаганы на землю! Пищали и ножи на землю! – грозно командовал Карпов. – Подходите по одному! Быстрей! Быстрей!

Янычары покорно сдавали оружие, проходили к башне, читая про себя молитву. В дверях башни стоял Томила Бобырев. Турки со страхом смотрели на его пудовые кулаки, огромные ножищи, широкие развернутые плечи, гордо вскинутую голову, дрожащими руками выворачивали все свои карманы, лопоча вразнобой:

– Ёк, ёк, секир башка! Ёк! Ёк! Бери в полон! Бери!

Казаки закрыли плененных в башне под крепкий замок, надежно припрятали захваченное у врага оружие. В карауле остались только раненые. Сотня Карпова со спасенными казаками снова ринулась в новую схватку.

Над Азовской башней взметнулось царское знамя. Пораненный атаман Черкашенин принес его на груди и из рук в руки передал Осипу Петрову.

– Знамя береги пуще глазу! – тяжело дыша, проговорил старый атаман. – Царское знамя в крепости – всей Руси подмога!

Атаманы бережно расправили знамя, осторожно натянули на древко, закрепили на башне.

– В карауле при знамени стоять буду сам! – твердо сказал Михаил Черкашенин.

А в это время атаман Татаринов с сотнями Дмитро Гуни и Федора Порошина ожесточенно бились на подходах к бреши.

– Братцы! Вперед! Занимай бреши! – услышали казаки густой звучный голос атамана. – Спину береги, братцы! Не робей!

– А ну, казаче, братове, рубай их под корень! – грозно гремел Дмитро Гуня, останавливая саблей рвущихся в Тапракалов врагов. – Наши шаблюки не поржавили! Сами лизли!

Высокий широкоплечий Дмитро Гуня в битве страшен. Он с силой рубит направо и налево. Его чекмень изодран, рубаха окровавлена, черные глаза метают молнии. Страшен удар Дмитро Гуни. Напористый и на соображение скорый, он умело расставляет своих казаков, зорко наблюдая за всем боем.

Не страшась смерти, тесня янычар, казаки прорвались к бреши. Схватка была горяча и быстра.

По сигналу Дмитро Гуни богатыри Родион и Прохор Григорьевы, кряжистый Данило Игнатьев, весельчак Петр Исаев, быстрый Иван Остафьев, молчаливый Кузьма Дмитриев и Терентий Павлов с высоко поднятыми саблями, с ножами в зубах ворвались в брешь и закрыли ее своими телами. Остальные, прикрывая их, грозно бились на подступах.

– Добывай казак волю – не то попадешь в неволю! – густым басом подбадривает казаков Дмитро Гуня, грозно действуя саблей.

– Лупи нехристей! – неистово кричит Иван Бандроля, отбрасывая от бреши прорвавшихся врагов. Шапка на нем порублена, висок в крови, глаза пылают. Отважно сражался Иван Бандроля, не щадил живота своего. Хотел Иван или погибнуть честно в бою, или вернуть былую славу свою.

Устрашенные яростным натиском, янычары пришли, в замешательство, отпрянули от бреши, давя и сбивая друг друга, ходко побежали назад, в стороны под грозные казацкие крики:

– Гони! Гони, нехристей!

В разгар боя Михаил Татаринов увидел над крепостью царское знамя.

– Братцы! С нами Русь! – прогремел атаман. – Знамя Руси над крепостью! Вперед, братцы, вперед!

Знамя гордо реяло в синем небе, взмывало вверх, как бы благословляя своих сынов на подвиг, на славу, на смерть!

Разгоряченные боем казаки радостно сверкнули взглядом, ободрились, расправили плечи, выдохнули всей грудью:

– За матушку Русь! Дай духу! Дай духу!

Михаил Татаринов с отрядом казаков вырвался вперед и бился в самой гуще наседающих врагов, рубя и кроша их в бешеной стычке у второй бреши. От него не отступали Федор Порошин, Иван Подкова, Иван Утка, Дмитрий Громов, Найден Карпов, Кондрат Григорьев, Прокофий Петров, Терентий Павлов. Бились жестоко, стараясь прикрывать в бою атамана.

– Братцы! Прикрывай пролом! – повелительно прогремел атаман. – Федор, к пролому! Смелее!

Грозен в бою атаман Татаринов. Черные глаза его метали искры, меж мохнатых бровей врубилась глубокая складка, с обнаженного плеча на разодранный чекмень сползала яркая кровь.

Казаки ринулись вперед на огонь и смерть, бились нещадно.

– Братцы! Не робей! – бодрит казаков Татаринов. – Смелей!

Он ожесточенно отбивается от наседающих со всех сторон янычар, рубится отчаянно. Прижавшись спиной к атаману, яростно бьется Иван Подкова.

У бреши страшная сеча. Обливаясь кровью, упал Прокофий Петров; сраженный страшным ударом ятагана, рухнул Димитрий Громов. Озверевший Федор Порошин вырвался в середину бреши, отбрасывая врагов страшными ударами.

– За мной, братцы! Вперед! – устрашающе кричит Порошин. – Вперед! Али волю добывать, али дома не бывать!.. – Левая рука у него порублена, лицо и кафтан в крови, взмокшие волосы вылезли из-под шапки, глаза бешено сверкают.

– Браты! Держись! – зычно кричит Дмитро Гуня, яростно пробиваясь к казакам. – Запорижцы, за мной! Батька! Держись!

Рубя сплеча, словно в лесу расчищая просеку, Дмитро Гуня с запорожцами грозно шли к казакам.

Над головой Татаринова раздался пронзительный звон металла. Это Дмитро Гуня страшным ударом выбил оружие из рук врага и разрубил его почти пополам.

– Сами лизли! – выговорил он задышливо, тревожно осматривая атамана.

Казаки бросились к бреши, отбрасывая на пути янычар.

Турки суматошно отпрянули, истошно воя, ринулись назад, сметая свои ряды, бросая оружие.

Озлобленные боем казаки бежали следом, подсекали саблями, рогатинами, метали арканы на турецких военачальников, грозно восседавших на конях и пытавшихся остановить бегущих, зычно орали:

– В угон! В угон! Гони насильников!

Оставив в проломах железный заслон из сотни Дмитро Гуни, атаман Татаринов с сотней Порошина с ходу двинулись вдоль стен. Задача была ясна: отбить вражеские пушки, зажать врага в ловушке, полонить.

Отчаянным броском сотня Федора Порошина ударила на пушечную прислугу и караулы. Бой разгорелся с новой силой.

Многие пушки были отбиты с ходу. Караулы ошалело бежали, оборонялись только сами от наседавших казаков. У других происходила короткая рукопашная схватка. Все пушки были отбиты.

Федор Порошин и Иван Подкова срубили со стен четыре оттоманских знамени, сорвали их с древков и, скрутив жгутами, навязали на себя.

– Трохвеи! – гордо произнес Иван Подкова. – Пошлем царю-батюшке!

Два знамени срубил атаман и, подбросив их саблей Ивану Подкове и Федору Порошину, твердо сказал:

– Воевать надо не числом, а духом и распорядком! Хвала вам, братцы, и слава!

Обе бреши и пушки были в руках казаков. В крепости, как волки, попавшие в облаву, метались янычары.

Осип Петров бросил на помощь Карпову свежую сотню Ивана Зыбина. Янычары, прижатые к крепостным стенам и рвам, сдавались, покорно складывали оружие.

Казаки расставили отбитые пушки на раскатах, повернули жерлами на врагов, сгрудившихся вдали под натиском конницы. Зарядили. Старательно прицелились. Татаринов велел запалить фитили. Пушки грохнули.

Дрогнули небо, и степь, и крепость. Все заволокло сизым дымом. Вражеская рать дрогнула, шарахнулась, падая под копыта коней, затаптывая убитых и раненых, быстрой бежью понеслась к своему табору.

Турки больше не подступали к Тапракалову, думая, что там собраны все силы защитников.

Наступило короткое затишье. Осип Петров приказал немедля заделывать бреши в Тапракалове. Направил туда сотню казачьих женок на смену казакам под командой Варвары Чершенской. Работа закипела.

Томила Бобырев привел сотню пленных янычар, приказал им таскать кирпичи и камни, месить глину, заделывать бреши, убирать трупы.

Под грозным взглядом Томилы Бобырева и задорные крики казачьих женок турки спешно заделали бреши, поправили разбитые стены и валы, вынесли трупы за крепостные стены. Отбитые пушки перетащили за укрепления в основную крепость.

Казачьи женки, молча размазывая горькие слезы, похоронили погибших защитников у крепостной стены в одной братской могиле, поставили над нею простой деревянный крест.

Разъяренный Гуссейн-паша все не унимался. Он бросил к Ташканской стене конников Бегадыр Гирея и наемную немецкую рать.

Грозная, в железных латах и кованых шлемах, она подошла к стене. За нею, словно вал за валом, густо накатывалась отборная гвардия султана Ибрагима. Крепость молчала.

Наседая друг на друга, теряя железные щиты, враги лезли и лезли по штурмовым лестницам, как муравьи, забирались на стены. Кое-где нападающим уже удалось водрузить свои знамена. Но тут из крепости со стороны атаманского замка грозно ринулась казацкая лавина. На стенах разгорелась новая рукопашная схватка.

Над крепостью, не умолкая, стоял скрежещущий звон металла, гремели панцири и щиты. Тела убитых падали, как ураганом сваленные вековые деревья. Золоченые шлемы скатывались со стен, падали пищали, колчаны и ятаганы, выбитые из рук наступающего врага. Стены были обильно обагрены кровью.

Конники Бегадыр Гирея бросились назад, в ужасе прыгали со стен и штурмовых лестниц, сбивая наступающих немцев и янычар. Привычные биться конно, пешие татары на стенах и на земле были неповоротливы, беспомощны, трусливы.

Немецкие воины отступать не собирались. Они дрались, как разъяренные львы, раз за разом приступая к крепости. Их полковники, будучи весьма храбрыми и опытными воинами, без шума, ругани и крика, кои были обычными в турецкой армии, долго стояли недалеко от крепости, командуя боем и отдавая приказания. Но когда дрогнули и откатились татары, а за ними и отборная гвардия султана Ибрагима, полковники сами побежали к стенам, увлекая за собой наемную немецкую рать. Они поднялись на стены, стреляли в упор, рубились саблями жестоко.

Атаманы зорко следили за боем, умело командовали и расставляли свои силы. Они знали, что немецкая рать не выдержит стремительной рукопашной казацкой схватки.

Наум Васильев и Дмитро Гуня с казаками грозно бились на стенах, сбивая наседающих врагов. Казачьи женки всюду им помогали. Таскали камни и метко сбрасывали их со стен, швыряли горящие головни, выливали кипяток и смолу на головы лезущих врагов.

Изувеченные, ошпаренные люди с воплями падали со штурмовых лестниц, срывали с себя горящую одежду, катались по земле. Немцы лезли и лезли на стены. А казачьи женки, не уставая, подносили ведра с кипятком и выливали их на врага. Женки не боялись ни свиста вражьих пуль, ни огненных отравленных стрел, ни дикого рева нападающих. Их не устрашали разрывы каменных огненных ядер, яростные атаки татар, турок и немцев. Их разноцветные платья, платки и простые русские сарафаны мелькали по всей крепости. Отбивая вместе с казаками атаки, женки кричали своим мужьям:

– Бейтесь, бейтесь, родимые! У страха глаза велики! Переможем нехристей!

Немцы под командой своих начальников лезли не переставая и бились с невиданным упорством.

Перед немецкими полковниками словно из камней вырос Наум Васильев. Рядом с ним железным щитом встал Дмитро Гуня.

– Раз родила мати, раз и умирати! – воскликнул он и, словчившись, опустил саблю на закованного в латы врага.

– Вам со мной як з быком битися, да молока у нас в Азове не напитися! – добавил он уверенно. – Жил бы сибе дома и жил!

Второй полковник отпрянул от сверкнувшей сабли Наума Васильева и, дико крича, рухнул со стены навзничь.

Запорожец с длинным оселедцем, шагая грозно по стене, говорил:

– Пусти его, нехристя, в хату, то и на пичь зализе. Гляди, братан, русский Иван, в оба! Коли мы с тобой врагу сунем саблю в ребро – то людям будет добро! Шаблюкой его, поганого, шаблюкой!

Немецкая рать, потеряв своих начальников, повернула вспять.

В первый день штурма Азова совершилось чудо. И турецкая, и татарская, и наемная немецкая рать в страхе побежали от крепости, оставляя на поле боя тысячи убитых и раненых. Они бросали знамена и пищали, колчаны и луки со стрелами, дробницы и пороховницы, стенобитные машины и пушки, ятаганы и кинжалы, дорогие ножны и сабли. Степь была усеяна бархатными и золотыми одеждами, коваными шлемами, чалмами и шапками.

Крепостная артиллерия метко била по бегущему вразброд неприятелю. Пушкари прицеливались старательно и били наверняка, берегли ядра.

Турецкие пушки тоже стреляли, но больше невпопад. Но последнее трехпудовое ядро, – видно, шальное, – ударило в атаманский замок. Взорвавшись, оно разворотило каменную стену, сорвало на землю часть шатровой железной крыши и принесло большое горе войску. Раненному стрелой Якуньке оторвало ногу, а тяжело больного, умирающего атамана-скитальца Смагу Чершенского ядро поразило насмерть.

Безутешным горем в ту ночь омрачилась светлая душа Варвары Чершенской. И не меньшее горе вселилось в сердце доброй и смелой Ульяны Гнатьевны. Жестокая печаль и неутешное, щемящее горе стало в тот день уделом многих защитников Азова. Погибло немало казаков из старого города Черкасска, Раздоров, городка Медведицкого, Вешек, Валуек, Орла, Воронежа, полегли люди, пришедшие из Киева, Переяславля, Чигирина, Казани, Рязани, Астрахани, люди из Москвы, Новгорода, Пскова, Коломны, люди из Тулы, Калуги… Все они, смелые донские и запорожские казаки, полегли смертью храбрых.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Ночь.

После жестокой битвы город напоминал разоренный табор, над которым только что пронесся сильный ураган. Всюду лежали кучи вражеского оружия, одежды, кованых шлемов и панцирей, собранных защитниками на поле боя. У стен лежали убитые, стонали раненые. Но бодро и собранно держались усталые, измученные люди. Одни заряжали пушки, готовясь к новому бою, другие заделывали проломленные ядрами стены, крепили потрескавшиеся башни, рыли новые глубокие подкопы для подземной войны. Пушки заряжали и забивали железными насечками, порохом, ядрами. В иные стволы пушек казаки вкладывали каленые стрелы целыми снопами. Весьма изрядно за одну ночь снарядилось до трехсот разных пушек. Спать казакам было некогда. На ходу они хлебали остатки щей, на ходу щипали и ели сушеную рыбу, жевали хлеб. На ходу они пили холодную воду и лечили тяжкие раны…

Есаул Иван Зыбин с двумя своими верными товарищами, хорошо знавшими турецкий и татарский языки, решил совершить этой ночью свое заветное намерение – во что бы то ни стало добыть главное турецкое знамя. Казаки наскоро переоделись в турецкое платье и отправились в стан врага. Они легко прошли первую турецкую стражу, вторую и третью. Все турки и татары, утомленные дневным боем, крепко спали. Не скоро смелых казаков стали окликать татары:

– Куда вы идете? Кто такие?!

– Дозорщики Гуссейн-паши, – отвечали казаки по-турецки.

Ночь была темная и глухая, ничего почти не видно. Татары беспрепятственно пропускали казаков дальше.

Скоро казаки подошли к четвертой страже. Она находилась совсем недалеко от шатра главнокомандующего.

– Вы кто такие? Куда идете? – окликнул их часовой, стоявший на карауле.

Иван Зыбин спокойно ответил:

– Мы татарские люди – сверщики и дозорщики!

Есаул смекнул, что только этот часовой бодрствует. Остальные раскинулись кто как вокруг шатра и крепко спали. Не долго думая, Иван перехватил караульному горло, связал руки и ноги, завернул трясущееся тело в большой ковер, лежавший перед шатром. Все произошло так бесшумно и быстро, что никто из спавших даже не пошевельнулся. Поспешая, казаки откинули полы шатра и увидели четырех спящих пашей. Посреди шатра стоял стол. На столе горели свечи. Платья знатных пашей висели на железных крючках. По стенам, на широких продолговатых лавках, стояли дорогие турецкие сосуды. Казаки взяли в шатре главнокомандующего семь богатых знамен и среди них самое большое – знамя султана с турецким клеймом. Знамена они сорвали с древков, припрятали их под своей одеждой. На прощанье прихватили несколько дорогих сосудов и тронулись в обратный путь. Их, правда, сразу заметили, стали негромко окликать. Подбежав поближе, один турок спросил:

– Кто вы? Что несете?

Иван Зыбин за всех отвечал:

– Идем мы от главнокомандующего, Гуссейн-паши, с подарками для крымского хана, Бегадыр Гирея.

Еще подошли караульщики, подозрительно оглядывали казаков.

– Кто это может посылать в такой поздний и неурочный час с подарками? Быть того не может! Идемте к шатру Гуссейн-паши.

– Нам с вами некогда тут толковать, – отрезал Зыбин. – Гуссейн-паша любого может послать куда захочет. Он послал нас к хану, отдав приказ – идти нам немедленно через все караульные заставы и нигде не задерживаться. И кто задержит нас, сказал паша, того тотчас повелит за ослушание бить палками.

Часовые спросили:

– А почто же вы идете не тем коротким путем к крымскому хану, каким все ходят? Шатер крымского хана совсем в другой стороне стоит. Вон там шатер крымского хана…

– Мы знаем свою дорогу получше вашего, – сказал Зыбин. – Охота ли вам испытать на себе буйный гнев Гуссейн-паши! Не задерживайте нас!

Караульщики, недоумевая, отпустили казаков, но все же стали кричать им вслед:

– Не туда идете! Сворачивайте левее, иначе стрелять станем!..

Казакам пришлось свернуть налево, чтобы усыпить подозрения караульщиков. Тихо и незаметно они подошли к шатру крымского хана Бегадыр Гирея. Как же быть дальше? Что предпринять?

У шатра стояли два татарских стражника. Они окликнули казаков:

– Куда претесь? Вы что, не видите, что это шатер крымского хана?

– Видим, – ответил есаул Зыбин, и тут же казаки очутились возле стражников. Перехватив им горло, чтоб не кричали, казаки прикололи их кинжалами. Кругом было спокойно. Иван Зыбин смело вошел в шатер. Бегадыр Гирея там не было. На ковре спал царевич, сын Бегадыр Гирея Ислам-бек. Утомился, видно, умаялся за день.

Есаул саблей отсек царевичу голову, завернул ее в дорогую одежду и взял с собою.

Казаки осторожно стали пробираться среди спящих воинов. Их все чаще и чаще окликали караульщики. Казаки отвечали:

– Мы дозорщики, идем от крымского хана, а вы несите караульную службу всюду крепко и зорко… Иначе вам, караульные люди, худо будет.

Пробирались казаки до города Азова ровно час.

У азовских городских ворот стояли воротные казаки в карауле. Службу несли строго: в город впускали только по атаманскому указу, поодиночке. Караульные быстро пропустили казаков в крепость, довольные, что есаул вернулся целым и невредимым.

Иван Зыбин с казаками гордо выложили перед изумленными атаманами шесть больших турецких знамен и седьмое самое главное – султанское, выставили диковинные турецкие сосуды, развернули богатую, в дорогих украшениях, одежду и, наконец, отсеченную голову ненавистного крымского царевича Ислам-бека.

Атаманы и казаки, глядя на удальцов, дивились их смелой ночной вылазке.

– Как это вы, братцы, свои буйные головы сберегли? – спрашивали они. – Там же у них, у турок да у татар, такая великая силища, что не только человеку, а и змее не проползти. А добра-то, добра-то добыли сколько?

– Стало быть, – сказал другой казак, рассматривая знамена, – ты, Иван Зыбин, великий подвиг совершил во славу всего войска. Ге-е, Иван, ловкая у тебя нынче вылазка вышла. Мне бы отколоть такую!

– Вылазка-то ловкая, – отвечал Иван Зыбин, – но ты, брат, не хуже меня знаешь, что не у каждой девицы легко напиться водицы! Вылазка-то была жаркая. Вся рубаха у меня и сейчас мокрая.

– Хвала вам, казаки, за ваш подвиг! Хвала тебе и почет, есаул! – торжественно произнес атаман Татаринов. – Дай я обойму тебя, Иван, за все войско Донское!

Джем-булат и Бей-булат смотрели на Ивана Зыбина и его товарищей полными удивления и восторга глазами. Они им явно завидовали. Джем-булат не выдержал и с жаром произнес:

– Хорош есаул Иван Зыбин! Большой есаул!

Бей-булат горячо продолжал:

– Иван – настоящий джигит! Смелый джигит! Таких джигитов у нас в горных аулах ценят дорого. Пошли и нас, атаман, на вылазку! Пошли! Мы принесем в крепость головы наших горских князей, которые продались турецкому султану. Я отомщу за свою Гюль-Илыджу!..

– Не время еще вам ходить на вылазки, – задумчиво сказал Татаринов. – Ваше время придет. Я помню о вас. Вашу смелость и верность русским людям мы проверим на большом деле. Ждите. А сейчас вы нужны в крепости.

Михаил Татаринов подошел к окну. В рассветной мгле уже рисовался Азов, его сторожевые башни, стены, темные контуры домов. Город спал. «Отдохнули ли люди? Что принесет наступающий день?» – тревожно думал атаман.

Ночная тишина еще стояла над городом, когда в турецком стане ударили барабаны, бубны, оглушительно заревели трубы. По тревоге был поднят весь вражеский лагерь.

Гуссейн-паша, проснувшись, обнаружил пропажу своего платья. Он разбудил пашей, и вместе они нашли мертвого караульщика, связанного и завернутого в ковер. Потом недосчитались семи знамен, среди которых было самое большое турецкое знамя с изображением султана Ибрагима. Недоставало и драгоценных сосудов.

Гуссейн-паша с искаженным от бешенства лицом взревел:

– Доводчики! Переметчики! Вот как вы мой шатер стережете? Вот как вы службу султану Ибрагиму несете? Вот как вы Оттоманскую империю охраняете? Да я вам, подлые и трусливые ослы, глаза повыколю, ваши пустые головы поснимаю и насажу на длинные казацкие пики! Куда вы смотрели?!

– Кто сие сотворил, того мы не ведаем, – отвечали перепуганные паши, дрожа от страха.

У Гуссейн-паши занялся дух от бессильного бешенства. Задыхаясь, он выдавил:

– Это дело рук донских казаков! Это вы, ленивые и беспечные паши, допустили такое злодейство! Вы пришли под Азов отсыпаться, а не воевать! Мыслимо ли такое дело в моем войске?..

В исступлении он стал бить по щекам дрожащих от ужаса пашей, а потом схватился за палку, выкрикивая:

– Как вы будете держать ответ перед султаном за большое клейменое знамя, на котором начертана персона самого Ибрагима? Что, если он дознается об этом? Аллах, избави нас всех от жестокой султанской казни!..

Гуссейн-паша долго еще бесновался, а потом повелел всю стражу, которая в ту ночь стояла на караулах, казнить немедля смертью.

– Добывайте султанское знамя во что бы то ни стало! – тяжело дыша, прохрипел главнокомандующий пашам. – Промышляйте как хотите, но знамя должно быть здесь!

Холод прошел по сгорбленным спинам пашей. Они стояли в каком-то оцепенении, боясь шелохнуться и вымолвить слово. В глазах у них застыл страх. «Лишь бы гроза пролетела да голова уцелела!» – думали они, читая про себя молитву.

– Разоряйте немедля гнездо злых змиев! Истребляйте всех до единого! Не оставляйте камня на камне! – повелительно произнес Гуссейн-паша, все еще гневно сверкая глазами. – И ежели вы, нерадивые и бездарные военачальники, не возьмете Азова сегодня же, то вам никогда не вернуться в Стамбул, все вы останетесь лежать здесь мертвыми.

Паши нерешительно выпрямились, молчаливо и сумрачно переглянулись, все еще не веря, что гроза миновала.

– Бить по крепости из всех орудий! – властно приказал главнокомандующий пашам. – Разрушить до основания! Всем идти на приступ!

И начали турки разнобойно палить по крепости со всего своего боевого наряда. Они подкапывались под стены, лезли на них по штурмовым лестницам. Турецкие войска накатывались вал за валом. В один день они сделали на крепость несколько приступов. И все приступы закончились неудачей. Казаки отбивались храбро и мужественно. Атаманы находились в самых опасных местах, умело руководя обороной.

Когда казалось, что враги вот-вот ворвутся в крепость, Осип Петров приказывал метать за крепостные ворота и стены горшки, чиненные горящей смолой с кизяком. Густой смрадный дым окутывал ворота, стены, медленно расползался по земле, душил людей. Под его покровом из крепости выбиралась отборная сотня молодых казаков под командой Петро Щадеева, Томилы Бобырева и Дмитро Гуни. Переодетые в турецкое платье они стремительно нападали с тыла на атакующего врага, рубили саблями, кололи рогатинами, стреляли из самопалов и пищалей.

Янычары, сметая свои ряды, стреляя без разбору, затаптывая раненых и упавших, покатились к своим траншеям. Турецкие военачальники бросили наперерез отступающим конницу Бегадыр Гирея. Однако она не смогла остановить бегущих. Над головами конников что-то резко свистело, и непонятная сила вырывала из седла одного, второго, третьего всадника. Другие, сраженные наповал, падали под копыта коней. Это Петро Щадеев, Иван Подкова, Иван Небогатый и другие смельчаки, бежавшие вслед за янычарами, пускали в ход арканы и стреляли без промаха.

Взбешенные кони взвивались на дыбы, храпели, кусались, топтали пехоту. Истошные крики, вопли и стоны раненых, конское ржанье, беспорядочная пальба стояли над степью, окутанной дымом и густой пылью. Под их покровом отряд смельчаков, пользуясь растерянностью во вражеском войске, незаметно возвращался в крепость.

Гуссейн-паша, распаленный гневом, бросил на крепость иноземные войска. Но защитники крепости, не тратя задаром выстрелов, метко косили неприятеля. И в час вечерней зари, когда в четвертый раз был ранен в голову, атаман Осип Петрович Петров, Гуссейн-паша приказал своим войскам отступить. Бессчетная разноплеменная орда откатилась от крепости. Турецкой силы, и татарской, и горской, и иноземной полегло в тот день под стенами Азова несколько тысяч.

Ночной мрак опустился над крепостью. Черным-черно… Но защитники Азова не спали. Землей и водой гасили горевшие дома и постройки; месили глину и закладывали пробитые в стенах бреши; самые молодые и зоркие выбирались за крепостные ворота подбирать вражеское оружие, луки и колчаны со стрелами, осадные лестницы, бочки с порохом, ядра, брошенные неприятелем при отступлении. Смертельно усталые люди были возбуждены я радовались победе. Работали без перерыва, сменяя друг друга. Казачьи женки, старики и дети приносили горячую еду, воду, перевязывали раненых. Почерневшие от бессонных ночей, непрерывных боев и вылазок казаки засыпали тут же у крепостных стен.