Текст книги "Дом веселых нищих"

Автор книги: Григорий Белых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

ИОГАНН ЯН ТОФФЕР

К Рожновым переехал новый жилец. Пришел он рано утром – высокий, плечистый, усатый и при котелке. Прямо барин или чиновник почтовый.

– По виду приличный. Фотограф, говорит, – сказала мать. – Только величать трудно: Иоганн Ян Тоффер…

– Вроде немца, – решил дед. – Будешь звать Иван Иваныч…

Роман тотчас же навестил нового жильца и застал его за устройством своего жилища.

Насвистывая веселую песенку, жилец раскрыл свой единственный пухлый чемодан, вытащил пачку книг и бросил на стол. На спинку кровати повесил полотенце, положил одеяло, затем достал две фотографии в рамках и скрипку. Фотографии приколол кнопками над столом, скрипку повесил на гвоздь и, оглядевшись, подмигнул Роману:

– Готово, дружище… Роман засмеялся.

– Поиграйте на скрипке, – сказал он.

– Завтра поиграем.

– Ну ладно, – сказал Роман. – Я приду завтра.

На другой день Роман не отходил от нового жильца. Тоффер играл на скрипке, потом учил играть Романа.

Роман дергал смычком, но скрипка только мяукала и пищала.

Вечером Тоффер послал Романа купить папирос. Вернувшись, Роман нашел Тоффера не одного. В комнате сидели два молодых парня в пиджаках. Третий был постарше, с небольшой бородкой, в очках.

Роман отдал папиросы, но из комнаты не ушел, а пристроился в углу и стал рассматривать картинки в альбоме.

Иван Иваныч принес чай, нарезал ситный. – Читал газеты? – спросил пожилой муж чина.

– Да, – сказал Тоффер.

– Ну?

– Плохо. Втянут обязательно.

– Что втянут, все знают, – ты скажи, делать? Послушал бы, что наши на заводе говорят!

– Что же?

Парни переглянулись. Один, рябоватый, кивнул незаметно, показывая на Романа.

– Ничего не поймет, – сказал Тоффер так небрежно, что Роман обиделся, хотя действительно ничего не понимал.

– Ну, а что же говорят?

– Много чего, – усмехнулся парень. – Задор такой, что страшно подумать.

– Оно понятно. В раж вошли: шапками закидаем.

– И все-таки нельзя приостанавливать работу, – сказал Тоффер. – Надо разъяснять, говорить. Мы не можем приостановить событий, но подготовим дальнейшее.

– Рискованно, – сказал рябоватый, качая головой. – Вон сегодня токаря одного взяли… Сдуру сболтнул парень: на кой, мол, нам война? Так в конторе задержали. После ребята видели – задами увели.

Забыв про чай, разговаривали гости, горячо спорили, а Роман, отложив альбом, слушал. Понял одно: будет война. Он обрадовался.

Война представлялась ему как что-то веселое. Будут каждый день ходить солдаты с музыкой, со знаменами, с пушками. Точь-в-точь как Колька рассказывал про Наполеона.

Поздно вечером ушли гости. Иван Иванович раскрыл окно. Со двора пахнул теплый воздух и наползла тишина. Тоффер поглядел на Романа и, улыбаясь, непонятно спросил:

– Ну как?

– Война будет, – сказал Роман.

– Да, будет война, – сказал Тоффер задумчиво. – Будет война – драка, свалка, костоломка… Хорошо, что ты еще мал, Роман.

От тихого голоса Тоффера Роману стало страшно. Пугала тишина за окном. Двор черной и страшной дырой глядел в окно. Роман вздрогнул и отошел от окна.

НАТ ПИНКЕРТОН В ПЕТЕРБУРГЕ

С раннего утра забравшись на пустырь, ребята читали выпуски Пинкертона, по очереди передавая прочитанные соседу.

На пустыре даже воздух, казалось, застыл неподвижно и пропитался солнечным зноем. Было тихо, только пчелы гудели на репейнике, да со двора изредка доносился нечаянный крик или стук. Но вот Женька захлопнул книжку и, перевернувшись на спину, с наслаждением потянулся.

– Всех арестовали, – сказал он удовлетворенно и достал из кармана два окурка.

– Закуривай, ребята.

– Оставь на глоточек, – сказал Степка, тоже бросая книгу. И другие, точно проснувшись, отложили книжки. Стали потрошить карманы, вынимая окурки.

– Чисто работает. Всех один переловил, – рассуждал Женька.

– У них в Америке не забалуешь… Не то что у нас.

– У нас! – фыркнул Сережка. – Я вон в газете прочитал: троих топором зарубили, так до сих пор ищут – изловить не могут.

– И не найдут, – сказал Пеца. – У нас сыщиков хороших нет.

Вот Пинкертона бы к нам, тот бы разделал! – воскликнул Женька. Он даже приподнялся и, оглядев всех, спросил: – А что, если б взаправду бы к нам приехал Пинкертон?

В тот момент из-за забора показалась голова Романа. Он с необычайной быстротой перевалился через ограду и, подбежав к ребятам, с трудом дыша, прохрипел:

– Пинкертон…

– Что? – спросил Женька.

– Пинкертон в Петербурге, – передохнув, выпалил Роман.

Ребята вздрогнули. Степка поперхнулся табачным дымом и закашлялся, что-то невнятно икнул Иська, а братья Спиридоновы мешками осели на траву.

– Врешь! – взвизгнул Женька.

– Истинный бог.

– Врешь! Откуда узнал?

– Брат сказал.

– Брат врет.

– Ну нет, он не такой, чтобы трепаться зря. Ребята замолчали, каждый по-своему обдумывая сообщение Романа.

– Вот здорово! – выдавил Серега. – Поглядеть бы на него.

– Узнать бы, где живет? – сказал Женька беспокойно ерзая по траве. – Выследить бы. А? – А как? Где его искать?

Тогда поднялся Роман.

– Я знаю, – сказал он важно. – Я уже обдумал. Все очень просто.

Он взял с травы один из выпусков и ткнул пальцем в портрет сыщика, нарисованный на обложке.

– Вырежем из выпусков по портрету и пойдем по городу завтра. Кто увидит прохожего, пусть с портретом сравнит. И следить надо, где живет. Так и найдем.

На другой день началась слежка. Ловцы Пинкертона собрались на пустыре. Все были взволнованы, но больше всех волновался Роман. Он давал указания и намечал маршруты каждому.

Роман пошел с Иськой. Их путь лежал по Садовой, по Невскому до вокзала и обратно. Иська шел по левой стороне улицы, Роман по правой.

Первое время они двигались, не теряя из виду друг друга. Иська изредка поглядывал на карточку. Чем ближе подходили к Сенной, тем больше становилось народу. Роман забеспокоился. Следить за прохожими стало труднее. Только заметит такого бритого, полезет за карточкой, а бритый уже прошел. Роман вынул портрет и зажал его в кулаке, чтобы каждую минуту можно было взглянуть на него.

Первого Пинкертона Роман заметил на углу. Пинкертон стоял, поставив ногу на скамеечку, а черномазый айсор яростно начищал ботинок. Роман, протолкавшись поближе, остановился, но тут кто-то наступил ему на ногу. Пока Роман оттирал ноющий палец, Пинкертон ушел. Прихрамывая, Роман тихо пошел дальше, тараща глаза на прохожих. Роман и не думал, что может быть столько бритых под Пинкертона. Они стали попадаться на каждом шагу, и почти каждый чем-то смахивал на сыщика. Один Пинкертон покупал газету, другой бежал за трамваем, третий сидел в столовой за большим зеркальным окном, весь как на ладони, и, прожевывая котлету, поглядывал на улицу пустыми и мутными глазами.

Иську Роман уже давно потерял из виду. Пробежав Садовую, он вышел на Невский и совсем растерялся. Бритые вдруг повалили сплошной стеной.

Были они в шляпах, в кепи, в котелках, в панамах. Они улыбались, разговаривали, кивали. Казалось, весь город наполнился Пинкертонами. Роман, перебегая с края на край панели, не успевал глядеть на портрет.

Добежав до Екатерининского сквера, Роман устало прислонился к решетке и, вытерев с лица пот, задумался. Стало ясно, что таким путем невозможно отыскать Пинкертона. Тогда он решил выбрать из несущейся толпы наиболее похожего и следить за ним.

Мимо Романа быстро прошел человек в сером пальто, в шляпе, бритый и с крючковатым носом. Роман вздрогнул. Прохожий был вылитый Пинкертон. Не мешкая, он двинулся за новым Пинкертоном. Чтобы не потерять его из виду, Роману пришлось бежать. Он уже обливался потом, а человек все рассекал толпу, то исчезая, то вновь появляясь.

«Заметил, что слежу, – подумал Роман. – Врешь, не скроешься!»

На Аничковом мосту Пинкертон внезапно свернул с панели и стремительно перебежал улицу.

«Следы заметает».

Роман кинулся за ним через дорогу, едва успев проскочить под мордой лошади. Чуть не попал под трамвай, но все же нагнал человека, когда тот, быстро свернув на Фонтанку, скрылся в общественной уборной.

Обескураженный Роман подтянул спустившиеся штаны, вытер пот и стал ждать.

Пинкертон вышел несколько минут спустя. Медленно прошел он по проспекту до остановки и прыгнул в трамвай.

От жары или усталости у Романа кружилась голова. Пинкертоны мерещились всюду, они улыбались Роману и кружились хороводом вокруг него.

Захотелось спать. Солнце уже падало с выси и, словно зацепившись, висело на сверкающей игле Адмиралтейства. Из кафе и ресторанов несся запах жареного мяса.

Роман в раздумье остановился около витрины магазина, разглядывая манекен, стоявший в окне. Манекен был вылитый Пинкертон, и даже глаза были так же прищурены и пристально глядели из-под восковых век.

Вечером все собрались на пустыре. Роман пришел последний. Увидев зеленые и злые лица ребят, он не решился подойти близко. Остановившись на почтительном расстоянии, спросил:

– Ну как?

– Дурак ты, – вяло ответил Серега.

– Поздно пришел, – вздохнул Степка, – а то мы дали бы тебе банок.

Всех постигла одна и та же участь. Каждый видел целые армии Пинкертонов. Видели Пинкертонов-городовых, холодного сапожника, даже торговец огурцами около казенки оказался Пинкертоном. А Степка сказал, что Пинкертон живет в их доме, и это не кто иной, как тетка Авдотья – квартирная хозяйка.

– Нос крючком, глаза заплывши, но зоркая.

Во двор привезли глину. Свалили ее около ворот в кучу. Ребята целый день лепили лошадок, кораблики, колбаски.

Роман, сваляв большой кусок глины, принялся делать солдата. Другие ребята ломали, лепили новые штуки, опять ломали, а Роман упорно трудился над своим солдатом. И постепенно кусок глины преобразился. Теперь это был действительно солдат в шинели, с ранцем за плечами. Ребята, побросав свои работы, окружили Романа и, рассматривая солдата, переговаривались между собой.

– Это да-а, – шептались ребята.

– Как настоящий, , сказал Чемодан. – А коров умеешь лепить?

– И коров умею, – сказал Роман.

– Он все может, – вмешался Женька. – Он и паровоз, и корабль, и…

Вдруг ребята замолчали, только Женька тихо охнул.

– Гляди, – прошептал он, толкая Романа. Роман взглянул в сторону, куда показывал Женька, и обомлел.

К ребятам неторопливой походкой, помахивая тросточкой и хитро улыбаясь, шел великий сыщик Нат Пинкертон. Сомнений быть не могло. Бритый подбородок, чуть загнутый нос, тонкие губы и серые прищуренные глаза. Словно соскочил с обложки выпуска.

– Он, – прошептал Роман.

– Он, – взвизгнул Женька и, не выдержав, бросился бежать, а за ним и вся компания. На месте остался один Роман.

– Прекрасно, – сказал Пинкертон, останавливаясь около Романа и разглядывая солдата. – Очень недурно. Твоя работа?

Роман стоял истуканом и молчал.

– Захлопни рот, – посоветовал Пинкертон, – и отвечай, если тебя спрашивают.

Роман с треском сомкнул челюсти, потом буркнул:

– Моя.

– Молодец! Прямо молодец, – улыбнулся Пинкертон. – А скажи-ка, молодец, где тут у вас квартира девяносто два?

– На заднем дворе, – сказал Роман, удивленный, что Пинкертон назвал их квартиру. – А тебе кого?.. Я оттуда…

– Сам оттуда? – обрадовался Пинкертон. – Это еще лучше. Пойдем-ка со мной погуляем да побеседуем. Парень ты, я вижу, понятливый. Будешь толково отвечать, двугривенный дам.

И он показал белую монетку.

Роман посмотрел на двугривенный, подумал и двинулся за Пинкертоном. Вышли на улицу.

– Квартира у вас большая? – спрашивал Пинкертон.

– Большая.

– А жильцов много?

– Нет… родные все. Один только и есть… фотограф со скрипкой…

– Ишь ты! – усмехнулся Пинкертон. – Фотограф. А какой он из себя?

– Обыкновенный, с усами, – сказал Роман. – Иван Иваныч.

– Так, так… А дома он часто бывает?

– Всегда.

– А что делает?

– Не знаю.

– А на скрипке играет?

– Хорошо играет.

Пинкертон засмеялся и даже языком прищелкнул, потом, глядя в глаза Роману, спросил:

– А скажи-ка, много снимает ваш Иван Иваныч?

– Как снимает?

– Ну, вот фотографии снимает. Ведь он фотограф.

Роман запнулся. С удивлением вспомнил, что ни разу не видел у Ивана Иваныча фотографического аппарата.

– Нет, немного, – сказал он неуверенно.

Пинкертон весело засмеялся.

– Двугривенный почти заработал, – сказал он. – Теперь скажи, ходит кто-нибудь к вашему Иван Иванычу? Ну, знакомые или барышни?

– Ходят.

– А что они делают?

– Разговаривают.

– О чем?

Роман вдруг прикусил язык.

Недавно Иван Иванович говорил ему:

«Если кто-нибудь будет расспрашивать, о чем беседуют мои гости, не говори ничего».

– О чем же? – торопил Пинкертон, но Роман уже нашелся.

– Не знаю, – сказал он, опуская глаза под пристальным взглядом. – Я не слышал.

Долго еще расспрашивал Пинкертон, изредка записывая что-то в маленькую книжечку. Роман встревожился за Тоффера.

«Если Пинкертон ищет преступника, то, без сомнения, напал на ложный след», – подумал он.

Наконец Пинкертон спрятал книжечку и вынул двугривенный.

– Держи. Теперь беги, да молчи, что со мной разговаривал, – сказал он, собираясь уходить, но Роман вдруг тронул его за руку.

Пинкертон остановился, недоумевая.

– Он не американец, – сказал Роман.

– Кто?

– Да жилец наш, он из Риги. – Это неважно.

– Неважно? – Роман был разочарован. – А я думал, ты американца ищешь.

– Я никого не ищу, – улыбнулся Пинкертон. Роман недоверчиво покосился на него и засмеялся.

– А зачем же из Америки приехал? Зря сыщики не ездят, – сказал он и испугался.

Лицо Пинкертона вдруг посерело и вытянулось. Он быстро схватил руку Романа.

– Кто тебе сказал, паршивец? – прошептал он, кривя губы. – Говори сейчас же. Кто?

Роман струсил.

– Я сам догадался. Ей-богу, сам, – дрожа и запинаясь, пробормотал он и, путаясь, торопливо стал рассказывать. Лицо Пинкертона светлело, складки исчезли, а когда Роман кончил, он долго хохотал.

– Молодец! Молодец! – говорил он сквозь смех. – Это я и есть. Узнал-таки!

– Ну еще бы! – хвастливо сказал Роман, видя, что Пинкертон не сердится. – Я, брат, сразу заметил. Я не как другие ребята.

– Верно, – смеялся Пинкертон. – Ты парень не дурак. У меня вот товарищи есть.

– Боб Руланд и Моррисон? – спросил Роман.

Пинкертон даже побагровел от душившего его смеха.

– Во, во, Боб и Моррисон, – пробормотал он. – А они здесь?

– Нет. Я, их не взял из Америки. Дрянные они.

– Ну?

– Дрянные. Шваль, а не ребята.

– А как же в Индии – они спасли же тебя? – продолжал допытываться Роман.

Пинкертон сморщился и махнул рукой.

– Ну только что в Индии, а так все больше я их спасаю.

– А ты бы других помощников взял?

– Я и то подумываю, – сказал Пинкертон. – Вот, может, тебя возьму.

– Меня? – Роман не верил ушам. – Неужели возьмешь?

– Возьму, – сказал усмехаясь Пинкертон. – Только ты за жильцом посматривай, будешь мне сообщать.

И, повернувшись, великий сыщик зашагал по улице, насвистывая «Пупсика»

ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ

С заходом солнца дом затих. Раскрылись окна. На дворе остро запахло жареным луком, колбасой, горохом. В доме ужинали и отдыхали.

Повеяло ночной прохладой. Из «Смурыгина дворца», почесываясь, один за другим выползали мостовщики подышать воздухом перед сном. Расселись на скамье, как воробьи на заборе. Желтый язычок спички вырисовывал в темноте бронзовые скулы и тусклые, бесцветные от пыли глаза. Вспыхивали огоньки папирос.

– Погода-то! Благодать какая!

– В деревню бы теперь, в самый раз к сенокосу. Ишь как парит!

– Пожалуй, как бы другой сенокос не начался… Будто немец воевать с нами хочет.

Сразу все замолкли, насторожившись. Потом кто-то сурово обрезал:

– Будет молоть! Дурак!

– Не должно быть войны. Нечего нам с немцами делить.

– А говорят же люди.

– Мало ли что говорят! Вроде тебя брехуны.

– Сейчас, ежели запас тронуть, все работники под ружье пойдут. Это хоть наш брат, хоть немец понимают.

Долго сердито говорили, потом успокоились. Кто-то мечтательно и тихо замурлыкал:

 
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии сверкали…
 

А дальше густо, как клубы махорочного дыма, громыхнуло и понеслось по двору подхваченное артелью:

 
И беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали.
 

Хорошо пели мостовщики. Согласно, стройно, с чувством, вкладывая в мотив знакомую каждому тоску по родным местам.

Песня всколыхнула и пробудила от дремы двор. В первом дворе скрипнула створка окна. Высунулась кудлатая голова портного. Он развалился на подоконнике, шумно зевнул.

– Запели. Соловьи курские! – Потом повернулся в комнату, громко сказав: – Тащи самовар, старуха. Будем чаевничать.

У забора на траве расположились мастеровые из кузницы. Выпивали. Кто-то, захмелев, затянул частушку.

Где-то ругались. Доносились обрывки фраз, смех. Тонкий детский голос лениво тянул:

– Мамка, кинь ситнава! Кинь ситнава!

Роман сидел около мастеровых. Слушал сказки. Кувалда-молотобоец – мастер сказки рассказывать, и всегда у него неисчерпаемый запас их. Только Роману не нравятся его сказки. Непонятные они и однообразные. Все про попадью да про генеральских дочек, с ругательствами.

Роман слушал, слушал, потом надоело. Поднялся и пошел прочь. Только к каретным сараям отошел, кто-то за рукав дернул. Обернулся, а сзади Ленка дворникова стоит.

– Романка! Я ищу тебя.

– Тебе что?

– Что я знаю-то! – сказала Ленка, тараща таинственно глаза.

– Ну говори!

– Подозрительный тип у вас живет, вот что.

– Врешь ты?

– Нет, не вру. Подозрительный тип, как папа сказал.

– Да у нас нет никого.

– А жилец ваш?

– Иван Иванович? – с удивлением спросил Роман. – Это про него папка твой сказал? Ну, так дурак он. – Роман рассердился. – Дурак и есть. Я Ивана Иваныча знаю, он хороший.

– Да я ничего, – оправдывалась Ленка – Это папа. Как он сказал, я сама испугалась.

Ленка озабоченно вздохнула и, подергав косичку, ушла. А Роман снова начал бродить по двору. Около сеновала нашел Иську, Женьку и Пецу. Они тихо разговаривали, Роман сел рядом. Но разговор не клеился. Ребята, скучая, прислушивались к полузвукам, доносившимся со двора.

«Скорее бы война», – подумал Роман. И вдруг в шум двора вмешалось новое. Протяжный, едва улавливаемый звук, как игла, вонзился в шум двора, вмешался в пение граммофонов. Сначала он был слабый, непонятный, потом окреп, стал слышнее и вырос в тягучий, как сирена, звук. Звук рос и креп, напирая на двор, разъедая душную мглу и заглушая разговор.

Во дворе внезапно все стихло. Замерли голоса, оборвалось хрипение граммофонов, в тишине пиликнула гармоника и поперхнулась на высокой ноте. Грозно растущий гул захлестнул двор.

С задворков, как вспугнутая стая воробьев, промчалась ватага мальчишек.

– Солдаты идут! – закричал звонкий детский голос. – Музыка!

– Война! – прозвучало как вздох в разных концах двора, и все устремились на улицу.

Бежали мастеровые, торопливо шли почтальоны, спешили портные, на ходу накидывая на плечи пиджаки.

Все бежали к воротам.

Но раньше всех были там ребята. Пробраться на улицу оказалось нелегко. Мимо ворот, сметая все на пути, двигалась громадная толпа, которая что-то кричала, что-то пела, свистела.

Сначала ребята растерялись. Потом протиснулись за ворота. И сразу их сдавило в толпе и потащило вперед.

Роман задыхался. Оглядываясь кругом, искал товарищей. На секунду чей-то локоть придавил ему голову к большому и мягкому, как подушка, животу, и Роман услышал, как живот густым басом урчал: «Боже, царя храни».

Роман вырвался из-под локтя. Увидел Степку. Пробился к нему, наступая на ноги идущим и получая пинки. Потом вместе отыскали Иську с Женькой. Ваську нашли на заборе.

– Лезьте сюда! Оратора слушать! – крикнул Васька.

У подножия памятника худенький человек, размахивая руками, кричал в толпу. До ребят доносились только отрывки его речи:

– Не сложим оружия!.. Победим!.. С нами бог!..

А солдаты все шли, и казалось – конца не будет людскому потоку. С оглушающим грохотом проезжали вереницы орудий. Двигалась кавалерия. Копыта лошадей с сухим треском скоблили мостовую. Там, где обрывались ряды солдат, чернели еще более густые толпы горожан. Над ними развевались полотнища трехцветных флагов. Не переставая, гремели оркестры.

Воздух дрожал от непрерывного многоголосого рева толпы. Улицы оглушительно стонали, гудела мостовая, в окнах жалко звякали стекла.

Тускло поблескивали хоругви и ризы священников. Мужчины с окаменевшими в экстазе лицами, спотыкаясь, несли тяжелые иконы и, задыхаясь, пели молитвы.

На углах, забравшись на тумбы, кричали добровольные ораторы. Толпа, не слушая, ревела «ура», стаскивала ораторов, качала их и неслась дальше.

Войска шли всю ночь. Шли в одном направлении – к вокзалу. Широкие, плотные колонны серых шинелей перекатывались как волны.

Наступило утро. Прошли последние части пехотинцев, а за ними потянулся длинный обоз и долго наполнял грохотом улицы.

Наконец проехала запоздавшая двуколка.

Улицы опустели, и сразу стало тихо и скучно. Тут только спохватившись, ребята побежали домой. Роман поднялся по лестнице и тихонько стукнул в дверь.

– Кто там? – спросил голос через некоторое время.

Роман обрадовался, узнав голос Тоффера.

– Это я, Иван Иваныч, откройте.

– Поздно, – сказал Тоффер, впуская его. – Где ты был?

– На улице. Солдат глядел. Много как, так и идут все время, и сейчас идут, – соврал Роман, проходя к Тофферу в комнату. – Германцам попадет.

Он посмотрел на Тоффера и увидел, что тот даже не слушал. Иван Иванович стоял, прислонившись к раме, и глядел в окно. Лицо его было задумчиво.

– Иван Иваныч .

Тоффер вздрогнул . Отвел глаза, посмотрел на Романа.

– Что с вами? – спросил Роман.

Тоффер долго медлил ответом, потом, повернувшись, со вздохом сказал:

– Подумай, Роман, сколько людей погибнет в этой войне.

– А германцы? Им тоже попадет, – сказал Роман, пытаясь ободрить Тоффера.

– А германцы разве не такие же люди?

– Такие же люди. А раз нападают?

Было видно, когда Тоффер, улыбнувшись, сказал:

– Глуп ты еще, а то бы я объяснил тебе. Совсем войны не надо.

Иван Иваныч говорил тихо, не обращая внимания на Романа. Роман молчал и вертел в руках выпуск Пинкертона, который с вечера таскал в кармане.

Вдруг Тоффер перестал говорить и подошел к Роману. Взял из рук книжку, прочел название.

– Нат Пинкертон. Зачем ты читаешь эту дрянь?

– И вовсе не дрянь. Интересно.

– Выдумки все это. Нет таких сыщиков.

– Ну да, нет! Скажете тоже!

– Конечно, нет.

Роману стало смешно. Иван Иваныч большой, а о Пинкертоне ничего не знает.

– Есть, – сказал он. – Посмотрим, что есть…

– А докажешь? – усмехнулся хитро Иван Иваныч.

Роман фыркнул:

– Еще бы не доказать. И докажу.

– Как же это? В Америку поедем?

– Не надо и Америки. Я здесь видел Пинкертона.

Иван Иваныч изумленно вытаращил глаза и громко расхохотался.

– Нечего смеяться, – буркнул , Роман. – Сам видел. Врать не стану. Пинкертон, настоящий сыщик. И конфетами меня угощал.

– Верно?

– А то, думаете, вру?

Но Тоффер все еще смеялся.

– О чем же вы с ним говорили? – спросил он. – О кинематографе?

– Фига, – разозлился Роман. – Он преступников ловит. Он и о вас спрашивал.

Тоффера словно подбросило – и смеяться перестал.

– Как ты сказал? – нахмурившись, спросил он.

А Роман нарочно не торопился отвечать. Тогда Иван Иваныч взял стул и сел рядом с Романом.

– Ну-ка, выкладывай, – деловито сказал он. – Рассказывай все подробно. Что он спрашивал обо мне?

– А все. Как живете, что делаете, кто к вам ходит, о чем разговариваете.

– А ты?

– Ну, я не дурак – сказал Роман. – Насчет разговоров ничего не сказал.

Сообщение взволновало Тоффера. Он долго расспрашивал о Пинкертоне. Интересовался даже, как тот был одет и какая на нем шляпа. Потом он долго ходил по комнате и что-то бормотал под нос.

Роман вспомнил про Ленку и кстати рассказал о дворнике. Тоффер внимательно слушал. Потом зевнул, сказал:

– Чепуха все. Иди спать и не рассказывай никому о Пинкертоне. А эти книжки брось все-таки читать.

Иван Иваныч подошел к этажерке, порылся в стопке толстых томов и достал книгу. Потом что-то написал на обложке и протянул книгу Роману,

– Вот возьми.

– Про сыщиков?

– Нет. Про одного мальчика, но очень интересная, только попробуй, начни…

Роман оглядел книгу. На обложке большим красными буквами стояло одно слово:

РЫЖИК

Название было непонятное и неинтересное.