Текст книги "Лунный лист"
Автор книги: Григорий Темкин
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Казалось, базар принадлежал всецело им, чужеземцам, только между собой ведут они торг. Однако, приглядевшись, можно было заметить, как среди горластых купцов, не обращая на толчею внимания, чинно прогуливаются мужчины и женщины в голубых плащах с изображением священной горы Сумер центра Земного Круга. Этих людей от шумной многоязычной толпы отличала белая, как снег, кожа, волосы цвета полуденного солнца, властная осанка. И рост. Самый высокий из них едва ли был по грудь самому низкорослому купцу. Но все же стоило человеку в голубом плаще – будь то вельможа, стражник или простолюдин – поднять руку, как шум вокруг него моментально умолкал, ссоры прекращались, и иноземцы почтительно склоняли головы: какой товар удостоит своим вниманием досточтимый и мудрый скерлинг?
"Нет народа мудрее нас, скерлингов, – с гордостью подумал он. – И нет среди скерлингов более мудрых, нежели мы, жрецы, избранники богов..."
И тут увиденные живые картинки в голове Романа заметались, теряя четкость...
...Он – теперь не жрец, а ученый-сиир по имени Неймс восторгом взирал на мир с высоты птичьего полета. Хотя нет такой птицы, которая смогла бы парить столь высоко над священной горой Сумер. Только разум человека мог создать эту летающую колесницу, на которой подняли его в воздух мудрейшие чужеземцы.
Забыв о своем невольном страхе перед необычной внешностью и одеждами чужеземцев, о боязни полета, забыв вообще обо всем на свете, Нейм в упоении водил серебряной иглой по покрытой воском дощечке. Его уверенная рука переносила на воск контуры земли, что виднелась сквозь прозрачные стены колесницы.
Внизу, вокруг острова, на котором стоит черная, как ночь, гора Сумер, плещется обширное Сладкое море. Оно хорошо известно всем мореходам своей чистейшей пресной водой и обилием рыбы. Из Сладкого моря берут свое начало четыре могучие реки – Геда, Яха, Лог и Нга, что рассекают Земной Круг на четыре почти равновеликие части, на четыре благословенных континента. И один из них – его родная страна Игма, самая цветущая, самая богатая, самая просвещенная. Она населена скерлингами, которые возвысились над другими народами силой духа и знания...
– Выше! – попросил сиир Нейм, и колесница, управляемая чужеземцами, послушно взмыла ввысь, к Солнцу, сияющему в безоблачном ярко-синем небе, Когда гора внизу превратилась в малое пятнышко и стала почти неразличимой, Нейм взял новую табличку и принялся наносить на воск открывшиеся перед ним новые дали. Он зарисовал абрисы четырех континентов, отметил проходы в горах, заснеженные вершины которых протянулись вдоль всего наружного края этого кольца, там, где берега континентов омывают соленые воды Океана. Отсюда, сверху, было ясно видно, что не Геда, как принято было считать, величайшая из рек, а Яха: хотя она в устье имеет только три рукава, а не пять, как Геда, зато она почти вдвое шире. Нейм нанес на карту узкий океанский пролив, отделяющий его страну от Диких Земель. И подивился тому, что даже отсюда, из поднебесья, не было видно конца им.
Немало озадачили его дымы, курящиеся над материком между Нга и Яха, это была строптивая, неуютная земля, покрытая Лесами и болотами, где кишели опасные звери и гады. Люди там никогда не селились. Кому же понадобились гигантские костры? "Пожары, – предположил он. – Но скоро начнется сезон дождей, и пожары эти будут потушены неисчислимыми потоками воды". Однако и дымы он нанес на свою восковую карту с подобающей сииру скрупулезностью.
От волнующего чувства исключительности и уникальности всего с ним происходящего внезапно пересохли губы, вспух и растрескался язык. Нестерпимо захотелось пить...
– Пи-ить... – послышалось, как слабый стон, Роману. Он отпустил запястье старика и оглядел пещеру. В пещере было темно, угли в гаснущем очаге мерцали, почти не давая света, и предметы в этом полумраке скорее угадывались, чем были видны.
– Пуйме, где вода? – спросил Роман.
Но никто ему не ответил. Решив не искать воду в темноте, он плеснул в кружку чуть теплого чаю и ложкой влил его в спекшиеся губы старика. Подумал, не взять ли его снова за руку – хотелось узнать, что же было дальше, но не решился. Неизвестно, желает ли сиртя продолжить свой рассказ.
Роман сделал больному еще инъекцию эуфиллина, затем подошел к шкуре, занавешивающей второй вход, откинул полу. В ноздри ударила прохладная свежесть тундры, вымывая из легких затхлый дух пещеры. Он шагнул за порог и оказался на просторном карнизе скалистого склона, залитого тусклым перламутровым светом северной ночи.
В отличие от уступа с водопадом, по которому накануне они с Пуйме карабкались в пещеру, противоположная сторона горы была отлога и, насколько позволяло судить освещение, представляла собой внутренний склон цирка, в центре которого поблескивало серебристой рябью горное озеро. Или, скорее, озерцо: отражение луны, желтым округлым листом плавающее посередине, закрывало едва ли не треть его поверхности.
В озере что-то плеснуло. "Рыба", – подумал было Роман. Но звук повторился, еще и еще. Интервалы между всплесками были равными. Роман напряг зрение и различил на воде крохотную лодчонку, которая двигалась к середине озера. Подплыв к отражению луны, лодка сначала остановилась, потом сделала вокруг него семь кругов, а затем повернула к берегу. Вскоре внизу послышались легкие шаги, и на карниз перед входом в пещеру поднялась Пуйме.
– Сэрхасава просил пить, – сказал Роман. – Я не нашел воду и дал ему чай. Не знал, что здесь рядом озеро и можно было принести свежей воды.
– Мы не пьем из озера Н'а [в немецкой мифологии – дух болезни и смерти, сын Нума]. Вода мертвая. Рыбы нет. Одни утки-гуси садятся.
– А что же ты там сейчас делала?
– Со Священным Ухом говорила.
– И что же ты сказала этому уху?
– Сказала, дедушка умирает. Завтра одна останусь. Спросила, не желает ли чего Священное Ухо.
– Ну и как? – Роман спрашивал с нарочитой насмешливостью: он пытался проникнуться иронией к тому, что творилось вокруг, – шаманы-отшельники в конце двадцатого века, какое-то священное ухо, хэхэ, лилипуты-сиртя. Бред какой-то, сон, наваждение... И все же он не мог справиться с растущей внутренней напряженностью, чувствовал, что готов к тому, чтобы принять как реальность любую ситуацию. Самую непредсказуемую, дикую, фантастическую. Что же ответило тебе ухо?
– Ничего не ответило.
– Неразговорчивое, однако, у вас ухо. Оно всегда так молчаливо?
Пуйме пожала плечами:
– Со мной не говорило, с дедушкой Сэрхасавой не говорило. С его дедушкой говорило один раз. Ухо не любит говорить, слушать любит.
– А откуда оно взялось в озере, это ухо? Духи принесли?
– Зачем – духи? Сиртя принесли. Да-авно! Принесли, положили в озеро. И охраняют с тех пор.
– От кого охраняют? Не от гусей же?
– Сама не знаю, – простодушно ответила Пуйме. – И дедушка не знает. Надо охранять – и все. – Она замолчала, прислушиваясь. – Опять дедушка вспоминать хочет. – И добавила, угадав нежелание Романа возвращаться в душную пещеру. – Можно и здесь теперь. Подожди! – Девушка вынесла из пещеры оленью шкуру, постелила на камни, села. Жестом пригласила Романа сесть рядом. – Дай руку! – Пуйме легонько сжала его ладонь у основания большого пальца, в точке, которую по курсу иглотерапии Роман запомнил как "хэ-гу". – Вместе будем слушать.
...На этот раз Роман был не кем-то – он был Единым Оком. Тысячами глаз одновременно: мужских и женских, старых, слезящихся от возраста, и молодых, только присматривающихся к жизни. Глаза эти жмурились в ужасе, жгли, лопались, ненавидели, обливались кровью, выслеживали, уговаривали, призывали... И все это был он...
Вот его город, древний Нери, объятый пламенем: рушатся дворцы, пеплом опадают листья с садов на площадях, во все стороны бегут потерявшие разум обезумевшие люди. Дрожит земля, небо окутано густым смрадным дымом, и нет больше солнца – его проглотил злой Н'а, вырвавшийся из своих подземных чертогов...
Вот – кипящие волны. Как ненасытные акулы, они набрасываются на берега, отгрызают от суши кусок за куском, кусок за куском. Они все ближе, ближе, и нет спасения от безжалостных облепленных белой пеной пастей...
А теперь он – Взгляд из Поднебесья... Нет уже четырех континентов, образующих Земной Круг, нет страны скерлингов Игма, нет лесной страны Орт, нет владений баргов. Нет больше рек, великих и могучих, разделявших континенты. И даже священной горы Сумер уже нет – боги покинули ее, уступив силам зла: она ушла под воду вместе с другими землями. Повсюду теперь клокочет, ревет, бушует неистовый Океан – ему не терпится завершить свой пир, уничтожить последнее, что осталось от некогда великого материка. Чудом уцелели только несколько клочков от былых континентов да жалкие цепочки скалистых островков на месте высокогорных хребтов, где укрылись последние люди.
Мудрейшие сирты, закрыв ворота святилищ и выставив преданную охрану из своих учеников, без устали, возвысившись над страхом смерти, записывали, записывали...
И снова рябью подернулось видение, которое вскоре сменилось прозрачной синевой. Потом посыпались белые хлопья, и крепнущий ветер подхватывал их, и непонятно было, то ли они падают вниз, то ли мечутся между небом и землей, то ли закручиваются в колючие снежные смерчи.
Мрак стоял повсюду, потому что духи снова, изловчившись, спрятали землю от взгляда Всемогущих. Даже глаза Океана – соленую воду, а также озера и реки они затянули ледяным бельмом, чтобы удобнее было истреблять род человеческий.
Но он знал, что надо выжить в этом холодном неуютном мире, и духи отступят, и солнце придет и согреет детей своих, нужно только исполнить свое предназначение и спасти свой народ. Для этого он, Сиирт-Я, и исполнял танец на замерзшем круглом озере, окруженный кольцом ритуальных костров.
Угрюмые, осунувшиеся от недоедания люди по ту сторону огня ждали, выпросит ли он у духов разрешение на охоту. Они уже пытались охотиться, но стрелы их и копья летели мимо дичи. И всем стало ясно, что требуется согласие духов.
Он подпрыгнул, прислушался к перезвону медных треугольников и колец, привязанных к его меховой одежде. Тряхнул украшениями еще раз, словно проверяя услышанное. Затем решительно ударил перед собой посохом, тоже обвешанным побрякушками. В стороны брызнули ледяные осколки. Сиирт-Я резко нагнулся, поднял кусочек льда, лизнул его языком. Потом, неодобрительно поцокав, бросил в огонь. Теперь он колесом прошелся по ледяной арене, еще раз ударил посохом. Сиирт-Я опять лизнул отколовшуюся льдинку и, пританцовывая, принялся долбить лед. При каждом ударе посоха толпа завороженно вторила его выдохам: "И-эх! Йех! И-и-и-и-эх..." Во льду уже образовалось изрядное углубление, но дальше долбить не имело смысла, ведь озерцо промерзло насквозь. Он сорвал со спины Пенз-Ар – туго натянутую на небольшой овальный обод белую шкуру северного оленя, – ударил по нему пальцами, отчего Пенз-Ар басовито, тревожно загудел, и бросил его наземь. Затем сдернул с головы остроконечный нерпичий колпак – для охоты на каждого зверя имелась своя шапка, а в этот раз собирались охотиться на нерпу, – вытер ею пот с лица и швырнул на край выбитой лунки. "Нях! Нях!" [нерпа (ненец.); любопытно сходство с эскимосским языком, где нерпа именуется "няхсак"] – зашептали зрители. Для племени, стоящего за линией костров, это была уже не шапка, а нерпа, вылезшая на лед.
Сиирт-Я семикратно обежал озерцо, пританцовывая и выкрикивая нараспев заклинания. Затем, пригнувшись, словно таясь от кого-то, он пересек озерцо поперек рядом с лункой и на другом краю, у самых костров, упал, распластался, прижался ко льду. В его руке был зажат белый кожаный ремень, который тянулся, едва различимый на замерзшей поверхности, к белому Пенз-Ару.
По толпе соплеменников прокатился напряженный вздох. Все увидели: охотник, отыскав сделанную нерпой лунку, положил поодаль замаскированную шкурой доску, протянул ремень к своей засаде и дождался, когда нерпа вылезла на лед. Теперь все зависит от воли духов – если они решат предупредить нерпу, та успеет нырнуть в лунку раньше, чем охотник закроет отверстие доской.
Сиирт-Я чуть заметно шевельнул пальцами, и Пенз-Ар медленно пополз к лунке. Ближе, ближе... Есть! Диск из белой оленьей шкуры накрыл прорубь, и в тот же момент одним скачком Сиирт-Я оказался в центре озерка. Прижав к груди колпак, он словно перевоплотился в нерпу. Прыгая вокруг перекрытой лунки, он изображал ужас животного, а звон его амулетов становился все громче, все отчаяннее. Казалось, что уже ничто не спасет глупую нерпу. Но соплеменники, напряженно подпевая невнятным возгласам Сиирт-Я, ждали окончательного решения духов, последнего знака их благорасположения. Они чувствовали, что конец "охоты" близок. И тут звон амулетов оборвался. Сиирт-Я замер и резким движением высоко подбросил посох, одновременно выронив нерпичий колпак и рухнув рядом с ним. Теперь на льду рядом лежали двое – человек и нерпа. Посох, взлетевший над ледяной поляной, завис на мгновение, словно остановленный взглядами зрителей, и тут же устремился вниз своим остро отточенным наконечником. Промахнется – плохой знак: охота будет неудачной. Поразит Сиирт-Я – еще хуже. Значит, духи совсем рассердились на племя...
– А-а-а! – приглушенно ахнула толпа, когда посох, пронзив колпак, глухо ткнулся в лед. Напряжение спало, развеялось, будто его и не было. Послышались смех, радостные возгласы, похвалы великому другу духов Сиирт-Я.
Но никто из них, однако, не догадывался, какие тяжелые думы одолевают сейчас Сиирт-Я. Внешне торжественный, горделивый, он думал о вчерашнем разговоре с другими сиртами-хранителями. Все дальше в безвозвратном прошлом оставалась былая слава их племени – когда-то многочисленного могущественного народа, обитавшего на благодатном цветущем континенте! Все труднее давалась жизнь на островках, все сложнее было добывать пищу. Холода из года в год становились все суровее, а подземные толчки сотрясали некогда великую страну все чаще. И вчера старейшие из хранителей говорили о том, что надвигается новая беда, и только те, кто уйдут навстречу перелетным птицам, может быть, сумеют выжить. Выжить и продолжить род сииртов, потомков мудрейших скерлингов. Выбор хранителей остановился на семи молодых, сильных Сиирт-Я, заклинателях духов, в том числе и на нем. Им, которым безоговорочно верит племя, надлежит вести людей в новые земли в следующую зимнюю ночь, когда замерзнет Океан. Им предстоит спасать хранимый веками бесценный дар чужеземцев – Священное Ухо... Значит, еще одно холодное лето на земле предков, и надо будет уходить...
– Тебе пора уходить, – тронула его за плечо Пуйме. – Утро.
Роман открыл глаза, и первое, о чем подумал, было: а не приснилось ли ему все это? Солнце висело над горизонтом, косыми прохладными лучами поглаживая склоны гор, со всех сторон окруживших идеально круглое озеро. Спать больше не хотелось. "Значит, – решил Роман, – я выспался. А раз так, это в самом деле был сон".
Он легко вскочил на ноги, с удовольствием потянулся, разминая затекшие мышцы.
– Ну, как там дедушка?
– Дедушка спит.
– Пойду посмотрю, его.
– Не надо.
– Может, укол...
– Не надо, – твердо повторила Пуйме. – Тебе пора уходить. Далеко идти.
Роман в нерешительности пожал плечами. С одной стороны, помочь старику его инъекции уже не могли. Сэрхасава, как говорится, был за пределами медицинской помощи. С другой – уходить, не сделав хоть что-то...
– Хорошо, как знаешь. Я оставлю тебе несколько ампул. Ты уколы умеешь делать?
– Нет.
– Ну тогда надпилишь горлышко, вот пилка, отольешь лекарство в чуть теплый чай. Дашь, когда дедушка проснется. И еще одну вечером. Две ампулы в день. А завтра я пришлю помощь.
– Нет! – неожиданно жестко приказала девушка – Сэрхасава Сиртя завтра все равно умрет. А мне помогать не надо. – Видя, что Роман еще колеблется, добавила: – Все равно сюда дороги никто не знает.
И тут до Романа с опозданием дошло, что и ему ни за что не найти обратной дороги.
– Послушай, Пуйме! – ошеломленно проговорил он. – А как же я? Пойдешь со мной еще раз?
Пуйме отрицательно покачала головой:
– Я не пойду. Но провожу. Ты не заблудишься.
Она вынесла из пещеры горячий чайник, налила в кружку буровато-зеленой жидкости с резким запахом.
– Выпей!
Ни о чем уже не спрашивая, Роман сперва пригубил отвар, нашел, что вкус его горек, но не лишен приятности, и выпил кружку.
Что было потом, Роман помнил смутно. Голова у него закружилась: видимо, в отвар входили какие-то дурманящие снадобья. Пуйме вывела его через лаз под водопадом, и дальше он пошел один. Как, куда, по каким приметам понятия не имел. Шел. Просто шел. И пои том ни секунды не сомневался, что идет правильно.
На всем пути перед ним возникали странные видения, словно спишь, и снится что-то, и вроде бы интересное, со смыслом, а проснешься – вспомнить нечего.
Однако было одно навязчивое видение, которое повторялось не раз.
Он был жрецом, шаманом или колдуном большого племени, что кочевало на юг, туда, откуда на Север летом прилетали птицы. Их было несколько тысяч человек, главным образом, молодых и среднего возраста. Всех их объединяла одна цель: дойти до богатых теплых земель. Ради этого терпели они лишения многомесячных переходов и зимовок, по ночам жгли костры, чтобы отпугивать хищных зверей, отбивались от диких племен. Последнее было нетрудным делом, потому что луки со стрелами, щиты, металлические мечи давали им значительное преимущество, несмотря на то, что все дикари были значительно выше ростом. Но в стычках с врагами, на охоте, в топких болотах терялось немало людей. И хотя детей рождалось множество, племя никак не увеличивалось: людей стал косить загадочный мор.
Люди внезапно слабели и умирали без мук и боли. Главный шаман вызывал духов, долго беседовал с ними и уверял после, что они обещают изгнать болезнь. Однако, когда умер сам главный шаман, люди совсем пали духом. Племя вымирало, переходы становились все короче, а заветная земля начинала казаться несбыточной мечтой.
И чтобы спасти остатки племени, совет жрецов решил разделить людей на три отряда: первый – из самых слабых и больных, чтобы изолировать их как-то от остальных; второй – из женщин, детей и небольшого числа воинов; третий – самые сильные, самые здоровые мужчины и женщины племени.
Этот, третий, отряд поручили вести Роману-жрецу. Они и забрали с собой святыню, которую племя хранило все эти долгие годы пути с самой земли предков. Священное Ухо, зашитое в шкуры, тащили на нартах поочередно несколько носильщиков...
Последний "сеанс" Роман видел уже на подходе к Харьюзовому ручью. Буквально несколько минут. Он был смертельно усталым, больным вождем почти не существующего племени. Оставшиеся люди уже не имели сил ни идти дальше, ни нести тяжелую ношу. Они сидели у костра и обдумывали предложение, которое кто-то осмелился сделать: прекратить поиски новой родины, опустить Священное Ухо в ближайшее озеро и рядом основать святилище, где надлежало исполнять обет предков, пока будет жить последний сиртя.
Потом костер вспыхнул нестерпимо ярким пламенем – в сполохе утонули все люди, и вместо них друг за другом выплыли оленья голова, какая-то птица с огромным клювом, напоминающая сову, бубен, лицо Пуйме, озеро с отражением луны в центре, снова какие-то люди, опять Пуйме со слезами на глазах – и все погасло. Несколько минут Роман ничего не видел и стоял как оглушенный. Потом пошел дальше, почему-то осознав с полной убежденностью: Сэрхасава Сиртя скончался.
ЭПИЛОГ
Восемь месяцев спустя я получил от Романа письмо:
"Привет, Володя!
Извини за долгое молчание, но тому есть своя причина.
Думал я после Канина зарыться в свою диссертацию, но история эта никак не выходила у меня из головы. Сперва я рассказывал ее приятелям как шутку, что ли, как забавное приключение. Ты помнишь, то, что со мной случилось, я счел гипнотическим наваждением, а рассказ умирающего старика – бредом. У старика могли по какой-то причине обостриться телепатические способности перед смертью, тем более что инсульт порой выкидывает очень странные коленца.
Но вот случилось мне оказаться у одного знакомого, коллеги из Минска, и увидеть у него атлас средневековых карт. Так вот, в этом атласе я обнаружил карту Арктики весьма необычного вида: зона от полюса и примерно до линии Северного полярного круга изображалась как материк, разделенный на четыре сегмента широкими реками, вытекающими из большого внутреннего моря или озера, в центре которого была нарисована впечатляющих размеров гора. Рядом с ней так и написано по-латыни: "Rupes nigra altissima" "Гора черная и высочайшая". На землях же, изображенных севернее Скандинавии, был начертан следующий текст: "Здесь обитают пигмеи, рост их около 4 футов, и в Гренландии их зовут скрелингерами". Это была карта Герарда Меркатора, знаменитого фламандского картографа XVI века. Что за сказки на картах знаменитых мастеров? Должен признаться, после встречи с карликами-сиртя информация о пигмеях в Арктике меня зацепила.
Внимательно изучая карту Меркатора, я заметил, что горные хребты в этом атласе расположены примерно там, где недавно ученые открыли подводные хребты Северного Ледовитого океана; узнал, что некоторые участки хребта Ломоносова еще десять тысяч лет назад могли быть островами, а вершины хребта Менделеева находились несомненно над водой: на них обнаружены надводные осадки возрастом чуть более десяти тысяч лет.
Напомню тебе о легендарной Гиперборее – северной стране с мягким климатом и развитой цивилизацией, о которой писали Геродот, Аристей, Гомер... Вот видишь, я тебя уже агитирую, словно не я, а ты был скептиком. Но ты посмотри, как все стыкуется одно к одному!
Чем можно объяснить, например, что пигмеи занимали такое большое место в легендах северных народов, причем, как правило, они выступают в роли магов и чародеев? Все эти тролли, гоблины, эльфы, феи, дворги, гномы...
Но странные лилипуты встречаются не только в сказаниях. Так, мне довелось ознакомиться с дневниками голландского капитана Ван Линсхотена, который командовал экспедицией по северным морям в конце XVI века, и судового лекаря Де Ламартиньера – он плавал там же пятьдесят лет спустя. Так вот, они оба описывают народ, культура которого резко отличается от самоедской. То были исключительно низкорослые люди, почти пигмеи, с очень смуглыми плоскими лицами. Промышляли они исключительно охотой, причем в море выходили на челноках, "сделанных искусно из рыбьих костей и кожи; внутри кожа была сшита таким образом, что получался как бы мешок от одного конца челнока до другого; внутри такого челнока они были укрыты по пояс, так что вовнутрь лодки не могла попасть ни единая капля воды". То есть это был самый настоящий эскимосский каяк, но где – в районе Вайгача и Новой Земли, на Баренцевом побережье! В местах, где обитают ненцы!
Но известно ли тебе (я лично раньше не знал), что есть незыблемый научный факт: самоедские племена, населяющие тундру на арктическом побережье, в том числе и ненцы, не являются аборигенным населением. Они пришли с Саянского нагорья в начале первого тысячелетия нашей эры и завершили расселение на европейском Севере только к XVIII веку.
А теперь – внимай! ДО них и ПРИ них на этих землях существовала аборигенная культура, которая затем была полностью ассимилирована ненцами. Это были племена, которые промышляли морского зверя на каяках и жили в землянках из "рыбьих", то есть китовых, костей. Такие землянки в 20-х годах на западном берегу Ямала обнаружил советский исследователь В.Н.Чернецов. В одной землянке он нашел захоронение IV (!) века.
Я узнал, что записаны ненецкие предания о низкорослом народе, который занимается колдовством и избегает общения с обычными людьми, хотя иногда и лечит их, меняется товарами и даже заключает браки. И народ этот ненцы называют... Как? Правильно, сиртя!
Так что то, о чем рассказывал нам Апицын, не надо считать только сказкой. Открой подробную карту побережья Баренцева моря от Канина до Ямала, и ты обнаружишь там мыс Сиртя-саля, сопку Сиртя-седа, речку Сиртя-яха, озеро Сиртя-то...
Кстати, я нашел легенду об озере сиртя: будто бы в нем живут злые духи, что питаются они рыбой, а когда рыбы не хватает, выбрасывают из озера луч света и отправляются по нему на охоту. Обычного человека эти духи съедают без разговора, вместе с собаками и оленями. Только сиртя умеют находить с ними общий язык...
Так что, старик, канинские "видения" мне теперь представляются несколько по-иному.
Да, самое главное. Недавно я посетил гипнотизера, нашего профессора-психотерапевта Маканина. Проверял, что мне причудилось после того отварчика, которым меня потчевала Пуйме, а что видел на самом деле. Так вот: Маканин уверяет, что никаких галлюцинаций не было. Все – явь! Каково?
И еще один любопытный нюанс... Помнишь, я рассказывал про горное озеро рядом с пещерой, в котором ночью плавала луна? Я еще очень романтично сравнивал плавающее отражение с листом. Так на всякий случай я пролистал календари. И что же выяснилось? В ту ночь на небе луны вообще не было, так что в озере "лунный лист" плавать никак не мог. Что же тогда светилось? Не знаю. Но в голове крутится легенда о гуляющих по световому лучу чертях, уничтожающих вокруг все живое. Может быть, это Священное Ухо и насылало на сиртя болезни? Хорош, однако, подарочек от мудрейших чужеземцев!
Обнимаю. Буду в Москве через неделю и навещу.
P.S. Да, вот еще что. Под гипнозом я, кажется, вспомнил дорогу к Сиртя-мя. Какие у тебя планы на отпуск?"