Текст книги "Кораллы Кайобланко"

Автор книги: Григорий Темкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Возможно, если это колония обыкновенных кораллов. Тогда и разговор вести не о чем. А если предположить, что это мыслящая структура, то на восстановление рассчитывать не приходится. Чем сложнее мозг, тем чувствительнее он к обширным травмам. К тому же кораллы живут в идеальной экосистеме, они неуязвимы, давно уже неуязвимы, а потому не готовы к таким неведомым катаклизмам, как тепловой удар. Это будет конец.

– Короче говоря, – задумчиво протянул Чекерс, – есть два варианта: либо взлетать, либо не взлетать. Первый мы обсудили – колония при взлете, по всей видимости, будет уничтожена. Результат нежелательный...

– Недопустимый, Боб.

– А если мы останемся... – Пилот пробежал пальцами по клавиатуре компьютера и прочитал ответ. – Система жизнеобеспечения дисколета отдельно от прицепа сможет нормально функционировать 108,72 суток. Выходит, мы можем отсидеть на дне еще сотню дней, наблюдая кораллы, а потом все равно придется стартовать. Что это даст?

– Нет, Боб, сидеть нет смысла, – покачал головой Игорь. – За три месяца установить контакт или доказать, что они определенно лишены интеллекта, мы не сумеем – нам это не по силам... Скажи, Боб, есть шанс, что за это время нас успеют найти и поднять без вреда для кораллов?

– Помощь не поспеет, абсолютно точно.

– И сигнал никак не дать, – с досадой сказал Игорь. – Это же надо – не оборудовать дисколет передатчиком!

– Ты не прав, Игорь. Аппаратура сверхдальней связи весит достаточно много, и она есть на прицепе. Зачем перегружать дисколет? Автономно он действует недолго и абсолютно надежен. Конструкторы предусмотрели все, чтобы дисколет к прицепу мог всегда вернуться. Они не предусмотрели только, что экипаж не захочет взлетать.

...В ту ночь кораллы светились сами по себе, без прожектора. Цвета пестрыми волнами перекатывались по рифу, взлетали на утесы и вдруг наверху тускнели. Время от времени беспорядочные узоры начинали складываться во что-то напоминающее геометрические фигуры, но сходство было отдаленным, почти неуловимым, и его вполне можно было приписать игре собственного воображения. Несколько раз напротив окна эколога гирлянды превращались в написанное радужными буквами слово "Надежда". И это было странно, даже чудовищно: на дне инопланетного океана читать обычное имя земной девушки. Но Игорь, помня, как накануне сам выводил эти буквы лучом прожектора из кают-компании, понимал, что объяснить явление можно чем угодно: остаточной флуоресценцией, например, и что любое самое фантастическое объяснение будет куда правдоподобней, нежели видеть в переливах осмысленные сигналы.

Чекерс включил бортжурнал на запись, кашлянул и начал сухо, почти официально:

– Решение, которое предстоит нам сейчас принять, человеку выпадает раз в жизни. Явление, с которым мы столкнулись, каждый из нас имеет право и основание толковать по-своему. Перед нами альтернатива: или гибель всех нас, трех разумных представителей планеты Земля, или гибель коралловой колонии, в которой мы допускаем носителя разума планеты Кайобланко. В общем, надо решать. – Чекерс обвел товарищей взглядом. – Мы голосуем.

Игорь помедлил, побарабанил пальцами по столу.

– Я за то, чтобы остаться.

– А ты? – повернулся Чекерс к девушке.

Не поднимая глаз, Надя чуть слышно проговорила:

– Я считаю, мы должны лететь.

– Значит, я... – Пилот засунул руки в карманы. Помолчал секунду: он так не хотел, чтобы его слово стало решающим. – Мое мнение – надо взлетать. Таким образом, принимается резолюция: взлетать. – Чекерс выключил бортжурнал. – Но мы не должны пренебрегать даже самой малой надеждой на нейтральное решение...

– А что, есть какая-то надежда? – не выдержала Надя.

– Я провел некоторые расчеты. Если мы стартуем не со дна, а с уровня поверхности, температура воды в придонном слое повысится до плюс пятидесяти. У рифа появляются шансы выжить.

– Но как нам подняться? Разве пропеллеры не поломаны?

– Поломаны. У верхнего винта отбиты две лопасти. И починить его нельзя. Но мы можем отрезать две симметричные лопасти у нижнего. И если нам удастся оба винта ненадолго синхронизировать, то, может быть, мы поднимемся до самой поверхности.

– А если мы не сумеем их... синхронизировать? – запнувшись, спросила девушка.

– Тогда от вибрации может разладиться основной двигатель, а это, сами понимаете, что означает для нас. Как только вибрация приблизится к критической, я включаю реактор. Будем надеяться, что до этого успеем подняться до поверхности воды.

Игорь с сомнением покачал головой:

– Надежда совсем слабая, Боб. Рифовые кораллы живут при температуре от восемнадцати до тридцати пяти градусов. Любые отклонения вверх или вниз их убивают.

– Это на Земле...

– Внешне они почти неотличимы от земных. И пределов жизнестойкости кораллов Кайобланко мы не знаем.

"Так узнай!" – чуть не сорвалось с языка у Роберта, но он вовремя осекся: конечно же, Игорь не может экспериментировать на организмах, в которых предполагается разум...

– И все же это единственный шанс, – сказал Чекерс. Потом добавил: – Наш и их.

Вдвоем Игорь и Роберт вытащили из кладовой покалеченные винты, подравняли огрызки лопастей у верхнего пропеллера, срезали две лопасти у нижнего. Получилась пара пропеллеров довольно жалкого вида.

Потом они влезли в скафандры, выплыли наружу. Быстро закрепили винты на оси, стараясь не разговаривать и избегая смотреть по сторонам, словно что-то стыдное и недостойное готовилось их руками...

В половине четвертого по бортовому времени Чекерс приказал занять места и приготовиться к старту. В кабине пилот сидел один: Игорь устроился в нижнем отсеке, чтобы наблюдать кораллы до последнего момента. Надя осталась в лаборатории следить за показаниями биоаппаратуры.

– Внимание! Включаю вертолетный режим, – сообщил Роберт.

По тому, как бросились врассыпную рыбешки, как нырнул под обломками рак-отшельник, Игорь определил, что винты начали проворачиваться. Над дном вспучилось облако мути и стало расти. В нем уже исчезали кораллы, муть закрывала смотровой сегмент... Дисколет качнулся, и почти сразу Игорь почувствовал вибрацию. Она застучала медными молоточками в корпус, заставляя дисколет вздрагивать короткими, судорожными рывками.

– Плохо дело? – спросил Игорь.

– Терпимо! – обнадеживающе крикнул Чекерс. – Мы поднимаемся. Лишь бы вибрация не усиливалась...

Не успел он договорить, как молоточки превратились в глухо звенящий будильник, а рывки слились в неровную, лихорадочную дрожь.

Облако мути росло, расползалось, застилая колонию. Водная толща между ней и дисколетом постепенно увеличивалась.

– На сколько поднялись? – раздался голос Нади.

– Прошли двадцать, – отозвался пилот. – Вибрация нарастает.

– А если сбросить обороты? – предложил Краснов.

– Нельзя. И так идем на самых малых. Чуть сбавить – опустимся обратно.

– Голова... Болит голова! – вскрикнула Надя.

Удивиться, как в такой момент можно говорить о головной боли, Игорь не успел. Будто разъяренный шмель ворвался к нему в мозг. Эколог сдавленно замычал, сжимая виски.

– Терпите, ребята, это от вибрации, – бормотал Чекерс. По голосу чувствовалось, что и ему несладко.

Тридцать метров до поверхности. Пройдена только половина. Поднимутся ли они, продержатся еще полпути?

– Все, – объявил пилот, – вибрация подходит к критической. Пускаю реактор на холостой.

– Нет! Только не сейчас, хотя бы еще десяток метров! – закричал Игорь. – Прошу тебя. Боб, подожди. Если ты запустишь реактор на этой высоте, у них нет шансов...

– Если я промедлю еще минуту, – тяжело дыша, откликнулся пилот, дисколет может развалиться.

– Боб! Держись, держись до последнего. Пусть они обычные кораллы. Но мы же люди! Держись до последнего!

– Не могу, – прохрипел Чекерс. – Больше не могу, ребята... Сейчас буду давать газ...

Игорь закрыл глаза, вжался в пол. Все его существо будто слилось с дрожащим корпусом дисколета. Он буквально чувствовал беспредельную боль корабельных мышц, рвущиеся нервы приборов, хрустящие кости переборок. Дисколет, построенный для космических путешествий, из последних сил сопротивлялся разрушительной, всепроникающей силе вибрации, и все же Игорь, стиснув зубы, мысленно уговаривал его не сдаваться, приподняться еще, ну хоть на метр еще...

Чекерс выключил пропеллеры, и тут же навалилась какая-то странная, гудящая, сверлящая мозг тишина. Краснов вздрогнул, услышав легкое ворчание набирающего мощь реактора... Все! И никаких шансов на выживание кораллам! Да и какие могут быть шансы, когда от кораллов до дюз всего тридцать шесть метров, подъем прекращен, а раскаленная струя ударит ровно через три секунды...

...Он совершенно отчетливо помнил каждый шаг своей жизни.

Вначале было Младенчество, которого он, конечно, помнить не мог, но, познав ход событий, представлял так ясно, словно все произошло только вчера.

Оно началось, когда завершилось седьмое Великое обледенение. Собственно, обледенение не кончилось тогда, а достигло своей высшей точки, апогея: лед покрывал половину планеты. Но уже не наступал.

Почему он родился именно в то обледенение, а не раньше? Скорее всего потому, что седьмое обледенение было самым мощным. Оно забрало бесчисленные массы воды, и подводное плоскогорье, которому было суждено стать его родиной, всегда находившееся на безжизненной глубине, очутилось вдруг в каких-то полутора десятках метров от поверхности. Это был один из немногих свободных ото льда участков океана, и прежде всего там начало сказываться действие солнца и вулканов: температура воды над плато стала подниматься. Она повышалась медленно, почти неощутимо, на доли градуса в столетие, но этого оказалось достаточно.

Наложились друг на друга, перехлестнулись, сплелись воедино тысячи случайных факторов и невероятным и все же неизбежным образом создали ту самую единственную комбинацию.

На свет появился он – крохотный полип с венчиком тонких щупалец над ротовым отверстием. Жадно загоняя микроскопический корм в полость желудка, он спешил вырасти. Когда пришла пора, на вытянутом трубчатом тельце набухла почка. Не отделившись, почка превратилась в самостоятельный организм, но тем не менее это одновременно был и он сам: их стало двое. А потом еще больше, и еще, и еще...

Мыслей в тот период не было, был лишь великий, всепобеждающий инстинкт размножения. Этот же инстинкт осознал, или угадал, или понял, что незащищенные полипы слишком легкая добыча, что основная часть новых организмов обречена на гибель, не успев отпочковаться, и принялся искать путь к самосохранению. Такой путь нашелся: чтобы выжить, пришлось научиться извлекать из воды кальций, перерабатывать его и откладывать известковым панцирем на нежную эпидерму.

Решение оказалось верным. Громоздясь друг на друга, замуровывая под собой мертвых сородичей, возводя над их опустевшими жилищами очередные этажи каменных келий, недосягаемые теперь для большинства врагов, коралловые полипы стали разрастаться в колонию. Хорошо прогреваемая вода, небольшая глубина, обилие солнечного света, а значит, и пищи – это были идеальные условия для размножения. Высовывая из окошек ловчие усики, хватая добычу и пряча их при малейшей опасности обратно, кораллы слой за слоем доросли почти до поверхности, но там и остановились – отливы регулярно обнажали верхнюю часть колонии, и полипы без воды гибли.

Кораллы устремились вширь, за несколько сот лет заполонили все мелководье и поползли по подводным склонам вниз. Однако тепла и света хватало лишь на сравнительно небольших глубинах, ниже было голодно, и удержаться там удавалось лишь благодаря нитям-арканам, которые научились вырабатывать в себе полипы. Но глубже двухсот метров и нити не помогали, прокормиться там оказалось вообще невозможно.

Популяционный взрыв кончился. Бурная, бездумная репродукция натолкнулась на преграду.

И тогда, зайдя в тупик количественного роста, питаемая первичными, краеугольными инстинктами органической жизни, эволюция повернула в сторону качества.

И родилась первая протомысль.

До той поры каждый отдельный полип выращивал почку лишь в ту сторону, где будущему потомку будет проще выжить и прокормиться, – законы сохранения рода и не допускают ничего другого. Колония сумела переступить через слепые законы и заставить, где нужно, кораллы почковаться вниз, тем самым обрекая потомство на скорую гибель, но надстраивая их скелетами откосы и увеличивая таким образом площадь для новых, полноценных полипов. Это была грандиозная победа – победа интересов всей колонии над интересами составляющих ее отдельных особей.

Снова появилась возможность для развития – отнюдь не та среда, где могла бы разгореться едва затеплившаяся искорка мысли. И потянулись века того сонного, сытого существования, из которого бы так и не удалось выйти, если бы не началось отступление ледников.

От мощного ледяного покрова, голубой эмалью залившего континенты и моря Кайобланко, стали откалываться куски. Ветры и волны носили их, размывая и растапливая, ударяя о берега и сталкивая друг с другом. И когда такой айсберг проходил над Атоллом – а это теперь был атолл, классический кольцевой коралловый риф с лагуной посередине, – разрушения были страшные. Некоторые айсберги цеплялись за плато и надолго застревали на нем, и тогда падала освещенность, резко снижалась температура воды.

Численность колонии сократилась в несколько раз, возникла реальная угроза полного вымирания, но кораллы не сдавались и, борясь за жизнь, лихорадочно мутировали. Так крошечные разобщенные полипы сперва почувствовали своих ближайших соседей, потом установили взаимные связи со всеми остальными полипами в Атолле. Началось бессознательное, инстинктивное объединение живых примитивных организмов, и оно дало результат: каким-то непостижимым образом кораллы научились складывать свои ничтожные в отдельности биомагнитные потенциалы в мощное силовое поле – то самое оружие, которое можно было теперь противопоставить бездушным ледяным "монстрам".

Сначала Атоллу удавалось останавливать лишь небольшие льдинки в миллиметрах от живой поверхности, позже пришло умение удерживать на безопасном расстоянии и отводить в сторону большие айсберги. Это был успех, но еще не триумф. Самые крупные айсберги прорвались через защиту и наносили большой урон. К тому же еще началось активное таяние ледников, и уровень океана стал быстро повышаться. Появилась опасность опять оказаться на той глубине, где никакое поле не поможет сохранить жизнь.

Колонию коралловых полипов ждала бы неминуемая гибель, но колонии уже не было – был он, Атолл, еще не разум, но животное с достаточно высокой организацией, умеющее приспособиться к природным и климатическим невзгодам.

Кораллы начали контролировать свой рост, активизируя почкование в верхней части, заполняя борозды, прорезанные льдинами, новыми полипами, стремясь угнаться за прибывающей водой и удержаться на прежнем уровне от поверхности.

И наступило Детство.

Атолл осознал себя. И среду, его окружающую. И факторы, воздействующие на эту среду. И приемы, которыми можно отгородить себя от нежелательных воздействий. Атолл стал достаточно умным, чтобы понять свою силу и разработать тактику и стратегию самосохранения.

Он принял решение основную массу полипов сконцентрировать у себя в средней части, а вокруг нее надстроить уступы, через которые не прорвутся никакие айсберги. В лагуне Атолл на некоторое время замедлил темп роста, дождался, когда над центральной частью стало шестьдесят метров воды, все прибывающей от таяния льдов, и определил себе эту глубину как оптимальную: она обеспечивала безопасность и гарантировала обилие пищи в лагуне.

Атолл дифференцировал функции различных своих участков, сосредоточив мыслительные процессы в центре, а на периферию вынеся обязанности в основном рецепторные и силовые.

Он окружил себя идеальным, самостоятельно отлаженным микромиром и установил с ним гармоничные отношения. Можно было теперь бесконечно и бесконечно, пока существует океан, совершенствоваться, но...

Атолл вдруг почувствовал одиночество.

И с этого началась Зрелость.

Атолл предполагал, что в океане возможны и другие мыслящие коралловые образования помимо него, он мечтал о них, он даже бредил ими, рисуя в воображении прекрасные, уютные лагуны, где в таком же одиночестве растут и мыслят его братья. Но проверить, существуют они на самом деле или нет, никак не удавалось.

Будь океан помельче, он мог бы засеять дно полипами и проложить к соседям живую коралловую дорогу, но его плоскогорье окружали тысячные глубины. Он пробовал делать упряжки, прикрепляя к рыбам полиповые блоки, достаточно крупные для сбора и хранения информации, но ни один из таких "разведчиков" обратно не вернулся.

Атолл проанализировал неудачу и пришел к выводу, что от рыб не будет толку, пока они не обретут хотя бы минимальный интеллект. И этот интеллект дать им сумеет только он сам.

Он создал теорию генетики, разработал технику генной инженерии с помощью силового поля и модифицированных полиповых щупалец, начал процесс выведения требуемой породы рыб. На это могли уйти тысячелетия, и результат невозможно было гарантировать, но Атолл работал.

И втайне от себя мечтательно надеялся, что, прежде чем он отправит своих посланцев на поиски братьев по разуму, братья сами найдут его. Вовсе не обязательно, чтобы они тоже оказались кораллами. Вполне возможно, они будут похожи на те странные существа, что летают над поверхностью моря. Или на сухопутные создания с материков – их мертвые тела в шторм иногда заносит к нему на рифы. А может быть, явится искусственно созданный посредник, что-нибудь наподобие его сверхрыбы. Неважно, какая у него форма и вид. Главное и обязательное – это будет органическое, живое существо, одаренное способностью мыслить, и оно придет к нему как друг.

Когда огромный металлический "краб" опустился четырьмя лапами прямо ему в середину, Атолл вздрогнул от боли. Но боль была ничто по сравнению с томительно-сладостным предчувствием: свершилось! Толстый панцирь "краба" не давал понять, есть ли внутри жизнь, но, когда из его брюха вышли существа с четырьмя конечностями, Атолл понял сразу и непоколебимо: это они.

Атолл предполагал, что понять друг друга будет не просто, но раз они пришли, они рассчитывают найти с ним общий язык. А он им в этом поможет. Стараясь не причинить пришельцам вреда, он время от времени демонстрировал себя, "проявлял", но, поскольку он понятия не имел, как это лучше делать, ему казалось, что попытки его весьма неуклюжи. Но пришельцы, судя по всему, испытывали то же самое: в их передвижениях, довольно ощутимых для его тела. Атолл пока не видел системы или определенной цели. Но информация постепенно накапливалась, и он надеялся ее в конце концов расшифровать.

Наметились определенные сдвиги: Атолл начал улавливать биополя пришельцев, ему стал различим цвет их эмоций. Найдя нужный диапазон. Атолл теперь продолжал вслушиваться в пришельцев, даже когда те забрались в своего "краба". Как ему хотелось понять их, узнать, что знают они, и поделиться тем, что есть у него! Но все это будет, обязательно будет, раз встреча произошла...

Когда Чекерс остановил пропеллеры и включил тягу, Игорь затаил дыхание, готовясь к резкому падению: пока двигатель не заработает, не поддерживаемый больше винтами дисколет упадет на несколько метров, "провалится"...

Но падения... не было.

Срезонировав с бьющимся в отчаянии, захлебывающимся стыдом бессилия и все же несдающимся разумом Человека, чужой, но нечуждый Разум напряг свои невидимые мышцы и, словно арбузную косточку, выщелкнул дисколет на поверхность.

Включился двигатель, гул реактивных струй слился с шипением испаряющейся воды. Дисколет взлетел вверх и исчез, растаял в небе планеты, уходя к грузовой станции на орбите.

А внизу, на планете со звучным названием Кайобланко, в маленькой подводной колонии кораллов, недоуменно вспыхивали цветные огоньки. Атолл, пытаясь разобраться в происшедшем, снова и снова прослеживал события последних дней. На его коралловых склонах загорались непонятные ему, но явно что-то означающие символы, в которых он все-таки пытался распознать по-русски написанное имя "Надежда".

Впрочем, Атоллу было ясно одно значение этого символа. Он понимал, что пришельцы обязательно вернутся.