Текст книги "Кораллы Кайобланко"

Автор книги: Григорий Темкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Надя подплыла ближе, почти вплотную. Приложила к плечу похожую на толстоствольное ружье записывающую камеру. И на пленку устройства сверхчувствительных датчиков потекли аудио-, видео-, магнито-, спектро– и прочие данные о снимаемом объекте, которые специальный компьютер позже сравнит с другой накопленной информацией и сделает заключения, позволяющие понять чужепланетный организм так же хорошо, как обыкновенного дождевого червя, – учебное пособие тысяч биологов десятков веков.

– Знаешь, Игорь, – сказала Надя, – она мне напоминает мурену.

– Похоже, – согласился Игорь. – А эта кого напоминает?

– Где? – встрепенулась Надя.

– Впереди, слева.

Надя посмотрела, куда показывал Игорь, и увидела тощую, полупрозрачную, как рисовая лапша, рыбу с несуразно большой головой. Рыба висела в воде вертикально, будто полиэтиленовый галстук на невидимом гвоздике, и лениво шевелила широкими перепончатыми плавниками.

– Достанешь отсюда? – спросил Игорь.

Надя прикинула расстояние: до "лапши" оставалось не менее восьми метров.

– Нет, – ответила она, – для инфрапараметров далековато.

– Тогда подплыви поближе, только аккуратно.

Рыба, не меняя "галстучной" позы, попятилась назад, предусмотрительно избегая слишком близкого знакомства. Надя прибавила скорости. И, уже всерьез испугавшись, рыба приняла-таки горизонтальное положение, превратилась в прозрачную извивающуюся синусоиду и скрылась в камнях.

– Ну, что там? – нетерпеливо спросил Игорь.

– Сейчас... – Надя включила подсветку на камере, и белый луч, перечеркнув темноту, уперся в неровную каменную стену напротив. – Ой, до чего же здорово! Тут целый грот небольшой – метра три в длину, около метра в высоту.

– За камнями там ничего опасного не притаилось?

– Нет. Все просматривается. Чудовищ пока не видно. Но живности полно, как в аквариуме. Крупнее всех наша приятельница, рыба-"лапша". Забилась в дальний угол и машет на меня плавниками. Гонит, наверное. Уйду, уйду, потерпи немного. Я только сфотографирую.

– Надежда! – с шутливой суровостью оборвал ее Игорь. – Не заигрывай с аборигенами! Лучше информируй, что ты видишь.

– Представляешь, шеф, тут кораллы anthozoa, веточками, как на дне, но совсем тонкие.

– Странно, – удивился Игорь, – кораллы – и в пещере, в полной темноте. Ну ладно, с этим дома разберемся. Вылезай. У нас еще немало дел впереди.

Они двинулись дальше, поминутно останавливаясь, чтобы запечатлеть очередного экзотического обитателя моря, полюбоваться необычной водорослью, рассмотреть причудливый коралл. Они плыли безо всякого направления, не стараясь ориентироваться – кольцевая форма подводного скалистого островка-атолла, куда совершил вынужденную посадку дисколет, не позволяла сбиться с пути и заблудиться.

Медленно шевеля ластами, Игорь и Надя парили над дном, похожим на по-восточному затейливый ковер, переговаривались, шутили и не испытывали ни малейшего беспокойства: оба знали, что космический корабль, хоть его и не видно, совсем рядом и за его стенами можно в считанные минуты укрыться от любых опасностей.

Поэтому, когда краем глаза Игорь заметил проскользнувшую в синеве крупную тень, он не слишком встревожился. Однако, памятуя о пережитом накануне приключении, по примеру Роберта предложил Наде держаться поближе к скалам.

– А что это было? – настороженно спросила девушка.

– Не знаю, не разглядел. Но...

– Что "но"?

– ...Похоже, сейчас состоится повторная демонстрация...

И в самом деле, тень снова появилась в поле зрения, но на этот раз не исчезла, а приблизилась, и во флегматичном щучьем силуэте Игорь узнал вчерашнюю барракуду. "Хотя с чего я взял, что вчерашняя? – мелькнуло в голове у Игоря. – Вряд ли она здесь одна единственная". Он прислонился спиной к камням рядом с Надей.

– Надюшка, – слишком уж спокойным голосом сказал Игорь. – Ты, если она решит покружить вокруг нас, давай-ка ее поснимай. А я на всякий случай подстрахую...

Надя решительно вскинула камеру, нацелилась на барракуду, которая уже плыла прямо на них. Испугавшись резкого движения, хищница круто взмыла вверх, выполнила подводное сальто с разворотом и отвернула назад, к границе видимости.

– Если она сунется еще раз, – пообещал Игорь, – я ее прикончу.

– Обожди! – Надя раскраснелась, глаза ее азартно блестели. – Все-таки я снимала далековато, многие параметры могут не выйти.

– И что ты предлагаешь?

– Пусть подойдет поближе.

Словно поняв приглашение, барракуда опять устремилась к ним. И опять, но теперь уже вдвое ближе, ушла в сторону. Сверкнуло жирное желтое брюхо.

– Успела? – спросил Игорь.

– Успела, – подтвердила Надя, но камеру не опустила: барракуда снова шла в атаку.

Первый выстрел Краснов сделал, когда до барракуды оставалось метров пять. Тоненькая серебряная цепочка потянулась от дула станнера к рыбине, ткнулась в крутой угрюмый лоб.

В освоенной человечеством вселенной нет такого живого существа, которое устояло бы против парализующего действия стан-иглы. Ей не надо пробивать плоть – стоит ей чуть коснуться кожи, и микрокомпьютер, к этому моменту уже успев проделать необходимые расчеты, дает биомагнитный импульс. Один-единственный, короткий, бесшумный – и любое животное падает бездыханным. В девяноста девяти случаях из ста из стан-паралича выйти не удается, животное гибнет, и поэтому станнерами снабжаются лишь специальные экспедиции, да и те имеют право применять их лишь в исключительных обстоятельствах.

У Краснова была возможность лично убедиться, как безотказно действует станнер на взбесившегося канадского волка, дракона-трекаба на планете фаргола или песчаного подкопщика в пустынях Ас Сафиры. Однако проклятая барракуда, казалось, даже не почувствовала укола. Она продолжала надвигаться, отвесив нижнюю челюсть и обнажив клыки.

Игорь успел выстрелить еще дважды, потом приплюснутая морда возникла перед самым шлемом. Все вскипело, слилось в один отчаянный ком: открытая пасть с ребристым зубастым небом, твердый как камень бок, в который он уперся стволом, визг Нади, удар похожего на широкий ремень с бахромой хвоста, от которого загудело в ушах... Потом барракуда повернулась и опять исчезла в синей непроглядной туче.

Шум в ушах не проходил, но начал распадаться на какие-то осмысленные интервалы, и до Игоря дошло, что это голос Чекерса.

– Что с вами?! – кричал пилот. – Игорь, Надюша, отвечайте!

Игорь посмотрел на Надю, боясь увидеть что-нибудь страшное, но девушка была невредима. Она стояла, закрыв лицо руками. На коралловом сучке у ее ног повисла оброненная камера. На титановом корпусе поблескивали свежие глубокие царапины.

"Хватила за объектив, – отметил Игорь. – Удачно. Для нас. Но почему, почему не сработал станнер? Хотя какая сейчас разница почему, факт защищаться нечем. На прочность скафандров тоже надежда слабая..."

– Боб, – позвал Игорь. – Плохо дело, похоже. Станнер не подействовал. Мы целы, но еще одна атака – и я не знаю...

Барракуда снова шла на них.

Игорь шагнул вперед, заслонил девушку, поднял перед собой станнер, держа его обеими руками. Игорь видел лишь единственный шанс и, каким бы слабым он ни был, собирался его использовать.

Подпустив барракуду почти вплотную, засунув ствол станнера в хищную пасть, Игорь выпустил в темно-алую дыру глотки одну за одной три стан-иглы. И в то же мгновение барракуда замерла, застыла, превратилась в каменное изваяние.

– Уф-ф, – выдохнул Игорь. И сразу ощутил, что все тело, каждая мышца подергивается противной мелкой дрожью нервного перенапряжения. Он поднял руку, чтобы вытереть пот со лба, потом вспомнил, что в скафандре.

– Все, Наденька, не бойся, – повернулся он к девушке. – Отохотилась рыбка, не по зубам ей станнер все-таки оказался. Слышишь, Боб, готова барракуда! Встречай нас, как договорились.

– Ну, Краснов, я тебе устрою встречу! – с облегчением и угрозой пообещал Чекерс и отключился от связи.

Надя отняла ладони от стекла шлема. На ее побледневшее лицо постепенно стала возвращаться краска. Она подумала, что только что впервые в жизни ей угрожала смертельная опасность – не абстрактный, не осязаемый риск вообще, а в виде реальной угрозы, облаченной в хищную плоть и кровь.

– Где она? – еле слышно спросила девушка.

Игорь, все еще стоящий перед Надей, отступил в сторону:

– Вот, можешь погладить...

Барракуда была совсем рядом, она словно закостенела, сохранив при этом позу, в которой находилась в момент атаки: круто изогнутый хвост, одним движением готовый послать тело в решающий бросок, алчно растопыренные плавники и жабры, широко распахнутая пасть... Однако что-то в ее положении было неестественно – что-то такое, что сразу бросается в глаза и в то же время настойчиво ускользает от понимания. Игорь уже заметил эту неестественность, но приписал ее действию станнера – то, что в жизни, в движении красиво и гармонично, в статике, парализованное оружием, может казаться искусственным, даже безобразным.

И тут Надя спросила:

– А почему она висит?

Краснов понял наконец, что было неестественного в барракуде: она не тонула! Вместо того чтобы опуститься на дно, как и положено неподвижному телу, которое тяжелее воды, или вместо того чтобы всплыть на поверхность, если она – чего не бывает! – легче воды, рыбина замерла точно на том уровне и месте, где застал ее выстрел. Но зависнуть так, между "небом и землей", она может только в одном случае – если у нее нулевая плавучесть. А это практически невозможно. Игорь шагнул к парализованной хищнице, недоуменно присматриваясь, и вдруг увидел, что в красных бусинах глаз горит злобный, яростный огонь – не мертвый, застывший, а живой. "Ничего себе живучесть", – удивился эколог и потянулся, чтобы потрогать темный шершавый бок, но в нескольких миллиметрах от бугристой шкуры барракуды его пальцы остановила невидимая преграда.

Это было так неожиданно, что Краснов отпрянул. Потом схватил Надю за локоть:

– Все. Быстро возвращаемся. Немедленно.

– Но что случилось?

– Не спрашивай, дома расскажу.

Надю, еще не полностью оправившуюся от недавнего испуга, долго уговаривать не пришлось, и, что есть мочи работая ластами, они устремились к дисколету и через две минуты уже очутились у шлюза.

За этот короткий подводный спринт они только один раз обернулись – и как раз вовремя, чтобы увидеть, как барракуда распрямилась, освободившись от сковавших ее чар, и, насмерть перепуганная, бросилась в противоположную сторону.

Они сидели лицом друг к другу в мягких низких креслах, собранные, сосредоточенные. Игорь крутил в руках проволочную головоломку, но видно было, что мысли его заняты отнюдь не фигурками из колец. Чекерс с трудом сдерживал ярость: на лбу и щеках у него выступили красные пятна, маленькие глазки запали еще глубже, чем обычно. Надя была расстроена и встревожена, но не столько пережитой опасностью, сколько предчувствием надвигающейся ссоры. Заметив, что пилот закусил пухлую нижнюю губу, Надя поняла, что сейчас он выскажет Игорю все накипевшее, и поспешила заговорить первой:

– Ребята, только давайте спокойно. Конечно, получилось не слишком удачно. Но обошлось же...

– Обошлось! – выкрикнул фальцетом Роберт. – Так что же мы? Давайте поблагодарим Краснова. За решительность, так сказать, в критической ситуации. Только вот кто эту критическую ситуацию создал?

– Ну, разве он? – вступилась Надя. – Кто мог знать...

– Ах не он! А дисколет кто утопил? Из-за безответственности своей, несерьезности утопил. А вопреки элементарному здравому смыслу кто нас на дне задержал? В чью голову, упрямую, как не знаю что, пришло взяться за исследования под водой, не имея на то ни специальной подготовки, ни оборудования? А станнер! Кто хвалился, что переделал станнер для подводной стрельбы?

– Ну, уж тут ты, Бобби, не прав. Станнер стрелял, я сама видела. Только почему-то плохо действовали стан-иглы.

– "Почему-то"! – фыркнул Чекерс. – Так надо было проверить.

– Игорь проверял, – не уступала Надя. – Просто барракуда оказалась такой... Такой толстокожей. Все же заснято, вот обработаем записи и увидим, что у нее не так.

– Это не у барракуды "не так". Это у него, – пилот указал пальцем на притихшего Игоря, – "не так". Вот кто действительно толстокожий. Ты помнишь, сколько раз я его предупреждал? Нет, ему все шуточки. Трагедией чуть не кончились его шуточки. Слава богу, барракуду хоть в последний момент ненадолго парализовало. А запоздай действие иглы на несколько секунд? Или очнись ваша барракуда на минуту раньше? Да не молчи ты, в конце концов! – не выдержав, крикнул он Краснову. Молчание эколога озадачивало его и еще больше выводило из себя, он был готов к чему угодно – спору, оправданиям, встречным упрекам, наконец, но такой покорной пассивности он не ждал.

Надя тоже обратила внимание на то, что Игорь как-то странно, необычно молчалив. Причем не подавлен или расстроен, а скорее печально сдержан, и это настолько не соответствовало моменту, что даже пугало.

– Правда, Игорь, – поддержала она на этот раз Роберта, – скажи что-нибудь. Ну виноват в чем-то – так не во всем. И потом, мы не ссориться здесь собрались, а проанализировать происшедшее и сделать практические выводы. Как ты думаешь: почему стан-иглы так плохо действовали?

Игорь сунул в карман головоломку, посмотрел не на Надю, а на Чекерса.

– Я не думаю, что стан-иглы действовали плохо, – бесцветным голосом произнес он.

– "Не думаю"! – передразнил Роберт. – Так, может, он, по-твоему, сработал безупречно?

– Нет. Он вообще не сработал.

– То есть как "вообще"? – удивилась Надя. – Я сама видела, как барракуду парализовало.

– Нет, это был не стан-паралич. Барракуду держало какое-то поле. А потом отпустило.

– Какое поле? – опешил Роберт.

– Не знаю какое. Но я сталкиваюсь с ним уже второй раз. Впервые это случилось вчера, когда мы возвращались на корабль. Я задержался, чтобы отломить коралл. Так вот, только я прикоснулся к нему, мне сковало руку. Это ощущение трудно передать. Руку не сжимало, не стискивало, она была такой же моей, как всегда, но при этом невозможно было даже пошевелить пальцем. Словно она очутилась в застывшей гипсовой массе. Но тогда я решил, что это от усталости.

– Ты считаешь, – прервал его пилот, – что...

– ...Что барракуду держала та же сила. Откуда это силовое поле берется, станет ясно, когда полностью расшифруют пленки, однако в его существовании я почти не сомневаюсь. Более того, предполагаю... – Игорь сделал паузу, будто раздумывая, поделиться ли еще одним невероятным выводом, – мне кажется, что поле это генерируют кораллы.

– Ну, знаешь... – с уважением протянул Чекерс, отдавая должное столь смелой фантазии. Гнев, переполнявший его минуту назад, исчез, сменившись чисто человеческой любознательностью. – И как, по-твоему, они его генерируют? И зачем?

– Трудно сказать. Возможно, они таким образом охотятся. Или защищаются. Ведь, собственно, что такое кораллы: примитивные кишечнополостные полипы. Всю свою короткую жизнь они занимаются лишь тем, что спешно пристраивают к родительскому дому собственный известковый мезонинчик, чтобы успеть дать потомство. Их скорлупа не очень-то надежная защита. Существует множество рыб, которые запросто лузгают их как семечки. А морские черви, а губки... И кораллы, естественно, как могут, защищаются. Пассивно – замуровывая себя в известковую трубку. И активно – у полипов есть клетки, которые вырабатывают весьма эффективное оружие – нематоциты, такие длинные, свернутые пружинкой жгутики, которые выстреливаются, обхватывают противника или жертву и впрыскивают яд...

– Знаю! – вспомнила Надя. – Однажды в Мексиканском заливе я прислонилась к такому. Местные ребята рассказывали, что "ядовитые" кораллы чуть светлее обычных, розовых, а я не верила, думала, нарочно пугают. Так потом целую неделю у меня бок был как ошпаренный.

– Вот видишь... Кто знает, какой способ обороны выработали в процессе эволюции здешние кораллы? Может быть, именно силовое поле – для крупной колонии оно, наверное, идеальный способ коллективной защиты. А наши агрессивные действия – вон мы их сколько накрошили, оглядитесь – могли вызвать оборонительную реакцию. Даже необязательно действия. Просто наши размеры, объем биомассы, могли показаться кораллам опасными...

– Но это не объясняет, почему кораллы "схватили" барракуду! – возразила Надя. Однако гипотеза Игоря уже покорила ее своей романтичностью: чего-то подобного она втайне и ждала от своей первой экспедиции. – Мы вдвоем обладали явно большей биомассой, нежели барракуда. А значит, по этой теории, представляли для кораллов и большую опасность.

– Слушайте внимательно, – горячо продолжал Игорь. – Кораллы сжали не нас, а барракуду. Причем в самый критический для нас момент, когда она была совсем близко. Такая избирательность в объектах и во времени... Конечно, возможно, что кораллы рефлекторно защищали себя от барракуды, но... – Игорь сделал паузу, чтобы собраться с духом и высказать мысль, еще час назад казавшуюся невероятной, но сейчас, в процессе разговора, окрепшую настолько, что он не смог промолчать, – кораллы сознательно спасали нас!

Наступила тишина.

– Гипотеза авантюрная, – наконец сказал Чекерс. – И вся в твоем духе. Впрочем, я не ученый, мне трудно судить. Если ты вдруг окажешься прав, Игорь, то ты открыл такое... Кайобланко станет самой известной после Земли планетой. А ты на правах первооткрывателя сможешь бывать тут когда захочешь. Или возглавишь экологический центр. А может быть, и войдешь в комиссию по Контакту... Но это потом. А нам надо трогаться. Надеюсь, ты не потребуешь задержаться еще? Что мы сумеем тут сделать нашими силами?

– Ты прав, Боб, – сказал Игорь. – Здесь нужна специальная научная экспедиция, чтобы все досконально выяснить и проверить. И ты прав, необходимо, не теряя времени, доставить домой информацию. Может быть, даже не залетая на Кайонегро. Но...

– Что "но"? Что ты все не договариваешь?

– Ответь мне еще раз, Роберт, в состоянии ли мы подняться – хотя бы до поверхности – без ущерба для Рифа?

– Пропеллеры искорежены, и их не исправить. Стартовать можно только на ионной тяге.

– А кораллы! – даже не вскрикнула, выдохнула сдавленно Надя. – Как же кораллы? Мы же... их... УБЬЕМ!!!

"Что же будет? – подумала Надя. – Что будет теперь, когда встала дилемма: "Мы или они"? Не взлетать? Запаса автономии хватит на несколько месяцев. А потом что? Все тот же выбор: остаться под водой навсегда, похоронить себя заживо или взлететь и в пламени реактивных дюз спалить колонию кораллов. А может... не кораллов?"

Надя подошла к столу, взяла в руки тяжелую ветвь, преподнесенную Игорем.

Коралл на первый взгляд ничем не отличался от "оленьих рогов" земных тропических морей: шершавое, покрытое кружевной резьбой деревце с хрупкими побегами, сверкающими стерильной белизной. После автоклава и химической обработки на коралле не осталось ни единой органической клеточки.

Наде вспомнилась старая легенда. Кораллы, говорилось в ней, были цветами, которые заколдовала скупая морская ведьма. Чтобы скрыть от людей их красоту, она превратила цветы в камни и спрятала на морском дне. Но от людей трудно что-либо утаить. Разглядев красоту подводных садов, они оценили эти каменные цветы, и слава о них пошла по всему миру.

Потом настали бурные прагматические времена, когда кто-то подсчитал, что из кораллов выйдет отличный и дешевый материал для строительства дорог. И закрутились, перемалывая подводные цветы в тонны извести, кораллодробилки... Вот когда, должно быть, потирала довольно руки старая морская ведьма!

Надя поднесла коралл ближе к глазам, вглядываясь в пустые теперь ажурные домики. Кто же жил в них? Обыкновенные коралловые полипы, такие же примитивные, как их аналоги в земных морях? Или...

Но, в конце концов, что такое одна ветка? Не может высокоорганизованное живое существо, тем более коллективное, слишком зависеть от малой своей части. Муравейник, даже если его на две трети разрушить, все равно восстанавливается. А тут всего одна ветка...

Надя вдруг опять словно услышала, как хрустело у них с Игорем под ногами, когда они вышли из шлюза. А до того по дну еще ходили Игорь и Роберт. Плюс четыре посадочные амортизаторные лапы, каждая метр в диаметре. Нет, не одна ветка – дно вокруг дисколета было уже усеяно свежими обломками кораллов. Наде стало страшно – за себя, за ответственность, непрошено опустившуюся на весь экипаж.

"Нет, не может быть, чтобы мы его убили, – подумала Надя о кораллах уже как о Мозге. – Он умеет защищаться. У него есть поле, он им мог нас блокировать. Или даже уничтожить. А раз он этого не сделал – значит, он не видит для себя никакой опасности, не боится потерять десяток-другой ветвей. А что, если он выше нас по разуму и не ставит свою жизнь выше жизни других разумных существ?"

Надя попыталась представить, как будет проходить их старт. Они усядутся в мягкие удобные кресла. "Готовы?" – спросит Роберт, "Готовы!" – ответит она. Игорь меча кивнет. И Роберт нажмет кнопку пуска. Из реактивных сопел ударят оранжевые струи. Дисколет приподнимется, подожмет плоскостопые лапы и гигантским жуком рванется вверх, сквозь воду, сквозь безоблачное кайобланковское небо, туда, где на орбите ждет их грузовой прицеп. А внизу останется безжизненное дно, залитое стекловидным оплавом. И на краях седловины, на тех дальних откосах, где они с Игорем видели совсем редкие, чахлые каменные кустики, будут корчиться в агонии последние обожженные кораллы...

"Нет, нельзя этого допустить! – мысленно закричала Надя. – Мы же люди! Уж лучше... самим..."

И тут же возбужденное воображение нарисовало новую картину. Словно заглянув в возможное будущее, Надя увидела салон дисколета с едва мерцающим освещением; превращенного голодом в живой скелет Игоря; Чекерса, без сил лежащего на полу и судорожно ловящего бескровными губами застоялый затхлый воздух... Надя сама вдруг почувствовала приступ удушья, повернула регулятор кондиционера. В каюту хлынул поток свежего, прохладного и вкусного, как родниковая вода, воздуха. И сразу стало легче.

"О чем это я? – недоуменно спрашивала себя Надя, освобождаясь от кошмарного наваждения. – Какой разум, какой мозг? Несколько странных происшествий – и уже мерещится инопланетный интеллект. Чушь какая. А я-то хороша: начинающий ученый, биохимик со специальной подготовкой – а впечатлительна, как девчонка. Это же надо такого нафантазировать: добровольно обречь себя на гибель, отдать свою жизнь! Единственную жизнь и не увидеть больше Землю, днепровские закаты в черешневых садах... Навсегда, навечно отказаться от любимого дела, от молодости, только-только осознанной и потому ставшей великой ценностью, не познать большой, настоящей любви, не испытать материнства... И ради кого? Ради полипов каких-то, почти что амеб, наверняка не уникальных в океане Кайобланко. Нет, какая же я дура, просто невероятная дура!"

Надя окончательно успокоилась. Вот так из мухи делают слона, из кишечнополостного полипа – гиганта мысли. К чему усложнять, когда все достаточно просто?

И поморщилась, ощутив слабый и в то же время неприятно болезненный укол от еще раз затухающим бликом мелькнувшей мысли: "А вдруг все и в самом деле не так просто?"

– Игорь, – пилот сидел в кресле напротив Краснова, – давай еще раз попытаемся разобраться. Скажи как эколог, хотя бы теоретически это возможно – чтобы кораллы развились до уровня интеллекта?

– Ты же знаешь, Боб: почти все верят в существование разумной жизни в других мирах, но пока разума нигде не обнаружили. А теоретически... Чего-чего, а теорий хватает. Однако что считать интеллектом? О критериях разума существует много спорных точек зрения. Одни философы считают, что разум – это умение трансформировать окружающую среду в собственных интересах, например, добывать полезные ископаемые или строить города. Но ведь бактерии-металлофаги куда раньше людей начали добывать из почвы и морской воды чистые металлы, а обладатель прекрасно развитых конечностей осьминог – живет порой в собственноножно, так сказать, построенных поселениях. Интеллект, утверждают другие, проявляется прежде всего в употреблении обширного числа речевых символов, в способности к абстрактному мышлению и анализу, в умении решать математические задачи. Многие в интеллекте видят способность понимать и контролировать взаимосвязи. А есть и совсем широкая формулировка, по которой разум начинается с осознания себя. Ну, по этому определению на практике судить вообще о разуме невозможно. Стоит себе, скажем, баобаб тысячу лет, и кто его знает: вдруг он давно уже осознал и себя, и собственное место в мироздании, вполне ими удовлетворен и философски!

– Но разработаны же специальные системы для определения интеллекта, тесты, шкалы...

– Однако единой системы нет. Наверное, все-таки невозможно провести четкую линию между разумом и неразумом. И судить, что отнести по эту сторону, а что по ту...

– Вот видишь: судить невозможно, а мы судим. Каждый день судим, каждую минуту, на каждом шагу уничтожая какую-то жизнь – бактерии, насекомых, скот, баобаб твой, насчет которого ты сейчас острил. А вдруг он и в самом деле разумен? Или есть гарантия, что нет?

– Абсолютной, стопроцентной гарантии дать невозможно, Боб, – покачал головой Краснов. – Существует определенная вероятность, что этот баобаб окажется как-то по-своему разумен. Но с позиции всего человеческого опыта вероятность подобная ничтожна.

– И потому сбрасывается со счетов?

– Сбрасывается. Органическая жизнь зиждется на движении из одной формы в другую. Иначе не было бы эволюции.

– Так уж бы и не было? – усомнился в категоричности последнего утверждения Чекерс.

– Скорее всего не было бы, – поправился Игорь. – Я все же считаю, что разумная жизнь должна уметь влиять на окружающую среду для достижения отдаленных, несиюминутных целей. А значит, при необходимости и видоизменять гетерогенную органику.

– Выходит, что Человек – единственное явно разумное существо и потому имеет право другие существа "при необходимости видоизменять". Так что же нам мешает "видоизменить" горстку кораллов? Или, раз тебе показалось, что они тоже умеют воздействовать на среду, их можно считать разумными?

– Ты же сам спросил меня про теорию, Боб. Теоретически колония коралловых полипов могла эволюционировать до образования интеллекта, как любое другое живое существо. Тем более на незнакомой нам планете.

– Не вижу последовательности, Игорь. Кораллы воздействуют на твою руку, на угрожающую тебе барракуду – и ты предполагаешь в них разум и готов поступиться ради них жизнью. Но вот на тебя пытается воздействовать барракуда – и ты объявляешь ее хищником и палишь из станнера, чтобы убить ее. Где логика?

– Я человек, Роберт, и сужу человеческими мерками. Когда на тебя мчатся с разинутой пастью, трудно в этом усмотреть попытку к контакту. Скорее всего это обычные действия крупной хищной рыбы, типичные для любой открытой экосистемы, где идет борьба за выживание. А вот кораллы проявили себя нетипично.

– Перечисли эти нетипичные проявления, если тебе нетрудно, – Чекерс приготовился загибать пальцы. Или, вернее, отгибать, подумал Игорь: сам он, когда вел счет на пальцах, всегда раскрывал ладонь и начинал загибать пальцы с мизинца, – Роберт же выставлял сжатый кулак и на счет "раз" выпрямлял большой палец...

– Фактов немного, – сказал Игорь. – Первое. Ночью, в белом свете, кораллы дают розовые оттенки, а под прожектором и даже после его выключения наблюдается сложное цветное свечение, в котором может заключаться информация. Второй факт. Вчера, когда я хотел отломить коралловую ветвь – не нечаянно, как во время ходьбы по дну, а специально, – то мне на мгновение сковало руку, словно кто-то невидимый пытался попросить не делать ему больно. И, в-третьих, эпизод с барракудой. Она была блокирована при таких обстоятельствах, что я усматриваю в этом лишь одну цель – дать нам с Надей уйти...

– Хорошо. Теперь давай я объясню эти факты по-своему. Начнем со свечения. – Роберт вернул в кулак один из трех отогнутых пальцев. – Не мне тебе рассказывать, сколько в природе люминесцирующих животных. Какими только цветами они не светятся: кто белым, кто желтым, кто багрово-красным. Пойдем дальше, насчет "скованной" руки. Ты сам говорил, что руку тебе могло свести просто от усталости. Могло ведь?

– Могло.

– Вот видишь. И последнее. Вовсе не обязательно, что барракуду кто-то держал, не пускал к вам. Почему бы не предположить, что на нее так странно подействовал станнер?

– Я расшифровал кое-что из записей на лабораторном компьютере, возразил эколог. – Эта барракуда невосприимчива к станнеру. У нее четыре моторно-двигательных центра, дублирующих друг друга: невероятный запас жизнестойкости. Дать импульс, способный перекрыть диапазон всех четырех центров, наша стан-игла не может. В лучшем случае парализуются два, но барракуда этого даже не почувствует.

– Вот как? Но даже если допустить, что некое силовое поле возникает и генерируют его кораллы, то оба случая могли все-таки быть проявлением элементарного защитного инстинкта. Морской угорь, например, генерирует для защиты электрический заряд. Или актинии. Наше силовое поле может оказаться чем-то наподобие их стрекательных нитей. Нагнулся ты за веткой – щелк, включился блок защиты, агрессор остановлен. Разогналась барракуда в атаке, приблизилась к коралловому кусту, тут-то и включилось силовое поле. Вы-то стояли тихо, не шевелясь.

К удивлению Чекерса, Игорь не стал спорить.

– Да, ты прав, – сказал он, – это не более чем догадка. И собственными силами нам не разобраться. Но все же... Кораллы существуют колониями, а разговоры по поводу "коллективных интеллектов" давно ведутся на Земле. И мне, как человеку с Земли, легче допустить, что мириады разрозненных полипов связались в сложную единую структуру. И предположить, что у этой структуры вероятность разумности больше, чем у любого баобаба. И если, прилетев домой, мы выясним, что кораллы были разумными... Слышишь, Боб, я говорю "были"!

Чекерс посмотрел Игорю прямо в глаза:

– Что ты предлагаешь?

– Уничтожать колонию кораллов нельзя!

– То есть нельзя взлетать?

– Ты представляешь, какие будут последствия взлета? На самой малой ионной тяге средняя температура воды в радиусе шестьдесят метров вокруг дисколета поднимется до восьмидесяти градусов по Цельсию. Рыбы погибнут все. А кораллов в лучшем случае уцелеет процентов десять-пятнадцать.

– Слушай, Игорь, – непривычно тихо и как-то просяще обратился Роберт к экологу, – а может, колония выживет, восстановится? Ведь за века существования у нее должна была выработаться жизнестойкость. Как у той барракуды.