Текст книги "Анастасия"
Автор книги: Григорий Свирский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Свирский Григорий
Анастасия
Григорий Свирский
Анастасия
ПОВЕСТЬ ON LINE.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Посвящение
1 глава
2 глава
3 глава
4 глава
5 глава
ПРИЛОЖЕНИЕ.
"Мой Галич!
Письмо "На деревню дедушке"
"ФСБ БЕЗУСЛОВНО ПЫТАЕТСЯ УСТАНОВИТЬ ТОТАЛЬНЫЙ КОНТРОЛЬ ЗА РУССКИМ ИНТЕРНЕТОМ, ВНЕДРЯЯ В НЕГО ДОРОГОСТОЯЩИЕ СИСТЕМЫ ТОТАЛЬНОЙ СЛЕЖКИ ЗА ПОЛЬЗОВАТЕЛЯМИ И ПРОВАЙДОРАМИ".
Антон НОСИК – ОТВЕТСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ ИНТЕРНЕТ-КОМПАНИИ "РАМБЛЕР"
"Система СОРМ (наблюдения) в Рунете подобна чекисту В ЖЕНСКОЙ БАНЕ, ПРИЧЕМ ТАКОЙ, ГДЕ МОЮТСЯ СРАЗУ МИЛЛИОН ЧЕЛОВЕК. ВСЕХ ОН УВИДЕТЬ НЕ МОЖЕТ, НО
ЗАТО ВСЕМ П Р О Т И В Н О". Артемий Лебедев, веб-дизайнер, из интервью разгромленному ныне НТВ.
( НОВАЯ ПОВЕСТЬ ГРИГОРИЯ СВИРСКОГО " АНАСТАСИЯ СО ТОВАРИЩИ ПРОТИВ КРЕМЛЕВСКОЙ ИНТЕРНЕТ-ЖАНДАРМЕРИИ" – ПЛОД АВТОРСКОГО ВЫМЫСЛА.
ВОЗМОЖНЫЕ СОВПАДЕНИЯ "НИКОВ" ГЕРОЕВ ПОВЕСТИ С РЕАЛЬНО СУЩЕСТВУЮЩИМИ В РУНЕТЕ – СЛУЧАЙНОСТЬ. ЗА МОИМИ "НИКАМИ",ЧАЩЕ ВСЕГО, СОВСЕМ ДРУГИЕ ТИПАЖИ И СЮЖЕТЫ. СТРОГО ДОКУМЕНТАЛЬНЫ В ПОВЕСТИ ЛИШЬ КОНФЛИКТЫ И ПРОБЛЕМЫ СТРАНЫ В ПРОТИВОБОРСТВЕ НАРОДА И ВЛАСТИ. МОИ НЕСКОЛЬКО ТИПИЗИРОВАННЫЕ ГЕРОИ ЛИЧНО В ТОМ ПРОТИВОБОРСТВЕ УЧАСТВУЮТ И ИМЕННО ОБ ЭТОМ И ГОВО РЯТ – КАЖДЫЙ ПРИСУЩИМ ЕМУ ЯЗЫКОМ, СКРУПУЛЕЗНО ВОСПРОИЗВЕДЕННЫМ АВТОРОМ ИЗ ИНТЕРНЕТОВСКОГО ТЕКСТА БЕЗ СЕРЬЕЗНЫХ СОКРАЩЕНИЙ.
ПАМЯТИ
ЕФИМА ГРИГОРЬЕВИЧА ЭТКИНДА,
КРУПНЕЙШЕГО УЧЕНОГО ХХ ВЕКА,
ЛИТЕРАТУРОВЕДА, ПОЛИГЛОТА И... ИЗГНАННИКА.
Ефим Григорьевич, профессор ленинградского Университета, автор классического труда "МАТЕРИЯ СТИХА" и многих других литературоведческих книг, разошелся во взглядах с КГБ давно. Профессор позволил себе выступить в защиту "тунеядца" Иосифа Бродского, объявив его, вопреки мнению ГБ, талантливым поэтом. Лекции профессора тут же стали отправляться на отзыв отпетым патриотам. А когда в доме ЕФИМА ГРИГОРЬЕВИЧА, при обыске, была найдена спрятанная там рукопись вражеской книги "АРХИПЕЛАГ ГУЛАГ", судьба его была решена...
Как только изгнанник пересек границы СССР, он получил четырнадцать приглашений крупнейших Университетов мира. Изгнанник выбрал Парижский Университет. И, по законам Французской республики, вместе с должностью профессора Парижского Университета сразу же обрел и французское гражданство. Прошло несколько лет, и в Париже появилась всемирно известная ныне группа Ефима Эткинда, которая занялась переводом на французский... Александра Сергеевича Пушкина. Как это ни странно, величайший поэт России до той поры переводился на французский лишь... прозой. Каждый стихотворный перевод принимался, а нередко и отвергался лишь после взыскательного обсуждения всей группой. Когда, через несколько лет, гигантский труд был завершен, и весь университетский мир праздновал победу поэтического коллектива профессора Эткинда, корреспонедент газеты "Правда " во Франции, отправил в свою газету знаменательное "признание", на всякий случай, выразив и свое личное отношение: "Эткинд обретается в Париже..."
Уничижительное "обретается " гебиста к ученому с мировым именем, к тому же открывшему в те дни для Европы великого русского поэта, а кто из международных корреспрондентов в те годы не был гебистом? приоткрыло лицо советского ГБ. Приоткрыло даже для тех, кто до этой минуты о бесчеловечном ГБ, враге русской культуры, и слышать не хотел...
Когда Ефим Григорьевич по возрасту перестал быть профессором в Париже, он был немеденно приглашен читать лекции в крупнейшие Университеты мира Йельский в США, Берлинский, Пражский, Хельсинский... Пенсионером Ефиму Григорьевичу стать так и не дали...
В России мы жили в разных городах. Я был знаком лишь с трудами Ефима Григорьевича. Я стал близким ему человеком тогда, когда ему переслали рукопись моей будущей книги "НА ЛОБНОМ МЕСТЕ". Его восторженные письма ко мне, как мне сказали, скоро будут опубликованы. Каждый раз, когда я появлялся в Европе, Ефим Григорьевич водил меня взглянуть на "Мой Париж", как он называл свой любимый уголок города.
Герои этой книги, объединенные только интернетом, живут во всех концах земли, где именно, мне неведомо. Об этом, наверное, ведает лишь российское ГБ, которое, по признанию ОРГАНОВ, отслеживает "отдельных пользователей" по IP их компьютеров. " МОЙ ПАРИЖ" этой книги – это Париж Ефима Григорьевича Эткинда, который водил меня туда каждый раз, когда я появлялся во Франции...
1. СЕМЬЯ ЛАЗАРЕВЫХ.
С утра мне позвонил Слава, студент четвертого курса, компьютерщик Божьей милостью, спросил, видел ли я свежие "московские новости"...
– Там та-акое врезано гебистам!
Я посерьезнел, подобрался, как охотник увидевший вдалеке волка..
Налаженный Славой компьютер, который позволяет мне в Канаде читать с утра все свежие московские газеты, создал, на мой взгляд, не какой-то Билл Гейтс, тот лишь помогал, а сам Господь Бог. Да и сам рыжий веснушчатый Славик снисходил ко мне, несомненно, с небес. Без него я, человек докомпьютерного века, эту премудрость вряд ли бы одолел.
– Григорий ! – продолжал звенеть рыжий.– У нас гостит Савелий. Да брат мой. Старший.. Он бросил якорь в Нью-Йорке ... Завтра возвращается обратно... Говорит, он ваш давний читатель. Хочет с вами познакомиться... Как вы на это?.. Он – тихоня, интеллигент , в списке ФБР "America*s most wanted" не значится ... Рекомендация принимается?
Я захохотал. По чести, любил я деловитого Cлаву. Да не только его одного. Вся его семья была мне глубоко симпатична. Я готов был повидать не только его брата, но и всю его сибирскую родню, всех золовок и свекров...
Ох, нелегко пришлось этой семье тут, в свободной Канаде!
Первым появился у нас отец семейства Дмитрий Иванович Лазарев, худющий, как из Освенцима, огромный рыжий мужичина. Назвал имя нашего московского знакомого, бывшего сталинского зека, который дал ему адрес Свирских.
У Дмитрия Иваныча была такой измученный вид, что моя жена даже всплакнула. Он хмуро заметил, что плакать по нему не след, он мужик крепкий, сибирского замеса. Только вот в сомнении он... Что будет делать в свободном мире мужик со станции Тайга, бывший, извините, советский юрист, защищавший, по мнению властей, кого не надо. Да еще с английским не очень в ладах. Может, совет дадите?
Совета не дали, но к ближайшей автоколонке пристроили. Заправлять машины. Хозяин был мне знаком, из русаков. Потолковали, взял "своего".
Однако таких "заправщиков" всех наций и рас с английским "не в ладу" в Канаде пруд пруди. Правда, в страшные морозы дети юга не выдерживают. Коченеют, как птицы на лету. Тут Дмитрий Иванович самый раз. Беда только, что страшные морозы в городе Торонто долго не держатся.
Моя Полина, как считали склонные к преувеличением россияне, устроитель в университетах Канады, "всех химиков из России", недели две уговаривала своего завкафедрой взять и Дмитрия Ивановича. Не то уборщиком на факультет, не то еще кем-то. Не взял бы, наверное. Законник! Но тут химфак как раз подселяли к новому Вычислительном Центру. Дмитрий Иванович был немедля пристроен на должность, которую он весело называл "круглое – кати, квадратное-неси"
Так он и задержался у химиков и "вычислителей".
Осмотревшись, Дмитрий Иванович вспомнил, что, когда появились в России компьютеры, его посылали в Иркутск, на рсы "осваивать невидаль".
Мы подарили ему ко дню рождение стопку учебников ( себе я оставил только одну книгу "Компьютер для чайников"), и сибиряк взялся за дело.
Через два года он устроился программистом в Миссасаге, рабочем районе Торонто. И сразу выписал из Иркутска семью. Мы встречали ее в Торонтском Аэропорту. Маленькую голосистую Клавдию, инженера-механика, семейного атамана, по всей видимости, и застенчивого огненно-рыжего мальчугана с огромными удивленными глазищами...
Едва я положил, после разговора со Славой трубку, позвонил и сам Дмитрий Иванович.
– Славик мой, до чего наглец-наглецом мальчишка ,– начал он с возмущением. – В фирме "Микрософт" – гигантская корпорация, международная мне, доморощенному, туда и не показываться! – сын рассказал, было у него собеседование. Большой американский босс спросил, почему студент по имени... как вас по имени? отказался итти в компанию "Роджерс", где проходил практику. Знаете, что мой нахал ответил? "Для меня компания "Роджерс" себя исчерпала..." И как же его после этого возьмут, наглеца?!. Обещать-то обещают...
Тут уж я засмеялся, принялся главу семейства утешать.
Разговор с ним натолкнул меня на размышления о Славе и его отце в необычном "глобальном" ракурсе.
Дмитрий Иванович всю жизнь помнил и боготворил всех, кто его куда-либо "пристроил". Полвека прошло с тех пор, как его перевели на должность юрисконсульта в Иркутск, а рассказывал нам с дрожью в голосе. Да и здесь...То и дело благодарил Полину, помогавшую ему устроиться "в тепло", а позже и в компьютерный оффис. Видать, боготворил всегда и всех, кто дает хлеб.
Никто так не подтрунивал над ним, как его успешный сынок. Слава российских страхов не изведал. Увезли из России семилетним. Школу окончил в Канаде. А через два месяца завершит и Университет в городе Вотерлоо, где самый лучший в Северной Америке факультет инженеров "хайтеха". Компьютер был его, Славика, стихией, его родиной. Кому и зачем свободному человеку кланяться? Многомиллиардный "Роджерс" для него "исчерпал себя", и точка.
Отца он любил нежно, хотя и крестил в горячую минуту " крепостным графа Шереметьева ", "совком". И его болезненную неуверенность, застенчивость, в разговорах со мной неизменно оправдывал ( Мы, Лазаревы, не коренные сибиряки, мы при дедах-прадедах бежали туда из Горелова– Неелова, Неуражайка тож!). А порой, чтоб избежать моих дальнейших расспросов о судьбе Лазаревых, оставшихся в Сибири, обрубал беседу энергетикой Киплинга: "Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут".
Тем не менее, Слава был вовсе не так горд и заносчив, как мне казалось ранее "Заносился", дерзил он вовсе не вопреки отцу : заработки у "профи" на Западе такие, что порой без боя места и не завоевать. "Надо уметь продавать себя", постиг Слава. И то, что для его отца мальчишеская самоуверенность, нагловатость, – почти ужас, для Славика – естественная жизнь этого мира, где каждый сам за себя. Ни перед кем не сгибаясь. Не придуриваясь...
Так обнаружилось для меня, что традиционный на Руси, можно сказать, "тургеневский" конфликт отцов и детей в семье Лазаревых осложнился неведомым нам ранее социально-нравственым конфликтом континентов. Миров. И в их семье "Запад есть Запад, Восток есть Восток..."
Слава позвонил на другой день.
– Григорий, отец ругается, что я ничего не сказал вам о работе...Ну, да, взяли! Как и обещали!.. Но я звоню не поэтому,– перебил он мои поздравления. -У нашего америкоса машины тут нет. Я мчусь по бизнесу, по дороге подвезу его к вам, хорошо?
– Значит, намечается семейный бизнес? "Лазарев и сыновья"?
– Увы, Григорий! Савелий не компьютерщик. Он вовсе... Бетховен,– Слава произнес "Бетховен" таким тоном, как говорят об оступившемся, почти пропавшем члене семьи. – Он пианист... Нет, все же не из тех, кто барабанит под плакатом "Просят не стрелять в пианиста" Он с малолетства нотную папку таскал ... Теперь он лауреат разных конкурсов. Просто как в Иркутске его прозвали, так и пошло. Словом, наш родной " Бетховен ".
Бетховен едва протолкался в приоткрытую дверь. Невысокий, ширококостный, видно, крепкий, как и все Лазаревы, но, вместе с тем, и худющий, как и отец. Ключицы под белой рубашкой выступают. Пригляделся – во всем в отца. Не человек, а пожар. Огненно-рыжий, лобастый. Залысина аж до затылка. Нос, как у всех Лазаревых, дерзкий, с "рязанской" нашлепкой. Лицо красновато-облезлое, точно подпаленное огнем. В испарине. Тщательно выбритое.. Под припухлыми глазницами густые тени, точно и в самом деле обдало пламенем, сажа– не сажа, осело что-то на запалых остро-коститстых щеках. И без объяснений ясно, загнанный эмигрант. Из самых свеженьких. Затурканных беготней по канцелярским анфиладам.
Естественно , я настроился на разговор о его музыкальных делах. Но... не встретил понимания.
Опаленное огнем лицо Савелия-Бетховена – странно неподвижное. Как у слепца. Глаз нет-щелки. Открыто живут лишь пухлые, как у ребенка, губы. Закусил нижню губу, в досаде, что ли? Вдруг вытянул трубочкой: "мо-ожно , включить интернет?" И тут же, не дожидаясь медлительного хозяина, поиграл с немыслимой для меня скоростью на клавиатуре компьютера огромными белыми пальцами, наконец, вывел вывел на экран газету "Московские новости". Отыскав какой-то текст, шепнул:
– Свежий номер. Пробегите одним глазком. Заслуживает!..
Заголовка не было. "ОТЗЫВЫ НА МАТЕРИАЛ", и все. Автор какая-то Анастасия.
Анастасия притягивала к себе, как магнит, с первых же слов:
– Россия вымирает. Гибель лесов от кислотных дождей, отравление рек, озер, морей, самого воздуха токсичными отходами и радиацией поставили землю на грань катастрофы. Вот уже десять лет, как Россия включена Западом в зону глобального бедствия. А сегодня, от жадности к шальным деньгам, страну хотят еще обложить всемирными "ядерными помойками".
Наши дети от рождения отравлены...
На Ближнем Востоке арабские фанатики, опоясанные взрывчаткой, убивают самих себя, в переполненных городских автобусах или среди случайных прохожих. Самоубийц "во славу Аллаха" называют там "ШАХИДАМИ". Угодными Богу. Таким ШАХИДОМ становится для всего мира Россия, сливаюшая радиоактивные вещества в моря-океаны, угрожая странам-соседям новыми Чернобылями
Арабские "шахиды", взрываясь, уверены, что они прямиком идут к своему Магомету. А куда идем мы?
Два благородных человека, два военных моряка обратили внимание мира на эту страшную опасность – Александр Никитин и Григорий Пасько. Их тут же затолкали в тюрьму. Выдали секрет Полешинеля! Никитина мир откричал. Григория Пасько ФСБ держит за решеткой по сей день. Он для них неожиданная помеха. Они по горло заняты захватом и укреплением своей чекистской власти, а он "путается в ногах" своими проблемами, которые им совершенно ни к чему... Держат Пасько в кутузке и ехидно посмеиваются: вчера один из этих гебешных мудрецов даже уподобил ФСБ – известное наше расстрельное ведомство – западным – ЦРУ, ФБР, Мосаду.
ФБР и ФСБ, высказался мудрец, настолько схожи, что ДАЖЕ НА ОДНУ БУКВУ НАЧИНАЮТСЯ.
Какое сильное доказательство! Так же как СПРАВЕДЛИВОСТЬ и СМЕРТЬ. С одной буквы начинаются...ФБР защищает свой народ, а КГБ всегда, десятилетиями, уничтожал свой собсвенный народ. – И Анастасия, не торопясь, всю историю ГБ пробежала. От ЧК первых дней Октября до сталинского ГБ, уничтоживших 60 миллионов ни в чем не повинных граждан СССР. Завершила свой постинг довольно круто:
–На прошлой неделе мы прочитали в МН, в статье господина НОСИКА, ответственного руководителя интернет-компании "РАМБЛЕР", что силовые министерства пытаются установить тотальный контроль за русским интернетом...
Это, увы, не ново: в России давно укоренилась и по сей день правит преступная, нераскаявшаяся, чудовищная организация, подобная мафии, но гораздо страшнее и опаснее... Это все равно, как если бы сегодняшней Германией управляло гитлеровское Гестапо... Наше Гестапо по сей день не покаялось перед народом за свои преступления. До сих пор носится с возвращеним своего железного Феликса на Лубянку ...
И вдруг задиристо-весело, присказкой, похожей на детскую считалочку"Кто работает в ГБ.? Только Г. И только Б."
Я искоса вглянул на гостя. Лицо и впрямь мертвое, точно в гробу лежит. Глаза– щелочки закрыты. То ли спит человек. То ли, в самом деле, отдает Богу душу. Но нет... Тонкие, прижатые к голове уши стали бураковыми. Бескровные влажные губы кривятся набок. Похоже, в испуге. И вдруг снова вытянулись трубочкой, будто Савелий вкричал невидимой Анастасии в тревоге : "Да вы что-о-о-о?!."
– Вы за Анастасию так испугались? – осторожно спросил я. – Женщина, видно, Гулага похлебала. Не застращаешь!
– Что вы, Григорий Цезаревич. Она – девочка. Только-только школу кончила... Не может такого быть? Сама признала... Один из хамов врезал ей: Ты, баба, зла от того, что мужика у тебя нет. Женить надоть!.
Анастасия в ответ с усмешечкой: – Мне еще рано замуж! – И тут Савелий впервые улыбнулся. Широко улыбнулся, белозубо. Улыбка была, какой-то отстраненно-стыдливой, словно мечта о далеком чуде, которое могло бы и осчастливить, да только до него, как поется в детской песенке, не дойти ногами, не достать руками...
– Савелий! – весело произнес я.. – Вы к ней явно неравнодушны!
В ответ вздохнул:
–Ох, Григорий Цезаревич. Она обо мне, естественно, и ведать не ведает, а я каждую неделю жду ее постингов, как ждут любовных писем. Когда гебешное хамье ее оскорбляет, а все их оскорбления, сами увидите, отвратительно-грязные, ниже пояса, мне хочется взять стул и трахнуть по экрану компьютера...Я думаю-думаю о ней день и ночь...Это, наверное, больше, чем любовь. Скорее, какое-то психическо-любовное наваждение! Я же мальчик в прыщах. И вдруг!.. Честно, Григорий Цезаревич, Анастасия тот человек, которым я мечтал бы быть; в ночных грезах часто вижу себя именно таким, но никогда им не стану. Не по Сеньке шапка. Увы!.. Она все российское ГБ переполошила. Ах, какой зверек, Григорий Цезаревич! Я бы такого всю жизнь лелял...
– Так в чем же дело? "Вперед, и горе Годунову!", как сказал классик.
Снова тяжкий вздох.
–Разница лет большая, Григорий Цезаревич. Моей виртуальной дроле, скорее всего, 17-18. А мне тридцать пять и три месяца... Увы, не заломать березку... Не верите, что 35? Молодо выгляжу?.
Ожило лицо Савелия Углубились почти незаметные ранее, тонкие точно от ножевых порезов, морщинки, идущие от его гордого фамильного носа к краям пухлых губ, придавая лицу оттенок беспомощности. Лицо по-прежнему неподвижное, но-гладкое, молодое, почти как у Славы. Губы выпячены, точно ловят воздух...
– Да чего вы, Савелий! – нарочито бодро воскликнул я, – в Северной Америке разница у супругов в 15-20 лет нормальное явление. В каком городе ваша виртуальная дроля?
– Скорее всего, в Париже. Или в Швейцарии.
– Так отправляйтесь в Париж с концертом В городе на всех улицах афиши о вашем Бетховене, радио " Иси Пари" во всех домах, оно, как мне помнится, от советского разбоя всегда трусливо шарахалась в сторону, а про музыку русского виртуоза – только давайте..." Приглашайте Анастасию как почетного гостя. И, как говорится, "была плутовка такова..."
– В Париж?! Я был победителем международного конкурса в Италии восемь лет назад. Давно об этом забыли... А Париж, как магнит. Там нашего брата, музыканта! О-о! Попробуй туда с концертом пробиться...
– А отчего вы думаете, что она в Париже?
– Так уж исторически сложилось. Все годы, главным образом, в Париже, да во Франкфуртке на Майне окапывались ярые потомственные враги Лубянки. Даже самый воинственный враг – Народный-трудовой Союз", пресловутое НТС, за которым КГБ охотилось дни и ночи
– Она из такой семьи?
– Кто это, извините, может знать? Разве лишь Лубянка по IP ( номеру) ее компьютера... Ах, какой это сладкий зверек, Григорий Цезаревич! У меня таких девочек отродясь не было. И быть не могло...
–У вас, гастролирующего артиста, в жизни, наверное, было немало девочек?
– Да нет! Впрочем, когда занесло недолго в театральные помрежи в славном городе Питере....
– Не удержались, простите, в театральных помрежах?.. Место склочное. Как скоро вас" ушли"?
– Да сам ушел! Если честно, работа требовала от меня бессовестности. Жесткости. Подчиняться любому капризу Главного, тасовать, по его приказу, актеров, не обращая внимания, на то, ранит это кого-то или нет. Теперь -то я понимаю, в природе любого профессионального руководителя – предательство во имя пользы дела. Да-да! Порядочность, испытал на себе, приносится в жертву целесообразности. А подчиненные живут иначе?.. – Гладко, торопливо вдруг заговорил, как говорят давно продуманное: – Бросим взгляд только на хорошо знакомый мне Большой Драматический. Товстоногова ? После того, как из его театра ушли Смоктуновский и Доронина (во имя более престижных театров Москвы), Г.А.Товстоногов, фактически "открывший их", открыто говорил "Запомните, каждый актер – предатель". Но он при этом как бы забывал, что для того, чтобы создать свой новый театр и взять в труппу молодых Стржельчика, Юрского, Лебедева, и т.д., он разогнал всех прежних актеров театра, не простивших ему до конца их жизней своей безработицы и нищеты. Но зато зритель обновленного БДТ остался и счастливым, и в белых перчатках. Так не ему ли, зрителю, упрекать режиссера в бессердечности!
В жизни бывает и покруче? В Консерваториях после войны положение сложилось не дай Бог! Если среди профессоров еще доживали старые музыканты Мясковский, Иванов-Крамской, Ипполитов-Иванов. Но всех доцентов-"космополитов", "вымели" точно из бранспойта. Предали, не моргнув, даже тех из них, кто воспитал лучших русских музыкантов– лауреатов...На доцентском уровне, а это главные рабочие лошади искусства, образовался к тому времени такой нестерпимо серый, хоть и однородно-этнический, монолит, что это было где-то наверху замечено. Скандал разгорелся на кафедре народных инструментов. Пришлось срочно вызывать на самолете из Алма-Аты казахскую домристку...– Притих устало, попросил разрешение закурить. Подымил, отгоняя ладонью от меня дым. – И снова скороговоркой:
– Ныне, Григорий Цезаревич, я пристрастился к интернету. Более всего, российскому... Там просто дым столбом. От лидеров всех стран и наций пух летит: "Политика – грязное дело?". Естественно, грязное! Но "непорядочность" властителей – залог нашей с вами порядочности... Вы, вижу, не вполне согласны? Но ведь мы из года в год, признаемся честно, выталкивает наверх, во власть,людей наименее щепетильных и совестливых... зачем? Чтобы снять с самих себя, переложить на них всевозможных смертные грехи....
Самые безгрешные люди – отшельники. Самые грешные – лидеры государств. Но и – самые необходимые. Так для лечения многих болезней применяются яды... Никогда не стареет формула Пушкина, помните, в стихе "К Вяземскому"?
"На всех стихиях человек
Тиран, предатель или узник".
Я глядел на него с любопытством и... насторженностью. Насторожили меня, пожалуй, не мысли, Савелия, а его многословие, не столь частое при самом первом знакомстве. Насторожила энергия напора."От чего-то уходит? Лепит остановиться не может..."
– Я часто вспоминаю Фауста, – продолжал Савелий, как бы взирая на расползающийся сизый папиросный дымок над своей головой..– В немецкой легенде Фауст сзывает семь чертенят, спрашивает у них, что на свете самое быстрое. Наискорейшее. Понравился ему знаете какой ответ?
" Самое скорое во вселенной переход от добра к злу и обратно..."– И замолчал, погрузившись в свои думы.
Я первым прервал молчание.
–Савелий, вы известный пианист, а мы с вами почему-то о музыке ни слова...
–Музыка – дело святое, Григорий Цезаревич! Не будем греховодничать. Спустя неделю у меня запись на радио. В Нью Йорке. Такое у меня сейчас не часто. С трудом пробили запись. Обещаю тут же прислать вам свое CD.. Вы, сужу по вашим книгам, учились в МГУ, рядом с московской консерваторией. Были, наверное, ее завсегдатаем. Выслушаете мое СD. Тогда, если не возражаете, и потолкуем Предметно. С удовольствием...А так – Бога гневить...
– Вы религиозны?
– В душе, несомненно. А всякое религиозное действо, храмовые декорации, ладан и прочая театральность при всем своем величии и магнетизме с моим Богом никак не контачат... Мне, как и Александру Сергеевичу, признаюсь, так же тошно смотреть на жизнь, как на обряд...
"....И вслед за чинною толпою
Итти, не разделяя с ней
Ни общих мнений, ни страстей..."
Моя религия, Григорий Цезаревич, – Шуман, Гуно. . Заигранный и, в тоже время, совершенно не заигранный Моцарт. А над всем, как Бог Саваоф– великий глухарь Людвиг Ван Бетховен... Какая пусть самая гениально-искрометная политика может с этим сравниться? Музыка необорима и мстительна. Может и вознести на небеса, а может и убить...Бывало это на вашей памяти? .
– Бывало, вроде..– Вспомнилось невольно, во время исполнения 13 -ой симфонии Шестаковича умер главный враг этого композитора, поносивший его всю жизнь. Прямо в зале задохнулся от ярости, что ли?
– Савелий, знаете, я даже пытался выяснить имя злобного ненавистника Шестаковича, а потом плюнул. И он, и другой, такой же, анонимный автор в "Правде", видно, придворный музыковед, который пытался убить гения редакционной статьей "Сумбур вместо музыки". Сколько их было, серых мышей, стаями грызущих художников России. Все они на исторической помойке. Будто и не существовали...
– Легко вам говорить, Григорий Цезаревич. Не существовали. Для меня, пианиста, серые казенные мыши от музыковедения еще ой как существуют...Это раз... И второе, извините за уточнение, вы, как и многие интеллигенты – не музыканты, попали на удочку дезинформации... Вся чиновничья погань из цековского аппарата "культуры" нам, музыкантам, увы, хорошо известна. Она безумствовала-то по воле са-мо-го... Только сей аппаратчик скончался не во время исполнения 13 симфонии, а когда представлялась Шестаковичем его 14-ая. Я даже видел сам документ, письмо Д.Д. Шестаковича его другу Гликману. Текст запечатлелся мне на всю жизнь: " Во время пятого номера моей (14-й) симфонии стало дурно товарищу "Х" ( имя его и впрямь неважно). Он успел выйти из битком набитого зала и через некоторое время скончался..."
Должен отметить, Григорий Цезаревич, и символику деталей. 5-й номер
14 -й симфонии носит название "НАЧЕКУ". ( Это из стихов Апполинера о Смерти, которая всегда НАЧЕКУ).
– Любопытно! А мне говорили, товарищ Х. рухнул, когда огромный хор русаков из московской филармонии вознесся в басах: " Мне кажется, сейчас я иудей". Не вынес товарищ глубокого оскорбления...
– Это, извините, иудейские слухи. Даже при редчайших постановках 13-ой в Советском Союзе текст поэта Евтушенко не исполнялся. Под давлением Никитки Хрущева Шостакович "антисоветские" строки заменил на другие. Иначе вся его симфония не увидела бы света... А строки замечательные. Помните их? И он сходу воспроизвел. Очень тихо, прочувственно:
"Мне кажется, сейчас я иудей,
Вот я бреду по древнему Египту
А вот я на кресте, распятый, гибну,
И до сих пор следы на мне гвоздей."
Евтушенко не пускали в Киев после "Бабьего Яра" в течение 21 года. Лишь в позапрошлом году он, наконец, приехал туда с вечером поэзии.
Он мне рассказывал (явился как-то на мой концерт в московской консерватории, в малом зале), на Евтушенко пришло несколько тысяч человек натурально, это была многонациональная аудитория. Когда поэт объявил, что станет читать "Бабий яр" со своего места в зале поднялся старик и сказал: " Бабий Яр" киевлянам нужно слушать стоя!" Начиная с задних рядов, волнами, поднялся весь зал, и Евтушенко прочел в мертвой тишине. – И, не переводя дыхание, Савелий читал вполголоса:
" И сам я как сплошной беззвучный крик
Над тысячами тысяч погребенных.
Я – каждый здесь расстрелянный старик,
Я – каждый здесь расстрелянный ребенок."
Снова горели его прижатые к голове уши, как и тогда, когда мы читали с эскрана инвективы неведомой Анастасии.
Савелий, это очевидно, был эмоционально ранимым, глубоко искренним человеком...
И, тем не менее, противный у меня характер, не удержался от возражения.
– Простите, Савелий, вы говорите, Хрущев запретил "антисоветские строки", но я сам слышал их. По радио. Что называется, своими ушами слышал . Хор грянул: "Мне кажется, я древний иудей..."
– Из Лондона вы слышали, Григорий Цезаревич. В недавний год, объявленный ЮНЕСКО годом Шестаковича...
И замолк. Как-то сразу. Сгорбился, ежась, будто его окатили из ведра холодной водой. Сидел, не подымая глаз. Дышал почему-то тяжело, словно долго бежал и вдруг остановился. Это я вспоминал, скорее всего, позднее. А в ту минуту меня охватывало редкое чувство радости. Я был рад, что ко мне занесло человека большой культуры, музыканта-профессионала. Не так часто посещали меня в тихой провинциальной Канаде интеллигенты столь всесторонние. Я почти любил его, как любил всю семью Лазаревых. Пожалуй, был готов произнести почти с той же интонацией, как и его языкатый брат, горделиво: "Бетховен"!
. "Савелий-"Бетховен" стал в моих глазах олицетворением всей простой, когда-то крестьянской, замечательной семьи Лазаревых. Дай им Бог!..
И тут Савелий закусил свою губу до крови, выдавил из себя через силу.
– Не знаю, что делать, Григорий Цезаревич? Мне судьба завтра же от страстной филиппики моей гордой "дроли" о ГБ-ФСБ не оставить камня на камне...
– То-есть, извините, Савелий... почему?
– Так сложилось..
– Как, простите, сложилось? Вас, свободного человека, свободного художника...– Взглянув на побелевшие щеки Савелия, оборвал самого себя на полуслове
– Ни за что не поверю, ежели вдруг скажете, что вас, Савелия Лазарева, нового американца– свободного художника, заклятые враги Анастасии, все эти треклятые КГБ-ФСБ, могли "захомутать" ? Не разыгрывайте меня, как Слава.. придумайте что-либо достовернее...
– Пропал я, Григорий Цезаревич! Именно это и стряслось. Захомутали...Кто? Кто в России может захомутать!.. Лубянка платит мне гроши. Но для музыканта не самого первого ряда и копейки -деньги... Да не в них дело!
Провалившиеся острые щеки Савелия, на которых сверкнули капельки пота, стали цвета свежевыбеленного потолка ...
Меня пронизало холодом.
– Как могло стряститсь такое несчастье? – произнес я оторопело. – Чтоб вы, сын Дмитрия Ивановича, брат Славы... вы – сибиряк... Савелий Лазарев ... талантливый пианист... свободный... повторю снова и снова ... свободный художник... и вдруг попали на эти "распроклятые галеры"?...
Он долго молчал. Потом начал медленно рассказывать. Говорил, как камни ворочал.
– На излете советской власти... Я аспирант Московской Консерватории... На кафедре имени покойного Гольденвейзера... выпустили рукописный журнальчик... Протестовали против травли нашего учителя. Профессора Кацеленбогена, святого человека... Против засилья оголтелых бездарей... Я к тому же нарисовал довольно злые шаржи на нашу юдофобскую доцентуру. Не для журнальчика. Так... рука чесалась. Шаржи вклеили в журнал Кто-то из доцентов-стукачей донес.. Вызвали на Лубянку. Распросили, что и как... Я думал, это и все.
Нет, требуют, что б все написал. ... Ну. я что-то накарябал, они на глазах разорвали
– Антисоветский выпад, а вы хаханьки?! – И требуют доноса по всей форме. На професора Кацеленбогена, как на агента сионисто-американисто... Ну, полный сталинский набор. Я отказался.
– Не напишешь, оформим десятку, – деловито сообщил следователь.
