Текст книги "Изгнание владыки (илл. Л. Смехова)"

Автор книги: Григорий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
В БОРЬБЕ СО ЛЬДОМ

Благополучно выйдя со своим караваном из сплоченного льда, «Чапаев» уже два дня спокойно шел по чистой воде на юго-восток, к острову Уединения.

Погода все время держалась тихая, но мглистая; изредка прояснялось небо, показывалось солнце, потом опять надвигался туман, предвестник близких ледяных полей, или шел дождь, смешанный со снегом.

Прошли через две широкие полосы разреженного льда. На одной из крупных льдин Дима издали заметил небольшое стадо моржей. В бинокль он ясно мог разглядеть их огромные туши. Одни спокойно лежали, положив на лед круглые головы с длинными мощными бивнями, другие возились, переползая с места на место.

Пятого сентября «Чапаев» круто повернул на север. Ветер свежел, свинцовые тучи низко шли по небу, на тяжелых волнах качались одинокие льдины, быстро проносившиеся мимо судна к югу. Несколько чаек и большой бургомистр, уже второй день упорно следовавший за кораблем, хрипло кричали и то беспомощно, как лоскутья бумаги, уносились ветром далеко назад, то догоняли корабль и кружили над ним на своих словно изломанных крыльях.

К ночи ветер ослабел, пошел густой снег, и «Чапаев» приблизился к новым льдам. Несмотря на работу всех прожекторов, дальше пятнадцати метров впереди корабля ничего нельзя было различить в белом крутящемся вихре снега. Когда Дима, потушив в каюте свет и оставив лишь синюю ночную лампочку, укладывался спать, послышались первые удары встречных льдин о корпус корабля. Удары становились все чаще и сильнее, затем начались царапанье и скрежет, скоро превратившиеся в сплошной, непрерывный гул.

Георгий Николаевич, который во все время пути почти не общался с Димой, спал на своей койке, повернувшись лицом к переборке, но Дима, как ни старался, не мог заснуть. Плутон, поднимая время от времени голову, тревожно прислушиваясь к тому, что делается снаружи, вопросительно посматривал на Диму.

Вдруг Дима почувствовал, как от удара содрогнулось все судно, как опускается кормовая часть корабля, и через минуту услышал донесшийся с носовой части отдаленный треск и грохот. Георгий Николаевич встрепенулся, приподнялся на локте и, испуганно оглянувшись, хриплым от сна голосом что-то пробормотал, потом спросил:

– Форсируем льды?

– Да, Георгий Николаевич, – ответил Дима. – Должно быть, тяжелые льды.

– А почему ты думаешь, что тяжелые?

– Иван Павлович мне говорил.

– А-а-а… – протяжно зевнул Георгий Николаевич. – Ну, ладно, пусть форсирует, а я спать буду. Адова работа была сегодня в трюме!

Он опять улегся и скоро захрапел.

Дима лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к грохоту и треску льдин, становившимся все оглушительней и невыносимей. Кормовая часть корабля опускалась медленно и низко – значит, нос его поднимался на лед… Борьба становилась для ледокола все тяжелей: очевидно, лед делался толще и сплоченней. Наконец, с трудом поднявшись на лед, «Чапаев» на минуту замер на месте, хотя его корпус продолжал содрогаться от работы винта. Потом корабль начал медленно крениться на один борт, затем на другой. Раздался оглушительный грохот, корма поднялась. «Чапаев» выровнялся и остановился. Винт прекратил работу, и сразу наступила тревожная, пугающая тишина.

Дима прислушался. Все спокойно, не слышно криков, беготни, топота ног – всего, чего ожидал испуганный Дима.

Все же, под мирный храп Георгия Николаевича, он торопливо оделся и тихо вышел из каюты, позвав Плутона.

На палубе, ярко освещенной прожекторами, Дима встретил лишь двух-трех пассажиров и несколько человек из команды.

– Простите, – остановил одного из них Дима, – почему мы стоим?

– Сейчас пойдем дальше, мальчик, – последовал ответ. – Лед толстый и сплоченный, девять баллов. Готовимся резать его.

«Резать лед? – Дима стоял в полном недоумении. – Пилы они готовят, что ли?»

Не доходя до бака, в проходе между палубными каютами и бортом, Дима встретил Дмитрия Александровича и очень обрадовался.

– Вы не спите? Вот хорошо! Говорят, что будут резать лед. Он очень толстый и сплоченный. Девять баллов… – без передышки говорил Дима. – Вы не видели, как режут лед? Машинами, что ли? А какие бывают баллы у льда?

Дмитрий Александрович улыбался, слушая этот поток вопросов.

– Погоди, погоди, Дима, – говорил он, увлекая мальчика на бак, – не все сразу. Как режут лед, я слыхал, но не приходилось видеть. Сейчас посмотрим и узнаем. А баллы… Баллами обозначают сплоченность льдов. Один балл – это редкий лед, два балла – менее редкий, три балла – уже густой лед, который надо раздвигать носом корабля, чтобы пройти, и так далее. Лед десяти баллов – это крепко смерзшиеся льдины, сквозь которые не всегда удается пробиться и самому мощному ледоколу. А если лед к тому же толстый, многолетний – так называемый паковый – и состоит он из больших льдин или обширных ледяных полей, тогда без помощи специальных средств и орудий ни одно судно не сможет пройти. Ну, вот мы на нашем посту, – прибавил Дмитрий Александрович, приближаясь к носу «Чапаева». – Как видишь, никаких ледопильных машин не готовят.

И действительно, вокруг корабля лежала освещенная белая ледяная пустыня с холмами из ледяных глыб. Острые пики, изломанные склоны, гряды обломков, ущелья, усыпанные осколками, встали на пути «Чапаева» и преградили ему путь. Все кругом сверкало под лучами прожекторов миллиардами разноцветных злых огоньков.

Снег перестал падать, но ветер бился о прозрачные стены корабля и высоко – казалось, до самого неба – вздымал со льда жемчужную снежную пыль, свивал ее в светящиеся жгуты, развертывал в колеблющийся занавес и швырял на прозрачную стену корабля.

Очарованные этой картиной, Дмитрий Александрович и Дима не заметили, как тихо тронулся с места «Чапаев» и медленно, словно крадучись, стал приближаться к ледяному барьеру, только что остановившему его движение. В самом широком месте носа корабля, из обеих его скул, выдвинулись вперед две длинные прямые трубы, наклоненные вниз, как стволы странных орудий, приготовившихся расстреливать лед. Когда нос «Чапаева» оказался метрах в десяти от блестящей ледяной преграды, внезапно из обеих труб со свистом вырвались две толстые сверкающие струи жидкости и ударили в лед. Легкие облачка пара на короткое время окутали текучие стальные струи и, унесенные ветром, растаяли в воздухе.

«Чапаев» все так же медленно и осторожно подходил ко льду, и всюду, куда били твердые, как сталь, струи, словно под ударами ломов, взлетали жемчужные облачка мелких хрустальных осколков и пыли, прокладывались глубокие раны в ледяном теле. Все дальше проникали в лед жидкие ножи, борозды и трещины делались все глубже и глубже.

Мощные насосы уже заполнили кормовые цистерны водой, а подрезанный снизу нос высоко задрался кверху, когда «Чапаев» коснулся льда своим форштевнем как раз в середине между двумя прямыми и глубокими надрезами. В то же мгновение винт заработал на максимальное число оборотов – «Чапаев» получил полный ход вперед и быстро стал влезать на лед. Едва он немного продвинулся вперед, как раздался грохот. Схватив Дмитрия Александровича за руку, Дима вскрикнул от испуга и восхищения: огромная, почти десятиметровой длины, глыба льда подломилась под кораблем, раздробилась на десятки обломков и погрузилась в воду. «Чапаев» шел по широкому каналу, раздвигая раскрошенный лед, загоняя его под нетронутое ледяное поле. Водяные струи, не прерывая, продолжали свою работу, и когда «Чапаев» приблизился к концу только что появившегося канала, новые щели и надрезы были уже проделаны во льду впереди. Ледокол вновь поднялся на лед, и новый участок пути освободился перед ним.

Могучий и протяжный вой чапаевской сирены, покрывая свист ветра, торжествующе разнесся над ледяной пустыней. Из ночной тьмы тотчас же послышался такой же протяжный, ответный крик, потом другой.

– «Иду вперед! Следуйте за мной!» – закричал Дима, хлопая в ладоши и переводя на человеческий язык эту перекличку кораблей. – «Иду вперед! Следую за вами!» – это «Полтава» и «Щорс» отвечают.

– Ишь ты! – сказал Дмитрий Александрович. – Откуда ты это знаешь?

– Иван Павлович объяснил мне все звуковые сигналы. А если бы «Чапаев» дал три коротких гудка, то это значило бы: «Дайте полный ход назад!» А «Полтава» и «Щорс» ответили бы тоже тремя короткими гудками: «Даю полный назад!» Десять разных сигналов имеется.

– Иван Павлович из тебя полярника сделает, – тихо засмеялся Дмитрий Александрович.

– А я уже давно полярник в душе, – ответил Дима, – но никогда не слыхал, чтобы так резали лед. Это горячей водой, наверное? Правда?

– Ну, что ты! Даже кипятком не удалось бы так быстро проделать эти глубокие надрезы во льду. Ведь лед-то трехметровой толщины! Главное здесь не температура воды, а давление, под которым ее бросают на лед. Под давлением в десять-двенадцать атмосфер струя воды получает твердость стального лома. Попробуй перерубить ее саблей – клинок разлетится в куски, как стекло. Человека такая струя может пробить насквозь. А здесь вода вырывается из ствола гидромонитора под давлением в двадцать-тридцать атмосфер. Она не только лед, но и камень пробьет. И все-таки даже такая струя действовала бы не так быстро, как сейчас, если бы не георастворитель. Ты слыхал что-нибудь про него?

– Нет, никогда не слыхал. Что это, Дмитрий Александрович?

– Георастворитель – значит растворитель земли, вернее всего, из чего состоит земля: гранита, песчаника, глины, руды. Это новое химическое вещество, которое недавно изобрели у нас. Если добавить хотя бы крупинку его к цистерне воды, она получает способность размывать, разъедать с необыкновенной быстротой даже гранит, особенно если действует под большим давлением. В воде, таким образом, соединяются сила и едкость. И тут уж никакой лед не устоит.

На трапах, ведущих с палубы на бак, послышался топот ног, и через минуту наверху показался чем-то озабоченный Иван Павлович в сопровождении нескольких человек из команды. Люди были одеты в электрифицированные комбинезоны и нагружены разнообразными инструментами.

Увидев Дмитрия Александровича и Диму, Иван Павлович направился к ним, бросив на ходу несколько коротких приказаний сопровождавшим его людям.

– Наблюдаете работу ледорезов? – спросил моряк. – Ну, как вам нравится?

– Замечательно! – живо воскликнул Дима, не давая Дмитрию Александровичу времени ответить. – Я уже знаю и про давление и про георастворитель… прямо, как масло ножом!

– Это вы отбиваете у меня его восторги, Дмитрий Александрович? – рассмеялся Иван Павлович. – К сожалению, беда случилась: георастворитель у нас кончается. Остатка хватит всего лишь на час-полтора…

– Как же это так? – спросил Дмитрий Александрович. – Разве «Чапаев» не взял с собой достаточного запаса?

– В том-то и дело! Произошло какое-то странное недоразумение. В спешке во время погрузки нашему мониторщику вместо георастворителя сдали баллоны с другими химическими реактивами. Как бы то ни было, но положение создается затруднительное.

– Странно… странно… – произнес Дмитрий Александрович, задумчиво потирая подбородок.

Диме очень нравился этот его жест. Серые глаза Дмитрия Александровича делались при этом далекими и глубокими, как будто смотрели куда-то в глубь себя, и лицо изменялось – становилось и чужим и таким родным, что хотелось еще больше любить его и во всем верить ему. Такой человек, думалось Диме, если посоветует, то уж верно и крепко. Он поможет, если понадобится.

– Что же будет делать «Чапаев», когда иссякнет остатки георастворителя? – спросил Дмитрии Александрович.

Иван Павлович вместо ответа кивнул на людей, пришедших с ними на бак.

Разделившись на группы, они возились у бортов корабля, возле его прозрачных стен, там, где снаружи, рядом с металлическими вантами, поднимались две тонкие длинные трубы. Над толстой прозрачной крышей бака трубы эти широко расходились и соединялись третьей горизонтальной трубой со множеством вставленных в нее коротких открытых трубок.

Люди опустили по одной прозрачной пластине в каждом борту, открывая себе доступ к поднимавшемся вверх трубам. С радостным, торжествующим воем на бак ворвался ветер, принес колючий холод и мелкую снежною пыль.

Взбираясь по вантам, люди начали осматривать трубы, проверять и продувать их какими-то приборами.

– Что они делают? – спросил Дмитрий Александрович.

– Капитан решил прибегнуть к новому средству, – ответил Иван Павлович, – еще ни разу не испытанному у нас. Из-за спешки при снаряжении «Чапаева» в порту не успели полностью смонтировать новые машины, и они не были опробованы. Монтаж решили закончить в пути. Это уже сделано. Во всяком случае, моя электротехническая часть готова к работе. А опробование придется произвести сейчас, но не в легком, а, как видите, в тяжелом льду. Можно сказать, в боевых условиях. Это не совсем безопасно.

– Что же это за новое средство? – заинтересовался Дмитрий Александрович.

– Будем сжигать лед…

– Как сжигать? – изумленно спросил Дима. – Как же можно сжигать лед? Объясните, пожалуйста, Иван Павлович!

Иван Павлович рассмеялся, и мелкие морщинки собрались сеткой в уголках его живых глаз.

– Сначала посмотри, как это делается, а объясню потом. Сейчас некогда, тороплюсь.

Проверка труб скоро закончилась, люди подняли бортовые пластины и ушли. На баке снова сделалось тепло, и лишь мокрая палуба напоминала о минутном разгуле арктического ветра, холода и снега.

Дима не сводил глаз с труб, вопросы сыпались на Дмитрия Александровича без конца и без передышки:

– Что же это значит? Сжигать лед! Как это можно? Нефтью поливать его будут и потом зажигать и растапливать, что ли? Скажите же, Дмитрий Александрович! Вы никогда не слыхали об этом? Нет, Иван Павлович просто дурачит меня! Он любит шутить.

– Да потерпи немного, Дима, – смог наконец вставить слово Дмитрии Александрович, сам с интересом следя за трубами. – Скоро узнаем, в чем дело.

– Смотрите, смотрите! – закричал вдруг Дима, указывая наверх. – Двинулись!

Действительно, горизонтальная труба, раньше запрокинутая далеко назад, теперь поднялась кверху и начала медленно опускаться через нос на лед. Гидромониторы перестали работать, струи воды исчезли. «Чапаев» тихо двинулся к концу проделанного ими канала и в семи-восьми метрах от края льда остановился, низко опустив горизонтальную трубу.

В ярком свете прожекторов Дима заметил, как из коротких трубок заструилась на ровный лед какая-то черная, тяжелая пыль. Ветер не успел подхватить и разметать ее, как сквозь пыль эту проскочила синеватая электрическая искра. В одно мгновение пыль вспыхнула, и струи ослепительно белого огня полились из коротких трубок на лед. Казалось, в него вонзались огненные ножи, с огромной быстротой углублялись, и весь лед сверкал изнутри так ярко, что свет прожекторов как бы потускнел. Стало больно глазам, и Дима на минуту закрыл их. Густое облако пара с шипением поднялось над горящим льдом и, разрываемое ветром, унеслось в ночную тьму.

«Чапаев» снова начал тихо приближаться ко льду. Горизонтальная труба, словно черная пила, окруженная паром, медленно двинулась вперед, она прожигала лед своими пылающими зубьями, но оставленные ею позади блистающие гнезда огня продолжали ярко пылать, сливаясь друг с другом и углубляясь в лед. Прозрачная, пронизанная светом толща льда позволяла видеть, как полоса сияющего пламени ушла ниже уровня воды и, словно светлое изумрудное лезвие, быстро опускалась вниз. А впереди возникали новые и новые пылающие гнезда, быстро погружающиеся в лед, и скоро перед «Чапаевым», как триумфальная дорога, протянулся канал, залитый ослепительным белым, светом. Когда форштевень «Чапаева» был уже в трех метрах от льда, черная до сих пор вода вокруг корабля внезапно вспыхнула и окрасилась в светло-зеленый цвет. Рой ярко-зеленых лохматых метеоров стремительно вылетал из-подо льда и исчезал, словно растаяв, во тьме морских глубин. Освещенный сверху лучами прожекторов – впереди блистающим пламенем горящего льда и снизу – изумрудными звездами шлака, прорвавшегося сквозь лед, – «Чапаев» плыл в каком-то неправдоподобном море из снега, пламени и жемчужных облаков пара.

Лед был совсем близок и ясно виден, он казался слепленным из бесчисленных сотовых ячеек. Даже сквозь прозрачные стены корабля доносился звенящий хруст и шелест. Едва форштевень корабля коснулся льда, как разрыхленная тепловыми лучами масса начала рассыпаться, оседать и с шипением, словно куча снега, погружаться в воду. «Чапаев» входил в эту ледяную кашу, следуя за огненными граблями, прочищавшими ему путь. Если впереди на льду встречались обломки, отдельные ропаки, гряды торосов, труба медленно поднималась над препятствиями, поливая их огненные ливнем, затем переваливала через чих, продолжая свое уничтожающее движение.

Дима был совершенно ошеломлен. Он, казалось, лишился языка. Иногда он что-то неразборчиво бормотал или восклицал отрывисто:

– Чудесно! Как красиво! Ой, как красиво!

– Не только, красиво, – тихо, со сдержанным волнением говорил Дмитрий Александрович. – Какая сила! Что может остановить нашего человека? На что способна наука, когда ею вооружен свободный народ!

Наконец Дима устал. Все реже слышались его восхищенные возгласы, ослепленные светом и красками глаза начали смыкаться.

Дмитрий Александрович тоже почувствовал утомление.

– Ну что, видали? – раздался веселый голос Ивана Павловича. – Какова штучка? А? С первого же опробования! Ну, что скажешь, пострел? Понимаешь ты, в чем дело?

Дима поднял усталые глаза, слабо улыбаясь.

– Нет, не очень понимаю Пыль какая-то горит…

– Пыль, говоришь? – воскликнул Иван Павлович. – Не пыль, а термит. Слыхал когда-нибудь о термите? Эх, ты! Вот слушай. Я тебе объясню. Термит уже давно применяется в промышленности. Это порошкообразная смесь из некоторых металлов, которая способна воспламеняться и при горении развивать высокую температуру – до трех с половиной тысяч градусов. А недавно изобретена новая пылевидная смесь, которая, как вода, течет по трубам под влиянием магнитного поля. Понимаешь? Термит бежит по трубам, льется и загорается от искры. Попадая на лед, горящий термит не только расплавляет и испаряет его, но тут же разлагает полученный водяной пар на его составные элементы – кислород и водород. Термит – вернее, один из его элементов – жадно поглощает кислород и сгорает при очень высокой температуре, а водород при такой высокой температуре соединяется с кислородом воздуха и тоже сгорает. Излучаемое при этом тепло глубоко проникает в массу льда и разрушает его, образуя внутри него сеть мелких трещин, которые под действием продолжающего поступать тепла быстро расширяются и превращают лед в снежную кашу… Понял? Да ты просто спишь на ногах…

– Хватит! – сказал Дмитрий Александрович. – Теперь ему нужна только койка и подушка. Пойдем, Дима.

Дима попробовал было слабо протестовать, но скоро сдался и побрел за Дмитрием Александровичем, чувствуя, как покачивается палуба под ногами. Он не сознавал, как очутился в каюте, как разделся и заснул, едва коснувшись головой подушки.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
НОЧЬЮ В ПУРГУ

Ранним утром по открывшемуся большому разводью «Чапаев» и следовавший за ним караван проникли дальше во льды. Потом, опять пустив в ход термитную машину, «Чапаев» возобновил свое медленное, но упорное движение вперед.

Дима спал непробудным сном почти до обеда, не слыша ни репродуктора, три раза звавшего к завтраку, ни Георгия Николаевича, пытавшегося разбудить его. В двенадцать часов Плутон, придя в отчаяние от скуки и голода, стащил наконец с Димы одеяло, навалился ему на грудь и начал обнюхивать ухо. Стало нестерпимо щекотно, и после нескольких энергичных, но безнадежных попыток отбиться Дима проснулся.

Как раз в этот момент винт «Чапаева» остановился. Наступила тишина, и тотчас же в каюту донеслись два могучих протяжных гудка чапаевской сирены и прогнали последние остатки сна.

Он прислушался.

– Слышишь, Плутон? – тихо спросил Дима. «Чапаев» кричит: «Не следуйте за мной остановитесь!»

– Вот! Вот! – сказал он через мгновение, уловив далекий вой. – Такие же два гудка. Это «Полтава» отвечает! «Остановлюсь!» А почему они остановились?

Дима торопливо оделся и побежал в столовую, оставив жалобно скулившего Плутона одного.

В коридоре, встретив одного из пассажиров, Дима спросил его о причине остановки «Чапаева».

– Не знаю, что-то там испортилось. Говорят, ничего серьезного, скоро пойдем дальше.

Дима поспешно позавтракал и, накормив Плутона, поднялся вместе с ним на палубу.

«Чапаев» стоял среди высоких торосов. Вдали под серым, облачным небом виднелась черная громада «Полтавы». «Щорс» был, очевидно, дальше, за торосами.

В сопровождении Плутона Дима вошел в надстройку палубных кают и постучал в знакомую дверь.

– Сейчас, – прозвучал голос Дмитрия Александровича, но Диме послышалось «пожалуйста», и он вошел в каюту.

Дмитрий Александрович, очевидно не ожидавший такой стремительности со стороны мальчика, сидел перед экраном телевизефона и рассматривал изображение какого-то полутемного помещения с наваленными до потолка бочками, тюками, громадными ящиками, между которыми виднелись фигуры людей, работавших в глубине помещения. Но изображение на экране промелькнуло перед Димой лишь на мгновение и сейчас же исчезло. Дмитрий Александрович поспешно выключил аппарат, быстро встал и с легкой тенью недовольства на лице пошел навстречу Диме.

– Доброго утра, Дмитрий Александрович! Вы не знаете, почему «Чапаев» стоит?

– Здравствуй, Дима. Одна из термитных труб сломалась. Машинист слишком поздно заметил небольшой ропак на пути и не успел вовремя поднять трубу. Она воткнулась в лед, а «Чапаев» продолжал нажимать. Левая тонкая труба не выдержала такого давления и сломалась.

– Это ночью случилось?

– Нет, с час назад. Пойдем на бак, посмотрим.

На льду перед носом «Чапаева» работала кучка людей, среди них друзья заметили и Ивана Павловича. Возле сломанной трубы лежала новая, целая, которой очевидно, собирались заменить первую. Работа, однако, не спорилась. Время шло, новая труба продолжала лежать на льду, а обломки старой оставались по-прежнему на месте.

Уже репродукторы позвали обедать первую смену, потом пригласили вторую. Дмитрий Александрович и Дима должны были идти в столовую.

У трапа они встретили Ивана Павловича, устало поднимавшегося со льда на палубу.

– Здравствуйте, Иван Павлович! – окликнул его Дима. – Что же это «Чапаев» стоит?

– Питательная труба сломалась.

– Мы видели. А что, ее трудно починить?

– Оказалось нелегко. Под влиянием высокой температуры она приварилась к поперечной, огневой. Металл оказался недостаточно жароупорным. Вот и идет возня. Не хочется менять все три трубы – много времени потеряем. Но, видно, этого не миновать. Температура воздуха падает, как бы не вмерзнуть накрепко в лед. Выбиваться потом из него будет трудно. Ну, я спешу…

– Обедать не придете, Иван Павлович? – крикнул вдогонку Дима.

– Где уж там! – донесся ответ, и Иван Павлович скрылся в люке машинного отделения.

Уже спускались сумерки, когда Дмитрий Александрович и Дима вновь появились на носу корабля?

Ветер дул сильными порывами, поземка быстро неслась по льду, порой скрывая кучку людей, торопливо работавших у термитных труб. Работа, видимо, приближалась к концу.

Весь день прозрачные стены корабля были открыты у трапов, спущенных с обоих бортов. На палубе было холодно, ветер врывался под крышу, ревел и бился о стены. Повалил густой снег, и белая крутящаяся стена скрыла людей на льду и их яркие фонари. На левобор-товом трапе стали появляться светлые точки, поднимающиеся к палубе.

– Ну, начинается пурга. Видно, работу прекратили, – сказал Дмитрий Александрович. – Пойдем в кают-компанию. Туда, вероятно, и Иван Павлович придет.

Георгий Николаевич дома, в каюте?

– Да, спит. Мы с Плутоном тихо ушли, чтобы не разбудить его.

Они шли по темному безлюдному проходу между правым бортом и палубными надстройками. Ветер со свистом и ревом врывался сквозь открытый проем, неся с собой тучи снега. Ослепленные вихрем, оглушенные его воем, Дмитрий Александрович и Дима, закрывая лица руками, торопливо прошли мимо трапа, спеша укрыться от пурги.

Пройдя мимо палубной надстройки, Дмитрий Александрович остановился и, поколебавшись мгновение сказал:

– Подожди меня здесь, Дима. Я на минутку забегу к себе.

Он быстро направился к своей каюте.

– Часа четыре не наблюдал… мало ли что… – бормотал он, открывая дверь.

Дмитрий Александрович включил аппарат телевизефона и поспешно набрал волну. Экран засветился, и на нем появился участок слабо освещенного и тесно заставленного грузами помещения. С минуту Дмитрий Александрович манипулировал экраном так, что на нем появлялись и исчезали все новые участки помещения. Затем, словно убедившись в бесцельности этих поисков, он выключил аппарат, вновь включил и набрал новую волну. На экране появилось помещение, похожее на прежнее. Но здесь в дальнем углу копошилась согнутая фигура человека.

Дмитрий Александрович внимательно смотрел на экран.

Человек на экране выпрямился. Он был одет в широкую одежду вроде плаща, и лицо его было скрыто глубоко надвинутым капюшоном. Стоял он у какого-то высокого, узкого предмета с блестящими головками на передней стороне. Вот он поднял согнутую руку, словно смотря на часы. Другой рукой человек осторожно вращал одну из головок.

Дмитрий Александрович, почти не дыша, нагнулся к экрану.

Человек вдруг начал торопливо закрывать тюками и ящиками узкий предмет, которым он только что занимался. И едва этот предмет скрылся из виду, человек резко повернулся и чуть не бегом кинулся к выходу.

Дмитрий Александрович шумно перевел дыхание и провел рукой по покрасневшему лбу. Затем он быстро выключил аппарат и, немедленно включив его, набрал новую волну.

На экране появился капитан «Чапаева».

Увидев Дмитрия Александровича, он встрепенулся и живо спросил:

– В чем дело, товарищ майор?

– Немедленно направьте людей для обыска во всех грузовых трюмах «Чапаева». Только никого не берите из трюмной команды. Искать нужно длинные узкие черные ящики с блестящими головками на одной стороне. Я встречу вас лично у кормового трюма номер два.

Лицо капитана Левады стало белым, как листок лежавшей перед ним бумаги. Он хрипло произнес:

– Слушаю, товарищ майор! Будет сделано!

На корме у трюма Дмитрий Александрович нашел старшего помощника капитана с двумя людьми из экипажа судна. Пока открывали люк и опускались в трюм, подошел и капитан Левада.

– Люди разосланы во все трюмы, – тоном рапорта доложил он Дмитрию Александровичу.

Ящик быстро нашли в месте, указанном Дмитрием Александровичем. Майор отстранил от него людей и приблизил ухо к одной из алюминиевых головок. Послышалось спокойное тиканье часового механизма. Майор уверенным движением нажал и повернул головку против указания стрелки на ней.

Тиканье прекратилось.

Дмитрий Александрович выпрямился и облегченно вздохнул.

– На лед! – приказал он и обратился к капитану Леваде: – Поступайте таким же образом, с другими снарядами, если найдутся, и выносите их на лед. Прикажите искать на электроходе человека в плаще и капюшоне с кисточкой. Через пять минут встречу вас у трюма номер пять.

Он быстро поднялся на палубу и направился к трапу, у которого оставил Диму с Плутоном. Они стояли за каютами, прижавшись в углу, спасаясь от колючего снежного вихря, врывавшегося на палубу сквозь открытый борт.

– Извини, Дима, я немного задержался, – сказал майор спокойным тоном, словно он уходил выпить стакан лимонаду. – Ты не замерз?

– Нет, ничего, Дмитрий Александрович. Пойдем в кают-компанию?

– Сходи уж один, голубчик. Мне надо сначала кончить одно маленькое дело, а потом и я туда явлюсь.

Они собирались разойтись в противоположные стороны, когда Дмитрий Александрович окликнул мальчика:

– Ты не видел, Дима: здесь никто не проходил?

– Проходил. Только не здесь, а по трапу на лед, И пурги не побоялся.

Дмитрий Александрович остановился и внимательно посмотрел на Диму.

– Ты не ошибся, Дима? – спросил он серьезным тоном.

– Как ошибся? – ответил Дима. – Я ясно видел сквозь снег. Он очень быстро пробежал. Я даже подумал, не Георгий ли Николаевич. Доха очень похожа.

– Ты же сказал, что он спит в каюте!

– Ну да! Спал, когда мы с Плутоном выходили.

– Беги скорей к себе в каюту! Проверь, но не буди его. Я подожду тебя здесь. Плутона оставь со мной.

– Хорошо, Дмитрий Александрович. Плутон, останься!

Дима скрылся за штурманской рубкой.

Подавшись вперед, Дмитрий Александрович силился что-нибудь рассмотреть в кромешной белой мгле, бесновавшейся вокруг корабля, что-нибудь расслышать сквозь рев усиливавшегося ветра. Но ничего нельзя было разобрать в адском вихре за прозрачными стенами корабля.

Через минуту с левого борта донеслись голоса перекликающихся людей, топот ног и гул мотора. На борт поднимали какой-то тяжелый предмет.

«Левобортовый трап убирают», – с беспокойством подумал Дмитрий Александрович и оглянулся.

Из-за штурманской рубки вынырнул Дима.

– Ну что? – быстро спросил Дмитрий Александрович.

– Его нет в каюте, – задыхаясь, ответил мальчик. – И дохи его нет. И бинокля нет…

– Значит, это был он?

– Он, Дмитрий Александрович! – испуганно, заразившись тревогой Дмитрия Александровича, крикнул Дима. – Он был в дохе, с кисточкой на капюшоне! Я ни у кого не видел такой кисточки.

Дмитрий Александрович одним движением натянул на голову шлем своего электрифицированного костюма и бросился к трапу.

– Я побегу за ним! – крикнул он Диме на ходу. – Дай мне Плутона!

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Дима тоже натянул на себя шлем и кинулся за Дмитрием Александровичем, крича:

– Я тоже! Я с вами! Плутон не пойдет без меня! Они сбежали почти одновременно с трапа все трое – Дмитрий Александрович, Дима и Плутон – и сразу потонули в воющем и крутящем снежном вихре.

– Давай руку! – прокричал Дмитрий Александрович. – В какую сторону он побежал?

– Направо! К корме! – с трудом выкрикнул Дима, не имея сил вздохнуть, так как ветер забивал ему рот и ноздри.

Молча, наклонив голову и крепко держа Диму за руку, Дмитрий Александрович бросился направо. Ветер накинулся на них, швыряя в лицо колючий снег и сбивая с ног.

Не отпуская руки Дмитрия Александровича, Дима спотыкался о неровный лед, проваливался по колено, опять поднимался и бежал дальше. Дмитрий Александрович шагал, сжав зубы, пронизывая глазами белую вертящуюся мглу. Через несколько шагов корабль пропал из виду, но неожиданно все вокруг озарилось странным молочно-сиреневым светом. Это вспыхнули восемь мощных прожекторов «Чапаева», но пользы от них было столько же, сколько от свечи. Дальше протянутой руки ничего нельзя было разобрать в снежной волнующейся пелене.