Текст книги "Великолепная четверка"

Автор книги: Григорий Кроних

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

4

Книгу Валерка положил в карман, а хлеб разделил на две части, и тут же под грушей в петькином саду они с Ксанкой его съели. Зеленые груши только собирались зреть, пришлось обойтись без десерта. Благополучно обойдя бурнашевские посты стороной, Валерка вывел свою спутницу из города.

– Теперь куда? – спросил он.

– Данька меня на опушке ждет, – сказала Ксанка, – где лесная дорога поворачивает. Найдешь?

– При любом освещении, – заверил ее Валерка.

Подростки прошагали изрядно и уже снова почувствовали голод. Начался лес.

– Ну и где же твой брат?

– Ку-ку! – отозвался лес.

– Данька, свои!

– Кого это ты притащила? – от ствола отделилась фигура.

– Он меня от бурнашей спас, – сказала Ксанка.

– В городе бурнаши? Сколько?

– Я…

– Ладно, потом, – хлопец шагнул вперед. – Данька.

– Валерка, – пожал руку нового товарища бывший гимназист.

– Айда в отряд, а то отец нам и так пропишет! – поторопил Даниил. – Кто поверит, что мы дотемна грибы искали?

Спустя полчаса ребята миновали партизанский караул и попали в лагерь отряда, разбитый в самой чаще леса. Здесь горели костры и пахло кашей.

– Товарищ командир, нашлись ребята!

– Вижу, – навстречу троице вышел из шалаша человек в тельняшке и черной морской форме. – Ну, где вас опять носило?

– По лесу гуляли, – Данька показал отцу корзинку с ранними сморчками.

– А у тебя, дочка, ягодка припасена? – отец ловко запустил руку в ее корзину и достал револьвер.

Окружающие засмеялись.

– Разведку без спросу делали?

– Да нет, мы просто…

– Молчи, Данька, не зли. Если твоя сестра штаны на юбку с платком променяла, то это для других маскировка, а для меня знак, что в город шлялась, так?

– Так… – кивнула Ксанка.

– За незаконную разведку вы, конечно, свои наряды вне очереди получите, а теперь, хлопцы, говорите, что знаете, нам о противнике сведения позарез нужны.

– Ксанка ходила, я на опушке ховался, – признался Даниил.

– В городе бурнаши, – сказала девчонка.

– Сколько, где расположены? Какое оружие?

– Не знаю, – повесила голову Ксанка. – Не успела я…

– Весь день прошлялась и «не успела», – передразнил сестру Данька. – Эх ты, кулебяка!

– Я все про бурнашей знаю, – вперед на свет костра вышел Валера.

– А это что за фрукт? Тоже в лесу нашли? – командир внимательно посмотрел на паренька. – Кто такой?

– Он меня от бурнашей спас, – встряла Ксанка.

– Валерий Мещеряков, бывший гимназист четвертого класса, – доложил Валерка.

– Отчего же бывший? Успевал плохо?

– За агитацию выгнали, товарищ командир.

– Ну, добре, Валерий Мещеряков. Рассказывай за бурнашей.

– Пришли утром. Конный отряд, двести пятьдесят пять сабель, вооружены винтовками и револьверами, у многих есть бомбы. Есть шесть бричек, на заднем сидении у каждой два казака и по пулемету системы «Максим», накрытом мешко виной.

– Ого! Откуда знаешь?

– Подглядел, как они один пулемет с брички снимали. Бурнаши в здании гимназии расположились, а этот пулемет в чердачном окне установили. Вокруг гимназии и на выездах из города расставлены посты.

– Можешь показать где?

– Если есть бумага, я и карту нарисую.

– Идем в шалаш.

Сведения, доставленные Валерой, оказались полными и достаточными, чтобы можно было разработать план.

– Вот это разведка! – похвалил командир, – Видно, что не грибы собирал!

– Молодец, Валерка, – ничуть не обидевшись на отцовские «грибы», сказал Данька и пожал новому знакомцу руку.

– Отдыхайте, хлопцы, а мы тут еще покумекаем, – распорядился Ларионов. – А тебя только утром домой доставить сможем.

– Разрешите остаться в отряде, товарищ командир, – попросил Валерка, – мне назад ходу нету.

– Возьми его, батя, в партизаны, – сказала Ксанка. – Он пригодится, хоть бы с нами листовки делать.

– Подумаем…

– Только насчет листовок, – сказал Валерка, – я бы предложил по-другому писать. Партизаны, они в 1812 году были, а, значит, за царя воевали. Лучше листовки подписывать по-боевому. Красные Дьяволы, например.

Командир усмехнулся.

– Ну, до дьяволов вам, пожалуй, еще дорасти надо, а пока вы так, – дьяволята.

Весь партизанский военсовет рассмеялся.

Новые друзья улеглись у костра, кто на седло, кто на свернутую попону. Валерка хотел было порасспросить Даньку об отряде, но, единственное, что успел, – это достать из кармана впившуюся в бок книгу. При слабом свете костра он разглядел название: «Французская борьба, а также приемы самообороны». Валерка подумал, что при его новом занятии такая книга пригодится, и мысленно поблагодарил Петьку еще раз. Но открыть книгу не смог: только голова коснулась импровизированной подушки, он уснул, даже не почувствовав, как заботливая Ксанкина рука укрыла его полой шинели.

* * *

Отряд поднялся по команде на рассвете, когда все кажется еще серым и один только жаворонок расцвечивает своей песней утро. Бойцы сели на коней и осторожно двинулись вперед.

– Для вас у меня одно задание, – сказал ребятам командир, – держаться в середине отряда и не отставать. А ты, Данька, сделаешь вот что…

Валерка не расслышал, что сказал отец сыну. Даниил кивнул и гордо посмотрел на друзей.

Сам Иван Ларионов ускакал в голову колонны, туда, где тихонько тарахтела бричка, перегруженная кучей тяжелых мешков.

Впереди всех крался авангард из самых ловких бойцов. Используя карту, нарисованную Валеркой, они смогли вплотную подобраться к посту бурнаший и обезвредить его без выстрелов. Затем дали условный знак отряду и сами вскочили в седла.

– Вперед! – скомандовал красный военмор Ларионов, и партизаны потоком понеслись по главной улице сонного городка, на которой располагалась занятая бандитами гимназия.

Из рассказа Валеры выходило, что обходных дорог нет и без сражения миновать город невозможно. Но и принимать бой, когда у противника шесть пулеметов и втрое больше людей, Ларионов не мог. Вот и пришлось привлечь солдатскую смекалку.

Несмотря на усилия двух крепких лошадей, повозка с мешками все больше отставала от головы отряда. Когда первые бойцы поравнялись со зданием гимназии, за ограду и в окна полетели бомбы. Разбуженные взрывами бурнаши не знали, куда бежать. Осколки металла и стекла свистели в воздухе, грохот оглушал и сеял панику. Бросив по бомбе, партизаны продолжали скачку по главной улице. Когда бандиты наконец сообразили, в чем дело, и выбежали на улицу – в нижнем белье, но с винтовками, – было уже поздно. Они дали залп вдогонку и закричали от радости, увидев, как лошади оторвались от груженой повозки, оставив последнюю в качестве трофея.

– На коней! Догнать! – командовал полуголый Гнат Бурнаш, одной рукой застегивая рубаху, и другой потрясая маузером.

И только когда бандиты бросились в погоню, они поняли, что за «трофей» достался им от красных. Тяжеленная повозка, наполненная мешками с землей, перегораживала единственный проход в ограде гимназии. Пока бурнаши перелезли через ограду, сдвинули, раскачав, повозку, отправляться в погоню было уже поздно. Осталось подсчитывать потери.

В пылу скачки, среди стрельбы и взрывов, Валерка следил только за тем, чтобы не вылететь из седла, он же не родился казаком! Ксанка скакала рядом, а Данька на время отстал и появился снова уже на другом конце города.

– Что ты делал? – не сдержавшись, спросил Валерка.

– Так, обрезал пару веревок, – небрежно ответил хлопец и озорно подмигнул.

5

Донесение Сидора Лютого подоспело как раз, чтобы поправить дурное настроение атамана. Бурнаш, сбросив пиджак и развязав шнурок галстука, пил самогон, добытый в результате неудачного визита в Солоухинский монастырь, расположенный неподалеку от его штаба в станице Липатовской.

Монахи долго не отпирали ворота, так что самые горячие помощнички предлагали атаману их запалить и взять приступом. Гнат перекрестился и, оглядывая небольшой отряд, громко сказал, что негоже казакам воевать в святом месте со святыми людьми. А про себя добавил: да еще с тридцатью саблями и без тачанки. Так, чего доброго, и оскоромиться недолго. И пойдет гулять слава, что Бурнаш с монахами справиться не может. Позор на всю Украину! Кто тогда встанет под его черные знамена, кто денег даст? Ворота монахи все же отперли, но встретили незваных гостей не слишком приветливо.

Давая свое благословение, отец-настоятель произнес:

– Да поможет тебе Бог в сию годину суровую, не щадящую ни военный лагерь, ни обитель мирную.

– Аминь, – сказал Бурнаш. – Но, отче, сдается мне, что монахи твои поупитанее моих казачков будут?

– То благоволение Господне, а не чревоугодие мирское, – ответил настоятель. – Сами бедствуем, господин атаман.

– Верю, – тут же сказал Гнат Бурнаш, – но хлопцы мои, батюшка, что твой Фома-неверующий, все своими руками проверять любят. Но и грех сердиться на них. Были мы в одном храме бедном и убогом, по словам тамошнего пастыря, а спустились в кладовые – ломятся от зерна да сала. Так что, сам, отче, клети отопрешь, или ломать придется?

Отец-настоятель косо глянул из-под кустистых бровей.

– Не навлекай, сын мой, на себя гнев Божий…

– Эй, расстрига! – позвал атаман, не сводя со священника глаз.

Бывший монах, примкнувший теперь к отряду бурнашей, спешился и подошел, гремя саблей. Борода и шевелюра его были не стрижены со времен послушничества. Настоятель презрительно отвернулся.

– Знакомы тебе здешние подвалы?

– А как же! – сказал расстрига.

– Так что, отче? – снова спросил Бурнаш.

– Красные в прошлом году все подчистили, теперь вы доскребать будете, – молвил поп, но связку ключей все же протянул.

Дело кончилось миром, да пожива оказалась невелика. Нашли хлопцы десяток мешков овса, пять – пшеницы, да три четверти самогона. Пока ехали обратно в станицу Липатовскую, казачки две четверти успели выкушать. А третью атаман забрал себе.

Тут-то и примчался Семка с донесением.

Бурнаш его пьяно расцеловал и налил стакан. Потом накинул пиджак, повязал галстук и в экипаже, полученном соединением машины и пары лошадей, отправился в Збруевку. Сопровождали атамана те же тридцать недогулявших хлопцев. В станице они получили полную возможность исправить настроение. Затихший было грабеж возобновился с приездом атамана с утроенной силой. Грабили без особого разбора и, чем зажиточнее выглядел двор, тем сильнее казалось, что тут живут пособники красных партизан. Но и бедными дворами парни не брезговали, тащили все, что плохо лежит. Особенно старались не пропускать коров и бычков.

Громогласные похвалы атамана Лютый принял спокойно, чуть заметная ухмылка победителя кривила его губы. Бурнаш решил показать, кто тут главный и потребовал организовать на деревенской площади митинг. Станичников собрали немного, митинг вышел жидким.

– Пан атаман! Защити! Коровка… коровка, – к автомобилю Бурнаша, с которого он выступал, подбежала немолодая крестьянка и упала на колени. – Атаман, последнюю коровку угнали! И что я делать, горемычная, буду…

– А ты что думала?! Дурья твоя башка! – громким голосом, чтоб все слышали, перебил ее Бурнаш. – Задаром твоя свобода завоевывается?.. Рожала детей, – показал он на женщину, – мучилась, а теперь новый мир рожает! И хочет без мук? – атаман сошел с подножки автомобиля и сказал тоном ниже, как ровне.

– А ты что, хочешь без мук, что ль?

– Так ведь детишки… Последняя коровка… последняя!

– Последняя, последняя, – передразнил атаман. – А знаешь ли ты, глупая женщина! Что сегодня у тебя одну корову взяли, а завтра, завтра десять вернут! – Бурнаш говорит громко, снова обращаясь к публике. Правильную политику атамана нужно разъяснить всем. Не себе же в карман он эту скотину реквизирует.

– Как десять? – удивилась крестьянка.

– А вот так! Так!.. Чьи были коровы? Чьи?.. Помещечьи, кулацкие! А теперь твои будут! – Бурнаш ткнул пальцем в окружающих его станичников. – Все: быки! Коровы! Куры! Свиньи! Все будут твои.

– Верни мне мою кормилицу! – снова заголосила баба.

– Ну-у… – атаман развел руки в бессилии перед сложившейся ситуацией. – Потерпи, сестра! Воротим, все воротим! – не забывая о публике, Гнат сделал общий успокаивающий жест… – Свободная женщина! – Бурнаш подошел к крестьянке, все стоящей на коленях, обнял и поцеловал в лоб. – Гражданка!

Удовлетворенный произведенным эффектом, ата ман вернулся в автомобиль и нажал на клаксон. Возница взмахнул вожжами, и экипаж тронулся в путь. Им затемно нужно было вернуться в Липатовскую. За машиной ехали знаменосец и небольшой отряд, чуть поодаль гарцевал Лютый. На собранных для митинга крестьян Сидор смотрел презрительно. Чего Бурнаш распинается перед ними? В руках атамана сила, власть, значит, и врать про десять возвращенных коров не обязательно. Приказать что надо – все сделают! А гавкнет кто – к стенке.

* * *

– …Но бурнашей слишком много, к тому же скоро ночь! – сказал Валерка.

– Вот именно, – подтвердил оба факта Данька.

– Ты что-то придумал?

– Яшка, ты сможешь сделать аркан? – спросил командир.

– Конечно, я же цыган, – отозвался тот. – Чем мы, по-твоему, коней ловим?

– Вот и займись. А ты, Валерка, в станицу пойдешь. Кто у нас там на окраине живет?

– Тетка Дарья, – сказала Ксанка. – Можно я с Валеркой пойду?

– Не стоит, – отказал Даниил. – Спросишь у тетки Дарьи простыни, там, белые тряпки. Скажешь: завтра вернем.

Валерка кивнул, сунул за пояс револьвер и растворился в наступающей тьме. Яшка присел поближе к костру и начал распутывать веревку.

– А я? – спросила Ксанка.

– Отдыхай пока, еще дела будут…

6

Грабеж станицы остановили только сумерки. Пожарища угасли, бандиты устали. А собранную скотину еще предстояло доставить в Липатовкую, где находилось основное войско атамана Бурнаша. Лютый распорядился отправить стадо сразу, у него, дескать, нет лишних хлопцев, чтобы навоз возить да коров караулить. Вот и выпало Савелию ехать со скотиной – эскортом. Главным был поставлен его старший сотоварищ Пасюк. Установили они для обороны на телеге пулемет, постелили сена и тронулись в путь. Телега катилась впереди, а сзади стадо подгоняли двое конных казаков. Их кони самостоятельно держались дороги, а бурнаши, следуя привычке, дремали, покачиваясь в седлах.

Станицу путешественники покинули уже в темноте. Ночь казалась кромешной, луна то и дело скрывалась в тучах. Пыльная дорожная колея едва выделялась на более темном фоне придорожной травы. Телега, скрипя, катилась вперед, коровы изредка мычали, не понимая, куда их гонят в ночь. Савелий, честно говоря, тоже не понимал, почему нельзя было дождаться утра. Скотина – не красная кавалерия, никуда не ускачет. А ехать между тем приходится через кладбище…

Пасюк улегся поудобнее на сено и, как на грех, завел свои обычные байки.

– Жил-был в станице косой кузнец. Не раненый, а от рождения увечный. А кто косой рыжий или сухорукий, тот обязательно ведьмак, и к бабке ходить не надо…

– Хороший нынче урожай будет, а, Пасюк? – самым непринужденным тоном спросил Савелий.

– И задумал тот косой кузнец жениться. Посватался к одной девке. Отец ее по имени Трофим сначала против был, а как услышал, что кузнец без приданого невесту возьмет, да еще приплатит, – обрадовался и отдал дочь с дорогой душой. Стали молодые жить, да только каждый вечер из кузни звук идет, словно плачет кто. Трофим о том узнал и решил туда наведаться. Жалко ему, вишь, дочку стало…

– Дождей нынче мало было, должно, все погорит, а, дядько?

– Как услыхал сам Трофим плач – весь холодный сделался. Вернулся домой, лег на сундук с богатством и помирать стал. На другую ночь уж и не хотел, а ноги его сами к проклятой кузне пошли. Так и повелось с той поры: днем на сундуке, а ночью у кузни торчит. Многие Трофима там видали. А дочь его, жена кузнеца, с лица тоже спала и стала словно чахоточная. Один кузнец, как жеребец, – веселый да здоровый.

Тут Савелий только душераздирающе вздохнул.

– Умерли Трофим с дочерью в один день. А Косой опять жениться задумал, неймется ему. Свататься начал. Ему один казак отказал – тут же глаза лишился – ячменем глаз заплыл. Видят, станичники – дело плохо: или без глазу останешься, иль без жизни. А у многих девки на выданье были. Собрались они, погутарили, да подняли косого кузнеца на вилы. Долго кузнец не помирал, корчился, что гадюка, но все-таки издох…

– Не пужал бы ты меня, батя, – попросил напарник, – и без того по кладбищу едем.

– За разговором и дорога короче, – ухмыльнулся Пасюк. – Значит, одумались потом казачки, отслужили панихиду да тут его и схоронили подле жены, все как положено по христианскому обряду. А на утро пришли, видят: могилка разрыта и гроб пустой. И с той поры кто не пройдет мимо этого проклятого кладбища – беда.

– Но люди-то ездят? – возразил Савелий.

– Так то днем. Другое дело.

– А как Петро ночью ездил?

– Ку-ку!

– Слыхал?

– Ку-ку!

– Слыхал?!

– Ага.

Жуткий скрип разнеся чуть не на все кладбище. Казаки оборотились на звук. На высоком могильном холме стоял гроб, крышка его со скрипом открылась, а внутри свеча горит!

Тут крышка грохнулась на место (это Данька выпустил веревку).

– Батя! – заорал Савелий. – Батя, глянь-ка!

Снова птицей прокуковала, спрятавшаяся среди могил Ксанка. Яшка с усилием потянул за деревянное основание, и на глазах бурнашей крест у дороги распался на три.

– Свят, свят!.. – перекрестился Пасюк, выпучив глаза.

Савелий посмотрел на дорогу вперед и с диким криком спрятал голову в сено. По обеим сторонам дороги стояли чучела в белых балахонах и с косами. Последнее чучело чуть покачивалось (Валерка еще не установил его как следует). В головах чучел горели свечки, казалось, что сверкают глаза. Пасюк, мнивший до сих пор себя не пугливым, повторил маневр младшего приятеля и тоже зарылся в сено.

Петухом закричал Данька. Цыганенок, услышав сигнал, выскочил на дорогу и, захлестнув арканом голову сонного охранника, сдернул его с лошади. Данька и Ксанка бесшумно свалили на землю второго. Точно по плану тут же подъехал Валерка, ведя в поводу остальных лошадей. Подростки вскочили в седла и развернули мычащее стадо в сторону станицы. В родное село коровы зашагали бодрее.

Пасюк отважно приподнял голову и оглянулся.

– А-а-а! – с криком отчаянной храбрости он хлестнул лошадей, и телега быстро покатила прочь от кладбища.

* * *

Утро только забрезжило, но в хате уже было светло. Тетка Дарья спала на широкой кровати вместе с двумя детьми. Со двора вдруг донеслось коровье мычание. Тетка Дарья подскочила, не понимая, кончился сон или еще нет, и выбежала наружу.

И когда увидела за дверью свою корову, быстро трижды положила крест. Подошла к буренке и сняла с рога бумажку. На ней крупно написано: «Мстители». А на лавке у стены лежала стопка простыней, перемазанных деревянной трухой и воском.

* * *

Когда Савелий и его напарник осмелились поднять головы, страшное кладбище осталось далеко позади. Озираясь, Пасюк сел на телеге и попытался свернуть трясущимися пальцами козью ножку.

– Что делать-то будем? – спросил младший.

– Вертаться надо… – ответил Пасюк, просыпая махорку на землю.

– Назад?! – с тихим ужасом переспросил Савелий. – Может, до Липатовской дотянем?

– Без коров? Атаман тебе ужо пропишет горячих…

Страх перед Бурнашом возобладал. Савелий развернул телегу и стал искать объездную дорогу. Через кладбище он теперь ни ногой. Пасюк старался по сторонам не пялиться, мало ли там чего может оказаться!

Кружной путь привел их к цели уже утром. Несмотря на то, что солнце начало припекать, Савелий все кутался в шинельку. У него зуб на зуб не попадал. Проезжая мимо бани, он не выдержал, бросил вожжи Пасюку, а сам нырнул в предбанник и сбросил одежонку.

– Дайте погреться, братцы! – попросился он в мыльне и тут же вылил на себя шайку кипятка. Стало легче.

– Да ты что, хлопец? В подполе на спор сидел?

– На что спорил-то?

Через десять минут дрожь прошла, и Савелий начал свой рассказ. Голые слушатели сгрудились вокруг.

– Господи, да неужто правда? – спросил намыленный с головы до ног казак.

– Правда!

– Да брешет Савелий, – сказал лежащий на скамье хлопец, которому мыли спину.

– Я бы сам не поверил… – Савелий судорожно сжал мочалку, вспоминая ночное приключение. – А глянул в стороны: и-и-и, гроб с покойничком летает над крестами, а вдоль дороги мертвые с косами стоят и – тишина! – Савелий развел руками от невозможности это объяснить, а тем более пережить.

7

Мстители проспали все утро и почти весь день. Первым из компании проснулся Яшка и развел костер. Перекусив, подростки занялись привычным делом: Данька стал метать в дерево нож, а Ксанка и Яшка приняли борцовскую стойку. Валерка стоял за пределом песчаного круга и внимательно следил за схваткой. В руке он держал изрядно потрепанную книжку. С петькиным подарком бывший гимназист не расставался, всюду таскал с собой. Поскольку он раньше уже был знаком с французской борьбой, то приемы у него получались лучше. Цыган присо единился к мстителям последним, ему приходилось труднее всех. Для пары Яшка – Ксанка Валерка выступал в роли тренера. Наравне с ним боролся только Данька, который недостатки техники восполнял превосходством в силе и хитрыми финтами.

Противники присматривались к друг другу, ходили по кругу. Ксанка была одета по-мальчишески – в штаны и рубаху, ее движения плавны и уверены. Девчонка улыбалась, даже откровенно смеялась, словно борьба с Яшкой ее забавляет, а цыган старался быть сосредоточенным. Наконец Яшка не выдержал и кинулся вперед. Ксанка сделала полшага в сторону, поймала противника в захват и бросила через плечо. Цыганенок подскочил с песка и, широко размахиваясь, нанес удар правой. Ксанка перехватила руку и сделала «мельницу». Яшка завелся, он снова атакует, девчонка вроде поддается, упала на спину, но, упершись согнутыми ногами, перебросила соперника через себя.

Тут Яшка заметил нож, словно специально оставленный Данькой у края песчаного круга. Цыган схватил его и попытался ударить Ксанку сверху. Она поставила блок и закрутила кисть противника, нож вырвался из пальцев и отлетел в сторону. Яшка отчаянно пнул ногой, девчонка поймала удар и рывком опрокинула цыгана на песок.

– Стоп, стоп, стоп! – остановил Валера схватку. – А у тебя сегодня лучше получается, – сказал он Ксанке. – Только, – тренер провел пальцем по книжке, – при броске мельницей приседай ниже, чтобы не держать соперника на плечах. И используй его энергию для броска. Понятно?

– Ага, – улыбаясь, кивнула Ксанка.

– Ну, давайте еще раз. – Валерка отошел за круг. – Только теперь нападает Ксанка.

– Ладно.

Яшка поднялся, борцы встали в стойку и опять начали кружить по песку.

– А я в станицу съезжу, – сказал вдруг Данька и стал ловить стреноженного коня, пасущегося вокруг лагеря.

– Командир, может, я с тобой? – спросил Яшка.

– Тренируйтесь, – Даниил оседлал коня и галопом пустил в сторону деревни.

* * *

Заполдень рядом с деревенским рынком остановилась невиданная телега. Верх был затянут холстом, как у цыганской кибитки, а на нем нарисована подмигивающая рожица франта в канотье с зонтиком в руках, роза и дамский веер. Шустрый человечек в манишке выволок из повозки здоровенную холстину и мгновенно натянул ее меж двух столбов, торчащих над небольшим помостом. С него любили выступать разные агитаторы (из тех, кто не имел автомобиля-ландо). Занавес, перегородивший импровизированную эстраду, разукрасила рука того же художника. Рожицы, веера и цветы придавали серому холсту праздничный вид. А шустрый человечек нырнул обратно в повозку и через минуту сошел с нее гордым франтом в светло-коричневой шляпе-канотье, в пиджачке, с пышным бантом на шее. В петличке – розетка из белой бумажной гвоздики.

Узкие брючки в мелкую полоску придавали ему комичный вид, но это ничуть не смущало франта. Он вышел на середину рынка и провозгласил:

– Последняя гастроль артиста! Солиста императорского театра драмы, ха-ха-ха, и комедии! – И ринулся навстречу публике, разводя в приветствии ручки. – Да-а, уж то-то шумели базары в этих щедрых краях, а теперь…

Артист обошел редких торговок, на пустых прилавках перед которыми лежали жалкие кучки овощей, семечек и неизвестно откуда взявшаяся медная змея бас-геликона. К франту со всех сторон стали сбегаться деревенские мальчишки.

– А что теперь? – спросила тетка, продававшая бульбу.

– Свобода! Шевелись, народ, подтяни живот. Приказано торговать и веселиться. То-то никому не спиться! – Человечек закрутится ужом, его обступила ребятня и зеваки. – А я вам так скажу, родненькие вы мои: вываливай все из амбара, а то ведь возьмут даром. Бабуся, спешите видеть! – артист поманил пальцем старуху. – Я ведь тут проездом. Сегодня вечерней лошадью я уезжаю в свой любимый город Одессу! Город каштанов и куплетистов.

Зрителей собралось достаточно, и тут же из-за занавеса раздалась граммофонная музыка, бравурная и веселая, под стать франтоватому персонажу.

Скорым шагом артист подошел к помосту и взлетел наверх. С ним и деревенская эстрада казалась настоящей. Человечек бодро запел:

 
– Я Буба Касторский – одесский оригинальный куплетист.
Пою себе куплеты я, кажется, – ничего. Пою себе налево, пою себе направо…
 

Пространство внизу быстро заполнилось народом, но опоздавшие все еще сбегались. При виде комичной чечетки Бубы просто нельзя было удержаться от смеха. Он выделывал ногами кренделя, подпрыгивал и вертелся волчком.

– И так, как я пою, – уже никто не может петь! А почему? Да потому что я – Буба Касторский, оригинальный куплетист!

Толпа у эстрады развеселилась вовсю. Смех доносился до окраины села.

Привлеченный шумом Данька прервал разведку и пробрался между людей поближе к месту действия. Щурясь на солнце, он с улыбкой глядел на артиста. Касторский плюхнулся на край эстрады, ловко уронил канотье и тут же напялил снова.

 
Давно уж ходят слухи,
Слыхал я от старухи,
Что рано поутру
То там, то тут – ку-ку!
Ку-ку! Ку-ку, ку-ку,
Ку-ка-ре-ку!
 

Артист подскочил, словно внутри у него сработала заводная пружина.

 
– А я – Буба Касторский, оригинальный куплетист!
Пою себе куплеты…
 

Даниил отошел от эстрады, и вдруг услышал рассказ одной станичницы:

– Смотрю, стоит моя Нюрка, а на рогу у ей бумага, а в бумаге написано: «Воротаем тебе, тетка Марфа, коровку, бандитов не бойся, а сунутся, одно будет – смерть».

– Знак у них такой, – таинственно говорила товаркам другая крестьянка, – кукушка кукует, а петух отзывается. – Она обернулась и сообщила оказавшемуся рядом Даньке: – Говорят, сам Буденный знак этот придумал, истинный Бог! – перекрестилась она.

Буба закончил эксцентричный танец. Под комической, как у клоуна в цирке, маской, прятался виртуозный танцор. Он раскланялся и вдруг замер. Публика невольно посмотрела туда же, что и он. На дальнем конце улицы показалась группа всадников.

– Едут! – крикнул кто-то, и веселые лица станичников мгновенно вытянулись. Они узнали возвращающегося с отрядом Лютого…