Текст книги "Самая прекрасная земля на свете"

Автор книги: Грейс Макклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Да, Джудит.

– Земля – какпраздничный пирог, – сказала я. – Но при этом она же не пирог.

– Верно, – сказала миссис Пирс. – Можешь объяснить подробнее, Джудит?

– Солнце спит, оно – кроваво-красный апельсин, ветер – обжигает. А земля только какпраздничный пирог.

Я почувствовала на себе взгляд Джеммы.

Щеки у миссис Пирс стали розовыми.

– Все слышали? – сказала она. – Сравнение предполагает, что одно «похоже» на другое. Метафора же утверждает, что одна вещь является другой, той, с которой ее сравнивают. Итак, существуют сравнения и метафоры, и то и другое – картинки, и то и другое – интересные способы описать предмет или явление. Но, – тут ее голос зазвучал тише, – одно сильнее другого, одно гораздо выразительнее. Как вы думаете, что? – Она подняла брови, приободряя нас. – Не переживайте, я вовсе не жду, что вы знаете правильный ответ.

Что выразительнее? – гадала я. Вроде как сравнения и метафоры – почти одно и то же. Тогда я еще раз посмотрела в текст, и мне показалось, что в строке про кроваво-красный апельсин есть нечто такое, чего нет в строке про праздничный пирог, и тут я поняла, в чем тут дело: вторая строка звучала не так хорошо.

Увидев, что я подняла руку, миссис Пирс просияла. Она сказала:

– Да, Джудит?

– Метафора сильнее, – сказала я.

– Почему ты так думаешь?

Я покраснела. Теперь я выгляжу полной дурой, будто бы сказала наобум, а я не наобум, просто не могу объяснить, почему я в этом уверена.

Я чувствовала, что Джемма смотрит на меня. И Нил тоже. Но даже это не помогло; я не могла объяснить. Миссис Пирс снова повернулась к доске.

– Подсказка содержится в самом слове. Слово «метафора» состоит из двух греческих корней: «мета», что значит «между», и «феро», что значит «переносить». Метафоры переносят значение с одного слова на другое.

И тут я вспомнила как кто-то когда-то сказал: недостаточно представлять, каков будет новый мир, нужно побывать там. Сказал это брат Майклс. И еще он сказал, что это можно, если есть вера.

– Потому что мы оказываемся прямо там, – сказала я, не поднимая руки; все обернулись в мою сторону. Я покраснела. – В смысле – прямо там. В смысле, не просто рядом. – Щекам стало жарко. – Метафора – это не когда мы воображаем какую-то вещь, это сама вещь.

Глаза миссис Пирс сделались такими острыми – того и гляди уколют, но они не укололи. Они стали электрическим током, который шел от нее ко мне, этот ток заполнил и согрел меня.

– Да, – сказала она в конце концов. – Это когда слово не говорит о чем-то, а становится самой этой вещью. – Она положила мел, целую секунду мы смотрели друг на друга, и мне казалось, что я лечу. А потом секунда прошла, она отряхнула руки и сказала: – Итак, дорогие мои ученики, теперь все пишем стихи с метафорами.

Под конец этого утра, когда миссис Пирс наводила порядок в шкафу с канцелярией, у Джемминого локтя упал свернутый из бумаги шарик. Я не заметила, откуда он прилетел, но видела, как Джемма зажала его в кулаке. Немного подержала там, потом развернула. Хихикнула, нарисовала что-то, снова свернула бумажку и перебросила Нилу Льюису. Нил развернул, ухмыльнулся. Передал бумажку Ли, у того дернулись плечи. Он передал бумажку Гарету.

Миссис Пирс подняла голову. И сказала:

– Чему вы смеетесь? Давайте тогда уж посмеемся всем классом.

На минуту-другую все стихло, а потом бумажка снова упала на нашу парту. Джемма пискнула – так трудно ей было сдерживать смех. Написала что-то, скатала шарик и бросила обратно Нилу. Нил тоже что-то написал и бросил ей. Джемма слишком громко прихлопнула бумажку, миссис Пирс уперла руки в бока. И сказала:

– Прекратите, что бы вы там ни делали.

Целых четыре минуты все было спокойно. Потом Нил перебросил бумажку Джемме. Она улетела слишком далеко и приземлилась у моих ног.

Миссис Пирс положила тюбики с краской, которые держала. И сказала:

– Подбери бумажку. Да, ты, Джудит! И прочитай вслух, пожалуйста.

Я подняла бумажку, развернула. Увидела там что-то странное. Наверху было написано «Метафора». Ниже нарисована девочка, стоящая на коленях перед мужчиной. Из штанов у мужчины что-то торчало. Вроде как змея.

По мне прошла волна жара, а потом стало тошнить. Под картинкой было написано четыре слова. Одним из них было мое имя.

– Ну, давай, – сказала миссис Пирс. – Читай вслух.

Я посмотрела на нее.

– Читай, Джудит! – сказала она. – В этом классе не должно быть никаких секретов.

– «Джудит круто работает языком», – прочитала я.

По классу прошелестел вздох.

У миссис Пирс был такой вид, будто ее ударили по лицу. Она подошла ко мне, взяла у меня бумажку.

– Садись, Джудит, – сказала она тихо. Потом вернулась к своему столу. – Так, – произнесла она бодрым голосом. – Давайте проверим, как вы справились с дробями. Какой правильный ответ в первом примере?

Забастовка

– Как школа? – спросил папа, вернувшись домой.

– У нас новая учительница, – сказала я. – Она нам читала стихи.

– Хорошо, – сказал папа. Налил воды в чайник.

– Она читала стихотворение про зиму.

– Надо же! – Он накрыл чайник крышкой, включил.

– И мы говорили про метафоры.

– Хорошо.

– А потом писали стихи, миссис Пирс похвалила мое стихотворение.

– Хорошо, – сказал папа. – Очень хорошо. – Он положил обе руки на столешницу, посмотрел на них. Потом сказал: – Джудит, на следующей неделе я буду возвращаться поздно. Меня будут привозить на автобусе, это дольше, чем обычно.

– На автобусе?

– Да. – Папа снял руки со столешницы. – У нас бастуют.

– А ты все равно будешь ходить на работу?

– Конечно. – Он вытащил несколько картофелин из ящика под раковиной. – Кесарю – кесарево, Богу – Богово.

– А почему тебя будут привозить домой на автобусе?

– Всех, кто не участвует в забастовке, будут возить на автобусе, – сказал папа. Пустил воду.

– Почему?

Папа повернул кран не в ту сторону, вода так и хлынула. Он стал мыть картофелины.

– Ну, некоторые считают, что мы не должны работать, – сказал он. – Хотят нам помешать.

– Помешать?

– Да, Джудит! Послушай, я говорю тебе это только для того, чтобы ты не волновалась, если я немного задержусь.

Я знала, он хочет, чтобы я больше не задавала вопросов, а еще я знала – он что-то скрывает. Я сказала:

– А как это они хотят помешать?

Папа сказал:

– Ну, в смысле… слушай, все это не стоит выеденного яйца. Уж тебе-то точно не о чем беспокоиться.

– Ладно. – Я посмотрела на папу. – А тебе не страшно?

Папа отложил картофелечистку, посмотрел на водопроводный кран. И сказал:

– Нет, Джудит. Тут нечего бояться; через неделю-другую забастовка закончится и все вернется на свои места.

– А Дуг тоже бастует?

Папа сказал чуть слышно:

– Память у тебя как у слона. – А потом громче: – Да, Дуг бастует.

Я посмотрела на папу и поняла, что больше спрашивать нельзя. Отошла к подоконнику.

– С горчичными зернышками совсем ничего не происходит, – сказала я. – Как ты думаешь, может, я просто не верю, что они взойдут?

– Нет, Джудит, – ответил папа. – Наверное, ты просто не знаешь, как проращивать горчичные зернышки.

В тот вечер мы читали в Библии о Блуднице, сидящей на водах. Папа сказал, что воды олицетворяют правителей и государства, а Блудница вызывает гражданские беспорядки.

– Вроде забастовки? – спросила я.

– Ну, – сказал папа, – она тоже – один из знаков того, что конец близок.

Тут грохнула входная дверь. Как и раньше, три коротких удара. Папа вышел, я услышала на улице чей-то вопль. Вернулся папа только минут через двадцать.

Вернулся он, отпыхиваясь, и лицо у него сияло – будто он только что смеялся. Сказал – те же мальчишки, что и прежде. Он погнался за ними по склону холма. Поймал белобрысого у самой многоэтажной парковки. Папа сказал:

– Он все повторял: «Не бейте меня, мистер, не бейте меня, мистер!» Стал бы я сто бить! А припугнул порядочно. Он потерял ботинок.

– И что ты с ним сделал?

– Велел убираться, – сказал папа. Потом помотал головой и расхохотался. – Думаю, больше они не станут тут безобразничать.

Урок Нилу Льюису

На следующий день, пока все были на линейке, я спросила у миссис Пирс, что означал рисунок в записке. Миссис Пирс переложила несколько бумажек на своем столе. Потом сказала:

– Да ничего не означал, Джудит. Так, глупость.

Я сказала:

– По-моему, все-таки что-то означал.

– А ты знаешь, кто все это написал и нарисовал?

– Наверное, Нил… и Джемма…

Миссис Пирс кивнула.

– Я так и думала. – Она вздохнула, потом улыбнулась мне. – Ты не возражаешь, если мы пересадим тебя за другую парту?

– Совсем не возражаю.

Было очень странно сидеть с Анной, Стивеном и Мэтью. Никто не шептался, не хихикал, не смотрел на меня искоса. Никто не шептался, не пихал меня под руку, не прятал мою ручку, не выталкивал меня на самый край, не пулял мне в голову, не запихивал мне ничего в волосы. Я удивилась, почему мистер Дэвис меня раньше не пересадил.

Нил в то утро пришел с опозданием, через плечо у него был переброшен полиэтиленовый пакет. Ноги его как-то странно шлепали по полу, я посмотрела и увидела, что на ногах у него кеды, какие мы иногда надеваем на физкультуру, только они ему велики.

– Нил Льюис, – сказала миссис Пирс, – где твоя нормальная обувь?

Нил сказал:

– Насрать на нормальную обувь.

Миссис Пирс сказала:

– Сто строк.

– Че еще за херня?

– Триста строк, – сказала миссис Пирс.

Нил разинул рот.

Миссис Пирс сказала:

– Я задала тебе вопрос: где твоя нормальная обувь?

Нил уселся и бросил пакет под парту. Лицо у него было густо-красным.

– Потерял.

Миссис Пирс сказала:

– Вчера ты потерял сумку, сегодня – обувь. Ты принес новые учебники?

Нил насупился так, что глаза превратились в щелочки. И вдруг выпалил:

– Мне папка из-за вас чуть яйца не оторвал! Вы не имеете права отнимать сумки!

– А, так это все-таки была твоя сумка! – сказала миссис Пирс.

Нил побагровел. И сказал:

– Папа собирается к вам прийти!

– Ты думаешь, я испугалась? – сказала миссис Пирс. У Нила дернулась нога, вверх-вниз. Он, кажется, что-то обдумывал.

Миссис Пирс вздохнула, поднялась и села на свое обычное место на краю стола.

– Ну, класс номер восемь, чем вы обычно занимаетесь во вторник по утрам? – спросила она.

– Грамматикой, – ответил Хью.

– Так вот, отныне мы вместо этого будем говорить об искусстве. – (Все удивленно забормотали.) – Давайте, перебирайтесь поближе.

Она показала нам открытку. На ней было кафе, освещенное желтым светом. Под потолком – лампы, они казались маленькими планетами. Все линии на открытке были какие-то кривые, будто ее рисовал пьяный, но миссис Пирс сказала: самое интересное – этот художник прекрасно умел рисовать. Он специально нарисовал вот так, чтобы усилить «эмоциональное воздействие» картины.

А потом она рассказала, что картины могут вызывать грусть или радость, покой или тревогу, возбуждение или скуку. Она сказала, что в картинах, как и в стихах, есть электрический заряд. Послышался смех. Миссис Пирс сказала:

– Картины действительно вызывают у нас разные чувства. А чувства это и есть электричество. Какие чувства вызывает у вас эта картина?

– Меня от нее укачивает, – сказала Джемма.

Миссис Пирс посмотрела на Джемму. Поджала губы.

– Вы ведь и сами, можно сказать, художница, да, мисс Батлер?

Джемма сказала:

– Что?

– А то, – сказала миссис Пирс. – Я вчера имела счастье видеть один из ваших шедевров. Скажи, ты часто изображаешь одноклассников?

Джемма покраснела.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, мисс.

– А мне кажется, что понимаешь, – сказала миссис Пирс. – Хотя, возможно, картина, которую я видела, была плодом твоего совместного творчества с мистером Льюисом. Или нет?

Нил оскалился.

– Полагаю, вам это показалось очень смешно, а вот мне – нет. Кроме того, вы совсем не разбираетесь в человеческой анатомии. – Миссис Пирс взяла линейку, слезла со стола. – Сказать вам, где теперь эта картинка? – Потом она повторила, погромче: – Я спросила: сказать вам, где теперь эта картинка?

Раздался удар, будто хлыстом; Нил подскочил. А до того сидел, развалившись за партой. Лицо его стало красным.

– Мистер Льюис! – сказала миссис Пирс. – Я, кажется, задала вам вопрос.

Нил сложил руки и уставился в парту, а вот грудь у него поднималась и опускалась. Миссис Пирс опять принялась ходить.

– Картинка в надежном месте, – сказала она. – Там она и останется, пока я не решу, что с ней делать – и как поступить с теми, кто ее нарисовал. – Она нахмурилась, подперла подбородок рукой. – Пожалуй, – сказала она, – я включу ее в число ваших рисунков, которые покажу родителям на следующем собрании. Интересная будет выставка, как вы считаете?

Джеммины глаза наполнились слезами. Она сказала:

– Я не понимаю, о чем вы говорите, мисс!

– Ты еще и врешь, – сказала миссис Пирс. – Ну ладно. Все люди разные. Не так ли, мистер Льюис? Да, – сказала она, возвращаясь к своему столу. – Все люди разные. – Голос у нее звучал так, будто она вдруг очень устала. – Хорошо, а теперь давайте рисовать.

Я нарисовала поле, которое видела во сне. Но вместо себя и старика я нарисовала двух первых человечков, которых сотворила для Красы Земель, – куколку из чистилок для трубки в зеленом джемпере и тряпичную куколку в комбинезоне. Миссис Пирс сказала:

– Очень интересно.

Я ответила, что и правда интересно, что я сама создала этих человечков.

– Правда? – спросила она. – А из чего?

– Из хлама, – ответила я и рассказала ей про Красу Земель.

Миссис Пирс сказала:

– И кто же такие эти человечки?

– Это мы с папой, – ответила я.

Раньше я этого не знала, а тут вдруг поняла, кто это. И сказала:

– Мы все там однажды окажемся. Когда на земле будет рай.

– Рай? – спросила миссис Пирс.

– Да. После Армагеддона.

Она сказала:

– Будет здорово, если ты как-нибудь расскажешь мне все это поподробнее, Джудит. По-моему, это очень интересно.

Все это утро мне было невероятно хорошо. Когда я закончила рисовать, мы с Анной пошли к раковине мыть кисти. Я споласкивала баночку и тут, обернувшись, увидела рядом Нила. Он сказал:

– Как там твое волшебство? – А потом почти прижал губы к моему уху. – Потому что без него тебе крышка.

Он повернулся, и при этом выбил баночку у меня из руки – желтоватая вода расплескалась по моей юбке и по колготкам.

– Ох. Прости, – сказал он. – Поскользнулся. – Нил ухмыльнулся. – А мне казалось, ты уже большая и не писаешься.

Нил вернулся на свое место. Я видела, как он толкнул локтями Ли и Гарета. Гарет сказал:

– А Джудит описалась, мисс.

Миссис Пирс подняла голову:

– Что случилось, Джудит?

Нил произнес одними губами:

– Я тебя убью.

Я снова посмотрела на миссис Пирс.

– Джудит? – сказала она.

Нил яростно махал руками, будто рубил что-то.

– Нил облил меня водой, – сказала я вдруг. Это оказалось очень просто.

Нил уставился на меня.

– Да, мисс, – сказала Анна. – Я это видела.

– Так-так, – сказала миссис Пирс ровным голосом. – Меня это почему-то даже не удивляет. Джудит, сходи в медкабинет, пусть тебе дадут переодеться. Нил, тебе явно чем-то не нравится Джудит. Чем именно? Можешь мне сказать?

Когда минут через двадцать я вернулась в класс, там было как-то странно. Я это поняла, как только закрыла дверь. Как будто в центре комнаты что-то появилось и никто не хочет на это смотреть. Миссис Пирс ходила по рядам между партами с жизнерадостным, сосредоточенным выражением лица, остальные сидели, склонившись над учебниками. Я села, и тут поняла, чтов классе странно. Нила на его месте не было. Он сидел к нам спиной, за партой, стоящей у самой доски, которой там раньше не было.

Там он просидел до конца уроков, не шевельнувшись. Я все думала – чувствует ли он, что я на него смотрю, что остальные тоже поглядывают. Кажется, чувствовал; а еще – потому ли, что Нила как бы не было, или потому, что миссис Пирс явно вышла на тропу войны, в классе было необычайно тихо.

Когда закончился последний урок, миссис Пирс сказала:

– А куда это ты собрался, Нил Льюис? У нас с тобой есть еще одно дело, помнишь?

Плечи у Нила упали. Он сказал:

– Мисс, мне на бокс надо! Папа меня убьет, если я пропущу тренировку.

Миссис Пирс сказала:

– Очень жаль; ты бы подумал об этом до того, как ругаться в классе.

– Но, мисс!

– Никаких «но», – сказала миссис Пирс. – Доставай тетрадь.

Она подошла к доске и крупно написала мелом: «Я не буду употреблять бранные слова в классе у миссис Пирс».

Нил вытаращился на нее. Потом швырнул на пол свой пакет, плюхнулся на стул и шлепнул тетрадь на парту.

– Триста строк. И без единой ошибки, – донесся до меня голос миссис Пирс, когда я шла по коридору.

– У тебя такой вид, будто ты только что выиграла в лотерею, – сказала Сью, переводя меня через дорогу.

– Я выиграла кое-что получше, – ответила я.

До самого дома я бежала.

– Получилось! – говорила я, подпрыгивая и молотя в воздухе кулаками. – Получилось! Даже лучше, чем я думала!

– Как школа? – спросил папа, вернувшись с работы.

– Отлично! – ответила я.

Папа поднял брови.

– Чего только на свете не бывает, – сказал он.

Еще стук

В субботу вечером, когда я легла спать, снова раздался стук. Папа пошел разбираться, но, пока он шел до двери, мальчишки сбежали. К двери он ходил еще четыре раза, но они всякий раз скрывались. Я смотрела в окно. Когда почтовый ящик грохнул в шестой раз, папа вышел на улицу; Нил Льюис, Ли, Гарет и еще какие-то мальчишки стали кружить вокруг него на велосипедах.

Когда папа вернулся, я так и не услышала, чтобы он пошел спать, хотя ждала целую вечность. Мальчишки гремели палками по забору и швыряли камни в окна. Смеялись и выписывали круги на дороге.

– Почему это происходит, Господи? – спросила я; но Бог не ответил.

На следующий день, на собрании, папа переворачивал страницы Писания короткими рывками большого и указательного пальцев. Голова его была блестящей и жаркой, будто в ней скопилось слишком много крови. Дядя Стэн произнес речь о необходимости устраняться от мира. Он сказал, что братья, которые не участвуют в забастовке, достойны всяческой поддержки со стороны общины и еще что мы не должны давать денег на нужды бастующих. Он сказал: «Наш вожатый – Христос, не люди». Мы помолились за благополучие заводских рабочих, и Стэн сказал, нужно, мол, веровать в то, что Бог нам поможет, а бояться нельзя. Страх – это то же, что и вера, сказал он, только он притягивает не хорошие, а дурные вещи. «Испытывая страх, мы как бы молимся за то, за что молиться не следует», – сказал он.

Потом все пошли смотреть на новые брошюры, которые нам прислали из Центрального Отделения.

– Новая инициатива, – сказал Альф. – Воспользуемся ими на следующей неделе.

Дядя Стэн сказал, что мы пойдем проповедовать на главную улицу.

Я потянула его за рукав:

– Можно с вами поговорить?

Взяла его за руку, отвела в сторонку. Потом сказала:

– А я сотворила еще одно чудо. Я хотела наказать одного человека. И произошла совершенно неожиданная вещь.

Дядя Стэн покачал головой. Он сказал:

– Да что ты заладила про чудеса? Я очень рад, что у тебя все ладно в жизни, зайчонок, вот только папа-то твой знает, какие ты разговоры разговариваешь?

Я сказала, что папа мне кое-что сказал, сказал, что все это чепуха, но я подумала, что уж дядя Стэн мне поверит.

– Я тебе верю, Джудит, – сказал он. Лицо его было добрым и усталым одновременно. – Ну, вернее, я думаю, тыдумаешь, что что-то такое сотворила.

Я подумала – не сказать ли ему, что со мной говорит Бог. Мне вдруг стало ясно: я больше ни секундочки не могу терпеть того, что об этом никто не знает. И тут произошла странная вещь. Я услышала голос Бога: «Не смей», совершенно отчетливо. И было это как-то непонятно, словно от моего мозга откололся маленький кусочек.

Дядя Стэн нахмурился:

– Эй, ты чего?

– Ничего.

– Точно?

Я закрыла глаза рукой.

– Да, – сказала я и заставила себя ему улыбнуться.

Дядя Стэн сказал:

– Да, кстати, малыш, я тебя еще хотел спросить: у папы-то все в порядке? Тут, знаешь, забастовка и все такое, времена нелегкие. Мы постоянно о нем думаем, но сам он все больше молчит. Как у него дела?

– Нормально, – сказала я. – Просто его раздражает этот стук в дверь.

– Что?

– Какие-то мальчишки стучат в нашу дверь.

Дядя Стэн нахмурился.

– Твой папа ничего об этом не говорил. Дело-то серьезное, или как?

– Не знаю, – сказала я. – Я именно об этом вам и хотела сказать, о том, что я сделала с…

И тут Бог сказал «СТОП!» так громко, что я подскочила.

– Что такое? – спросил Стэн.

И тут я снова подскочила, потому что другой голос произнес:

– Ну, как оно?

Я подняла глаза: это был папа.

Они со Стэном о чем-то заговорили, а я тихонечко отошла. Когда оглянулась, рука дяди Стэна лежала у папы на плече. Я очень надеялась, он не скажет папе, что я говорила с ним о чудесах. А потом я подскочила в третий раз, потому что меня ухватили две пухлые руки и раздался голос:

– А, попалась!

Надо мной ухмылялось лицо с усиками и ртом-черточкой с беловатой слюной в уголках.

– Ты от меня бегаешь!

– Да нет, Джози! Честное слово!

– Гм. – Она посмотрела на меня с подозрением, потом сунула мне в руки пакет. – Подарочек!

– Спасибо.

– Так открой!

– Пончо, – сказала я.

Ракушек и кисточек там было даже больше, чем я предполагала, а цвет оказался совсем оранжевым.

Джози затряслась от смеха.

– Я-то знаю, как ты любишь такие штучки. Я без дела не сижу, то одному что смастерю, то другому, но сделать тебе приятное у меня всегда время найдется. Примерь! Должно быть как раз впору, хотя я на всякий случай сделала его чуть-чуть побольше.

Кисточки опустились до самых стоп.

– Как раз впору, – сказала я.

– Чего ж ты его снимаешь?

– Поберегу на особый случай.

Я оглянулась на папу и дядю Стэна – они все говорили. Вернее, говорил дядя Стэн, а папа смотрел на него с серьезным видом.

– Обязательно надень его в воскресенье.

– Хорошо.

– Эй, выше нос! – сказала Джози. – Тебе что, не нравится?

Я оглянулась на папу и дядю Стэна – они смеялись. В мире вдруг стало светлее.

– Очень нравится, – сказала я. – Очень. Спасибо, Джози.

Одна хорошая мысль

Вечером снова грохнул почтовый ящик. Я поняла, что это именно он грохнул, потому что, когда проснулась, услышала смех и стук калитки. Я вылезла из кровати, встала сбоку у окна и выглянула в щелочку между шторами. Только, если не раздвигать, почти ничего не было видно, поэтому я проскользнула в другую спальню.

Внизу были Нил, Ли и Гарет, а с ними брат Нила Том, которого я иногда видела у школьных ворот, и еще несколько больших мальчишек, которых я никогда не видела. Когда папа открыл двери, они уехали. Через пять минут снова вернулись. Один из больших мальчишек прихлебывал из банки, другие выписывали петли на велосипедах и плевали на землю. В прихожей зазвонил телефон, я услышала, как папа вышел из кухни, за ним хлопнула дверь. Звон прекратился, я услышала, как папин голос сказал: «Миссис Пью!»

– Да, – сказал он. – Спасибо. Я как раз с этим разбираюсь.

Еще он сказал:

– Все будет нормально, миссис Пью. Не волнуйтесь, пожалуйста.

Тут я так замерзла, что полезла обратно в кровать.

Когда мальчишки вернулись, они крикнули: «Где ведьма?» – в щелку для писем и стали швырять гравий в окна второго этажа. Я почувствовала шум в груди, будто туда хлынул поток докрасна раскаленных шариков, и подумала, не так ли бывает, когда в тебя попадает пуля. Лежать я не могла, потому что тело горело и меня трясло. Я достала дневник, стала писать. Но шум не стихал, поэтому я убрала дневник и села у стены. Сидела долго, пока на улице не стихло, пока часы в прихожей не пробили полночь. Тогда я встала и раздвинула шторы.

Было тихо и очень светло. Полная луна отбрасывала длинные тени от домов и деревьев Красы Земель. Тени тянулись по всему полу. Я подумала, о чем они мне напоминают, а потом вспомнила: так выглядит наше городское кладбище, когда от могильных камней падают тени.

– Господи, – сказала я тихо, – почему это происходит?

«Ну, – сказал Бог, – в данный момент Нилу кажется, что именно ты – причина всех его бед».

– Разве я виновата, что миссис Пирс он не нравится? – спросила я. – Что мне делать?

«Не знаю».

– Ты же Бог, – сказала я.

«Но ты же сама заварила эту кашу».

– Нет, Ты, – сказала я.

«Нет, – сказал Бог. – Ты сама».

– Но я ведь делала только то, что Ты велел мне!

«Ты делала то, что тебе хотелось делать».

– Это одно и то же, – сказала я.

«Что?» – сказал Бог.

– Ну, не знаю! – сказала я. Мне сделалось жарко. – Я сама не знаю, почему я так сказала.

Мне не хотелось больше говорить с Богом, не хотелось сидеть в своей комнате, стало страшно, что на меня сейчас опять опустится туча, как в тот день, когда я сотворила снег. Я пошла к двери, но, когда дошла, поняла, что не могу выйти, и снова села. Через минуту я снова подошла к двери и на этот раз вышла на лестницу.

Спустилась до середины и закричала.

В прихожей маячила какая-то фигура. Она развернулась, и папин голос сказал:

– Да что там…

– Ты меня напугал.

– Что ты здесь делаешь?

– Ничего. Я… просто мне не хотелось быть у себя.

Он снова повернулся к входной двери. Когда лунный свет падал ему на затылок, он казался мальчишкой.

Я не могла понять, почему он стоит в прихожей, и поэтому сказала:

– У тебя что-то случилось?

– Нет.

Тут мне вдруг захотелось ему что-нибудь сказать, просто страшно захотелось, но я не знала что.

– Не переживай из-за мальчишек, – сказала я.

– Я не переживаю! – Он повернулся, и глаза его сверкнули.

– Вот и хорошо, – сказала я. – Я так, проверяю.

– Все это пустяки.

– Конечно.

– Сегодня они всяко больше не вернутся. – Он громко шмыгнул носом, засунул руки в карманы – все, мол, в полном порядке, – но никуда не ушел.

Я сказала:

– Так правда ничего не случилось?

– Ничего! Это ты чего-то распсиховалась! Тебе давно пора спать. Ты о чем думаешь?

– Не знаю.

– Тогда живо в кровать.

– Ладно.

Через некоторое время мальчишки вернулись. Я слышала, как папа вышел на улицу. Он стоял там, а они ездили кругами, обзывались и плевали в него.

Наконец он вернулся. Я слышала, как он раздвинул шторы в передней комнате, видела, как на дорогу пролился свет. Услышала скрип – значит, папа сел на один из плетеных стульев. Я не понимала, что он делает. А потом услышала, как он свистит, и поняла, что он думает хорошие мысли. Мальчишки еще немного поболтались поблизости, а потом ушли.

Самый замечательный день

Папа говорит – нельзя недооценивать силы наших мыслей и того, как они нам могут помочь. Он говорит, что достаточно Одной Хорошей Мысли – и день прожит не зря. У меня хороших мыслей даже несколько. Вот только некоторые из них:

1) скоро настанет конец света

2) все на самом деле довольно маленькое

3) я – в Красе Земель, и у меня замечательный день.

Последняя мысль – самая лучшая из всех.

Я очень надеюсь, что в Красе Земель останутся кое-какие вещи из этого мира, потому что я их очень люблю. Если собрать все мои любимые вещи в один день, это будет самый замечательный день, и выглядеть он будет так.

Во-первых, там будем папа, мама и я. Я знаю, что мама будет с нами в Красе Земель, потому что Бог обещал воскресить из мертвых тех, кто по-настоящему верил, а мама мертва, но уж если кто и верил, так это она. В общине и сейчас иногда про нее говорят: о том, какой она подала всем пример, о том, как она умерла, как она веровала в спасение. Маргарет по-прежнему носит платье, которое для нее сшила мама, а у Джози есть связанный мамой платок.

Я много раз пыталась представить себе, как я встречаюсь с мамой, но ничего толком не выходит. Например, я знаю, что у нее были каштановые волосы и глаза как у меня. Я знаю, что она часто улыбалась, потому что она улыбается почти на всех фотографиях. Я знаю, что она любила рукоделье. А вот дальше приходится полагаться на воображение.

Мой самый замечательный день будет одним из тех дней, когда просыпаешься при ярком свете солнца и тебе ничего не нужно делать, а времени на всякие дела – сколько хочешь. Такой день, похожий на мыльный пузырь, проплывающий мимо твоего окна. А ты подставляешь руку, и он садится прямо на ладонь, и свет играет в нем, как оно водится, так что на вид все так: поверхность пузыря кружится, а внутри он стоит на месте.

День начнется с того, что мы с мамой и папой сядем завтракать, и за завтраком я все-все расскажу маме о своей жизни в этом мире, как я всегда мечтала ее увидеть, а она расскажет мне, каково это – быть мертвой, и еще как она мечтала увидеть меня. Потом я покажу ей все те вещи, которые сделала из вещей, оставшихся после нее, а она будет качать головой, будто бы с недоверием, а потом обнимет меня, и все мы пойдем на улицу.

Это будет один из тех дней, когда все сияет и весь мир состоит из подвижных кусочков света. Теплый воздух будет пахнуть летом, а над изгородями повсюду будут купырь и бабочки. А еще там будут глазастые одуванчики, и мошки, и стрекозы – они будут носиться и вдруг застывать в воздухе. Там будет поле, спускающееся к реке, трава на нем будет такой длинной, что ее придется раздвигать руками, кое-где цветы и несколько деревьев, а вдалеке, наверное, будет море. Мама возьмет меня за одну руку, а папа возьмет за другую, и будет трудно поверить, что это происходит на самом деле, потому что я столько раз это воображала, но поверить придется, потому что ведь это будет правдой.

Мы пойдем гулять по полям. Там будет много всякой разной травы, трава будет забираться в ботинки, под брючины, в носки. И еще там будет лохматый пес, одно ухо торчком, другое висит, он будет прыгать перед нами. Будет убегать вперед, и в этот самый замечательный из всех дней я смогу свистом приманивать его обратно.

Но папа не любит собак, он говорит, что они – переносчики микробов, так что к нему мы пса не подпустим.

А потом мама укажет вперед, и там впереди будут карусели и музыка. Но папа не любит карусели и вообще не любит аттракционы, потому что на них опасно и это Бессмысленная Трата Денег, поэтому мы с мамой поедем кататься вдвоем.

Мы прокатимся на машинке по автодрому, спустимся с американской горки. А потом мы вернемся домой, и на ужин будет рыба в панировке с жареной картошкой, картофельные ломтики будут пышными и хрустящими, а рыба будет распадаться на сочные кусочки, а панировка будет хрустеть, а потом из-под нее будет вытекать сок, и мы с мамой будем есть прямо руками. Но папа не любит рыбу с картошкой, так что ему мы, наверное, дадим горькой зелени или чего-нибудь в таком роде.

А еще там будет телевизор. Да, в раю ему вроде как не место, но я люблю телевизор. Папа говорит, что от телевизора размягчаются мозги, но ему совершенно не обязательно его смотреть, будем смотреть мы с мамой, в цыганской кибитке, которая станет нашим домом, будем смотреть, закутавшись в одеяла, а снаружи будет потрескивать огонь, и сосиски будут жариться на палочках, и мы будем пить горячий черносмородиновый морс. Ах да, я забыла самое главное! Это случится еще раньше: там будет настоящий большой воздушный шар, с корзиной.