Текст книги "Головная ударная волна"
Автор книги: Грегори (Альберт) Бенфорд
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Грегори Бенфорд
Головная ударная волна[1]1
"Bow Shock", by Gregory Benford. Copyright © 2006 by Gregory Benford. First published electronically on Jim Baen's Universe, no. 1, June 2006. Reprinted by permission of the author.
[Закрыть]
Ральф бочком проскользнул в кабинку, где уже дожидалась Ирэн, с задорным видом прихлебывая из бутылки чай «Снаппл». – Как де?.. – Взглянув на его лицо, она не закончила вопроса.
– Расскажи что-нибудь совершенно ужасное, чтобы мои дела выглядели не так паршиво.
– Да, сэр, слушаюсь, сэр, – осторожно отозвалась она. – Гм… – Ехидная улыбочка. – Я когда-то держала птичку, так она покончила с собой, просунув голову между прутьями клетки.
– Что-о?
– А, тебе еще похуже? Бывает и хуже. – Вспышка ослепительной улыбки. – Моя сестра забыла покормить ручных песчанок, и одна умерла. Тогда вторая съела мертвую подружку.
До него только теперь дошло, что она дурачится, пытается его развеселить. Он от всего сердца расхохотался:
– Спасибо, как раз то, что требовалось.
Ирэн с облегчением улыбнулась и повернула голову. Русые волосы взметнулись, напомнив ему маленькое торнадо. Лицо без слов одарило его сочувствием, вниманием, вопросами, молчаливой поддержкой – мгновенная смена выражений, осуществленная при помощи полных, умело подкрашенных губ и голубых, как небо, глаз.
Глаза не отрываясь смотрели на него, пока он рассказывал, как обнаружил статью, обратившую в прах все его труды.
– В астрономии главное – успеть первым? – недоверчиво спросила она.
– Иногда. Вот, например, в данном случае.
Потом он пересказал ей разговор с деканом целиком, слово в слово – он их теперь до конца жизни не забудет, – и Ирэн кивнула.
– Мне пора обзаводиться рекомендательными письмами, вот только к кому? Моя работа уже устарела. Я… я просто не знаю, что делать, – признался он. Не впечатляющая концовка рассказа, а чистая правда.
– А чего тебе хочется?
– Работать вдвое больше, – вздохнул он.
– Притом что не видишь цели?
Именно так, вспомнилось ему, в каком-то фильме определяли фанатизм.
– Моя цель – быть астрономом, – упрямо сказал он.
– Но ведь не обязательно заниматься академической наукой.
– Да, только в NASA нынче мало вакансий.
Агентство астронавтики, которое, начав с нуля, за семь лет добралось до Луны, теперь тратило больше долларов, чтобы повторить этот успех за пятнадцать лет.
– Ты многое умеешь.
– Я хочу заниматься фундаментальными исследованиями, а не прикладными.
Она подняла чашку со своим чаем и, театрально подчеркивая каждое слово, прочла написанное изнутри:
– «Вместо выигрыша вот вам реальный факт номер двести тридцать семь: сосчитайте, сколько раз прострекочет кузнечик за пятнадцать секунд, прибавьте тридцать семь, и вы получите температуру воздуха».
– И уж конечно, по Фаренгейту, – добавил он, гадая, к чему она клонит.
– Большая часть твоей «фундаментальной науки» состоит из столь же потрясающих фактов. Кому они нужны?
– Гм… теперь мы переходим к дискуссии о ценности знания?
– Кто его ценит, вот вопрос?
Он тоже умел к слову вставить цитату:
– Слушай, Марк Твен говорил, что чудо науки в том, какое множество умозаключений можно вывести из одного установленного факта.
– С моего места их видно не так уж много.
Она сдержанно улыбнулась и снова взметнула волосами. Он невольно признался себе, что на него это отлично действует.
– Мне нравится астрономия.
– Понятно, только это не значит, что ты ей нравишься. Во всяком случае не слишком.
– Так что, мне?.. – Раз у нее сегодня на все готов ответ, так пусть и подсказывает. К тому же он не слишком поверил в историю про песчанок.
– Может, заняться чем-то, где твои усилия будут вознаграждаться?
– Например?
– Компьютеры. Математика. Смотри шире. Попробуй наняться в хеджевый фонд аналитиком.
Хеджевый фонд… Он с трудом припомнил, чем они занимаются.
– Они страхуют краткосрочные рыночные вложения?
– Точно. И там требуются хорошие математики. Я в Интернете вычитала. – Что ему в ней нравилось, так это острый ум. – Анализ данных, которым занимаешься ты, ку-уда сложнее, чем работа Герба Линцфилда.
– Герб?..
– Один мой знакомый, обедает в том же индийском кафе, куда и мы иногда заходим. – Взгляд ее затуманился, и он задумался, что еще они обсуждали с этим Гербом. Уж не его ли? – Он рассчитывает страховые риски на бонды.
– Для корпорации или для муниципалов?
– Э… кажется, для корпорации. – Снова тот же затуманенный взгляд.
– Я не для того вложил шесть лет жизни в аспирантуру и диссертацию, чтобы…
– Понимаю, милый, – взгляд вдруг потеплел, – но ты сделал все, что мог.
– Сделал? Ничего я еще не сделал.
– Ну, я просто хочу сказать, что ты мог бы заняться и чем-то другим. Раз здесь… не получается.
Задумавшись, он принялся рассказывать ей о лабиринтах академической политики. Большинство астрономов в Калифорнийском университете в Ирвине занимались близлежащими галактиками, рассматривали детали эволюции звезд и прочие масштабные космологические явления. А он работал в промежуточной области – выискивал диковинных зверей, проявляющихся в радио– и микроволновой частях спектра. В этой области знаний шла большая конкуренция, но это ему и нравилось. Так он объяснял, почему делает то, что делает. Почему прикладывает столько сил для достижения цели. Ради слышавшейся только ему музыки он отодвинул в сторону личную жизнь, так что их роман увядал, а о долговременных отношениях и речи не было.
– Так вот почему ты, попав туда, остался без… связей? – Она задумчиво поджала губы.
– Угу, хотелось иметь свободу действий.
– Свободу для…
– Вот для этого.
Он широко взмахнул рукой, с горестной иронией охватив все его воображаемые достижения. Желанные назначения, способ вырваться из аспирантской рутины, ассистентская должность в КУИ на сожженном солнцем побережье округа Оранж, где жизнь обходится безумно дорого. Он выиграл конкурс у сотни претендентов. А почему бы и нет? У него, несомненно, хорошая голова, отточенные исследовательские навыки и связи, и к тому же он настойчив до зубовного скрежета, чем отпугивает большинство женщин. Они при взгляде на него будто слышат шепоток: «Осторожно, карьерист». Казалось, небеса открылись перед ним.
Но то было тогда.
Он криво улыбнулся ей – горестная усмешка, но все же он почувствовал в себе твердость.
– Я не сдаюсь. Пока еще нет.
– Ну, ты просто поразмысли на этот счет. – Она медленно погладила его по плечу, и глаза у нее стали грустными. – Просто поразмысли…
– Конечно.
Он знал, в каком мире она живет, видел, как она работает над газетными статьями, перечитывая биографии отцов-основателей и зарываясь в книги о «лидерстве», отыскивая в них ключ к подъему в оживленной деловой атмосфере.
– Обещаешь? – Это прозвучало на удивление жалостно. Он невесело усмехнулся:
– Куда я денусь, сама понимаешь.
Однако ее слова причинили ему боль. Главным образом потому, что посеяли холодное сомнение в его собственной душе.
Позже, в ту же ночь, лежа в ее постели, он заново проигрывал сцену. Вопреки всем усилиям Ирэн, она теперь казалась главным событием дня.
Проклятие, думал Ральф. Опередили!
И кто? Энди Лэйкхерст! Ему пришлось закусить губу и переключиться на экран, где только что появилась статья, присланная из Лос-Аламосской библиотеки, веб-сайт «астро-ф».
Снимок в радиоспектре того самого объекта, что должен был прославить Ральфа. G369.23-0.82. Качество наблюдений потрясающее. Яркие, четкие, подробные. Лучше, чем у него.
Он стукнул кулаком по диску, расплескав свой кофе.
Проклятие!
И стал промокать лужицу, залившую несколько постановок задач, записанных им в последнее время.
Уставившись на перекачанный предварительный оттиск, исходя паром, он увидел, что Энди со своей группой получил по-настоящему точные данные на его – его! – новый объект, G369.23-0.82. Как видно, времени для наблюдений у них было вдоволь и задержек не случалось.
Где? Он нашел глазами обычные данные о наблюдениях и… Аресибо! Ему там дали время для наблюдений? Здорово же ему пришлось нажать. Или повезло, кто-то выпал из графика? В Аресибо самая большая в мире тарелка, целый круглый ковш посреди тропических джунглей, только неподвижный. Приходится дожидаться нужного момента, а потом синхронизировать с антеннами в других точках мира, чтобы получить карту.
И старый добрый однокашник Энди это сделал! Прямолинейные, серьезные манеры Энди смягчались легкой улыбкой, открывающей ему все двери, порою даже двери спален. Может, он сговорился с Бет Конвэй из Аресибо?
«Нет, – подумал Ральф, – это недостойно меня». Он наткнулся на G369.23-0.82 и сделал напрашивавшийся следующий шаг, только и всего.
Кроме того, Энди закончил Гарвард, а это помогает жить. Еще как. А все же досадно. Ральф до сих пор дожидался вестей от Харкина, обещавшего выжать для него немного времени на Очень Большом Массиве.[2]2
Very Large Array (VLA) – комплекс из 27 радиотелескопов.
[Закрыть] Да, уже шесть недель дожидался.
И, как будто этого мало, через пять минут ему предстояла встреча с деканом. Он снова пробежал глазами статью Энди. Работа была превосходная. К сожалению.
Он вздохнул в темноте спальни Ирэн, вспомнив роковой час беседы с деканом. Как видно, этот долгий день не кончится, пока он не пересмотрит все заново.
Он начал с застывшей улыбкой. Альберт Госсиан был снисходительный старомодный декан, из тех, что являются на службу в костюме. Этот бессознательный сигнал не сулил ничего хорошего. Госсиан коротко улыбнулся ему напряженной улыбкой и жестом пригласил сесть.
– Я просматривал вашу Currriculum Vitae,[3]3
Сведения о научной карьере, резюме.
[Закрыть] – заговорил Госсиан. Он всегда полностью произносил латинское выражение. Другие называли ее попросту «Си-Ви». Декан медленно покачал головой. – Вам надо больше публиковаться, Ральф.
– Я получил грант и…
– Да-да, очень мило. ННФ[4]4
Национальный научный фонд (National Science Foundation).
[Закрыть] интересуется этими вопросами, весьма похвально… – Госсиан оторвался от своих заметок, послал быстрый взгляд поверх очков. – Именно потому факультет и решил взять сотрудника в этой области. Но… продлят ли вам финансирование?
– Я два года работаю по гранту ННФ, так что решающим будет следующий годовой отчет.
– Я рад отметить, что вас высоко ценят как преподавателя и сотрудника университета, и все же… – Растянутые гласные, казалось, несли в себе сообщение, никак не связанное с произносимыми фразами.
Все ассистенты каждые два года проходили переаттестацию, отслеживающую их продвижение на пути к «святому Граалю» штатной должности. Ральф двигался по траектории, типичной для начала века: шесть лет обучения и аспирантуры, стажировка в Гарварде, где Энди Лэйкхерст числился восходящей звездой, затмевая и его, и многих других. Оттуда Ральф ушел после тяжелого для обоих романа с биологиней из Тафта,[5]5
Университет Тафта в Бостоне.
[Закрыть] сбежал на край света и тут нашел Калифорнийский Ирвиновский, который быстро расширялся и нуждался в астрономах. Университет заслужил кое-какую репутацию в вопросах теории частиц, к тому же именно здесь Фред Райнес заработал Нобелевскую, доказав существование нейтрино и использовав их для определения спектра яркой сверхновой 1987 года.
Группа физики плазмы котировалась на факультете выше других и на первых порах сильно помогла ему. Они понимали, что большая часть массы Вселенной состоит из горячх, ободранных с ядер электронов из плазмы. Вселенная еще не остыла и не созрела. В ней разыгрывались поистине драматические события. Конечно, жизнь возникает на прохладных, спокойных планетах, но основное действие происходит в безмятежных небесах. Небеса рассказывали истории, приводившие его в трепет.
Но, причалив в КУИ, он потерял скорость. В условиях скудного финансирования гипотезы не оплачивались, так что он мало что сумел прибавить к своей диссертации и не приобрел ни поддержки, ни положения. Его скрупулезные наблюдения неохотно способствовали возникновению новых идей. Вот уже пять лет. Через три месяца он упрется в стену. Либо получить должность штатного профессора, либо распрощаться с надеждой. Игра навылет.
Правда ли, что его место в кущах академической науки? Ему нравилось преподавать, он засыпал на совещаниях, считал теоретиков ханжами, а бумажную работу нудятиной. Жизнь размывалась…
Изучение быстрых нейтронных звезд несколько лет назад было в моде, но в выверенных фразах Госсиана ему слышались нотки скепсиса. Декану выпала участь выразить чувства старшего состава кафедры.
Госсиан, кажется, наслаждался моментом:
– Ваш пунктик с быстрыми звездами… кое-кто из ваших коллег считает, что они блекнут.
Ральф прикусил губу. «Не показывай злости».
– Это не пунктик. Открытия идут одно за другим.
– Но к чему они ведут?
– Об этом говорить преждевременно. Мы думаем, что они возникают в результате взрывов сверхновых, но это лишь наиболее очевидное объяснение.
– Одна из этих заметок утверждает, что первый «беглый пульсар», так называемая «Мышь», уже достаточно полно изучен. Другие, открытые недавно, вероятно, будут развиваться подобно ему.
– Рано об этом говорить, – продолжал настаивать Ральф. – Исследование требует времени…
– Но времени у вас нет.
Вот в том-то и суть. По количеству публикаций Ральф проигрывал. Даже в узкой области «беглых пульсаров» его обходили другие, располагавшие лучшим оборудованием, лучшими компьютерами и большим временем для наблюдений. Калифорнийский не вылезал из бюджетного кризиса, факультет беднел, и потому основной упор делался на «добудь (федеральные) доллары». Правда, маленькая программа Ральфа дала тему работ двум аспирантам, но это была мелочь.
– Я приму это к сведению, – сказал Ральф.
Пустая формальная фраза не улучшила его положения – это отчетливо читалось на лице декана, но помогла ему выбраться из кабинета.
Он мало спал в ту ночь. Ирэн надо было рано выходить, и он по дороге на работу заказал себе двойной кофе. Потом внимательно перечитал статью Энди и задумался, прихлебывая из чашки.
Мало кто из астрономов предвидел обнаружение такого множества беглых нейтронных звезд.
Предполагалось, что они берут начало от двух молодых больших звезд, вращающихся одна вокруг другой. Одна превращалась в сверхновую, вторая, нейтронная, оставалась пока на орбите. Затем звезда-спутник тоже взрывалась, вышвыривая более старую нейтронную звезду в пространство. Ральф начал свою работу в Ирвиновском с составления подробной карты в микроволновом диапазоне частот. Это требовало длительных наблюдений на крупных радиотелескопах, и он выбивал для этого время, где только мог, в обсерваториях по всему миру. На этих картах он и нашел первого кандидата, G369.23-0.82. На карте объект выглядел еле видным пальцем, нацеленным к центру Галактики, всего лишь смутной черточкой. Тугим узелком с косматым хвостом.
Он отыскал его с помощью программы, просматривающей карты с целью выделять все объекты, длина которых превосходит ширину. Под это определение попало немало выбросов из областей, окружавших черные дыры, или с орбитальных дисков молодых звезд. Он потратил несколько месяцев, чтобы отсеять эти фальшивки, выбирая из них компактные звезды-беглянки. Потом ему дали время на Очень Большом Массиве, немного, но достаточно, чтобы чуть отчетливее выделить G369.23-0.82 из помех. Результат был вполне удовлетворительным.
Ральф заказал еще кофе и просмотрел свою работу, опубликованную меньше полугода назад. До сегодняшнего дня лучших данных не получал никто. Он искал признаки вращения головного узла, но ничего не обнаружил. Первая открытая звезда-беглец, «Мышь», обнаруженная много лет назад, в конечном счете оказалась вращающейся нейтронной звездой-пульсаром, посылающей гудки радиолучей в круглые уши радиотелескопов.
Он стал сравнивать свои данные с новой картой Энди.
Четкая, гладкая, красота! Он снова перечитал раздел «Выводы». Мысли метались и неслись вскачь.
«Таким образом, нам не удалось подтвердить, что G36923-0.82 является пульсаром. Объект, несомненно, создает головную ударную волну, вызывающую ветровую туманность, питаемую, несомненно, нейтронной звездой. Однако при высочайшей чувствительности аппаратуры не получено и следа пульсирующего сигнала в микроволновом или оптическом диапазоне с обычной для пульсара периодичностью. Изгиб фронта головной ударной волны предполагает, что G36923-0.82 движется со скоростью около Мах 80 что дает пространственную скорость около 120 км/сек, сквозь локальный газ плотностью около 0,3 на кубический сантиметр. Мы пользуемся оценкой дальности по Эйлеку и др. для объекта, находящегося на половине поперечника Галактики. Его динамика и светимость соответствуют динамике и светимости отдаленных нейтронных звезд, движущихся со скоростью, полученной при выбросе сверхновой. Если это пульсар, он не излучает в нашем направлении».
Прекрасная работа. Увы!
Яркий участок впереди – микроволновое излучение от столкновения с электронами высоких энергий. Внутренний круг – это не нейтронная звезда, просто даже антенна Аресибо не дает разрешения, достаточного для столь малого объекта. Учитывая расстояние, круг этот, однако, больше Солнечной системы. Головная ударная волна дает идеальный гладкий конус. За ним следует микроволновое излучение относимого назад газа, нагревшегося и захваченного потоком, создающим хвост. В ядре находится нечто, способное мощным импульсом разбрасывать в стороны межзвездный газ. Целая звезда, сжатая гравитацией в шар не больше залива Сан-Франциско.
Но каким образом Энди добился такого отменного разрешения?
Ральф просмотрел таблицы данных и обнаружил, что последние наблюдения показали гораздо более мощный сигнал, чем предыдущие. Объект становится ярче. Почему? Возможно, он столкнулся с более плотным газом, так что излучает большее количество электронов?
С минуту он просто любовался. Его никогда не покидало чувство преклонения перед подобными чудесами. Красота работы помогла немного унять обиду. Немного.
От появления работы Энди на веб-сайте «астро-ф» до большого весеннего путешествия оставалось не так уж много времени. До отъезда он пересмотрел свои данные и продолжил преподавательскую работу.
Они с Ирэн уладили свои проблемы, или, по крайней мере, отсрочили их решение. Он отчитал свою лекционную неделю, дал трем аспирантам задание на обсчет данных и не нашел ничего нового в картах, над которыми те работали.
Он потратил еще не все деньги, выделявшиеся в финансировании гранта на разъезды, и неосторожно упомянул об этом при
Ирэн. Она не упустила случая, хотя научная конференция проводилась в маленьком городишке.
– Зато во Франции! – произнесла она с таким наивным благоговением, что он не смог устоять.
Так что они вместе вылетели на конференцию Международных астрономических объединений в Бранконе. Городок оказался симпатичной коллекцией каменных домиков, цеплявшихся за склоны Альп. Туристский сезон еще не начался, острые горные пики вокруг, несмотря на конец мая, были покрыты снегом, стояла чудесная тишина, но астрономы не замечали этих радостей. Кое-кто из участников катался по вечерам по окрестностям, но Ральф не выезжал из города, проводя время в беседах с такими же честолюбивыми трудоголиками, как он сам. Ирэн ходила по магазинам.
В местных лавках торговали, как она выражалась, «моднейшими соблазнительными штучками», и в тот вечер она хвасталась перед ним покупками в тесном гостиничном номере. Она крутнулась на каблуках, хвастаясь розовой блузкой со спущенными плечами, искусно приоткрывающей белье и бретельки. Штучка и впрямь была соблазнительной, но Ральф смотрел все так же рассеянно.
В этой самой комнатушке, восполняя вызванный перелетом сдвиг времени, она продемонстрировала умения, памятные ему по первому свиданию, и заставила его очнуться. Таким образом, через несколько часов им удалось заснуть. Хорошие вышли часы.
Утреннее заседание было интересным, послеобеденное – немного скучноватым. Ирэн честно отсидела несколько докладов. Он не знал, занимает ли ее сама наука, или она просто хочет участвовать в его жизни. Ее хватило на несколько часов, после чего Ирэн снова отправилась по магазинам.
– Таким образом я познаю их культуру, – заявила она.
В программу конференции входила вечерняя экскурсия по огромным толстостенным замкам, венчавшим здесь каждый горный пик. В одной из этих холодных гулких крепостей устроили банкет, где их угощали местными деликатесами: острой полентой и свежевыловленной форелью. Ирэн обвела взглядом толпу в шортах и футболках.
– Знаешь, странная у вас профессия, – заметила она. – Целая толпа ужасно умного народу, и никому в голову не приходит подумать, как он выглядит.
Ральф засмеялся: она попала в точку. Она была бабочкой среди астротрутней, ей вслед оборачивались головы, расцветали улыбки. С ней он чувствовал себя богачом. А может быть, дело было в вине, в красном vin local,[6]6
Местное вино (фр.).
[Закрыть] ударившем прямо в голову, чему отчасти способствовала двухкилометровая высота.
После десерта они сошлись в высоком сводчатом зале для приемов. Все двести человек были слишком взбудоражены, чтобы разойтись по номерам, а потому выпили еще вина. Тут Ральф высмотрел в толпе Энди Лэйкхерста.
– О-го! – протянула Ирэн, перехватив его взгляд.
– Эй, он мой старый друг.
– Да? Ты так и прожигаешь его взглядом.
– Ладно, скажем, есть кое-какие счеты. Она сонно взглянула на него.
– Я пойду спать, а вы, мальчики, играйтесь себе, – сказала, зевнув, Ирэн.
Ральф, почти не слушая ее, кивнул. Он вслушивался в разговоры толпы, окружившей Энди. Голос этого долговязого широкоплечего мужчины разносился над головами, достигая всех присутствующих. Энди разглагольствовал о старой доброй G369.23-0.82. Ральф протиснулся к нему.
– Я полагаю, может быть, если проследить подольше, G…
– «Пуля», – перебил его Ральф.
– Что? – Высокий лоб Энди, прерванного на полуслове, собрался морщинами.
– Объект похож на пулю, почему бы так его и не называть вместо длинного кодового наименования?
– Ну, – бодро ответил Энди, – люди могут не понять…
– У него даже дымный хвост имеется, – ухмыляясь, продолжал Ральф. – Если хочешь, чтобы о нем написали в «Сайентифик америкэн», смени имя.
– Знаешь, Ральф, ты нисколько не изменился.
– Стал беднее, только и всего.
– Ну, мы все занимаемся этим делом не ради денег.
– Постоянная должность не помешала бы.
– Вот это верно, дружище! – Энди хлопнул его по плечу. – Я зимой ее получу, знаешь?
Ральф не знал, но отговорился комплиментом:
– Ты ее заслужил. Я и не сомневался, что ты ее получишь. – И добавил, не удержавшись: – Хотя в Гарварде пробиться нелегко. Карл Саган[7]7
Карл Саган (1934–1996) – американский астроном и популяризатор науки. В 1962–1968 годы преподавал астрономию в Гарварде.
[Закрыть] тому подтверждение.
– Правда? – Энди нахмурился и сменил тему: – Так, говоришь, лучше назвать ее «Винтовкой»?
– «Пулей», – повторил Ральф. – Летит она быстро, и еще неизвестно, правда ли это нейтронная звезда.
– Ну, до нее далековато для точного диагноза.
– Может, и далековато. Хотя я тут подумал…
– И по другим параметрам все сходится.
– Только пульс не определяется, так что, может, это и не пульсар.
– Должен быть пульсар, – возразил Энди, и кто-то вставил замечание, которого Ральф не расслышал, и взгляд Энди снова охватил остальных.
Пока Энди общался с окружающими, Ральф получил время на размышление.
К настоящему времени было известно около тысячи пульсаров – вращающихся нейтронных звезд, посылающих вспышки лучей, как маяки Галактики. Некоторые совершали тысячу оборотов в секунду, другие, старые, были медлительнее, но у всех луч сдвигался при вращении. Все эти коллапсировавшие звезды рассказывали свои долгие истории о том, как стираются жернова: чем старше, тем медленнее. Некоторые были выброшены при рождении ярких пылающих сверхновых, за несколько минут сжатых катастрофическим давлением в ядерном костре.
Здесь, в Бранконе, размышлял Ральф, наша компания сообразительных болтливых шимпанзе, едва начавших свое развитие, когда старушка G369.23-0.82 давно вырвалась из звездного лона, усердно изучает трупы великих катастроф, звезд, убитых беспощадной гравитацией.
Не то чтобы глаза приматов когда-нибудь непосредственно увидели эти объекты. На самом деле благодаря своим тарелкам размером с футбольное поле они видели ярчайшее излучение возбужденных электронов, вращающихся в небесной гармонии вокруг магнитных полей. Электронные облака перемещаются со скоростью, близкой к скорости света, и выжатые ими волны орут на всю Вселенную, что они живы и сильны и хотят, чтобы все это знали. Самая наглая реклама не сравнится с ними в умении нарушать тишину дремлющих ночных небес.
– Просто мы не попадаем под луч, вот в чем дело, – сказал Энди, снова обратившись к Ральфу и подхватив нить разговора с улыбкой, которая стала чуть менее естественной. – Луч не нацелен на нас.
Захваченный врасплох, Ральф моргнул: его мысли блуждали довольно далеко отсюда.
– Ну, я просто подумал, что следует учитывать все возможности.
Вероятно, последний стакан vin local был лишним.
– А чем еще она может быть? – настаивал на своем Энди. Голос его стал жестче. – Компактный, быстро движущийся объект с ярким передним краем свечения, вызванным его головной ударной волной. Нейтронная звезда, вырывающаяся из Галактики.
– Если она настолько удалена, как мы думаем. А если нет?
– Нам неизвестны другие объекты, способные давать такое излучение.
Ральф заметил, как кивают люди вокруг.
– Надо мыслить… – он искал слова, – ну, сняв шоры. Наверное, это vin local.
Энди склонился к нему и шепнул своими жесткими, уже почти профессорскими губами:
– Старина, чтобы побить идею, нужна идея.
Да, определенно vin local.
Утром он проснулся с железнодорожной катастрофой в черепной коробке. Только сейчас он вспомнил, что в светской беседе с Харкином, сиятельным представителем Очень Большой Антенны, так и не было сказано ни слова о времени для наблюдений. А ему еще предстояло читать доклад.
Это был провал.
Оформление было броским. И даже его ноутбук не подкачал, сменяя картинки. Но все эти многоцветные радиокарты и графики не могли скрыть скудость идей. Если бы удалось пронаблюдать пульсирующее излучение, можно было бы вычислить возраст и затем проследить путь беглянки, чтобы проверить, просматриваются ли в его начале останки сверхновой. Сброшенная оболочка горячего газа, небесный «бычий глаз», подтверждающий всю теорию.
Он продемонстрировал свои результаты по старушке G369.23-0.82. У него были подробная микроволновая карта и множество расчетов, но Энди уже представил собственный доклад, доказывавший, что это не пульсар. А G369.23-0.82 – Ральф упорно называл ее «Пулей», однако недоуменные взгляды показывали, что никто не оценил его остроумия, – увы, была основой его работы.
– Имеется достаточно сомнительных аспектов, – неуклюже закончил он, – которые заставляют воздержаться от выводов. У нас есть привычка классифицировать объекты на основании поверхностного сходства с другими.
Дальше шли радиокарты компактных облаков, излучающих в радиодиапазоне, которые, по его мнению, тоже могли оказаться звездами-беглянками, но не оказались. Несколько суток наблюдений на ОБМ и на других установках в Нидерландах и в Итальянской Болонье. Он сумел выжать много времени.
И… ничего. Конечно, он обнаружил множество остатков сверхновых, кое-какие обломки менее масштабных катастроф, таинственные выбросы, быстро гаснущие на радиочастотах, но ни одной беглянки с отчетливым хвостом, впервые наблюдавшимся у знаменитой «Мыши». Он постарался скрыть провал, быстро сменяя кадры обманувших его надежды объектов, без слов намекая, что существуют и другие возможности. Аудитории, кажется, понравился калейдоскоп цветных диаграмм. Этому фокусу обучила его мать при игре в бридж: если ничего другого не остается – прорезывай ход.
Доклад его пришелся перед самым обеденным временем, и у слушателей был голодный вид. Он надеялся, что отделается одним-двумя вопросами. В заднем ряду поднялся Энди и невинно вопросил:
– Так почему вы считаете, что… э… «Пуля» не нейтронная звезда?
– А где останки породившей ее сверхновой? – отразил удар Ральф. – На много световых лет позади нее ничего нет.
– Возможно, облако газа уже погасло, – сказал Энди. Голос слева, голос одного из Великих Старцев, произнес:
– Не забывайте, что… э… «Пуля» отделена от нас целой Галактикой. Старые слабые остатки на таком расстоянии трудно различить. И, – скептически поджатые губы, – достаточна ли чувствительность применявшейся аппаратуры?
– Я использовал все время, какое смог получить, – ответил Ральф, снова прогнав на скорости свои кадры, и остановился на общем виде. – Беспорядочные точки, не заметно никакой структуры. Области на дальнем отрезке следа «Пули» за пределом помех.
Этим термином астрономы обозначали уровень шума, на котором уже не удается выделить сигнал. Отвечая на следующие один за другим вопросы, Ральф думал, что в жаргонном выражении больше смысла, чем видно с первого взгляда. Предел помех ограничивает доступное им познание, сколько бы снимков они ни нащелкали.
Тут снова встал Энди. Он углубился в детали данных и расчетов, отыгрался за вчерашнее и закончил уколом:
– Я не понял вашего замечания о классификации объектов по поверхностному сходству.
Серьезных аргументов у Ральфа не было, однако он ухмыльнулся и попытался отшутиться:
– Ну, «Пуля» не так перекошена, как «Утка»… – Так называли странного вида след одного из пульсаров, неровный мохнатый хвост молодой звезды, открытой два года назад Энди. – Астрономы забывают, что публика предпочитает описательные названия. Они легче запоминаются, чем, скажем, G369.23-0.82. – Смешки в зале. – Поэтому мне подумалось, что нам не следует спешить с выводами. И не поддаваться сладкому соблазну сенсационности. Знаете, как бывает? – Он набрал в грудь побольше воздуха и перешел на пронзительный фальцет, заранее отрепе-
тированный в номере – Звезда-беглянка! Скоростная! Скоро навсегда покинет нашу Галактику!
Энди кисло скривил рот, и Ральф слишком поздно вспомнил, что недавно какой-то газетчик брал у него интервью и опубликовал его в рыночной газетенке под очень похожими заголовками.
Ой!
Ирэн произвела фурор в Бранконе, хотя не всем из его коллег удавалось за ней угнаться. Она была чудачка, некоторых она раздражала, но рядом с ней он чувствовал себя в центре внимания. Иной раз она мешала ему сосредоточиться, но он старался. Вернувшись в КУИ, он попал в суматоху недочитанных лекций, подготовки к экзаменам и множества новых идей, которые надо было проверить. Его захлестнуло с головой.
Некоторые считают, что существует только две науки: коллекционирование марок и физика. Это сказал Эрнст Резерфорд, но, с другой стороны, он же считал, что атомная физика не имеет прикладного значения.
Большая часть наук начинается с каталогизации. Только со временем тонкие различия наводят на мысль о великих, всеобъемлющих законах. Ньютон привнес в суматоху, поднятую Галилеем, дифференциальное исчисление и тем дал первый толчок к современному миру.
Астрономам долго суждена была участь астроботаников: отыскивать разновидности космических объектов и раскладывать их по категориям в надежде найти между ними что-то общее. Коллекционировать марки. Когда в семидесятых годах двадцатого века теоретики порешили, что пульсары относятся к нейтронным звездам, интерес от них переместился на квазары, выбросы, источники гамма-излучения, на темную энергию и далее по всей ботанике в поисках все более фундаментальной физики. Ральф только радовался их благословенному равнодушию. Его влекла детективная сторона науки, вечная надежда, что объект окажется не тем, чем кажется. И он зарылся в полученные данные, сравнивая их с картами наблюдений, привезенными из Бранкона. В небе было полно длинных хвостов, изобилие выбросов, а вот новых кандидатов на роль нейтронной звезды-беглеца не обнаруживалось. Так что ему пришлось вернуться к «Пуле» и продолжить ее изучение. Для этого требовалось время для наблюдений.
