Текст книги "А если звезды — это боги? (ЛП)"
Автор книги: Грегори (Альберт) Бенфорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
– Кочевники, – констатировала Келли. – Целая культура рюкзачников.
Голос ее звучал отстраненно. Рейнольдс поднял бровь. Он впервые слышал от Келли что-нибудь не резкое, не предельно эффективное и не скучное.
– Думаю, поэтому они и травоядные – это полезно и даже необходимо для кочевой жизни. Великое лето выжигает всю растительность; великая зима, а такая неотвратима, замораживает континенты.
– Господи, – вырвалось у Келли.
– Джонатон упомянул великие бури, ветра, способные сбить с ног, и песок, за ночь насыпающий дюны. Резкие климатические сдвиги должны порождать ураганы и торнадо.
– И поэтому они вынуждены мигрировать, – сказала Келли.
Рейнольдс отметил, что в комнате воцарилось странное безмолвие.
– Джонатон, судя по всему, родился во время одной из Кочевок. У них мало естественных укрытий, поскольку ветра и зимы способствуют скальной эрозии. Наверное, в такой обстановке технологию развить сложно. И вполне ожидаем интерес к астрологии.
– К чему? – удивленно переспросила Келли.
– Ну да! – озадаченно воззрился на нее Рейнольдс. – А как еще это назвать? Они преуспели в астрономии, чтобы определять точное время года и срок прихода следующего великого лета, ну так во что им верить? Естественно, астрология стала непоколебимой религией, потому что она работает! – Рейнольдс улыбнулся своим мыслям: ему представилось стадо атеистов-жирафов, застигнутое песчаной бурей и обессиленное.
– Ясно, – с нескрываемой растерянностью ответила Келли. Ее спутники неловко затоптались, не понимая, как реагировать на столь неправдоподобные откровения. Рейнольдса порадовало их смятение. Отчасти возвратилось качество, свойственное ему в молодости: способность погружаться в центр вещей, единственному из актеров на сцене двигаться и действовать по собственной воле, а не шпарить по тексту. Вот оно каково – чувствовать себя победителем, подумалось ему. Он утратил это качество на Марсе, на долгом обратном пути, в полнейшем безмолвном одиночестве. Он испытал себя и наткнулся на некое твердое внутреннее ядро, пришел к мысли, что люди и ожесточенное соревнование с ними ему не нужны. Работа в тесных помещениях исказила его душу.
– Полагаю, поэтому-то они сравнительно слаборазвиты технологически для своего возраста. Машины им не слишком нравятся, они так и не сумели к ним окончательно приспособиться. Когда их религии понадобился звездолет, они реализовали самую что ни на есть неуклюжую конструкцию.
Рейнольдс помолчал, чувствуя приятную легкость.
– Они в нем живут, но эта машина им не по нраву. Там воняет, как в загончике для животных. Они не доверяли моему регистратору. Они, наверное, очень нуждаются в изучении звезд, если так сильно отклонились от своей природы, чтобы пробиться к ним.
Келли поджала губы и прищурилась.
Рейнольдс подумал, что ее лицо наконец-то возвращается к привычному выражению.
– Все это превосходно, доктор Рейнольдс, – сказала она – прежняя Келли, знакомая ему Келли, Келли, которая в любой ситуации выворачивается так, чтобы оказаться наверху. – Но вы строите предположения. А нам нужны факты. Их звездолет неуклюжей конструкции, но он работает. У них должны иметься данные и снимки звезд. Они знают то, чего не знаем мы. Неисчислимое разнообразие подробностей, которое не получить, не совершив путешествия самим, а ведь, как мне сообщают из Хьюстона, даже с этим кораблем, разгоняемым бомбочками, века потребуются для выхода на скорость около процента от световой. Я...
– Я попробую, – сказал он, – но не думаю, что это легкая задача. Как только я пытаюсь коснуться предмета, который они явственно не желают обсуждать, мне скармливают неправдоподобную ложь.
– Да? – с подозрением спросила Келли.
И Рейнольдс тут же пожалел о сказанном, поскольку его еще на четверть часа задержали в гробоподобном кабинетике.
Но вот он вернулся к себе в комнату. Он перекатился по кровати на спину и уставился во тьму широко раскрытыми глазами. Он бы с удовольствием заглянул поработать в обсерваторию, но Келли сообщила, что отстраняет его от всех прочих обязанностей, пока он нужен чужакам. Он принял это как приказ. Наверное, так оно и было. Келли редко бросала слова на ветер.
За ним явились и разбудили. Впрочем, он и не собирался долго спать. В комнате по-прежнему царил непроглядный мрак. Кто-то яростно колотил в дверь. Он неторопливо, выгадывая время, поднялся и впустил пришедшего. Потом зажег свет.
– Вставай, – выдохнул тот. – К директору.
– Чего ей от меня надо? – спросил Рейнольдс.
– А я откуда знаю?
Рейнольдс пожал плечами и ушел. Он и так знал ответ. Наверняка это опять чужаки: Джонатон снова хочет его видеть. Ну что ж, рассудил Рейнольдс, входя в кабинет Келли, оно и к лучшему. Увидев ее лицо, он понял, что предположение было верным. И я теперь точно знаю, что им скажу, подумал он.
В какой-то момент посреди сна Рейнольдс принял важное решение. Он собирался рассказать Джонатону правду.
* * *
Приближаясь к инопланетному звездолету, Рейнольдс поймал себя на мысли, что корабль перестал навязчиво напоминать ему прежний дом в Сан-Паулу. Теперь, когда Рейнольдс побывал внутри и познакомился с обитателями, восприятие корабля переменилось. Теперь его изумляло, как сильно этот странно искривленный кусок металла схож с настоящим звездолетом.
Буксировочный челнок стукнулся о борт. Рейнольдс, не дожидаясь приглашения, снял скафандр и шагнул в шлюз. Келли выскочила из своего кресла и метнулась следом. Схватив камеру с консоли, она сунула аппарат ему в руки. Келли требовала, чтобы он сфотографировал чужаков. Приходилось признать, что пожелание не лишено логики: если чужаки такие мирные и совсем не страшные, как заявляет Рейнольдс, то, само собой, одного качественного четкого снимка достаточно, чтобы дополнительно успокоить землян. Многие политики продолжали истерить. Многим все еще мерещился набитый зелеными монстрами корабль на лунной орбите, всего в нескольких часах полета от Нью-Йорка и Москвы. Один щелчок затвора – и страхи рассеются.
Рейнольдс ответил, что Джонатон никогда не позволит себя сфотографировать, но Келли осталась непреклонна.
– Ну кому это важно? – отнекивался он.
– Всем, – настаивала она.
– Правда? Я вчера слушал новости, о чужаках ни слова. Ты это называешь истерией?
– Это из-за Африки. Подожди, вот когда война закончится, так сразу и услышишь.
Он не стал с ней спорить тогда и не утруждал себя этим сейчас. Молча взяв камеру, он выслушал последние инструкции и нырнул в люк.
Его ноздри тут же атаковал запах. Стоило Рейнольдсу появиться на корабле, и вонь возникала словно бы из ниоткуда, облекая его. Он принудил себя двинуться дальше. Во время предыдущего визита вонь одолела его лишь ненадолго. Он был почти уверен, что на сей раз справится с тошнотой.
На корабле оказалось холодно. Рейнольдс явился в одних легких брюках и короткой рубашке без футболки, поскольку в прошлый раз на борту было скорей жарковато. Возможно, Джонатон заметил, что ему неудобно, и приказал понизить бортовую температуру?
Он свернул за угол и мельком поднял глаза к далекому потолку. Позвал:
– Эй!
Эхо было едва слышным. Он позвал снова, эхо не изменилось – плоское, невыразительное.
Он повернул еще раз. Теперь Рейнольдс двигался куда быстрей прежнего. Больше не останавливался для раздумий в узких проходах. Он шел быстро и уверенно, полагаясь на опыт. По настоянию Келли он пристегнул к поясу кобуру с рацией и вдруг осознал, что рация яростно пиликает. Вероятно, Келли забыла ему дать какой-то чрезвычайно важный наказ. Ему было все равно. Он уже получил достаточно приказов, подлежащих игнорированию; одним больше, одним меньше.
Вот и пришел. Остановясь на пороге, он отстегнул рацию и выключил ее. Потом положил рядом с рацией камеру и шагнул в комнату.
Несмотря на прохладу, помещение не изменилось. У дальней стены стояли двое. Рейнольдс направился прямо к ним, вскинув руки над головой в знак приветствия. Один из чужаков ростом превосходил другого.
Рейнольдс обратился к нему.
– Вы Джонатон?
– Да, – ответил Джонатон писклявым детским голоском. – А это Ричард.
– Могу ли я выразить вам свое почтение? – нетерпеливо спросил Ричард.
Рейнольдс кивнул.
– Если хотите.
Джонатон дождался, пока Ричард встанет с пола, потом сказал:
– Мы теперь хотим обсудить вашу звезду.
– Хорошо, – ответил Рейнольдс. – Но прежде я вам должен кое-что сообщить.
И тут, впервые с момента, когда он принял решение, его одолели сомнения. Действительно ли говорить правду – лучшая стратегия в данной ситуации? Келли хотела, чтоб он солгал, чтобы навешал им лапшу на уши, уверился, что всего они не выведают. Келли опасалась, что чужаки улетят к Солнцу сразу же, как узнают все, за чем прибыли. Она стремилась получить доступ к звездолету для инженеров и ученых. А существует ли вообще такая возможность? Что, если Келли права, и чужаки тут же улетят? Что тогда ей сказать?
– Вы хотите сообщить, что ваше Солнце не является разумным существом, – предположил Джонатон. – Я прав?
Проблема решилась сама собой. Рейнольдс больше не чувствовал неприятной необходимости лгать.
Он ответил:
– Да.
– Боюсь, что вы обманываетесь, – заявил Джонатон.
– Мы же тут живем, не так ли? Кому знать, как не нам? Вы меня спрашиваете, полагая, что я знаток нашего светила, и я знаток. Есть, однако, другие люди в нашем мире, которые знают о нем куда больше моего. И тем не менее никому еще не удалось обнаружить ничего, сколько-нибудь подкрепляющего вашу теорию.
– Теория – это умопостроение, – сказал Джонатон. – Мы не строим теорий. Мы знаем.
– В таком случае, – попросил Рейнольдс, – объясните мне. Я не знаю.
Он внимательно смотрел в глаза чужака, ловя признаки моргания.
Взгляд Джонатона оставался уверенным и немигающим.
– Вы бы не хотели сперва услышать о нашем путешествии? – уточнил он.
– О да.
– Мы покинули родной мир много ваших лет назад. Не могу сказать точно, сколько. На то есть уже, несомненно, понятные вам причины. Но полагаю, что более вашего века назад. За это время мы посетили девять звезд. Эти светила были определены заранее. Наши жрецы... наши лидеры... определили светила в зоне досягаемости, согласные помочь. Понимаете ли, мы странствуем, чтобы задавать вопросы.
– Вопросы звездам?
– Ну да, конечно. На эти вопросы может ответить только звезда.
– И что это за вопросы? – спросил Рейнольдс.
– Мы установили, что существуют иные вселенные, параллельные нашей. А также создания, дьяволы и демоны, приходящие оттуда с намерением захватить наши звезды. Мы полагаем, что должны...
– А, ну да, – сказал Рейнольдс. – Понимаю. Мы тоже недавно повстречались с несколькими такими.
И он поморгал, имитируя моргание Джонатона.
– Они чрезвычайно ужасны, не так ли?
Джонатон перестал моргать, и человек тоже.
Рейнольдс продолжил:
– Вам не обязательно рассказывать мне обо всем. Но скажите, пожалуйста: отвечали ли те звезды, у которых вам уже довелось побывать, на ваши вопросы?
– Да, да. Мы многому научились у них. Эти светила очень велич... очень отличаются от вашего.
– Но они не сумели ответить на все имевшиеся у вас вопросы?
– Если бы сумели, нас бы тут сейчас не было.
– И вы полагаете, что наша звезда может помочь вам?
– Все могут помочь, но мы ищем ту, что нас спасет.
– Когда вы планируете отправиться к Солнцу?
– Сразу же, – ответил Джонатон. – Как только вы уйдете. Боюсь, что вы немногим еще можете быть нам полезны.
– Я бы попросил вас задержаться, – сказал Рейнольдс и заставил себя сделать шаг вперед. Он понимал, что не сумеет убедить Джонатона, не раскрыв ему всего, однако, поступив так, одновременно рискует разрушить все надежды. Тем не менее он рассказал чужаку о Келли, а также в общих чертах обрисовал реакцию человечества на прибытие пришельцев. Он объяснил, кто желает повидаться с инопланетянами и зачем.
Джонатон, казалось, пришел в изумление. Пока Рейнольдс говорил, чужак переступал ногами по полу, глуховато постукивая. Потом остановился и замер – ноги его разделяло теперь всего несколько дюймов, и поза эта, как догадался Рейнольдс, выражала невероятное удивление.
– Вы желаете отправиться дальше в космос? Вы стремитесь посетить другие звезды? Но зачем, Рейнольдс? Ваша раса не верит нам. Почему же?
Рейнольдс улыбнулся. С каждым ответом Джонатона он узнавал немного больше о чужаках и о том, как они мыслят и реагируют. Ему очень хотелось задать Джонатону еще один вопрос. Как давно ваша раса владеет секретом путешествия в межзвездном пространстве?Он полагал, что очень давно. Возможно, в ту пору еще не возникло человечество. Так почему соплеменники Джонатона прежде не являлись на Землю? Рейнольдсу казалось, что он уже знает ответ. Потому что доселе повода не возникало.
Рейнольдс подумал, как ответить на вопрос Джонатона. Если кто и может ответить, так это он.
– Мы стремимся отправиться к звездам, поскольку не удовлетворены собой. Продолжительность существования индивидуального человека невелика, и мы чувствуем потребность оставить заметный след в истории расы как целого за тот срок, что отпущен нам природой. В определенном смысле мы жертвуем частью индивидуальной жизни ради соприкосновения с бессмертием в большем. Достижение человеческой расы неотделимо от достижений индивидов. А что это за достижения, спросите вы? В целом – всё, чего не достигал прежде ни один индивид, всё новое, что служит добру ли, злу. Вот что мы находим великим достижением.
И, подчеркивая эту фразу, он моргнул. Потом, не мигая, добавил:
– Я хочу, чтобы вы научили меня разговаривать со звездами. Я хотел бы, чтобы вы остались здесь, на орбите Луны, на достаточный для этого срок.
– Нет, – незамедлительно ответил Джонатон.
Ответ был полон неслыханной силы, окрашен незнакомой интонацией. Но тут же Рейнольдс догадался, в чем дело: одновременно и в унисон с Джонатоном ответил Ричард.
– Нет.
– В таком случае вы потерпите неудачу, – сказал Рейнольдс. – Разве не говорил я вам? Я знаю наше светило лучше всех, кого могут предоставить вам в распоряжение. Научите меня разговаривать со звездами, и я, быть может, помогу вам пообщаться с ним. Или вы предпочли бы странствовать по галактике вечно, бессильные отыскать желаемое, куда бы ни направились?
– Вы разумный человек, Рейнольдс. Ваша точка зрения может отвечать истине. Мы пообщаемся с нашей родной звездой и посмотрим, что она посоветует.
– Так и сделайте. И если ответ ее будет положительным, я попрошу вас об ответной услуге. Я хочу, чтобы вы позволили команде наших ученых и техников посетить ваше судно и обследовать его. Вы ответите на их вопросы со всевозможной полнотой. И правдиво.
– Мы всегда отвечаем правдиво, – ответил Джонатон, яростно моргая.
* * *
Луна успела совершить один полный оборот вокруг Земли с тех пор, как Рейнольдс впервые пообщался с инопланетянами, и достигнутые темпы его вполне устраивали, особенно в последние дней десять, когда Келли бросила сопровождать Рейнольдса в ежедневных полетах на корабль чужаков и обратно. В общем-то за все это время он ни разу с ней не встречался с глазу на глаз, а по телефону они говорили только однажды. Здесь и сейчас она тоже отсутствовала, что его удивило, ведь был полдень, а Келли всегда ела вместе с остальными.
Рейнольдс сидел за столиком в кафе. Еда была скверная, но он к этому уже привык. Его беспокоило – особенно сейчас, когда он осознал причину, – отсутствие Келли. Большую часть времени пропускал ленчи именно он. Он попытался вспомнить, когда в последний раз сюда являлся. Более недели назад, скорее даже более декады назад. Ему стало не по себе.
Он поймал на себе взгляд девушки за соседним столиком. Он ее едва знал. Отец девушки был важной шишкой в НАСА в те дни, когда Рейнольдс еще участвовал в регулярных полетах. Имени его он вспомнить не смог. У дочки оказалось симпатичное узкое личико и тело размера на два больше, чем полагалось бы при такой головке. Умом она тоже не отличалась. Работала в администрации базы, то есть, проще говоря, успела переспать с большинством мужчин.
– Ты Келли не видела? – спросил он.
– На работе, наверное.
– Нет. Я имею в виду, когда ты в последний раз встречала ее здесь?
– Здесь? М-м... – Девушка поразмыслила. – А разве она не с остальным начальством ест?
Келли никогда не ела вместе с остальным начальством. Она всегда приходила в кафе, полагая, что так будет этичнее, а раз девушка не помнит, когда в последний раз ее тут видела, значит, Келли не появлялась здесь по крайней мере столько же, сколько и он. Рейнольдс оставил недоеденный ленч, поднялся, вежливым кивком попрощался с девушкой, которая на него вылупилась, как на придурка, и поспешно вышел.
Идти было недалеко, но он пустился бежать. Он не собирался встречаться с Келли, поскольку понимал, что толку с этого мало. Он намеревался наведаться к Джону Симсу.
Симсу стукнуло пятьдесят два, на базе только Рейнольдс был старше его. Как и Рейнольдс, Симс в прошлом участвовал в экспедициях. В 1987-м Рейнольдс, еще знаменитость, обретался в Сан-Паулу, а Джон Симс командовал первой (и единственной) подлинно успешной марсианской экспедицией. За те несколько месяцев мир узнал его имя, но мирская слава проходит быстро, и Симса вскоре забыли. Он не делал ничего такого, что не было предусмотрено; смерть экспедиции Симса ни разу не грозила. Рейнольдс же провалился. Трое человек, сопровождавших его на Марсе, погибли. Тем не менее именно Рейнольдс, неудачник Рейнольдс, стал героем, а не Симс.
Может, я опять стал героем, подумал он, спокойно стучась в дверь кабинета Симса. Возможно, там внизу мир снова каждый день слышит мое имя в новостях. Он не включал новости с момента первого полета на корабль чужаков. Известно ли уже людям о происходящем? Он не видел причин утаивать такую информацию, но это редко имеет значение. Надо спросить Симса. Симс знает.
Дверь открылась, Рейнольдс вошел. Симс был крупный мужчина, темноволосый, со стрижкой ёжиком. Стиль этот вышел из моды лет тридцать или сорок назад, и Рейнольдс сомневался, что во вселенной еще остались другие мужчины, стриженные ёжиком. Но Симса он себе другим просто не мог вообразить.
– Проблемы? – спросил Симс, впервые угадав. Подвел Рейнольдса к столу и усадил. Офис Симса был просторен, но пуст. На столе рядом с телефоном Рейнольдс заметил пару рутинных отчетов. Симс занимал пост заместителя администратора базы, что бы это ни означало – Рейнольдс никак не мог уяснить себе, что именно. Одно ясно наверняка: Симсу о жизни лунной базы известно куда больше, чем другим. В том числе больше, чем директору.
– Я хочу спросить про Вонду, – сказал Рейнольдс. Симсу всех достаточно было назвать по имени. Вондой звали Келли. Рейнольдсу сорвавшееся с губ имя показалось незнакомым. – Почему она в кафе не обедает?
Симс ответил неохотно.
– Боится выходить из кабинета.
– Это как-то связано с чужаками?
– Да, но я тебе не должен говорить. Она не хотела.
– Скажи. Пожалуйста.
Он увидел, что прозвучавшее в его голосе отчаяния вызвало легкую улыбку Симса. Рейнольдс чуть не добавил: по старой дружбе. Хорошо еще, сдержался.
– Основная причина – война, – сказал Симс. – Если война начнется, она хочет узнать сразу же.
– А начнется?
Симс покачал головой.
– Я не Господь Бог. Думаю, все будет спокойно, если кто-нибудь чего-нибудь не отчебучит. Как обычно. В самом скверном случае – небольшая местная война продолжительностью, может, около месяца. Но разве можно рассчитывать на здравомыслие политиков? Им оно поперек горла встаёт.
– А что насчет чужаков?
– Ну, как я уже сказал, чужаки тоже... – Симс сжал губами трубку. Рейнольдс ни разу не видел, чтобы трубка была раскурена, не замечал поднимавшегося дымка, однако Симс не вынимал ее изо рта.
– Сюда летят из Вашингтона, завтра прибудут. Хотят поболтать с твоими зверьками. Похоже, твоей работой недовольны все, а Вонда в особенности.
– Я-то своей работой доволен.
Симс пожал плечами, дав понять, что это неважно.
– Чужаки не согласятся с ними встретиться, – сказал Рейнольдс.
– Ну и как они поступят? Выдернут коврик у дверей из-под ног? Свет в доме выключат? Не сработает.
– Вы все разрушите. Все, чего я уже достиг.
– А чего ты достиг? – Симс поднялся, обошел вокруг стола и навис над Рейнольдсом. – Насколько можно судить, ни хрена ты не достиг с тех пор, как туда впервые наведался. Людям нужны результаты, Брэдли, а не треп. Ты же только треплешься. Это не твоя личная затея. Это одно из важнейших событий в истории человечества. Если кто и обязан понимать его важность, так это ты. О Боже!
Он побрел обратно к своему креслу, ожесточенно мотая трубку в губах.
– Чего им от меня надо? – спросил Рейнольдс. – Послушай, я же добился того, что им было надо. Я уговорил чужаков пустить к себе на корабль команду наших ученых.
– Нам нужно большее. Среди прочего – нужно, чтобы чужаки спустились и посетили Вашингтон. Если хочешь, считай это пропагандистски необходимым, и нам оно чертовски пригодится именно сейчас. Мы единственная страна, достаточно вменяемая, чтобы содержать лунную базу. И ее содержание наконец стало приносить плоды, доступные пониманию политиков. У тебя был месяц на то, чтобы играть в свои игры – в конце концов, ты герой, у тебя публичная известность и всякое такое, – но ты, что ли, всерьез рассчитываешь, чтобы они и дальше сидели смирно? Нет, они рвутся действовать, и я боюсь, что прямо сейчас.
Рейнольдса не смущало, что его отодвигают. Он узнал столько, сколько было в его силах. Он уже догадывался, как придется поступить. Надо разыскать Келли и дать ей понять, что гостей с Земли нельзя подпускать к чужакам. Если она не согласится, он пойдет скажет пришельцам, и они улетят к Солнцу. Но если Келли не даст ему уйти? Такая вероятность оставалась. Он подумал, не сказать ли ей нечто вроде: если ты меня не отпустишь, если попытаешься меня удержать, чужаки поймут – что-то не так, и улетят не оглянувшись. Может, удастся заморочить ей голову, что чужаки-де телепаты – вряд ли Келли сумеет это проверить. Его план был детально проработан и не мог провалиться.
Рука Рейнольдса легла на дверную ручку, и тут Симс окликнул его:
– Брэдли, я тебе кое о чем забыл сообщить.
– Да? О чем же?
– Вонда. Она за тебя. Она приказала им не соваться сюда, но оказалась бессильна. Ее уволили. Вместе с визитерами прибудет ей замена.
– Ах, вот как, – отозвался Рейнольдс.
* * *
Рейнольдс сидел в скафандре на своем месте в кокпите челнока, глядя, как пилот рядом проводит ритуал последней предполетной проверки. Мертвая пустынная поверхность Луны уходила от челнока к горизонту, такому близкому, что его, казалось, вполне можно было коснуться рукой. Рейнольдсу нравилась Луна. В противном случае он бы ни за что не согласился остаться здесь. Землю же он ненавидел. А еще лучше Луны был сам космос, темная бескрайняя пустота, недоступная жадным уродским людским лапам. Вот туда-то Рейнольдс и направлялся. Вовне и вверх. Он с нетерпением ожидал отбытия.
Голос пилота доносился через рацию скафандра – низкий шепот, недостаточно громкий, чтобы понять смысл сказанного. Пилот бормотал что-то себе под нос, концентрируясь на процедурах проверки. Он был молод, едва ли старше двадцати пяти, вероятно, доброволец из ВВС, лейтенант или каперанг. Вряд ли этот человек помнит времена, когда космос считался фронтиром. Человечество решило выбраться со своей планеты, и Рейнольдс стал одним из тех, кому суждено было сделать гигантский шаг. Теперь же оказалось, что гигантские шаги двадцатилетней давности – не более чем суетливые подергивания в пыли веков, и человечество отползало восвояси. Глядя вперед из кабины, Рейнольдс видел в точности половину американской космической программы: выступающий из реголита купол лунной базы. Вторую половину составляла орбитальная лаборатория, кружившаяся близ Земли обшарпанным реликтом семидесятых. Далеко за ближним горизонтом, на расстоянии примерно сотни миль, некогда размещался еще один купол, а ныне исчез. Те смельчаки, кто там жил, работал, преодолевал трудности, умирал и боролся за спасение... тоже исчезли. Куда? Русские сохранили орбитальную станцию, так что некоторые колонисты лунной программы явно там, но где же остальные? В Сибири? Осваивают? Разве не Сибирь, старую темницу без стен и решеток времен царской России и ранних коммунистов, предпочли там Луне в качестве фронтира?
А может, русские не так уж и неправы? Рейнольдсу эта мысль не понравилась, ведь он жизнь свою отдал Луне и пустоте за ее пределами. Но временами, как сейчас, глядя через искусственное окно скафандра на голый пузырь базы, хрупкий и ненадежный, вскочивший на краю мертвого мира, как бородавка на лице старухи, он затруднялся отрицать правоту русских. Он прожил достаточно, чтобы вспомнить, как в первый раз его увлек дух соревнования и покорения неизведанного. В школе он с религиозным рвением следил за новостями об экспедиции, впервые поднявшейся на Эверест – в 1956-м или 1957-м. Потом сняли фильм; он посмотрел фильм, проследил, как бледные тени альпинистов ползут по скальному лику белого божества, и решил, что это его судьба. Ему не перечили в таком намерении, но так получилось, что когда он повзрослел, все горы уже оказались покорены. Кончилось дело тем, что он подался в астрономы, чтобы за неимением лучшего смотреть на далекие сияющие пики пустоты, устремив дух свой в космос. Он отправился на Марс и обрел славу, но слава заставила его замкнуться в себе, так что сейчас, кабы не блистательное прошлое, быть бы ему одним из легиона безымянных стариков, что усеивают города мира, населяют идентичные мрачные комнаты с книжными полками вдоль стен, скверно питаются в дурных ресторанчиках, пока мысли их блуждают за миллиарды миль от мертвеющих телесных панцирей.
– Доктор Рейнольдс, можем отправляться, – сказал пилот.
Рейнольдс что-то проворчал в ответ, разум его блуждал за мили от тела. Он вдруг подумал, что в этом наверняка есть резон. Как смеет он думать о бесцельности и тщетности, если видел собственными глазами... что? Разумных существ, рожденных за световые годы от ничтожного человеческого мирка? Разве не является такое откровение самодостаточным доказательством? Да. Он был уверен, что да. Но что же оно доказывает?
Буксировочный челнок с мерным фырчанием поднялся над Луной. Сгорбившись на сиденье, Рейнольдс подумал, что вскоре найдет ответ.
Это они нашли нас, размышлял он, а не мы – их. А они когда выбрались в космос? Поздно. Очень поздно. В момент их истории, соответствующий человечеству статысячелетней давности. Они избегали космоса, пока настоятельная необходимость не принудила. Он вспомнил, как затруднился объяснить Джонатону, почему человек стремится к звездам, если не верит в божественность светил. Есть ли на то причина? А если есть, то имеет ли она смысл?
Путь был недолог.
Запах исчез. Воздух оказался чистым, свежим, сладким – никакой вони, лишь запах свежести и чистоты, подобный сосновому или мятному. Это его приободрило. Стоило Рейнольдсу ступить на корабль, депрессию с меланхолией как рукой сняло. Вероятно, он просто сбросил с плеч груз ответственности за мрачную ситуацию. Слишком давно ему не приходилось сражаться. Джонатон наверняка разберется. Чужаку больше трехсот лет, он порождение цивилизации и культуры, уже достигших зрелости в ту пору, когда человек еще не стал человеком, а тощие обезьяны-коротышки питались падалью на жарких равнинах Африки.
Войдя в переговорный зал, Рейнольдс отметил, что Джонатон и Ричард на сей раз не одни. Третий чужак, по впечатлению Рейнольдса, был важной фигурой; его представили как Верньяна. Земным именем тот не пользовался.
– Это лучший наш знаток звезд, – сообщил Джонатон. – Он говорил с вашим светилом и, надеемся, сумеет помочь вам.
Рейнольдс и позабыл об этом. Неожиданное напряжение последних нескольких часов стерло из его памяти все прочее. Тренировки. Неудачные попытки пообщаться со звездами. Он проваливался раз за разом. Джонатону не удавалось его обучить, но это, вероятно, потому, что самому Рейнольдсу недоставало веры.
– Теперь мы покинем вас, – сказал Джонатон.
– Но... – начал Рейнольдс.
– Нам нельзя оставаться.
– Но я должен вам кое-что рассказать.
Поздно. Джонатон с Ричардом направлялись в коридор – в их движениях заметна была неожиданная грация. Длинные шеи колыхались, тощие ноги тряслись, но перемещались чужаки с кошачьими грацией и проворством, словно плыли, а не шли.
Рейнольдс развернулся к Верньяну. Стоит ли рассказать этому про гостей с Земли? Вряд ли. Верньян был стар, кожа его казалась заметно бледней, чем у товарищей, волосы почти выпали. Под глазами морщины, одно ухо порвано.
Верньян не открывал глаз.
Вспомнив уроки, Рейнольдс тоже закрыл глаза.
И оставил их закрытыми. В темноте субъективное время ускорялось, но он был уверен, что прошло больше пяти минут.
Потом чужак нарушил молчание. Нет, он не заговорил, но запел: голос Верньяна зазвенел высокими призывными нотами хорошо настроенной скрипки, начал взмывать и опадать по октавам – приятный, успокаивающий, хладнокровный. Рейнольдс тщетно старался сконцентрироваться на песне, отстранившись от всех ощущений, никого не узнавая, кроме Верньяна. Игнорировал запах и вкус воздуха, далекое гудение корабельных механизмов. Песнь чужака все тянулась, голос казался нацеленным к звездам. Джонатон тоже исполнял песни, но не такие. Когда пел Джонатон, голос его словно бы метался в панике, панически дергался в поисках опоры. Верньян же пел уверенно, не зная сомнений. Рейнольдс ощущал головокружительный авторитет существа, его силу и достоинство патриарха. Голос и песнь ни разу не дрогнули и не сфальшивили. Верньян в точности знал, что делает.
А что он чувствовал? Трудно было судить. Если ничего, тогда... Но нет, нет, думал Рейнольдс, нужно сконцентрироваться на голосе, позволить ему охватить себя, омыть, воскресить. Я новый человек. Рейнольдс мертв. Я – другой. Мысли эти являлись ему чужацкими шепотками. Давай, Рейнольдс. Лети. Прочь отсюда. Лети.
Потом до него дошло, что он тоже поет. Он не мог бы сымитировать пение Верньяна, слишком уж отличался голос чужака, но пытался, слышал, как собственный голос взмывает в устрашающе близком подобии, почти тая в неизменных чужацких напевах, сливается с ними. Два голоса вдруг слились в одно целое, перепутались, соединились, и этот новый голос воспарил еще выше, еще и еще, все дальше и дальше, потянулся все дальше и глубже.
Затем он ощутил это. Рейнольдс. И понял, что это такое.
Солнце.
Древней всея Земли. Существо величественней и обширней Земли, превосходящее мудростью и могуществом. Божественный шар тепла и энергии.
Рейнольдс обратился к звездам.
