Текст книги "Первая мировая. Убийство, развязавшее войну"

Автор книги: Грег Кинг

Соавторы: Сью Вулманс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Задача понять эту пару и изложить это на страницах книги не так проста из-за удивительно малого количества достоверной информации. Мы имели возможность ознакомиться со многими неопубликованными письмами и документами эрцгерцога в Австрийском государственном архиве в Вене, в том числе с перепиской Габсбургов, но это помогло прояснить только отдельные яркие моменты его частной жизни. Франц Фердинанд был хорошим писателем, и его частная переписка с кайзером Вильгельмом II, несомненно, дает ценную информацию относительно его брака. Мы обладаем многочисленными письмами от кайзера к эрцгерцогу, к сожалению, письма эрцгерцога, адресованные монарху, просто исчезли. И несмотря на интенсивные поиски, ни одному историку пока не удалось их найти.

Что касается личной переписки между Францем Фердинандом и Софией, во многом дело обстоит не лучше. Мы знаем, что они часто писали друг другу как в те годы, что предшествовали моменту, когда их роман стал известен общественности, так и во время длительных переговоров с семьей на разрешение брака. Несомненно, переписка могла бы предоставить уникальную возможность понять их характеры, мысли и любовные отношения. Но Макс, возможно, желая сохранить образы своих родителей в неприкосновенности, уничтожил почти все эти письма. Дочери Франца Фердинанда Софии удалось сберечь некоторые остатки этой переписки, такие как отдельные записки и открытки, но сами любовные письма, по которым можно было бы составить представление об их взаимоотношениях, к сожалению, потеряны для истории.

Большинство королевских и аристократических особ той эпохи вели в юности личные дневники: это было и средством записи происходящих событий, и, что даже более важно для людей Викторианской эпохи, средством оценить то, как проходит их жизнь. К сожалению, для истории ни Франц Фердинанд, ни София не вели регулярных дневниковых записей. Несколько раз они предпринимали такие попытки, но в итоге отказались от них. В случае с эрцгерцогом единственный реальный дневник, которому посчастливилось сохраниться, посвящен его путешествию по миру в 1892–1893 гг. Впоследствии дневник был издан в виде книги очень ограниченным тиражом. На страницах этого дневника содержится очень мало мыслей эрцгерцога личностного характера и ничего о романе с Софией, который в то время еще не начался. В свою очередь, София так и не приобрела привычку вести ежедневный дневник. Хотя она несколько раз и пыталась это сделать, но неизменно бросала, и в ее дневнике пропущены целые месяцы. Один из ее дневников, датируемый 1891 г., сохранился в семейном доме в Конопиште, Чешская Республика. К сожалению, в нем содержится только несколько обрывочных записей на французском и немецком, и со временем он также был заброшен.

Сохранились их записи, касающиеся тщательно оберегаемых личных взаимоотношений; отдельные письма и обращения к друзьям, родственникам и придворным, которые позволяют увидеть некоторые особенности характера эрцгерцога, брака и семейных отношений. Но София во многом до сих пор остается загадкой, по крайней мере в том, что касается ее чувств, надежд, радостей и разочарований. Очень немногие действительно близкие к Софии люди делились своими воспоминаниями о ней. Сохранилось совсем немного таких воспоминаний, лишенных влияния, которое оказала драма в Сараево, ведь после София была практически канонизирована. Даже их трое детей редко делились воспоминаниями о своих родителях.

В этой книге на основе архивных материалов, семейных историй, воспоминаний, статей в газетах того времени и других, порой расходящихся, источников мы попытались представить картину совместной жизни Франца Фердинанда и Софии. Порой из-за отсутствия писем и дневников изображение осталось удручающе туманным, но мы постарались избежать надуманности и излишних спекуляций. Наша история протянулась от блистательных чешских замков и венских дворцов до безжалостных ужасов фашистских концлагерей, от Викторианской эпохи до современности. Но главное в ней – хроника семьи, чьи триумфы и трагедии были не только отражением, но и причиной многих событий бурного двадцатого века.

Пролог. Вена, январь 1889 г.

Густой белый снег, кружась, падал с ночного неба по всей Вене, укрывая черепичные крыши и ложась мерцающими сугробами по краям широких бульваров. В предгорьях Венского леса, в бассейне Дуная чинно и мирно дремали города. Сквозь ряды лип, обнаженных зимой, выстроившихся вдоль Рингштрассе (Ringstrasse),открывались завораживающие картины: неоготическая Ратуша, величественная Венская опера, огромные музеи с их марширующими колоннадами, тяжелый взгляд исподлобья неоклассического здания парламента, взметнувшиеся шпили кафедрального собора Св. Стефана и зеленые купола церкви Карлскирхе. Вена словно бы повисла между снежными сугробами и опаловыми небесами. Освещенная мерцающим призрачным светом фонарей, она выглядела солидно, респектабельно и властно, как и положено столице великой империи.

На протяжении веков на театральных подмостках Вены главную роль играла династия Габсбургов, доминируя во всей Европе. Их власть распространялась от Альп до теплых вод Средиземного моря, от солнечного Триеста до темных и таинственных лесов Трансильвании, Чехии и границ царской России. Как ведущий католический королевский дом Европы, Габсбурги воевали, устраивали вторжения, заключали браки, чтобы объединить княжества и провинции под яростным двуглавым орлом на их флаге. Их слава была неоспоримой. На протяжении веков Габсбурги были императорами Священной Римской империи; они предоставляли королей для Испании и жен для европейских монархов. Среди их знатных предков были великий император Карл V и влиятельнейшая императрица Мария Терезия.

Влияние Габсбургов пошло на убыль после того, как Наполеон прокатился по всей Европе и поверг в прах Священную Римскую империю. Шаткая конфедерация немецких государств с осколками старых традиций и остатками династического могущества, на фоне частых восстаний и волны национализма. Только сорок лет прошло после революции 1848 г., когда Габсбурги чуть не потеряли Венгрию. Восстание в Будапеште удалось подавить только при помощи русских солдат. Двадцать лет спустя венгры встали на сторону все более сильной и милитаристской Пруссии в Семинедельной войне; поражение сил Габсбургов в битве при Кениггреце положило конец австрийскому господству и дало начало созданию непростого альянса. В ходе австро-венгерского соглашения 1867 г. Австрийская империя преобразовывалась в дуалистическую монархию Австро-Венгрия. Сохраняя за собой право пересматривать условия соглашения каждые десять лет, Будапешт постоянно добивался для себя новых уступок, все больше ослабляющих Вену, и казалось, что создание венгерской автономии в будущем неизбежно.

По крайней мере Венгрия оставалась доменом Габсбургов. К 1889 г. династия потеряла Тоскану, Парму, итальянские провинции Ломбардии и Венецию. Их империя была анахронизмом, пережитком предыдущей эпохи, «династической фантастикой», как было остроумно замечено. Черно-желтый флаг Габсбургов собрал около 50 миллионов людей разных народов: австрийские немцы, венгры, цыгане, итальянцы, румыны, моравы, поляки. Эти народы не были объединены общими связями, языками и национальностями; они не испытывали никакой верности Вене и многие все более стремились вырваться на свободу, как они считали – из-под гнета Габсбургов. С каждым годом казалось, что последние остатки былой силы ускользают из рук гордых Габсбургов. Оставалась правящая семья, закостеневшая в старых традициях; ее былая слава таяла с крушением монархий, слишком частыми кровосмесительными браками и все более явной тенденцией в семье к слабохарактерности.

Во главе этой противоречивой нации стоял Франц Иосиф I, император Австрии и Апостолический король Венгрии, король Чехии, Далмации, Хорватии, Словении, Галиции и Иерусалима; эрцгерцог Австрии; великий герцог Тосканы, Кракова и Трансильвании; герцог Лотарингии, Зальцбурга и Буковины. Его череда титулов говорила больше о прошлом, чем о современных реалиях. Расцвет сил императора был уже позади: когда-то лихой и стройный красавец Франц Иосиф стал лысеющим и слегка сутулившимся человеком, с пышными седыми бакенбардами и сонными голубыми глазами. Он был единоличным правителем большинства своих подданных: люди говорили о нем как о «всемогущем существе высшего порядка, правящем за пределами человеческого понимания». Измученный постоянными восстаниями и уязвленный потерей былой власти, Франц Иосиф отступил в мир архаичной традиции, во вселенную бесконечных балов и кондитерских сладостей, в которой он мог игнорировать незнакомую и пугающую современную эпоху. Он ездил на автомобиле только один раз, при необходимом визите к королю Эдуарду VII; в возрасте 84 лет Франц Иосиф предпочитал пешком подниматься по лестнице на седьмой этаж, нежели пользоваться подозрительным современным лифтом.

Франц Иосиф I (1830–1916) – император Австрийской империи

Идея перемен была предана анафеме. Франц Иосиф предпочитал уйти в себя, закрыться и остаться со своими старыми взглядами. «Стена предрассудков ограждала императора от любых голосов политических деятелей, способных на самостоятельное мышление», – пишет один приближенный. «Кольцо придворных, военных и врачей» охраняло Франца Иосифа от неприятных взглядов и нежелательной реальности. «Бушующие потоки жизни нашего времени едва-едва достигали слуха нашего императора, подобно отдаленному шороху. Он отстоит от какого-либо реального участия в этой жизни. Он не хочет понимать настоящее, несмотря ни на что». Сохранение старого порядка – единственное, что имело значение: неприятные идеи игнорировались, оставаясь на долю преемника Франца Иосифа. Император с готовностью углублялся в мелкую бумажную работу и бюрократические тонкости, чтобы не оказаться лицом к лицу с серьезными проблемами. Он жил в мире абсолютных взглядов. Для Франца Иосифа, говорил один придворный, «существовали только однозначные понятия. Красивый и уродливый, мертвый и живой, молодой и старый, умный и глупый – он понимал эти понятия только по отдельности и не мог построить мост, связывающий одно с другим... Его идеи не знают нюансов».

Никто никогда не обвинял императора в излишней темпераментности. Франц Иосиф был неизменно вежливым, осторожным в словах и сдержанным. Но его манеры придворного скрывали холодный, подозрительный и нетерпимый характер. Он не любил конфронтации и не допускал, чтобы ему противоречили. Все окружающие боялись вызвать его неудовольствие. Когда будущий король Георг V посещал Вену в 1904 г., его поразило, как все придворные и члены императорской семьи «боялись императора». Неосторожное слово, забытый поклон, не застегнутая пуговица на мундире, медаль не на том месте – любой этой мелочи было достаточно, чтобы вызвать приступ его ярости. Однажды ночью у Франца Иосифа случился приступ удушья, так что он не мог дышать. Врач, спешно поднятый с постели, бросился на помощь к императору и столкнулся с его ледяным взглядом. Даже таким образом император сумел тогда выразить свое недовольство тем, что врач явился не в положенном ему по форме одежды фраке. Когда как-то раз предложили, чтобы гвардейцы, несущие службу в императорских дворцах, лишились обязанности поднимать руку, приветствуя детей Габсбургов, Франц Иосиф решительно отверг это предложение, расценив его как посягательство на достоинство Императорского дома.

В личной жизни Франц Иосиф был человеком многих глупых привычек. Его королевские комнаты отличались своеобразной спартанской роскошью. Он спал на военной кровати, но с роскошными матрасом и постельным бельем. По привычке он вставал в четыре утра и начинал работать, обедал в одиночестве, гулял после обеда и ужинал необычно рано, в половине шестого. Его одинокое существование становилось еще более одиноким из-за частого отсутствия супруги. Императрица Елизавета практически всегда отсутствовала в Вене. Две ее двоюродные сестры вышли замуж, когда баварской принцессе Елизавете было всего шестнадцать, пойдя против воли властной матери Франца Иосифа, эрцгерцогини Софии. Баварская королевская семья была очень вспыльчивой и эксцентричной, со склонностью к нервным взрывам и приступам депрессии – не лучшие качества для возможной императрицы Австрии. Но никакими разумными доводами нельзя было остановить страстно влюбленного Франца Иосифа. Захватывающий дух романтики вначале, но темнота, последовавшая потом.

Елизавета, известная в домашнем кругу как Сиси, стала символом романтической эпохи. Ее почти боготворят в Вене, хотя и не так уж сентиментально. Новая императрица была эгоистичной, незрелой молодой девушкой, которая обнаружила, что жизнь императорского двора носит неприятный и ограничивающий ее характер. Франц Иосиф был не прочь обращать внимание на женские прелести не только своей супруги, особенно после того, как его жена испытала ужас от сексуальной стороны супружеской жизни. Говорили, ужас вскоре превратился в отвращение после того, как император заразил свою жену венерической болезнью. Ощущая стыд и чувствуя, что ее предали в лучших чувствах, Елизавета вынесла своему мужу обвинительный приговор и делала все, чтобы избегать омерзительных для нее семейных обязанностей. Император, лишенный счастья в браке, несмотря на свой имидж консервативного католика, имел череду любовниц, и у него даже были внебрачные дети. Наиболее известны его отношения с актрисой Катериной Шратт, ставшей его ближайшим доверенным лицом и единственным источником эмоционального комфорта в его дальнейшей жизни.

Современники императора были менее снисходительны к Елизавете, нежели современные ее почитатели. Они презирали ее за то, что она постоянно пребывала на зарубежных курортах, так, словно бы она сама презирала свою новую родину. Одержимая идеей своей красоты, частым голоданием она довела себя до опасного состояния анорексии, погрязла в жалости к себе и своих болезненных фантазиях, проводя дни за сочинением томов сомнительной поэзии.

Возможно, у Елизаветы и действительно были причины для бегства. Жизнь среди Габсбургов вряд ли можно было назвать сплошным кружением вальсов и улыбающихся лиц. Там случались и свои трагедии. Франц Иосиф и Елизавета потеряли свою первую дочь из-за детской болезни, и несчастья нависли над их семьей. Младший брат императора Максимилиан неразумно принял мексиканский престол и был свергнут и расстрелян. Вдова Максимилиана Шарлотта, потрясенная смертью своего мужа, скиталась по Европе, обвиняя каждого в его казни, пока наконец не была заточена в отдаленном замке. Младший брат императора Людвиг Виктор был выслан из Вены из-за слухов о его нескромном влечении к юным мужчинам и склонности примерять бальные платья. Даже Франц Иосиф находил свою семью достаточно раздражающей. Он «хорошо относился лишь к немногим из них, – вспоминал его камердинер, – он вполне справедливо считал, что многие из них действовали недопустимо». И как следствие, император «некоторых членов его семьи не хотел видеть совсем», а «некоторых других видеть как можно реже».

Потом был Рудольф, единственный сын Франца Иосифа и Елизаветы. Его рождение в 1858 г. было моментом торжества, знаменующим собой продолжение династии, но детство Рудольфа вряд ли можно назвать счастливым. Франц Иосиф был суровым отцом; казалось, что бы ни делал или говорил Рудольф – не вызывало его удовольствия. Рудольф боготворил свою мать, но Елизавета была слишком эгоистичной и меланхоличной, чтобы заниматься воспитанием своего сына. В определенном смысле Рудольф вырос сыном своей матери: он стал самоуглубленным, меланхоличным молодым человеком с пристрастием к беспорядочным половым связям и склонностью к политическим авантюрам.

Его отец попытался повлиять на жизнь сына и упорядочить ее, женив его на принцессе Стефании, дочери короля Бельгии Леопольда II. Прошел год между их помолвкой и свадьбой, когда выяснилось, что у пятнадцатилетней невесты еще не начались менструации. Рудольф был изысканным и неотразимым, Стефания же не обладала таким очарованием и женской силой, чтобы удержать своего мужа в рамках супружеской верности. Кончилось все плохо. После рождения их дочери Елизаветы в 1883 г. Стефания неожиданно заболела. По иронии судьбы Рудольф заразил ее венерическим заболеванием, так же, как произошло и у его отца с Елизаветой. Возмущенная и расстроенная тем, что она больше не сможет иметь детей, Стефания разгневалась на Рудольфа, и тот обратил свой взгляд в сторону более дружеской компании.

Рудольф был полной противоположностью своего отца. Хотя он и воображал себя талантливым политиком-интеллектуалом, но был скорее дилетантом. Он заигрывал с либеральными кругами общества, в которых его отец видел опасность, поощрял инакомыслие и взгляды, противоположные стойкому консерватизму Франца Иосифа. Положение Рудольфа было таким же тяжелым, как и всех князей: он не обладал никакой реальной властью, и ему только и оставалось, что ждать смерти своего отца. Не неся никакой ответственности, ощущая недоверие своего отца и отрицание им какой-либо роли, которую он мог бы сыграть с пользой для Австро-Венгрии, наследный принц окунулся в депрессию. Болезненный и угрюмый, он погрузился в водоворот любовниц и морфина, становясь все более отчужденным для своей семьи и страдая от гонореи.

Консервативный император, закостеневший в бюрократических правилах, императрица, затворница и меланхолик, и наследный принц с подмоченной репутацией, мечущийся от одного к другому, – они образовывали триумвират, в котором надвигающаяся катастрофа скрывалась под приятной на вид поверхностью. Императорский двор января 1889 г. также отражал эту двойственность. Для стороннего наблюдателя он представлялся, как и всегда, жизнерадостным и великолепным, полным вечных вальсов и беззаботной радости. Но стоило появиться государю, и двор наполнялся запахом «смерти и разложения», в застывшей вселенной проступали «архаичные лики, ссохшиеся интеллекты, дрожащие головы, изношенные пустомели».

Это был мир, неустойчиво балансирующий на традициях и консервативном этикете. Только те, кто мог похвастаться шестнадцатью щитами, разделенными на четыре поля – непрерывной чередой из восьми по отцовской и восьми по материнской линии благородных предков, были допущены к высшим постам при дворе. Правила строго соблюдались: жена посла Австрии в Германии, если ей не хватало нужного числа благородных предков, могла присутствовать при кайзеровском дворе, но не в Вене. Немало дам аристократического происхождения были вежливо, но решительно не допущены в бальные залы дворца по причине недостаточно высокого происхождения и не смогли присоединиться к кругу избранных. К должностным лицам, независимо от их ранга, если они не соответствовали требованиям знатности, относились пренебрежительно. Когда молодая племянница одного английского герцога как-то появилась на императорском балу, это вызвало протесты других гостей, так как она сама не обладала титулом, достаточным, чтобы присутствовать за дверями этого зала. Мужей просили приходить без жен, а жен без мужей, если один из супругов не был достаточно титулованным.

Венеция, рассказывает дипломат, была наполнена «весельем и легкостью», увлечена «музыкой и танцами, едой и напитками, смехом и весельем. Они с радостью лениво дрейфовали по течению жизни. Насколько много удовольствий, настолько же мало и хлопот, как это только возможно». Шутки не могли скрыть ту безжалостную настойчивость, с которой добивались аристократы своих привилегий, и исключение тех, кто считался социально недостаточно соответствующим. «Нынешнее поколение высокой аристократии, – писала венская газета Neue Freie Presse,– по-прежнему стремится стоять над средним классом, хотя они ничего не знают о нем... Наша аристократия стерильна и изолирована». Они проводят свои дни, говорит один из очевидцев, в мелочных занятиях, «обсуждая рождения, браки и смерти своих знакомых и друзей и высказывания и поступки членов императорской семьи. Они редко что-то читают; их знания в области искусств чрезвычайно ограничены, они не имеют абсолютно никаких общих интересов; политика остается для них закрытой книгой, за исключением тех случаев, когда она затрагивает благосостояние Австрийской империи, но даже тогда это является для них не поучительным, а лишь очередной возможностью проявить свое высокомерие».

С января 1889 г. по причине траура по отцу императрицы были отменены обычные императорские балы; вместо этого аристократическая Вена погрузилась в лицемерное и превосходно изображенное сочувствие. Вполне логично, что лишенный бальных залов город вальсов Штрауса оказался захвачен тягой к удовольствиям. Проходили торговые балы, состоялись бал домоправительниц, бал парикмахеров, бал пекарей и бал прачек – всевозможные ассоциации и организации использовали зимний сезон для разнузданного веселья. Оно достигло своего зенита в Fourth Dimension Ball,когда сквозь толпу двигались женщины, одетые ведьмами, а розарий был до потолка украшен мерцающими огнями.

Казалось, все наполнено радостью и счастьем. Вена все так же великолепна, как и всегда, империя надежна, а Габсбурги обозревают их с сияющих высот. Но иллюзия скрывала реальность: за картинками шоколадных тортов «Захер», уютным немецким комфортом и бесконечными вальсами Штрауса лежал другой мир, в котором Вена занимала первое место в Европе по числу самоубийств в год. Это был мир Фрейда и Малера, сексуальности и страсти, интеллектуалов и художников, укрывшихся в прокуренных кафе и делящихся своими размышлениями и тревогами, мир антисемитизма и нищих рабочих, скученно проживавших в охваченных болезнями многоквартирных домах. «Воздух наполнен недовольством, – писала одна газета с приходом нового года. – Дыхание меланхолии пропитало наше общество». И это недовольство вспыхнуло после неожиданно произошедшей трагедии, которая навсегда порвала пелену сладкого самодовольства Габсбургов.