Текст книги "Королева ангелов"

Автор книги: Грег Бир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

СПТ потер шею.

– Это вы возглавляете расследование убийств в Первом Восточном Комплексе, следователь М Чой?

– Да.

Он протянул руку, и она крепко пожала ее.

– Доброй охоты, – сказал он. – Мне ли не знать; будет крайне неприятно, если эти придурки поймают вашу дичь раньше вас. До нас дошел слух. Они охотятся за Голдсмитом. Возможно, именно поэтому здесь не оказалось Шледжа. Он сейчас наверное где-то в лоскутах, выслеживает его.

– Благодарю за предупреждение, – сказала Мэри.

Старший из жертв, Лон Джойс, пришел в себя и начал кричать.

Мэри почти бегом спустилась по лестнице.

13

Мартин Берк прикатил на автобусную остановку на велике – автобусное сообщение в его районе не действовало из-за бунта землевладельцев против административного навязывания самоуправляющих трасс с последующим обложением каждого сбором в пять тысяч в год, за исключением младенцев до двух лет, – поставил его в блокиратор (двадцать пять в день), назвал свое место назначения в ухо приемника и стал ждать. Через десять минут с рокотом подъехал и со стоном затормозил большой автобус: двадцатиметровый сегментированный золотисто-белый двухголовый червь, накрытый полупрозрачным колпаком, как раковиной; ничего, кроме сидений, гибких окон и гибкой двери. Мартин поднялся на борт, сел, положив ноги на поручень, позволил ремню безопасности лечь ему на сердце и впал в созерцательное забытье поездки по самоуправляющей трассе.

Стоявшая перед ним дилемма сожгла его внутренний предохранитель. Он думал о всяких пустяках. Стоило увидеть ему дорогу, и та поглощала все его внимание.

Пассажирский автомобиль базовой модели, предоставленный в полное личное владение частному лицу, стоил в Калифорнии двести двадцать пять тысяч долларов, сто тысяч долларов в год в виде сбора за использование самоуправляющих трасс, пятьдесят тысяч транспортный сбор, двадцать тысяч государственный налог, двадцать тысяч федеральный налог, пять тысяч на развитие самоуправляющих трасс, две тысячи пятьсот регулярные платежи за околодомовую парковку, две тысячи пятьсот за потребленную электроэнергию, пятьсот в месяц за техобслуживание парковки по месту проживания, двести сервисный сбор, пятьдесят объединенный сбор дорожных служб Лос-Анджелеса и Калифорнии (все формы были разработаны и логотипы закреплены прежде, чем хитроумные граждане заметили двусмысленности, но это по-прежнему никого не удивляло). В среднем получающий полное обслуживание и имеющий работу корректированный гражданин зарабатывал триста тысяч в год; средний заработок некорректированного в теневой зоне составлял треть от этой суммы, годовой сертификат на автобус стоил двадцать тысяч, и при этом самоуправляющие трассы были забиты.

Три ЛитВиз-комедии основались на сюжете «“Летучего голландца” на самоуправляющей трассе» – про семью в тесном гражданском автомобиле, не способную позволить себе дом, никогда не покидающую дороги, воспитывающую там детей и преследуемую налоговыми органами; двадцать две развлекательные программы на ЛитВизах были посвящены автомагистралям Лос-Анджелеса и/или Южной Калифорнии второй половины двадцатого века, эпохи романтики. Их неспроста называли тогда скоростными шоссе.

Все вокруг замерцало. Луч солнца, упавший на нос, вынудил его заморгать. Привет. Проснулся. Страшась быть Мартином Берком. Сейчас не было ничего приятного в том, чтобы быть самим собой. Озимандия в пыли. Его внимание переключилось с внешнего на внутреннее. Он подумал о Кэрол, о слабостях и трениях даже между психически стабильными мужчинами и женщинами. Конфликт полов – не недуг; это неизбежный побочный продукт, как дым и вода от огня. Люди горят медленно; но, спалив себя до угольев, хотят еще; элои рождаются заново новые радости новые игрушки. Сгорают опять.

Он закрыл глаза и сосредоточился на трепыхающейся мысли. Они с Кэрол сгорели ярко и быстро. Служа факелами друг для друга, они познали страсть, какую не могли вообразить в ком-либо еще. Сияя ярким светом в их головах, на широчайшем залитом солнцем просторе, их любовь не ведала облачности и была чистой солнечной радостью. Когда яркий блеск потускнел, он осознал, что она меньше увлечена и более прагматична, чем он, и мучился из-за ее контроля. Мартин не управлял ситуацией. Он попросту купался в счастье.

Сначала он подтрунивал над ее прагматизмом, и после нескольких таких шпилек она беззлобно ответила: «Мне необходимо оставлять что-то в запасе. Мне необходимо, чтобы потом хоть что-то осталось. Я все еще я».

Дождь пролился на пламя. Чистое свечение исчезло. Он не сомневался, что потеряет ее, и потерял. Несколько дней и недель болезненных метаний, и она поднялась над этим, настороженная, сознавая, что он – некорректированный натурал и что даже у отлично приспособленных натуралов бывают срывы. Его гений сверкал в два раза ярче ее таланта, а в ее глазах читался миф, что блеск – спутник нестабильности. Она прищуривалась всякий раз, когда он начинал говорить, – едва заметная упреждающая гримаска.

Мартин сознавал, что скоро это закончится, и сам подтолкнул ситуацию к финалу, а когда наступил конец, когда она спокойно сказала, что они должны расстаться, потерял голову. Она была идеалом и вершиной и не могла просто взять и уйти. Следовало каким-то образом причинить ей боль, чтобы она не была так бессердечна со следующим ни о чем не подозревающим мужчиной; никаких запомните никаких садистских порывов просто ожог в назидание предостерегающая пощечина. Он не знал, сколько уже опрокинул до того, как оказался перед ее квартирой с вазой для фруктов, полной конских яблок, в руках (а могло быть и хуже могло быть собачье дерьмо) под прекрасным плодом. Она пригласила его войти, как впускают друга, который помешал вам взяла сверток, заглянула в него нежно улыбнулась рада что ты так хорошо это принимаешь взяла яблоко уставилась на свежесобранное удобрение для домашних садовников пятьдесят долларов за литр и заплакала. Не слезами гнева или разочарования. А как плачут маленькие девочки. Десять минут она плакала не говоря ни слова не вытирая слез которые все текли и текли из ее глаз.

Мартин Берк застыл в изумлении и смотрел выпучив глаза впитывая боль не было торжества ни удовлетворения ни мстительности ни довольства от преподанного урока гораздо отчетливее понимая теперь насколько сильно он перегнул и какую боль способен причинить хорошо адаптированный блестящий молодой человек с перспективами.

С того момента три года назад и до вчерашнего вечера они не разговаривали. Она ушла из ИПИ.

Мартин за годы Рафкинда успел пережить еще один завершившийся роман; Кэрол подвизалась в области высших достижений психокоррекции и работала в «Проектировщиках разума» над искусственным восприятием и психологией передового мыслителя.

Она занималась коррекцией обожаемой мертвой дочери Альбигони. Поэтому они оказались сейчас связаны. Из-за Кэрол с ним сыграли в Фауста. Благодаря ей он получил шанс найти путь назад через лабиринт к славе знаменитого ученого и руководству ИПИ.

Дав крюка через Голдсмитову Страну Разума.

Автобус въехал в долину Сорренто. Три уровня самоуправляющих трасс над древними путями накрывали священную землю, отведенную для транспорта, чрезвычайно дорого обошедшуюся древним гражданам; верхний уровень дороги был накрыт выгнутым стеклом. Самоуправляющие трассы плавно вились по склонам холмов, почти везде покрытым висячими садами. На его лице непрерывно сменялись полоски солнца и тени от навесов над самоуправляющей трассой.

Золотисто-белое транспортное средство подползло к автобусной остановке «Проектировщиков разума» и вернуло ему карточку, списав стоимость поездки. Корпоративное транспортное средство терпеливо ждало, пока он пройдет процедуру идентификации, а затем отвезло его в нужное здание. Он вышел из машины, прикрывая глаза от солнца.

Он бывал в корпорации «Проектировщики разума» только однажды, пять лет назад, в дни славы ИПИ. Инженеры и программисты «Проектировщиков разума» роились тогда вокруг него, улыбаясь, одни в белой псевдокоже, обтягивающей тело, другие в освященной веками джинсовой одежде, пожимая руки обсуждая с ним реализацию той или иной способности, словно бы знали, что такое естественная способность и какова ее сила. Может, сейчас они это знают, допустил Мартин, но никак не могли знать тогда. Даже он едва начинал сознавать мощность и сложность интеграции естественной мыслительной способности в шаблоны поведения, субшаблоны и личность.

«Проектировщики разума» были негативным негативом его исследований, а именно: построение снизу, а не исследование сверху.

Теперь Мартин Берк был ничтожеством, которому требовалось разрешение Кэрол Нейман, чтобы попасть на территорию. Если кто-то и обратил на него внимание, то лишь вскользь. «Кто-то знакомый? Где я видел это лицо?» Несколько лет назад, возможно, до потери статуса; разжалование приводит к тому, что знакомство с тобой позорит.

Он сгорбился.

Здание тридцать один возвышалось над открытым двором, на широких алюминиевых опорах в виде перевернутых пирамид, архитектура начала второго десятилетия, имитирующая середину двадцатого века. Широкое и невысокое, всего в три этажа над уровнем двора, с двумя узкими трилонами на северной оконечности, облепленными световодами, источающими вращающиеся галактики, видные даже на ярком утреннем солнце. Достопримечательность. Доминанта, респектабельная. Стиль и опрятность.

Корпорация «Проектировщики разума» поистине процветала. Внутри бледно-золотые стены были отделаны красными портьерами, волнистыми, как застывшие в неподвижном воздухе флаги, – то ли визио, проецируемое стационарными установками, то ли просто игра света, наглядное воплощение самого лучшего и современного.

Мартин почувствовал легкую зависть. Это был вестибюль обычного лабораторного корпуса. «Проектировщики разума» поставляли разработки производителям арбайтеров и мыслителей по всему миру, а это означало огромные ресурсы.

Высокий стройный андрогинный арбайтер с кожей под цвет стен, убранными в узел искусственными волосами одного цвета с красными портьерами и глазной полосе, разделяющей лицо по вертикали, четко различимой и яркой как солнце снаружи, стоял за белым мраморным столом и приветствовал его красивым синтетическим голосом.

– Мне нужна Кэрол Нейман, – сказал он.

– Вы Мартин Берк? – спросил арбайтер. Он кивнул, отворачиваясь от вертикального кристаллического глаза. – Ее уведомили.

– Спасибо. – Он небрежно оглядывался, не желая все это рассматривать. Даже на пике своей славы ИПИ не был таким величественным. Но это и хорошо; не способствует мозговой активности; проворнейшим достается успешный бег, не самым крикливым.

Кэрол в бледно-голубой псевдокоже спустилась по украшенной скульптурами каменной лестнице. Оленья грация кошачья походка памятная ему хотя бедра ее потяжелели. Незаинтересованный взгляд, профессиональная едва заметная улыбка каштановые волосы коротко подстрижены волнистые топорщатся после шлема который она держит в правой руке. При виде ее он всегда слышал барабаны и струнную музыку Сибелиуса каштановые волосы, голубоглазая, она напоминала стройных богинь викингов, беззаботная, но способная пробудить высочайшую страсть. Она все еще могла заставить его плохо думать о ЛитВизах. Он ответил улыбкой на ее улыбку.

– Сегодня утром тебе лучше? – спросила она.

– Отдыхал. Обдумывал.

– Хорошо. Добро пожаловать ко мне на работу. Можем найти тихую комнату и поговорить.

– Я получу какие-нибудь объяснения?

– Какие есть.

Он кивнул и пошел за ней по лестнице.

– Это открытая лаборатория, – сказала она. – Для показа публике. Я работаю в глубине. Слышала о вашей встрече. Должно быть, для тебя это стало настоящим шоком.

– Я называю это «игрой в Фауста», – сказал он.

Кэрол искренне улыбнулась.

– Хороший термин. – Она приложила палец к губам. – Тихая комната. Где нет ни глаз, ни ушей Рафкинда. Менеджмент здесь очень либеральный. Доверяет своим наемным сотрудникам, доверяет агентствам. Корпорации сейчас балуют своих избранников.

– Как и должно быть.

И все же между ними еще оставалось что-то такое, что после фруктов с лошадиным пометом, слез и минувших лет они могли спокойно идти рядом и беседовать. Легко было впасть в заблуждение, что они могли бы быть семьей, действовать так, словно выросли вместе почти как брат и сестра. Мартин Берк чувствовал, как его основанные на агапе-эросе шаблоны поведения строят воздушные замки и наполняют их моделями долгой совместной жизни, фантазиями о том, как ей восемьдесят, ему восемьдесят пять и они все еще вместе.

Они проследовали через изумительно чистый, словно только-только вырубленный из айсберга синий зал, украшенный эмалированными вазами-клуазоне на белых столбах. Кэрол приказала двери открыться, и та послушно впустила их в длинный конференц-зал. В нем стал медленно разгораться свет, озаряя затянутые коричневым ворсистым бархатом стены и роскошную мебель из нанодревесины, обстановку, рассчитанную на акул бизнеса.

– Впечатляет, – заметил он.

– Выпендреж, – сказала она, отодвигая для него стул. – Итак, ты познакомился с Ласкалем и Альбигони. – Она уселась напротив, псевдокожа обрисовывала ее фигуру, но скрывала детали.

– Вчера за обедом. Первая моя приличная трапеза за долгое время.

Она кивнула, но не стала развивать эту тему.

– Они сыграли с тобой в Фауста.

– Именно.

– И ты купился?

Он выдержал паузу, поджав губы и скрипнув зубами, затем поднял брови и осторожно искоса посмотрел на нее.

– Да.

– Бетти-Энн была прелестной девочкой, – сказала Кэрол. – Не знаю, такой ли блестящей, как ее отец, но с поистине прекрасной душой. – Кэрол поэтически именовала душой взаимосвязь всех уровней интегрированного мышления. – Ей хотелось стать поэтом и матерью. Ей хотелось, чтобы ее дети смотрели на свой мир глазами поэта. Ей было восемнадцать. Я корректировала ее субшаблонные изъяны генетического происхождения, препятствовавшие беззаботной сексуальности. Ничего такого, что помешало бы ей подняться в начале списка любого агентства, если бы она решила пренебречь связями отца. – Кэрол подалась вперед и пригвоздила его голубым взглядом, в котором не было людской злобы, но который давал представление о гневе олимпийских богов. – Она боготворила Эмануэля Голдсмита.

– Тебе доводилось встречаться с ним?

– Нет. И ты тоже никогда его не встречал.

– Нет.

Кэрол отодвинулась и охватила правый локоть левой ладонью.

– Альбигони откуда-то знал, что я на тебя работала. Понял, что мое имя не будет для тебя пустым звуком. Но я сказала ему, что ты должен услышать все от него, из первых уст. Он договорился с тобой о встрече через Ласкаля, потому что тот очень здорово сечет в оценке предполагаемых кандидатов. И все о тебе разузнал, прежде чем вы встретились.

– Поразительные возможности.

– Этот человек умеет держать слово, Мартин. Никакого обмана. Альбигони может восстановить финансирование ИПИ и вернуть тебя туда – с безупречной репутацией. Он способен отчасти переписать небольшую историю и вернуть тебе доброе имя. Обычно он такого не делает, но знает как, и у него есть средства.

– Звучит по-оруэлловски.

– Альбигони не федерал и не рвется в политику. Он не хочет топтать сапогом лицо человечества. Скорее он делает людей умными, уверенными и счастливыми. Умные уверенные счастливые люди обеспечивают ему доход с его книг и ЛитВизов.

– Как Эмануэль Голдсмит.

– Голдсмит был некорректированным, – сказала Кэрол. – Привилегированный натурал. Дополнительный довод в защиту мнения, что только корректированные – настоящие люди.

Мартин поморщился.

– Надеюсь, ты не веришь в это, – сказал он.

Она пожала плечами.

– Пожалуй, у меня тут личный интерес. Если бы он прошел коррекцию, то не стал бы убийцей. Но нельзя принудить его к коррекции – Альбигони не хочет. Мы идем навстречу страстному капризу скорбящего джентльмена. Голдсмита мы не тронем; возможно, найдем способ вылечить его.

Мартин молчал, все больше мрачнея.

– Это незаконно. Я никогда не совершал ничего незаконного.

Кэрол кивнула.

– Тонкое различие для прокуроров и адвокатов. – Она отвернулась. – Я не хочу сбивать тебя с пути, Мартин.

– Поздно. Уже сбит. – Он вздохнул. – Не тобой. Но мне любопытно, чем это заинтересовало тебя.

– Бетти-Энн была славной. Как он мог так поступить?

– Ты хочешь того же, что и Альбигони?

Кэрол глянула на него через плечо.

– Почти.

Слабая надежда на возрождение их романа исчезла. Нет возврата к этой идиллии. Но это не значит, что между ними все кончено.

– Ты не вполне… Я забыл, как ее звали. Мадлена? Маргарита. Страсть Фауста.

– Конечно, ты теперь все это забыл. – Она внимательно посмотрела на него. Олимпийская богиня; но подумает ли так другой мужчина? Возможно, она всего лишь пыталась лучше разобраться в его реакции, никак не выдавая своей.

Мартин отвел глаза.

– Каков следующий шаг?

– Не знаю, – сказала Кэрол. – Ты воспользовался карточкой для связи с Ласкалем?

– Еще нет.

– Так сделай это.

– Ты очень сурова, – сказал он мягко.

– Я хочу быть с тобой, когда ты начнешь исследовать, – сказала Кэрол. – Хочу быть в команде.

– Ты предвзята.

– Я никогда не встречала Голдсмита. Я бы не узнала его, если б увидела.

– Он убил твою пациентку.

– Я смогу это пережить.

– Я не знаю, что ты можешь, а что нет, – сказал Мартин и обнаружил, что его тон стал холодным. – Кроме того, прошло много времени с тех пор, как я работал с тобой. Ты не знаешь новых методов.

– Как ни странно, знаю. Многие. В последние два года я изучала ментальность.

– Ментальность? Что ты имеешь в виду?

– Это не тайна. «Проектировщики разума» работают над созданием искусственной полноценной человеческой личности. Джилл. Ты слышал о ней, я уверена – она работает с людьми, создавшими АСИДАК, и реализует симулятор АСИДАК, моделирует его действия. Пять основных программистов загрузили большие сегменты своих воспоминаний и личных особенностей в главную вычислительную систему, и я изучала эти записи.

Мартин рассмеялся.

– Полностью контролируемая ситуация. Это не одно и то же.

– Не столь уж и контролируемая. У нас были проблемы, и я их решила. Вероятно, я провела в Стране больше времени, чем ты. Согласна, это не одно и то же, но, несомненно, эквивалент высокого уровня подготовки.

– Что они там делают, сочетают и комбинируют? – спросил Мартин.

– Синтез и наложение паттернов. Паттерны программиста постепенно сотрутся, и возобладает новая личность. Они уже почти добились желаемого, но моя работа завершена. Я могу взять отпуск за свой счет. Скажу, что надо поработать с группой коррекции в Таосе. Расширительная коррекция высокого уровня. «Лучше ум – выше уровень жизни».

Мартин помнил, что Кэрол все планировала рационально и тщательно, но она стала более расчетливой и склонной к манипуляциям.

– Кто с кем играет в Фауста? – спросил он.

– Сейчас мне пора. – Она встала. – Позвони Ласкалю. Не пожалеешь. – Она улыбнулась. – Это же несложно.

– Тебе лучше знать.

– Перед нами Эверест всех исследований. Исследуй поэта, который убивает. Разве это не захватывает? Какова Страна Голдсмита? Он в аду? Мы можем решить проблему происхождения зла. Это как найти исток Нила или человеческую душу.

Мартин встал, ошеломленный.

– Давай провожу тебя до выхода, – сказала Кэрол, беря его за руку.

14

Подними голову, Мать с единственной висящей грудью,

Поднимись, великий дремлющий Египет, и осмотрись.

Как ты поступила со своими детьми? Тебе не стыдно?

Ты не кричала, когда их отрывали от тебя.

Знала ли ты, что грядет?

Шагают иссушенные кости ты поднимаешь юбки не дающие тени.

И насылаешь напасть любви.

Взмахни, жнец; половина мертва, Мать.

Твоя грудь по-прежнему висит, и на кончике капля

Горького белого молока, белое молоко на черной груди.

Взмахни, жнец.

Розовое молоко, красное.

В одиннадцать тридцать утра Мэри Чой на временной квартире получила по защищенной оптической связи ЗОИ на свой планшет анализ событий в квартире Голдсмита. Прокручивая его на втором плане своих мыслей, она пила крепкий чай и думала об Эспаньоле (прежде это были Гаити и Доминиканская Республика). О полковнике сэре Джоне Ярдли. Стараясь не думать об утреннем рейде и «адских венцах»; об ужасном крике несчастного и гадкого Лона Джойса при пробуждении.

Она закрыла глаза, затем подняла взгляд от анализа и нахмурилась, недовольная тем, что ее сосредоточенность уменьшилась. В спартански обставленной комнате были пастельные синевато-серые стены, травянисто-зеленое ковровое покрытие и уже заправленная туго натянутой простыней кровать. Мэри прикоснулась стилусом к губам.

Как было совершено преступление. Голдсмит ждал (вероятность 90 %) в прихожей, пригласив гостей так, чтобы те прибывали с интервалами в пятнадцать минут, и особо настояв на пунктуальности. Мэри прочитала факсовые копии приглашений: девять карточек, доставленных специальным курьером. Один юный поклонник поэта избежал своей участи (ссылка на виз-интервью). На вечеринке предполагалось устроить презентационные чтения новой работы мастера и отпраздновать дни рождения трех его последователей, а также день рождения Голдсмита.

День рождения Голдсмита. До сих пор она не подозревала об этом. Почему-то это потрясло ее, и ей пришлось сделать глубокий вдох.

Голдсмит отводил их по одному (вероятность 90 %) к спрятанному в гостиной предполагаемому оружию, и Мэри припомнила, что он действительно показывал большой охотничий нож столетней давности сверкающее стальное лезвие и золоченый шарик-навершие на рукояти из слоновой кости принадлежавший его отцу, который использовал его, чтобы отбиваться от «беложопых» полицейских (ссылка на виз-интервью с девятым последователем). Обхватив рукой за плечо, словно в отцовском объятии, другой рукой внезапно пробивал охотничьим ножом сердце. Вероятно, кровь не забрызгивала Голдсмита, разве что руку, которую достаточно было вымыть и вытереть, готовясь встречать следующую жертву. Эффективно, как на бойне. Бил их одного за другим, как молодых бычков.

Она снова закрыла глаза и не открывала, сдвинув брови, подрагивая веками. Открыла, продолжила чтение.

Схемы графики моделирование дополнительных доказательств от различных технических специалистов криминалистов экспертов; данные, собранные ползающими по полу «жучками», арбайтерами и автоматической химлабораторией; снятая непосредственно перед заморозкой картина тепловых следов, дающая четырехмерный паттерн движения теплых тел, падающих тел, дуги разлета теплой жидкости (анализ брызг со стен), показанная особым цветом кровь каждой жертвы в многослойной, убийство за убийством, реконструкции с обозначенным временем для впитывания, застывания, свертывания, некроза клеток и роста бактерий; моделирование в компьютерной графике того, как тела тащили и складывали в углах, с часами-иконками, указывающими для каждого контура тела точное время смерти, мышечную активность перед гибелью (ненужная подробность, приведенная ради точности) и сброс биологических жидкостей (агональное расслабление сфинктеров), ограниченный, кроме крови, в основном одеждой; охлаждение тел (подробности о клеточном некрозе, разрушении внутренних органов, размножении бактерий в кишечнике)

И так далее. Голова шла кругом.

Мэри перешла к анализу биологических следов на ковре и на полу. Все самые крупные куски, переваренные ковром за последних сорок восемь часов, – эпидермальный кератин волосы искусственное волокно терлон шинуа нейлон «бразильский шелк», слюна, слизь, сперма (мастурбация; отсутствуют характерные для половых контактов следы другого мужчины или женщины) – принадлежали Голдсмиту. Он жил один или почти один.

Санузел: в душевой кабине и ванне не найдены следы клеток или волоски, не принадлежащие Голдсмиту. Никаких случайных партнеров или близких, кому бы дозволялось там мыться. Раковина, чаша унитаза «Cendarion» и анализ биологических следов, оставленных не Голдсмитом, показали, что Голдсмит жил один, часто (два-три раза в неделю) устраивал сборища, в которых принимали участие от восьми до двенадцати посетителей, длительностью менее двух часов. Распределение оставивших частички: 34 % идентифицировано (с частичными совпадениями), из них 35 % – следы жертв, 66 % – неустановленных лиц (проводится идентификация по всем следам, оставленным за последние тридцать дней); заключение: никто не оставался в квартире долго, кроме Голдсмита.

Голдсмит не держал животных. Его квартира была полностью очищена (типично для Комплексов) от домашних насекомых, за исключением пяти летающих представителей этого класса. Голдсмит использовал одобренные вирусы от насекомых и держал квартиру в чистоте.

Содержание неантропогенных инородных частиц в самоочищающемся ковре находилось на нормальном уровне. Голдсмит не курил и не употреблял порошковые препараты или аэрозоли. Гости оставили микроскопические следы, соответствующие путям их перемещений по квартире и исходным точкам. Одежда и другие волокна тканей показали точное соответствие с указанными выше условиями и маршрутами. Анализ небытовых неизмененных микроорганизмов соответствует приведенным выше условиям и маршрутам. Результаты стандартных процедур поиска на основе прямых данных о человеческих клетках и анализ территориального митохондриального дрейфа и эволюция несимбиотических/непаразитических микроорганизмов предположительно укажут вскоре на местожительства (с распределением по известным границам городских микробных сред) всех неустановленных посетителей этой квартиры.

Ради вящей тщательности был также приложен перечень обитателей квартиры за последние десять лет (трое) и сопоставление взятого у них биоматериала с микрофрагментами, найденными в мелких зазорах в ванной комнате и на участках пола, не закрытых самоочищающимся ковром.

Все улики по-прежнему указывали на Голдсмита.

Мэри выключила планшет. Возможно, Голдсмит отправился в Эспаньолу, но почему Ярдли принял его? Напоказ Эспаньола подчинялась дипломатическому протоколу; все знали природу властей острова, но доверяли этой внешней учтивости, предоставляющей безопасные курорты и безопасные убежища для нервической буржуазии Северной и Южной. Свободная от преступности Эспаньола – сама преступление.

Заметны трещины в отношениях на федеральном уровне. Услать ее туда черную стильную Мэри в самое сердце тьмы. Темнее Африки эта ныне спокойная территория, опустошенная в прошлом веке войнами и чумой. Полковник сэр Джон Ярдли отправляет некоторых из своих приемных детей заселять Нигерию-Либерию-Анголу. Повторное заселение – крупный бизнес, требующий организаторских способностей, и они у Ярдли есть, гениальные. Если Ярдли даст убежище Голдсмиту – старому другу, патриоту его страны и дружественно настроенному мыслителю, – трещины могут расползтись в разломы, и федералы смогут избавиться от Ярдли и Эспаньолы, от унизительных обещаний и соглашений Рафкинда. Возможен ли такой маневр?

Мэри понимала, что она не просто пешка. Она рыцарь, направляющийся в Эспаньолу, где получит возможность совершить любой из свастики ходов; ударить копьем здесь взять там выявить злоупотребления вызвать конфронтацию осуществить задуманное федералами силами низового детектива ЗОИ. Возможно, потому что полковник сэр Джон Ярдли поставлял нелегальное оборудование селекционерам севера и юга Америки, а селекционеры стали более амбициозными и, осуществляя свое драконовское правосудие, ориентировались на управляющих компаниями политиков сенаторов и конгрессменов.

По большому счету не имело значения, дал Ярдли убежище Голдсмиту или нет.

Она видела нацию, отряхивающуюся после промозглой ночи президентства Рафкинда, разбрасывая грязь и ошметки по всему миру.

Если Ярдли откажет ей во въезде, это станет нарушением соглашений.

Если, находясь на попечении Ярдли, она умрет, став жертвой какого-нибудь несуразного восстания, он лишь разведет руками, выражая соболезнования: ну что я могу поделать они молоды, а сил у меня видите сколько. Вы так, мы эдак, действие равно противодействию.

Мэри собрала снаряжение, застегнула ремень, запечатала швы на мундире точными прикосновениями пальцев бегло взглянула на свое отражение в имевшемся в комнатушке зеркале задумалась не появились ли другие меланиновые дефекты приказала двери открыться и долго шла по бело-серым коридорам исследовательского центра. Улыбнулась прапорщику Д Мескису, которого до сих пор видела, возможно, раза три. Мескис отреагировал с улыбкой:

– Долгая ночь, сэр?

– Смертельно устала, – ответила Мэри. – Прошу передать мою искреннюю благодарность криминалистам лоскута двенадцать. – Жилые районы Лос-Анджелеса вокруг Комплексов были поделены на сегменты, будто витражное стекло. Кураторы транзитных территорий и зои называли эти сегменты «лоскутами». Лоскут двенадцать соответствовал окрестностям третьего крыла Первого Восточного Комплекса.

– Будет сделано, – сказал Мескис. – В офис вы сегодня не возвращаетесь?

Мэри кивнула.

– Еду с запросом в Гражнадзор.

Мескис изобразил сочувствие. Посещения Надзора не радовали никого из зои.

– Благодарю за гостеприимство.

– Всегда рады, – сказал Мескис. – Приходите еще. Общежитие ЗОИ в вашем распоряжении, сэр.

Вдоль Сепулведы пространство между проплешинами продовольственных рынков и многоэтажными жилыми домами заполняли столетние здания; шопинговые маршруты и развлечения теневой зоны, район, ориентированный на клиентов, стремящихся к малой толике риска, все еще притягательной для корректированных; риск без риска – все, что нужно по-настоящему корректированным.

Некоторое время она шла пешком, наслаждаясь теплой зимой – двадцать по Цельсию, может быть, даже двадцать два, в Городе Ангелов среди зимы безоблачно и сухо. Воздух чистый, но с тревожными нотками озона. Морской бриз. Она ощутила запах далекого моря, водорослей и соли.

На другой стороне улицы она увидела бар, оформленный так, будто весь он был из грубого потрескавшегося бетона, фасад старый и обветшалый, на нем частично светящийся неоновый контур – обнаженная женщина, оседлавшая ракету мерцающие красные круги сосков тусклый контраст с ярким дневным светом. Над фасадом стилизованная под трафаретную надпись красными буквами, отжившая свое насмешка: «Малая Эспаньола».

Мэри отвернулась. Ее не соблазняла мысль посетить прототип этого бара с облезлым фасадом, блистательную, поощряющую азартные игры Эспаньолу, экспортера боли и ужаса, когда-то верного слуги обуреваемых желаниями, но привередливых государств запада и востока.

Транзит ЗОИ ей не понадобится. Через два часа – Гражнадзор; завтра она вернется в Комплексы.

Но сперва она на час-другой зайдет к Э Хасиде.