Текст книги "Ноги Раздвинь (СИ)"

Автор книги: Голд Энн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

***

В этой жизни можно многое изменить. Можно сказать: «Я передумала», и вернуть, к примеру, кофточку, в магазин. Но, есть вещи, которые при всём желании изменить не получится. Нельзя вернуться назад, к сожалению.

***

Мне заносили еду. Два раза приходила Иммаколэта. Нет, я больше не называю её «Лолипоп». Я верила, что она хочет мне помочь, но не верила в то, что не может. Я понимаю, это её брат и... семья важнее всего. Я понимаю это, точнее пытаюсь понять. Не имея семьи трудно всё это принять, но я стараюсь.

Кстати, о её брате, этот гавнюк продолжал меня насиловать. Особенно ему нравилось шлёпать меня по пятой точке, а затем наблюдать за моей рекцией. Обдолбыш. Но я молчала, правда, научилась молчанию со временем, когда поняла, что мои просьбы и уговоры не принесут успеха, и, что, так я только раззадориваю его. Сначала у меня было какое-то странное чувство. Ноль эмоций – ноль чувств, прям как восковая кукла, нет, скорее деревянная, сколько он надо мной издевался и бил, а я всё ещё жива. Вскоре режим «деревянная кукла» сменился странным состоянием, пустотой, и это, даже, не чувство... но, то, что мы что-то чувствуем, ведь, уже чувство... даже если, это чувство – пустота. Это глупо, знаю, но так было со мной. Пустота – была первым чувством. Я чувствовала как внутри моей пустоты изредка дует холодный ветер, причиняющий боль, и заставляющий лёгкие гореть, этот ветер – был страхом. Страхом, заставляющим молчать, как только услышу шаги, или нечто похожее на шаги; вынуждал шарахаться и прятаться за маленьким комодом, втягивая голову, в попытке стать кем-то очень маленьким.

Но, увы...

Всё вновь повторилось: я, его шаги, комод, игра в прятки.

И он снова увидел меня.

А затем закатил глаза, намекая: пора бы мне придумать что-то новенькое. Но я не могла думать в его присутствии. Когда он рядом, воздух словно накалялся и дышать становилось нечем, потому что всё «горит»... я сама начинала «гореть», и мозг, кажется, начинает «плавиться» под влиянием страха. А ещё, как назло, вспоминался последний раз, когда я подумала, взвесив все «за» и «против», и оказалась на чердаке.

– Да хватит дрожать то... слушай, я пытался по-хорошему, ты не оценила. Чем тебя не устраивали цветы и подарки? Почему ты не могла просто лечь со мной в постель и получить удовольствие..? Ах, да, девственница... Я уже и забыл об этом, ты так искусно исполняешь роль шлюхи. Вечно девственницы всё идеализируют, – заметил, как бы между прочим, Джаред, а затем глубоко вздохнув, продолжил: – Потом я решил по-плохому. Но ты опять не поняла. Теперь я действую так, как ты заслужила. Думаешь мне нравится твой затравленный вид? Вспомни какая ты была! Уверенная, красивая, жизнерадостная, умная! А сейчас... превратилась в запуганное существо с трясущимися ногами, руками, и губами. На кого ты стала похожа, Ева! – он кричит мне это в лицо, и от этого становилось ещё страшнее, Боже, как же страшно. В голове была одна мысль: он разозлился, он накажет, сейчас же накажет.

И он наказал.

Сразу же после того, как увидел, что его слова меня совсем не воодушевляют и даже наоборот.

Я всё также сижу, когда он ударяет меня ногой в живот, вызывая дикую боль, сгибающую меня на две части. Других ударов я не помню, знаю лишь, что их много. Я просто вздрагиваю каждый раз, когда он наносит удар, и в конечном итоге мне становится так больно, что я прикрываю глаза. Я слышала, ещё в той, лучшей, жизни, что можно представить себе что-нибудь очень хорошее и сбежать из этого мира, правда на время. Но Джер не позволяет и этого, мужчина ударяет с большей силой, и не даёт сосредочится. Боль, как же много боли.... её, просто, чрезмерное количество, и кажется, вот-вот я потеряю сознание, или моё сердце не выдержав, остановится. Также моё тело должно не выдержать, и возможно, взорваться, но нет, я терплю, а все эмоции на пределе. С болью всегда так, с болью не бывает мало. Если боль – то чрезмерная, если боль притягивает чувства, то они на пике.

***

Мне кажется, что в прошлой жизни я была боксёрской грушей, ну или буду. В следующей жизни. Опыт то уже есть.

***

Возможно, он испугался, может, просто устал. Но факт остаётся фактом: он остановился.

Не знаю, как я вообще очутилась на кровати, да и не важно это сейчас. Как же много поводов для дум и как же мало мыслей...

Просто боль отвлекает, она хочет, чтобы всё моё внимание было сосреточено на ней, и каждый раз, когда я двигаюсь, напоминает о себе. Мне так больно, что я не могу шевелиться, и просто наблюдаю за происходящим, изредка хрипя в попытке дышать.

Джаред сидит на полу, облакачиваясь на кровать и держась за голову, повторяет: «Зачем, Боже, зачем я это делаю?». Смысл слов не доходит до меня и просто наблюдаю за мученьями моего мучителя. Он разбит? Прекра-а-а-асно.

***

Наступила весна в моей душе: эмоции, чувства, – всё очнулось после долгой зимы. Да, я боюсь Джареда, но также, я начала надеяться на побег. Мне нечего ему дать: девственность он забрал, тело, в предмет извержения ярости, превратил, морально убил. Но не подумал о том, что я могу воскреснуть. Решил, у меня не хватит сил? А-нет, хватит. Жаль, что не увижу его прекрасную самоуверенную рожу, когда он поймёт, что я сбежала. Поищет дня два-три, и забудет. Отлично!

Оставалось одно «но». Побег. Как его реализовать? Окон нет, дверь железная и закрыта на сто замков...

Мысли мои прервал звук каблуков, что отчётливо я слышала, а раз слышу, то человек в одной со мной комнате. Тут я подняла взгляд и... чуть не упала, увидев женскую версию Джареда. Только женщина была нежнее и с длинными волнистыми волосами. Потрясающая фигура и очень длинные ресницы, которые она подчеркнула накрасив тушью. Одета в чёрное платье, местами отделанное чёрным кружевом, на голове чёрная шляпа, и, конечно, туфли на каблуках.

Она опустила свои глаза на меня и представилась:

– Энрика Вельо-Стоун. Мать Джареда.

Ого. Мать! Та, что родила этого чудика?! Она мне поможет? По интонации женщины ничего не понятно, как и по лицу, но, её, наверно, позвала Иммаколэта... Это шанс! Офигеть, это же шанс!

– Меня позвала Иммаколэта, крича в трубку, что тут ЧП. Но ничего такого я не вижу. Да, пару синяков и царапин, но ничего. Жива, ведь.

И тут все мои надежды насчёт совести и человечности этой женщины, рухнули. И вправду, копия. Джаред в платье просто. Как можно? У неё же самой дочка есть, а если бы она на моём месте...

– И вам не совестливо? Спокойно спать будете, зная, что оставили невинную девушку умирать! Я ведь вам в дочери гожусь, а вот её бы украл псих и насиловал бы, вы бы тоже сказали: ничего такого, пару синяков, но жива то! Сказали бы?! – не выдерживаю я, и вконец обезумев, ору на эту богатую стерву. Просто... сколько можно? Я думала, детдом подготовил меня ко всему, но, оказывается, есть твари и похуже. Мать Джареда усмехается прямо мне в лицо, и поправив шляпу, заговоривает:

– Ну, далеко уже не невинную, навярняка сын постарался, – мерзко так улыбаясь, произносит Энрика. – Это было во-первых. А во-вторых, ты мою дочь с собой не сравнивай, сиротка. Ты и моя дочь из разных миров, которым не судьба пересечься. А если ты учила геометрию, и если знаешь, что это такое вообще, в чём я, честно говоря, сомневаюсь, то должна знать, что если линии не пересекаются, то не может быть у них общей точки. Не может быть у вас с Иммаколэтой ничего общего. И даже если вы чем-то и схожи, то у неё всегда всё будет лучше. Посмотри, ты сидишь на чердаке, а она гуляет с подругами, затем же она вернётся домой, где её ждёт любящая семья. А ты никому не нужна. Даже родители бросили. Никому не нужны чужие дети. Тем более взрослые чужие дети. – Вот так вот. Шах и мат. Я молчу не находя слов на эту наглость. Или честную правду... я не знаю, что это. И не хочу знать. Всё, что мне нужно было, я поняла: Энрика – мне не помощник в побеге. А уж тем более не друг.

– Я бы хотела, чтобы вы ушли, – чётко, выделяя каждое слово, произнесённое мною сквозь зубы, прошу я. Пока прошу. Если дамочка не уберётся, то думаю, я подпорчу её внешний вид, уж больно она меня бесит.

– Ну и дура, ты, милочка. Другая бы вертела сыном, как только бы он пришёл, целоваться бы лезла, в рот бы заглядывала. А что? Многие так живут, и счастливы себе вполне. Мой сын, ещё клад, молодой и красивый. Получила бы подарки и быстро наскучив ему, поехала бы в квартиру. Свою квартиру. В центре города. С кругленькой суммой. Деньги, ты же любишь деньги? Хотя чего я спрашиваю, конечно, любишь. Поиграй с ним, он будет счастлив, ты будешь счастлива, – достав длинную сигарету, Энрика плавным движением нажимает на зажигалку и закуривает. Запах, на удивление, приятный. Пахнет мятой, а я с детства её любила. В словах женщины есть смысл. Но вопрос вот в чём:

– Зачем вы мне это говорите? – с подозрением, и со всем презрением на которое я только способна, спрашиваю я.

– Женская солидарность, милочка.

– Всего-то?

– Всего-то, – и развернувшись, на огромных каблуках, подходит к двери и тихо стучит; после нескольких минут, тяжёлая дверь открывается и она выходит. В темноту. Сейчас ночь? Или просто свет не включили?

Необычная эта Энрика. Наглая ещё, и слишком, на мой взгляд, высокомерная... но выглядит шикарно, да, и думает, наверняка, будто она звезда...

Н-да уж, звезда, конечно, такая же человечка, как я. Только спеси многовато. И это спесь, на сто процентов, не товарищ мне в побеге... надо узнать число хоть, и время. А то, стыдно, даже... не знаю день, утро или ночь.

***

Сбегу. Точно сбегу. А там... там уже посмотрим. Мне казалось, что стены чердака, с каждым моим взглядом на них, сокращаются, и вскоре задавят меня. Но я точно сбегу. Сбегу до того, как стены задавят, а потолки рухнут.

Мне так дико захотелось спать, так дико хотелось просто выпасть из этого мира... хотя-бы на время. И только коснулась голова моя подушки, как я провалилась в сон.

Мне снился переполох. Люди кричали, даже визжали, и все куда-то бежали. Все пытались убежать от того, что творится внутри. Но что там творилось? И где это «внутри»? Картинки становились чётче и тут я смогла разглядеть очертания дома. Дома Джареда. Медленно я приближалась к дому, и уже вскоре я была в гостиной комнате, откуда выбегала мне на встречу Лара, служанка, приносящая мне еду, тащила Лара на себе огромную сумку, и визжала, так, будто её резали. Странно. А где я? Я уже сбежала? Огонь. Много огня. Это пожар?

– Ева-а-а! Ты где? Ева-а-а! Неужели, ты сбежала?

И тут я просыпаюсь. Меня словно вытолкнули. Меня выгнали из моего же сна. Ну вообще. К сожалению, я не успела понять кто говорил эти слова во сне... те самые, что заставляют надеяться. А, вдруг, это знак с выше? Может, это вещий сон? Ох, как бы было хорошо! Да, жалко людей, что пострадают... но почему мне всех жалко, а меня никому?

«Жалость – плохое чувство, Ева» – подсказывало второе "Я"... и всё равно.

Почему? Вот почему?

– Ты меня игнорируешь? Ева? – услышала я голос Стоуна, который явно был где-то поблизости, я поморгала несколько раз, и начала озираться по сторонам в поисках этого зверя. А он стоит передо мной. Точнее прямо у моей кровати. Вот так просто стоит. Не бьёт, не пытается запугать или изнасиловать... мне стоит ожидать нечто более худшего?

– Отвечай.

– Я... я тебя не игнорирую.

– Тогда в чём дело, Ева? – с большим любопытством интересуется Джаред, мягко присаживаясь на кровати. Я неосознанно отпрянула, чем и привлекаю к себе внимание, и он двигается по направлению ко мне, с удовольствием, которое легко можно прочесть в его глазах, подмечая все детали, связанные с моей рекцией: – страхом.

– Ты меня боишься, Ева-а-а? – выдыхает прямо в губы мне мужчина. И тут я как каменею. Он улыбается, и нежно целует меня, мне кажется моё сердце не должно так быстро биться, но мне так нравится, когда он нежен со мной... я почти забываю кто он. И кто я.

– Отвечай, Ева.

– Да, боюсь, – мой голос напоминает писк умирающего животного, но это не главное, главное, что я выполнила его приказ, значит, наказания не будет. А если и будет, то не за это.

– Жаль, девочка, ты мне нравилась совсем другой, – мягко улыбается Джаред, заставляя ещё раз залюбоваться им, его красотой, исконно мужской красотой, боже, сложись всё иначе, может быть, я бы влюбилась в него. Сложись всё иначе... но не сложилось.

Сегодня он владеет мною нежно, совсем не так как было раньше, не причиняет боль, даря удовольствие, которое поднимает меня всё выше и выше, а затем поглащает полностью так, что я тону, в охватывающем меня блаженстве.

Мужчина целует меня на прощание, и мило улыбается... я чувствую счастье при виде его улыбки... что же такое? От страха до счастья один шаг? Его улыбка – есть этот шаг? Как всё запутанно, нет, я должна его ненавидеть! Джаред, пусть ты меня не слышишь, но не заставляй меня тебя прощать... а тем более любить...

***

Я засыпаю с мыслями о Джареде, это не в новинку, он всё что меня окружает, всё что у меня есть.

Насладиться сном мне не дали.

Иммаколэта начала трясти меня и повторять:

– Ева, милая, вставай, это твой последний шанс!

Она добилась своего и я всё-таки проснулась.

– Ева! Слава богу! Как же я рада, что ты проснулась! Прости, ей Богу, прости, что ты так долго ждала! Я думала мама поможет, но забыла, что она на стороне брата. Всегда... Прости, милая.

Я стараюсь сфокусировать свой взгляд на говорящей, но это довольно тяжело, учитывая, что сейчас всё я видела словно через пелену, а Иммаколэта всё говорит, активно жестикулируя, и вдруг я слышу слова, которые заставляют меня оживиться:

– ... так дело не пойдёт, если хочешь, чтоб я помогла тебе сбежать, то вставай, – я тут же подскакиваю и девушка удовлетворённо мне улыбается, радуясь, тому, что смогла меня расшевилить.

– Ты... ты что сказала?! Ты правда мне поможешь? – восторженно ахаю и охаю я, а Лолипоп лишь сдержанно кивает.

А-а-а-а-а! Это шанс! Спасибо, Боже, спасибо! Но где-то внутри меня начал говорить тоненький голосок, намекающий на то, что Джаред был нежен, и вдруг он бы изменился, к сожалению, а может и к радости, этот голосок было почти не слышно, побег, он же – таинственная неизвестность, был более заманчив и притягателен.

Сбежать? Да легко! От Джареда? Тем более!

***

– Ева, вот документы на новое имя – Фил Джоннатон. Фил – сокращение от Филлиси. Твоя легенда: мать умерла, отца нет. Мать умерла недавно. Эм-м-м, придумай что-нибудь, авария там, к примеру. Родственников больше нет. Вот ты и переехала из Лос-Анджелеса, в другой город, а лучше если переедешь загород. Только не говори мне куда! Училась на психолога, но забросила из-за всей этой мути с семьёй. Деньгами я тебя обеспечила. Первые полгода, может, год будь на стороже. Не выезжай из города. Поняла? Удачи, и прости, что не на самолёте, просто у Джареда уж слишком много знакомых и если полетишь на самолёте он быстро вычислит тебя и найдёт по фотке. Вот, прости ещё раз, – еле сдерживая слёзы говорила младшая из семейки Стоун.

– Спасибо. Это не ты виновата, в этом нет твоей вины, – ободряюще улыбаюсь светлой девочке Иммаколэте. В моей памяти она навсегда останется такой: доброй, милой, хрупкой, но при этом смелой. Мысленно прощаюсь с прошлой жизнью, которая, надеюсь, более никогда не настигнет меня. Оглушающий скрежет, сообщает о том, что поезд прибыл, толпа людей, чуть-ли не сбивают, идущую навстречу к этому огромному железному транспорту, меня. Но нет. Ничто не помешает мне уехать на этом поезде, прибыть в город, а из него... а из города куда-нибудь в тихую глушь, где меня никто не найдёт, туда, где я буду спокойна.

***

2 месяца спустя.

Такой девушки, как Ева Дэликейт, – больше не существует. Есть Филлиси Джоннатон: молодая девушка, снимающая комнату у женщины лет 50-55. Фил Джоннатон, что училась на психолога, но забросила обучение из-за смерти матери, и уехала в тихую деревушку. Филли, которая не знает и не знала злого большого дяденьку Джареда Стоуна, и поэтому ей дышится спокойно, и кошмары не снятся. Но где-то внутри меня кричит неуверенная в себе Ева, у которой ярко выраженное параноидное расстройство личности. За эту девушку, честно говоря, мне стыдно. Но от неё никуда не спрятаться, если от Джареда я смогла сбежать, то самой от себя мне нельзя ускользнуть, а она – Ева, вопит о том, что Джаред найдёт и накажет, Ева умоляет меня вернуться к этому тирану, но нет. Я не вернусь, иначе в чём смысл всего побега? В том, чтобы вернуться к нему через несколько месяцев со словами: «Не ждали? А я пришла!»? Ну уж нет. Он меня не найдёт. Я точно это знаю, чувствую. И моя уверенность, помогает мне бороться с этой странной особой по имени Ева Дэликейт. С каждым разом голосок Евы становится тише, и вскоре, думаю, я совсем перестану её слышать.

– Фил, милая, ну что ты... я понимаю, такое горе, но иди хотя бы поешь, хватит сидеть у окна, – послышался недовольный голос Мэри-Ли Мёрфи, да-да, той самой женщины у которой я снимаю комнату. Мэри-Ли очень добрая и красивая женщина, обладающая таким магнитизмом, и совсем не странно, что на неё заглядываются мужчины помоложе. Миссис Мёрфи потеряла мужа и дочь в аварии, и поэтому «понимает меня». Ну да, просто она не знает всего, но мне искренне жаль это женщину. Когда-то, ещё в детдоме, нянечка сказала мне:

«За красоту всегда приходится платить, будь осторожна, Ева».

Дело в том, что нянечку облила кислотой бывшая девушка её, на тот момент, парня. Нянечка из красавицы и сердцеедки превратилась в обезображенную мисс, которая, к тому же, была на один глаз слепа. Так к чему я это... а, вот: может Мёрфи поплатилась за свою красоту потерей семьи? «Одно дают – другое отбирают», – так всегда говорила нянечка. И, думаю, она была права.

Всё-таки, Мэри-Ли очень красива.

У миссис Мёрфи густые рыжие волосы и огромные, медового цвета, глаза. Да и фигура хорошая... эх, сильная женщина. Не рассклеилась и живёт дальше. Не забыла, просто приняла. Она смелая, а я ценю это в людях.

– Филли, ну, дорогая моя, не надо так, доведёшь же себя, – не угоманивалась Мэри-Ли, и я выдохнув решила сдаться, ведь, правда, не дело. Не ем уже три дня. Изредка пью воду. Но не ем... не знаю почему. Стресс? Так приехала 2 месяца назад и до этого нормально питалась, хотя, тогда прошлая жизнь, тучей нависала надо мной и не должна была давать покоя. Да и не давала, честно говоря, и не даёт, но я питалась.

– Ладно, хорошо, спасибо, – лепечу я и делая над собой усилие, встаю с подоконника. А за окном дождь, на который я могла бы смотреть вечно, одно только небо чего стоит: серое, местами светлее, местами темнее, оно напоминает какую-то очень известную картину, очень печальную и тяжёлую, в эмоциональном плане. А дождь... каждую капельку можно сравнить с людьми, вот: мы рождаемся, растём, улетаем из родительского дома, или детдома, если как я, а дальше полёт... безрассудный, но от этого не менее прекрасный, в какой-то момент капелька упадёт, человеская жизнь закончится, и никогда не знаешь при каких обстоятельствах это случится. Вот и капельки летят, быстро «разбиваясь» кто-где. Странная я, странное настроение.

***

Решив, что хватит разыгрывать из себя бедняжку, жалеющую себя, я нахожу работу, в которой вовсе не нуждаюсь. У меня есть деньги, и возможно, вскоре я смогу купить себе домик. Наверно, домик я куплю здесь, мне уж очень понравилась Мэри-Ли, и природа... да уж, прямо моя мечта: холодно, часто идёт дождь, к осени снег, и тучи, прекрасные тучи, серое небо перед грозой, ветер сильный, свободный, – словно по заказу. То, что нужно.

Каждое утро, к 8 часам, я иду в кафе «Санни Валей», где работаю кассиршей, а ещё и официанткой. Люди в деревушке не хотят работать с 8 до 22:00, здесь темнеет то в 17:30, а в 22:00 уже вообще ночь, ну уж с климатом деревушки, очень холодная ночь, и неизвестно, что случится. А я согласна. Мне всё равно, ведь, терять то, по сути, нечего.

Эта работа – приятное отвлечение, за которое ещё и платят, прелесть. С миссис Мёрфи я не могу сидеть, насколько бы она не была хороша, она считает, что у меня депрессия и постоянно ходит где-то поблизости, а мне нужно, просто необходимо, личное пространство после того, как Джаред частенько нарушал его без моего согласия.

Я действую как на автомате: приветствие, принять заказ, отдать поварам, отнести клиенту, убрать со стола, забрать счёт и положить в банку. Всё просто, нужно лишь запомнить и приучить себя к этому, и тогда можно отключаться от всего происходящего, и плевать, что огромный грузовик, почему-то, сворачивает с пути и едет на нас, плевать на то, что люди, охваченные паникой бегут кто-куда, в попытке спасти свои ничтожные жизни, ну, конечно, мне всё равно на то, что грузовик едет на меня. И это, наверно, последние мои мгновения, но я то не осознаю всю опасность ситуации.

Стоп. А если я умру? Всё было напрасно? Напрасно Лолипоп предала брата, напрасно я боялась, напрасно я нервничала, в пустую всё это время. А, главное, что я думала: «Всё случится, всё будет, но позже. Я заживу нормально, но после, стоит немного подождать», а теперь... теперь не будет ничего? Не будет будущего?

И тут, будто меня ударили по голове, я начала упорно думать: как спастись?

А грузовик несётся, и вот, разбивает стекло, отделяющее улицу и кафе, не-е-е-т! Так не пойдёт! Я не умру! Я не могу умереть,

но, проблема в том, что могу, ведь я смертна.

А-а-а-а, что делать?! Угол! Вон тот угол! Если я добегу до него я буду, в относительной безопасности, если только грузовик вновь не занесёт! Но плевать! Это будет потом, а сейчас я пулей бегу в уголок кафе, где стоит одинокий стол, с одним стулом, и я бегу так, как не бежала никогда. Я немного не успеваю и эта огромная машина ударяет меня, так, что я отлетаю в сторону, и наверно, больно ударяюсь, ведь боли, пока, я не чувствую. О, Благо, потолки тут высоченные, а если бы этот «монстр», сломал потолки, то шансов не было б, а так есть! И поэтому я ползу к тому самому, безопасному углу, не жалея своих рук, в которые впиваются осколки. Всё! Боже! Я у цели! Я в безопасности!

Машина останавливается, и из неё выходит офигевший водитель. Н-да уж...

Перед глазами темнеет, и тут я понимаю, что падаю в обморок, ну, и пусть, зато – я жива!

***

– Филлиси? Фил, Филли, Филлиси, ну же, открой глазки, давай, милая, – шепчет знакомый мне голос, и я понимаю: открыть глаза сейчас необходимо, но эта дикая усталость так и хочет мне помешать. Я прилагаю огромные усилия и открываю глаза, женщина, чей силуэт кажется мне знакомым, облегчённо выдыхает и машет кому-то рукой. Шум, везде стоит шум, звуки сирены, чей именно полицейской или машины от больницы, я отличить не в силах, крики людей, что узнают о смерти близкого или просто прохожих, поражённых масштабами трагедии, и всё это так безумно напрягает, потому я и стараюсь побыстрее выпасть из мира. Кстати, удаётся мне это легко, и скоро я погружаюсь в спасительную тишину.

***

– Кхил, Кхил! Чёрт побери, Кхил где ты носишься? Какого чёрта?! Пульс... – продолжения я не слышу, но чувствую: что-то не так. Но что? И, вдруг мне становится так легко, я больше не чувствую тяжести тела и, кажется, вот-вот взлечу, но что-то держит, не даёт просто покинуть это место, и это «что-то» заставляет меня ждать, никогда не отличалась терпеливостью. Время тянется мучительно медленно, и иногда мне кажется, что сейчас я засну, но нет: во сне нельзя заснуть. Что они там делают то?! Чёрт, я же жду, и вообще...

И тут я слышу щелчок и опять ощущаю себя в своём теле. Не знаю даже, это хорошо или плохо?

– Валери Кхил! Да ты волшебница! Чёрт, ожидание стоило результата, чертовка! – радостно, сопровождаемый писком аппарата, показывающего мой пульс, произносит грубый мужской голос.

– Ладно, Алекс, следи за ней. Состояние не стабильное. Будем наблюдать. Есть ещё кто-то? – отвечает, судя по всему, моя спасительница. У неё очень нежный голос, напоминающий о чём-то далёком и романтичном, думаю, все героини мыльных опер, просто обязаны говорить таким голосом: приятным, тихим, очень женственным, и одновременно глубоким, словно намекающий на нечто откровенное.

Интересно, а я забуду это всё? Ну, как в фильмах там...

Ощущаю себя Рис Уизерспун на съёмках фильма «Между небом и землёй», а вот вдруг, я тоже, когда «выпала» из тела, тоже стала призраком? Чёрт! Надо было открыть глаза и внимательно всё осмотреть! Ну и дура же я. Ой, ладно, всё это неважно. А зачем они меня оперировали? Я же просто слегка ударилась, даже боли не почувствовала... вот же... опять эта дикая усталость.

***

Яркий, ослепительный свет так напрягает, что хочется вдребезги разбить это чёртову лампу, которая умудряется светить прямо мне в глаза, до невозможности напрягая, и не выдержив я резко открываю глаза.

– Фил! О Божечки! Боженьки, он услышал меня! А-а-а-а-а, я так и знала, Бог внимал моим молитвам... – ой ё, говорящая миссис Мёрфи сейчас начнёт читать молитву, только этого мне не хватало. От неприятного света я сильно щурюсь и часто моргаю, стараясь привыкнуть, но, честно говоря, не очень хорошо получается.

– С-свет, – ужасно хрипя выговариваю я, и откашлившись, показываю на лампу, а затем на глаза. Она выдыхает и быстро встаёт, для того чтобы выключить свет, а затем садится на место. Мэри-Ли мило улыбнувшись, нажимает на красную кнопку, которая предназначалась для вызова врача, и чёрт, как у меня болит... у меня болит всё, но больше всего правая нога и бок. При вдохе боль становится чуть-ли не выносимой, а при выдохе ослабевает. Нифига себя «легонечко задел»!

К нам заходит врач и внимательно осмотрев, выдаёт мне:

– Счастливица ты, Филлиси, эх, столько человек погибло. Живи и благодари Бога за то, что отделалась переломом ноги и трещиной в ребре.

– Эм-м-м, хорошо, спасибо. Когда меня выпишут? – с задержкой в три минуты ответила я. Вот серьёзно, как я должна была отвечать на это её « благодари Бога», «столько человек погибло»..? Хорошо, что вообще хоть как-то отреагировала. Нет, мне их безумно жаль, но у врачихи такой взгляд, будто она меня обвиняет...

– Может, через три недельки. Всё зависит от твоего состояния, – подмигавая мне, выдаёт ответ врач, и поспешно уходит, приглашая обратно миссис Мёрфи. Она почему то виновато мне улыбается, и часто хмурит брови. Что случилось? Чёрт, что случилось то?!

– Фил, я... прости меня, милая, прости.

– Что? О чём вы, миссис Мёрфи? – и тут до меня доходит: Мэри-Ли считает, будто она виновата в том, что сейчас я лежу на больничной койке, а не на диване. Чёрт! – Миссис Мёрфи, ну что вы, вы вовсе не виноваты...

– Нет, девочка, это я виновата, ты же мне как дочка, пойми, я не специально, ну, не хотела я, знала бы... в жизни бы не договорилась с Лари, чтобы он взял тебя, девочка моя, милая, прости.

– Не виноваты вы вовсе, не за что вам извиняться, миссис Мёрфи, прекратите, – пытаюсь угомонить женщину, но Мэри-Ли не поддаётся и упорно шепчет, намазанными губной помадой, цвета спелой вишни, губами, слово «прости». Ох, Господи, мне легче сказать «прощаю», чем заставить её поверить в то, что она невиновна. И именно так я и поступаю:

– Миссис Мёрфи, я не держу на вас зла, – милая улыбка расцветает на лице, Миссис Мёрфи вглядывается, а затем, улыбается в ответ.

– Спасибо... ты так добра, но, ладно, отдыхай, я пойду, – обнимая меня напоследок, проговаривает Мэри-Ли, и спешно накинув на себя пальто, уходит из палаты, громко хлопнув дверью. Я ещё пару секунд смотрю на место, где недавно сидела Мэри-Ли, а затем перевожу взгляд на потолок. Да чтож за привычка такая, – смотреть на потолки? Дурацкая. Пора избавляться. Так, для начала, закрываю глаза. И что делать?

Может поспать?

Морфея долго ждать не пришлось, и вот он несёт меня, совсем не сопротивляющуюся его чарам, в своё царство.

***

3 недели спустя.

Вот и день выписки. Медсестра сказала, что я обязана познакомиться со своей спасительницей, некой «Валери Кхил». Ну, ладно, мне не тяжело. Тем более я обязана ей. И обязана многим, – жизнью.

Я беру сумку и выхожу из этой надоевшей, за 3 недели, палаты. За дверью моей бывшей палаты находится коридор, в котором, собственно, я и нахожусь. Коридор обычный, такой же как моя, и навярняка и все другие, комнаты. Коридор белый. Полностью. Белая плитка, белые стены, белые кресла и стульчики, белый столик и люди в белом.

Я иду по этому белому пространству и вскоре натыкаюсь на медсестру, стоящую около Мэри-Ли. Подписав все документы, я уже готова уйти, совсем забыв о Валери «там-какой-то». Но меня останавливает Мэри-Ли, которая стоит и смотрит куда-то, проследив за её взглядом, я тоже смотрю. Но никого не вижу. Тот конец коридора пуст.

– Кхм-кхм, здравствуйте, – слышу я, но не могу понять откуда идёт этот звук. Чёрт! Снизу! Я резко наклоняю голову вниз, и вижу само воплощение Дюймовочки: невысокая, с большими голубыми глазами, обрамлёнными бахромой длинных ресниц, светлые волосы уложены в аккуратную причёску, губы, накрашенные помадой цвета «розовая гвоздика», изогнуты в улыбке; потрясающая фигура: тонкая талия, которую только подчеркивает её форма, пышная грудь, и округлые бёдра, благодаря которым талия кажется ещё тоньше. Одним словом: вау.

О, и её голос, я его узнала... самый женственный и нежный голос, из тех, что я слышала.

– З-здарвствуйте...

– Я – Валери Кхил, вас я помню, Филлиси. Можете не представляться, – улыбаясь, отвечает мне Валери.

– Эм-м-м... Валери Кхил, я вам так благодарна за то, что вы спасли мою жизнь! Вы просто не представляете!

– Ну-ну, не нужно, не так уж я и стара. Мне только 28, – подмигивая, произносит Кхил. – И Валери, – это официально. Тебе можно назвать «Лери».

– Тогда меня можно просто «Фил», – улыбнувшись, ответила я.

Вскоре мы попращались с больницей и всеми её обитателями, а миссис Мёрфи усадила меня в свою машину.

Её чуть-ли не потряхивает, Мэри-Ли выглядит жутко довольной. В чём причина?

– Эх, Фил, милая моя! У меня для тебя такой сюрприз! – не удержавщись, раскрывается Мэри-Ли. Интересно, что это?

Мэри-Ли нажимает на кнопку, она щёлкает и загорается, под сопровождение странного звука, Мёрфи упорно продолжает нажимать на кнопку, пока, наконец, не находит то, что искала и в салоне раздаётся песня. Звуки, довольно-таки, не приятные. Уж слишком сильно бьёт по ушам голос солистки, которая поёт что-то там из оперы. Вот хоть убейте, но оперу никогда не понимала, а уж тем более не любила. Не вижу в этом никакого искусства. Да, возможно это тяжело петь, но это, на мой вкус, не красиво. Слишком много в опере... всего.

За размышлениями о музыке я и не заметила, как мы подъехали к домику Мэри-Ли. Снаружи ничего не изменилось, но когда я захожу внутрь дома, я начинаю ощущать странное напряжение, и из глубин подсознания вырывается необоснованный страх. Что такое? Чёрт! Что такое то?