Текст книги "Та, которая видит"

Автор книги: Гленда Ларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 2

Примерно через час меня разбудили чьи-то стоны. Шум раздавался так близко, что я подумала, будто жертва находится в моей комнате; на самом деле этого, конечно, не было – просто стены в «Приюте пьянчуги» были сделаны из таких источенных морскими уточками и плохо подогнанных досок, что все происходящее в соседней комнате было отчетливо слышно. Сначала я попыталась не обращать внимания на звуки, но убедилась, что снова уснуть, пока кто-то убедительно изображает смертные муки, мне не удастся. Вздохнув, я нацепила портупею с мечом и босиком пошлепала к соседу.

По дневному времени я не зажгла свечу, и зря: в узком коридоре было совершенно темно. Ни воздух, ни запахи снаружи сюда не проникали, так что я снова ощутила вонь дун-магии, и мое тело напряглось. Сосредоточившись на зловонии, я сглупила: сделала шаг в темноту и оказалась как раз на дороге кого-то, кто в этот момент проходил мимо моей двери. У меня сложилось впечатление, что этот кто-то тоже шел в комнату моего соседа.

Несколько долгих мгновений мы оба стояли неподвижно, так близко друг от друга, что наши тела соприкасались. Я ничего не могла разглядеть, но точно знала, с кем столкнулась: это был высокий южанин в черной одежде. Чего я не могла понять, так это того действия, которое он на меня оказал. В обычных обстоятельствах я сделала бы шаг назад и извинилась – на всякий случай, не снимая руки с рукояти меча, – но сейчас мы продолжали стоять вплотную друг к другу, и на мои тело и разум обрушился целый водопад эмоций. Беда была в том, что я никак не могла разобраться в собственных чувствах. Преобладало испытанное мной раньше ощущение узнавания – то ли его, то ли мое. Может быть, мой Взгляд заметил дун-мага, силва или собрата – обладателя Взгляда? Или память шептала мне, что я должна узнать этого человека? А может быть, физическая потребность откликнулась на близость мужчины, который мог ее удовлетворить…

Когда я все же сделала шаг назад, мне было трудно дышать. От страха, несомненно, но также от странного напряжения. Какая-то часть меня хотела обратиться в бегство.

Прежде чем кто-либо из нас заговорил, стоны из-за двери зазвучали с новой силой.

– Тебе незачем беспокоиться, – любезно сказал мужчина. Последовал еще один момент напряженного молчания, когда ни один из нас не двигался.

«Ах ты, высокомерный ублюдок», – вяло подумала я. Его внешность сказала мне, что он – южанин, а выговор, мягкий и тягучий, указывал на его родные острова – Разбросанные. Я взглянула на мочку его левого уха, и теперь, когда мои глаза привыкли к слабому освещению, различила татуировку: морскую змею, украшенную кусочками бирюзы, – подтверждение того, что он гражданин именно этих островов.

– Кому-то там стало плохо. Я займусь этим, – продолжал южанин с твердостью, говорившей о привычке к тому, чтобы ему повиновались.

К несчастью, его властность как раз и подхлестнула мое проклятое стремление всегда противоречить. За мгновение до этого я неохотно шла узнавать, что приключилось у соседа, придумывая предлог уклониться от всякого участия в событиях. Теперь, когда мне предложили шанс с чистой совестью вернуться к себе, я решительно отказалась. Как я говорила раньше, извращенность всегда была моим недостатком.

– Может быть, моя помощь пригодится, – вежливо ответила я. – В моей сумке есть кое-какие снадобья. – Прежде чем южанин смог возразить, я открыла дверь комнаты соседа.

Человек на постели оказался юным молокососом с длинными ресницами, и был он не один. Рядом с ним сидела цирказеанка. Мужчина, заглянувший через мое плечо, этого явно не ожидал: я ощутила его удивление. Я и сама была удивлена, но мое внимание сразу привлек разлитый в комнате запах: благоухание силв-магии, чистое и свежее, как аромат весенних цветов, заглушающее тошнотворную вонь разложения.

Цирказеанка сидела на кровати, положив себе на колени ногу юноши. Она высоко завернула штанину, так что даже оттуда, где мы стояли, была видна причина страданий жертвы: позеленевшая зловонная язва на колене. Мой Взгляд говорил о том, что края язвы окрашены зловещей краснотой дун-магии. Теперь мне стало ясно, кого должно было погубить заклинание злого мага.

Без немедленно оказанной помощи язва росла бы, запуская щупальца гниения в плоть юноши, как гангрена, и через неделю жертва была бы мертва: здоровое тело превратилось бы в одну огромную гноящуюся рану… Отвратительный путь на тот свет. Я однажды видела такое и не хотела бы увидеть еще раз.

Стоявший рядом со мной мужчина стиснул мою руку, и глаза его сузились.

– Думаю, что никто из нас здесь не требуется, – промурлыкал он мне в ухо и кивнул сидящей женщине: – Прости, что побеспокоили.

Южанин потянул меня прочь и закрыл дверь. Потом, не сказав ни единого слова и даже не взглянув на меня, он двинулся по коридору туда, откуда пришел.

В одном он был прав: наша помощь не требовалась. А я насчет цирказеанки ошибалась – покровитель ей нужен не был. Она располагала достаточной защитой: силв-магией. Неудивительно, что она при всей своей соблазнительности могла с таким спокойствием войти в зал «Приюта пьянчуги», не побеспокоившись даже о том, чтобы иметь при себе меч.

Я ощутила укол ревности – темного, злого чувства, которого я всегда стыдилась, но никогда не могла полностью преодолеть. Силв-магия… Проклятие! Будь проклята эта девчонка!

Вернувшись в свою комнату и снова распахнув ставни, я приказала себе перестать чувствовать и начать думать. Во-первых, я могла бы поклясться, что, входя в зал, цирказеанка не была знакома с юношей. Во-вторых, будучи силвом, она должна была сразу же понять, что именно он – несчастная цель заклинания дун-мага, – понять еще до того, как это стало ясно самому юноше. Силвы были лишены Взгляда и не могли видеть дун-магии, как могла я, но они обладали способностью сразу распознавать причиненный ею ущерб.

Поэтому следующая моя мысль была такая: если сесть за стол юноши цирказеанку заставило не предыдущее знакомство с ним и не случайное совпадение, то, значит, она видела необходимость исцелить его своей магией, защитить его. Я решила, что цирказеанка столь же глупа, сколь красива. Дун-маг не мог издали почувствовать противодействие одному из своих заклинаний, но если он увидит свою жертву живой и здоровой, едва ли он не поймет, что случилось. А злой колдун, которому помешали, постарается отомстить.

Ну а насчет южанина… Его мгновенная реакция на то, что он увидел в комнате юноши, похоже, указывала на то, что он, как и я, обладает Взглядом.

Я постояла у окна, глядя на опустевший теперь причал и суетящихся над рыбьими потрохами чаек. Их обычно опрятные перья были измазаны в крови и слизи; птицы сварливо кричали и щелкали друг на друга клювами. Я размышляла о том, что мне совсем ни к чему влипнуть в разборки магов между собой: обладание Взглядом давало мне защиту от магии как таковой, но дун-маги ненавидели таких, как я, не меньше, чем силвов. Благоразумный обладатель Взгляда, как и благоразумный силв, постарался бы скрыть свои способности от дун-мага – в конце концов, существовало множество и немагических способов прикончить человека.

Меня даже затошнило от страха. Тревожное предчувствие говорило мне, что магия в лице цирказеанки уже вмешалась в мои дела. Было ли совпадением появление этой женщины как раз в тот момент, когда я разыскивала цирказеанку-рабыню? Женщины с Цирказе вообще редко появлялись где-либо, кроме своих островов, а уж прибытие на косу Гортан двух одновременно совпадением быть никак не могло. Я охотилась за совершенно определенной девушкой; я была уверена, что она сейчас находится на косе Гортан; не сомневалась я и в том, что цирказеанка-силв – не та, кого я разыскиваю; и все же меня преследовало чувство, что какая-то связь между ними есть. Только какая? Я была озадачена… и встревожена.

Мои мысли плавали по замкнутому кругу, как рыбки в аквариуме, когда мое внимание привлекло какое-то движение внизу. Мальчик-служка выскользнул из задней двери гостиницы и крался между связками вяленой рыбы. Когда мимо проходили рыбаки с корзиной омаров, мальчишка спрятался от них под валяющимися на причале сетями. Я с интересом наблюдала за ним. Это было похоже на театральное представление в Ступице, столице островов Хранителей: я оказалась зрительницей, с балкона следящей за развитием сюжета мелодрамы. В театре я всегда начинала смеяться в самый неподходящий момент… Только этот спектакль происходил в реальной жизни и был особенно интригующим потому, что в зале гостиницы служка вел себя как дурачок, а теперь проявлял явную сообразительность. Он нырнул за кучу корзин, видевших лучшие дни, и тут же появился снова, прижимая что-то к себе. Когда он уселся на доски причала – так, чтобы корзины скрывали его, – я поняла, что единственное место, откуда его видно, – это мое окно.

Прижимал он к себе собаку – облезлое животное с огромным хвостом и чересчур большими лапами. Мальчик покормил ее и немного поиграл с ней, потом снова спрятал между корзинами. Еще несколько минут – и мальчишка снова вернулся на кухню гостиницы.

Похоже, было, что даже дурачки служки на косе Гортан имели свои секреты.

Когда я проснулась во второй раз, жара спала: морской ветерок начал хлопать ставнями.

В соседней комнате теперь царила полная тишина.

Я нашла судомойку, за мелкую монету раздобыла у нее какую-то мазь от кожных болезней, добавила туда сушеных трав, потом за другую монету у кухарки купила хлеба из водорослей и рыбного паштета и отправилась на рыбацкий причал. Там все еще не было ни души, хотя по-прежнему воняло тухлой рыбой, а на лодках рыбаки готовили сети для следующего лова. Один из парней глянул на меня, ухмыльнулся и собрался что-то сказать, но тут заметил рукоять меча, торчащую из-за моего плеча, и передумал.

Найти собаку оказалось нетрудно; гораздо труднее было убедить ее, что мне можно доверять. На косе Гортан даже щенята быстро узнают, что доверчивость не способствует выживанию. Однако через некоторое время песик все-таки решил, что человек, угощающий его хлебом с паштетом, не может быть таким уж плохим, и позволил мне смазать его болячки мазью. Сначала он рычал на меня, но скоро начал довольно повизгивать и полез лизаться.

Я не рассчитывала, что мне повезет и парнишка из гостиницы застанет меня за моим занятием, но случилось именно так.

Сначала он стоял, разинув рот и не веря собственным глазам. Я решила, что ему лет двенадцать. От природы, судя по веснушкам, мальчишка был светловолосым, но из-за грязи, покрывавшей его с ног до головы, сказать наверняка было невозможно. Насколько я смогла разглядеть, татуировка на мочке уха у него отсутствовала. В зале гостиницы он смотрел на меня тусклым бессмысленным взглядом; теперь же глаза его были настороженными и сообразительными.

– Не бойся, – сказала я, когда парнишка повернулся, чтобы убежать. – Я не сделаю ничего плохого ни тебе, ни твоей собаке. – Я показала ему баночку с мазью. – Вот, возьми. Мажь его болячки каждый день, и они скоро заживут. Ты и не узнаешь своего пса, когда он выздоровеет.

Мальчик осторожно подошел и взял баночку, а песик, когда тот оказался рядом, радостно заколотил хвостом.

– Как ты его назвал? – спросила я.

Мне пришлось несколько раз переспросить, пока из невнятного бормотания я, наконец, поняла, что песика зовут Следопыт. Интересный выбор имени… Может быть, в этом малыше скрыто больше, чем можно было надеяться. Я порылась в кошельке и вытащила несколько медяков.

– Видишь денежку? Ты ее получишь, если ответишь мне на несколько вопросов. Не важно, если не все ответы окажутся тебе известны ты мне так и скажешь. Понятно? – Малец попятился. До него уже дошло, что моя забота о его питомце вызвана не просто сердечной добротой. – Как тебя зовут? – продолжала я.

– Танн, – сказал он и неуверенно добавил: – Вроде. – Я не поняла толком, имеет ли он в виду, что его зовут Танн. Вроде или что вроде его зовут Танн. Впрочем, уточнять я не стала. Вместо этого я поинтересовалась, знает ли он человека по имени Ниамор Посредник.

Мальчишка кивнул. – Расскажи мне о нем.

Вот тут-то и обнаружилось, что перед нами стоит проблема. Очевидно, Танну так редко приходилось разговаривать, что он практически разучился говорить – если когда-нибудь умел. Он все прекрасно понимал, но речь его была столь же внятной, как бормотание отставшего в развитии попугая. Мальчик очень хотел услужить, однако звуки, которые он издавал, едва ли могли сойти за слова. Первая его фраза прозвучала примерно так: «Нмор много грит. Чиго скзал – всигда правд. Верить мжно». Я перевела это так: «Ниамор разговорчив, но говорит всегда правду. Ты можешь ему верить».

Мальчик не был глуп – он знал гораздо больше того, что мог выразить словами. Во мне на мгновение проснулся гнев: что это за мир, в котором никто не позаботился научить ребенка говорить… но тратить время на бесполезные эмоции я не стала. С помощью многочисленных старательно сформулированных вопросов я сумела выяснить, что Ниамор живет на косе Гортан, сколько Танн себя помнит. По слухам – что-то подобное я, кажется, слышала в свой прошлый визит в Гортанскую Пристань, – он участвовал в дерзком, но совершенно неудачном мошенничестве у себя на родине, и разоблачение заставило его отправиться в изгнание. По словам Танна, неудавшееся мошенничество отучило Ниамора заниматься подобными делами; не стал он и работорговцем, предпочитая посредничество. Словом, сделался антрепренером, хоть Танн такого слова и не знал. Поскольку Ниамор заслужил репутацию честного дельца, ему доверяли. Это, конечно, не делало его совершенно надежным. Ниамор был способен на сомнительную сделку, на торговлю краденым, как и любой житель косы Гортан, но если что-то говорил, этому можно было верить. А в темном мире работорговцев, воров и пиратов посредник, добросовестно передающий сообщения и не нарушающий своих обещаний, пользовался большим спросом. Ниамор никогда не оказывался двойным агентом, хотя игра, которую он вел, и оставалась опасной.

Похоже, познакомиться с таким человеком было полезно. Ниамор явно отточил свои умения с тех пор, как я в последний раз была на косе Гортан: я не помнила, чтобы тогда он был такой заметной фигурой в скользком деловом мире здешних мест.

Выяснив о Ниаморе все, что мне было нужно, я переключилась на других обитателей «Приюта пьянчуги».

– Ты знаешь, как зовут высокого южанина в черной одежде? – спросила я Танна. – Того, что сидел один за столом в углу? – И который, если только я совсем не разучилась что-то понимать, был одним из обладающих Взглядом. Танн кивнул:

– Тор Райдер.

Имя ничего мне не говорило. Дальнейшие расспросы позволили мне выяснить, что Танн ничего больше о южанине не знает, кроме одного: прибыл тот неделю назад на двухмачтовом торговом корабле с одного из Средних островов.

Юноша, тот, на кого напал дун-маг, добрался до Гортанской Пристани двумя днями раньше южанина на рыбацкой лодке, хотя рыбаком не являлся. Танн ничего о нем не выведал. Юноша назвался Новиссом, но служка был уверен, что это не настоящее его имя. Новисс ничего не делал, только сидел в гостинице, настороженный, как морская черепаха, собравшаяся отложить яйца на открытом месте.

– А что насчет цирказеанки?

Парнишка выразительно закатил глаза:

– Явилсь вчеря.

– Она приехала вчера? Вчера ведь прибыл всего один корабль – доставивший рабов с Цирказе. – В этом я уже удостоверилась.

Танн пожал плечами.

В остальном от него мне оказалось мало прока. Он ничего не знал о рабыне-цирказеанке, как не знал, почему и команда корабля, и его капитан – алчная компания морских крыс – уверяли меня, что никогда не видели никакой цирказеанки, никогда не возили ее на своем корабле и вообще ничего не знают о рабыне с Цирказе, хоть я и посулила вознаграждение за информацию. Они твердили, что доставленный ими живой товар – сплошь мужчины, а пассажиров в этом рейсе у них не было. Впрочем, они ведь отрицали и то, что являются работорговцами: по их словам, они везли нанятых южанами работников.

Когда я уверилась, что получила от Танна всю возможную информацию, я заплатила ему несколько медяков и отправила обратно в гостиницу.

Прежде чем вернуть песика на его место под корзинами, я еще раз его оглядела. Закругленные уши казались слишком маленькими, а ноздри – слишком узкими. Рыжая шерсть – там, где она сохранилась, – выглядела короткой и густой. Глаза не соответствовали внешности дворняжки, выросшей в трущобах, – в них светился расчетливый ум. Подобный взгляд я замечала у ныряльщиков – охотничьих водяных псов с острова Фен, хотя те никогда не бывали рыжими и лапы у них были короче, чем у Следопыта. Чтобы подтвердить свою догадку, я подняла казавшуюся слишком большой лапу песика. Между пальцами виднелись перепонки. Я едва не рассмеялась – передо мной был наполовину ныряльщик, наполовину собака, – такая же полукровка, как и я сама.

Радуясь моему вниманию, Следопыт замахал своим тяжелым хвостом – что было не слишком разумно. Хвост, как дубинка, врезался в корзину. Песик заскулил, припал к земле, и тут его вырвало. К счастью, мне удалось увернуться. Я велела Следопыту залезть под корзины, и он сразу послушался – в конце концов, он был еще совсем щенок.

Без особого желания я двинулась в сторону центра Гортанской Пристани. Чем больше я узнавала, тем сильнее крепло во мне убеждение: я коснулась чего-то, справиться, с чем мне не по силам. Каждая интрига здесь осложнялась бесчисленными противоречивыми интересами, каждая волна была полна множеством разнонаправленных течений, и в своих поисках рабыни-цирказеанки я плыла по опасным водам, рискуя пойти ко дну.

Начало дня на косе Гортан бывало обычно жарким и безветренным. Солнечный свет, отраженный от белого песка, невыносимо резал глаза, и даже блеск морской воды казался слишком ярким. В это время суток вонь на причалах тоже делалась особенно отвратительной, так что каждый вдох приходилось делать с усилием. Все, кто мог позволить себе находиться в помещении, прятались от жары за закрытыми ставнями и спали, как это делала и я. Даже бродячие собаки дремали, мертвыми телами растянувшись в тени.

К тому времени, когда я рассталась с Танном и его любимцем, день стал клониться к вечеру, и живые существа на косе Гортан начали оживать. Именно в это время суток возникал феномен, который местные жители называли Доктором: свежий ветер с моря нес приятную влажность, развеивал миазмы и умерял жару. Рыбачьи лодки отправлялись на ночной лов, маневрируя, чтобы выйти из гавани при встречном ветре, а город стряхивал с себя сонливость. Лавочники распахивали ставни, зазывалы хватали за руки прохожих, нищие ковыляли на самые оживленные перекрестки, а собаки бегали по улицам, высматривая, не удастся ли что-нибудь стащить. Контраст с первой половиной дня был разительным, но оживление длилось недолго. Как только сгущались сумерки, атмосфера менялась: лавки закрывались, зато свои двери распахивали таверны и бордели. Законопослушная деловая жизнь сменялась тайными и зловещими ночными сделками под аккомпанемент пьяных криков и драк; проявлять любопытство не рекомендовалось: редкая ночь обходилась без убийства или двух.

Проверив, легко ли вынимается меч из ножен у меня за плечом, а другой рукой придерживая висящий на поясе кошелек (карманники Гортанской Пристани были знамениты своей ловкостью, а потерять то немногое, что я имела, никак не годилось), я отправилась на поиски знакомца, который в прошлый мой приезд сюда был мне полезен.

Найти его мне не удалось. Принадлежавшая ему лавочка больше не существовала. Несколько лет назад вся улица, на которой она располагалась, сгорела – пожары часто случались в городе, большинство зданий которого было выстроено из плавника, а крыто водорослями, жители же редко оказывались трезвыми. Никто не мог сказать мне, куда делся хозяин лавочки: в Гортанской Пристани люди приезжали и уезжали, умирали и исчезали, и никому не было до этого дела.

Я заглянула в одну из таверн – где, конечно, подавали только рыбные блюда – и заказала себе дешевую еду: мидии с водорослями. Жизнь в «Приюте пьянчуги» была экстравагантностью, и приходилось на чем-то экономить.

Я уже доедала свою порцию, когда кто-то выкрикнул мое имя. Моя рука невольно легла на рукоять меча (лежавшего теперь у меня на коленях). Крик, однако, был радостным, а не враждебным; голос принадлежал Адди Леке, женщине, которой я случайно помогла в свой самый первый приезд на косу Гортан. Мне тогда было двадцать три, и Адди столько же. Я выслеживала силва-отступника, за голову, которого была назначена награда, – сумма оказалась достаточно большой, чтобы побудить меня отправиться сюда, – а Адди была его любовницей. В те дни она отличалась красотой, но это не мешало любовнику вымещать на ней зло и унижать ее, так что Адди мечтала как-нибудь устранить причину своих горестей. Я была только рада помочь ей избавиться от мерзавца. (Эта часть дела была легкой; вот доставить подонка на острова Хранителей оказалось потруднее – он знал, что, если окажется в Ступице, распрощается с жизнью, и всячески старался туда не попасть, по возможности еще и прикончив при этом меня. В конце концов, я вручила его палачам в целости, если не считать нескольких пальцев, которых он лишился при одной из попыток к бегству, и получила свои денежки, но это, пожалуй, было, самым трудным заданием, за какие я только бралась.)

Теперь Адди была вовсе не так привлекательна. Она работала поварихой в этой таверне и ужасно растолстела. Кожа ее загрубела и приобрела красноватый оттенок. Подойдя к моему столу, она плюхнулась на стул и тут же принялась жаловаться на очередного своего сожителя: похоже, став старше, она не сделалась осмотрительнее в выборе мужчин. Я с удивлением поняла, что она намекает на желательность моей помощи в разрешении тем же способом ее теперешней проблемы. Не знаю, что в точности она от меня хотела, потому что возможности сказать об этом я ей не дала. Вместо этого я стала расспрашивать ее про Ниамора.

Она сказала примерно то же, что и Танн, добавив:

– Славный парень этот Ниамор. Всегда готов посмеяться, пошутить. Мораль, правда, как у сучки во время течки, но задевать чувства людей он не любит. Добросердечен наш Ниамор, пока это ему ничего не стоит. – Такой взгляд вполне совпал с моим впечатлением от красавчика. – Ты должна бы его помнить, – добавила Адди. – Он уже был тут, когда ты в прошлый раз появлялась на косе Гортан. Путался с той женщиной-силвом, которую выслали с островов Хранителей за какие-то дела… болтали, что она своей магией помогла разбогатеть любовнику. Как же ее звали?

– А-а… Самиат. Да, теперь вспомнила. Что с ней было потом?

– Хранители ее простили и приняли обратно, когда сочли, что свой урок она выучила.

Это походило на правду. Хранители терпеть не могли терять членов своей команды. Адди вздохнула:

– Мне казалось, что они с Ниамором – прекрасная пара: оба такие изысканные. А только как случай представился, она бросила его, не задумываясь. – Адди сентиментально вздохнула, хотя Ниамор никак не годился на роль романтического героя. Уж романтики в нем было не больше, чем в Блейз Полукровке. – Я точно знаю: сердце его было разбито. С тех пор и не смотрел ни на кого – ну, всерьез, ты понимаешь. Небось, поэтому теперь и крутит сразу с несколькими…

Я еле удержалась, чтобы не фыркнуть. Адди с заговорщицким видом наклонилась вперед, поставив локти на стол. Жир на ее руках заколыхался.

– Люди говорят, он из знатной семьи. Может, у него даже титул есть. Как ты думаешь? Мог он у себя на островах Квиллер быть аристократом? Должно быть, вышвырнули за какую-нибудь юношескую шалость. А вдруг он сын самого государя? Уж до того манеры у него распрекрасные!

Я никогда не считала, что знать обладает такими уж хорошими манерами, но только неопределенно хмыкнула:

– Все возможно.

Потом я расспросила Адди о том, где можно найти Ниамора в это время суток, и она назвала мне несколько питейных заведений, потом без особой надежды спросила:

– Ты уверена, что не сможешь помочь мне с моей проблемой?

Когда я отказалась, она надулась – это было бы привлекательно, будь она по-прежнему двадцатилетней красоткой, но вызывало только смех теперь, когда она стала толстухой за тридцать.

Я покачала головой, извинилась и ушла. Этой ночью мне предстояло еще многое сделать.