Текст книги "Общество любителей Агаты Кристи. Живой дневник"

Автор книги: Глеб Шульпяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

ЧИСТО ВЕНСКИЙ ГЛЮК
Вена

Шампанское в буфете Венской оперы стоит 30 евро, но в мужском туалете – не веришь глазам – под бачком валяется пустая чекушка «Столичной». Так правда жизни борется с правдой искусства в самом искусном искусственном городе.

География прижимает Вену в угол. Позади Дунай, по правую руку зеленые бугры Венского леса. Только с востока размах, эпическая песня – равнина до Будапешта и далее за край Европы, откуда приходили под Вену османские турки.

Но восточная лень... Западные морозы... Смена часовых поясов...

Осаду сняли, город не разграбили. Банная культура в нем не возникла. Но восточный дух все равно присутствует в этом месте. «Третий человек» Орсона Уэллса снят перекошенной камерой, чтобы влезло больше шпилей и башенок. Поскольку «европейство» Вены повосточному избыточно, утрированно. Сгущено. Непрожеванная лепнина узких фасадов, шизоидная садовопарковая культура стриженых кустарников, это страстное желание понатыкать медных кобыл с мужиками в треуголках везде, где только возможно, понасажать розочек из камня как можно чаще, а крема на сладости выдавить пожирнее – имеет, на мой вкус, чисто восточное происхождение.

Хотя и рассчитанное, размеренное, укрощенное европейским разумом.

Только в Вене я видел атлантов, которые ничего не держат. Только в Вене две колонны по бокам Карлскирхе скопированы с римских, но выглядят как минареты. Только в модном бутике на площади Святого Стефана можно торговаться и, если подойти к делу грамотно, получить скидку – как на восточном базаре.

Ну и кофе, азиатский запах которого витает по улицам этого города.

Образ Вены рождается из вольных прогулок по старой части города внутри Ринга (бульварного кольца, проложенного, как в Москве, на месте крепостных стен). Но есть несколько точек на карте, где вещество города сгущается. Становится концентрированным. Энергоемким. Это рынок Naschmarkt, где базарная, толкучая и пахучая жизнь свершается в питерских какихто декорациях. Другой венский глюк расположен за театром «Ан-дер-Вин» (который держал Шиканедер, автор либретто «Волшебной флейты»). Депо Земпера – гигантское хранилище декораций императорских театров. Мне удалось пробраться внутрь этой, в общем-то каменной химеры. Которая оказалась волшебным сном, где ажурные антресоли теряются на высоте кирпичного неба.

Лучшее место для ужина в старом городе, у собора Святого Стефана, – неформальное кафе Immervoll, или, по-нашему, «Мест нет», – на улице Weihburggasse. Тут есть совершенно глюкавые столы для одиночек, выпить белого Gruner Veltliner. По части супермодного и вкусного итальянского места подойдет ресторан Fabious на улице Tuchlauben, хотя это будет ощутимым ударом по бюджету. Поэтому лучше отправиться в квартал по правую руку от рынка Naschmarkt – если стоять спиной к опере. Здесь, на извилистых, в гору и под, улицах прячутся непафосные, богемные и расслабленные, забегаловки. Хороши также классические венские кафе с деревянными панелями, витражами и медными набалдашниками – Sperl. Часто, чтобы обнаружить такое кафе, нужно войти во двор обычного старого дома. Столы под зеленью, тихая музыка, звон посуды и шелест фонтана – сразу вспоминаешь азиатские города, где сладкая жизнь тоже прячется от постороннего глаза.

Да, именно в этом квартале рядом с Neuebaugasse находится еще один венский глюк. Это башня ПВО времен Второй мировой войны. Огромная ушастая махина из бетона размером с троянского коня. Если учесть, что во время бомбежек в башне прятались тысячи горожан, троянским конем она и была, в сущности.

И все-таки самый эффектный венский глюк – это здания Газометров. Когда-то в этих кирпичных башнях хранили газ. Теперь они переделаны в торгово-развлекательный и жилой комплексы. Стальная долька небоскреба, пришпиленная к одному из Газометров и пополам переломленная, входит во все книги по современной архитектуре.

Глядя на нее, вздыхаешь о московских индустриальных руинах.

Ничего путного из них так и не сделали.

СЮЖЕТЫ
Дубровник

Дубровник – крошечный город, ракушка у моря. Дома, соборы, кафе – хозяйство лепится у стен, призывно мигает фонариками. Сами стены, широкие и приземистые, отвесно уходят в воду. В стенах имеются дыры, пробоины. Можно выбраться на камни, на ту сторону, – и купаться в открытом море, оставаясь при этом в черте города.

История Дубровника похожа на сюжет авантюрного романа. Всю жизнь этот город вынужден сидеть на двух стульях. Рушились ли, возникали империи – город всегда вел двойную игру. И что самое удивительное, часто выигрывал.

Управлял республикой сенат из аристократов, которые вели свой род от первых римских поселенцев. Во главе сената стоял ректор, но функции его были декоративными. Как, впрочем, и функции ректорского дворца, перед которым славянский Мольер – Марин Држич (1508–1567) – устраивал, что ни вечер, капустники.

Собственно, вся история Дубровника – или латинской Рагузы – декоративна и театральна. Блуждаешь по городу, и кажется, что попал за кулисы. Все похоже на правду, но в то же время совершенно неправдоподобно. Все в Дубровнике – с театральной натяжкой, с вымыслом.

На центральной площади с гениальным названием «Лужа» стоит каменный Роланд со своим знаменитым мечом. Легенда гласит, что в IX веке рыцарь спас город от сарацин, отсюда и памятник. Хотя историки знают, что рыцарь погиб за два века до местных событий. Другой парадокс. Говорят, что на собор Успения Богоматери ссудил денег Ричард Львиное Сердце, чуть было не утонувший здесь по пути в Святую землю. Документы, однако, свидетельствуют, что собор завершили задолго до того, как знаменитый король двинулся в крестовый поход.

И так повсюду. Рафаэль в соборе вроде подлинный, но именно с оговоркой «вроде». Говорят, что святой Франциск был в Дубровнике проездом – но опять же никаких свидетельств тому не осталось. Святой Влах – знаменитый покровитель города – явился монаху в церкви Святого Стефана. Но где та церковь? И кто тот монах? В реликварии собора лежат золотые футляры с мощами известных святых. Но кто скажет, что мощи – подлинные?

Зажатый между горами и морем, между империями, Дубровник впитал, переварил и перебродил тысячи компонентов. Как гений, который берет свое, где находит, он «написал» себя поверх чужих строк. И каждый поворот переулка подкидывает новый сюжет, в котором герои говорят на самых разных языках.

Да и каков язык Дубровника? Аристократический итальянский? Официальная латынь? Славянские диалекты? Иван Гундулич – тутошний Ломоносов – утвердил хорватский, нагундуливши в XVII веке эпос о битве с османами. Теперь он стоит на площади имени себя – но лишь голуби проявляют к нему интерес.

Будем считать, что Дубровник – это сценарий для идеального романа. В котором участвуют одна синагога, одна мечеть, один Рафаэль (фальшивый), одна главная улица (бывший канал), один Влах, один враг, один герой, один поэт, один купец.

И прекрасная куртизанка.

Что до истинной, а не сценарной, подлинности Дубровника, то мы находим его совсем в другом месте. Блуждая по дворцу ректора, я разглядываю портреты местных аристократов. Я смотрю на красивых женщин с темным, чуть испуганным взглядом. На носастых мужчин с печальными лбами. Странно: здесь, в старинной галерее, меня не покидает ощущение, что все эти лица мне знакомы. Ну конечно! Консьержка из отеля, продавщица из лавки зеленщика, шофер автобуса и вчерашняя официантка – все собрались под одной крышей.

И тут мы подходим к вечному двигателю сюжета «Дубровник». Этот сюжет, как и все, построен на крови – но эта кровь течет не на землю, а в жилах. После неудачной попытки восстановить независимую республику Дубровник отходит к Австрии в составе Далматинского королевства. Но местная аристократия не может смириться с такими условиями – и решается на романтический шаг. Согласно внутреннему указу отныне запрещаются браки между представителями патрицианских фамилий. И под конец XIX века чистокровные потомки римлян-иллирийцев добровольно исчезают «с лица земли».

Но. Параллельно в сюжет «втискивается» вставная новелла. Оказывается, в «рабочих предместьях» Дубровника именно в это время резко повысилась рождаемость внебрачных детей, подозрительно похожих на знатных горожан. Девушек, забеременевших на городской службе, высылают в сельские районы Канавли, чье население с той поры неуклонно меняет выражение лица в сторону аристократического.

Чем заканчивается эта – побочная и подлинная история Дубровника? В конце XX века практически все население Адриатического побережья Хорватии немного смахивает на портреты своих аристократических предков.

Сюжет продолжается!

ОСТРОВ МИЛЛИОНЕРОВ
Сан-Стефан

На вопрос о численности страны черногорец говорит, что вместе с русскими их сто тридцать миллионов. Что, в общем, верно. Поскольку Черногория и раньше, и теперь смотрит в сторону России с особым расположением. Сохраняя тонкий баланс уважительной почтительности – и панибратства.

Безвизовый режим и морские закаты давно обеспечивают постоянный приток русских туристов. Именно здесь, а не в убитом Крыму, наши компании строят гостиницы и рестораны. Именно здесь казнокрады от власти тихо подкупают землю. Именно здесь обычные русские буржуа (а они есть) владеют недвижимостью.

И вот замечательный пример на эту тему. Так вышло, что три вечера подряд я ужинал с молодой русской парой. Он был тертым москвичом по части строительного бизнеса, купившим в Будве яхту и домик. Она – красивой простушкой с мертвой хваткой провинциалки, которой выпало вытащить счастливый билет. Три вечера подряд эти прекрасные люди обсуждали только одну вещь: в какой части яхты ставить гальюн. Все салфетки были покрыты эскизами. Все записные книжки и блокноты разодраны на бумагу. Они спорили и ссорились, ругались. А я тихо радовался. Поскольку впервые на моей памяти русский человек собачился не изза баб и мужиков, политики, бухла или денег. А из-за того, куда ставить туалет на собственной яхте.

Задолго до гипотетического вступления в Европу Черногория ввела евро. Так, на всякий случай. После выхода из союзного государства Сербии и Черногории европейская интеграция, конечно, наберет обороты. Будучи между двух геополитических сгустков – России и Европы – Черногория в обе стороны смотрит с интересом. Хотя и разным по характеру. И эта двойственная ориентация опять же напоминает русскую.

Только в адриатическом, добродушном, варианте.

В Черногории полно красот и чудных видов, главное достоинство которых – компактность. Во всякое историческое или природное место можно добраться за несколько часов. И поспеть обратно, когда вино в холодильнике станет холодным. Самый знаменитый объект – побережья, во всяком случае, – это остров Сан-Стефан. Картинку с его изображением видел хотя бы раз каждый. Небольшой, размером с шапито, скалистый островок соединяется с поселком через перешеек. И напичкан аскетического дизайна виллами, нашпигованными внутри всеми удобствами. Стоимость аренды такого домика баснословна. Но голливудские звезды едут сюда именно для этого – чтобы пожить в условиях романтической аскезы.

Вход на остров стоит 7 евро, как в музей. Узкие улицы петляют вдоль каменных хибарок с палисадниками, где выставлены шезлонги. Где-то за кадром – с внешней стороны – шипит и ухает морская волна. Кричат птицы. Звенит посуда.

Собственно, Сан-Стефан – это клуб, где цена за вход играет роль барьера, фильтра. Из развлечений только ресторан и казино, да лавка с сигарами и коньяками категорий от XO. Что еще нужно миллионеру в нашем представлении? Именно такой, демонстративный покой. Уединение на пустой сцене с небольшим количеством зрителей в партере. Дорогой коньяк с видом на умопомрачительно выверенную, четкую линию горизонта. И казино. В тишине Сан-Стефана миллионеру может показаться, что судьба к нему благосклонна.

Обычные отдыхающие живут в одноименном поселке напротив. Вид отсюда, со склонов гор, абсолютно выигрышный. Солнце садится в море, силуэты скал меняют цвет каждую минуту, как в театре.

На острове зажигают огни, и он плывет во мраке – как кораблик.

В километре от поселка я обнаружил заброшенный кемпинг, сработанный еще рабами Тито. Долина, кипарисы, асфальтовые дорожки. Тут и там по кустам аккуратные руины элитной советской инфраструктуры. Умывальники, купальни. Индивидуальные шкафчики и сейфы. Ни души, и можно гулять, возомнив себя римским императором. Который вот так, в тиши приморского парка, вынашивает планы покорения варваров.

Давно уже ставших единой Европой.

КРОМЕ ЦВЕТА
Кольюр

Кольюр, или Коллиур (Collioure), – курортный город на юге Франции. Компактный, крошечный. На мой вопрос, проходит ли здесь TJV, девушка в кассе улыбается. Понятно, что я спросил глупость. Поскольку на пустом перроне останавливаются только электрички, и то нечасто. Все остальное время через раскаленные рельсы шмыгают кошки.

До Испании от Кольюра двадцать километров. До Парижа восемь часов с пересадками. Из крупных городов в округе Монпелье и Тулуза, Марсель. Перпиньян, Каркассон, Ним. Все это легендарные точки на карте южной Франции. Эпицентры, где свершалась история: упадка провинции Римской империи, славы и разгрома альбигойцев.

Свидетелей истории в Кольюре немного. Пара укреплений инженера Вобана – вот и все, что осталось от бесконечного дележа каталонской земли между французами и испанцами.

В XX веке славу поселку, знаменитому прежде анчоусами, сделали двое художников – Матисс и Дерен. Первый приехал сюда рисовать морские пейзажи – летом 1905 года. Снял под студию домик рядом с башней таможни (она стоит и теперь). И написал картину «Окно в Кольюре» – первую в серии кольюрских пейзажей. Позже к Матиссу присоединился Дерен. За два летних месяца размышлений о новом искусстве – за два месяца работы с пейзажем – на свет появился живописный цикл в стиле «фовизм», как его позже назовут критики. Стиле, акцентирующем внимание на интенсивности цвета в пейзаже – и на эмоциональном переживании этого цвета художником.

С тех пор кольюрские пейзажи Матисса и Дерена – официальная иконография города. Точки, откуда рисовали художники, отмечены медными рамами на постаментах. Рядом приколочена репродукция, комментарии. Продаются брелоки и открытки. И, сунув голову в рамку, можно оценить то, что осталось от знаменитого пейзажа.

По выходным в поселке – сельская ярмарка. Из окрестных деревень под огромные вязы свозят хлеб и сыры. Острые колбасы, анчоусы. Десятки, сотни марок вин из крошечных хозяйств Русийона – розовые хороши в особенности. Тут же за пять евро дают жареных мидий, собранных утром, и стакан ледяного красного. Измученные столичными штучками, парижане едят простецкую еду с наслаждением, руками.

Единственное развлечение на пляже в Кольюре – помимо купаний – это вычислять по манерам, кто и откуда. Парижане плещутся на мелководье, поминутно окликая друг друга. Мучнистый англичанин входит в море долго, по-советски охая и ахая. Но потом бросается вплавь и чешет до горизонта. Американцы отправляются в плавание как на войну, вооруженные масками, флягами, ластами и секундомерами. Русских в Кольюре нет.

Под вечер залив покрывается мелкой рябью, и цвет моря распадается на оттенки. Каждый из которых насыщен, напитан ярким колером. «Перед лицом природы мы должны быть, как дети... мы должны дать волю нашим чувствам... Я пишу то, что чувствую, что вижу... И это цвет, ничего кроме цвета...» (Матисс).

Глядя на залив под вечер, понимаешь, что имел в виду художник.

Ночью в городе кафе на набережной забиты. В переулках медленно фланируют курортники. На площади бродячие акробаты крутят сальто. Толпа аплодирует, дети в восторге. Но странное дело: избыток человеческой массы не раздражает. Потому что в этой скученности присутствует художественный вуайеризм. Все вокруг – объекты наблюдения. И можно разглядывать немецкую пару – в кафе напротив – замечая, что немец не дурак и поглядывает на красавицу-каталонку, которая сидит на балконе и тоже смотрит...

Куда? Вот вопрос.

РУМЫНСКИЙ ПАССАЖ
Бухарест

Чем шире в городе площади, тем уютнее жизнь в переулках. Для стран с тоталитарным прошлым эта особенность закономерна, и советские плацы Бухареста соседствуют с кварталами роскошных вилл, спрятавшихся в зарослях рядом с застройкой режима Чаушеску. Или «Чау», как его здесь называют.

По легенде, Бухарест основал пастух Букур, заложив на берегу речки Дамбовиты церковь. Та, понятно, не сохранилась. А вот река, частично запертая в трубы, осталась. И часто выходит наружу – зеленой стоячей водичкой в бетонной опалубке. Что касается пастуха, имя его означает буквально «веселый». Так что и сам город можно по-русски назвать Веселовск. Веселовский.

Бухарест возник на перекрестке путей из Османской империи в Европу. Городом на перепутье он и остался – во все времена. Между саксонцами и турками, державшими Румынию в клещах. И двумя империями, Российской и Австро-Венгерской, прихватившими страну с другого боку.

До римского вторжения тут жили древние даки, знаменитые тем, что почитали бога мертвых Залмоксиса, верили в загробную жизнь и, как шахиды, не боялись смерти. Символом у них была голова волка, водруженная на тулово змея. Что означало мужскую инициацию и способность оборачиваться то диким волчарой, то гадом ползучим.

С тех пор в румынах есть нечто и от того, и от этого.

Легендарный трансильванский вампиризм имеет свои корни именно в мифах доримской культуры (умноженных на христианские мотивы причастия кровью Христовой). Об этом прекрасно писала Ф. Морозова в послесловии к «Дракуле» Брэма Стокера, изданному в «Энигме». Обязательно прочитайте и послесловие, и сам роман перед отправкой в Румынию. Плюс, конечно, работу Мирчи Элиаде «Даки и волки». Чтобы не обольщаться насчет румынской «тихушности».

Поскольку она – мнима.

В начале II века н. э. страна даков стала римской провинцией – о чем свидетельствует колонна Трояна в Риме. Истребив мужскую половину, захватчики смешались с женским населением. С тех пор румыны считают себя прямыми потомками римлян.

Естественно, эта наследственность импонирует больше, чем турецкая (саксонская, венгерская или цыганская). Глядя на лица людей, которые едут в метро, мне кажется, что легендарных кровей тут намешано много. И что эти крови до времени дремлют. Отчего каждый румын имеет вид человека, немного прибитого пыльным мешком.

Но когда-нибудь, безусловно, одна из кровей взыграет, победит все остальные. Но какая именно?

Бухарест неуловимо похож на Москву девяностых. Те же очереди в «Макдоналдс» и пусто в дорогих ресторанах. Люди на остановках штурмуют автобус. Развалы букинистической книги. Большие города в эпоху перемен вообще славятся книжной торговлей – народ по бедности избавляется от литературы в первую очередь. Самый большой развал я видел у стен университета. «Ада» Набокова, рядом «Мемуары гейши». И партитуры, тысячи партитур. Когда-то Бухарест слыл самым музыкальным городом.

В метро обычные, как и везде в Европе, люди – если взять Европу на отшибе, в Португалии, например. Тот же сонный, заторможенный народ. Но вдруг посреди вагона – старуха. Черная юбка, платок, седые космы – настоящая ведьма. Через плечо сума, в руке палка. Куда едет? Откуда взялась? Выходит из вагона, покупает сладкий крендель. Бредет сквозь пеструю толпу, шамкая ртом.

Жители Бухареста помешаны на сладостях. В чем одни усматривают турецкое влияние, их шербеты и пахлаву. Другие же, и я в их числе, полагают, что вурдалака после ночных похождений просто тянет на сладкое. Отсюда и выпечка. Кондитерских палаток, где торгуют пирожными размером с брошку, очень много. В городе к запаху выхлопа примешивается аромат выпечки, кофе. И эту смесь, СО2 и корицы, ни с чем не спутать.

Что касается вампиров, распознать их несложно. Вопервых, от бессонницы у вампира круги под глазами.

Во-вторых, сами глаза глубоко посаженные и темные. Сросшиеся, в-третьих, брови (и заостренные уши). И, в-четвертых, один необрезанный ноготь – для быстрого рассечения яремной вены.

...Город пересекают бульвары, пробитые в Бухаресте на манер парижских. На бульвары нанизаны, как брелоки, площади с круговыми развязками и лесом светофоров. На парапетах просят милостыню калеки. Проходя мимо, я поражаюсь их артистичности – как ловко манипулируют они культями. Горбатый, безрукий, безногий. Последним в ряду сидит человек, у которого нет головы. Я прихожу в дикий восторг.

«Да, но этого не может быть!» – сопротивляется разум.

Это нищий просто натянул куртку на голову и спит – с протянутой ладонью.

В начале XX века Бухарест называли Парижем Востока. Этот самый «Париж» начинается к югу от проспекта Победы, в районе площадей Революции и Энеску. Королевский дворец, румынский зал «Атенеум» – один из лучших европейских филармонических оркестров играет именно в этом театре. «Хилтон», бывшая резиденция шпионов всех разведок. И университетская библиотека.

Здания, отстроенные в неоклассическом стиле, напирают друг на друга, как мебель в антикварной лавке. Я был здесь поздно вечером – удивительное зрелище! Пустые мраморные лестницы, гулкие колоннады и портики – как декорации некогда успешного, а ныне снятого с репертуара спектакля. Так оно, в сущности, и есть.

Второй город внутри города – усадебные кварталы. В конце XIX века в Бухарест стали переезжать разбогатевшие помещики из провинции. Но строились в городе по-деревенски, в стиле загородных резиденций. Роскошных усадеб и элегантных вилл в балканском стиле – а позже и в стиле модерн – невероятно много в районе улочки Donici. Это один из самых уютных, домашних кварталов Бухареста. Что подтверждают посольства «супердержав» – и рестораны с террасами в зарослях можжевельника.

Многие виллы катастрофически запущены и разрушаются, поскольку после революции 1989 года дома вернули потомкам владельцев, но у тех нет денег на поддержание. И домики тихо ветшают. Глядя на стены, покрытые трещинами, замшелые валуны фундамента, расколотые вазоны и балюстрады, – понимаешь, насколько модерну к лицу такой вот естественный декаданс.

И что нигде, кроме Бухареста, такого уже не увидишь, разве что в Тбилиси.

Третий город внутри Бухареста – застройка эпохи тридцатых годов, функционализм и баухаус. Эти стили представлены в Бухаресте до оторопи обильно, как будто попал в архитектурный музей, который почему-то вынесли под открытое небо. Что опять же объясняется просто. Те самые помещики, перебравшись в столицу, посылали детей на учебу в Германию, где как раз начиналась новая архитектура. После чего на улицах Бухареста выросли десятиэтажные втулки и лежачие параллелепипеды. Стеклянные многогранники и призмы.

Нигде, кроме Бухареста, такого разнообразия я не видел, разве что в Тель-Авиве.

И четвертый город, который захочешь – не пройдешь мимо. Это советские кварталы эпохи Чаушеску. Гигантские площади, совершенно ташкентские фонтаны по центру (диктаторы любят фонтаны). Бульвары, утыканные билдингами из ракушечника.

Ну и парламент, кафкианский замок. Логово Дракулы.

В профиль здание похоже на сфинкса без головы, поскольку стройку не завершили и крыша осталась в урезанном виде. Это самое большое по площади сооружение Европы – и второе после Пентагона в мире – занимает 330 тысяч квадратных метров. На 12 этажах – 3100 комнат, десятки залов. Один, центральный, покрыт ковром. Вес ковра – 14 тонн. На глубине 20 метров имеется, само собой, бункер – диктаторы любят бункеры. Полностью иллюминированный, при Чаушеску парламент съедал все электричество Бухареста за четыре часа. Но диктатора это не интересовало.

«Дракулу XX века» вообще не заботила реакция внешнего мира. В отличие от прочих советских вассалов, этот вел себя непредсказуемо, вольно. Будучи другом СССР, высказался против рейда на Прагу, за что был отлучен от советской кормушки. Стал «играть» с Западом, но быстро влез в долги. Решил разом все выплатить – и выплатил! После чего в моде стал анекдот:

«– Ты слышал? У нас больше нет долгов.

– Как, и этого тоже?»

Судя по тому, как суетливо вершился суд – и как быстро приговор привели в исполнение – румыны страшно, судорожно его боялись. И вели себя как нашкодившие троечники. Да, Румыния – маленькая страна, которой правил большой диктатор. И люди до сих пор делят друг друга на пособников и диссидентов. Как это бывает в маленьких странах, те и другие часто менялись ролями, что, разумеется, зафиксировано в охранке.

Но там не спешат оглашать «черные списки».

Вдруг пригодится?