Текст книги "Долина, проклятая аллахом"
Автор книги: Глеб Голубев
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
КАПКАН ЗАХЛОПНУЛСЯ
И вот мы снова в долине. Вечер. Бормочет в камнях река. Мы опять сидим у костра – только втроем, не вчетвером...
Николай Павлович, видно, сильно скучал один и теперь отводит душу в бесконечных рассказах с тысячами пустяковых подробностей о том, что он тут делал без нас, сколько подстрелил сусликов и полевок, как дважды встречался со стариком, но тот собак на него науськивать не стал – «видно, привык к нам...».
– И поверьте: как его встречу, даже вроде легче становится – все-таки живая душа. В общем-то, если внимательно разобраться, он старик неплохой, только, конечно, темный, забитый, вот и пытался вредить...
Я слушаю плохо, киваю и поддакиваю невпопад. Мария молча смотрит в огонь. Но Николаю Павловичу надо выговориться.
Скверно у меня на душе еще из-за нелепого спектакля, который устроил нынче для чего-то доктор Шукри. Когда мы приехали в поселок и зашли к нему в больницу, принял он нас очень тепло и трогательно. Угощал чаем, расспрашивал о работе, не утешал и не произносил никаких громких слов, но мы все время ощущали, как глубоко и искренне он нам сочувствует.
Среди нашей беседы в комнату без стука вошел какой-то полный седой человек в помятом мешковатом сером костюме.
– Разрешите представить вам моего старого, хорошего друга, – сказал доктор Шукри. – Давно обещал приехать ко мне погостить и, наконец, когда, признаться, я уже совершенно перестал в это верить, неожиданно сдержал слово. Его зовут Абдулла Фарук Назири, но вы мои друзья и можете называть его просто «дядюшка Фарук».
Дядюшка Фарук улыбнулся, приветливо покивал нам седой головой и молча уселся в уголке возле окна – на правах старого друга, видно, вовсе не считая, что может нам помешать.
Мы поговорили еще с доктором Шукри о наших дальнейших планах и уже собирались прощаться, как вдруг он удивил нас странной просьбой.
Сначала доктор зачем-то подошел к двери и выглянул в коридор, потом тщательно закрыл ее, сел рядом со мной, доверительно положив руку мне на колено, зашептал:
– У меня будет к вам одна просьба, дорогой коллега. Маленькая просьба, хотя и несколько щекотливого свойства...
– Какая?
Доктор Шукри встал, подошел к холодильнику и достал из него большой медицинский термос, который мы привезли ему прошлый раз из Ташкента. Поставив осторожно термос в центре стола, Шукри снова подсел ко мне и опять зашептал, как заговорщик:
– Я объявлю всем, что вы наконец-то создали и привезли вакцину от этой проклятой болезни. Она здесь...
Он показал на термос.
– Но я не могу... – начал я.
– Понимаю, все понимаю, дорогой! – умоляюще зашептал Шукри, хватая меня за руку. – Конечно, вы не можете лгать. Но это нужно, очень нужно, поверьте мне!
– Зачем?
– Пока я не могу вам сказать. Прошу только верить мне. Ну хотя бы для того, чтобы поднять дух населения. Ведь и вы и я твердо уверены, что рано или поздно вам, конечно, удастся создать эту вакцину. Почему не порадовать людей немножко раньше? Бывает же ложь, угодная аллаху. И потом – вам вовсе не придется лгать. Вы просто молчите и принимайте поздравления, а говорить буду я.
Очень мне не по душе была эта просьба, но доктор Шукри так упрашивал, что я пожал плечами.
– Спасибо! Вы не пожалеете об этом, дорогой, – сказал он, крепко пожимая мне руку, и повернулся на стук в дверь. – Войдите! А, вот и наш милый доктор Али! Входите, входите.
– Я не помешаю? – спросил доктор Али с порога, кланяясь нам. – Здравствуйте. Рад вас видеть...
– Нет, нет, Али, вы не помешаете, наоборот... Разделите нашу радость! – ликовал Шукри. – Что я вам говорил? Наши советские друзья создали все-таки вакцину против болезни Робертсона! – И он величественным жестом указал на термос, стоявший посреди стола, словно маленький памятник. Я не знал, куда девать глаза. А тут еще Шукри, будто нарочно, начал приговаривать:
– Не смущайтесь, не смущайтесь, дорогой коллега! Скромность украшает лишь до известных пределов. Такой победой нужно гордиться!
Он весьма правдоподобно и натурально поздравлял нас. Поздравлял доктор Али и кланялся. Ободряюще кивал из своего угла дядюшка Фарук, хотя я готов был поклясться, что глаза его смеялись надо мной.
Мария уже так грозно фыркала за моей спиной, что я поспешил попрощаться. А неугомонный Шукри скликал санитаров, показывал им проклятый термос, расхваливал советскую медицину и заставлял чуть ли не кланяться нам в ноги...
Мы выскочили из комнаты как ошпаренные. А Шукри кричал нам вдогонку:
– Не беспокойтесь, я сейчас же спрячу вакцину в свой холодильник, с ней ничего не случится! И прививки начнем делать завтра только с вами, только вместе с вами!
Ну и напустилась же на меня Мария, когда мы остались одни! И теперь, когда, сидя у костра, я вспоминал этот глупый и постыдный спектакль, лицо мое багровело...
Мы рано разошлись по палаткам, долго ворочались, вздыхали и не могли уснуть. А с утра снова начали готовиться к работе. Встали поздновато, так что мы с Николаем Павловичем собрались к выходу на очередной маршрут лишь часам к одиннадцати. Мария оставалась в лагере.
Мы уже уходили, как вдруг она окликнула нас:
– Постойте! Кто-то к нам едет.
В самом деле, из кустов показался всадник. Это был незнакомый молодой человек, сидевший в седле с явно военной выправкой. Я никогда не видел его раньше. Наверное, он был нездешний, раз решился приехать к нам в долину. Козырнув, он подал мне записку.
«Дорогой коллега! Приезжайте немедленно, вы очень нужны. Всегда ваш Шукри», – прочитал я с недоумением. Слово «немедленно» было дважды жирно подчеркнуто.
– Что еще ему надо от нас?
Когда мы с молчаливым посыльным приехали в поселок, я хотел свернуть в переулок, ведущий к больнице. Но он взмахом руки показал в другую сторону.
Мы миновали базар и остановились у зданий, где, как я знал, размещались различные уездные власти. Вслед за посыльным я прошел по нескольким коридорам и оказался перед дверью, возле которой стоял черноусый рослый жандарм. Он распахнул передо мной дверь, и я вошел в комнату с одним небольшим окном, затянутым решеткой, где сидели за столом и пили чай доктор Шукри, его старый приятель Фарук и молодой офицер с погонами капитана.
– Заходите, заходите, дорогой, мы вас заждались! – бросился Шукри навстречу, словно принимал меня в самой дружественной обстановке, а не в каком-то явно полицейском участке. – Хотите чаю? Не смущайтесь, пожалуйста, этой... несколько строгой обстановкой! – засмеялся он. – Сейчас вы все поймете. И не сердитесь на меня за вчерашнее.
Он повернулся к дядюшке Фаруку, тот молча кивнул, капитан подошел к двери, приоткрыл ее и отдал какое-то приказание.
– Капкан захлопнулся, дорогой, капкан захлопнулся! – ликовал Шукри, потирая руки.
Я ничего не понимал, и, наверное, вид у меня был очень глупый.
Дверь открылась, и вошел доктор Али. Все еще ничего не понимая, я хотел с ним поздороваться...
И тут увидел, что руки у него скованы за спиной.
– Вам знаком этот человек? – негромко спросил дядюшка Фарук.
Кажется, я впервые за все время знакомства услышал его голос.
– Да.
– Что вы можете сказать о нем?
Я пожал плечами.
– Это доктор Али... Местный ветеринар. Нас познакомил доктор Шукри, и... мы с ним несколько раз встречались, беседовали. Но я не понимаю...
– Он бывал у вас в лагере? – продолжал дядюшка Фарук, а капитан, сидя за столом, записывал его вопросы и мои ответы.
– Да, однажды.
– Заметили ли вы что-нибудь странное в его поведении?
Я снова недоуменно пожал плечами.
– Подлец! – закричал вдруг доктор Шукри, грозя Али обеими кулаками. – Мы поймали тебя с поличным, будь ты проклят! Капкан захлопнулся, негодяй, и ты попался! А там была вода, простая вода из арыка!
Черные густые брови у Али дернулись, но он ничего не ответил, глядя куда-то мимо нас, сквозь стену.
– Уведите его! – так же негромко приказал Фарук.
Али повернулся и пошел к двери, раскрывшейся перед ним, но на пороге вдруг обернулся и бросил через плечо:
– Орешек еще твердый. Попробуйте раскусить!..
Теперь я узнал голос, споривший с Хозяином в кустах у реки! Неужели это был он?!
– Каков наглец! – Взбешенный Шукри так стукнул кулаком по столу, что полицейский капитан опасливо отодвинулся от него со своими записями.
– Но объясните же мне, в чем, наконец, дело! – взмолился я.
Шукри усадил меня за стол, налил горячего кок-чая и начал рассказывать:
– Аллах открыл мне глаза в ту ночь, когда он пытался вас зарезать. Помните?
– Конечно, помню. – Я невольно посмотрел на свою руку, на шрам от удара ножом. – Но кто он? Вы поймали вора?
– Какой вор! – снова зашумел Шукри. – Это Али Вардак вас ударил.
– Как? Но ведь он сам...
– Да! Да! Порезал и сам себя, чтобы отвести глаза, – втолковывал мне Шукри. – Но мои глаза он не мог обмануть. Я же старый врач, оперировал тысячи людей и сразу увидел, что такие неглубокие раны можно нанести только ветеринарным скальпелем. Где он?
Капитан достал из стола знакомый потрепанный футляр и вынул из него старомодный медный скальпель.
– Вот, видите выступ? Этот скальпель делал опытный мастер. Его лезвию специально придана такая форма, чтобы он лишь вскрывал кожу и верхние ткани, но не уходил глубоко. И я сразу понял, что вам нанесли удар именно скальпелем и мог сделать это лишь медик! – торжествующе пояснил Шукри. – Нож рассек бы вам руку до самой кости. Тогда аллах сразу все прояснил мне, и я понял, кто мешал вам, путал анализы, шептался с Хозяином в кустах, натравливал его на вас, пытался даже заразить эту милую Мариам...
– Как? Вы считаете...
– Да! – не дал мне договорить Шукри. – Голову даю на отсечение: он подсунул ей клещей в букете. Помните, он подарил ей в тот вечер букет?
Я молчал, потрясенный тем, что услышал.
– Но доказать это, дорогой мой Шукри, к сожалению, невозможно, – меланхолично произнес Фарук, закуривая сигарету, – как и многое другое, в чем вы его обвиняете. Даже с этой раной... Ведь она уже заросла.
– Да, – сразу стихая, согласился доктор Шукри. – Ты прав. Но ведь мы поймали его с поличным!
– В этом ты прав, – кивнул седой головой Фа-рук. – От этого он не отвертится. Но он ловкач, выдаст это за простую кражу, и все; отделается пустяковым наказанием.
– А как же вы его уличили? – спросил я.
– Вчерашним маскарадом, дорогой мой, вчерашним маскарадом, который так вывел вас из себя! – снова оживился доктор Шукри, ласково похлопывая меня по руке. – Понимаете, в ту ночь, когда он вас порезал, я все думал: чего он хочет и как его поймать? Вы помешали ему тогда залезть в мой кабинет, чтобы испортить, перепутать материалы, привезенные из долины. Он делал это уже и раньше, загрязняя анализы и сбивая вас с толку. Кто, кроме ветеринара, мог подсунуть вам вирус лошадиного энцефаломиелита? На такую приманку и следовало его ловить. Я написал моему старому другу, дорогому Абдулле Фа-руку, вот он сидит перед вами, и благодарите его за то, что мы поймали злодея. Абдулла действительно мой старый и верный друг, только я пока не говорил вам и никому другому, что он опытнейший полицейский чиновник. Когда-то мы с ним работали в одном городе, подружились, и он, конечно, не станет отрицать, что я порой помогал ему медицинскими советами...
Доктор Шукри сделал маленькую паузу, явно для того, чтобы дать возможность другу подтвердить его заслуги многозначительным кивком, а затем продолжал:
– Наверное, и я за это время заразился от него каким-то мальчишеским шерлок-холмством. И вот теперь я решил твердо разобраться в этом темном и позорном деле и позвал его на помощь. Ведь была задета честь нашего народа, честь медицины! Не спорьте со мной! Он приехал, и мы придумали этот вчерашний маскарад...
– Вы поймали его... – догадался я, но Шукри опять не дал мне договорить.
– Конечно! Он полез ночью в холодильник, чтобы испортить мнимую вакцину, и мы схватили его. Видели бы вы рожу этого мошенника, когда комната вдруг осветилась и лапы ему сковали наручники! Расчет был правильный: он просто не мог не полезть в холодильник, это был последний шанс для него. И капкан захлопнулся! А там была просто грязная вода из арыка...
Шукри был так увлечен, что я невольно рассмеялся и тут же извинился.
– Но зачем ему это было надо? Как он решился на это? – спросил я.
Доктор Шукри помрачнел и нехотя ответил:
– Он исмаилит.
– Не понимаю.
– Ну, есть такая религиозная секта – исмаилиты. Они существуют во многих странах. У них свой пир, вожак, которого они считают живым богом... Религиозные фанатики!.. – Было видно, что милейшему доктору неприятно обсуждать со мной эти религиозные проблемы.
Я не стал его больше расспрашивать, но тут вмешался Абдулла Фарук и решительно сказал:
– Ты все-таки неисправимый идеалист, Шукри, хотя и медик. Исмаилит... Разве в этом дело? Гораздо важнее, что чуть не половина пастбищ в этой долине перешла к нему в наследство от папаши, и кто добровольно откажется от таких доходов? Уж я-то лучше знаю людей, согласись.
Он задумчиво побарабанил пальцами по столу, потом поднял голову и внимательно посмотрел на меня.
– Не буду кривить душой, – строго сказал он. – Мне, да и всем нам, очень неприятно, что вы, гости из дружественной страны, столкнулись с этим... Мы постараемся, чтобы он получил по заслугам. Хотя опять-таки не скрою: доказать его виновность будет трудно. Путал анализы? Докажите. Подсунул зараженных клещей в букете? Я верю, но где доказательства? Пытался залезть в холодильник? Да, он это отрицать не станет, но лишь для того, чтобы выкрасть из него бутылку шотландского виски, которую наш друг Шукри всегда держит там для гостей. – Абдулла Фарук невесело усмехнулся, покачал головой и добавил: – Но вы все-таки напишите подробно и обстоятельно о всех загадочных, странных, непонятных для вас происшествиях. Ничего не обходите: ни подслушанного разговора в кустах, ни внезапной болезни вашей сотрудницы, ни разрушенного овринга. Может быть, мы что-нибудь из него и выжмем, он проговорится, признается. Я сам буду вести допросы.
Всю дорогу обратно до нашего лагеря я не мог опомниться. Слишком невероятным выглядело то, что я услышал. И в то же время разоблачение Али Вардака, наконец, проясняло многое казавшееся раньше загадочным и непонятным.
Да, конечно, только он мог засорить материалы вирусом лошадиного энцефаломиелита и на какое-то время сбить нас с толку; именно для этого Али и вызвался тогда сам привезти их к нам в долину.
И не случайно он так удивился тогда, услышав, что мы наткнулись сразу на два загадочных вируса. Одного он подсунул сам, но о другом-то, истинном возбудителе болезни Робертсона, и понятия не имел!
Не удивительно, что он в тот свой приезд к нам в лагерь не предупредил нас об опасности селя. Наверное, даже порадовался в душе, что мы сами забрались в такое опасное место.
Хитрости и коварства ему не занимать. Как ловко он отводил нам всем глаза, сначала рассказав Шукри, будто видел какого-то таинственного незнакомца «на белой лошади», якобы посещавшего долину, а потом порезав себе руку в ту ночь, когда я его едва не поймал! Ловкач, ничего не скажешь!
Как ни чудовищно выглядела попытка забросить к нам в лагерь тифозных клещей в букете, но, наверное, доктор Шукри не ошибся. Именно таким путем – принеся с собой с прогулки в степь букетик безобидных полевых цветов – и заражаются нередко люди. Метод был выбран простой и безошибочный: никто никогда не сможет доказать, что зараженные клещи не очутились в букете случайно. И конечно, лишь специалист-медик мог до этого додуматься.
Медик? Представитель самой гуманной профессии?! У меня язык не поворачивался, чтобы назвать так этого подлеца! И как он мог решиться на это? Однако решился.
А гибель Жени и Селима? Нет, в этом он, конечно, неповинен. Тут орудовал другой, главный убийца – невидимый и вездесущий, за которым мы так долго охотимся. Выбрал момент, когда наши товарищи допустили пустяковую неосторожность, и нанес неотразимый удар. Женя был слишком храбр и порой пренебрегал опасностью. Правду говорят, что наши недостатки – это зачастую продолжение наших достоинств.
Медик-исмаилит... Чепуха какая-то! Хотя эта религиозная секта возникла еще в средние века именно как подпольная террористическая организация. Недаром исмаилитов чаще называли в те времена французским словом «асассины» – убийцы. Но в наши времена...
Нет, скорее прав Абдулла Фарук: золото для этого подлеца – единственный бог. Его толкнули на преступления вовсе не какие-то религиозные мотивы, а самая обыкновенная корысть, жажда денег, наживы, неистовое стремление сохранить свои доходы от пастбищ в зараженной долине. Или и то и другое вместе?
Об этом мы далеко за полночь еще спорили в лагере у костра, пока Мария не сказала брезгливо:
– Да ну его, подлеца! Хватит о нем думать.
«СУМАСШЕДШИЙ» МУРАВЕЙ
Да, думать об этом негодяе было противно, но у меня не выходила из головы наглая фраза, брошенная им при последней встрече:
«Орешек еще твердый. Попробуйте раскусить!..»
Опять мы каждый день уходим на маршруты. Отстреливаем сусликов, полевок, птиц, ловим москитов. Мария тоже ходит с нами, лагерь теперь можно не охранять, а после обеда я ей помогаю в лабораторных исследованиях.
Они ничего нового не дают, ни в чем не опровергают наших прежних наблюдений. Это приятно: значит, мы работали все время чисто и аккуратно. Но где же прячется недостающее звено?
В какой уже раз мы подводим итоги! Итак, установлено: болезнь вызывают только вибрионы, в которых окончательно «дозрели» вирусы; сами по себе, в отдельности, и вирус и вибрион не опасны, хотя и могут, судя по наблюдениям Николая Павловича, вызывать повреждения копыт у овец.
Для грызунов даже зараженные вирусом вибрионы безвредны. Но, видимо, именно в организме сусликов, полевок и других обитателей глубоких подземных нор болезнь может сохраняться в промежутках между эпидемиями. Чтобы проверить это, мы сделали несколько опытов, но результаты их скажутся не скоро, только будущей весной.
Непонятным остается одно, самое важное: кто же разносит болезнь? Как она передается от грызунов к овцам?
Москиты неповинны: они не переносят вибрионов. А у клещей другое, не менее убедительное алиби: ни в одном из них мы не находили смертоносных вирусов. Так же «чисты» и другие кровососущие насекомые; мы проверили всех.
Кажется, снова забрели в тупик. Правда, мы уже можем дать какие-то рекомендации: посоветовать местным жителям строго соблюдать чистоту при уходе за овцами, не охотиться в опасное весеннее время на архаров... Но ведь это будет простой отпиской. Кто здесь, в глуши, станет всерьез выполнять наши советы и рекомендации?
И к тому же ведь это полумеры. Коли быть честным – разве можем мы считать свою работу законченной, пока самый важный переносчик и распространитель болезни остается необнаруженным?
А прячется он где-то совсем рядом. Ведь не по воздуху же передается болезнь от грызунов к овцам.
Прошло пять дней в напрасных поисках и невеселых размышлениях. И вдруг мы натолкнулись на открытие...
В то утро, готовясь, как обычно, отправиться на охоту за грызунами и насекомыми, я удивился, зачем Мария, кроме обычных мешочков и морилок, берет с собой и еще какую-то плоскую стеклянную банку, похожую на аквариум.
– Банка-то на что? – спросил я. – Или ты решила и рыбешек в речке проверить?
– Нет. Это для муравьев, – ответила она.
«Этого еще не хватало, – с досадой подумал я. – то Женька увлекался, теперь она».
– Но ведь мы их проверяли...
– Я не для опытов, а... просто так.
– Да их же полно, целый муравейник в банках, самых разных сортов, – сказал подошедший к нам Николай Павлович. – Я же всех сохранил.
– Не всех, – не глядя на него, ответила Мария.
– Как не всех? – возмутился Николай Павлович.
– В одной банке все муравьи сдохли.
– Это те, сумасшедшие? Но я же не виноват, что они ничего не ели! Я им и меду давал и сахарного песку. А они словно в самом деле рехнулись.
Я слушал их пререкания, и у меня голова кругом пошла. Сумасшедшие муравьи? Или мы? Кто из нас рехнулся?
Хотя ведь эхо Женя назвал сумасшедшими тех муравьев, которые почему-то забрасывали свои муравьиные дела и часами висели на травинках...
«Если бы я увлекался антропоморфизмом и искал подходящее сравнение, то сказал бы, что они похожи на людей, уходящих в монастырь и отвергающих все помыслы и заботы нашего бренного мира» – вспомнилась мне запись из его блокнота. И сразу стало немножко стыдно. Я ведь совсем забыл о его увлечении и не подумал, что Марии эти муравьи теперь могут быть тоже дороги.
– Ладно, – сказал я, – что вы препираетесь? Конечно, надо пополнить коллекцию...
«Хотя зачем? – тут же мелькнула у меня здравая мысль. – Ведь если эти сумасшедшие муравьи отказываются от еды, то опять скоро погибнут. Черт с ними, во всяком случае это произойдет уже после нашего отъезда отсюда. Да и Мария к тому времени немного отойдет».
Только чего ты будешь таскать все это на себе? – сказал я. – Возьми лошадь, навьючь на нее банки. Не все равно, где ей пастись – возле лагеря или там, где ты станешь образцы собирать.
Мария молча кивнула. Я помог ей навьючить лошадь, подсадил в седло.
Маша все делала с таким отсутствующим видом, что мне стало не по себе. Нельзя ее отпускать одну. Еще свалится в реку. Или будет реветь весь день, собирая этих злосчастных муравьев. Надо поехать с ней.
Она начала возражать, но было видно, что ей и самой не хочется оставаться одной. Я тоже быстро оседлал своего гнедого Росинанта, и мы поехали вместе.
Я предполагал, что Мария станет ловить «сумасшедших» муравьев, а я где-нибудь неподалеку займусь настоящим делом. Но мы увидели такие необычные и любопытные вещи, что я тоже увлекся и забыл о делах.
Довольно быстро мы нашли первого «свихнувшегося» муравья. Тысячи его собратьев деловито сновали вокруг, волоча к муравейнику кто обломок сухой веточки, кто убитую личинку, весящую в несколько десятков раз больше своего носильщика. А этот зачем-то взобрался на самую верхушку пожелтевшей от зноя травинки и сидел там, отрешенный от всего земного, не подавая никаких признаков жизни.
Муравей даже усиками не шевелил, и я уж подумал, не мертвый ли он. Стряхнул его на землю... Муравей упал на спину, замахал всеми шестью ножками, пытаясь подняться, и опять упрямо полез на ближайшую травинку.
Я начал ходить по лужайке, где, позвякивая уздечками, паслись наши лошади, и за каких-нибудь полчаса насчитал восемнадцать таких «сумасшедших» муравьев. Все они словно спали, крепко вцепившись в самые кончики торчащих повыше травинок и не желая заниматься никаким делом.
Забавно! Я лег в траву возле одного из муравьев и начал наблюдать за ним. Хотя наблюдать, собственно, было нечего. Муравей оставался неподвижным. Набегавший с гор ветерок раскачивал былинку, но муравей цепко держался за нее.
Зачем он залез сюда? Захотелось покачаться, словно на качелях? Нелепое предположение, но ведь в природе ничего не совершается просто так, без причины. Что-то, значит, заставило его бросить все дела, покинуть родной муравейник и карабкаться на травинку. Свихнулся? Раз мы не знаем причин, это шутливое Женькино объяснение отнюдь не хуже других.
Забрался на травинку и качается... Интересно, и долго он будет так сидеть?
Чья-то тень легла на траву. Прямо перед моим носом появилась лошадиная морда. Это мой Росинант шлепнул пухлыми губами, вкусно хрупнул – и травинка с муравьем отправилась к нему в желудок.
«Вот и кончились научные наблюдения», – подумал я, и мне стало смешно.
– Сумасшествие и отрыв от коллектива никогда до добра не доводят! – наставительно проговорил я, отмахиваясь от лошади, которая теперь тянулась ко мне. – Сидел бы ты, муравей, уж лучше на твердой земле. Нет, захотелось, видите ли, покачаться. А о том не подумал, что придет какая-нибудь лошадь или овца...
Овца?!
А почему нет? Ведь мы находили в муравьях и вирусы и вибрионы.
Вместе или поврозь?!
Я вскочил так резко, что испуганная лошадь, всхрапнув, рванулась в. сторону.
– Мария! – закричал я. – Ты много набрала муравьев?
– Порядочно. А что?
– Лови скорее свою лошадь, и едем в лагерь!
И вот золотые пальцы Марии ловко и осторожно наносят на предметное стекло тонкий мазок...
Сейчас мы узнаем, кто прячется в «сумасшедших» муравьях.
Стекло вставляется в микроскоп...
– Есть, – шепотом говорит Мария и отодвигается, давая мне заглянуть в окуляр.
Да, вот они, зловещие, едва двигающиеся вибрионы, заметно распухшие от пробравшихся в них вирусов.
А в обычных, «нормальных» муравьях таких вибрионов нет!
Чтобы проверить это, мы исследуем чуть ли не сотню муравьев. Почти в каждом попадаются обычные вибрионы. Но ни в одном нет вибрионов, пораженных вирусом, – только в «сумасшедших»!
Мы смотрим с Марией друг на друга и все еще никак не можем поверить: неужели нам в самом деле посчастливилось найти, наконец, последнее ускользавшее звено?! И неужели истинным убийцей оказался самый безобидный обитатель долины?
Забегая вперед, не могу не рассказать, какие поразительные вещи выяснили специалисты-мирмекологи, специально занявшиеся позднее «сумасшествием» муравьев. Они провели в долине немало дней под нещадно палящим солнцем, наблюдая таинства муравьиной жизни.
Почти в каждом муравье паразитируют вибрионы. И многие муравьи, забираясь в норы грызунов, подхватывают от них и вирус – возбудитель болезни Робертсона. Эти вирусы размножаются в нервных клетках муравьев, но пока еще не опасны.
Вибрионы в основном обитают в желудочке муравья. Но бывает, некоторые из них проникают и в нервные центры – ганглии. Тут-то и происходит роковая встреча вируса с вибрионом, чреватая столь опасными последствиями.
Такой муравей бросает все дела, забирается на какую-нибудь травинку и висит на ней часами, пока в его ганглиях усиленно размножаются и «дозревают» уже ставшие смертоносными для человека вибрионы с вирусами внутри них.
Приходит на пастбище овца, съедает травинку с повисшим на ней муравьем – и болезнь отправляется дальше, поближе к людским поселениям.
Весь этот сложный и довольно длительный процесс, который теперь в деталях проследили ученые, кажется прямо-таки целеустремленным. Словно природа специально задалась целью поразить человека да еще изобрела для этого способ похитрее.
Конечно, это не так. У природы нет никаких целей, Женя говорил уже об этом в одной и своих записей. Но в ней постоянно и непрестанно действует великий закон выживаемости наиболее приспособленных. Он-то и заставляет вибрионы и вирусы размножаться и расселяться любым, даже вот таким удивительным способом. А человек лишь натыкается на эту запутанную цепочку – и тогда ему приходится плохо.
Что заставляет некоторые вибрионы проникать именно в ганглии? Какие природные условия породили столь сложные пути распространения болезни? Этого мы пока еще не знаем. Но первооткрывателем, имя которого теперь занесено, как говорится, в «анналы науки», по праву надо считать нашего покойного друга. Ведь Женя первый подметил странное поведение муравьев.
И раз болезнь поражает у муравьев именно нервные центры, то и шутливая кличка «сумасшедших», которую он им дал, вдруг неожиданно оказалась пророческой! Вот ведь как оно бывает...
Все на свете имеет конец. Пришел конец и нашей работе. Свернуты палатки. Неуютно чернеет выжженная земля на том месте, где собирались мы вечерами возле костра. Упакованы вещи, и Николай Павлович уже пошел за лошадьми. Сейчас мы навьючим их и навсегда покинем эту долину.
Почему-то каждый раз, когда приходится вот так свертывать лагерь и двигаться дальше, мне становится грустно. Наверное, потому, что, уезжая, оставляешь навсегда какой-то отрезок своей жизни.,, И понимаешь, что его уже не вернуть.
А здесь мы оставили больше...
Мария сидит в сторонке на камне и смотрит на пенящуюся у ее ног речку. Но видит ли она ее?
Вздохнув, я открываю блокнот, в котором помаленьку набрасываю черновик отчета о нашей работе. Когда вернемся в институт, писанины будет много.
Интересно, удалось ли им там создать вакцину?
Свое дело мы сделали. Никаких загадок не осталось, вся цепочка распространения болезни прослежена от начала до конца. И теперь ясно, как с ней бороться.
Надо просто ранней весной, когда муравьи только начнут «сходить с ума», обработать какими-нибудь химикатами все пастбища и норы грызунов в тех местах, где мы обнаружили основные «хранилища» болезни. И через несколько лет загадочная вездесущая смерть будет поминаться лишь в легендах да преданиях стариков.
Химики теперь творят чудеса, им нетрудно подобрать какую-нибудь отраву, чтобы она уничтожала только опасных муравьев, а других насекомых не губила.
Но работы, которые намечалось вести в долине, можно начинать и сейчас, не ожидая полного искоренения болезни. Нужно лишь принимать определенные меры предосторожности. Раз убийца разоблачен, от него уже нетрудно защититься. Да и наши товарищи в институте, наверное, уже нашли или непременно создадут в ближайшее время предохранительную вакцину.
– Пришел попрощаться, – заставив меня вздрогнуть от неожиданности, вдруг произносит рядом Мария усталым, каким-то мертвым голосом.
Я и не заметил, когда она подошла.
– Ты что? – встревоженно спрашиваю я. – О чем ты?
Она молча кивает, предлагая мне обернуться.
На скале, точно в такой же окаменелой позе, каким мы увидели его впервые, стоит Хозяин. Вокруг него сидят четыре пса, разморенные зноем и разинувшие пасти. А где же остальная свора? Прячется в кустах?
Да, похоже, старик пришел попрощаться. Радуется ли он, что мы наконец-то покидаем его долину? Или понимает, что недолго ему осталось царствовать в ней за счет людских страхов и суеверия?
Он стоит довольно далеко, отсюда не разглядишь его лица. Да и на таком лице, которое давно стало как опаленный солнцем древний камень, ничего не прочитаешь.
И опять у меня возникает мысль, так часто не дававшая нам покоя: почему его не берет болезнь? Ведь уж он-то живет в такой грязище и запустении, что вибрионы, начиненные смертоносными вирусами, должны были давно умертвить старика. А он жив и здоров, стоит себе на скале истуканом.
Почему он не заболевает? Видно, мы уедем, так и не узнав этого. Я ошибся: одна загадка все-таки останется...
«Форменная статуя! – возмущаюсь я в душе с какой-то детской обидой. – И чтоб полное сходство было, без рук, словно Венера Милосская...
Без рук?!
– Поражает копыта... – бормочу я, не сводя глаз со старика.
Неужели в этом весь секрет?!
– Что с тобой? – испуганно спрашивает Мария.
– В каком тюке у нас истории болезни? Кажется, здесь! – Я кидаюсь лихорадочно распаковывать тюк.
– Зачем?
– Мне нужна Женина история болезни...
Мария сжимается, как от удара. Лишь теперь я соображаю, как больно ей слышать такую фразу. Но мне некогда ее утешать.