Текст книги "Долина, проклятая аллахом"

Автор книги: Глеб Голубев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

НОЧНАЯ ТРЕВОГА

Вернулись мы в свой лагерь из поселка уже поздно, в полной темноте и, признаться, немножко навеселе. Всю дорогу мы любовались яркими зарницами, которые полыхали в небе одна за другой, на миг вырывая из тьмы сумрачные горы. Где-то там, далеко в горах, бушевала гроза.

При вспышках зарниц Мария каждый раз осматривала свой букет, поднося его к самому лицу.

– Ой! Кажется, уже начинают вянуть. Хоть бы до лагеря довезти, – причитала она.

– Да выбрось ты этот веник! – наконец не выдержал Женя.

– Не ревнуй!

– Подумаешь, я тебе завтра такой букет наломаю...

– Наломай. А пока поберегу этот.

Ужинать мы, конечно, не стали, несмотря на ворчание Николая Павловича: «Что же, я зря старался?..»

И сразу улеглись спать. Я как подсунул под голову надувную подушку, так и захрапел, даже сам еще, похоже, успел услышать собственный могучий храп. А проснулся я от страшного треска и грохота. Что-то рухнуло возле самой палатки, сорвав ее край, и на меня хлынули тугие, тяжелые струи ледяного дождя!

При ослепительной вспышке молнии я нашел фонарь, зажег его, прикрывая от ветра всем телом... Рядом, тяжело сопя, торопливо одевался Николай Павлович.

Сквозь шум ливня донесся испуганный голос Марии, окликавший меня. Я взглянул из палатки и обомлел.

Прямо передо мной, всего в каких-то полутора метрах, вместо узенького, тихого ручейка стремительно разливался широкий поток маслянистой коричневой грязи. Он с грохотом выкидывал из ущелья громадные валуны, тащил целые деревья. С противным причмокиванием грязь подступала все ближе и ближе, грозя затопить и унести в реку нашу палатку.

– Скорее оттаскивайте вещи под скалы! – закричал я. – Это сель!

– Кто? – откуда-то из темноты переспросил меня Женька.

Но мне некогда было объяснять ему, что на нас обрушилась грязевая лавина. Где-то в горах дождь смыл верхний слой почвы, и потоки липкой грязи хлынули вниз по ущелью, сметая все на пути. Если бы наша палатка стояла лишь на два метра левее, мы не успели бы даже выбраться из нее и оказались погребенными под слоем грязи!

Теперь мне стало понятно, почему никто из местных жителей не поселился в этом «уютном местечке», чему мы раньше все удивлялись. Как мог я забыть, что в здешних горных краях никогда нельзя себя чувствовать в безопасности возле таких вот ущелий, да еще когда из них вытекают ручьи. Чаще всего сели прорываются именно здесь.

Но каяться и рвать на себе волосы было некогда. С ног до головы перемазанные грязью, скользя и падая, мы как одержимые оттаскивали подальше, под защиту скалы при разрывавших тьму голубоватых призрачных вспышках молний все, что подвертывалось в руки: мешки, ящики, колья от упавших палаток, ружья...

«Хорошо хоть лабораторию построили немножко в стороне. Туда сель не доберется» – подумал я, и в тот же миг услышал крик Марии...

Нашу лабораторию заливало водой!

Грязевой поток запрудил реку, и теперь вода в ней начала прибывать, выходя из тесных берегов.

Побросав все, мы ринулись к лаборатории. Оборудование и добытые материалы были дороже всего. Без них вся наша работа летела насмарку!

Дощатый пол лаборатории уже залила вода. Мы зажгли факел и при его мечущемся свете, встав цепочкой, начали передавать друг другу вещи, в первую очередь дневники наблюдений, микроскопы...

Какой-то сосуд выскальзывает у меня из мокрых рук и разбивается совершенно беззвучно, потому что именно в этот миг небо над нашими головами раскалывает очередной раскат грома.

А вода все прибывает, она уже по колени...

Взбесившаяся река перекатывает уже не отдельные валуны, а целые глыбы. Под их тяжкими ударами трещат столбы навеса. Он того и гляди рухнет нам на головы. Женька подпирает крышу, словно легендарный Атлант.

– Всем уходить! – кричу я.

Мария снимает еще какие-то банки с полки... Женя хватает ее в охапку и вытаскивает из лаборатории, весьма похожей теперь на тонущее судно.

Прислонившись к скале и прижимаясь друг к другу, чтобы укрыться под ее выступом от дождя, мы, размазывая по лицам грязь, тупо и устало смотрим на разгул стихии. Уже не разберешь, где сливаются грязевой поток и река. Вся долина превратилась в мутное клокочущее озеро.

Мария что-то бормочет, роется, присев на корточки, в груде мокрых пожитков.

– Что ты ищешь? – спрашивает Женя.

– Сколько термостатов вынесли?

– Кто их считал.

– Утром все проверим, – говорю я.

Но Мария вдруг срывается с места и прыгает в клокочущий поток.

– Назад! – кричу я. – Тебе ноги переломает!

Мутная ледяная вода ей уже по грудь. Но Мария упрямо пробивается к покосившейся под ударами валунов лаборатории.

Хватается за бревно, лезет в дверь...

Мы с Женькой бросаемся следом за ней.

Вода валит с ног. Только бы удержаться, не упасть – тогда пропали.

О черт! Как больно ударил в бок какой-то камень.

Захлебываясь и помогая друг другу, мы все-таки добираемся до двери лаборатории. Нам навстречу появляется Мария, высоко подняв над головой термостат. Так и есть, один не успели вынести, она была права.

Руки у Марии заняты, мы не успеваем помочь, как ее сбивает с ног. Она скрывается под водой, все еще поднимая кверху термостат.

Я с трудом вырываю у нее из рук скользкий ящик, иначе она так и не расстанется с ним. А Женька уже ныряет, чтобы подхватить Марию, пока ее не утащило стремительным течением во тьму. Ну, у него хватит силы поспорить с бешеным потоком!

Не знаю, как мне удается добраться до твердой почвы, не утопив термостат. И тут же, сунув его Николаю Павловичу, я спешу на подмогу товарищам.

Мы вытаскиваем Марию уже без сознания. Николай Павлович начинает делать ей искусственное дыхание. Делает он это, по-моему, весьма умело, но Женя не выдерживает и отталкивает его.

– Дайте я...

– Осторожнее, руки переломаешь! – сдерживаю я его.

Проходит, кажется, целая вечность, пока Мария, застонав, помотала головой и начала отплевываться.

– Жива? – сердито спрашивает Женя.

– А термостат?

– Тьфу!

– Осторожно. Мария Степановна, не двигайтесь! – неожиданно сказал Николай Павлович. – У вас клещ за ухом.

– Где?

– Вот он. Да не вертите вы головой! А вот второй присосался рядом.

Я присел на корточки рядом с Николаем Павловичем. В самом деле, среди мокрых волос за левым ухом Марии крепко присосались к коже два небольших клеща. Откуда они взялись? Откуда они вообще берутся?

Достав пинцет, я осторожно снял клещей и напустился на Марию:

– Где ты их подцепила? Сколько раз вам напоминать о правилах безопасности?

– Откуда я знаю? – так жалобно ответила она, что я лишь махнул рукой.

...Буря утихомирилась только к утру. Но выяснять потери у нас уже не было сил. Выбрав расщелину в скалах, где теперь, когда дождь кончился, было сравнительно посуше, мы расстелили на камнях полотнища палаток и заснули.

Проснулись в полдень, когда в расщелине стало душно, словно в оранжерее. Солнце сияло на чистом небе. Река уже почти вошла в старые берега, промыв грязевой завал. И только громадные валы подсыхающей грязи, из которой повсюду торчали принесенные с гор валуны, напоминали о ночном разгуле стихии. Да еще наш разгромленный лагерь...

От него, собственно, ничего не осталось. Его предстояло строить заново. Выбрав место подальше от предательского ущелья, мы стали перетаскивать туда уцелевшие вещи.

Чем яснее становились наши потери, тем больше мы мрачнели. Перебита почти половина лабораторной посуды. Затопило одну из клеток с мышами, и все они утонули. Где-то под слоем грязи покоился один из трех наших микроскопов. К счастью, уцелели все термостаты. Но в тот, что так безрассудно спасала Мария, все-таки затекла вода, образцы в нем пропали безвозвратно.

К счастью, хоть ничего, кажется, не случилось с теми образцами, что мы вчера взяли у Шукри для повторного анализа. А то с какими глазами мы бы показались к нему...

Но многое из наших лабораторных материалов пострадало. С некоторых флаконов смыло надписи и наклейки, и теперь невозможно установить, что же в них находилось. Попробуй тут разобраться, где «вирус А» или «Б», а где потрудились вибрионы, – все материалы перепутались.

И это когда впереди как будто, наконец, забрезжил какой-то слабый проблеск и предстояло так много сделать, чтобы ринуться по следам загадочного вируса!

Мы уныло сидели на берегу, разложив вокруг для просушки все вещи, и молчали.

– Мальчики, а это не мог старик подстроить? – вдруг жалобно опросила Мария.

– Что?

– Ну, эту бурю.

Я удивленно посмотрел на ее обиженное лицо, над которым из-под сбившегося платочка так забавно торчали совсем детские косички, и расхохотался.

– Если под Стариком ты подразумеваешь господа бога, то права, – внушительно ответил Женя. – Но Хозяину при всей его зловредности такие эффекты не под силу.

– А я все-таки уверена, что без него тут не обошлось, – упрямо ответила Мария и встала. – Ладно, нечего плакать. Давайте начинать сначала. Ух, как голова трещит!..

И мы снова стали разбирать лагерь: ставить палатки, рубить жерди для лаборатории. Николай Павлович отправился искать в зарослях удравших от бури лошадей, чтобы поехать потом в поселок. Надо было закупить на базаре побольше куриных яиц, их много понадобится для размножения вирусов.

Все косточки у нас болели. Мы кряхтели, словно столетние старцы. У Женьки под глазом, затмевая солнце, сиял громадный багровый синяк. У меня ныла ушибленная камнем нога. Но постепенно мы втянулись в работу.

К вечеру лагерь был вчерне готов. Возиться с ужином не было никакого желания. Из тех яиц, что привез с базара Николай Павлович, мы, несмотря на слабые возражения Марии, решили два десятка принести в жертву и нажарили роскошную яичницу. Как добрался я до подушки, уже не помню.

А рано утром мы снова отправились добывать грызунов, птиц, клещей, москитов, чтобы пополнить уничтоженные материалы. Я возвращался в лагерь, едва волоча ноги, и на берегу реки догнал такого же усталого Женю.

– Я сегодня план перевыполнил, – похвастал он. – Даже муравьев набрал для коллекции. Наткнулся на замечательную колонию муравьев, понимаешь. Прямо муравьиное царство. Любопытный народец.

Он показал мне банку, в которой копошились и лезли друг на друга какие-то здоровенные красные муравьи, но тут же спрятал ее в сумку, поняв, что сейчас я никак не могу оценить его находку.

– Ладно, потом посмотришь, – несколько обиженно пробурчал он.

Первым, кого мы увидели, подойдя к лагерю, был почему-то Селим. Он сидел на большом камне в сторонке, на берегу.

– Тебя прислал доктор Шукри? Что случилось? – встревожился я.

– Нет, я сам, совсем пришел, – ответил Селим,

– Как совсем?

– Помогать буду. Ты же просил?

Это было здорово! Но я не стал ничего говорить, только крепко пожал ему руку.

ГРОЗНОЕ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ

Селим стал каждое утро приходить к нам. Ночевать в лагере, чтобы не тратить времени на дорогу, он категорически отказался. Мы, конечно, не стали настаивать, особенно после того, как этот сдержанный, молчаливый человек однажды обмолвился, что его старший сын два года назад погиб от болезни Робертсона...

С помощью Селима дела у нас пошли быстрее. Он прекрасно знал, где именно водятся какие грызуны, куда местные жители обычно гоняют овец, – там в первую очередь следовало проверить на вирус клещей и москитов. Изучить все маршруты, по каким ходят здешние охотники.

Была с ним только одна трудность, и, чтобы побороть ее, мне пришлось проявить максимум «начальственной строгости». Селим никак не хотел надевать защитный костюм и особенно резиновые перчатки. И сдался лишь после того, как я решительно заявил ему, что, если он не станет беречься по нашему примеру, мы, хотя нам и очень жаль, будем вынуждены отказаться от его помощи. Рисковать его жизнью мы не имеем права.

Он подчинился.

Но я сильно подозреваю, что, уходя один на охоту за сурками, он все-таки ненавистные ему перчатки снимал – так удобнее стрелять.

С появлением Селима Хозяин как будто оставил нас в покое, хотя дважды, когда я проходил по горной тропе под нависшей скалой, с нее довольно подозрительно скатывались большие камни, к счастью, не задев меня. Но самого старика я видел лишь однажды, когда, осматривая как-то склоны горы в бинокль, случайно навел его на пещеру, где жил Хозяин.

Он сидел на камне в окружении своих псов, одинокий, грязный старик, совсем одичавший без людей. Кругом валялись обглоданные кости, грудами нарос всякий мусор...

У меня стало как-то нехорошо на душе, но чем мы могли ему помочь? Как найти дорогу к этой одинокой, озверевшей душе, когда жива она лишь надеждами на людское несчастье, на болезнь, которую мы хотим уничтожить?

Старик сидел сгорбившись и смотрел в костер, догоравший перед ним. Потом он вдруг поднял голову. Собаки сразу насторожились, не сводя с него глаз.

В сильный бинокль мне было отчетливо видно лицо старика. Могу поклясться, он не произнес ни единого слова, только внимательно посмотрел в глаза одного из лохматых псов.

И тот вдруг нехотя встал, схватил зубами за ручку закопченный чайник, валявшийся у костра, и скрылся с ним в кустах. Сомнений быть не могло: пес отправился за водой, и старик приказал ему это без слов, одним взглядом!

Я смотрел как зачарованный. Через несколько минут пес вернулся, волоча в пасти чайник с водой. Старик подхватил чайник своими култышками, сунул на уголья и начал раздувать огонь.

Когда я, вернувшись в лагерь, рассказал о том, что видел, мне, конечно, не поверили. Спасибо, Селим; подтвердил:

– Да, верно это, собаки все делают Хозяину. И воду носят и хворост для костра собирают. Он такое слово знает, его все слушаются...

Селим провел нас и в те пещеры, куда мы раньше так и не могли проникнуть. К ним пришлось спускаться сверху, со скалы, обвязавшись для предосторожности веревкой. Пещеры были довольно глубокими, но узкими. Пробираться в них можно было только ползком. Ничего особенно интересного в них не оказалось: поймали шесть летучих мышей, среди густой шерстки которых, конечно, нашлись клещи, и наловили москитов, устроивших здесь гнезда.

Мария тем временем сделала повторный анализ на зараженность вирусами тех материалов, которые заново дал нам доктор Шукри.

Во всех образцах только один «вирус А», – не поднимая головы, мрачно объявила она, когда мы, как обычно, собрались вечером у костра.

– И в мозговых тканях? – спросил я.

Мария молча кивнула.

– Так, – насмешливо сказал Женя. – Не всякий блондин – светлая личность. Я был прав. Это ты сама ухитрилась занести в анализы «вирус Б». Я же говорил, да что толку... Советов мы не любим, нам по душе только поддакивание.

– А откуда он у меня мог взяться, этот «вирус Б»? – У Маши был такой усталый и несчастный вид, что я ничего не стал говорить, хотя, конечно, она виновата, загрязнила опыт.

Ведь образцы, данные нам доктором Шукри, не содержат никакого «вируса Б», это теперь доказала повторная проверка. Значит, этот вирус как-то попал в материалы уже в нашем лагере. Мы не сумели провести опыты чисто, как полагается.

Но и Маша ведь тоже права: откуда он мог взяться, этот загадочный «вирус Б»? Где он прячется в нашем лагере?

– А что показывают анализы материалов, которые мы раньше проверяли на вибрионы? – спросил я.

– Почти во всех встречается «вирус А», – тихо ответила Мария.

– Тебе что, нездоровится?

– Да нет, просто устала.

– А «вирус Б» больше нигде не попадается? – спросил из темноты Николай Павлович.

– Нет.

– Чертовщина какая-то, – сказал Николай Павлович, подвигаясь поближе к огню и смотря на меня. – Откуда же он, в самом деле, мог взяться?

– Будем продолжать анализы, пока проб еще слишком мало, – ответил я. – Может быть, и «вирус Б» попадется. Надо завтра же самим у себя взять пробы. Может, это кто из нас подхватил где-нибудь «вирус Б» и потом занес по неосторожности в материалы.

Так мы и сделали на следующий день. Мария заложила наши анализы в термостат вместе с очередной партией проб, взятых у разных грызунов, а мы отправились добывать ей новые материалы.

Но через день все работы пришлось прервать: Маша заболела.

Еще вчера ее немножко лихорадило. Заметив это, я пытался заставить Машу бросить опыты в лаборатории. Но она только сердито фыркала:

– Пустяки какие! Просто немного простудилась в ту кошмарную ночь. Прогреюсь как следует на солнышке, и все пройдет.

Но я не мог забыть о клещах, которых мы обнаружили у нее на шее в ту злополучную ночь... Стоило их все-таки сохранить и проверить, хотя тогда нам было не до того.

А нынче утром Маша расхворалась уже всерьез. Температура 38,4. Глаза воспалены. Ее бьет озноб. Болит голова. На шее высыпала мелкая красноватая сыпь.

Женя так смотрит на меня...

А что я могу ему сказать? Все может быть.

Мария притихла. Она без всяких возражений дает нам с Николаем Павловичем для анализов кровь и спинномозговую жидкость.

Я тут же сам наношу мазки на предметное стекло, начинаю регулировать микроскоп, тщетно пытаясь унять противную дрожь в пальцах...

Приникаю к окуляру – и немею.

– Ну? – не выдержав, торопит меня всегда такой сдержанный Николай Павлович.

– Подождите! – отмахиваюсь я.

Отчетливо видно, как на алом фоне резвятся и гоняются друг за дружкой юркие вибрионы.

А это что?

Я протираю глаза, вытираю стекло окуляра...

Нет, мне не показалось: в капельке крови, взятой у Марии, несомненно, два вида мельчайших микроорганизмов. Одни уже знакомы нам – это вибрионы, которых считали возбудителями болезни Робертсона, а другие... другие, несомненно, несколько иной формы – круглые, без жгутиков, неподвижные.

– Посмотрите вы, – предлагаю я Николаю Павловичу, уступая место у микроскопа.

Он тоже так долго молчит, что я не выдерживаю:

– Два вида?

– Два, – отвечает он, поднимая на меня недоумевающие глаза. – Вибрионы, а эти, более крупные, похоже, какие-то риккетсии?

Несколько минут мы молча смотрим друг на друга.

«Этого еще не хватало, – читаю я в его взгляде. – Два загадочных вируса, а теперь, кроме вибрионов, появились еще какие-то совершенно непонятные риккетсии...»

– Что же будем делать? – спрашиваю я довольно растерянно.

– Может быть, именно эти риккетсии вызывают болезнь Робертсона, а не вирусы и не вибрион? – отвечает он встречным вопросом. – А мы их раньше не замечали?

Я качаю головой. Нет, это исключено. Ни в одной из проб, взятых у погибшего охотника, мы не встречали никаких риккетсий.

Но нужно еще и еще раз проверить, ведь материалы у нас сохранились.

– Не думаю, но проверим, – отвечаю я. – А пока надо везти ее в поселок. Там и уход будет лучше, и доктор Шукри нам поможет разобраться...

А сам думаю: «Может, сразу везти ее домой, в Ташкент?» Хотя, если это болезнь Робертсона, и там никто не сможет помочь...

Я сначала колебался: говорить ли Марии о странных результатах анализа? Но, зная ее характер, решил все-таки ничего не скрывать. И не ошибся. Узнав, что обнаружены еще какие-то риккетсии, Мария так заинтересовалась, что словно забыла о своей болезни. Она даже потребовала, чтоб мы разрешили ей подняться, пойти в лабораторию и своими глазами взглянуть на этих неведомо откуда взявшихся риккетсий! Но тут мы все так дружно на нее напустились, что после нашей атаки Мария даже не решилась возражать против перевозки ее в больницу.

После всех происшествий я не мог решиться оставить в лагере без охраны немногие уцелевшие у нас материалы. От Хозяина можно было ожидать новых пакостей. Поэтому мы решили, что пока в лагере останется Николай Павлович, заложит на всякий случай проверочные опыты на вирусы – вдруг и они тоже обнаружатся у Марии, – а завтра его сменит до вечера Селим, которому мы могли вполне довериться и которому могли доверять.

Пришлось немало поломать голову, как пристроить Марию в седельную сумку, ведь никакой повозки у нас не было. Но, кажется, она чувствовала себя довольно свободно, потому что по дороге еще пыталась втянуть нас с Женей в научную дискуссию.

– Все-таки я абсолютно уверена: риккетсии не имеют никакого отношения к болезни Робертсона, как и вибрионы. Зря вы, конечно, не дали мне самой взглянуть, я бы сразу разобралась. Но голову даю на отсечение: ни в одном материале, которые мы получили от доктора Шукри, не было никаких риккетсий, только вибрионы. А они безвредны, мы уже твердо знаем. Все дело в этих вирусах...

– В обоих? – перебил ее Женя.

– Нет, конечно, в одном из них.

– А откуда же их взялось два? – напал на нее муж. – Все ты: то напутала с вирусами, теперь с этими риккетсиями. Молчала бы...

Она притихла и даже, кажется, задремала. Видно, ей было лихо. Но перед въездом в поселок Мария вдруг потребовала, чтобы мы дали ей пересесть в седло.

– Это еще зачем? – возмутился Женя.

– Не могу же я в таком виде появляться в поселке, – сердито ответила Маша. – Что подумают люди? Представляете, какая сразу поднимется паника? Ну, не упрямьтесь. Тут недалеко. А в больнице обещаю вам быть паинькой.

Как мы ни урезонивали ее, Мария настояла на своем и пересела в седло. Но доктор Шукри, увидев нас из окна, сразу догадался, что произошла беда, и выскочил навстречу, даже не сняв халата.

Я коротко объяснил ему, что случилось, и он тут же начал отдавать распоряжения сбежавшимся санитаркам.

После того как Машу перенесли в палату и доктор Шукри сам внимательно осмотрел ее, Женя остался возле заболевшей жены, а мы прошли в маленькую комнату, служившую кабинетом главному врачу.

– Что вам сказать? – задумчиво проговорил Шукри, плотно прикрывая дверь. – По первым симптомам трудно судить. Вы не хуже меня видите, что это похоже на болезнь Робертсона. Но... Меня, признаться, немножко успокаивает эта сыпь. Я, к сожалению, видел многих погибавших от болезни Робертсона. Но ни у кого из них не было такой сыпи. Иншалла! Но мы не имеем права ошибаться! Потерять эту милую, такую мужественную женщину было бы ужасно. Нет, аллах этого не допустит!

Я молчал, думая: что же делать? Вся ответственность за решение по-прежнему лежала на мне. Аллах тут не поможет.

– Давайте все-таки повторим анализы, – прервал мои размышления доктор Шукри. – Откуда они могли взяться, эти риккетсии? Как они выглядят?

Повторение анализов дало те же результаты. В крови Марии были и вибрионы и риккетсии. А в пробах, сохранившихся от погибшего охотника, никаких риккетсий не было.

Доктор Шукри задумался. Я молча смотрел на него, ожидая, что же он скажет.

– Боюсь ошибиться, но эти риккетсии весьма напоминают возбудителя клещевого сыпного тифа, – наконец проговорил он. – Болезнь эта довольно распространена в здешних краях, хотя в той долине, кажется, ее не знали, аллах миловал. Если это она, то понятно и появление сыпи. Но, – он предостерегающе поднял палец, – окончательно решать пока нельзя. Признаться, пока не найден другой возбудитель болезни Робертсона, вы меня, извините, мой дорогой, еще не убедили до конца, будто вибрионы в ней неповинны. У всех заболевших этой болезнью мы находим непременно вибрионы. Есть они, как видите, и в крови этой бедняжки, не только риккетсии, которые могли попасть в организм случайно. Так что надо быть готовыми к самому худшему.

Мне нечего было ему возразить. Ведь мы в самом деле пока не нашли подлинного возбудителя болезни Робертсона. Вирусы? Но их два, и ни один еще полностью не «уличен». Так что в самом деле, видно, преждевременно полностью «реабилитировать» вибрион, может, все-таки он возбуждает болезнь?

– Что же вы мне посоветуете, Шукри-ата? – спросил я. – Везти ее в Ташкент, домой, или попытаться лечить здесь?

Он ответил мне встречным вопросом:

– А там, в Ташкенте, у вас найдется лекарство от болезни Робертсона?

– Нет.

– А от тифа, если это тиф, у нас кое-что есть и тут...

– Ясно, – согласился я. – Значит, будем ее лечить от тифа. И ждать.

Ждать было трудно. Марии становилось все хуже. Температура на третий день поднялась до 39,6. Кожа на шее, на месте укуса клещей, сильно воспалилась. Все нестерпимее становились головные боли. Порой Маша даже теряла сознание, не узнавала нас.

Неужели это все-таки болезнь Робертсона и переносят ее в самом деле риккетсии? И неужели нам суждено убедиться в своей ошибке такой страшной, непоправимой бедой?

Все мы по очереди непрерывно дежурили у постели больной. Почти каждый день в больницу заходил доктор Али, и хотя, конечно, он ничем не мог помочь, такое внимание нам было приятно.

В тревоге и неизвестности прошло еще два дня, пока, наконец, доктор Шукри после очередного осмотра больной не сказал, торжественно воздев кверху руки:

– Благодарение аллаху! Это все-таки сыпной тиф. Я больше не сомневаюсь.

У меня, признаться, сомнения еще оставались. Но кризис, кажется, и в самом деле миновал: температура начала постепенно спадать, исчезла сыпь, дело явно пошло на поправку.

А еще через три дня Мария уже настолько пришла в себя, что решительно потребовала, чтобы мы немедленно отвезли ее домой – в лагерь.

Переспорить ее, конечно, не удалось, и мы покорились, торжественно взяв с нее честное слово, что до полного выздоровления она не будет допущена к исследованиям.

Мне никак не давало покоя, откуда же взялись эти проклятые клещи, заразившие Марию? Их нападение тем более было непонятным, что обитают клещи дермаценторы обычно на открытых местах, в ковыльной степи. Никогда раньше в окрестностях лагеря они нам не попадались, да и вообще в долине встречались очень редко.

Но факт оставался фактом. Болезнь Марии была весьма грозным предостережением. И мы решили принять особые меры предосторожности: заново тщательно обработали защитными веществами всю территорию лагеря и ближайшие окрестности, даже за валежником для костра или за водой к реке было строжайше запрещено выходить без защитных костюмов.

И лагерь теперь мы никогда не оставляли без охраны. Принять такие меры меня заставило одно загадочное и тревожное происшествие.

Мы стали продолжать охоту за грызунами и ловлю клещей и москитов. В лагере оставалась Мария, и я каждый раз перед уходом сам, несмотря на ее возмущение, запирал лабораторию, чтобы не дать ей, пока окончательно не поправится, заниматься никакими опытами.

И вот однажды, бродя в зарослях на берегу реки в поисках клещей и звериных нор, где могли бы гнездиться москиты, я сильно устал и решил сделать небольшой привал. Выбрав на самом берегу местечко поукромнее, я прилег в тени и, кажется, немного задремал, убаюканный неумолчным говором реки.

Проснулся я от сердитого вскрика:

– Но что я могу сделать, аллах свидетель!

Я сразу узнал скрипучий и хрипловатый голос Хозяина. Он донесся из кустов с другого берега реки, совсем узкой в этом месте.

Что это он, уже совсем спятил и разговаривает сам с собой?

Но старик там был не один. Я вдруг услышал второй голос:

– Значит, ты хочешь, чтобы тебя вышвырнули отсюда, как твоих шелудивых псов?

Кто осмелился спорить с Хозяином? Кто еще, кроме него, решился прийти сюда, в зачумленную долину?

Второй голос мне показался тоже как будто знакомым. Где я мог слышать его раньше?

– Помоги мне во имя аллаха! – громко выкрикнул старик.

– Тише! – оборвал его второй голос и стал что-то объяснять, но так неразборчиво, что до меня долетали лишь отдельные слова: «У тебя есть... они ходят по одному... зачем... собаки...» Потом голос перешел почти на шепот, и я уже ничего не мог разобрать.

Тогда я встал, взял ружье наизготовку и вошел в воду. До противоположного берега было метров пять, не больше. Но я шел очень медленно, осторожно нащупывая ногами камни понадежнее, чтобы не поскользнуться и не упасть.

Мне удалось перебраться через реку, не подняв шума. Но едва я ухватился за ветку, чтобы выбраться на берег, как из кустов на меня с рычанием кинулись два пса! Конечно же, старик выставил надежную охрану.

Отбиваясь от них, я начал отступать вдоль берега, стараясь все время держаться под прикрытием кустов. Кто знает, не попробует ли таинственный собеседник старика подстрелить меня как нежелательного свидетеля их беседы? Ведь они явно замышляли что-то недоброе и, очевидно, против нас. А подстрелить меня посреди реки было проще простого.

Но, на мое счастье, в кустах все затихло. И псы вскоре оставили меня в покое, скрылись в зарослях, видимо отозванные каким-то сигналом Хозяина.

Отойдя подальше, я поспешно перебрался на свой берег, пригибаясь, будто в самом деле где-то на фронте, под пулями, и поспешил в лагерь.

Событие было достаточно тревожным и неприятным. Видимо, мы мешали не только одному Хозяину. Были и другие, весьма заинтересованные в том, чтобы помешать нам спокойно работать. Кто? Почему?

Я решил при первом же посещении поселка поставить об этом в известность доктора Шукри и местные власти, а нам всем в дальнейшем быть настороже. Во всяком случае, осторожность не помешает.

В такой напряженной обстановке мы продолжали исследования. Первым делом я, конечно, занялся нашими собственными анализами, которые мы сделали перед тем, как слегла Мария. Все пробы оказались чистыми. У меня и у Маши, правда, как и раньше, нашлись в крови вибрионы, в безвредности которых мы теперь не сомневались. Но ни у кого из нас не было никаких вирусов.

Это было, разумеется, приятно, но на душе у меня легче не стало. Ведь загадочный «вирус Б» откуда-то появился. Он до сих пор преспокойно жил и размножался, разрушая культуру клеток в одном из наших термостатов.

А через несколько дней мы, наконец, обнаружили его и в крови одного из клещей, пойманного Николаем Павловичем на самом дальнем пастбище, в предгорьях. Мы немедленно отправились туда, тщательно осмотрели это место и поймали еще шесть клещей, подозрительных на «вирус Б».

Но загадка его появления в наших лабораторных материалах от этого не прояснялась. Ведь никогда прежде никто из нас еще не бывал на этом отдаленном пастбище, а в материалах, добытых из других мест, «вирус Б» нам ни разу не попадался. Как же он попал к нам в анализы? И какое отношение он может иметь к болезни Робертсона, если встречается так редко и в самых глухих местах, отдаленных от людских поселений?

Зато с «вирусом А» все почти повторялось, как и с вибрионами. Мы находили следы его пребывания в крови сурков, песчанок и других грызунов. Эти вирусы переносились москитами, пойманными в самых различных уголках долины.

Их нашли даже в крови муравьев! Мария в самом деле не удержалась и взяла под контроль даже этих безобидных лесных тружеников, как ей шутя посоветовал Женя.

Все как и с вибрионами. Опять подозревать всех? Только «для разнообразия» теперь «чистыми» оказались клещи: ни в одном из добрых трех тысяч проверенных нами клещей не оказалось «вируса А».