Текст книги "Эпоха мертворожденных"

Автор книги: Глеб Бобров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

И вот при этом раскладе надо отрыть все укрытия – за сегодняшнюю ночь! Грубо по две штуки – на рыло. И земельку – раскидать по дну и окрестностям, да равномерно, маскировки не нарушая. Дай бог, чтобы вот так – каждый день и ночь: то снег, то дождь.

Поговорил с офицерами. Решили гнать бойцов до последнего, если не будут успевать и придется на завтра откладывать, то – ниши боекомплектов тяжелого вооружения. Укрытия для бойцов, по-любому, выкопать, хоть сдохни – сегодня! В шесть утра на позициях не должно быть ни одной измученной морды.

К трем часам ночи стали крепить первые норы. Плохо – не успеваем! Салам надыбал на станции неслабую стопу старых железнодорожных шпал – каждую за день попилили на части, а чурбаки потом еще и раскололи надвое. Под доски разобрали крышу склада покрышек родного АТП. Люди весь день хоть и менялись, но толком не отдыхали. Завтра тоже – не курорт будет. Василь Степаныч сейчас сидит с Передерием – каждой группе таблицы дистанций кропят. Завтра весь день будем гонять народ – на станции есть похожая канава, как раз метров четыреста в длину – под всей насыпью, начиная от депо. После учений дадим поспать чуток и, с сумерками – опять копать. Уже видно – за сегодня весь объем не осилить.

К половине четвертого прибыл Колодий с початой бутылкой моего же коньяка. Говорит – не спится. Свистнул Жихаря – втроем и приговорили эликсир счастья, что нам на него любоваться. Богданыч явно нервничает. У меня задача понятная: либо – пан, либо – пропал. Без вариантов. У него тоже – не мед под сахарной пудрой.

Полк растянут по кускам. Первый батальон – под командованием на днях вернувшегося с лечения Николая Воропаева. Под занавес боев в Северодонецке попал тогда еще ротный с одним из взводов под обстрел батареи польских «срак».^[68] Выжило всего несколько человек. Помимо тяжелой контузии, лишился левого глаза. Ну, и все лицо, понятно, из квадратов разнокалиберной кожи собрано. Когда везли до границы, думали – все, кранты, отвоевался майор. Ага! Где так отвоевывались… Мало того, что вернулся адмиралом Нельсоном – поперек головы черной повязкой перерубленный, так еще и откровенно напросился на это задание – сидит сейчас со своим батальоном в Белом.

У него задача для нас вполне традиционная, – изображая из себя бесплотных призраков, внезапно исчезая и так же стремительно появляясь, упереться в три десятка частных усадьб. Там, в упор не замечая ударов танковых орудий и элитной добровольческой пехоты, – остановить бронетехнику СОРа перед спускавшейся за шахтой объездной дорогой на поселок Белореченский и далее, через Врубовку, на Лутугино. Чуть далее еще три шоссе этого направления, вместе с основной трассой, должны держать части буслаевской бригады.

Второй батальон вообще растянут поротно и повзводно – по точкам перекрывает наш бугор поперек. Главная беда – идущая по середине плато грунтовка Лотиково – Родаково. Чистое поле, попробуй – удержи. Въезд на Родаково со стороны Бахмутки – тоже не подарок Два вросших в землю заброшенных поселка, любую халупу гранатометным выхлопом сдуть можно. Единственная естественная преграда – река Луганка – если и «преградистей» Белой, то, может, на полметра вширь, от силы.

Третьему батальону и общеполковым подразделениям – задача совсем смешная: удержать Большое Родаково – поселок и станцию. Из серии – ноу коммент.

Вот и не спится Колодию, вот и глушит майор коньяк, потому – как пойдут наши «европедальцы» стальными щупальцами, то не будет у Богданыча больше ничего – ни полка, ни его пацанов, да и самого мужика, зная упертый до невозможности характер, тоже, скорее всего, не станет.

В пять приполз измочаленный Салам. Грохнул «со ствола» оставшиеся сто пятьдесят и, даже не занюхнув, отрапортовал:

– Все, отмучались мои бобики.

– Что – осталось?

– Ровно половина. Ниши боеприпаса даже не начинали. Люди ели ноги ворочают, командир. Сам упаду – умру. Не успеваем, по-любому…

– Все, блядь! Отбой! Тащите группы наверх. Толку от такой работы… Сейчас жрать сухпай и спать до одиннадцати ноль-ноль. С двенадцати до восемнадцати – учения. С двадцати одного – копаем дальше. Вопросы?

Женя Стовбур опоздал всего на десять минут, но этого хватило – не выспавшийся, уставший от беспрерывной изматывающей работы и немалого возраста Кобеняка в сердцах плюнул и, без стеснения, траванул на нашего суперинтенданта добрягу Жихаря. Юра без обиняков отвязался по полной и пообещал Жене, под следующий залет, собственноручно выдать звиздюлей. В том, что у взводного-один – «ни разу не заржавеет», – не сомневался никто. Под раздачу, автоматом, залетел и Педалик. Новость о том, что с девяти вечера он – на «копанках», вселила в Жука глубокие, до того не осознаваемые им понятия о несправедливости бренного бытия и жертвенном подвиге солдата. Три выварки кулеша и ящик с хлебными кирпичами выгрузились с «газона» за считаные секунды.

К двенадцати народ, доблестно ныряя рачком и байбаком выныривая из полутораметровой траншеи, с хриплыми выдохами ворочал тяжелые гранатометы и, срывая голоса, обозначал свои ориентиры и дистанции до целей.

Выучить, конечно же, не успели. Да никто и не надеялся. Самый здравый подход, по-моему, был у Степаныча.

– Учи не учи – толку. Ты скорее ежика гопака танцевать заставишь, чем солдата – книжку учить. Посмотрел – и ладно; пока не заснул – вперед на полигон. Там, через жопу – запомнит.

Кто бы спорил…

Всю дорогу побили на сектора: «бобер» – отрезок от моста Белой до развилки, «выдра» – двести метров от развилки до прогиба, «енот» – две сотни до начала последней крутизны и «куница» – последние двести пятьдесят, вместе с фугасами на вершине бугра. Ориентиров привязки было мало, и, чтобы не путать бойцов, визуально разделили каждый сектор на четыре номерные части. Лишь в секторе «куница» было пять отрезков.

Командиры групп с экзекуторскими мордами выстроились надо рвом и – понеслась…

– Восьмой! «Выдра-три» – БТР!

– Дистанция сто пятьдесят!

– Мудак ты, восьмой! Какое, нах, сто пятьдесят! Куда смотришь?

– А! Виноват – двести! Сто пятьдесят ты мне за эту ваньку-встаньку вечерком в стаканчик накапаешь!

– Отставить смешки! Огонь!

– Есть!

– Считай, самого подбили, пока ты ебал-дремал на развороте!

– Да я че, виноват, шо эта хуерага – два метра в длину.

– Рот закрой! Сто восемьдесят пять сантиметров, ётать – учи матчасть, военный!

Тут падает забрало у Василь Степаныча…

– Я сейчас с обоими разберусь! Что там за треп на огневой?! Никольский, тебя поменять местами с Чепелем? Легко – «Вампир»^[69] в зубы и вперед – за Родину, за Сталина!

Чапа – красавец гранатометчик еще с кандагарской юности, в сердцах матеря разработчиков «двадцать девятого», морщит лоб и, непроизвольно шевеля губами, упирается глазами в таблицу дистанций. Вот видно – опытный боец, пока учит – отдыхает! Борек делает виновато-зверское лицо и начинает вдвое гонять пополнение.

К трем часам дня смешки растворяются в хрипящем кашле и сопении с присвистом. Гранатометы все тяжелые, неухватистые, а «Вампиры» еще и немереной длины в придачу. Добрая русская традиция «срать на солдата» укоренилась в подсознании даже у вэпэковских разработчиков. Что, блядь, семь пядей в непомерном лбу надо иметь, чтобы додуматься пристроить на граник^[70] такую хрень, как кронштейн для переноски?! Каким макаром его хватать, если у него диаметр трубы как у новобранца – шея?! Огнеметы компактней, но тяжелее: труба «Шмеля» – одиннадцать килограмм веса, спарка – двадцать два. Ну и, ясный-красный, кронштейны – не предусмотрены!

Гранатометные группы Салимуллина, Никольского и Гирмана разбиты на тройки. У первого номера «двадцать девятый» с заряженной гранатой и два запасных выстрела, у второго – две мощные «Таволги» и еще пара запасных выстрелов для первого номера в нишах. У огнеметчика спарка РПО и тоже запасные к «Вампиру».

В расчетах «ПТУР» еще круче. Там что пусковая с прицелом, что транспортно-пусковой контейнер с ракетой, каждый вьюк – под тридцать. Зато с запоминанием дистанций без вопросов – у них, изначально, свой лазерный дальномер – в самом комплексе.

Расчеты двух «Утесов» и пары «АГСов» тихо лежат пластом. Жихарю деваться особо некуда: на двадцать человек – четыре расчета тяжелого вооружения, которое надо будет очень быстро выставлять на неподготовленные позиции и еще быстрее с них убирать – при смене огневых. Гранатометы взяли сами командиры – Деду и Юре по «двадцать седьмому», а «двадцать девятый», само собой – Мыколе Бугаю.

Плюс под сотню «Мух»^[71] в отряде. Тоже возьмем – для легкой бронетехники, да и так, «шоб – було». Не отказываться же, коль дают. Чуток «Таволг» и «Вампиров» надо будет на отход оставить. Вот пусть «МТЛБшки»,^[72] БТРы, грузовики и прочие жестянки «Мухами» палят.

Под занавес, когда языки на плечи вывалили, приехал Буслаев. Вышел из машины такой радостный, словно у Колодия очередной сабантуй намечается.

– Аркадьич! Шо ж ты, изверг, творишь?! Богданыч тут докладывает: ночь – копали, день – у депо убиваются! – По глазам видно, просто светится счастьем мужик Ну, еще бы! Кадровик свое, родное увидел – маневры! Любят они солдата до одури на пот изводить. Но и правы, однозначно – не поспоришь.

– Так, Дмитрий Иванович, известное дело: тяжело в ученье – меньше хоронить.

– Та-да! Та-да! – Сияния в глазах прибавилось. Еще один «ПТУР» с расчетом попросить под настроение, что ли?

– Ты что в меня рылом целишься? Еще что-то отодрать от бригады решил?! Хуюшки тебе, деточка! Вообще, щеглы, обнаглели… У меня самого столько нет, сколько вы нахапали!

– Иваныч, ну нельзя же, право, быть таким проницательным. И потом, подумаешь – «ПТУРом» больше, «ПТУРом» меньше…

– Забудь! Даже не думай! Не обсуждается – в принципе! И вообще – не зли меня, Деркулов!

– Да шучу я, Иваныч, шучу!

– Знаю я ваши шуточки… Богданыч ноет. Этому – все мало! мало! Мне – что делать? – Он потянулся во всю недетскую ширь груди… – Тебе просто. Либо врезал, либо лег. В обоих случаях спросу нет. На мое место встань.

– Очень добрый расклад. Хорошо, что пацаны не слышат.

– Ладно… Ты – обидься еще!

– Да ну вас! Щеки дуть, понятное дело, себе дороже.

– Вот-вот. Здраво мыслишь. Что запланировал?

– Сейчас заканчиваем. Едим и отбой. Пусть часа три-четыре поспят. Потом на позиции… Ебаный мергель, сука! Достал, сил нет. Ничего не успеваем.

– Надо – успеть!

– Ха! Еще бы…

Видимо, мои бойцы смирились с мыслью, что откопать придется все по плану – до последней норы, а может, просто – втянулись. За пару часов закончили ниши укрытия и принялись за ячейки боеприпасов. Людей на позициях тоже прибавилось – орлы Жихарева и Кобеняка пришли на подмогу.

В двадцать три сорок пять приехал какой-то огромный, облепленный навесным оборудованием стальной жук саперов, из которого быстро выскочил весельчак капитан. Следом своим ходом подтянулась пара увешанных мешками и лопатами взводов.

– Тебя как по батюшке, Петренко?

– Да Леха я.

– Кирилл…

Он, привычно просияв, пожал протянутую руку:

– Командуй, что делаем.

– Вот Дед через пару минут расскажет…

Передерий ушел с каким-то офицером рыть ямы и закладывать фугасы, а капитан двинул на мой КПП.

– Подожди, командир. У тебя – что, люди на позициях?

– Где ж им еще быть?! Конечно. Копать еще – до утра…

– Нормально! А как я буду поля ставить?

– До позиций, от дороги, в среднем по сто пятьдесят метров – из расчета на дальность прямого гранатометного выстрела. Ну и по промоинам как раз получилось. Ты же вроде на семьдесят-восемьдесят всего отстреливаешь.

– Да, конечно! Сама капсула – знаешь, как летает? Потом, не забывай, «бабочка» такая зараза – не просчитать, как ветерком поднять может. Если кому-то из твоих на хребтину свалится, ты мне что, потом ноги отрубишь?

– Ну, прямо – отрубишь… пару кругов по твоему же полю и – свободен!

– Не пойдет! На время постановки противопехотных полей – всех убрать.

Даже не стал спорить. На кой?! И так успеваем. Час-полтора народ с удовольствием покурит и покемарит.

– Уговорил… – Развернувшись в сторону, позвал: – Педаля! – Как только тот перепуганно появился, поставил задачу: – Трассером! Кобеняка и Жихаря – сюда. Если рядом будет Ильяс – тоже. Бегом и тихо!

Капитан спустился в окоп пониже и, угостив меня дорогущим «Владимиром», закурил.

– Ты сам – откуда?

Леха засмеялся:

– У Буслаева спроси. Он – знает!

– Понятно. Из Кологрива, значит. – Петренко соли не уловил и, неопределенно пожав плечами, тут же переключился:

– Послушай, Кирилл! Прапор твой и есть тот самый знаменитый Денатурат, который суперзаряд в Лисичанске рванул?

– Так точно. Он! Только не Денатурат, а Денатуратыч, и то, когда отгребает у меня за что-то или достанет сверх меры. Так он – Дед. Или – Григорьич. Вообще у нас его любят. И на занудство с приколами уже давно никто особо не смотрит… – Глянул на капитана, дай думаю – разок кусну: – Передерий самый настоящий, классический ебанатор, как и все истые спецы – особенно инженерно-саперного профиля!

Леха, не особо заморачиваясь с маскировкой и режимом секретности, заржал на всю округу и попросил:

– Не томи! Расскажи, что вы там взорвали. Разговоры ходили такие, что меня затрахают насмерть, если приеду и не расскажу, что и как.

– Да лучше с ним поговори, Тебе же нюансы нужны, а я в ваших шаманских делах, считай, дундук. Так смотрел – со стороны… – Петренко терпеливо ждал. Чего, спрашивается, выделываться. Ладно…

– Сидели на заводе «Заря», ранее – ужасно секретном и жутко оборонном. Ждали прорыва через Рубежное на Северодонецк. Главная дорога как раз мимо первой проходной по-над заводским периметром проходит. С цехов можно бить на выбор, хоть «ПТУРами», хоть с граников. Снайперам вообще раздолье – бетонные джунгли. Дали сектор, как обычно – в три раза больше, чем мы реально закрыть можем. Попытался рыпнуться, так Иваныч меня по связи чуть с ног матом не сбил. Пока думали, приходит Передерий. Так, мол, и так, – вот изгиб трассы, вот старая заводская заправка, а вот я раскопал половинку автоцистерны. И – что дальше? А давайте суперфугас мастырить! Ежели сунутся, то подорвем так, что дальше не пойдут.

– Там что – мост, эстакада, или – как? – Капитан, легавой на гоне, за малым – мелкой дрожью не идет, бедный. Дорвался наконец-то до знаменитой истории.

– Да никакого моста – в том-то и дело! Расчет шугнуть был да парочку машин у ЦУРюков, если получится, запалить. Да и вообще, достал уже всех Грыгорыч своей навязчивой идеей тотальной минной войны.

– И дальше?

– Дальше дал я ему наш БТР, он приволок с территории емкость на пять тонн ГСМ, распиленную автогеном вдоль. Кое-как, всем отрядом – чуть пупки не развязались, запихали это корыто в коробку полуразрушенной АЗС. Дед выпросил у меня «газон», бойцов и за полдня навозил пару сотен мешков с аммиачной селитрой. Бумажная упаковка в большинстве порвана и уполовинена. Соответственно машина засрана по кабину, а народ еще чуть-чуть – и пошел бы на самосуд.

– Подожди! Это та самая – «Заря»? Так она же во времена Союза взрывчатку выпускала!

– Там до хрена чего выпускали. Когда мы пришли – одни остовы цехов стояли. Сейчас и того нет. Я вообще не знаю, откуда он селитру возил. Меня как раз в штабе бригады к смене сексуальной ориентации настойчиво склоняли, из-за публикаций этой гниды: Адамчика, в рот – его, Пшевлоцького.

– О! Это я – в курсе…

– В общем, натаскав селитры, Передерий занялся попрошайничеством и алхимией – одновременно. Прошелся по своим закромам, по всем службам и подразделениям, где смог – получил, где нет – выпросил тротиловых шашек: ящиками, насыпом, саперными зарядами. Параллельно мужики натаскали всяких снарядов и мин. Наваливая порциями под присмотром Деда, колобродили в нескольких двухсотлитровых бочках селитру с соляркой. Отмеряя готовую смесь ведрами, заряжали промышленные мешки из толстостенного полиэтилена. Всю эту беду горой уложили поверх тротила и готовых боеприпасов, а поверху уже терриконом, под самую крышу, навалили несколько десятков газовых баллонов – автомобильных, бытовых – всяких.

– С ума сойти!

– Думаешь – всё? Ага – щаз! Половину вторых суток он обкладывал АЗС мешками с песком и щебнем, бетонными блоками, обломками колонн, противовесами – всем говном, которое смог дотащить автокраном. В результате получился открытый в одну сторону деревенский погреб высотой чуть ли не с развалины самого цеха. Свободную сторону заложили кусками брезента, рубероида, картона, всем, что нашли, и присыпали пылью и мусором.

– Круто! – Леха, искренне переживая, болел за коллегу.

– С утра подвалили фашики. Ждали, наверное, пока мы закончим. Шли колонной, нехотя щелкали из орудий по сторонам. Заигрались фраера в железный блицкриг, одним словом. Доехали до фугаса. Григорьич что-то там насчитал по-своему, пропустил первый «Чизет»,^[73] две чешские БМП^[74] и гахнул – перед носом первого бронетранспортера эстонских легионеров.

– Ну – и? – Петренко, скользнув пустым взглядом по обожженным пальцам, бросил под ноги истлевшую до фильтра, но так и не удостоенную затяжки сигарету и сразу подкурил новую.

– Даже не знаю, как тебе, дружище, рассказать об ощущениях. Честно говоря, я – обосрался. Вначале мне показалось, что снесло все вокруг, включая наши позиции. Мы-то первый очаг обороны – в линии. От заводского угла, где заложили фугас, до нас – заморишься идти. Народ за бетоном на позициях бывшей ТЭЦ. Ну, во-первых, трухануло – чуть зубы не повылетали на фиг да накрыло взрывной волной – оглох напрочь. Тем паче, первую контузию поймал еще в молодости, а знаешь, обновлять раз за разом – херовая практика, однако. Повезло – не высовывался никто: там еще железа прошелестело над головой – мама моя родная. Огня и дыма – до небес. Грохот, наверное, в Луганске услышали.

– Это – понятно! Что на месте подрыва?

– Там – труба. Танк отбросило. Первую БМПшку зашвырнуло носом к нему на корму. Вторую и два БТРа сзади – прокрутило кубарем и уложило на башни. Пехоту – просто сдуло. «Чизету», перестраховавшись, Дэн тут же, по-горячему, макнул с «Конкурса».^[75] Наступление остановилось на два дня по всем направлениям.

– Обалдеть можно! Смотрели повреждения?

– Да какой там! Ты что?! Добили и то – с трудом. Одна группа ходила. Пока бронетехника не подошла, спрятавшись за БТРом, из «РПГ» и «Мухами» пожгли все машины. Еле успел вернуть пацанов. Хорошо, что сами не выхватили из граников.

– Круто, вообще!

– Ха! Еще бы! И заметь – без потерь… Когда в обороне попали под окраинский «Оплот»,^[76] пока сожгли – троих положили только убитыми. Полгруппы – раненых. Тут же – пять единиц брони – враз! Мы за все время из боевой техники ровно на единицу больше подбили всего. И то – неизвестно, сколько потом восстановили и какие потери по экипажам. У нас же как: укусил – ушел…

– Да… «уперся – лег»… И какой, Кирилл, счет – на сегодня?

– Говорю же тебе – одиннадцать. В «полевых» больше только у Гирмана. Но Боря – вольный охотник – заточен только на это.

– А танков?

– Два. «Чизет» и «Оплот». Правда, еще одну «Тварыну» под занавес обороны неплохо обстреляли – у меня как раз первый «РПГ-29» тогда появился, но – не срослось. Отбились пшеки. Потом на месте что-то с катками сделали и уползли. Повезло! Мы бы его добили, сто пудов, да слишком много вокруг пехоты было. Ну, и добровольцы, как обычно. Вот упертые ребята, не то что регулярка ЦУРюков.

– Дед – маладца!

– Ему скажи. Вон, с твоими – возвращается.

– Как его правильно?

– Иван Григорьевич…

Подошла группа. Старшие секторов, получив инструкции, разошлись по зонам ответственности. Саперы, вместе с офицером спецназа связи, пошли ставить дымовухи. Передерий и Педалик остались с нами на КПП. Со стороны Родаково к бугру подтянулась мини-колонна остальной инженерной техники.

– Мне Деркулов рассказал о вашем, Иван Григорьевич, эксперименте на заводе «Заря». Красивая работа. Творчески подошли к делу. Поздравляю с заслуженным успехом!

Дед, услышав такое от Петренко, за малым – на зад не сел…

– Спасибо! Признателен за оценку.

– Да, еще… Я вам обещал подкинуть инженерных боеприпасов, помните? – Наивный! Да чтобы Дед – забыл?!

– Да! Да! Конечно…

– Пойдете со мной. Получите обещанные «Охоты». Ну и я от себя кое-что приготовил. Три комплекта «Вербы»,^[77] на случай диверсионных задач. Два ящика «Поминалок»^[78] нового поколения. Вам – понравится! Все, как во «второй», только корпус – камуфлированный пластик сложной геометрии. Препятствует идентификации объекта, как мины. Народ «Кляксой» окрестил. Несколько сосредоточенных зарядов, просто взрывчатки и так – по мелочам.

– Григорьич, Жука возьми. Сложите все возле Жихаря, назад двинем – заберем.

С утра поехал в штаб. Своих приказал не поднимать до одиннадцати. Пусть отоспятся. Кобеняке настрого запретил гонять народ. Заниматься, но не выкладываться. Самое главное – психологическая подготовка. Чтоб припухшими мышами лежали мне до команды «Огонь». Пусть лекции лучше читает, а люди хотя бы физически отдохнут. В семнадцать – отбой, в полночь – подъем. До часу смотр и выдвигаемся. До позиций еще дойти надо. Тяжелое вооружение и большую часть боеприпасов с ночи загрузили в ниши, под присмотр снайперских секретов, но и того, что осталось, – с головой.

В Родаково дорога проходит под железнодорожными рельсами через ряд туннелей – центральный узел обороны полка. Туннели не очень большие, не каждая фура под ними пройдет, да еще и под разными углами друг к другу. Со встречными машинами не разойтись – кто-то должен принять в бок и пропустить. Пока проехал, увидел знак.

Из поселка в сторону Бахмутки шел скотовоз с бычками – какой-то не шибко расторопный хозяин надумал наконец-то ноги уносить. Навстречу – «КамАЗ» с последней партией обещанного Колодию подкрепления. Буслаев умный мужик, если бы он мне «такое» прислал – поимел бы конкретный скандалище.

Пока два грузовика пытаются разминуться и отирают бортами кладку дикаря, пассажиры осматриваются. Там – два десятка телят, и здесь – два десятка телят. Глаза – один в один: испуганные, потерянные, по-собачьи несчастные, да еще и с печатью какой-то запредельной обреченности. Словно понимают, что одних – на бойню и других – на бойню. Пусть внешне и отличную, но такую же – конкретную живодерню, только для двуногих.

Просто – отрыв башки, как озарение какое-то… Надо Колоде сказать, нехай заворачивает назад – к такой-то матери. С них – толку?! Телята, блядь, одно слово! Под первым же артударом подорвутся и побегут кто куда. Потом под них двадцать ям копать. Сколько можно уже – копать… Достало! Не… Сдам сейчас «Команданте». Вот пусть он попробует Богданыча уболтать.

Майор о пополнении и о его качественном составе уже знал и на мои провокации не поддался:

– А шо зробышь? Е, яки – е!

– Ну и куда ты этих щенков сунешь?

– По пидроздилам – пидуть…

– Да они у тебя «по пидроздилам» – лягут!

Но Богданычу, видать, уже не до разговоров и подкрепления:

– Та видчепысь ты!

Приехал Буслаев. Вежливо и душевно обложил меня в три этажа. Нашел отдельные, особо добрые слова морально-матерной поддержки для комполка. Прочел краткую, но эмоционально заряженную лекцию на тему: «Выбор места и времени для ё-рефлексий. Что со всем этим дерьмом делать и кому куда идти – персонально». После долго и методично занимались вопросами подготовки и проведения операции.

Мои мужики неспешно отрабатывают смены позиций, сигналы, слаженность расчетов – все то, что вчера не успели. Половина бойцов, которые постарше, все как один увлеченно учат свои огневые карточки. Причем чем ближе мы подходим, тем – увлеченней.

Буслаев, задрав бровь вверх, вопросительно зыркнул.

– Отдохнуть бы людям, Дмитрий Иванович…

– Так на кой – вывел?

– Взаимодействие номеров еще раз прогнать. Да и не расхолаживались чтобы…

– Лады. Все у тебя?

– Да вроде…

Буслаев словно оттаял на мгновение.

– Тогда – удачи тебе, дорогой! Все что надо – сказано. Дело за малым – разорви их на этом холме. Порви, Деркулов, так, как ты можешь. Вложись! Не думай ни о чем – только рви. Или – здесь и сейчас, или – уже никогда. Облажаемся мы, тогда – все! Не будет у нас с тобой больше такого шанса. Никогда не будет. Понимаешь – никогда! Не устоим, не удушим – считай, просрали и себя, и войну, и страну. Сколько потом ни бегай по миру – будут отлавливать, пидарасить почем зря и, как бешеных собак, вешать поодиночке. Так что нет у нас с тобой, Деркулов, другого шанса. Помни это! Давай, братишка, – удачи в бою!

– И тебе, батя!

Обнялись, хлопнули по плечам и спинам. Тепло попрощались с подошедшим Богданычем и направились – каждый в свою сторону. Все, что можно, сделано, что нужно – сказано. Пути назад – нет. Каждому осталось сыграть сольную партию.

В двадцать четыре ноль-ноль подняли людей. За час собрались, по три раза все перепроверили. Осталось последнее…

– Василь Степанович! Строй отряд.

Черная непроглядная ночь. Мокрый влажный снег валится тяжелыми отвесными ледышками и тут же тает в жидком месиве. Под ногами чавкающая грязь перемолотого взрывами щебня, угля и дробленого мусора под ледяной кашей. Внутренний дворик меж полуразрушенной управой базы и хламной горой бывшей диспетчерской. Посередине железный короб моих бойцов. На каждом – до полусотни килограммов самой смертоносной и безжалостной стали. Нам всем идти в ночь и в бой. Что будет через несколько часов – не знает никто. Кому-то из них, а вполне возможно, что и всем нам, уже не встретить завтрашний день. И они – смотрят на меня…

Я был солдатом. Давно – четверть века назад – но был. Настоящим солдатом на настоящей войне. Тогда было тяжело, очень тяжело – до крика, до потери себя, до бреда тяжело – но не так! Никогда от моего слова, от одной-единственной, крошечной и незаметной ошибки не зависела жизнь сотен товарищей. И никогда так выжидательно, с такой надеждой и верой в своего командира, столько людей не пыталось заглянуть мне в глаза, в самую душу.

Теперь я должен им сказать слова. Найти такие, которые заставят взрослых мужиков, в большинстве отцов семейств, лежать в ледяных норах много часов подряд – мочиться под себя, не курить, не разговаривать, не есть, не пить, не дышать. Потом взять в озябшие руки свое оружие и по одной-единственной команде – встать грудью перед колонной танков, бронетранспортеров, самоходных минометов и зенитных установок. И, разрывая горло, выхаркивая со смертным криком гланды, – выстрелить в них. И попасть. И упасть, если повезет. И снова встать – новый выстрел и новое везение. Или – нет. И так до самого конца – яркой вспышки перед глазами или команды «отставить огонь» – с нелюдской яростью убивать, калечить и уродовать друг друга.

Таких слов – миллион. Половину жизни после первой войны я находил нужные обороты в правильных предложениях. Для места, события, времени. Для отдельного человека и для большого коллектива. Это – моя профессия. Только здесь не то место и не то время. Да и люди – другие.

Это – мои братья. Больше, чем просто родня. Никого сюда не звали – сами пришли. Их никто и ничего не может заставить силком. Каждый хозяин собственной и чужой жизни – у каждого ствол. Здесь все условно – власть, должности, приказы, дисциплина. Они – добровольцы. Сами выбрали этот путь. Поверили своим военачальникам. Без принуждения решили подчиниться и идут за нами в этот зимний мрак, грязь и смерть. Это их выбор.

Поэтому нужных слов – мало. Каждое – ценой в слезы победы или в ужас поражения. И мне сейчас ошибиться в словах опасней, чем любому из них – с первым прицеливанием. И думать тут некогда, да и незачем. Логика, рассудок нужны были раньше – при подготовке. Теперь рефлексы, интуиция пусть правят битвой. В рубке оно – надежнее.

Отсекая сомнения, как первый знак замершему строю, резко поддернул всем корпусом – поправил ремень «Таволги». Мог бы и на БТРе довезти, но – пусть видят, что командир с ними во всем. Мои-то знают, что я за спинами пацанов никогда не отсиживался, но сейчас половина – новички. Пусть врубаются.

Пару раз хапнуть незаметно воздуха побольше – и… понеслась:

– Отряд! Мужики!!! Перед тем, как выступать на позиции, я скажу вам то, что вы должны знать. Не просто понимать – знать. Мы идем для того, чтобы завтра – победить. Проиграть мы – не можем. Не потому, что у нас в три раза больше граников, чем они смогут напихать брони на бугре. Не потому, что со ста пятидесяти метров невозможно промахнуться по неподвижной машине. И не потому, что нас закрывают холмы и промоины, непроходимые минные поля и минометы бригады. Нет – не поэтому! Только лишь потому, браты, что иначе – все напрасно. По-другому нам незачем иметь свою Родину, собственные семьи и вообще носить штаны. Завтра решится – чего мы стоим. Место называется Сутоган. В переводе с татарского означает «глубокий котел». Вот – знак свыше! Мы не пустим их дальше, а в самом котле – устроим кровавую баню на все времена. Чтобы опять и надолго отбить охоту нас лечить. Последний раз на танках Европа везла нам свою цивилизацию в Великую Отечественную. Все помнят, чем учеба закончилась?! Нам и сейчас не в падлу сесть на БМПшки и прошвырнуться по их автобанам – пошмонать дуканы^[79] Варшавы, Таллина и Праги! Но это – потом. Сейчас же надо тормознуть ребятишек – вот тут. Здесь они – приплыли. Дальше пропустить – не можем! Вот и все! И им на этот холм – не подняться! Тут дело не в их железе, а в силе нашей решимости. Вы, мужики, знаете разницу между фашиками и нами. Мы уравняем правила – вернем их в прошлое. Сойдемся накоротке – за грудки, глаза в глаза. Вцепимся им в глотку и тогда посмотрим: кто – кого. Покажем всему прогрессивному мировому сообществу, у кого яйца – стальные, а у кого так – серебрянкой присыпаны! Вершится новая история. И пишется она нашими руками. И мы покажем, кто истинный хозяин этой земли. Сделаем их! Удачи в бою, братья!

ГЛАВА IV

Сутоган

В моей берлоге сыро и холодно. Коченеют ноги. Лежать неудобно, сидеть – просто не могу. Если не грохнут и все же доеду до санчасти, новая порция чиряков во всю сраку каждый – обеспечена. Спальник и куски брезента особо не спасают. С массети все еще капает, хотя морозец крепчает. Без дураков – ниже нуля. И снег!

Боже, как я на это надеялся – до последнего, до сегодняшней ночи, отказывался верить благоприятным прогнозам. Свершилось! Главная моя надежда беспрестанно летит с неба. Туч не видно, но они есть. Их не может не быть! Все эти дни непроглядная синюшно-серая муть висела над самой головой, выдавливая из себя морось и крупу. Сейчас же пусть не валит, но сыплет, как надо. Утром все будет белым-бело, ни одного следа.

– Командир! – Спецназовец Костя с полуночи весел и разговорчив. Волнуется, наверное, но вид подать – боится. Правильно – бойся! Какая хрень со связью случится, ты у меня, сынок, не так испугаешься. Думаешь, если вы, ребятки, – россияне, хотя все и кивают согласно – «резерв Главнокомандующего», то вас это спасет? Тут вам не «геологоразведка».^[80] Никого не волнует, откуда вы.