Текст книги "Украина в огне"

Автор книги: Глеб Бобров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Из поселка в сторону Бахмутки шел скотовоз с бычками – какой-то не шибко расторопный хозяин надумал наконец-то ноги уносить. Навстречу – «КамАЗ» с последней партией обещанного Колодию подкрепления. Буслаев умный мужик, если бы он мне «такое» прислал – поимел бы конкретный скандалище.

Пока два грузовика пытаются разминуться и отирают бортами кладку дикаря, пассажиры осматриваются. Там – два десятка телят, и здесь – два десятка телят. Глаза – один в один: испуганные, потерянные, по-собачьи несчастные, да еще и с печатью какой-то запредельной обреченности. Словно понимают, что одних – на бойню и других – на бойню. Пусть внешне и отличную, но такую же – конкретную живодерню, только для двуногих.

Просто – отрыв башки, как озарение какое-то… Надо Колоде сказать, нехай заворачивает назад – к такой-то матери. С них – толку?! Телята, блядь, одно слово! Под первым же артударом подорвутся и побегут кто куда. Потом под них двадцать ям копать. Сколько можно уже – копать… Достало! Не… Сдам сейчас «Команданте». Вот пусть он попробует Богданыча уболтать.

Майор о пополнении и о его качественном составе уже знал и на мои провокации не поддался:

– А шо зробышь? Е, яки – е!

– Ну и куда ты этих щенков сунешь?

– По пидроздилам – пидуть…

– Да они у тебя «по пидроздилам» – лягут!

Но Богданычу, видать, уже не до разговоров и подкрепления:

– Та видчепысь ты!

Приехал Буслаев. Вежливо и душевно обложил меня в три этажа. Нашел отдельные, особо добрые слова морально-матерной поддержки для комполка. Прочел краткую, но эмоционально заряженную лекцию на тему: «Выбор места и времени для ё-рефлексий. Что со всем этим дерьмом делать и кому куда идти – персонально». После долго и методично занимались вопросами подготовки и проведения операции.

Мои мужики неспешно отрабатывают смены позиций, сигналы, слаженность расчетов – все то, что вчера не успели. Половина бойцов, которые постарше, все как один увлеченно учат свои огневые карточки. Причем чем ближе мы подходим, тем – увлеченней.

Буслаев, задрав бровь вверх, вопросительно зыркнул.

– Отдохнуть бы людям, Дмитрий Иванович…

– Так на кой – вывел?

– Взаимодействие номеров еще раз прогнать. Да и не расхолаживались чтобы…

– Лады. Все у тебя?

– Да вроде…

Буслаев словно оттаял на мгновение.

– Тогда – удачи тебе, дорогой! Все что надо – сказано. Дело за малым – разорви их на этом холме. Порви, Деркулов, так, как ты можешь. Вложись! Не думай ни о чем – только рви. Или – здесь и сейчас, или – уже никогда. Облажаемся мы, тогда – все! Не будет у нас с тобой больше такого шанса. Никогда не будет. Понимаешь – никогда! Не устоим, не удушим – считай, просрали и себя, и войну, и страну. Сколько потом ни бегай по миру – будут отлавливать, пидарасить почем зря и, как бешеных собак, вешать поодиночке. Так что нет у нас с тобой, Деркулов, другого шанса. Помни это! Давай, братишка, – удачи в бою!

– И тебе, батя!

Обнялись, хлопнули по плечам и спинам. Тепло попрощались с подошедшим Богданычем и направились – каждый в свою сторону. Все, что можно, – сделано, что нужно – сказано. Пути назад – нет. Каждому осталось сыграть сольную партию.

В 24–00 подняли людей. За час собрались, по три раза все перепроверили. Осталось последнее…

– Василь Степанович! Строй отряд.

Черная непроглядная ночь. Мокрый влажный снег валится тяжелыми отвесными ледышками и тут же тает в жидком месиве. Под ногами чавкающая грязь перемолотого взрывами щебня, угля и дробленого мусора под ледяной кашей. Внутренний дворик меж полуразрушенной управой базы и хламной горой бывшей диспетчерской. Посередине железный короб моих бойцов. На каждом – до полусотни килограммов самой смертоносной и безжалостной стали. Нам всем идти в ночь и в бой. Что будет через несколько часов – не знает никто. Кому-то из них, а вполне возможно, что и всем нам, уже не встретить завтрашний день. И они – смотрят на меня…

Я был солдатом. Давно – четверть века назад – но был. Настоящим солдатом на настоящей войне. Тогда было тяжело, очень тяжело – до крика, до потери себя, до бреда тяжело – но не так! Никогда от моего слова, от одной-единственной, крошечной и незаметной ошибки не зависела жизнь сотен товарищей. И никогда так выжидательно, с такой надеждой и верой в своего командира, столько людей не пыталось заглянуть мне в глаза, в самую душу.

Теперь я должен им сказать слова. Найти такие, которые заставят взрослых мужиков, в большинстве отцов семейств, лежать в ледяных норах много часов подряд – мочиться под себя, не курить, не разговаривать, не есть, не пить, не дышать. Потом взять в озябшие руки свое оружие и по одной-единственной команде – встать грудью перед колонной танков, бронетранспортеров, самоходных минометов и зенитных установок. И, разрывая горло, выхаркивая со смертным криком гланды, – выстрелить в них. И попасть. И упасть, если повезет. И снова встать – новый выстрел и новое везение. Или – нет. И так до самого конца – яркой вспышки перед глазами или команды «отставить огонь» – с нелюдской яростью убивать, калечить и уродовать друг друга.

Таких слов – миллион. Половину жизни после первой войны я находил нужные обороты в правильных предложениях. Для места, события, времени. Для отдельного человека и для большого коллектива. Это – моя профессия. Только здесь не то место и не то время. Да и люди – другие.

Это – мои братья. Больше, чем просто родня. Никого сюда не звали – сами пришли. Их никто и ничего не может заставить силком. Каждый хозяин собственной и чужой жизни – у каждого ствол. Здесь все условно – власть, должности, приказы, дисциплина. Они – добровольцы. Сами выбрали этот путь. Поверили своим военачальникам. Без принуждения решили подчиниться и идут за нами в этот зимний мрак, грязь и смерть. Это их выбор.

Поэтому нужных слов – мало. Каждое – ценой в слезы победы или в ужас поражения. И мне сейчас ошибиться в словах опасней, чем любому из них – с первым прицеливанием. И думать тут некогда, да и незачем. Логика, рассудок нужны были раньше – при подготовке. Теперь рефлексы, интуиция пусть правят битвой. В рубке оно – надежнее.

Отсекая сомнения, как первый знак замершему строю, резко поддернул всем корпусом – поправил ремень «Таволги». Мог бы и на БТРе довезти, но – пусть видят, что командир с ними во всем. Мои-то знают, что я за спинами пацанов никогда не отсиживался, но сейчас половина – новички. Пусть врубаются.

Пару раз хапнуть незаметно воздуха побольше – и… понеслась:

– Отряд! Мужики!!! Перед тем, как выступать на позиции, я скажу вам то, что вы должны знать. Не просто понимать – знать. Мы идем для того, чтобы завтра – победить. Проиграть мы – не можем. Не потому, что у нас в три раза больше граников, чем они смогут напихать брони на бугре. Не потому, что со ста пятидесяти метров невозможно промахнуться по неподвижной машине. И не потому, что нас закрывают холмы и промоины, непроходимые минные поля и минометы бригады. Нет – не поэтому! Только лишь потому, браты, что иначе – все напрасно. По-другому нам незачем иметь свою Родину, собственные семьи и вообще носить штаны. Завтра решится – чего мы стоим. Место называется Сутоган. В переводе с татарского означает «глубокий котел». Вот – знак свыше! Мы не пустим их дальше, а в самом котле – устроим кровавую баню на все времена. Чтобы опять и надолго отбить охоту нас лечить. Последний раз на танках Европа везла нам свою цивилизацию в Великую Отечественную. Все помнят, чем учеба закончилась?! Нам и сейчас не в падлу сесть на БМПшки и прошвырнуться по их автобанам – пошмонать дуканы [79]79
  «Пошмонать дуканы» – имеются в виду повальные обыски магазинов. Сленг времен войны в ДРА.


[Закрыть]Варшавы, Таллина и Праги! Но это – потом. Сейчас же надо тормознуть ребятишек – вот тут. Здесь они – приплыли. Дальше пропустить – не можем! Вот и все! И им на этот холм – не подняться! Тут дело не в их железе, а в силе нашей решимости. Вы, мужики, знаете разницу между фашиками и нами. Мы уравняем правила – вернем их в прошлое. Сойдемся накоротке – за грудки, глаза в глаза. Вцепимся им в глотку и тогда посмотрим: кто – кого. Покажем всему прогрессивному мировому сообществу, у кого яйца – стальные, а у кого так – серебрянкой присыпаны! Вершится новая история. И пишется она нашими руками. И мы покажем, кто истинный хозяин этой земли. Сделаем их! Удачи в бою, братья!

Глава IV Сутоган

В моей берлоге сыро и холодно. Коченеют ноги. Лежать неудобно, сидеть – просто не могу. Если не грохнут и все же доеду до санчасти, новая порция чиряков во всю сраку каждый – обеспечена. Спальник и куски брезента особо не спасают. С массети все еще капает, хотя морозец крепчает. Без дураков – ниже нуля. И снег!

Боже, как я на это надеялся – до последнего, до сегодняшней ночи, отказывался верить благоприятным прогнозам. Свершилось! Главная моя надежда беспрестанно летит с неба. Туч не видно, но они есть. Их не может не быть! Все эти дни непроглядная синюшно-серая муть висела над самой головой, выдавливая из себя морось и крупу. Сейчас же пусть не валит, но сыплет, как надо. Утром все будет белым-бело, ни одного следа.

– Командир! – Спецназовец Костя с полуночи весел и разговорчив. Волнуется, наверное, но вид подать – боится. Правильно – бойся! Какая хрень со связью случится, ты у меня, сынок, не так испугаешься. Думаешь, если вы, ребятки, – россияне, хотя все и кивают согласно – «резерв Главнокомандующего», то вас это спасет? Тут вам не «геологоразведка» [80]80
  «Геологоразведка» – шуточное прочтение аббревиатуры ГРУ (полное наименование: Главное разведывательное управление Генерального штаба Министерства обороны СССР) в среде военнослужащих частей СпН (Специального Назначения, «спецназа»).


[Закрыть]. Никого не волнует, откуда вы.

Повернул голову в сторону их спаренной ниши под единой сетью КП.

– Ну?

– Сеть бы еще подпереть да подложить. Столько снега не выдержит – просядет.

– Давай. Только с командного уже не выходи. Всё – проехали гульки.

– Та то понятно. Мне бы от тебя – от тот кусок тента. Две свои плащ-палатки по углам пустим… – Послать бы, конечно, куда подальше, но прав, что поделать. Такое количество снега, опасаясь сглазить, не предусмотрел.

– Забирай. Только аккуратно. Что навалило – не сбросьте.

– Сделаем…

– Жук! Помоги мужикам.

Оставил Педалика у себя за связного. Все толковые – на позициях. Этот… зато – шустрый. Стовбура на «газон» пока посадил. Больше кандидатов на перебежки под огнем у меня нет.

Народ засопел, зашурудел добрыми домовыми. Через пару минут наш полуовражек превратился в форменную землянку. Только очень сырую и холодную.

– Командир, не замерзнешь?

– Нормально…

– Как нервишки?

– Мне-то чего? Это вам, спецуре – связь обеспечивать. Вот вы и волнуйтесь, а я присну пока.

В темноте шевельнулся намек на тень…

– Послушай, Деркулов. Я вот смотрю на тебя эти дни и думаю: а за что ты спецназ ненавидишь?

– Ты че – бредишь, Костик? Вы-то с какого боку в этой каше?

– Я не про нашу группу. Я про войска специально назначения в целом…

– О! Еще один… Ты там не с Жихарем спелся, часом?

– А что Жихарь? Нормальный мужик. Наш человек.

– Да уж. На всю голову…

Помолчали. Даже проваливаться в дрему начал. Но Костя, видно поймав правильную нить, заинтересовался всерьез. Не унимается…

– Кирилл Аркадьич!

– Ну?

– Ты не сопи. Ответь! Тебе жалко – что ли?

– Что ты хочешь услышать?

– За что не любишь. Ты же сам – спецназовец!

– Кто – я?! Ты прикалываешься?! Сравнил – с пальцем! Я – партизан, полевик. Вот – комбатант! Нас теперь так матюгать стали. От ваших рембов я обычно бегаю. Причем до усрачки быстро. Если время позволяет – минирую отход. Ну, иногда отстреливаюсь. Любой спецназёр, догнав, с наслаждением отрежет мне голову – по плечи и, удовлетворившись, еще и насрет в грудную клетку. Нашел себе, блядь, спецназовца…

– Не! Тут – понятно. Задачи-то у тебя самого ведь чисто спецназовские?

– Чисто партизанские, ты хотел сказать.

– Какая разница?

– Большая. Спецназ, в первую очередь, герои. Дух победителя! Крылатые демоны войны! Супермены из кремня и стали! Потом все остальное… А мы – пехота из говна и соломы, что нам с вами равняться?

– Да ладно! Ты расскажешь… Скажи еще – обидно!

– Да нет! Ты не понял, Костя. Не в родах и названиях суть. В духе. Понимаешь? Вас изначально затачивают на подвиг. Вы – легенда, еще из учебки не выйдя. Сам факт наличия берета – как нимб. Само слово – вслушайся: «спецназ»! Каково?! – Чуть помолчал, в углу не протестовали… – У меня, брат, уже была одна война, давно. Сейчас вторая… Полгода людей, один за одним, теряю. Знаешь, что понял?

– Что? – Голос глухой, но без обиды…

– Единственный подвиг здесь – достойно сдохнуть. Лег, не облажавшись, не подставив пацанов, – герой! Остальное – пакость одна… Понимаешь, о чем я?

– Да. У меня – пятая командировка…

– Четыре первые – где?

– Бывший Союз и Чечня в основном.

– С Жихарем поговори. Он тоже – с тех краев.

– Говорил… Я тебе так скажу, командир. Мы не герои, поверь. Дело свое – знаем. Служим – честно. И умирать – не собираемся. Однозначно – не герои, Аркадьич.

– Ну, и славно… Самое главное.

– А я – домой хочу… – Негромкий голос Педалика рванул в нашей импровизированной землянке какой-то старательно удушенной болью с мясом вырванного, забытого мира. Нет, ну – каково! Ты мне, сучонок, заплачь еще сейчас!

– Жук! На лирику потянуло?!

– Нет, Кирилл Аркадьевич. Домой хочу. У меня там мама, сестренка малая. Они боятся за меня… И я – боюсь…

Он говорил тихо, с каким-то пугающим спокойствием и умиротворенностью. Есть такая хрень, не знаю, как назвать – бывает, человек заранее умирает. Потом, в первом же бою, его любая пуля попутно приберет, походя. Вариантов лечения – два. Бить смертным боем: сразу с порога – нос набок и зубы долой, чтобы реле в балде переключить. Или, наоборот, успокоить. Только вот попробуй утешь его сейчас – за пару часов до начала долгожданной большой мясорубки!

– Ты когда дома последний раз был?

– Не помню уже…

– Слышь, Педаля, – мозг включи!

– Ну, когда вы Стовбура на склады посылали. Еще на Трехизбенке.

– Слышь, чудо! Это было месяц назад!

Он несколько мгновений молчал. Потом дрогнувший голос выдал:

– Я боюсь, Кирилл Аркадьевич. Страшно…

Связисты упорно молчали. Молодцы! Лучшее, что они могли бы сейчас сделать.

– Виталик, послушай. Сколько ты с нами?

– Как Сергей Сергеича сожгли… – Это он о Сереге Трофимове, сгоревшем в БМП в памятном бою под Белогоровкой.

– Так вот, скажи – сколько раз за эти полгода я тебя обманул?

– Не было такого, зачем вы говорите?

– Сюда слушай! Не было и не предвидится. Делай так, как я тебе говорю. Тогда будет у тебя все нормально. Завтра после боя поедешь домой вместе с Женькой. Захочешь – оставайся. Он машину заберет. Отдохнешь – вернешься. Обещаю! Понял меня?

– Понял… – Веры и уверенности в тоне не было и в помине. Пару раз потянул носом. Ну, начинается…

Что еще сказать ему сейчас – не знаю. Сто двадцать мужиков мерзнут в ледяных гробах. Завтра многие лягут в них навечно. В бою – сиднем не отсиживаясь на командном пункте – с граниками в руках умирать будут. Этот же щегол мне сейчас истерику закатывает – сопли ему подтирай. Нельзя мне сейчас ни прибить тебя, ни жалость показать – столько сейчас всего на мне.

– Не понял, а «так точно!», боец. Все нормально будет – не ссы, главное. Врубаешься?

– Так точно… – А голос, будто из него уже душу вынули.

– Да, командир! – подал голос противоположный угол… – Нормально все будет. Связь мы тебе точно обеспечим, ну и – на подхвате, если что надо будет. Понятно, в общем… – Реально связист прошел свои пять горячих точек – без фантиков, с полуслова в тему въехал.

– Спасибо, Костя!

– Заметано, командир! Пусть пацаненок отдохнет. Мы пока сами за дорогой присмотрим.

Без нескольких минут шесть послышались первые отдаленные выстрелы. В семь пятьдесят на подступах к шахте полоснули алые трассы автоматических пушек СОРа. Сигнал Василь Степанычу. В десятикратной стереотрубе видно, как он, лихо дав длинную из «КПВТ», на всех парах рванул от развилки вверх по бугру. Стремно, конечно – один точный снаряд или «ПТУР», и замануха превратилась бы в пылающий гроб на колесиках. Но и показать, что дорога живая, не минированная и больше не охраняется – тоже надо.

За ночь навалило сантиметров пять. Отпечатанная в снегу колея убедительней любой видеосъемки онлайн с беспилотника. Ребятушки собственными глазками, без всяких электронных помех, воочию видят – никто не топтался по склонам подъема – нет и не было тут никого. Опять же – жизнь вокруг, первозданная краса и благодать, а то затаились, понимаешь!

В восемь двадцать мимо террикона «XIX партсъезда» продефилировала голова основной колонны. На окраинах выезда шел ленивый пристрелочный бой с бригадой. Пока – запнулся дозор разведки. Как раз напротив шахтоуправления машины начали перестраиваться в несколько боевых и походных порядков – сортироваться прямо на трассе. Видимость на таком расстоянии совсем никудышная, так – больше по очертаниям. Туман да морось непонятная с неба, то ли снег, то ли дождь. Нам – на руку! Точно по пословице про «дом и стены».

Еще через пятнадцать минут первая броня вступила на Родаковскую дорогу. Честно сказать, даже испугался немного, что они и дальше рванут вот так – резво.

Впереди, у обочин, уступом шли два больших минных трала, а за ними танк. Настоящий немецкий «Леопард»! Не иначе дойчленды передали часть своего бронепарка СОРу. Или страны-участники коалиции закрома свои «младоевропейские» тряхнули. Видать, старая советская бронетехника на исходе. Ничего, камрады, мы вам и новые игрушки попалим – не переживайте.

Танк – картинка! Необычно камуфлированный, чистенький, с заметными крестами – как положено. Да, давненько такого не видели. Очень хорошо! Повезет – Катьку вызову. Пусть девочка снимет да во все СМИ пульнет. Даже за изнасилованных ею по ходу дела спецкоров бурчать не стану. С сорок третьего не было тут угловатых катафалков под шестьдесят тонн веса с крестами на пузе. Вот это взрослый пиар будет, я представляю!

Следом шли остальные машины. Когда нитка тормознула у взорванного мостка, я только сейчас прочувствовал – сколько их. Впору бабулю вспомнить и, всплеснув себя по ляжкам, охнуть: «матушки-батюшки!». Так, глазками, высчитывал, конечно, способное выстроиться здесь количество техники, но представить и увидеть – две большие разницы. Тихий ужас! Покажи мне эту панораму тогда, в штабе, – отказался бы, без всяких разговоров.

И пехоты! Кто тогда говорил – «батальон»? Надо будет мне точно вспомнить – кто именно! В кузовах бортовых скотовозов – строевой полк, минимум. И почти на каждом БТРе озаренные светом исторической миссии, высокоидейные рожи в дорогом натовском камуфляже. Вопрос – кто? А я – знаю! ЦУРюкам такая экипировочка по сроку службы не положена – молоды еще, из чмырей пока не выпростались. Старшие товарищи по былому Варшавскому договору, по быстрячку сменившие государственную ориентацию, верхом не ездят. Им как-то внутри удобнее. Значит – наши. Правда – тоже бывшие. Ясно! Так и запишем: плюс парочка добровольческих отрядов – несколько полновесных рот.

Теперь понятно, чего уступом тралы так широко шли – машины сдвинулись и пропустили вперед танковый мостоукладчик. Как все быстро…

– Вызывать, командир? – Костик сидел рядом и держал в руках трубу обычного полевого телефона. Как они там колдовали, что за чудесный «электробаян», к которому все подключены, и где остальные люди их группы, я не знаю. Мне, по промоинам, протащили к каждому из командиров секторов и отделений свои линии. С моей трубы могу говорить со всеми вместе или по отдельности, да еще и в Родаково звякнуть, по надобности.

– Нет. Пусть сначала пойдут.

Буквально через пару минут гахнули первые мины. Увидели. Никто и не прятался – вон они, коровьими лепешками, лежат на виду. Под снежком, конечно, но – сверху же. Ненадолго тормозят «восемьдесят девятые» ребятишек. Ну, ничего – посмотрим, как под огнем вы те же задачи решать будете.

Мостоукладчик, фалангой задрав передние лапы, развернул в воздухе ножницы раскладушки наводимой переправы. Перевалив речку и построившись обычным порядком, впереди пошли два трала. Под катками беспомощно хлопали «бабочки». Метрах в полутора-двух перед корпусами машин взбухали темные облака разрывов. Это мы уже выучили – спасибо Передерию и Петренко: персональный ужас бесконтактных мин – электромагнитные навесные тралы. Доедете, уважаемые, до команды «огонь», мы вас, как особо отличившихся, без очереди пристроим в солидоловый рай ветеранов инженерной техники. Интересно, у них еще в хвосте построения есть такая хрень? Нашему минному полю, судя по скорости продвижения, в одиночку долго не продержаться.

Ну, вот и дома, считай, – оба минных разградителя и «Леопард» встали на грунтовке в двадцати метрах от начала развилки и подъема. Сзади, ощетинившись ежом авиационных пушек, пулеметных и гранатометных стволов, пусковых ракет и дымов, приармянилась «Лёля». Эти двое – первые кандидаты на праздничный костер. Такой сладкой парочки, при другом раскладе, на весь мой отряд хватило бы с головой. Пикнуть бы не дали.

– Сканируют подъем. Заметят – ввалят по полной программе.

– Твоя правда, Костя. «Мама!» сказать не успеем. Ты меньше зыркай – здоровее будешь.

– А ты и правда не колотишься, Деркулов… Свихнуться с тобой можно! Тут такое дело, а ты, того гляди, еще отвалишься на пяток минут подремать.

Можно, конечно, и возгордиться от его восторга. Но, действительно, что-то щелкнуло во мне сегодняшней ночью, словно некий загадочный датчик сработал. Пришла совершенно четкая внутренняя уверенность, что все срастется – они не заметят и войдут в мешок. Не знаю, каким макаром, но я это не просто чувствовал, а определенно, совершенно точно – знал.

И волноваться мне теперь уже не о чем. Достаточно первого залпа. Люди свою задачу не только выучили, но и осознали. Залп решает все. Решает главную дилемму – жить нам или нет. После него – можно спокойно уходить с перевала. Тут уже не проедешь, даже без нас. Никак.

Судьба, естественно, свою жатву снимет – упираться придется. Без команды Буслаева никто с места не двинется. И кому суждено навсегда остаться в снежном месиве траншей – сегодня уйдут, это – без вопросов. Но сама задача будет выполнена, по-любому. Уверен!

Ровно в девять ноль-ноль (они, что – по часам проводку колонн делают?) одна машина разграждения отвалила в сторону и, прополыхав хлопушками противопехоток, встала в полутора десятках метров от заснеженной кормы монумента. Головной отряд двинулся вперед.

Впереди – трал, за ним немецкий красавец и машина прикрытия танков. С начальственным видом тронулась импортная КШМ с коронованным петухом [81]81
  «Коронованный петух» – презрительное наименование герба Польши, ставшее в ходу на территориях Конфедерации с началом войны из-за лидерства этой республики в «клубе младоевропейцев» и активного участия ее контингента (самого большого в СОР) в боевых действиях.


[Закрыть]на борту. Следом, поочередно, три грузовика с пехотой и три БТРа с опознавательными «вилами». На бронетранспортерах сидело по шесть-семь человек. Культовые «мазепинки» на головах свидетельствовали лучше любых транспарантов – «сичови стрильци». Замыкали колонну «AMVшка», с задранными вверх угловатыми трубами спаренного миномета, чешская штабная машина и серьезно обвешанная защитными элементами «Тварына».

Попал Степаныч, шо кур – во щи. Считай, три навороченных танка, три броника, минометная самоходка, рота пехоты и отдельный взвод эсэсовской разведки. Предполагали, конечно, что может быть усиленный дозор, но не до такой же степени.

Внизу, в километре от развилки и метрах в двухстах от вытянувшейся по дороге бронегруппы, прямо посреди поля стала разворачиваться батарея САУшек. Судя по колесному шасси – «Зюзи» [82]82
  Жаргонное наименование чешской самоходной гаубицы «Zuzana» кал. 155 мм.


[Закрыть]. Ясно, что за вторая «КШМка» поперла прицепом с разведкой. Теперь Колодию – только держись! Стоит артнаводке доехать до места, эти шесть дур всю станцию в гравий перемолотят.

«Леопард», проехав метров двадцать, внезапно остановился, повел длинным стволом вверх и вправо и вдруг оглушительно плюнул из дула большим, ярко-оранжевым огненным шаром, как показалось в окуляр, прямо мне в морду.

Все трое, прислушиваясь в полумраке КП, развернули лица друг к другу. Над головой мощно громыхнуло. Еще не начал вертеть трубой, как позади танка зашлась в истеричном визге «Лёля». Густая и стремительная пара пунктиров, словно бегущий карьерный заряд, смели взрывами деревья по левую сторону от дороги, на вершине бугра. Где-то в этом секторе наблюдательный пост Пети Штейнберга. Как хреново, со старта…

Добровольческий взвод, не слезая с брони, длинными веерами зачастил по промоинам по обе стороны верха дороги. Два БТР, вторя хору, затукали крупнокалиберными. Коротко и страшно захлопал в ладоши миномет…

Боковым зрением заметил, как по-деловому, тихо, быстро и обильно – конкретно, одним словом – обоссался сидевший в углу у входа Виталик. Закушенный зубами рукав ватника и переполненные безумием глаза. Если он сейчас вскочит и побежит – произойдет катастрофа. Давать распоряжения нет времени, да и глупо. Сместился на шаг, цепко ухватил его пятерней за шиворот, рванув на себя, зацепил второй за ремень и, что мусорный мешок, зашвырнул пацаненка на спальник в нишу. Жук придушенно заскулил, но орать не стал. Спасибо и на этом.

Связисты молча ждали моей команды. Зря я вчера погнал на спецов. Эти-то – настоящие. Ни тени растерянности – напряжены и готовы. Волки!

– Присмотрите. Чуть не сорвался, гаденыш…

Докрутив, кинул в стереотрубу взгляд на место разрыва. Холм на нашей, правой стороне, у самого верха. Воронка метров на сто ниже и шагов на двести правее засады Жихаря и Денатуратыча. Позиции их группы сектора «С» еще ближе к брусчатке. В месте, куда ударил танк, никого из наших быть не могло.

Как обстрел начался, так внезапно и прекратился. Трал как ни в чем не бывало закашлял дизелем вверх по склону. Следом двинулась остальная техника дозора.

– Вызывай Террикон, – пришла, Костя, твоя пора.

– Есть Террикон!

– Террикон! Я – Дубрава-Один!

Насколько, оказывается, непривычно связь держать по телефону, а не по родным «сто сорок восьмым»!

В трубе чугунными ядрами зарокотали знакомые басы Богданыча:

– Шо у тэбэ за стрилянына, сынку?

– Цэ клятым москалям нэрвы та стийкисть шлунку на обсирон пэрэвырялы.

– И як?

– Та нэма тут никого, батько.

– Гарно.

– Надо выйти и встретить хлопцев… – Ну, сейчас Колода заартачится! Я его, конечно, понимаю, но вот только Кобеняку самому с такой элитной ордой не управиться. Ничего! Для тебя, Богданыч, есть волшебное словечко. Сейчас ты у меня ужом завьешься.

– Поглянэмо…

– Нечего глядеть. Без тебя свадьбы не будет. Внизу шесть «зюзек» разворачиваются. Один твой шафер – с буссолью [83]83
  Буссоль– оптический прибор целеуказания и подготовки данных для артиллерийской стрельбы.


[Закрыть].

– Нэхай им кожного ранку сто хрякив у рота сэруть! От бисова сволота на мою печинку! В тэбэ – всэ?

– Всё… Встретишь?

– Так! Зустрину… Шо там – ще?

– Балалайка, два краба, одни «подштанники», три коробочки, полторы сотни духов, три жестянки [84]84
  «Балалайка, два краба, одни «подштанники», три коробочки, полторы сотни духов, три жестянки»– боевая машина поддержки танков, два танка, самоходный миномет, три БТР, 150 пехотинцев, три единицы небоевой бронетехники.


[Закрыть].

– Гаразд!

– Отбой связи!

Через пять минут после прохождения машинами дозора Родаковского перевала плотной колонной, на счет развернув «елочкой» вправо-влево пушки по обе стороны дороги, тронулись остальные машины. Построение – унифицировано. Впереди ударная группа. «Леопарды», правда, кончились – у трассы еще стоит парочка, но ко мне они, кажется, не собираются – нам и так мало не показалось и без них. Первым пополз минный трал, за ним дуэт из «Тварыны» и «Лёли», КШМ и три оседланных пехотой БТРа – управление, не иначе. Следом, на малой дистанции, танк, минометная самоходка, поротно – по три грузовика – пехота, четыре облепленных добровольцами бронетранспортера, несколько разнородных машин ремонта и обеспечения. Новая группа, опять – танк, миномет, три бортовые машины, бронетранспортеры или БМП и – так далее, в едином ритме.

Повернулся к Костику:

– Общую!

– Есть Общая!

– Дубрава-Один – проверка связи!

– Второй – на связи! – Жихарь, по голосу слышно, готов к пиршеству. Зря кто-то надумал в Крыму пустить татар первым тараном. Ой, зря…

– Третий – на связи! – голос, как «Таволга». Толстый, спокойный и с виду неказистый. Ну правильно – на кой Салимуллину нервы?! Вон у брата, считай кровного, Юры Жихарева – на двоих хватит.

– Четвертый – на связи! – Гирман тоже с нервишками нормально управляется. Кто бы сомневался!

– Пятый – на связи!

– Ну, что, Борек? Как ты, пехотура кундузская? Да знаю! Знаю, что готов… Куда ты у меня денешься, родной?!

– Шестой – на связи! – С тобой, Василь Степаныч, чуток попозже переговорим.

– Седьмой – на связи! – Фу-у-у… Товарищ Петерс – на месте. Пронесло! Правильно, не валиться же истуканом наследнику тевтонов от первой же слепой стрелянины какой-то шляхетской тарахтушки!

– Дубрава-Один – всем! «Нарыв – лопнул!» Повторяю! «Нарыв – лоп-нул!»

Дорога почти до самого верха забита техникой. Еще пара минут, и доползет наш железный кулак до точки «эх, понеслась!». Судя по всему, на Родаковское направление двинули больше чем один усиленный пехотой бронекавалерийский батальон. Сейчас полностью втянулось первое подразделение. Не считая звеньев управления, ремонта и обеспечения, у них четыре группы по девять машин. Всего порядка пятидесяти единиц. Следом пошла следующая рота – на подъем втянулось КШМ с тяжелым прикрытием и пара групп. Не ошибся Шурпалыч, все точно по его раскладке. От нас да самой трассы дорога запружена броней. Ну и начнется тут вскорости…

Можно прикинуть, с чем в «итого» придется иметь дело и куда сразу бросать «ПТУРы». Цели у нас изначально разбиты по приоритетам.

Номер первый – «Лоара». Без счету проклятая пехотой всей Конфедерации адская балалайка. Мудрый ход пшеки сделали – не придраться. Не можешь защитить танк от гранатомета – защити от самих гранатометчиков. Не хватает ума придумать свое «как?» – сдери идею у «русских пся-кревичей» – они еще в Афгане весьма неслабо применяли «Шилку» [85]85
  Зенитная самоходная установка «Шилка», вооруженная 23-мм счетверенной автоматической пушкой.


[Закрыть]против духов. Машины разные, а принцип один: помноженная на огневую мощь сумасшедшая скорострельность, плюс возможность подавлять несколько целей одновременно. Пока в зоне ответственности этих зараз – три штуки. Надеюсь, Передерию хватит везения таким образом голову колонны на фугасы поставить, чтобы и нашей голосистой приме перепало. Еще одна «Лёля» прикрывает танк и управление выползающего на брусчатку второго бронекавалерийского «пидроздилу». Третья окажется где-то за триста метров до начала подъема. Приговорить суку – вопрос нашей чести и долг памяти по пацанам. Вот ее, дорогушу, и отдам Дэну на первый выстрел.

Приоритет номер два – танки. Семь-восемь штук на брусчатке. Парочка подпирает снизу. Круто… Никогда бы не подумал, что решусь на такую авантюру. Остается надеяться, что двенадцать троек Салимуллина, четыре пары Гирмана и восемь троек Никольского в первом перекрестном залпе не забудут, что танк всегда – танк. И пусть «Тварды» не навороченный на всю голову «Леопард», но что может эта машина – народ знает. В противном случае внуки четырех танкистов и их собаки быстро растолкуют нам, как надо по уму управляться с тяжелым вооружением.

Третий клиент из подрасстрельного списка «ви-ай-пи» – самоходные минометы, из-за торчащих из башенки двух угловатых стволов прозванные у нас «подштанниками». Как по мне, сегодня опаснее этой машины нет. Единственная надежда, что БТР – не танк, и бить в упор неподвижные «AMVэшки» из любого тяжелого гранатомета все одно, что жаканом из двустволки – домашних кроликов в клетках.