Текст книги "Украина в огне"

Автор книги: Глеб Бобров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

* * *

На Луганщине, сколько помню, Родаково всегда называли Бермудским Треугольником. Причин тому было несколько, но главных две: место расположения и база «Родаковоресурсы». Насчет географии – отдельная тема, а вот предприятие, само по себе, притча во всех языцех.

Построили ее в благословенные времена застоя как раз в паре километров от поселка, а заодно и одноименную железнодорожную станцию расширили, дабы потребности базы могла удовлетворять: депо создали, мастерские, весовые, как положено. Ну, разумеется, людей привалило в поселок, возвели, прицепом, пару микрорайонов.

Обозвали для начала «Родаковской универсальной». Переименовывали потом бесчисленное количество раз, но именно такой – широкого профиля – до самой своей смерти она и оставалась. Окончательно добили ее бомбежки, но на деле конец ей пришел в аккурат с падением Союза, ибо создавалась она для материально-технического обеспечения юга РСФСР; в сферу ее обслуживания входили Ставрополье с Ростовской, Белгородской, Воронежской и частью Харьковской областей и, конечно же, половина Донбасса.

Переваливали всё – металлы, уголь, ГСМ, лес, строительные материалы, метизы, резину, товары народного потребления и еще сотни так необходимых народному хозяйству наименований. Все, что плохо лежало, ясное дело, тащили по домам. Обеспеченность местного населения могла бы вызывать определенное беспокойство у правоохранителей, если бы не одно «но» – Родаково лежало за пределами всякой досягаемости.

База, поселок и станция расположены в самой середине одной из возвышенностей Донецкого Кряжа, и к ним ведет всего две дороги. Вернее, одна – та, посередине которой Родаково и расположено, – связующее шоссе между двумя магистралями. И если летом особых проблем нет – хоть с Донецкой, хоть с Бахмутки: заезжай – не хочу, то с первыми морозцами и снежком поселок, а соответственно и вся остальная инфраструктура от «Большой земли» отрезались напрочь. Единственное сообщение – электрички да проходящие сквозняком магистральные составы. Правда, от станции еще дойти надо – парочку километров до пункта назначения. Если снег не чистить, задача не из простых. Его и не чистили. Принципиально!

Поселок жил базой. База жила директором. Директор жил традициями. Традиции сложились исторически – под стать суровому характеру родаковских горцев.

Лет тридцать пять, а то и сорок, до самой перестройки, возглавляли ее люди разные, но единые в одном: все были местные и все чтили закон. Он же гласил: «Не мы – для базы, а база – для человека». Так и жили.

С первыми заморозками, дождями и ветрами ломался телефон. Тем паче он ведь не просто «провод», а радиотелефонная станция, и что с них, тогдашних, взять – не сотовый, однако: постоянной устойчивой связи не было. С первым снегом выходили из строя тракторы. Что зимой взять с дизеля? Правильно… Дороги переставали чиститься. В Родаково никто из начальства не ездил. Местному руководству в районном Славяносербске, а тем паче в областном Луганске, и подавно делать нечего.

Продукция отгружалась лишь железной дорогой и только в световой день (зимой, с электричеством… ну, понятно). Люди же тем временем жили! Собирались в управлении очень рано для сельских жителей – к 9-00. Хозяйства-то у всех – о-го-го! Понятное дело, скотину покормить, подоить, убраться и прочие дела, да и привычка вставать в четыре утра – никуда не денешься. К началу рабочего дня – уже проголодались.

В актовом зале, на первом этаже головной конторы, сдвигались столы, на стол выкладывались скромные «тормозки» немудреной сельской пищи и разные цветные бутылочки, типа, с компотами. Бахмутский шлях, с которого все «есть пошло», в том числе и поселок, – дорога древняя, часть легендарного пути «из варяг в греки». Чего уж теперь вставать в гордую позу перед давними и вполне невинными обрядами настаивания спиртосодержащих смесей на травах, ягодах и плодах.

Размявшись, с десяти начинали работать: принимали и отправляли составы, выгружали-загружали, складировали и учитывали. Работы – много, ответственности – еще больше. Соответственно и штат – две сотни управленцев. Диспетчеров, телефонистов, экспедиторов, весовщиков и прочего младшего состава ИТР – десятка три. Ну, и рабочих – человек двадцать.

Директор после планерки или второго завтрака, или летучки, как назвать – начинал обход закромов. Все основные лежбища располагались на втором этаже конторы. На первом и в подвальном цеху собственной швейки тоже были, но уже не те. Из управленцев – святое табу – мужик был один. Директор. Все остальные – дамы. У каждой отдельный кабинет. Вот с одной, максимум двумя в день, он и работал. Потом выходил – сияющий и удовлетворенный положением дел на только что проверенном участке работы, а тут, как назло, обед. Сдвигались столы, доставались… Говорю же – традиции! К окончанию обеда, как правило, заканчивался и световой день.

Именно в Родаково, я уверен, родилось знаменитое на всю область выражение «послеобед». Все важные решения, все ответственные встречи, все судьбоносные мероприятия назначались именно на это волшебное время суток. И, что характерно, здесь присутствует еще один, разъясняющий многое, родаковский корень: слово «послеобед» – мужского рода. Это – «он»!

Летом, разумеется, работалось труднее, но никто не роптал. Пахать на базе начинали чуть позже – двухкилометровые очереди грузовиков терпеливо ждали. А ну-ка! У каждого не меньше двадцати соток. Меньше двадцати в поселке – редкость. С таким могли и не знаться, запросто! Где у нас на селе лодырей любят? Само собой – телочка, поросята, бычки. Что уж там за птицу говорить – она по двору ходит; просто – есть, никто отродясь не считал. Колхозик, понятно, свой был – какой-то там «Червонный початок» – но хиленький такой, доходяга горемычный. Кто из нормальных пойдет туда работать в здравом-то уме?

Надо отдать должное – руководство базы относилось к людям со всей душой. Когда все рухнуло, «Родаковоресурсы» никто не украл. База так и осталась в государственной собственности. Точнее – в собственности Родаковской громады [53]53
  Громада (укр.) – община.


[Закрыть]. В первые годы пытались удержаться: выдавали зарплату тяжелыми мотоциклами с колясками. Потом велосипедами. В поселке в каждом дворе стоял мотоцикл, а велосипед «Украина» был самым массовым и всепогодным транспортом – китайцам учиться и учиться!

Да откуда, спрашивается, рядовому «черноголовому» узнать, что, обвязанные сталистой цепью от бачка унитаза, колеса велосипеда имеют приличную управляемость и нормальный тормозной путь на укатанном снегу и льду? Да и вообще, где измученному полуторамиллиардным братством, несчастному желтому человечку вычислить, что есть в мире благословенная страна, где вязанку таких цепочек можно взять просто так – без всякого спросу, только лишь потому, что в этом райском уголке вселенной все добро – общее!

На этих «лисапедах» и «великах» по нечищеным дорогам особо отчаянные и горячие сердцами родаковские джигиты спускались в долину грез – поселок Белое. Главное – канонический горский промысел – купить соли и хлеба. Ну, и для души – подраться с поселковыми пацанами и с сутоганской цыганвой. Опять же – дела амурные будоражили кровь.

Вниз, в Белое, вели на самом деле две дороги. Одна – «главная», прямая брусчатка, с углом подъема в усредненные двадцать градусов, с трассы Е40 смотрелось направленной в небо взлетной полосой вздыбленного горой аэродрома. Вторая – гаревая, объездная, или «зимняя», как ее называли местные, начиналась на развилке за мостом через речушку Белую и, серпантином выкручивая ряд петель, ползла на бугор по правую руку от брусчатки.

С первым снегом подняться по «главной» можно было лишь на «Ниве», с зимней либо шипованной резиной, да на правильно обутом джипе или на гусеничном тракторе. По «зимней» чуть проще, но в пять раз дальше. Плюс убита она даже в самые благополучные годы была так, что проще рискнуть и, коровой на льду, помучиться на брусчатке.

Теперь здесь предстояло подняться колонне СОРА и ЦУРовскому пехотному довеску. Или не подняться, если повезет – мне. Осталось решить – на чьей стороне играет свою партию Фортуна.

* * *

Первым делом – с рассветом, двумя парами, двинули на рекогносцировку. Лазили два часа. Вернулись, выслушали мнение Кобеняка и Передерия, потом рассказали, что сами с Жихарем надумали. В общем – сошлись. Выволокли спутниковые фото – там, конечно, картинка иная, но когда на пузе прошел каждую рытвину, уже не принципиально. Один комплект исчеркали, благо – два взял. Единственная загвоздка – сколько мне людей дадут? С другой стороны, обещали многое, так что теперь не обессудьте – из глотки вырву все, чего не хватит.

На двенадцать уже вызывают в штаб полка. Вот заодно и обсудим вопрос пополнения и комплектации. Усадил Денатуратыча со Степанычем минные поля рисовать, Жихаря отправил под задачу вооружение и боезапас подсчитывать да планировать, а вот Салама взросло порадовал отдельной программой действий. С «банным днем» Никольский на пару со Стовбуром разбирались в самостоятельном порядке.

От Родаковского поворота дорога шла прямой, натянутой ниткой мимо заросшего дичкой и густым кустарником поля. Не сельхозугодья, вообще – непонятно что. Скорее всего, поселок Белое планировалось расширять, и земли были выделены под застройку. Через трассу – террикон, а здесь, возможно, санитарная зона. Не понять. Ни домов, ни садов, ни полей. Степь, поросшая отдельными деревьями и непролазной растительностью.

Вся эта беда тянулась на восемьсот метров и упиралась в реку. Звучит, ясное дело, гордо! Жихарь с полшага ее перепрыгнул – метра три всего. Склоны берегов тоже не особо высокие и крутые. Мосток железный, обычный, автомобильный. Взорвем сразу. Им потом переправу навести – минут на десять работы. Но и не взорвать как-то неправдоподобно будет. Мины положили, а мост не взорвали. Непорядок…

Далее, через двести метров от моста, перпендикулярно основной дороге лежала узенькая колея грунтовки и остовы деревянных столбов вдоль нее. Ни начала, ни конца у этого пути не было. Справа, метрах в ста пятидесяти, стоял одинокий заброшенный дом да слева, в сотне, еще пяток покинутых развалюх. По карте бывшие ветеринарная и метеорологические службы.

Ну, коновал и мне бы сейчас не помешал – с Антоши врач никакой, даром что компьютерный гений, да и за точный прогноз погоды на двадцать первое тире двадцать второе я бы чего хочешь дал. Особенно если бы они мне клятвенно пообещали, что будет так, как и идет: сырой мокрый снег с полночи, туман утром и моросящие слезы с видимостью на полторы-две сотни метров – все остальное время. Сладкая мечта гранатометчика.

В двадцати шагах от грунтовки дорога разделялась. Главная, не виляя, уходила брусчаткой к небу. По углам подъема – не равномерно. Первые семьдесят-восемьдесят метров – достаточно полого, причем сразу поднимаясь насыпью на два человеческих роста над плоскостью земли. Потом загребала на свои усредненные двадцать градусов. И тоже неодинаково: где и пятнадцать – с натягом, а где и все под тридцать – легко.

Через шестьсот метров после развилки брусчатка начинала терять крутизну траектории, входила меж двух запиравших ее холмиков. Далее шла ровно сотню меж двумя густо заросшими скатами, потом выскакивала в чистое поле, где смыкалась с притороченной к ней справа «объездной».

Этот кусок и был моей зоной ответственности. К большой беде фашиков, ни с самой дороги, ни с беспилотников, ни, тем паче, со спутника не было видно, что идущие параллельно дороге промоины, за столетия проточенные дождями по всей площади подъема, – шесть штук в радиусе километра слева и восемь в километровой зоне справа – совсем не канавки, а нормальные траншеи от метра до двух с лишком в глубину. Огибая многочисленные большие и малые холмики, смыкаясь и расходясь, они образовали то, что при нормальной позиционной войне называется «линиями обороны». Правда, противник не наступал по среднему срезу Родаковского бугра, а хотел лишь проехать по дороге. При нашем раскладе и занятии обороны внутри траншей он бы, подставляя бока машин по всему флангу, шел ровнехонько по насыпи брусчатки параллельно моим стрелкам и не имел никакой возможности ни съехать с нее, ни развернуться в боевой порядок. Что само по себе уже – зер гут!

По уровням тоже непросто. Дорога, казалось, висит над землей. Насыпь в одном месте поднималась на целых восемь метров. Но на самом деле, если исходить не из видимой глазу перспективы, а просчитывать траекторию гранатометного выстрела, полета снаряда или пули, то оказывалось, что дорога-то – в яме! Особенно с правой стороны, если смотреть по ходу выдвижения противника снизу. «Зимняя» конкретно была выше.

Первые и самые мелкие промоины находились в семидесяти метрах с обеих сторон от дороги. Остальные в среднем тоже на таком же отдалении друг от дружки. Получалось, что я спокойно могу построить многоярусную систему перекрестного огня, не особо рискуя накрыть своих. Вопросы, конечно, были, но и у меня не одного голова на плечах. Разберемся всем миром.

С установкой мин тоже не особо сложно. Тем паче мне пообещали решить проблему «без вопросов». Денатуратыч светился изнутри и снаружи. Когда я ему сказал, кто и как будет минировать, он, по-моему, даже миг нирваны испытал. Разговаривать более не хотел, рука требовала карандаш – остановить прекрасное мгновенье на схеме минных полей. Не хотел бы я оказаться в роли пехоты на той брусчатке.

Определившись в целом, решили проблемой маскировки и защиты стрелков заняться тоже загодя, не откладывая. Для этого необходимо отрыть внутри промоин – в боковых стенках у самого дна – ниши размером с человека, дабы туда для начала вместе с оружием спрятать все засадные группы и потом, во время мясорубки, им было где носы укрывать. И нор надо было нарыть: во-первых, с запасом, во-вторых, скрытно и, в-третьих, надежно укрепить их от осыпания.

Вот подготовкой к решению этой задачки я и нагрузил Ильяса Салимуллина.

В одиннадцать на базу влетел Петин «уазик». Со Штейнбергом мы подружились в Северодонецке – несколько раз его минометы крепко нас выручили, пару раз сами под ними чуть не легли. Дело такое – алягеристое – всякое бывает. Батарея вначале входила в Буслаевский полк, а потом, с повышением, Иваныч забрал мужика к себе в бригаду и сделал личным резервом «Команданте». Минометчиков вообще-то хватало – и спецов, и самих самоваров, особенно в последнее время, но капитан – из наших, настоящих, проверенных бойцов.

Все считали Петю евреем, хотя он числился чистым немцем. Родился в благополучно забытом им Казахстане, а на Луганщину попал в невинном детстве, с переездом родителей. С шуточками он соглашался, кивал головой, гортанно курлыкал: «Я, я – юде!» и, кажется, от души забавлялся.

Внешне, без вопросов, – вылитый аид или даже фольксдойче… правда, с ярко-рыжим лейблом через все курносое, веснушчатое лицо – «Made in Rjazan». Но даже откровенная славянская внешность не смущала особо продвинутых ценителей чистоты расы: «штейн»? значит – «берг»! Хорошо хоть у нас народ, уже сполна вкусив «сладких» плодов прикладного национализма, за один вопрос: «Какой ты нации?» – мог, не особо взирая на статус вопрошателя, банально начистить тому харю.

Как по мне, Пете вообще было начхать на национальности. Хотя, как сам рассказывал, в подмосковной Коломне, где он успел закончить военно-артиллерийское училище, старшие товарищи из курсантиков особо попервах от души забавлялись, напоминая «товарищу Петерсу» о вездесущей пользе немецкой пунктуальности – в караулах, уборках да в нарядах по кухне.

Над своими минометами капитан откровенно посмеивался и всерьез их за артиллерию не считал. Говорит: «За две бутылки водки – обезьяну научу!» При всем этом стрелял – снайперски да народ свой гонял – всем бы так подготовкой личного состава заниматься.

Когда Штейнберг получил шестой 120-миллиметровый полковой миномет, пообещал всем, кого считал друзьями, раздать часть своих старых батальонных – 82-миллиметровых. Лично я бы не отказался от парочки «подносов» – необходимый литраж, двоих толковых мужиков да с десяток шерпов уж как-нибудь бы организовал.

Штука, при всей громоздкости, дельная. Особо в славном деле отсечения пехоты от бронетехники – азбуки городских боев. Плюс лупит, скотина, с закрытых позиций, причем таких, куда и СОРовские кудесники не всегда достать могли. Да по весу и габаритам «самовары» не шибко от моих «Утесов» [54]54
  НСВ-12,7 «Утес» – крупнокалиберный пулемет Никитина, Волкова, Соколова кал. 12,7 мм.


[Закрыть]отличаются. Только если крупнокалиберные с «АГСами», как ни выставляй, считай, пацанов смертниками поставил, то миномет спокойненько можно спрятать за квартал в любой яме и так же быстро перекинуть в другое место – пока «шпаки» [55]55
  Шпак (укр.) – скворец. Шутка пошла от не знавшего украинского языка Буслаева, который, завидев в небе штурмовики СОРа, как-то ляпнул: «Шпакы прилетели» – подразумевая то ли известную картину Саврасова, то ли имея в виду поляков (называемых в Конфедерации «пшеками»). Фраза стала крылатой, и «шпаками» после называли не только авиацию СОРа, но и всех военнослужащих контингентов ЕС.


[Закрыть]не прилетели.

Петя, увидев меня, радостно пошел навстречу, а я впопыхах не приметил парня, следом вылезавшего из кабины.

– Ты как, братишка? Заждался небожителей?

– А ты думал?! Даром я, что ли, прикрытия добиваясь, два часа по командирскому столу небритой пяткой стучал! Где мои самовары?

– Быстрый какой! Отдам в свое время. Не кипишуй! Посмотри лучше, кого я тебе привез… – Он развернулся к своему щупленькому попутчику.

Подле нас спокойно стоял молодой парень – невысокий, худенький, чернявый. Камуфлированная разгрузка без броника да традиционный для «продвинутых» «АКМС». Все бы ничего, если бы не развернутая до самых глаз горловина свитера…

В Конфедерации слишком хорошо знали эту неписаную моду помеченных страшным клеймом «Львовского поцелуя».

Откуда у окров пошла страсть увечить пленных отрезанием губ, не знал никто. Какую роль в этом изуверском обычае занимал город Львов – тоже. Только вот на каком-то этапе вооруженного противостояния стало все чаще и чаще звучать это сразу ставшее зловещим словосочетание. Во всяком случае, не так уж и недавно. Первые фотографии черепообразных лиц я видел еще по работе в «контре».

Меня вдруг словно толкнуло что-то изнутри – ведь это же Гирман!

Он заметил мое замешательство и, первым сделав шаг навстречу, негромко сказал:

– Все нормально, Кирилл Аркадьевич. Здравствуйте!

– Здравия желаю, Борис Яковлевич… – Неловкость хотелось бы как-то замять, но нужные слова враз выдуло из головы. – Честно говоря, я представлял вас иначе.

– Это? – он указал ладонью на закрытый свитером рот.

– Да нет, что вы. Возраст да и… – Как столовому серванту рассказать новенькой тумбочке о правильном понимании понятия «габариты»? – Поболей вы, по рассказам, казались.

Он улыбнулся – уголки темных глаз поползли в гору.

– Да… Я еще могу разделяться на три части, а в полнолуние становиться невидимым.

– Ха! Ну, это я и так знаю!

Действительно, что-то я тормознул. Помню легендарную, десятки раз слышанную историю о том, как в Рубежном Гирман спалил обвешанную сверху донизу металлокерамикой, системами динамической защиты и прочими фенечками глубокой модернизации, навороченную польскую «Тварыну» [56]56
  Тварына (укр.) – животное. Жаргонное наименование польского танка «РТ-91» «Тварды».


[Закрыть].

Просчитав маршрут бронегруппы, он с ночи залез в полуразрушенную кирпичную трубу снесенной почти до фундамента районной котельной. Держалась она якобы на честном слове, и в ней светилось несколько дыр от снарядов, сквозь которые сей урбанистический шедевр просматривался насквозь. Боря заранее завязал узел на скобе ступеньки снаружи, а сам стальной трос – закинул внутрь трубы. На чем и как он расположился, история умалчивает, но, мартышкой на суку просидев половину суток, – дождался.

Пока его бойцы отвлекали противника огнем из руин соседнего квартала, Гирман спустился по тросу несколько метров, оказался напротив хорошего сквозного пролома и менее чем с сотни шагов, сверху вниз, смачно приложился из тяжелой «Таволги» [57]57
  РПГ-27 «Таволга» – гранатомет одноразового применения.


[Закрыть]в заднюю полусферу башни. После, сжигая руки, съехал по тросу вниз и, песчанкой юркнув по заготовленному в руинах проходу, исчез в лабиринтах развалин до того, как авиационные пушки «Лёли» [58]58
  «Лёля»– жаргонное наименование 35-мм зенитной самоходной установки «Лоара» на базе модернизированного варианта танка «Т-72М1». С началом боевых действий силы польского контингента СОР ЕС, добавив комплекс противопехотного вооружения, использовали ее в качестве боевой машины прикрытия танков.


[Закрыть]спаренным огнем заподлицо срезали на все сто пудов отслужившую свое предназначение трубу.

С моим пузом такой цирковой номер не проделать, тут и к бабке не ходи. Совсем не крупному Штейнбергу – тоже слабо. Да и по-хорошему мало найдется хитрецов, готовых повторить Борин трюк, а тех, кто смог бы просчитать все и, главное, решиться на подобную головоломную авантюру, – на пальцах одной руки перечесть можно.

– Пацаны, что за хренотень – тут все свои, кончайте «выкать». – Прав Петя, да и влез вовремя.

– Да, действительно, Яковлевич… – Я протянул руку. Он вновь невидимо улыбнулся и пожал в ответ.

Добрый, скромный, тихий мальчик лет двадцати пяти. Ему бы очки еще – вылитый ботан – рядовой аспирант Стасовой кафедры. И это – он: прошедший кошмар лагеря для перемещенных и обезображенный на всю оставшуюся жизнь, выкупленный за деньги еврейской правозащитной организацией и бежавший от сытой жизни опять на войну, сжегший вместе со своими гранатометчиками народу и техники на десять международных трибуналов, неуловимая гроза и гордость обеих воюющих сторон в одном лице, охраняемый пожаром войны и объявленный в розыск пятью независимыми государствами международный военный преступник – Борис Яковлевич Гирман!

Выехали в штаб Колодия. Решил взять с собой Кобеняка. Все же командирский опыт у подполковника – не чета моему. Пока собирались, чувствую, Денатуратыч маячит за спиной – неймется Деду. Тут и Василий Степаныч подоспел.

– Ты, Аркадьич, найди время – переговори с Передерием.

– Я помню. Он с нами поедет.

– Ты сейчас поговори!

– Иван Григорьевич! Иди сюда, дорогой… стоишь в дверях бедным родственником, голодными глазами затылок мне палишь…

Два раза просить не пришлось. Мелкой рысью оказавшись у стола с картами, наш чудо-подрывник разложил веером густо исписанные листы.

– Хорошо, хорошо, ты с нами едешь. Сам все и расскажешь.

– Кирилл Аркадьич, потерпи две минуты. Хорошо?

– Лады. Садись, докладывай.

Он сосредоточился и кратко выложил все, что они со Степанычем запланировали. Общее решение я уже знал – ничего нового в услышанном не было.

– Принято, Иван Григорьевич, я – понял.

– Самое главное! Когда встанет вопрос – надо отстоять, ругаться, не знаю, но добиться, чтобы нам по периметру ставили комплекты «Охота».

Нормальные запросы!

За это гениальное детище советской инженерной мысли Передерий не то что зуб – руку готов был отдать. Все уши прожужжал. Совершенно непреодолимый и безжалостный, как стихийное бедствие, полностью автономный комплекс из пяти взаимосвязанных мин и управляющего электронного блока – из всего саперного изобилия, на мой взгляд, был самым страшным и действенным оружием этого арсенала. Абсолютное минно-взрывное заграждение! Когда я впервые приволок от Буслаева в отряд два взрывных устройства, Дед, забыв непреодолимую для него субординацию, кинулся мне на шею и, кажется, даже чмокнул в щеку.

– Договорились, Григорьевич. Как там будет – не знаю, но драться – буду и без твоей команды с наших позиций не сойду.

Через пятнадцать минут двумя машинами приперлись в Родаково, словно стадо отмороженных на сафари новых русских, – джип, «УАЗ», у всех разные камуфляжи, несколько вариантов «калашей». Правда, все охотники, видать, жизнью потертые – не иначе как в дебрях буша на пару месяцев сезона дождей заблудились…

Вышедший со своим штабом навстречу нам Буслаев пару раз прошелся перед «Патролом» и очень подозрительно – как-то хитро и нехорошо – поглядывал на отбойник и крышу. Ну, все – держись! Не иначе мозгует, как туда «ДШК» [59]59
  «ДШК»/«ДШКМ» – Дегтярев-Шпагин крупно-калиберный/модернизированный, кал. 12,7 мм.


[Закрыть]взгромоздить. Правильно, он же надежнее «Утеса» будет, да только вот не потаскаешь его на пузе, а Деркулову джип все равно на фиг не нужен, только понты колотить! Молодец, Иваныч! Все правильно – базару нэма! Только ты, родной, эту тачку – последний раз увидел. Спорим?!

Довольный Колодий сиял, ухмылялся «у пышни вуса», приговаривал: «Добра дрындулэтка» и, судя по всему, ведя сепаратные переговоры за моей спиной, пытался развести Буслаева на нашего японца. Еще один кандидат на дальний посыл, хозяйственный ты наш.

– Богданычу! Шож ты так разчервонився, батьку? Никак на мой «Ниссан» глаз свой загребущий положил? Или, может, в баньку уже сходили да по коньячку – проехался?

Колодий и правда весь горел самоварной медью.

– Та – ни… якэ там око. Шо цэ вы такэ кажэтэ?! Цэ хтось згадав, як сраты сидав! – отшучивается, а сам на «Команданте» – зырк-зырк – как тот отреагирует? Буслаев повеселился чуток, потом подошел ко мне, глянул в душу и говорит:

– Как ты, готов?!

– Нормально все, Дмитрий Иванович. Похоже – срастается. Только людей дайте – мне ровно половины не хватает. И «ПТУР» [60]60
  «ПТУР» – противотанковая управляемая ракета.


[Закрыть]один, вместе с расчетом.

– Пятьдесят человек, значит…

– Так и прикидывал, изначально.

– Да, помню… Будут люди. Сегодня – будут. Не такие волки, как у тебя с Гирманом, но и не сопливое ополчение. Пойдем-ка, поработаем.

Петя с Борей двинули к себе – в вагонное депо. С Гирманом договорились перебазировать его группу ночью. Всех своих, кроме Кобеняка, оставил курить на улице. В последний момент перед выездом вспомнил о проблеме Передерия. Испытывая серьезные комплексы по поводу оттяпанного по самое некуда хозяйства, Дед мог мыться только в присутствии Бугая. Ну и Жихаря почему-то тоже не стеснялся. Вот я и решил взять их с собой, прицепом, чтобы без спешки смогли попариться.

За два часа управились со всеми вопросами, кроме минирования. Как и обещал, Буслаев отдал еще один расчет «ПТУР» «Корнет» и через силу распорядился насчет пятидесяти имеющих боевой опыт бойцов. Утвердил общий план операции, схему построения огня, диспозиции групп и расчетов, позывные и условные сигналы.

Спецура поставила свои условия, но гарантировала, что у нас связь, в отличие от противника, будет. Правда, телефонная, не везде и, в придачу, с качественными помехами. Мол, «извините, мужики, за все надо платить – их заглушим, но и самим достанется». Они попросили людей в помощь, но, учитывая, что у меня и так цейтнот и завал, работяг им дал Колода.

Через Бахмутку на обычном «жигуленке» прибыл командир отдельного инженерно-саперного батальона, представленный нам как капитан Петренко (с него такой же Петренко, как с Колодия – Штейнберг). Относительно молодой, жизнерадостный, преисполненный оптимизма и, судя по повадкам, живущий по принципу: «Подумаешь?! И не таких быков в консервные банки закатывали!» – он сразу взялся за дело. Внимательно выслушав вводную и вытерпев методичный, дотошный расклад Передерия, капитан с порога расставил все по-своему:

– Значится, так, господа. Ваш замысел – понятен: «Безумству храбрых…» – и далее по тексту. Предлагаю такую схему. Поперек направления движения вот на этом участке… – он обозначил на макете зону от моста реки Белой до грунтовки, – выложу насыпом нестандартную четырехполоску [61]61
  Имеется в виду четырехрядное минное поле из противоднищевых мин с неконтактными взрывателями.


[Закрыть]«восемьдесят девятых» [62]62
  Противотанковая мина «ТМ-89».


[Закрыть]длиной – сколько проеду. Точнее, проеду километр – по пятьсот метров вправо-влево от главной хорды дороги. Почему – нестандартную? Из-за ширины – придется растянуть на лишние полсотни смежные ряды и еще сверху – просеять «бабочкой» [63]63
  «Бабочка» – противопехотная мина «ПФМ-1». Термин «бабочка» пошел от дистанционного способа минирования. При отстреле из контейнера эта небольшая, изготовленная в виде полумягкого полиэтиленового контейнера одноразовая мина становится на г-образное крыло и разлетается в стороны.


[Закрыть]. Дурь с «ПФМками», конечно, полная, но зато будет понятно, откуда они взялись по обе стороны основной дороги на склонах. Сделаем три закладки фугасов в голове колонны – на вершине бугра, где скажете. В четырех точках, вот здесь три и вот здесь одну… – сапер ткнул карандашом на макете четыре раза прямо над поперечной грунтовкой, – я сделаю замаскированные закладки из усиленных «БДШ» [64]64
  «БДШ» – большая дымовая шашка.


[Закрыть]. Как раз – по розе ветров и метеопрогнозу – непросматриваемая дымовая завеса отрежет вас от частей основной трассы и участка вашей дороги до реки. Дым до неба встанет коромыслом – проверено. Три фугаса и дымовухи поставим на управляемый радиоимпульс.

– А что там с глушением, сами себя не вздрючим? – Буслаев обернулся к спецам.

Те запротестовали:

– Нет. Мы сначала, по вашей команде, заряды рванем, потом уж – врубим глушилово.

Капитан продолжил:

– Что касается участка склона, то тоже автоматом: по обе стороны дороги выставляю по однополосному минному полю, длиной в шестьсот сорок метров, от самой грунтовки до начала ворот холма, то есть – до фугасов. Положу в тридцати метрах от дороги жирной полосой до первых промоин. Плотностью засевания «бабочкой» могу довести коэффициент вероятного поражения до «ноль-пять» – «ноль-шесть», при стандарте «ноль-три» – «ноль-четыре». Через такие поля не проходят.

Увидев мой удивленный жест, «Команданте» спросил:

– Что не так, Аркадьич?

– Вроде договаривались мою пехоту с обеих сторон дороги прикрыть «ОЗМками» комплектов «Охота». Теперь выясняется, что просто поставят полосу дистанционного минирования. По-хорошему, Иваныч, на кой мне этот полиэтилен [65]65
  Имеются в виду мины «ПФМ-1».


[Закрыть]?

Капитана явно задело неуважительно отношение к новым технологиям, и он удивленно приподнял одну бровь:

– Так, господа. Еще раз! Стоит задача запустить колонну противника в огневой мешок и порвать, что Тузик – грелку. Правильно? Отлично… Для предотвращения возможного фронтального разворота бронетехники устанавливается четырехполосное минное поле длиной во всю протяженность ваших позиций и глубиной в двести двадцать метров – от моста до начала подъема. Вы позволяете противнику сделать проход и, по втягивании брони в чулок засады, выжигаете технику, заодно прикрывая минное поле от попыток дальнейшего разминирования. В голове колонны… – он расплылся в ядовитой усмешке, – в виде стояночного тормоза устанавливаются фугасы. Для прикрытия ваших огневых точек от пушечных ударов хвоста строя ставится непросматриваемая дымовая завеса. Пехота отсекается от ваших позиций по обе стороны чулка засады двумя минными полями высокой насыщенности. В чем проблема?

Пришло время отстаивать заветы Передерия.

– Может быть, я чего-то не догоняю…

– Может быть… – едко улыбнулся кэп. При всем и обидеться на него нельзя – видно, что мужик действительно хочет сделать как лучше.

– Оценил! – я улыбнулся в ответ… – Первое. Мне необходимы совершенно непреодолимые минновзрывные заграждения. Причем – везде! Нас – сотня. Их – до штуки. Весь расчет на внезапность и массированный залп тяжелых гранатометов. Прорвется взвод – сотрут всех до единого. Уходить там некуда. Сам замысел на том стоит, что не заметят и не смогут предположить, что найдутся смертники, готовые здесь устроить засаду…

– Я понял, понял! Техника развернуться не сможет. Если, конечно, вы прикроете минное поле на грунтовке от разминирования.

– Пехота там, внизу, сможет пройти и обойти нас по склонам?

– Нет! «Восемьдесят девятая» без контакта срабатывает на любое железо – оружие, бронежилеты, на все. Плюс, я же говорил, сверху и особо стыки просею «бабочкой».

– А на склонах?

– Стандартный коэффициент в «ноль-три» тире «ноль-четыре» подразумевает, что из десяти солдат подорвутся трое-четверо. Полстопы, висящие на шнурках лоскутов ботинка, очень вразумительный аргумент для оставшихся, поверьте!