Текст книги "Солдатская сага"

Автор книги: Глеб Бобров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Глава 4

Своей первой боевой операции новый командир полка придавал столь великое значение не только в силу лично своих тщеславных соображений, был еще один факт, о котором он знал и который при определенных обстоятельствах мог косвенно задеть его карьеру. И весьма чувствительно… У воинской части был свой «скелет в шкафу»…

При прошлом командире, в мае восемьдесят третьего, штаб армии блестяще спланировал крупномасштабную полковую акцию в районе точки Бахарак. Несмотря на то, что в километре от одноименного кишлака, в старой афганской крепости, дислоцировался усиленный танковыми взводами и 120-ти мм минометной батареей целый батальон, весь район полностью находился под контролем моджахедов, впрочем, как и вся провинция в целом.

Рядом с Бахараком проходили караванные тропы, ну и самое главное – этот район служил естественными воротами в территориальный аппендикс, носивший в солдатском просторечье наименование «Карамуджен» и тянувшийся вдоль советской границы до самой Индии и Китая.

Там якобы находились душманские базы, учебные лагеря, госпитали и даже аэродромы. Еще в этой стране грез процветали сотни лазуритовых и золотых приисков. Одним словом, духи в тех краях спали на мешках с золотом и драгоценными камнями – эдакое маленькое Эльдорадо. Естественно, что никто ничего наверняка не знал, так как по понятным причинам туда не ступала нога советского солдата. Посему довольствовались подкрепленными для верности ссылками на особистов и ХАДовцев[3]3
  ХАД – войска КГБ Афганистана.


[Закрыть] быличками и легендам.

В штабе армии решили, что сил полутора батальонов вполне достаточно, чтобы проверить правдивость этих историй, и поэтому отдали приказ о проведении крупномасштабной акции. В Кабуле уже не первый год при одном упоминании о Карамуджене толстые дяди обильно пускали слюни на увешанные орденами мундиры.

Прибывшее по такому случаю начальство непосредственно руководило проведением операции, правда, с безопасного расстояния – прямо из точки. Они уже настояли на том, чтобы в боевом выходе участвовала вот уже два года стоявшая «на приколе» и врытая по самые башни в капониры бронетехника первого батальона. Переубедить их в нецелесообразности этого шага оказалось невозможно: «Товарищи офицеры! Вы что? Условия – не оправдание! Техника должна быть всегда на ходу!» Технику действительно наспех поставили «на ход», но, не успев даже, как следует отойти от Бахарака, бронегруппа влезла в искусную засаду, и за каких-то двадцать-тридцать минут десяток полупрофессиональных снайперов выбил половину батальона. Насколько тяжким было поражение, понесенное в этом бою, можно оценить хотя бы по тому, что даже в официальных армейских кругах его называли не иначе, как «Бахаракская бойня».

Вначале, при переправе через брод, перекрыв пути отхода шести машинам, подорвалась одна из БМП. Пока ее пытались вытащить, с плато начался беспроигрышный, как в тире, отстрел бойцов. С расстояния в сто-двести метров, сверху-вниз духи неторопливо выбивали тех, кто хоть немного высовывался из-за брони. Старая техника глохла, полвина орудий не работала, из остальных вести прицельный огонь было практически невозможно. Кое-как при отходе удалось взорвать одну из машин, еще две сумели поджечь, а четыре оставшиеся так и бросили – с пушками, пулеметами и полными боекомплектами.

Неизвестно, чем бы окончился этот бесславный поход, если бы положение батальона немного не поправил молодой сержантик. Ему, оставшемуся с первыми машинами на противоположной стороне реки, каким-то чудом удалось проскочить до мертвой зоны, подняться на плато, благо – не высоко, и в упор расстрелять две позиции моджахедов. В сплошном огневом барьере «непримиримых» образовался зазор, что и позволило батальону вырваться. Самого сержанта, когда он спускался с противоположной стороны плато, по ошибке чуть не застрелили свои же. В той неразберихе никому и в голову не могло прийти, что на вражеской высоте может оказаться кто-то из наших.

Кое-как, не бросив на поле ни одного раненого и ни одного убитого, унесли ноги.

Больше всех повезло пехоте четвертой МСР: она в это время была задействована в другом месте. А вот механики-водители и операторы-наводчики там были, и несколько человек получили ранения. Хуже всех досталось ефрейтору Воронцову.

Опуская под огнем в десант БМП очередной труп, парень, наклонившись над люком, схлопотал пулю в область анального отверстия. Пройдя сквозь брюшную полость, она, срикошетив о кости таза и ребра, застряла в поджелудочной железе. Когда через девять месяцев его встретили в Киевском окружном военном госпитале, то он жаловался, что не погиб сразу, что перенес уже семь операций и предстоит еще, как минимум, две, что у него удалили предстательную железу и сколько-то метров кишечника, и теперь он не в состоянии самостоятельно сходить в туалет ни по большой нужде, ни по малой, и так далее…

Один бывший его сослуживец, когда впервые Воронцова встретил, то попросту не узнал. А после того, как тот поделился с ним своими бедами, и вовсе стал его избегать.

Как он впоследствии рассказывал, это было слишком страшно. Когда сослуживец видел, как этот живой труп с двумя палочками в руках, с трудом переставляя усохшие спички ног, направляется к нему в палату – в гости, то поспешно убегал и часами отсиживался в туалете.

Итог «Бахаракской компании» – тринадцать убитых, семьдесят восемь раненых, из которых трое с черепно-мозговыми огнестрельными травмами скончались по дороге и в санчасти, а еще полтора десятка солдат и офицеров были списаны потом – по инвалидности.

Крайнего, само-собой, нашли незамедлительно. Командира полка тут же сняли и перевели с понижением в звании и должности куда-то под Газни, несмотря на то, что и планировали и проводили операцию совершенно другие люди.

Потом, примерно через месяц, была проведена акция возмездия. Прислали несколько батальонов из других полков, из Кундуза пришел разведбат, прибыли артиллерийские и реактивные батареи…. Вся эта армада высадилась в Бахараке и в тот же день при поддержке нескольких вертолетных эскадрилий и баграмской штурмовой авиации начала грандиозную чистку всего района.

Понятно, что духи – народ отнюдь не глупый – с такой армией сражаться не пожелали, спокойно отошли в глубь территории, а затем и вовсе ушли в Пакистан, благо недалеко – и сорока километров не будет.

За ними, дабы не испытывать судьбу, прихватив с собой немудреный скарб и всю живность, ушли и мирные жители. Сборная команда войск северо-восточного региона полазила недельку по высокогорью, постреляла немного по пустым кишлакам да по редким заградотрядам, которые, дабы шурави бдительность не теряли, оставили моджахеды, потеряла там человек десять – подрывы, самострелы, изнеможение, кто со скал сорвался и все такое прочее – и ни с чем вернулась назад.

Впрочем, были и «трофеи»: приволокли назад, на точку, семь остовов от брошенных БМПшек. Афганцы, ребятки бережливые, не только демонтировали оружие и двигатели, но умудрились снять и унести в неизвестном направлении всю внутреннюю обшивку, башни (!) и даже некоторые бронелисты. Так что, на место дислокации первого батальона вернулись одни рамы. Но хоть что-то…

С тех пор на полк легло пятно позора. По горячим следам в часть примчалась представительная комиссия во главе с будущим министром обороны СССР незабвенным маршалом Соколовым. Походили, посмотрели и…. отменили в солдатском рационе черный ржаной хлеб. Как его выпекали, неизвестно, но полутора сантиметровую хлебную корку можно было пробить только лишь хорошим ударом штык-ножа, а ежели, к несчастью, на ноготь налипала пластилиново-крахмальная, темно-мышиного цвета мякоть, то счистить ее можно было разве что лезвием. Может быть, они и еще что-либо сделали для личного состава или для полка в целом, утверждать трудно, но в памяти у солдат, кроме хлебной истории. Ничего не осталось.

Временно обязанности командира части исполняли какие-то штабисты. Но временные люди, разумеется, не могли «смыть пятно позора вражеской кровью», и эту благородную миссию мужественно взвалил на свои плечи подполковник Смирнов.

Глава 5

В палатке царил полумрак. Духи, переминаясь с ноги на ногу, вытянувшись, стояли в проходе между койками. Было им весьма неуютно, тревожно, а главное – давила неопределенность. Они уже знали, что взводный ушел в офицерский модуль – в гости; и когда вернется, и вернется ли он сегодня вообще – оставалось совершенно неясно. А между тем, несмотря на не слишком приветливую утреннюю встречу, этот молодой лейтенантик казался им пока единственной защитой.

За полгода, проведенные в учебном подразделении, ребятки успели близко познакомиться с армейскими нравами, да к тому же были прекрасно наслышаны о разнице в отношении к молодым солдатам в Союзе и здесь.

И то, что первую скрипку во взводе играют не «деды», они уже поняли. Шестеро «престарелых», вполголоса обсуждая свои проблемы, валялись на койках. Тема дискуссий была довольно животрепещущей, так как время от времени приглушенную беседу перекрывали взрывы неестественного, юродивого хохота. О чем именно говорили – не было слышно. Там же находились и оба «главных» сержанта – зам. старшины и замкомвзвода.

Власть во взводе, конечно, принадлежала старослужащим, но это была власть номинальная, так сказать – законодательная. Всю же практическую крепко держала в руках пятерка крепких парней, которые в ту минуту, неспешно дефилировали перед «салабонами».

«Погуляв» – остановились; двое из них, покуривая и внимательно рассматривая новых сослуживцев, встали сбоку, в то время как оба оставшихся сержанта вполголоса совещались с парнем в свитере. Придя к какому-то соглашению. Троица вплотную приблизилась к вновь прибывшим. Саше тут же стало удивительно неуютно. Особенно под взглядом одного из командиров отделения. Он-то и начал разговор:

– Ну ладно, мужики, день прослужили – ни хера не поняли! Правильно? – И, выдержав паузу, продолжил: – Я не знаю, что вам там наплели в Союзе, но вкратце ситуацию объясню. Главное – шарить! Будете врубаться – будете жить нормально; нет – вешайтесь! Фамиди?[4]4
  Фамиди? (фарси) – понятно?


[Закрыть]

«Молодые», не уловив смысла последнего термина, преданными глазами пожирали сержанта. По палатке прокатился нервный смешок. Командир отделения расплылся в своей самой искренней улыбке и, ткнув одного из духов пальцем в грудь, спросил:

– Как зовут, служивый?

– Юра… – На кроватях, как по команде, дружно и дико завизжали от восторга.

Солдат быстро поправился:

– Рядовой Поляков, товарищ сержант! – И, видимо, совсем уж с перепугу тихо добавил:

– Юрий Владимирович…

У дедулек от такого ответа начался тихий истерический припадок; кто-то, задыхаясь от смеха, сполз с койки и забился в неподдельных судорогах. Немного придя в себя и отерев слезы, сержант принялся за следующего:

– А тебя? – спросил он у маленького, смотревшего на него глазами верной собаки туркменчика. Не дождавшись ответа, наклонился и прокричал в самое ухо:

– Эй! Военный! Зовут как?!

– Хасан-бой…

– Ты че? Твоя по-русски не понимая? А?!

Паренек, подсознательно ощущая подвох, чуть помявшись, нехотя протянул:

– Плехо…

– Ну и откуда ты прискакал, такой разговорчивый?

И после очередной паузы. Давясь от смеха, опять прокричал ему в ухо:

– Эй! Военный! Родом откуда?!

– Туркмен…

– Эт точно! – К тому времени «старички» уже не смеялись – рыдали.

– Ну а ты, сокол?

– Рядовой Зинченко, товарищ сержант!

– А имя у тебя есть, рядовой Зинченко?

– Так точно! Александр, товарищ сержант!

– Толковый парень, говоришь… И откуда призвался?

– С Донецка, товарищ сержант!

– Слышь, Гора, твой земляк; а ты все плачешь, что один на весь полк с Донбасса.

Саша с надеждой взглянул на землячка.

– Ладно, бля, хорош тащиться! Слушайте внимательно! – продолжил командир

отделения. – Все, что вам нагнали про нас в Союзе, в том числе про дедовщину – лажа! Здесь боевое подразделение, и никто над вами издеваться не собирается. Но вы, духи, будете делать все то, что вам по сроку службы положено. Это ясно?! Нет – схлопочете сразу и без базаров. Да, Мыкола?

Самый маленький из всей пятерки, но почти квадратный сержант, стоявший перед «молдняком», чем-то напоминал бультерьера, готового в любой миг ринуться в атаку. Он, ничего не ответив, неопределенно покачал головой.

– По всем вопросам обращаться или ко мне, или к нему. Да! По особо личным – обращаться к Горе, он у нас комсорг…

– По палатке вновь прокатился ленивый смешок, а земляк только небрежно отмахнулся:

– Ой, не задрачивай!

– Слышь, Шурик, обломись… Кончай базар, отбой был! Нехотя протянул с кровати зам. старшины.

Тут Саше стала понятна причина неудержимых, доводивших лежащих на кроватях дедов чуть ли не до конвульсий, припадков смеха – мужики к тому часу уже успели хорошенько обкуриться.

– Момент! Ну что, все поняли?

– Так точно! – за всех ответил Саша.

– Ну, Гора, а у тэбэ дийсно зэмляк шаре, – с расстановкой выдавил самый здоровый из группы.

– Во бля! Никак у нашей птички голосок прорезался?! А? Братусь? – тут же съязвил сержант и продолжил: – Где-то через неделю – большая операция, поэтому каждый из вас будет закреплен за одним из старослужащих, а пока – готовиться к рейду. Глядишь, кто-то да пойдет. Ты, он обратился к Полякову, – садишься механиком-водителем на сто сорок восьмой борт. Пойдешь завтра после развода с техником роты в парк и, не приведи Господи, если машина не будет готова к выходу! – Он, указав на второго сержанта, добавил: – Это его БМП, он тебя за нее сожрет с ремнем, дерьмом и сапогами! А вы, соколики длинногривые, пойдете со мной и получите свои ПК.[5]5
  ПК – пулемет Калашникова.


[Закрыть] Ты, Хасан, как там тебя дальше, пойдешь в отделение замка. Понял?! Ну да ладно, завтра поймешь… Ну а ты, донбассец, будешь тащить службу у меня. Да, Гора? – И, не дождавшись ответа, закончил: – Так, все! Подшились, побрились, подмылись – отлично. Отбой! Быстро… вашу мать!

Когда «молодята» улеглись, пятерка собралась на «военный совет». Костяк в ней, безусловно, составляли два человека – Шурик и Гора. Сержант, призвавшись из Днепропетровска осенью 1982 года, после двухмесячного карантина пришел в роту на должность рядового пулеметчика. Толковый, бойкий, язвительно-дерзкий, он уже через полгода в звании младшего сержанта командовал третьим отделением. В боевых ротах укоренилась продиктованная необходимостью традиция назначать на командные должности опытных солдат, а приходившие из учебных подразделений сержанты, разумеется, если они не проявили себя должным образом, могли до самого дембеля таскать ПК или АГС. То же самое относилось и к спецам.

Даже несколько серьезных «залетов» – а при возникновении конфликтных ситуаций Шурик, как правило, не церемонился и разрешал их самыми радикальными методами, не помешали ему получить эту, по солдатским меркам, привилегированную должность.

Став командиром отделения, Шурик проявил недюжинный талант прирожденного политика и, лихо обломив парочку зарвавшихся сержантов-старослужащих, тем не менее сумел построить прекрасные, дружеские отношения с замкомвзвода и зам старшиной, не говоря уже об офицерах. Пономарев открыто заявил, что по уходу Метели тот займет место замкомвзвода.

Гора же был полной противоположностью своему другу и постоянно терпел от него ежедневные и ежечасные, довольно едкие подначивания. Впрочем, не считая взводного и Братуся, Шурик был едва ли не единственным человеком в роте, кто мог позволить себе подобную вольность. Несмотря на спокойный и внешне флегматичный характер, Гора был главным калибром команды.

Придя в роту вместе со всеми, он буквально через пару недель заявил о себе тем, что одним небрежным, коротким ударом слева завалил самого страшного врага молодых солдат четвертой мотострелковой – замка второго взвода, старшего сержанта Гуся.

Эта почти двухметровая туповатая детина, немилосердно гонявшая всех салаг, для острастки вновь прибывших решила отыграться на довольно крупном и спокойном мальчике. Ну а для Горы, к восемнадцати годам имевшего звание кандидата в мастера спорта по боксу и богатый опыт уличных побоищ, этот неповоротливый, всего лишь на полголовы выше его ростом деревенский увалень вообще как противник не представлял хоть сколько-нибудь серьезной опасности. Да к тому же он был совсем непростой парень и буквально за несколько мгновений до того, как, походя «вырубить дедульку», просчитал, что ему эта наглость вполне может сойти с рук. И не ошибся… Старослужащие, с трудом проглотив горькую пилюлю, пошумели, поугрожали: «Сгноим ублюдка! До дембеля из дерьма не вылезешь, в нарядах подохнешь, душара!!!» – походили вокруг да около, однако, несмотря на «греющие душу сладкие обещания», связываться с резким и решительным юношей не рискнули.

К службе он относился спокойно, исполняя обязанности комсорга взвода и, будучи одним из лучших снайперов батальона, на операциях был чем-то вроде персонального телохранителя Пономарева. Это, впрочем, не мешало лейтенанту по возвращении в полк под предлогом «с земляка и спрос вдвойне…» постоянно донимать своего недавнего напарника. Шурику такое положение дел давало неистощимое поле для шуточек типа: «Слушай, Гора, а что у вас там, в Донбассе, все такие уроды или только ты с Пономарем?»

А еще он, успев пару раз побывать в госпиталях и уже, потом, пройдя двухмесячные курсы при полковой санчасти, получил назначение на должность внештатного санинструктора. Как парень обязательный, Гора натаскал из перевязочной марли, бинтов, всевозможных мазей, после чего по собственной инициативе начал добровольно лечить всю роту: климатические условия высокогорья способствовали тому, что самая незначительная ранка или даже просто царапина через пару дней превращалась в незаживающую месяцами гниющую язву.

Самым колоритным и мощным – поистине непотопляемым линкором в группе был Братусь. Этот хитроватый гадячский хуторянин удивлял всех тем, что в полном снаряжении – килограмм под сорок – мог раз десять подряд сделать на турнике подъем переворотом или выполнить пяток выходов на обе руки. Его единственной и всепоглощающей лазурной мечтой было поскорее отслужить, и причем так, чтобы по возможности его не замечали. Но с таким лицом и такими габаритами это вожделенное желание не могло быть осуществлено, ни при каких условиях, а поэтому он довольно быстро сообразил, что в команде пережить черную полосу жизни без любимой печки легче, и сразу очень органично вписался в маленький и сплоченный коллектив.

Наиболее тихим и уравновешенным среди них был Валера. Несмотря на внешнюю миролюбивость и незаметность, это был мозговой центр команды – в нем было столько внутренней силы, что его редкие и разумные предложения принимались всегда сразу и без особых обсуждений. Рыжий харьковчанин, весь как одна большая веснушка, был старше остальных на каких-то полтора года, но жизненным опытом и обстоятельной рассудительностью превосходил всех, вместе взятых. А еще Валера обладал какой-то удивительной, сверхъестественной интуицией, и если что-либо предсказывал, то можно было смело биться об заклад, что именно так все и получится.

Между ним и Горой шло непрестанное соревнование в области снайперского искусства, и буквально через шесть месяцев пребывания в части никто из солдат батальона не мог даже примерно сравниться с кем-либо из них. Впрочем, Гора сам неизменно признавал первенство за другом.

Последним в эту компанию влился ивано-франковец Мыкола. Тяжело переболев в Иолотаньском карантине дизентерией, он пришел в роту страшненьким, дистрофичным заморышем, да к тому же и ростом чуть больше метра шестидесяти. С такими физическими данными можно претендовать лишь на должность ротного чмыря первого класса… Но не тут-то было. Буквально за полгода он набрал былую форму и в борьбе мог запросто уложить на лопатки не только Валерку или Гору, но при желании даже и Братуся.

Отличившись на первых же операциях, Мыкола через три-четыре месяца после прибытия в 4-ю МСР был назначен на должность командира отделения и получил звание младшего сержанта. В то время как остальных, да и то еще не всех, только-только успели представить к правительственным наградам, он, единственный из всей пятерки, уже к году службы успел получить свою первую медаль «За отвагу». Кроме этого, парня назначили на должность секретаря комсомольской организации роты и готовили к поездке в Москву, на всеармейское совещание комсоргов.

То, что каждый из них выделялся из общей массы сослуживцев, было только половиной дела. Главное же заключалось в сплоченности. Любой дед батальона знал, что если кто-то по какой-либо причине схлестнется с Шуриком, то дело придется иметь не только с ним и Горой, но и остальные всегда окажутся рядом. А не появятся сразу, так потом придут… в любом случае. По этой простой причине их предпочитали не цеплять не только старослужащие и бабаи, но даже и разведчики, у которых культивировался дух тотальной агрессии, и слыли они самыми крутыми в полку – ну, по крайней мере, пытались казаться таковыми.

К чести этой маленькой «банды» следует сказать, что мужики ставили себе единственную задачу – обеспечить собственное достойное существование и, исходя из принципов справедливости, никогда или почти никогда первыми никого не трогали.

И еще: столкнувшись в карантинах с жестокой дедовщиной, а Гора, единственный из всех, с еще более изощренной, прямо скажем – изуверской, в афганских госпиталях, они, взяв на вооружение аксиому: «Самый крутой дед в прошлом – самое крутое чмо!», не только зареклись издеваться над молодыми, но, по возможности, не давали развернуться и другим. Благо, в боевых подразделениях, в отличие от тыловых, особой дедовщины вроде как и не было.

Уложив «детишек» и поболтав немного о своих проблемах, они, окончательно раскурив безотказного Гору, наконец-то «отбились» и сами.