Текст книги "Варвары"

Автор книги: Глеб Пакулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Здесь сторожевой отряд Куна доложил ему, что берегом вверх движется огромное войско сарматов и Когул просит старейшину подождать его у переправы. Кун смотрел на реку. Ниже островов Борисфен тек широко и вольно, но уже где-то там, за поворотом, он наткнется на каменные клыки порогов и взревет от боли, проталкиваясь сквозь щели. Курганы скифских владык смотрят на извечную борьбу воды и тверди. Не слышно там живого голоса, только Борисфен может докричаться до уснувших царей. Ведь услышал зов его старейшина Мадий, что был похоронен далеко. И явился к могилам предков. Вчера дозор увидел его, и ум помрачился у людей, когда на виду живых проскакал их мертвый вождь. Повод в повод с ним скакала и его смерть: женщина с черным лицом земли. К добру ли показался он своему племени? Здесь переплыл на ту сторону и вместе со своей смертью пропал в степи.

– Будем переправляться, – решительно ответил Кун. – Когулу скажите – встретимся у Агая.

Скифы начали готовиться к переправе, но не успели. Оставив позади свое войско, царь сарматов с охранной тысячей уже спешил к их табору. Кун наблюдал, как подскакал, лихо спрыгнул на землю Когул и, как улыбаясь издали, шел к нему.

– Зачем на ночь глядя войско в воду гнать хочешь? – спросил он, показывая на скифов, надувающих на песке кожаные бурдюки. – Здоров как?

Старейшина приложил руку к сердцу, поклонился.

– Здоров, – ответил. – Ночь светлая. Утром начинать – когда закончишь? На том берегу ночевать буду.

Когул запросто обнял Куна.

– Погоди, союзник. Не убегай! Не делай этот день хмурым. – Одутловатое лицо царя растягивала улыбка. – Радость мою не туши отказом. Гостем в шатре моем будь. Я лагерь там поставлю. Близко. Пусть воины наши побратаются.

И, не дождавшись ответа, пошел к коню. Великолепен был новый царь сарматов. Прорезной золотой шлем светился, сверкал многими каменьями. Панцирь – в мелкую рыбью чешую – вызолочен тоже. Малиновый, с голубым подстегом, плащ волочился по земле, оттопыренный в сторону рукоятью длинного меча.

Кун раздумывал. Начать переправу, значит, обидеть сармата пренебрежением к хлебосольству. И хотя старейшина в душе своей не доверял Когулу, он остался. Кто знает, а вдруг про обиду свою расскажет Агаю. Кто он, Кун, чтобы мешать царям решать их большие дела? И старейшина распорядился ночевать здесь. Пока ему ставили шатер, надумал несколько тысяч воинов отправить на острова. Почему он это делает, Кун не ответил бы, так как сам не знал. Просто так. На случай. Спросит Когул, сказать ему – не успел задержать… Хорошее место – острова. Минуя их, берега другого не достигнуть. Река широкая. Кони не перетянут без отдыха. А с островов как ловко отбивать кого хочешь.

Уже стемнело. Бесчисленные костры высветлили берег. Гомон стоял над Борисфеном. Орда Когула тоже устраивалась на ночевку. Под этот шум тысяча Куна переплыла на бурдюках на первый остров. Часть осталась на нем, другая заняла второй. Доложили старейшине.

– Тихо перебрались, – похвалил Кун. – Все начальники тысяч и сотники остаются при войске. Один пойду к Когулу.

Царь сарматов ждал скифского старейшину. То, что он предстанет перед ним, Когул не сомневался: гостем ли, пленником, все равно. По его приказу сарматы разложили костры, но не сидели вокруг них, а пошли к скифским. Вскоре они перемешались с оставшимися на берегу пехотинцами Куна и только ждали сигнала к резне. Сарматы кое-как объяснялись со скифами, показывали на свои костры, говоря, что там ночует главное войско. Это тоже придумал Когул. По его убеждению, скифы должны испытывать трепет. Каково же воинство сарматов, если только часть их пришла, сидит рядом и часть эта уже вдесятеро превосходит их! Без боя сложат оружие.

Новые военачальники, отцовых он разогнал, стояли перед своим царем, чуть пригнувшись, следили за каждым его движением. Обожание и преданность видел он в их глазах и позах.

«Волки! – гордо подумал Когул. – Настоящие воины. При отце совсем обабились и забыли про седла. Я согнал с них жир дальним переходом, я взмылил бока сарматским коням. Теперь с такими все можно».

Доложили – прибыл советник. Царь поморщился. Он давно отстранил хромого от дел, но упрямый старик не успокоился: сам стал во главе сыска. Теперь его шпионы были всюду, и вести их приносили пользу. Волей-неволей приходилось считаться со стариком.

Хромой вошел в шатер стремительно, зло оглядел приближенных царя, буркнул:

– Гонец от Дария…

– Все говори, – разрешил Когул. – При них.

Сармат тяжко вздохнул.

– Еще два дня назад прибыл, – признался он. – Тебе не сказал о нем, почему – сам знаешь.

– Знаю. Боишься войны со скифами. – Царь улыбнулся, посмотрел на военачальников. Те тоже разулыбались, нагло глядя на старика.

– Не боялся, а не хотел, – строго одернул хромой.

– Немножко, как и ты думал, передерутся с персидами, а мы и нагрянем на уставшего победителя… Дарий требует немедля ударить в тыл Агаю. Я гонца придержал, думал – за эти дни мечи их решат, кто сильнее. Но пятится Агай. Похоже, не ищет битвы. Что на уме у скифа? Хитер он и опытен. Как ты решишь, царь?

Когул задумчиво теребил бородку. Все ждали его слов.

– Требует! – Царь хмыкнул. – Вот хотел я растрепать сегодня пехоту Куна, но теперь… Раз Дарий не может разбить Агая, я первым не хочу испробовать остроту скифских мечей. Вернусь за Танаис. Тяжело быть союзником и тем и другим. Агаю скажу – шел, шел и заблудился в степях. Потерял к нему дорогу. Дарию тоже. Кто скажет – сарматы надвое думают?

Он рассмеялся, его поддержали военачальники. Улыбнулся и хромой.

– Не веселитесь. Агай дорогу к нам знает, не станет плутать в степи. – Хромой сузил глаз. – Верил он в наш союз или нет, одним богам известно. Но сейчас известно мне – не верит. Как бы не упала на земли наши тень его страшного войска. Уходит от Дария. А не на твою ли беду?.. Мадий у Агая.

Когул вскинулся, закричал:

– Ты доносил – догнали его твои кинжальщики, убили в степи на ночевке! Обманули меня?!

– Их я удавил, – ответил хромой. – Нам что делать?

– У них спроси, – Когул показал на военачальников.

Сармат даже не повернул к ним головы.

– Сам отвечу – что, – пролаял он. – Не хотел я, да приходится. Ударь в тыл Агаю. Все равно он не простит нам измены. Оторвется от Дария и засорит костями сарматов весь обратный путь до Танаиса. Потом разобьет Дария. Начинай немедля с Куна, переходи Борисфен, жми скифа к перейду, крутись вокруг, своих воинов сохраняй, и задуманное сбудется. Когда дерутся большие собаки, щенок всегда рядом исподтишка хватает за ноги ту и другую. Победившая всегда думает – мне помогал. Так и Дарий скажет. А ты ему в горло.

– И почему я не убил Мадия? – зло проговорил Когул.

Он вскочил, быстро вышел из шатра. Военачальники метнулись следом, стали за его спиной, нервно дыша. Когул сам взял в руки колотушку, подошел к огромному бубну. Река сияла, и высветленные ею острова смотрелись не как должно – белыми, а были черны. Это не ускользнуло от внимательного сармата. Он покосился на царя, на военачальников. «Молодые бараны, – подумал он. – Сказать ли им, что это значит?» Но в это время гулко ахнул бубен. Когул колотил по нему изо всех сил даже тогда, когда у костров застучали мечи, заорали, закрутились в снопах искр тысячи людей. Всполошенные шумом, поднялись с реки стаи ночующих птиц, в сарматском табуне завизжали кони. Бубна не стало слышно, но царь все колотил по нему, подпрыгивая и воя.

Пора было идти к Когулу, но Кун все оттягивал. Что-то заставило старейшину покинуть шатер. Когда у костров началась рубка, он стоял на берегу и видел, как его пехотинцы, грудимые несметным полчищем Когула, попятились к Борисфену, как рухнул его шатер. Кун даже не удивился измене сарматов, только подумал: «Не видать мне владыки». Мимо пробежал скиф, плюхнулся в воду. За ним бросилось в реку еще несколько.

– Кто жив – на острова! – закричал старейшина, отступая в воду. Он плыл, мощно загребая руками, и даже панцирь не мешал движению. Будто какой-то страшный зверь, дремавший в старейшине, вдруг пробудился, заворочался в нем, отыскивая выход нечеловеческой силе. Не запыхавшись, ступил он на первый остров, оглянулся. Всего несколько человек плыли следом, а за ними в реку съезжали черные тени всадников. Скифы на острове лежали на песке, сжимая в руках луки. Кун тоже прилег, вытянул из горита свой, наложил стрелу. Кони сарматов пошли вплавь. За ними в реку ввалились все новые и новые волны всадников. Булькотня, крики, ржанье. Когда передние достигли середины протоки, Кун поднялся на колено, прицелился в ближнего и спустил тетиву. Сармат дернулся, свесился набок, и его понесло вниз. Конь продолжал плыть к острову.

«Выбьем воинов, кони затопчут нас», – подумал Кун.

– Мечите стрелы в лошадей! – крикнул он. И справа и слева от него защелкали тетивы по облучьям. Предсмертным визгом зашлись кони, взбурлила вода от вздыбившихся в ней животных, тоскливо закричали тонущие сарматы. Раненые кони бились на пути плывущих следом, мешали. Стрелы скифов доставали во всю ширину протоки.

До самого рассвета Когул безрассудно губил воинов, пытаясь сбить с острова Куна. Но когда рассвело и он увидел другие острова, занятые скифами, – остановил войско.

– Второй переправы нет! – обозленный неудачей, предупредил хромой. Когул ничего не ответил, тронул коня и поехал по берегу. Конь его осторожно переступал через густо наваленных пехотинцев Куна. И хотя дарю редко попадался на пути сраженный сармат, он чувствовал – победил не он, а скиф, оседлавший острова. Только одна протока точно знает, во что обошлась ему хитрость Куна. Он огляделся. Его войско заполнило берег. Воины зло смотрели на остров. Стрелы сюда не долетали. Мирно текла вода. Выбросив на песок передние ноги, у берега бился косматый конь. Мокрый сармат стоял над ним по колена в воде, снимал седло. Когул повернулся к сопровождающим.

– Выше по течению стройте плоты, – приказал он. – Большие, на много воинов. За стенкой из бревен и щитов пусть прячутся и плывут. К полудню спихнуть с островов скифа.

Пехотинцев на островах было немного. Длинный дневной переход, бессонная ночь и утреннее сражение отняли их силы. Люди были голодны: повозки с провиантом оставались у сарматов. Кун с досадой подумал, что надо было бы нескольким коням дать доплыть на остров. Сколько пропало мяса!

Когда он увидел многочисленные черновины, плывущие по течению, понял, что это такое. Догадались и его воины. «Бросить острова и на берегу задержать Когула?» – думал старейшина, но видел – не успеть пехотинцам преодолеть три протоки. В воде захватят и погубят бесславно.

– Передайте на последний остров, пусть выбираются! – закричал он.

– Уходи и ты, старейшина, – попросил тысяцкий. – На берегу будешь нужнее.

Кун кивнул.

– Мы переживем вас не на много, – сказал он.

Старейшина забрел в воду, поплыл ко второму острову. Там сделал распоряжения и переплыл на последний. Воинов с этого острова он провел за собой. Когда пятьсот человек со своим старейшиной ступили на правый берег Борисфена, на острова уже надвинулись огромные плоты, а с левобережья хлынула конная масса. Стрелы скифов не могли причинить вреда засевшим за бревнами сарматам. Тогда обреченные скифы начали истреблять конников. Плоты врезались в песок, с них толпами спрыгивали сарматы. Быстро отсверкали над островами мечи, и сразу же на них замаячили конники Когула.

– Вот и все, – проговорил Кун, глядя, как, переваливая с острова на остров, к ним потянулась бесконечная живая лента.

Получив ответ Агая и внимательно выслушав гонца, Дарий самодовольно подумал: «Перепуган скиф моими победами, бегать будет бесконечно. Слух о новом оружии пустил он. А сармат, якобы везший наконечник, его шпион. Все эти степняки заодно. Где орда Когула? Глядишь, ударит не по скифам, а по нему самому. Вот разделаюсь с Агаем и до него доберусь».

Решив так, он приказал снять дополнительные накладки с щитов и панцирей, облегчить в первую очередь конницу. К утру все было сделано. Пока над землей стлался туман, войско персов построилось в боевой порядок. Едва солнце вынырнуло над степью и редкие пряди тумана окрасились алым, шестисоттысячное войско Дария беглым шагом пошло на лагерь Агая, думая захватить скифов врасплох. Сам Дарий ехал на черном жеребце в центре войска. Шатер царя, повозки, палатки, шатры гарема – все осталось на месте ночной стоянки. Женщины и дворцовые чиновники оставались в них, провожая повелителя за новой победой. Отъезжая, Дарий улыбнулся им. Но стоило царю приблизиться к скифам, он понял – ждут. Это было полной неожиданностью. Войско Агая перегородило степь и бежать не собиралось. Наоборот, за линиями скифов мирно дымили костры, видно, готовилась пища, а сами скифы не проявляли смятения при виде идущих персов, а, как показалось Дарию, даже пританцовывали от нетерпения схватиться с ними. Жаждущий сражения с трусливым Агаем, Дарий не понимал, что все это значит. И дал знак остановиться. Войско персов замедлило шаг, замерло. Ехавшие колесницы чуть оторвались, но тоже остановились.

До скифов было далековато, но солнце высветило их, и Дарий разглядел построение степняков: прямо по центру сияла сплошная стена щитов. «Это гоплиты, – определил Дарий, – мне доносили о когорте». За ними на конях сидели всадники. Должно быть, охранные тысячи Агая, так как где-то за ними маячил верх высокого шатра с шестом, на котором болтались конские хвосты – знамя царя Скифии. Слева и справа от гоплитов в несколько рядов выстроилась конница. Дарий знал – это крылья скифских военачальников Скила и Ксара. Пехоты он не видел. Силы были явно на стороне его.

У Дария построение было иное. Впереди стояли колесницы, каждая запряжена четверкой коней. Мидийские лучники – стрелки искусные – находились на них. Позади колесниц по всему фронту выстроились пешие воины, количеством в четыреста тысяч. Двести тысяч конников размещались позади. Колесницы наводят ужас, пробивают брешь в построение врага, за ними втягивается пехота и обращает скифов в бегство. Остальное довершает конница, предполагал Дарий.

Ксар держался своих кочевников на левом крыле. Злой, невыспавшийся, он угрюмо глядел на идущее войско персов, косо поглядывал на центр своего, не выкинул ли Агай шестихвостое боевое знамя. Но персы остановились, Агай не поднимал знамя. «Куда девалась царевна, – думал старейшина. – В кибитке никого не оказалось. Даже следов пребывания женщины не заметил. Неужели служанка привиделась?» – Ксар ругнулся. Надо, же, какие мысли в голове, когда перед глазами враг. Что сражению быть, он знал. Вот-вот знамя Агая наклонится вперед, на врага, и тогда…

Сидящий рядом сотник тронул его за локоть. Ксар посмотрел влево, куда он указывал, и увидел двух всадников, скачущих к его коннице.

– Гонцы? От кого? От Куна? – сам себя спросил Ксар. Всадники уже приблизились к дальнему крылу его конницы, и там произошло замешательство. Строй изломался, закрутился, дико закричал. Два всадника отпрянули, понеслись дальше, но уже по середине поля, между войском персов и скифов.

– Мадий! – ахнул Ксар.

Мадий и Ледия скакали по фронту, и вопли ужаса сопровождали их. Кое-где они пытались приблизиться к скифам, видно было, как Мадий что-то кричит, но скифы прикрывались щитами, выхватывали мечи, грозили.

– Мертвый встал почему? – неслись вопли.

– Уходи-и!

– Смерть черная рядом с ним скачет! – Это о Ледии.

Дикий рев несся над войском. Испуг сменился яростью.

– Зачем не лежишь, где положили!?

– Оборотень!

– Отступись от нас, жилец могилы!

– Кху! Кху!

Мадий пометался и остановился посреди поля. Там он медленно слез с коня, то же сделала и нубийка. Кони сразу же побежали в сторону скифов. Скифы взвыли: Кони, примчавшие смерть, побежали к ним, а не к персам! Тысячи стрел буквально исщетинили коней, и они пали. И тут скифы увидели – персы пошли вперед. Сверкая на солнце торчащие в сторону серпами, мчались колесницы, за ними бежали ряды пехоты. Мидийские лучники стояли на колесницах, натянув луки, но стрел не пускали. Было далеко. Ксар вытащил меч, оскалился. Почти с ненавистью смотрел он на спокойно торчащее знамя царя, не понимал, чего тот ждет. И тут произошло невероятное. Кони, несшие колесницы, вздыбились, стали подламываться на скаку, падать, рвать постромки. Колесницы опрокидывались, налетали одна на другую. Лязг, грохот, визг коней. Ксару хорошо было видно, как колесницы смяли Мадия и над ним взгромоздилась гора из железа и конских крупов. Все это шевелилось, вертелось, кричало.

Это ударили сверхметкие из своих дальнобойных луков.

Дарий увидел и мгновенную гибель колесниц и то, как войско скифов двинулось на него. «Скачут, выстроились, как один человек. Голос их ревет, как море!» – пришли на ум слова оракула. За боевым скифским «Кху-у!» не стало слышно ни топота, ни стука мечей. Подскакав к его пехоте, передние волны конников метнули копья, потом дружно спрянули с седел на головы врага. Страшно орудуя мечами и клиновидными топориками, они перемешались с пехотой Дария. Следующие волны скифской конницы остановились в нескольких шагах от дерущихся и молниеносно натягивали луки. Когорта эллинов набегала на ассирийскую пехоту. Щиты их столкнулись.

– Агай половинкой войска ударил, – сказал царь, зная, что бритощекий военачальник всегда рядом и слушает его. – Почему так?

Во время битв военачальник не очень лебезил перед Дарием. Все внимание его было направлено на неуловимые перемены в рисунке сражения. Поэтому ответил сухо.

– Скоро узнаем, царь. Это Скил губит свое войско, а там, – бритощекий из-за плеча царя показал рукой на левое крыло скифов. – Там Ксар. Его надо бояться. Вели ударить конницей.

Дарий велел. Она обогнула фланги своего построения и понеслась, норовя ударить вбок воинству Скила, а правым крылом вклиниться между конниками Ксара и своими пехотинцами. Персы летели легко, решительно. Белая конница «сынов Дария» неслась метелью лебяжьего пуха, и царь залюбовался ею. Но опять, как и с колесницами, с ними случилось невероятное. Они перемешались, будто споткнулись о что-то. И Дарий напрягся, подозрительно вглядываясь в шевеление у шатра Агая.

«Вот оно!» – холодея, подумал он, видя, как в его конницу полетели даже отсюда заметные черточки. Эти черточки-стрелы смяли его конницу, выбили из седел «сынов». И еще один страшный залп увидел Дарий.

– Ксар пошел! – крикнул военачальник.

Дарий с трудом оторвал взгляд от шатра Агая. Левое крыло старейшины налетело на его прореженную конницу, замело ее, погрудило и обратило в бегство. От шатра Агая тоже хлынула конница, и страшные стрелы воткнулись у шатра Дария. Он тупо смотрел на одну такую, вторая чиркнула его по панцирю и, сорвав несколько золотых бляшек, всадилась в грудь бритощекого. Падая, военачальник схватился руками за плечи царя и чуть не стащил его на землю. Дарий сбросил с себя его руки, и бритощекий, гремя панцирем, ударился оземь.

– Перехитрил скиф, – проговорил Дарий, глядя на сыпанувших из гаремных шатров женщин. Мимо него бежали, орали люди, опрокидывая повозки, катилась не скрестившая мечей индийская пехота. И Дарий испугался. Еще стойко держались ассирийцы и фригийцы, еще крутилась в водовороте рубки мидийская конница, а он поднял на дыбы своего чернотраурного жеребца, развернул и помчал от шатра. За ним кинулись царедворцы и охрана. Бежали евнухи и жены. Повар, готовивший на вертеле барашка, отбросил соусник, поймал под уздцы коня, коих множество носилось по лагерю, потеряв седоков, неуклюже вскарабкался на него и приударил за бегущими.

Клетку с барсами опрокинули. От удара о землю дверка открылась, и звери вырвались на волю. Они метались среди людей, словно отыскивая кого-то. Люди шарахались от них, женщины падали в обморок, но барсы не трогали их. Они крутились, взрыкивали, потом, учуяв что-то, огромными прыжками понеслись вслед бегущим. Налитые кровью глаза их не упускали из виду золотой шлем властелина, человека, которого они видели каждодневно со дна своей дворцовой ямы, ненавидели его и боялись.

А у шатра продолжалась давка. Женщины взбирались на верблюдов, где были построены их походные домики-беседки, визжали, царапались, били неповоротливых евнухов. Белый верблюд с презрительной мордой стал валиться набок. Из беседки посыпались женщины. Кровавя траву, животное тяжко рухнуло, давя полуобнаженные тела. Прыгая через упавших, с пергаментом в руке несся книгописец. Голая по пояс, в одних прозрачных зеленых шароварах выскочила из шатра египтянка Этта. Ее сшибли на землю. Брякая ножными браслетами, она ящерицей заползла в опрокинутую клетку и сквозь прутья глядела на бегущих. Рот у нее был широко разинут, но вопля не было слышно. Рядом пламенем высоким и веселым запылал шатер Дария.

Мидийская конница не сдержала натиска кочевников Ксара и ударилась в бегство. Тяжеловооруженная ассирийская и фригийская пехота взвыла от такого предательства. Пехотинцы бежать не смели. Знали покажут спину – смерть от метких стрел. И они медленно отходили, прикрываясь щитами, но все равно падали тысячами. Скифы теперь были все на конях. Они ехали следом по трупам и разили персов из луков на выбор.

Видя, что с пехотой Дария почти покончено, Ксар отвернул свою конницу и повел ее в погоню за индийцами. На поле сражения остались немногие тысячи Скила и эллинская когорта. Теперь вся тяжесть боя легла на них. Обреченные персы дрались мужественно, а с уходом Ксара навалились на когорту. Их все еще было много.

– Держись, эллины! – раздался где-то голос Гекатея.

Лог рубился в первой шеренге. Только начальные минуты боя не помнил он, зато чем дольше длилось сражение, тем все отчетливее и памятливее врезались в сознание страшные картины. Он оглох от криков и стона, от лязга железа и ударов мечей по щиту и шлему. Ему временами начинало казаться, что все это снится, что вот-вот кто-то разбудит его, и страшный сон прервется, отступит. Но близился полдень, а люди продолжали убивать друг друга, как и в первые минуты сечи.

– Хватит! – закричал он, но голос потонул в реве.

– Астидамант! – надрывался мастер. – Сосандр! Что мы делаем, люди!

Краем глаза он увидел, как поэт на секунду опустил щит и по плечам и шлему Астидаманта застучали мечи.

«Это никогда не прекратится!» – обреченно решил Лог. Он опустил прижатую к груди руку, и с нее, одеревеневшей, соскользнул щит. «Брошу оружие, и все бросят», – отупело подумал он и отбросил меч. Перед ним замелькали заросшие лица ассирийцев, ярко и больно ударил в глаза блеск клинков. Мастер покачнулся, упал на врагов грудью, продавил их строй и ткнулся в землю.

Первой вступившая в сечу конница Скила понесла тяжкий урон. Но, несмотря на уход Ксара, к полудню скифы одолели. Высокие груды тел остались на месте главной схватки, а по ходу отступления персов груды мелели, и наконец их можно было даже не объезжать. Здесь поголовно лежало одно разношерстное воинство Дария.

Когда Лог выбрался из-под упавших на него своих и чужих, первое, что понял – кончилось! С трудом выдрал голову из помятого шлема, развязал ремни изорванного панциря. Отбитые руки ныли, сухость раздирала глотку. Он обернулся. Шатер Агая высился среди повозок цел и невредим. Однако лагерь был пуст. Только охранная тысяча чернела перед шатром. Он посмотрел на разгромленный стан Дария, спохватился, забегал глазами по телам гоплитов и, что искал, увидел. Его друзья лежали рядом. Сосандр левой рукой обнимал поэта. Лог, прихрамывая, пробрался к ним, опустился коленями в месиво из земли и крови, приподнял кудрявую голову Астидаманта. Поэт еще дышал. Панцирь на груди его был вдавлен каким-то жутким ударом, из углов рта выцеживались алые струйки. Поэт разлепил веки, поводил глазами по заваленному трупами полю, захлебываясь, спросил:

– Мечей многостонная… смолкла работа?

– Смолкла, – подтвердил Лог и заплакал.

– Уймись, – слабо попросил поэт. – Мечом я написал свою лучшую поэму. Видишь?.. Старик позавидовал бы…

Он имел в виду Гомера. Закрыл глаза, тяжко вздохнул, выплюнул на вогнутый панцирь сгусток крови и умер. Лог опустил его голову на руку Сосандра, поднялся. Художника он даже не пошевелил. Тот был убит смертью страшной: кто-то всадил и оставил в шлеме тяжелый, обоюдоострый чекан с обломанной рукоятью.

Хрип и мольбы о помощи на многих языках стояли над полем. В этой разноголосице мастер расслышал знакомый голос и пошел на него. Гекатей созывал оставшихся в живых гоплитов. Собралось человек пятьдесят. Стратег виновато оглядел их и молча направился к шатру Агая. Гоплиты потянулись следом. Лог так и шел к лагерю – без шлема и панциря, даже не подобрал и не сунул в ножны меч. Оторванная поножа волочилась за ним, брякала о валяющиеся щиты. Он наступил на нее, оборвал. Пошел в одной.

Когда поражение персов стало очевидным, Агай попросил возвратить его в шатер. Его внесли, уложили. Предсказатель велел всем удалиться. Царь приказал принести внука. Силы покидали старого вождя. Надежды, которыми он жил, которые поддерживали биение сердца, проталкивая по венам остывшую кровь, сбылись. Дальше была одна пустота. Долгая и трудная жизнь закончилась, погрев радостью у самого предела. Вот ее продолжение, ворочается, крикливое и горячее, под костенеющей рукой.

Предсказатель склонился над владыкой, подставил морщинистое ухо с тусклой серьгой к самым губам Агая, но не понял ни слова из шепота царя. И не мог понять. Ибо владыка говорил не с ним, а с самим собою, далеким, молодым. И видел себя среди степи, не тронутой копытами коней.

Яркое солнце гнетет, жалит, и от жара его никнут высокие травы. Жуткая трещина разорвала степь, и половинки ее стали расползаться. Агай спрыгивает в щель, хватается руками за края, изо всех сил старается сдвинуть, не дать исчезнуть степи. Он висит над бездной, и ей, черной, не видно конца. Он кричит и слышит рядом щелканье копыт. «Помоги!» – просит Агай прискакавшего отца. «Зачем?» – спрашивает тот, спрыгивает и, к ужасу владыки, отрывает от половинок степи его руки. Черный вихрь бьет в лицо, и они обрываются вниз, обнявшись. Навстречу им летят звезды, что-то кричат. И не звезды это. Тысячи его внуков несутся мимо и вверх, только белые волосы-лучи трепещут вокруг из смеющихся лиц…

Предсказатель отнял ребенка из-под руки царя, подал служанке. Она унесла младенца во вторую половину шатра. Энарей позвал начальника стражи. Тот вошел, глянул на Агая и повалился на колени. Предсказатель встал в ногах владыки и в знак великой скорби начал расплетать косички жиденькой бороды.

Со своей малопострадавшей конницей Ксар преследовал Дария. Где-то далеко-далеко в степи клубилась пыль, и едва слышный гул доносился оттуда. Скил велел сотникам собрать к себе всех оставшихся воинов, но сделать это не удалось. Видя, что для них бой окончен, обезумевшие всадники бросились грабить лагерь персов. Сдирали особо дорогие панцири с убитых, тюками связывали плащи, ловили коней и угоняли их табунами. Истошно кричали женщины, хохотали победители. В дыму горевших повозок и шатров скифы метались подобно злым духам: косматые, торжествующие, безжалостные. Напрасно надрывались сотники. Никто их не слушал. Скил плюнул и поспешил к Агаю на своем хромающем, с отрубленным ухом жеребце. На полпути его встретил начальник царской стражи. Он сидел на сухом коне, в целехоньком панцире, но был бледен, как после самой страшной рубки. Скил понял – случилась беда.

– Царь Агай! – завопил страж, но старейшина замахнулся на него щитом, не дал докричать. Он притер своего коня к коню стража.

– Помер? – шепнул, хотя знал, что часы царя сочтены. Знал уже тогда, когда записывал за Агаем послание персу.

Страж кивнул. Мимо них к лагерю Дария бежали, услышав весть о разгроме, старики, скифские женщины, ребятишки: все спешили взять трофей. Старейшина боялся, как бы весть о кончине царя не проникла в народ. Сейчас это было не нужно.

– Никому ни слова, – попросил он. – Утри с лица бледность, сохраняй достоинство.

Скил подскакал к шатру. Вдвоем с начальником стражи прошли сквозь охрану. Это была тысяча Ольдоя, не ходившая в бой. Сверхметких здесь не было. Сделав свое дело, они тоже делили добычу.

Над мертвым Агаем сидел старый предсказатель. Он плоскими пальцами придерживал веки царя, чтоб, остыв, закрылись. Услышав шаги, повернулся к вошедшим.

– Двух радостей не вынес царь наш, – сказал старейшине. – Знает ли об этом кто-нибудь еще?

Скил глянул в глаза стражу.

– Нет, – твердо ответил тот. – Никто. Даже охрана шатра.

– Хорошо, – кивнул энарей. – Дух царя еще здесь и царствует. Смуту отдалить надо, а она будет. Знайте.

Скил знал. Когда привезли в лагерь найденного в степи изуродованного Азгура, понял: Ксар подобрался вплотную и только ждет удобного случая взять власть. Случай теперь представился, Ксар сохранил свою конницу, тогда как царская пала почти вся. На кого опереться? Предсказателю старейшина ничего не ответил, вышел на приглушенные крики. За оцеплением смирно стояли Лог и Гекатей, а какой-то воин из его царских скифов рвался в шатер, бранился.

– Чего ты хочешь? – спросил Скил.

Увидев перед собой старейшину, воин закричал еще громче, показывая в сторону лагеря персов.

– Ксар врагов преследовать бросил, вернулся посек нас! – размахивал руками воин. – Хватит, говорит, с вас было и царского теплого крыла! Всю добычу отобрал. Скот, лошадей. Пустите меня с жалобой к владыке!

– Тебе все вернут, – пообещал Скил и поманил за собой Лога.

Увидев мертвого Агая, Лог бросился к Оле. Она знала о смерти отца, лежала, обхватив сына руками, будто защищая его от витающей в шатре беды. Служанка сидела растрепанная, с головой, посыпанной пеплом. Она оплакивала владыку. У ног ее лежал узел.

– Куда она собралась? – встревоженно спросил Лог, видя, что и служанка и Ола одеты по-дорожному.

– Это мы собрались, предсказатель велел, – растерянно оглядываясь, ответила Ола. – Страшно мне. Тут болит. – Показала на сердце. – За всех нас боюсь. Ты больше не уходи. Рядом будь.

Вошел Скил.

– Слушайте! – приказал он. В голосе всегда спокойного старейшины слышалась тревога. – Поскачете вверх Борисфена. Если там станет плохо, уходите дальше. На родину Лога пробирайтесь. Даю вам охранную тысячу. Этим я верю. Надо спешить. Ксар пронюхал о смерти царя. Как, не знаю. Видно, у беды запах есть. Идите, кони готовы.

Он ушел из половины царевны, постоял над Агаем и показался воинам. Охранная тысяча сидела на конях. Мрачные взгляды скрестились. Понял – прослышали.

– Жив царь! – Скил кивнул на шатер.

– Пусть выйдет! – раздался голос.

– Есть у нас царь! – громче повторил Скил. – Новый. И вы сохраните его для себя и Скифии. Разве не вы клялись Агаевой крови на вечную верность? Служите верно и внуку его. Умер Агай.