Текст книги "История одного изобретения. Русский парашют"
Автор книги: Глеб Котельников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
ГЛАВА VIII
Постройка первого парашюта «РК-1». Испытание его прочности. Испытание 6 июня 1912 г.
Все мои товарищи по сцене и администрация знали о моем изобретении и разделяли вместе со мной радости и печали. Помню, как много у нас было разговоров по поводу провала моего детища в Инженерном замке, все возмущались удивительной косностью людей, стоявших во главе воздухоплавания и авиации. Но сочувствие друзей не могло ободрить меня.
Первое время я старался даже не вспоминать о парашюте. Однако это не удавалось – я постоянно думал о том, как бы мне соорудить ранец-парашют и добиться его испытания.
«Ведь если, – думал я, – увидят своими глазами этот парашют, как он раскрывается в воздухе и опускает человека, наверное, все сразу изменят свое мнение. Они должны будут понять, что парашют так же необходим на аэроплане, как на пароходе спасательный круг».
Да и только ли как спасательный круг? Я представлял себе будущее моего парашюта. Война. Воздушный налет в тыл неприятеля, неожиданно на парашютах спускается десант. Или наводнение, обвал, сообщение прервано, население бедствует, нет подвоза продовольствия. Опять парашют приходит на помощь: сбрасывают грузы на парашютах, опускаются люди, чтобы помочь пострадавшим. Разве это не возможно? Да мало ли, на что еще может пригодиться парашют? А тут люди не желают подумать – губят хорошее, нужное дело!
Как быть? Я понимал одно – надо во что бы то ни стало построить парашют. Но для этого нужны деньги, а у меня их не было: я с семьей жил только на жалованье. А для постройки одного опытного экземпляра парашюта потребуется, конечно, не одна сотня рублей!
Один из моих товарищей по сцене посоветовал мне обратиться к некоторым знакомым его коммерсантам, дельцам – капиталистам. Я попробовал, но из этого ровно ничего не вышло.
Денежные тузы не шли на поддержку дела, которое, по их словам, «не известно еще, какой даст доход!» Эти толстосумы Сенного рынка и Гостиного двора не желали рисковать даже такой для них ничтожной суммой, как несколько сот рублей.
Так прошло несколько недель. В «Вестнике торговли и промышленности» появилось сообщение о выданных за это время «охранительных свидетельствах» на разные изобретения, а среди них и на мой ранец-парашют.
Сразу после появления этой газетной публикации я получил пригласительное письмо от некоей конторы «В. А. Ломач и Кº»
Это была одна из первых коммерческих контор, торговавших авиационным снаряжением. На бланке письма значилось, что фирма имеет в Петербурге собственные ангары и даже аэродромы.
Это делало фирму заслуживающей особого доверия. Еще бы! Иметь в Петербурге, где каждая пядь земли стоила огромных денег, не только аэродром, но аэродромы, – могла только фирма, действительно солидная, обладающая громадным капиталом.
Поэтому я, захватив с собой чертежи, описание и модель прибора, отправился на Миллионную, 29, где помещалась эта контора.
Вся обстановка конторы была солидной – посетитель сразу должен был почувствовать, что он попал в авиационную среду. На стенах висели художественные рекламные плакаты разных иностранных фирм, изображающие виды заводов и их продукцию: аэропланы, дирижабли и т. п. На столах и специальных подставках красовались авиационные инструменты, моторы, части летной одежды.
Несколько американских бюро и столиков с пишущими машинками, за которыми работали служащие конторы, выглядели деловито и внушительно.
Меня провели в кабинет директора, где я познакомился с главою фирмы, Вильгельмом Августовичем Ломачом.
Выслушав мои объяснения и рассмотрев чертежи и модель, Ломач сказал:
– Я знаю о том, что произошло в Инженерном замке. Но это еще не так страшно. С ними надо уметь разговаривать! – И при этих словах он приятно улыбнулся, показав из бокового кармана уголок своего бумажника.
– Во всяком случае, – продолжал он, – я охотно берусь за осуществление и проведение в жизнь этого прекрасного изобретения.
– Если так, – сказал я,– то я ничего не имею против заключения с вами договора.
– Видите ли… пока я не вижу необходимости в этом, – возразил осторожный коммерсант,– изобретение вами заявлено, все расходы по постройке прибора, по его испытаниям и вообще по разным хлопотам я беру на себя. Ваш труд – руководство работами – мы тоже оплатим. Так что для вас тут нет ровно никакого риска.
Я подумал и согласился: действительно, я ничем не рисковал.
– Вот и отлично! – воскликнул Ломач, протягивая мне руку. – В таком случае мы завтра же приступаем к делу.
Мои мечты, наконец, начинали сбываться. Уже на другой день все необходимые материалы были закуплены, и хлопоты по сооружению первого авиационного ранцевого парашюта, под названием «РК-1», т. е. русский, котельникова, модель первая, – начались.
Вся зима и весна 1912 года прошли в работах по постройке и по разным переделкам прибора. За это время Ломач вел бесконечные переговоры в Инженерном замке, добивался разрешения официальных испытаний ранца-парашюта с аэростата и, главным образом, с аэроплана. И только к лету ему удалось добиться некоторого успеха – разрешили испытать парашют в лагере воздухоплавательного парка в деревне Салюзи, близ Гатчины. 6 июня 1912 года мы должны были сбросить манекен весом в 80 килограммов со змейкового аэростата, поднятого на высоту около 200 метров. Но спустить манекен с аэроплана нам запретили.
В то время не существовало никаких приборов для испытания прочности материалов, из которых изготовлялся парашют. Не было их и у Ломача. Мне самому хотелось совершить первый прыжок на своем парашюте. И, конечно, меня занимал вопрос: какой будет прочность материала? Как тут быть? Сбросить парашют своими средствами – у нас не было никакой возможности. И вот я решился – испытать парашют на автомобиле.
Испытание прочности парашюта на автомобиле. Парашют выброшен из ранца.
Как-то утром, взяв с собой тщательно уложенный парашют, мы с Ломачом и его служащим поехали в автомобиле на «беговую версту», на шоссе близ нынешнего г. Пушкина, и здесь устроили испытание. Я вытянул из ранца подлиннее лямки парашюта и зацепил их за буксировочные крюки сзади автомобиля, а сам, взяв в руки ранец с уложенным парашютом, стал коленями на сиденье спиной к шоферу. Ломач со служащим стали у беговых трибун со своими фотоаппаратами. Когда автомобиль пошел против ветра со скоростью около 70-80 километров в час, то, поравнявшись с трибунами, я дернул за ремешок затвора. Парашют вылетел на воздух. Тут произошло нечто совсем неожиданное: мгновенно раскрывшийся купол парашюта остановил нашу машину и не дал ей пройти и четырех-пяти метров. Шофер не успел даже перевести мотор на холостой ход, как он заглох. Мы осмотрели парашют и не нашли в нем никаких повреждений. Только две стропы перегорели от трения о шоссе. Парашют оказался тормозом! Это было удивительное и неожиданное открытие. Такой тормоз, значит, можно применять, если надо быстро остановить автомобиль. А, может быть, можно пользоваться им и тогда, когда аэроплан следует посадить на небольшую площадку, где надо уменьшить его пробег. Если на большом ходу сразу сильно затормозить колеса машины, то почти всегда шины разрываются и наступает катастрофа. Но если автомобиль или аэроплан остановить тормозом-парашютом, то действовать будет сопротивление воздуха – будто кто-то огромный схватит машину могучей рукой и остановит. А шины на колесах останутся целыми, и катастрофа не произойдет.
Испытание прочности парашюта на автомобиле. Раскрывшийся парашют остановил автомобиль.
Я уже приготовил чертежи и описание такого тормоза-парашюта для патента, даже модельку сделал, но тогдашние знатоки авиации меня осмеяли, и я так и не подал заявки.
Парашютный тормоз Г. Котельникова 1912 года.
Теперь уже из газет я узнал, что за границей применяется воздушный тормоз. Значит, мое изобретение было не таким смешным, если спустя столько лет парашют-тормоз снова изобрели и в Америке и в Японии и пришли к решению его, гораздо менее удачному, чем наше русское. И в самом деле, если парашют прикрепить в одной точке, да еще в таком месте самолета, как мы видим на рисунке, то он легко может приподнять машину и положить ее на крыло. В нашей же конструкции этого не может случиться, потому что раскрывшийся тормоз прижмет хвост к земле.
Американский парашютный тормоз 1935 года.
Но вернемся к нашим испытаниям парашюта.
К назначенному дню испытаний наш парашют был уже совершенно готов.
Мы не забыли сделать манекен-куклу и набили его сеном с песком, так что он имел средний вес человека. Мы одели куклу в форму с зелеными петлицами и кантами. Сделали ей человеческое лицо с усами и длинными седыми баками.
Автор с манекеном-парашютистом.
Кукла стала походить на генерала Кованько. Наконец, желанный день настал. Мы – я, Ломач и манекен – подъехали к лагерю воздухоплавательного парка в деревне Салюзи почти за час до назначенного срока.
В лагере ожидали приезда начальствующих лиц на испытание ранца-парашюта.
Наш манекен имел такой внушительный вид, что когда автомобиль остановился у передней линейки лагеря, то дневальный, стоявший под грибом, чуть не закричал «дежурных на линию», увидев своего генерала в автомобиле.
– Что ты!? Тише!.. – остановил я дневального. В этот момент машина резко остановилась, и наш «генерал» прекомично клюнул носом. Дневальный, поняв свою ошибку, рассмеялся. Из палаток вышло несколько солдат.
– А ну-ка, братцы, помогите нам доставить этого молодца к аэростату.
Солдаты подошли к машине и взялись за манекен.
– Пожалуйте, господин хороший!
– Ого… да какой он тяжелый!
И трое дюжих солдат понесли манекен к аэростату. Над разостланным на земле брезентом в воздухе покачивался уже готовый к подъему змейковый аэростат. Здесь я увидел толпу зрителей. Это были офицеры, солдаты, несколько дам – жены и родственницы офицеров—и несколько штатских, с фотоаппаратами. Повидимому, это были корреспонденты разных газет, приглашенные Ломачом.
Подъем аэростата 6 июня 1912 года. (Снимок автора.)
Ко мне подошел командир парка и выразил удовольствие по поводу того, что испытание назначено в его отряде. Он просил меня распоряжаться приготовлениями. Нас встретили радушно и с большим интересом расспрашивали о новом спасательном приборе. Но меня сильно смущали эти корреспонденты. Были среди них несколько иностранцев, с которыми Ломач болтал то по-английски, то по-французски, то по-немецки, как на своем родном языке. Я отвел его в сторону и сказал:
– Меня, знаете, смущают эти газетные репортеры. ..
– Почему? – изумился Ломач. – Пусть рекламируют! Ведь это же в наших интересах!
– А вдруг какая-нибудь случайная неудача, совсем даже не зависящая от конструкции прибора? Человек сведущий поймет, а ведь эти ни в чем не разберутся и могут испортить или даже погубить все дело.
– Да успокойтесь вы! Оказывается, что я верю в ваш парашют гораздо больше, чем вы сами. Не волнуйтесь – все будет хорошо!
Я распорядился поставить манекен у борта корзины аэростата и пропустил ему под мышки веревку, на которой он должен был висеть при подъеме, а рвущийся шнур от затвора ранца привязал к одному из колец, на которых была подвешена корзина. Еще раз осмотрел все. Казалось, все было в порядке. Было уже четыре часа, и наступила пора начинать подъем аэростата. Из начальства, очевидно, уже никто не приедет.
Испытание парашюта 6 июня 1912 года. Перед подъемом у корзины аэростата. Летчик Горшков (х) и В. Ломач (хх). (Снимок автора.)
В корзину вошел летчик штабс-капитан Горшков с двумя помощниками.
– Вам, капитан, – сказал я ему, – надо будет только перерезать один конец петли – и манекен упадет.
– Есть, – ответил Горшков и, обращаясь к командиру, спросил: – высота?
Двести метров. По ее достижении дайте сигнал – прекратить подъем. А перед сбрасыванием – дайте сигнал троекратный.
– Есть!
Раздались обычные в то время при подъеме команды: – Разобрать поясные!
– Есть разобрать поясные!
– В корзине!
– Есть в корзине!
– На поясных!
– Есть на поясных!
– На лебедке!
– Есть на лебедке!
И наконец:
– Отдать поясные!
– Есть отдать поясные!
Корзина плавно отделилась от земли, унося на своем борту манекен с надетым на нем ранцем.
Манекен с парашютом сбрасывают с аэростата 6 июня 1912 года. (Снимок автора.)
Аэростат уходил все выше и выше в голубую высь… Мое сердце четко отбивало удары. Вот первый сигнал: высота 200 метров. Раздалась команда:
– Стоп на лебедке!
Подъем прекратили. Ждем… Все глаза и фотоаппараты направлены вверх.
Вдруг раздался троекратный сигнал рожка, – и манекен отделился от корзины. Он перевернулся и падал вниз головой…
Первый спуск манекена на парашюте «РК-1». (Зарисовка автора.)
Еще мгновение – и около него вспыхнуло белое облачко. Оно-сначала вытянулось, затем приняло форму груши. В начале третьей секунды оно превратилось в красивый белый зонт. Он резко выделялся на ярком голубом небе. Раздалось дружное «ура», и все побежали вперегонки, чтобы видеть, как парашют опустится на землю. Так как ветра почти не было, то парашют отнесло недалеко, и я успел его сфотографировать еще в полете. Приземление парашюта было очень красивым: манекен стал ногами на траву и стоял так несколько мгновений, пока из-под купола парашюта не вышел воздух. Тогда он мягко лег на бок, и парашют медленно накрыл его. Скорость спуска парашюта оказалась очень небольшой: всего 1,7 метра в секунду. Это произошло, вероятно, потому, что воздух был сильно нагрет и подымался от земли, т. е. парашют попал в «восходящее течение», как говорим мы теперь.
Первый спуск парашюта на испытании 6 июня 1912 года. (Снимок автора.)
Переуложив парашют, я попросил командира сбросить манекен с высоты всего 50 метров.
– А вы не боитесь, что купол парашюта не успеет развернуться? – спросил меня командир.
– Мне бы хотелось, – ответил я, – испробовать самую маленькую высоту, на которой мой парашют может раскрыться. Да и чего же бояться? Ведь не человек прыгает!
И мы повторили опыт. Оказалось, что купол вылетел из ранца и стал раскрываться уже в 12-15 метрах от корзины и, после полного раскрытия его, манекен пролетел еще метров десять, пока коснулся ногами земли. На всех очевидцев испытания произвели очень хорошее впечатление. Все выражали горячее желание, чтобы ранцы-парашюты были введены как в авиации, так и в воздухоплавании. Все поздравляли меня с успехом, а Ломач держал себя положительно именинником. Всем окружавшим его корреспондентам он говорил:
– Ну, знаете, – после такого блестящего испытания, я считаю, что заказ штук на двести ранцевых парашютов мне обеспечен!
Испытание парашюта «РК-1» 6 июня 1912 года. Второй подъем аэростата – на высоту 50 метров. (Снимок автора.)
Я спросил у командира, почему на испытание из начальства никто не приехал. Ответ, который я услышал, заставил меня усомниться в радужных мечтах Ломача.
– Не знаю, – сказал мне командир, – мы еще вчера сообщили начальству, что к испытаниям все готово и что они состоятся ровно в четыре часа. Спрашивали, кого нам следует ожидать. Но нам ответили, что о желании поехать к нам кого-либо ничего не известно. А из школы ответили, что генерал Кованько не будет, так как он «занят чем-то более важным».
Испытание парашюта «РК-1» 6 июня 1912 года. Парашют сброшен второй раз. (Снимок автора.)
Да оно и понятно: царские генералы совсем не заботились о людях – этом «пушечном мясе». Зачем заботиться о людях, коли их много? Только так могли думать царские генералы – чиновники технически отсталой России.
ГЛАВА IX
Испытания с аэроплана. Отъезд Ломача за границу
Уже на следующий день все газеты писали об удачном испытании нашего ранца-парашюта.
Но я сконструировал свой ранец-парашют специально для самолета, а сбрасывали его только с аэростата. Поэтому мы с Ломачом не считали это испытание окончательным. Ломач добился, чтобы нам разрешили испытать парашют, сбросив его с самолета.
В Инженерном замке сначала об этом и слушать не хотели, но потом понемногу стали соглашаться.
– Да, да… – говорили мне, – сбросить, конечно, можно… Но вот с какой машины? Тут нужна большая, тяжелая машина, а наши аэропланы легкие.. .
– Ну и что же из того?
– Как «что»?! Да вы подумайте, что может случиться с аэропланом при ваших опытах. Аэроплан потеряет равновесие. Как же мы можем рисковать машиной для вашего удовольствия?
Эти знатоки авиации боялись, что самолет, потеряв нагрузку в пять пудов (80 килограммов), «козырнет» и разобьется.
– А как же за границей прыгают де-Кастелла, Пегу и другие? Там ведь от этого аэропланы не разбиваются! – протестовал я.
– А это вы уж у них спросите. Там, вероятно, для этого есть и машины специальные.
Наконец, нам все-таки разрешили сбросить парашют с самолета. Но мы должны были сначала сбросить без парашюта груз в один, потом в два и три пуда, а манекен весом в 5 пудов сбросить все-таки не позволили.
Осенью, 27 сентября, мы с Ломачом отправились в Гатчину.
Летчик Горшков, который уже сбрасывал парашют с аэростата, начал отвешивать пробные мешки с песком. А я тем временем надел на спину ранец и уселся в аэроплан, чтобы посмотреть: удобно ли сидеть с парашютом и насколько мешает ранец летчику.
Окончив свое дело, Горшков подошел к самолету и, увидя на мне парашют, испуганно сказал:
– Что это вы?! Зачем вы надели парашют?
– Хочу полетать с ним, чтобы попробовать, сильно ли он мешает.
– Нет, нет. . . ни в каком случае я не имею права брать вас с собою с надетым парашютом.
– Да почему же? В чем дело?
– Кто вас знает – еще выпрыгнете.
По правде говоря, я очень хотел спрыгнуть.
– Ну, а если бы и так? – сказал я. – Неужели и вы тоже боитесь, что самолет перевернется?
– Ах, да не во мне дело. Приказано. Снимите-ка лучше ваш парашют.
Делать было нечего, пришлось подчиниться. Три раза поднимались мы с Горшковым в воздух, каждый раз сбрасывая по мешку. Когда мы убедились, что ничего ужасного с самолетом не происходит, я сказал Горшкову:
– Послушайте, ну что нам канителиться с мешками? Давайте я прыгну.
– Ну уж нет-с! – возразил, смеясь, Горшков. – Вы рискуете только тем, что сломаете себе шею или убьетесь – и с вас взятки гладки, а меня за неисполнение приказания живьем съедят. Нет уж, дайте-ка сюда ранец, привяжем его лучше к мешку.
Парашют сбросили, и он раскрылся отлично.
В это же время летчик Ефимов делал опыты с другим экземпляром моего парашюта в Севастополе, куда Ломач отправил своего служащего.
Там опыты прошли тоже удачно.
В капиталистической царской России изобретения продвигались с большим трудом.
Поэтому нет ничего удивительного, что царские генералы не оценили и этого изобретения.
Ломач затратил на парашют много денег. Но не пропадать же им зря? Ему, как коммерсанту, было необходимо не только вернуть все затраченное, но еще и заработать.
В Париже был объявлен конкурс на лучшую конструкцию авиационного парашюта.
– Раз у нас не интересуются парашютом, – говорил он, – то надо показать его за границей,
И предложил мне поехать с ним во Францию, принимая на себя все расходы по поездке.
Французский патент у меня уже был и я, дав Ломачу свое согласие на поездку, стал хлопотать об отпуске. Однако мое театральное начальство об этом и слышать не хотело. Дело было в декабре.
– Как? Среди сезона? Да что вы!? Как это можно?.. Вот в посту – дело другое, а теперь – перед праздниками – ни в каком случае.
Что мне было делать? Бросить работу в театре я не мог. Пришлось остаться.
Я выдал Ломачу доверенность, и он уехал в Париж, захватив с собой два ранца-парашюта. С ним поехал девятнадцатилетний ученик консерватории Владек Оосовский, чтобы показать прыжки с парашютом.
ГЛАВА X
Заграничные газеты. Ломач во Франции. Прыжки в Руане. Война. Парашют на «Муромцах» и на
аэростатах
На первое испытание парашюта Ломач пригласил корреспондентов иностранных и русских газет. Из газетных сообщений за границей уже знали о русском ранце-парашюте и очень им интересовались.
Так, например, в одной английской газете[4]4
«The Illustrated London News», 28 сентября 1912 года, № 469.
[Закрыть] была помещена картинка, изображавшая русский ранец-парашют, а в описании этой картинки говорилось:
Может ли авиатор спастись? Это уже возможно. По поводу изобретения, принятого русским правительством: шелковый парашют, помещенный в ранце, надетом на плечи авиатора, и открываемый дерганием за шнур. При первом взгляде на нашу иллюстрацию она кажется несколько фантастической, но мы уже имеем достаточные основания предположить, что такое изобретение, спасающее жизнь авиатора в случае катастрофы с машиной, осуществлено. Доказательством этому может служить тот факт, что русское правительство недавно заказало 200 парашютов для аэропланов.
Обсуждая возможность этого изобретения, журнал «Мотор» указал, что шелковый парашют, площадью в 500 квадратных футов, может быть легко свернут в пакет размерами 8 х 6 или на 8 вершков. .. Таким образом он вполне удобен для употребления на аэроплане.. ., Дерганием за шнур ранец открывается, и парашют в то же время выбрасывается пружинами на воздух.
Русский парашют и его конструкция оказались неожиданной новостью и для английской газеты. Чтобы убедить своих читателей, что это необычайное изобретение все-таки не фантазия, редакция привела отзыв солидного технического журнала– в нем говорилось о возможности такого изобретения.
Но художник нарисовал парашют неправильно – какое-то кольцо, к нему привязаны все стропы парашюта, а сам парашютист подвешен к парашюту в одной точке. И все-таки это была искаженная зарисовка испытаний парашюта «РК-1» в д. Салюзи. Ее сделал художник в Лондоне по описанию петербургского корреспондента. Кроме меня, в России в 1912 году, никто не изобретал парашютов. Это подтвердила правительственная комиссия в 1921 году. Но корреспондент газеты не был специалистом в этих делах, не обратил, вероятно, внимания на то, как подвешен человек к куполу и как разделены стропы. Поэтому художник изобразил подвеску так, как она тогда делалась и везде за границей. Но заголовок и смысл всей заметки говорят о том, что такого парашюта – легкого, уложенного в небольшой ранец и находящегося каждую минуту при человеке – в то время за границей еще никто не изобрел. Такие же иллюстрация тогда появились и в журналах других стран. Что же касается сообщения о заказе русским правительством «двухсот парашютов», то это, конечно, не что иное, как результат хвастливой болтовни того же Ломача на испытании парашюта.
Первый русский ранцевый парашют. Неправильный рисунок в английской газете «London News» за 1912 год.
В Париже Ломач узнал, что конкурс парашютов уже окончился. Это было досадно, так как все парашюты, которые участвовали в этом конкурсе, не были похожи на русский. Одни укладывались в большой шкафик за сидением авиатора, другие располагались по фюзеляжу, как у Боннэ, третьи помещались под фюзеляжем так, чтобы человек, падая, своею тяжестью открыл крышку и потянул за собой парашют. Подвеска во всех случаях была сделана «в одной точке». Возможно, что русский парашют одержал бы на конкурсе победу. О нем уже знали в авиационных кругах, и всем было интересно ознакомиться с ним. Парижский аэроклуб помог Ломачу получить разрешение, чтобы показать прыжки на русском парашюте с площадки Эйфелевой башни.
В назначенный день большая толпа зрителей собралась на Марсовом поле. Стоя на площадке Эйфелевой башни, Оссовский надел на себя ранец и уже приготовился к прыжку, как вдруг появился ажан (полицейский).
– Остановитесь! – сказал он. – Разрешение отменяется.
Оказалось, что власти Парижа вспомнили о несчастном портном Рейхельте, спрыгнувшем за несколько месяцев перед тем с этой самой площадки. Никакие просьбы и доводы не помогли: прыжка так и не разрешили.
А между тем парижский аэроклуб и многие заинтересованные лица очень хотели увидеть прыжок с русским ранцем-парашютом. Поэтому Ломачу предложили поехать в Руан, где через реку Сену построен мост высотою в 53 метра.
Вот с этого-то моста и пришлось прыгать Владеку Оссовскому. На обоих берегах реки собралось много народу. Когда Оссовский прыгал и на раскрывшемся парашюте спускался на воду, его ловко подхватывали катера, а зрители приветствовали громкими криками и рукоплесканиями.
Из описания этих опытов во французском журнале «La lecture pour tous» от 15 мая 1914 года видно, что ранец выбрасывал купол парашюта на воздух в 4/5 секунды. Затем купол, полностью раскрывшись, начинал медленный спуск, пролетев 34 метра, а остальные 19 метров парашют опускался 12 секунд. Значит, он опускался очень медленно, – всего 1,58 метра в секунду. Это можно было объяснить малым весом Оссовского (60 с лишним килограммов).
Сразу после руанских прыжков Оссовского, первого опыта свободного прыжка с легким ранцевым парашютом, группа коммерсантов хотела учредить акционерную кампанию для выработки, совершенствования и распространения моих парашютов. Но для этого я должен был присутствовать лично. Ломач сообщил мне об этом и просил меня готовиться к отъезду в Париж. Я выхлопотал все для отъезда за границу и получил отпуск в театре. Тем временем вернулся и Ломач с целой кипой газетных вырезок о русском парашюте.
– Итак, вы готовы? – говорил он мне. – Смотрите же, мы едем через неделю!
Однако прошла неделя, прошла и другая, – а мы не уехали. Мой отпуск подходил к концу. Я волновался. Уже и товарищи стали подтрунивать надо мной. Наконец, у меня с Ломачом произошло объяснение.
– Я требую от вас категорического ответа, едем мы в Париж или нет?
– Хорошо, – сказал он после некоторой паузы, – я вам отвечу прямо: мои денежные обстоятельства сильно изменились, и я не могу итти на такие расходы.
– Но что же будет с парашютами, которые вы увезли?
– О парашютах вы не беспокойтесь – я их оставил у своего доверенного лица. Они в надежных руках!
– А пошлину за французский патент вы внесли?
– К сожалению, у меня нехватило средств…
– Такой пустячной суммы? Значит, он аннулирован?
– По всей вероятности… Но что же делать?
– Да, – сказал я, – делать, конечно, теперь уж нечего. Ясно одно – мне с вами надо было быть более осторожным… Прошу вас вернуть мне мою доверенность, которую вы употребили во зло.
– Но позвольте! Это оскорбление!
– Доверенность, я вам говорю, или я…
Должно быть, вид у меня в эту минуту был не особенно ласковый, так как Ломач струсил и быстро достал доверенность из ящика письменного стола.
– Извольте, извольте, – пробормотал он, протягивая мне бумагу.
Я быстро вышел из кабинета. Больше с этим человеком я никогда не встречался.
Так я и не поехал в Париж. Но я не жалею об этом: какой бы акционер, коммерсант из меня вышел! Жалко другое: два моих парашюта так и остались за границей у какого-то «доверенного лица в надежных руках»! Не были ли это руки лица иностранной разведки? Ведь события последних лет довольно ясно показали правдоподобность такого предположения! Почему не могло быть этого и тогда? Так или иначе, но факт остается фактом: со следующего, т. е. с 1913, года за границей уже появляются парашюты ранцевого типа.
Конечно, Ломач только прикинулся банкротом. На самом деле его контора продолжала существовать. И думается, что он не спроста заинтересовался парашютной новинкой, довел ее до испытания и, убедившись в ценности прибора, – просто сбыл его своим зарубежным хозяевам.
Наступил 1914 год. Разразилась империалистическая война. В России построили эскадрилью четырехмоторных бомбовозов системы Сикорского по образцу его самолета «Илья Муромец». Таких самолетов тогда еще не было нигде за границей. Один из командиров этих самолетов, летчик Г. В. Алехнович, поднял вопрос о том, чтобы команды «Муромцев» снабдить парашютами.
Меня снова пригласили в Инженерный замок.
– Где же вы пропали? – встретили меня. – Сейчас нам очень нужны ваши парашюты. Только делайте их с боковой ручкой. Они должны стоять на самолете у двери. При опасности надо прицепить лямки к подвеске, надетой на человека, взять за ручку аппарат, выскочить из самолета и другой рукой открыть парашют.
Военный совет решил изготовить, 70 парашютов. Когда их изготовляли, их испытывали, сбрасывая с одного из «Муромцев». Мне пришлось принять участие в комиссии, которая испытывала и принимала парашюты.
Как-то во время очередного испытательного полета на «Муромце» я надел на себя парашютный ранец и обратился к полковнику, председателю приемочной комиссии, который сидел у окна и смотрел вниз на аэродром с высоты тысячи метров.
– Господин полковник, – крикнул я ему в самое ухо, – а что, если я сам попробую спрыгнуть?
Он быстро обернулся ко мне, и я увидел искаженную ужасом физиономию полковника. Я еле удержался, чтобы не рассмеяться.
– Что вы, что вы!.. И как вы не хотите понять, что парашют назначается для спасения жизни при катастрофах!? А так – здорово живешь – испытывать свою судьбу и господа бога… да что вы? Не могу я разрешить. И снимите, пожалуйста, парашют.
– Но позвольте, полковник, при чем тут…
– И не спорьте, не спорьте. А если вы все-таки будете настаивать, то при полетах мы будем вынуждены обходиться без вас. Как хотите!
Что было делать? Просить я, конечно, перестал, но примириться все-таки с этим не мог и решил спрыгнуть на своем парашюте во время сдачи уже испытанных парашютов на склад при воздухоплавательной школе. Скоро мне удалось это сделать.
Около воздухоплавательной школы был ангар для дирижаблей с раздвижными воротами, а над ними было сооружение вроде балкончика на высоте 30-35 метров.
Вот на этот балкончик я и взобрался однажды с парашютом. Я сложил парашют «тючком» и, размахнувшись, бросил его вверх впереди себя, а сам соскочил.
Эллинг для дирижаблей в Петербургской воздухоплавательной школе. (Снимок автора.)
Теперь, когда я вспоминаю этот необдуманный поступок, мне становится не по себе: ведь на такой небольшой высоте парашют мог не раскрыться, и я бы разбился.
Это был первый прыжок с вышки, только без обруча в парашюте.
Командование все-таки должно было ввести русские ранцевые парашюты в тяжелую авиацию в самом начале империалистической войны. Другое дело, что из этого вышло.
Ранцевый парашют «РК-1» образца 1914 года.
Летные кадры «Муромцев» получили парашюты «РК-1», но никто и не позаботился ознакомить летчиков с устройством парашюта, научить пользоваться им. Поэтому летчики не пользовались парашютом и даже просто боялись употреблять его. В бою они предпочитали лучше падать с подбитым самолетом, чем прыгнуть с парашютом. Если экипаж «Муромцев» не хотел признавать парашютов, решили мудрые генералы, надо передать парашюты в воздухоплавательные наблюдательные отряды, где неприятель стал уничтожать наши змейковые аэростаты своей артиллерией и самолетами.
