355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Гиллиан Флинн » Исчезнувшая » Текст книги (страница 12)
Исчезнувшая
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 03:45

Текст книги "Исчезнувшая"


Автор книги: Гиллиан Флинн


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Но все же это сработало. Я начал подумывать о связи с Энди как о побеге, о спасении. О возможности выбора. Возвращаясь домой, я видел Эми, свернувшуюся клубочком на диване, Эми, уставившуюся в стену, Эми, которая никогда не заговорит первой. Вечная игра в ледяное сердце, постоянный поиск разумного ответа – что же осчастливит ее сегодня? И я подумал: «Энди никогда не станет так себя вести». Как будто я знал ее. «Энди будет смеяться над моими шутками. Энди захочет послушать мой рассказ». Энди – ирландская девчонка из моего родного города, хорошенькая, добрая, с полной грудью. На моих занятиях она всегда сидела на первой парте и казалась очень увлеченной.

Когда я думал об Энди, мои кишки не скручивало в узел, как при мысли о жене, – постоянный страх возвращения в дом, где меня не ждут.

И я начал фантазировать, что могло бы получиться между нами. Я страстно возжаждал ее прикосновения – да-да, как в плохом сингле восьмидесятых, – и мечтал о ее прикосновении, мечтал о прикосновении вообще, поскольку моя жена избегала меня. Дома она скользила мимо холодная, как рыба, оказываясь поблизости только на кухне или лестничной площадке. По вечерам мы смотрели телевизор, сидя в разных углах дивана, – каждый на своей диванной подушке, как на индивидуальном спасательном плотике. В постели она поворачивалась спиной, устраивая завалы из одеял и простынь между нами. Однажды ночью я проснулся и, зная, что она спит, стянул ее бретельку с плеча и прижал ладонь и щеку к обнаженной коже. В ту ночь я больше не уснул, наполненный отвращением к самому себе. Я выбрался из постели и мастурбировал в д уше, представляя Эми, ее пристальный взгляд, каким она обычно смотрела на меня, тяжелый взгляд восходящей луны, пронзающий насквозь. Кончив, я сидел и тупо глядел на сливное отверстие. Мой член жалко вытянулся вдоль левого бедра, как некий морской зверек, выброшенный волнами на берег. Униженный, я сидел в ванне и пытался не расплакаться.

А вот как все произошло. В странную, внезапную метель в начале апреля. Не этого года, а прошлого. Я работал в «Баре» один, поскольку очередь проводить вечер с мамой выпала Го. Мы с ней попеременно оставались дома и смотрели с мамой дрянные передачи по телевизору. Мама угасала, ей оставался год, а то и меньше.

В тот раз я чувствовал себя весьма неплохо – мама и Го сидели дома, смотрели пляжный фильм с Аннет Фуничелло, а в «Баре» кипела жизнь – бурный вечер из тех, которые следуют за насыщенным днем. Люди угощали совершенно незнакомых людей просто так. Царила атмосфера праздника. Но вот праздник закончился, пора закрывать заведение. Я уже стоял у двери, когда через порог стремительно шагнула Энди, едва не сбив меня с ног. Ее дыхание несло сладковатый аромат легкого пива, а волосы пропахли дымом костра. На миг я замешкался. Так бывает, когда ты привык видеть человека в одной обстановке и требуется время, чтобы приучиться видеть его в совершенно другой. Энди в «Баре». Так-так.

Она рассмеялась голосом распутной пиратки и толкнула меня внутрь.

– У меня только что было фантастически ужасное свидание. Вам придется выпить со мной. – Снежинки скопились в волнах ее волос, хорошенькие веснушки светились, а щеки пылали румянцем, будто кто-то надавал ей пощечин. – Ник, мне очень нужно смыть вкус неудачного свидания с языка.

Я помню, как рассмеялся и подумал, что приятно будет посидеть с ней, послушать ее смех. Энди носила джинсы и кашемировый свитер с глубоким вырезом на груди. Она вообще из тех девушек, кому брюки идут больше, чем платье. И выглядела с головы до пят сексуальной, как никогда. Усевшись напротив меня за барную стойку, она принялась изучать ряды бутылок за моей спиной.

– Что изволит заказать дама?

– Удивите меня, – ответила она.

– У-у-у… – протянул я, складывая губы, как для поцелуя.

– Для начала удивите меня напитком. – Энди наклонилась вперед, облокачиваясь на стойку; ее грудь выглянула из выреза.

Кулон, висевший на тонкой золотой цепочке, оставался под свитером.

«Не уподобляйся парням, – одернул я себя, – которые высматривают, где спрятался этот кулон».

– Какие предпочтения?

– Мне понравится все, что я получу от вас.

Вот на эту незамысловатую наживку она меня и поймала. Намекнув на то, что я легко и просто могу сделать женщину счастливой.

«Мне понравится все, что я получу от вас…»

А потом я понял, что больше не люблю Эми.

«Я больше не люблю свою жену, – говорил себе я, отворачиваясь, чтобы смешать два коктейля. – Ни капельки. Любовь испарилась начисто, не оставив и следа».

Целый час мы пили и болтали. Я трижды упомянул жену, а сам смотрел на Энди, представляя ее без одежды. Предупредил:

– Я женат. Понимай это как хочешь.

А она сидела передо мной, подперев рукой подбородок, и улыбалась и вдруг сказала:

– Проводишь меня домой?

Раньше Энди упоминала, что живет практически в центре города и может как-нибудь вечерком просто заглянуть в «Бар» поздороваться. Но точного адреса так и не назвала.

Мой разум пришел в полное смятение. Много раз я мысленно прогуливался через несколько кварталов, до ее аккуратного кирпичного домика. И вдруг на самом деле выхожу за дверь и держу путь к жилищу Энди. И это кажется совершенно естественным. Никакого сигнала тревоги: стой, парень, так же нельзя, это неправильно.

Я провожал Энди, шагая против метели, из-за которой ее красный шарф разматывался снова и снова… Когда в третий раз я помог заправить его как следует, наши лица оказались близко-близко. Ее щеки горели, как после катания на санках в мороз. Произошло то, чего могло не произойти никогда, гуляй мы хоть сотню вечеров подряд. Беседа, спиртное, вьюга, шарф.

Мы впились друг в друга. Я прижал Энди к дереву, и в этот миг длинная ветвь, внезапно распрямившись, обрушила на нас груду снега. Но неожиданная помеха сделала меня лишь настойчивее в желании ощущать тело девушки. Одна рука скользнула под свитер, вторая – между ногами. Она не сопротивлялась. Но слегка отстранилась и проговорила, стуча зубами:

– Пойдем ко мне.

Я не отвечал.

– Пойдем ко мне, – повторила Энди. – Я хочу быть с тобой.

В тот первый раз секс не показался мне чем-то сверхъестественным. Наши тела привыкли к разным ритмам, мы только изучали друг друга, к тому же я очень давно не был с женщиной. Я кончил первым, и полминуты не прошло, а потом начал слабеть; продержался лишь столько, чтобы и она смогла получить удовольствие.

В общем, было неплохо, но и не супер. Наверное, похожее разочарование испытывают девушки, когда лишаются невинности: так это и есть то, из-за чего столько суеты?

Но мне нравилось, когда она обвивалась вокруг меня, нравилось ощущение ее нежной кожи – именно такое, как я и представлял. Свежая кожа. «Юная», – позорно думал я, вспоминая Эми с ее неизменными кремами, которые она старательно втирала, сидя на кровати.

После я сходил в туалет и отлил, глядя в зеркало.

– Ты обманщик, приятель, – сказал себе. – Ты не прошел одно из главных испытаний для мужчины. – А когда понял, что слова не производят должного впечатления, добавил: – Ты просто подонок.

Самым ужасным казалось то, что секс с Энди по-настоящему взволновал. Возможно, в этом и крылась причина моей неосмотрительности. Но разве это оправдывает превращение в лжеца? Как я мог разрушить свою верность, хранимую годами? Что же будет теперь?

Я пообещал себе, что подобное никогда не повторится. Но оно повторилось, и мне понравилось. А в третий раз понравилось еще больше. Вскоре отношения с Энди стали противопоставлением моей жизни с Эми.

Энди смеялась вместе со мной и веселила меня. Она не возражала и не пыталась переубедить. Никогда не сердилась. И я думал: «Любовь вынуждает тебя становиться лучше – правда-правда. Но только настоящая любовь дает тебе право быть таким, какой ты есть».

Я хотел признаться Эми. Знал, что этого не избежать. Но не мог себя заставить, и так месяц за месяцем. А потом еще месяцы. Причина моего молчания по большей части крылась в трусости. Я не мог начать разговор. Не мог даже представить, как обсуждаю с ее родителями развод, а они, вне всяких сомнений, вмешаются в конфликт. Но сказывался, хотя и в меньшей степени, мой крепкий прагматизм – иногда самому не верится в то, каким практичным (а может, корыстным?) я бываю. Я не просил Эми о разводе еще и потому, что «Бар» мы купили на ее деньги. Как главный собственник, она захочет, само собой, получить свое имущество. А я не мог позволить, чтобы моя сестра второй раз за последнюю пару лет лишилась всего, чем жила. Вот так я и отдался на волю волн, рассчитывая, что Эми возьмет инициативу на себя и потребует развода. А я останусь хорошим парнем для всех.

– Я люблю тебя, Ник. Не важно, что происходит, – проговорила Энди, выглядевшая поистине сюрреалистично на диване в доме моей сестры. – Я в самом деле не знаю, что еще сказать. И чувствую себя полной дурой.

– Не надо чувствовать себя полной дурой, – пробормотал я. – Хотя я тоже не представляю, что тут можно сказать.

– Ну, хотя бы скажи, что любишь меня, несмотря ни на что.

«Я не способен произнести это вслух», – подумал я. Несколько раз шептал слова любви, слюнявя ей шею в приступе тоски невесть по чему. Но слова – это всего лишь слова.

Потом я принялся размышлять о нашей любовной интриге. Раньше я особо не задумывался о том, как сохранить ее в тайне. Если в доме Энди установлена охранная система с камерой наблюдения, то я наследил в записях. Да, я завел отдельный мобильник, чтобы общаться с Энди, но мои звонки и голосовые сообщения приходили на ее обычный телефон. Я писал ей пошловатую валентинку, рифмуя «скучаю» и «вставляю». И самое главное, Энди было всего двадцать три года. Я подозревал, что кадры со мной, мой голос она хранит в электронном виде. Однажды ночью, побуждаемый ревностью, я просмотрел снимки на ее мобильном и обнаружил, кроме себя, еще пару парней, которые гордо улыбались в ее постели. Я понял, что вступил в клуб. Я даже хотел вступить в клуб! И мне было наплевать на то, что мое фото может быть за секунду разослано миллиону абонентов, если кое-кому вздумается отомстить.

– Энди, складывается очень неприятная ситуация. От тебя потребуется терпение.

– И ты не хочешь сказать, что любишь меня? – Она слегка отстранилась. – Любишь, несмотря ни на что?

– Я люблю тебя, Энди, – ответил я, глядя ей в глаза. – Люблю.

Да и как было не сказать?

– Тогда трахни меня, – прошептала она, дергая мой брючный ремень.

– Сейчас мы должны быть очень осторожными. Иначе для меня все это может очень плохо кончиться.

– Ты о чем?

– Я мужчина, у которого исчезла жена. И у меня есть тайная… подруга. Это выглядит не очень-то пристойно. Могут решить, что преступник – я.

– Как-то пошловато звучит. – Ее груди все еще оставались обнаженными.

– Люди ничего не знают о нас, Энди. Они поверят любому вздору.

– Угу. Смахивает на сюжет не самого лучшего фильма-нуар.

Я улыбнулся. Это я познакомил Энди с направлением нуар в киноискусстве: «Глубокий сон» с Богартом, «Двойная страховка» и прочая классика жанра. Я обожаю эти фильмы и умею представлять их с наилучшей стороны.

– А почему бы не признаться копам? Может, так будет лучше?

– Нет, Энди. Даже не думай об этом. Нет.

– Но они все равно узнают…

– С чего бы это? От кого узнают? Разве ты, моя дорогая, кому-то рассказывала?

Она сердито глянула на меня. Я похолодел. Энди явно не рассчитывала, что ночь пройдет в таких разговорах. Она стремилась повидаться со мной, мечтала о физической близости, а я самозабвенно прикрывал свою задницу.

– Прости, дорогая, но мне нужно знать.

– Без имени.

– Без имени? Ты о чем?

– Я о том, – ответила она, поправляя наконец-то платье, – что мои друзья и мама знают, я с кем-то встречаюсь, но не знают, как его зовут.

– И никаких примет? – спросил я быстрее, чем следовало, уже предчувствуя, как шило вылезет из мешка. – О наших отношениях, Энди, знают два человека: ты и я. Если любишь меня, если дорожишь мною, пусть все останется между нами. Копы не должны ничего знать.

– А вдруг… – Она обвела пальцем мой подбородок. – Вдруг они не найдут Эми?

– Энди, мы с тобой все равно будем вместе. Но только если соблюдем осторожность. Эта история дурно пахнет. Достаточно дурно, чтобы я оказался за решеткой.

– А может, она сбежала с кем-нибудь? – проговорила Энди, прижимаясь щекой к моему плечу. – Может…

Я даже чувствовал, как кипит девичий разум, превращая исчезновение Эми в скандальный романтический сюжет для мыльной оперы и пренебрегая любыми фактами, которые не укладывались в общую картинку.

– Она не сбежала. Все гораздо серьезнее, чем… – Я приподнял пальцем ее голову, заглянул в глаза. – Энди, пожалуйста, осознай серьезность происходящего.

– Ну конечно я осознала. Только мне нужно говорить с тобой почаще. Видеть тебя. Мне очень одиноко, Ник.

– Нам придется потерпеть. – Я взял Энди за плечи, чтобы она не могла отвернуться. – Пропала моя жена.

– Но ведь ты даже не…

Я догадался, что она хотела сказать. «Ты даже не любишь ее». У Энди хватило сообразительности умолкнуть на полуслове.

Она обняла меня:

– Видишь, я не собираюсь спорить. Понимаю, ты переживаешь из-за Эми, тебе сейчас очень трудно. Я согласна спрятать еще глубже наши отношения. На самую-пресамую глубину. Но не забывай, что дело касается и меня. Мне нужно тебя слышать. Хотя бы раз в день. Просто звони, когда улучишь минутку. Раз в день, Ник… каждый день. Иначе я просто сойду с ума. – Она улыбнулась и прошептала: – А теперь поцелуй меня.

И я поцеловал. Очень нежно.

– Я люблю тебя, – сказала Энди.

Я поцеловал ее шею и что-то пробормотал в ответ. После мы сидели в тишине и мерцании телевизора. Глаза мои закрылись.

«А теперь поцелуй меня…»

Кто это сказал?

Пробудился я, когда Го прошла в ванную и открыла воду. Я разбудил Энди: «Пять утра! Уже пять утра!» – и с заверениями в любви и обещаниями звонить начал толкать ее к выходу, как беспутную девку.

– Помни: ты звонишь мне каждый день, – шепнула она.

Хлопнула дверь ванной комнаты.

– Каждый день, – согласился я, отодвигая засов.

Энди выскользнула за порог.

Когда я обернулся, Го стояла посреди гостиной. Рот округлен в изумлении, но вся фигура выражает ярость: брови сведены к переносице, кулаки упираются в бока.

– Ник, ты гребаный придурок!

Эми Эллиот-Данн

21 июля 2011 года.

Страницы дневника.

Какая я дура. Иногда я смотрю на себя и вот что думаю: ничего удивительного, если Ник находит меня смешной, легкомысленной, избалованной по сравнению с его мамой. Морин умирает. Она скрывает болезнь за широкими улыбками и просторными футболками, а на каждый вопрос о здоровье отвечает: «О, я в отличной форме! А как ты поживаешь, милочка?» Она умирает, но не допускает даже мысли о смерти. Например, вчера утром позвонила мне и спросила, не желаю ли я прогуляться с ней и ее подругами. Стоит хороший денек, и она намерена выжать из него все, что можно. Я немедленно согласилась, хотя не сомневалась: их развлечения не имеют ничего общего с моими интересами. Пинокль, либо бридж, либо какая-то церковная деятельность, скажем сортировка вещей.

– Мы подъедем через пятнадцать минут, – предупреждает она. – Надевай что-нибудь с коротким рукавом.

Уборка. Значит, нам предстоит наводить где-то порядок. И значит, можно измазаться в жире по локоть.

Я натянула футболку с короткими рукавами и ровно через пятнадцать минут открыла дверь лысой, под вязаной шапочкой, Морин и двум ее подругам. Оделись они одинаково: футболки с рисунками колокольчиков, ленточек и надписью «ПлазМамы» через всю грудь.

Сперва я подумала, что они организовали ду-уоп-группу. Однако, когда мы забираемся в «крайслер» Роуз – древний, пропахший дамскими сигаретами автомобиль, у которого переднее сиденье со сплошной спинкой, – оказывается, что мы едем в центр по приему донорской плазмы.

– Наши дни – понедельники и четверги, – поясняет Роуз, глядя на меня в зеркальце заднего вида.

– О! – отвечаю я.

А что еще сказать: «О, это благодатные донорские дни!»?

– Там разрешают сдавать кровь дважды в неделю, – заявляет Морин под звон колокольцев на ее футболке. – В первый раз платят двадцать долларов, а во второй – целых тридцать. Вот почему у нас сегодня такое хорошее настроение.

– Тебе понравится, – добавляет Вики. – Все сидят и болтают, как в салоне красоты.

Морин сжимает мне руку и спокойно объясняет:

– Мне больше нельзя сдавать кровь, но я подумала, что ты можешь заменить меня. А для тебя это отличный способ получить карманные деньги. Ведь каждой девочке надо иметь немного наличных в запасе.

Я давлю вспышку гнева. «У меня была наличность, и гораздо больше, пока я не отдала все деньги вашему сыну».

Костлявый мужчина в джинсовой курточке не по размеру слоняется у парковки, как бродячая собака. Но тем не менее внутри чисто. Светло, пахнет хвоей, на стенах развешены плакаты на религиозную тематику, сплошные облака и голуби. Но я твердо знаю, что не смогу. Игла. Кровь. Я не смогу ни при каких обстоятельствах. У меня нет других фобий, но эти две – железные. Я из тех девочек, которые падают в обморок, порезав палец. Все, что угодно, связанное с нарушением кожных покровов – разрез, ссадина, укол. Посещая химиотерапию с Морин, я никогда не смотрела, как иглу вводят в вену.

– Привет, Кейлис! – восклицает Морин, как только мы входим.

– Привет, Морин! – отвечает грузная чернокожая женщина в бесформенной медицинской одежде. – Как себя чувствуем?

– О, я в отличной форме! А как вы поживаете?

– Давно вы сдаете кровь? – спрашиваю я.

– Ну, какое-то время, – отвечает Морин. – Кейлис наша любимица, иглу вводит просто замечательно. А для меня это особенно важно, мою вену еще поди поймай. – Она показывает предплечье, перевитое синими нитями.

Когда я впервые увидела Морин, та выглядела довольно упитанной. Ее худоба кажется мне странной – вид пухлой Морин гораздо привычнее.

– Вот, потрогай.

Я озираюсь в надежде, что Кейлис позовет нас внутрь.

– Потрогай, потрогай…

Кончиком пальца я прикоснулась к синей жилке, ощущая, как она выскальзывает. Меня бросило в жар.

– Так! Это наш новый волонтер? – спросила Кейлис, внезапно возникая рядом со мной. – Морин все время рассказывает о вас. Для начала придется заполнить кое-какие бумаги…

– Простите, пожалуйста, но я не могу. Я не могу видеть иглу, я не могу видеть кровь. У меня серьезная фобия. Я просто не в силах на них смотреть.

Тут я вспоминаю, что сегодня не завтракала, мне становится дурно. Слабеет шея.

– Здесь все стерильно, – заявляет Кейлис. – Вы в руках профессионалов.

– Нет-нет, я не могу. Клянусь, не могу. Я даже кровь никогда не сдавала. Мой врач злится, что не может делать ежегодный анализ крови на холестерин.

После мы сидим и ждем. Ждем два часа, в то время как Вики и Роуз пристегнуты к центрифугам. Наконец они выбрались. С отметками, которые проявляются в слабом ультрафиолетовом излучении, на пальцах, чтобы не могли сдавать кровь больше чем дважды в неделю.

– Как в фильмах про Джеймса Бонда, – заявляет Вики, и все хихикают.

Морин мурлычет мелодию из бондианы – по крайней мере, мне так кажется, – а Роуз изображает стрельбу из пистолета.

– Вы и этот раз не пропустили, старые клячи! – воскликнула седая женщина через четыре кресла от нас. Она выглядывает из-за трех жирных мужских тел – голубовато-зеленые татуировки на руках, небритые щеки, именно так я и представляла людей, сдающих кровь за деньги, – и грозит нам пальцем.

– Мэри! А мы думали, ты придешь завтра!

– Я бы пришла завтра, но безработица не станет ждать неделю! У меня осталась одна коробка хлопьев и банка кукурузы!

И все они хохочут так, будто угроза голода кажется очень забавной. Этот город иногда слишком эмоционален – как в жалобах на жизнь, так и в жизнеутверждении. Я начинаю испытывать головокружение – звук машин, взбалтывающих кровь, длинные пластиковые трубки с кровью, перетекающей из тел в аппараты, люди как дойные коровы. Везде я вижу кровь. Даже там, где ее не должно быть. Насыщенного темного, почти багрового, цвета.

Я встаю, чтобы найти умывальник и плеснуть в лицо холодной воды, но не успеваю сделать и двух шагов, как в глазах меркнет свет, исчезают все звуки, я чувствую только биение собственного пульса. Я падаю, успевая пробормотать: «Ой, простите…»

Почти не помню, как мы добирались домой. Морин довела меня до кровати, принесла стакан яблочного сока, тарелку супа и села у изголовья. Мы пытаемся дозвониться Нику. Го говорит, что он сейчас не в «Баре», но на звонки мой муж не отвечает.

Куда же он запропастился?

– В детстве он был таким же, – сообщает Морин. – Сущий бродяга. Самым страшным наказанием было, когда его запирали в комнате. – Она укладывает прохладную тряпку мне на лоб. Дыхание моей свекрови пахнет аспирином. – Теперь твоя главная задача – отдохнуть как следует. А я буду звонить, пока не удостоверюсь, что мальчишка вернулся домой.

Когда приезжает Ник, я сплю. Но просыпаюсь, услышав, как он принимает душ. Гляжу на часы – одиннадцать ноль четыре вечера. Скорее всего, он был в «Баре» – он любит после работы принять душ, смыть с кожи запах пива и соленого попкорна. Это он так утверждает. Ник проскальзывает в постель, а когда я поворачиваюсь к нему и открываю глаза, выглядит напуганным.

– Мы несколько часов пытались до тебя дозвониться, – говорю я.

– Разрядился телефон. У тебя был обморок?

– Кажется, я только что слышала, что у тебя разрядился телефон.

Ник молчит, и я понимаю, что сейчас он начнет врать. Хуже всего знать об этом и готовиться слушать ложь. Ник старомоден, он нуждается в свободе и не любит объясняться. Прекрасно знает еще за неделю, что проведет вечер с приятелями, но все равно за час до ухода вдруг скажет: «Слышь, я тут подумал, а не сыграть ли с чуваками в покер, если, конечно, ты не станешь возражать». И уйдет, заставив меня чувствовать угрызения совести, если я возлагала на этот вечер другие надежды. Никому же не приятно быть женой, которая не отпускает мужа поиграть в покер, этакой грымзой в бигуди и со скалкой. Поэтому я должна проглотить разочарование и согласиться. Все же не думаю, что он так поступает нарочно. Просто его папа жил своей собственной жизнью и мама не возражала. Пока не развелась с ним.

И Ник начинает старательно врать. Я даже не слушаю его.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю