Текст книги "Парадоксы мистера Понда (рассказы)"

Автор книги: Гилберт Кийт Честертон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Ходульная история

Трое старых друзей толковали о немецких делах – сэр Хьюберт Уоттон, весьма известный чиновник; мистер Понд, совсем неизвестный чиновник; и капитан Гэхеген, не составивший ни одной бумаги, но прекрасно сочинявший самые дикие истории. Точнее сказать, их было четверо – к ним присоединилась Джоан, скромная молодая женщина со светло-каштановыми волосами и темно-карими глазами.

Гэхегены только что поженились, и капитан становился при жене особенно красноречивым.

Походил он на щеголя времен регентства[26]26.
  …времен регентства. – годы 1820-1830, когда вместо больного Георга III правил его сын, принц-регент, после его смерти – Георг IV.


[Закрыть]. Мистер Понд походил на рыбу с круглыми глазами и сократовским лбом, сэр Хьюберт Уоттон – на сэра Хьюберта Уоттона, что друзья очень ценили.

– Какой позор! – говорил сэр Хьюберт. – Что они делают с евреями! Приличных, прилежных, безвредных людей, в которых не больше коммунизма, чем во мне, выгоняют без выходного пособия! Вы согласны со мной, Гэхеген?

– Еще бы! – ответил капитан. – Я евреев не обижаю. Три с половиной раза чуть было не обидел, но сдержался. Что же до сотен или тысяч бедных скрипачей и шахматистов, их обижать не надо. Но ведь они сами себя обижают, когда так преданы Германии – и там, и даже здесь.

– Ну это преувеличено, – сказал мистер Понд. – Помните Шиллера, во время войны? Шуму не было, я знаю точно, ведь такие дела по моему ведомству. Вообще я не люблю шпионских историй, это самые скучные из детективов, но эта история очень уж неожиданно кончилась. Конечно, вы знаете, что в военное время жизни нет от любителей, как у герцога Веллингтона не было жизни от писателей. Мы преследовали шпионов, любители нас. Какие-то маньяки являлись к нам и говорили, что такой-то или такой-то похож на шпиона, а мы никак не могли втолковать, что шпион на шпиона не похож. Немцы очень старались скрыть своих помощников: одни были совсем незаметны, другие – слишком заметны, одни – чересчур малы, другие чересчур велики, чтобы их увидеть…

В честных глазах Джоан Гэхеген засветилось удивление.

– Простите, – сказала она, – разве так бывает?

Муж ее, и без того возбужденный, весело засмеялся.

– Бывает, дорогая, бывает! – воскликнул он. – Пожалуйста, вот пример. Вспомни бедных Бэлем-Браунов из Масуэлл-хилла. Пришел он со службы, взял косилку, и видит – из газона торчит что-то рыжее, вроде шерсти. Друг мой Понд, собравший самую лучшую коллекцию усов (конечно, после сэра Сэмюела Сподда), тут же установил, что это – волосы одного из сынов Енаковых[27]27.
  См. Книгу чисел 13, 34.


[Закрыть], судя по качеству – еще живого. Однако профессор Путер возразил, что это – титан, ибо, как известно, Юпитер схоронил их под Этной, под Оссой и под тем холмом, на котором стоит Масуэлл-хилл. Домик моих несчастных друзей разобрали, холм раскопали, и обнаружили чудище вроде сфинкса. Увидев его лицо, миссис Бэлем-Браун испугалась и сообщила репортерам, что оно великовато. Но мистер Понд, проходивший мимо, заметил, что оно – маловато, что вскоре подтвердилось. Чтобы сократить простую, ходульную историю…

– Да, пожалуйста! – вскричала Джоан.

– …скажу, – продолжал Гэхеген, – что титан был очень длинный и лицо его, по законам перспективы, едва виднелось в небесах. К счастью, он ушел и утонул в океане.

Видимо, он собирался читать лекции в Америке, подчиняясь еще одному закону, гласящему, что, если тебя заметили, ты обязан их читать.

– Надеюсь, это все? – спросила Джоан. – Ну хорошо, ты говоришь ради разговора, но ведь мистер Понд зря не скажет. Что же вы имели в виду?

Мистер Понд тихо откашлялся.

– Слова мои и впрямь связаны с одной историей, – сказал он, – сам я не вижу в них ничего странного, но, вероятно, объяснить их надо.

И – как всегда, не без дотошности – он рассказал то, что мы перескажем.

Случилось это на модном морском курорте, где размещался и крупный порт, а потому и профессионалы, и любители зорко глядели, нет ли шпионов. Округом ведал сэр Хьюберт, городком – мистер Понд, который расположился на незаметной улочке, в небольшом доме, с двумя помощниками – молчаливым, широкоплечим, но коротеньким Ваттом и длинным, говорливым, элегантным Траверсом, которого все называли по имени – Артур. Батт сидел в первом этаже, глядя на дверь, а Траверс – на втором, где хранились чрезвычайно важные бумаги, в том числе единственный план минных заграждений в гавани.

Мистер Понд сидел в доме меньше, он много ходил по городу и хорошо знал свой квартал, надо сказать, неприглядный. Там было несколько хороших, старинных домов, большей частью – пустых, а вокруг теснились истинные трущобы, где, как обычно говорится, «было неспокойно», что опасно всегда, а в военное время – особенно. На улице, прямо за дверью, он не нашел ничего примечательного, но напротив стояла антикварная лавка, изукрашенная по витрине азиатскими саблями, а рядом обитала миссис Хартог-Хаггард, которая была опасней всех сабель на свете.

Такие женщины есть повсюду, они похожи на старых дев с карикатуры, хотя нередко оказываются хорошими матерями и женами. Миссис Хартог-Хаггард была вдобавок похожа на ораторшу с пацифистского митинга, на самом же деле отличалась патриотизмом и даже воинственностью, хотя обе эти крайности, строго говоря, приводят к многословию и одержимости. Бедный мистер Понд хорошо запомнил тот злосчастный день, когда угловатая фигура заметалась у входа и подозрительный взор впился в него сквозь очки.

Войти и впрямь было нелегко, дверь только что чинили, досок не убрали, но гостья покричала на рабочих и, еще не дойдя до цели, создала гипотезу.

– Мистер Понд, – крикнула она в самое ухо бедному хозяину, – он социалист! Ворчит о каких-то профсоюзах, я сама слышала! Что они делают у вашей двери?

– Простите, – отвечал мистер Понд, – сторонник профсоюзов – еще не социалист, а социалист – еще не пацифист, тем более – не изменник. Если не ошибаюсь, наши главные социалисты верят Марксу, и все они – за союзников, не за Германию. Бывший лидер портовой стачки говорит патриотические речи, зовет в армию…

– Нет, он не англичанин, – сказала гостья, имея в виду пролетария за дверью.

– Спасибо, миссис Хартог-Хаггард, – терпеливо сказал Понд. – Я распоряжусь, чтобы о нем собрали сведения.

Так он и сделал со всей тщательностью аккуратного человека. Рабочий и впрямь был не очень похож на англичанина, хотя казался скорее шведом, чем немцем. Выяснилось, что фамилия его – Питерсон, а может – и Петерсен; а мистер Понд усвоил последний урок мудрых: прав бывает и дурак.

Однако он забыл этот случай и удивленно оторвал взор от стола, за которым обычно сидел Батт, увидев воинственный силуэт давешней гостьи. На сей раз ей не помешали баррикады, да она и не помнила о былых подозрениях, новые были важнее – гадюка пригрелась на ее собственной груди. Раньше она не замечала своей гувернантки; Понд – замечал, и недавно видел, как коренастая, белесая девушка ведет четверых детей со спектакля «Кот в сапогах». Мало того, он слышал, как она рассуждает о фольклоре, и улыбался про себя немецкой дотошности, которая видит фольклор там, где надо видеть сказку.

– Она часами сидит взаперти! – хрипела миссис Хартог-Хаггард. – Наверное, подает сигналы. Или уходит по запасной лестнице. Как вы думаете, что это такое?

– Истерия, – ответил мистер Понд. – Любой врач вам скажет, что истерики скрытны и угрюмы, они не всегда кричат на весь дом. Во многих немцах есть истеричность, она совсем не похожа на возбудимость латинян. Нет, миссис Хартог-Хаггард, ваша гувернантка не лазает по запасной лестнице. Она размышляет о том, что дети ее не любят, о мировой скорби, о самом бегстве. Ей ведь и впрямь нелегко.

– Она не молится вместе с нами! – продолжала английская патриотка. – Еще бы, ведь мы молимся о победе Англии!

– Молитесь лучше, – сказал мистер Понд, – о бедных англичанках, которых долг или бедность удержали в Германии. Если она любит свою страну, это значит, что она – человек. Если она выражает свою любовь застенчиво и угрюмо, это значит, что она – немка. А еще это значит, что она – не шпионка.

Однако он снова внял предупреждению и заговорил с ученой девицей под каким-то легкомысленным предлогом – если что-нибудь, связанное с ней, могло остаться легкомысленным.

– Вот вы смотрели этот спектакль, – серьезно сказал он. – Вероятно, он вам напомнил лучшее из немецких творений.

– Вы имеете в виду «Фауста»? – спросила она.

– Нет, сказки братьев Гримм, – ответил он. – Не помню, есть ли у них «Кот в сапогах», но что-то такое есть. По-моему, это лучшая сказка в мире.

Она прочитала короткую лекцию о параллельных сюжетах, а он улыбался про себя, думая о том, что все эти ученые рассуждения относятся к сюжету, который только что воплощала прелестная Пэтси Пикклз в шляпе и в трико и сам Альберто Туцци, родившийся в окрестностях Лондона.

Вернувшись к себе, он увидел у дома миссис Хартог-Хаггард и решил, что ему снится страшный сон; вероятно, теперь заподозрили его, он ведь беседовал с тевтонкой. Однако он плохо знал миссис Хартог – она мгновенно забывала былые подозрения.

– Мистер Понд! – вскричала она. – Вы знаете, что там, напротив?

– Кажется, да, – робко ответил он.

– Я не читала эту вывеску! – негодовала гостья. – Все темное, старое… еще эти кинжалы. Нет, какая наглость! Взял и написал свою фамилию, «Шиллер»!

– Да, он написал «Шиллер», – согласился мистер Понд, – но я не уверен, что это его фамилия.

– Он живет под чужим именем? – всполошилась она. – Какой ужас!

– Спасибо, – сказал мистер Понд и встал так быстро, что мог показаться невежливым, – я посмотрю, что тут можно сделать.

Чтобы проверить в третий раз подозрения соседки, он прошел примерно десять шагов, отделявшие его от лавки Шиллера. Хозяин, с виду очень мирный, если не подобострастный, стоял среди сабель и ятаганов; и гость, опершись о прилавок, доверчиво обратился к нему:

– Ну зачем вы это делаете? Они же разобьют витрину из-за этой дурацкой фамилии! Да, я знаю, вы не виновны. Вы не вступали в Бельгию, на что вам? Вы не сжигали лувенскую библиотеку, не топили «Лузитанию». Так и скажите! Почему вам не зваться Леви, как ваши предки, восходящие к самому древнему священству в мире? Рано или поздно у вас будут беды и с немцами. Не едете же вы в Стратфорд и не называете себя Шекспиром!

– Против моего народа, – сказал мистер Леви, – много предубеждений.

– Их будет еще больше, – сказал мистер Понд, – если вы не примете моего совета.

И ушел из лавки к себе.

Широкоплечий мистер Батт встал при его появлении, но Понд махнул рукой и, закурив сигарету, стал медленно ходить по комнате. Сумерки сгущались, он часто глядел через улицу, на витрину со странными, старинными саблями, а между ним и ею вставала рамка еще не убранных лесов – рабочие кончили все, но не все убрали, и оставшиеся доски мешали смотреть, особенно – в сумерках. Однажды ему показалось, что мелькнула какая-то тень, и его охватил страх, тесно связанный со скукой, этим окаменелым нетерпением, которое мы вправе счесть одной из мучительнейших мук.

И тут он понял, что нет никакой тени, просто в лавке погасили свет и засверкали своим блеском странные кривые лезвия, похожие на крюк и гибкие, словно змея. Рассеянно и сонно он подумал о том, какая пропасть лежит между христианским миром и другой, великой частью человеческой цивилизации, – так сонно, что уже не мог бы отличить орудие труда от орудия пытки. Быть может, он вспомнил, что сражается со злым варварством; быть может, там, у безвредного и несчастного созданья, уловил запах Востока, но тяжесть своей работы он ощутил, как никогда.

Он встряхнулся, напомнив себе, что надо делать дело, а не страдать из-за атмосфер, и вообще стыдно лениться, когда помощники работают, один здесь, внизу, другой – наверху. Однако, обернувшись, он увидел, что Батт не работает, а тоже смотрит в полутьму, почти онемев от удивления. При его обычном спокойствии, при его прозаичности это было не к добру.

– Что-то случилось? – спросил Понд тем мягким голосом, который так подбадривал людей.

– Да, – отвечал Батт. – Я не знаю, сделать ли мне подлость. Очень подло говорить о товарищах, даже намекать. Но ведь есть и Англия, правда?

– Несомненно, Англия есть, – серьезно сказал мистер Понд.

– Ну, что же, – проговорил Батт, – меня беспокоит Артур.

Он глотнул воздуху и попытался снова:

– Не столько он, сколько… то что он делает. Нет, так еще хуже! Вы ведь знаете, он на той неделе обручился. Вы видели его невесту?

– Еще не имел чести, – ответил Понд.

– Так вот, он ее сегодня привел, когда вас не было. Они ходили на «Кота в сапогах» и очень развеселились. Тут все в порядке, он был свободен, странно другое – она пошла наверх, хотя он ее не приглашал, мы же туда никого не пускаем. В этом случае, только в этом, я ничего поделать не мог. Вообще-то мы в полной безопасности, то есть бумаги в безопасности. Дверь одна, мы с вами сидим напротив, да и ходим сюда только мы трое. Конечно, она могла пойти просто так, по наивности, потому и нельзя было ее одернуть. И все-таки… Ну, она очень хорошенькая и, наверное, хорошая, но чего-чего, а наивности в ней нет.

– Какая она? – спросил мистер Понд.

– Как бы вам сказать… – мрачновато произнес помощник. – Теперь все мажутся и красятся, это ничего не значит… да, все, но не самые наивные. По-моему, она человек порядочный, но прекрасно разбирается в том, что можно делать, что – нет.

– Если она собирается выйти замуж за Артура, – с необычной серьезностью сказал мистер Понд, – она должна знать, какая у него работа, и печься об его чести. Как ни жаль, я попрошу рассказать о ней подробнее.

– Она высокая, – начал Батт, – элегантная или, скорей… нет, именно элегантная. Волосы у нее красивые, золотистые – такие золотистые, что при темных глазах кажется, будто это парик. Высокие скулы – не шотландские, резче, и зубы длинноваты, хотя и не торчат.

– Он познакомился с ней в Безансоне, недалеко от Бельфора? – спросил мистер Понд.

– Странно, что вы об этом спросили, – как-то горестно сказал Батт. – Да, именно там.

Мистер Понд ничего не ответил.

– Нет, – выговорил Батт, – не думайте ничего такого! Я постараюсь очистить Артура от всяких…

Потолок над ними затрясся, раздался грохот, потом – топот, наступила тишина. Ни один человек, знакомый с мистером Пондом, не подумал бы, что он может так взбежать по лестнице.

Распахнув дверь, они увидели все, что нужно. Артур Траверс лежал ничком на полу, а между лопатками у него торчала странная шпага. Батт нетерпеливо схватил рукоять и с удивлением понял, что она прошла сквозь все тело, ковер, даже пол, так что вытащить ее он не может. Понд уже пощупал пульс у своего помощника.

– Друг наш умер, – сказал он. – Лучше ничего не трогать, пока все не осмотрят как следует.

И, торжественно глядя на Батта, прибавил:

– Вы хотели очистить его. Что ж, он чист.

Молча прошел он к письменному столу, где хранился в тайном ящике план гавани, и, поджал губы, увидел, что ящик – пустой.

Потом он направился к телефону и позвонил примерно шести людям, а в следующие сорок пять минут сделал примерно двадцать дел, но не сказал ни слова. Наконец, сильно запинаясь, заговорил Батт:

– Ничего не пойму. Невеста эта ушла, да и не может женщина так пригвоздить к полу.

– Да таким гвоздем, – откликнулся Понд, и замолчал.

О странном оружии гадали все больше и больше. Довольно легко понять, почему убийца и грабитель оставил его – он не смог его вытащить, а может, и перепугался, услышав на лестнице топот, и убежал, вероятно, через окно. Однако, что же это за оружие? Оно было длинное, как палаш, но другой формы. Рукоять, без головки, не уступала лезвию в длине, но не в ширине; оно сужалось прямоугольным треугольником. Понд смотрел на него, думал и ничего не понимал. Железо и ярко окрашенное дерево навели его на мысли о лавке, увешанной диковинными и дикими саблями, но здесь все было грубее, да и ярче. Мистер Шиллер, он же Леви, начисто отпирался, а главное – все знатоки первобытного или восточного оружия никогда не видели ничего подобного.

Тьма сменилась довольно сумрачной зарей, когда установили, что невеста исчезла, по-видимому, вместе с планом. К этому времени уже знали, что она вполне способна украсть и даже убить. Но никакая женщина не могла бы пригвоздить человека к полу этим тяжелым, странным предметом; и никто не понимал, почему она его выбрала.

– Я бы все понял, – с горечью говорил Батт, – если бы не нож… или меч, что ли. У Леви его не было. Не было и в Азии, и в Африке… Да нигде не было, ни в одном из племен, про которые говорили эти ученые типы. Все остальное понятно, но тут…

Мистер Понд очнулся впервые за все эти дни.

– Ах! – воскликнул он. – Как раз это одно и понятно.

Надеюсь, мы с достаточной осторожностью намекнули, что он не так уж радовался встречам со своей соседкой, не стремился к ним, как олень на источники вод – скорее отшатывался, как от воды; но в этот раз, когда она пришла к нему с новой жалобой, просто вскочил от восторга. Он хорошо усвоил урок о мудрости глупых. Да, глупость торжествовала, миссис Хартог-Хаггард принесла ключ.

Темная, причудливая фигура появилась в дверях под лесами. Гостья так волновалась, что ей было не до убийств, даже если убитый – друг хозяина. Она снова взялась за гувернантку, уже по другой причине: эта немка водила детей на пантомиму, чтобы отравить им душу жуткими сказками и ужасом германских лесов.

– Их специально засылают, – говорила она тем злым, доверительным тоном, какой использовала в таких случаях. – Да, специально, чтобы они портили нервы нашим детям. Скажите, мистер Понд, есть еще такой народ, как немцы? Отравляют нежные души всякими колдунами и котами! Ну что ж, случилась беда. Так я и знала. Вы ничего не сделали – и все, мне конец! Три мои девочки себя не помнят от страха, а мальчик сошел с ума.

Мистер Понд глядел на нее усталым взглядом, и она повторила:

– Сошел с ума, мистер Понд, видит всякие ужасы. Ему примерещился великан с огромным ножом… великан, вы подумайте!

Мистер Понд вскочил и глотнул воздух, как рыба. Миссис Хартог-Хаггард воззрилась на него.

– Неужели, – воскликнула она, – вы не утешите несчастную мать?

Мистер Понд одумался и сказал торопливо, но вежливо:

– Утешу, и самым лучшим образом. Ваш сын совершенно здоров.

Он был серьезным и строгим, когда обсуждал дело с мистером Баттом, инспектором Гротом и сэром Хьюбертом.

– Беда в том, – сказал он, – что вы не знаете «Кота в сапогах». А еще говорят, что мы живем в просвещенное время.

– Нет, я знаю, – растерянно начал помощник, – умный кот помогает хозяину, что-то ворует для него…

Инспектор громко хлопнул себя по колену.

– Ах, вон что! – воскликнул он. – Значит, это кошка. Я и сам подумал про эти леса вокруг двери, но они слишком низкие, до окна по ним не добраться. А вот если бумаги украл специально обученный кот…

– Простите, – вставил слово мистер Понд, – может ли кот прихватить нож величиной с лопату? Нет, такие ножи носят только великаны. Преступление совершил великан.

Все глядели на него, но он продолжал укоризненно и мягко:

– Я говорю – нет, я горюю об истинных признаках варварства и тьмы. Судя по всему, вы не знаете, что в сказке о Коте есть людоед. Он к тому же и чародей, но на картинках и на сцене его непременно изображают великаном.

Синьор Альберто Туцци, играя роль, использует очень длинные ходули, которые прикрывает штанами. Иногда он просто ходит на них ночью по улицам. Увидеть его некому – хорошие дома заперты, кроме как у мисс Хартог-Хаггард, но у нее на улицу выходит только лестничное окно.

Оттуда ее сын – наверное, в ночной рубашке – и увидел в свете луны настоящего великана с большим окровавленным ножом. Неплохо для детских воспоминаний! А больше смотреть некому. Бедный люд в портовых городах сохранил сельские привычки, тут ложатся рано. Но он и не боялся, что его увидят: он – комедиант, почему бы ему не гулять на ходулях, как в пьесе? Самое умное – то, что он по ним карабкался куда угодно, хоть на крышу. Вот он и поставил их среди досок, полез наверх и убил несчастного Траверса.

– Как только вы это узнали, – вскричал сэр Хьюберт, – надо было сразу же действовать!

– Я и действовал, – слегка вздохнув, ответил мистер Понд. – Сегодня утром, у моря, ходили на ходулях три клоуна с набеленными лицами, раздавали программки. Их задержали. Один оказался синьором Туцци. Рад сообщить, что бумаги были при нем.

Несмотря на свою радость, мистер Понд снова вздохнул.

– Понимаете, – объяснил он, рассказывая все это много лет спустя, – планы мы спасли, но получилась скорее трагедия, чем победа. Хуже всего тут ирония – кажется, ее так и называют трагической. Ну посудите сами, мы смотрели на улицу, видели эти леса, все эти доски, но не считали же их, и уж никак не думали, что выше, над нами. Нам бы увидеть великана, – и мистер Понд, как тогда, вначале, засмеялся, – но он был чересчур велик.