Текст книги "Чудовище"

Автор книги: Ги де Кар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

«Сразу же по прибытии „Де Грасса“ в Гавр старший инспектор Мервель в присутствии переводчика с языка слепоглухонемых и судебно-медицинского эксперта вновь допросил Жака Вотье. Убийца Джона Белла почти слово в слово повторил через переводчика ответ, данный им сразу после преступления. Перед заключением под стражу странный преступник будет подвергнут углубленному медицинскому обследованию, которое должно определить, с кем мы имеем дело: с психически нормальным человеком или же с несчастным, внезапно обезумевшим от сознания своей неполноценности».

Не сделав по обыкновению ни одной пометки, Виктор Дельо поспешно покинул читальный зал Национальной библиотеки и снова сел в автобус, на сей раз направляясь в Латинский квартал. Во время поездки адвокат окончательно решил для себя, что под уродливой личиной Вотье скрывается душа, никак не соответствующая его внешности. Во всяком случае, налицо железная воля на службе у редкого интеллекта – своеобразного и почти непостижимого для обычного человека. Интеллекта, способного ввести в заблуждение любого – точнее, любого, кто воображает себя более проницательным только потому, что способен видеть, слышать и говорить…

Выходя из автобуса на углу улиц Гей-Люссака и Сен-Жак, Виктор Дельо мысленно заключил, что защищать такого клиента и в самом деле будет нелегко.

Он остановился перед порталом дома номер 254 по улице Сен-Жак, где красовалась внушительных размеров надпись:

«Национальный институт глухонемых».

Виктора Дельо принял директор института. Кратко изложив ему причину своего визита, адвокат спросил:

– Скажите, среди ваших воспитанников нет слепоглухонемых?

– Нет, мэтр. Здесь у нас только глухонемые. На обучении слепых специализируется Институт Валантена Айюи. И это естественно, поскольку наши методы диаметрально противоположны: для наших подопечных главным подспорьем является зрение, в то время как для слепых это слух и речь.

– А как же быть с теми, кто рождается без зрения и слуха?

– Единственный метод обучения, который им доступен, – комбинированное использование трех оставшихся чувств: осязания, вкуса и обоняния.

– Удается добиться успеха?

– А как же. Некоторые слепоглухонемые от рождения достигают такого уровня образованности и культуры, какому могли бы позавидовать многие.

– И где же совершают подобные чудеса?

– В мире есть всего пять или шесть специализированных заведений такого рода. Во Франции – Институт святого Иосифа в Санаке, в департаменте Верхняя Вьенна, где братья ордена святого Гавриила терпением и настойчивостью добиваются поразительных результатов… Очень рекомендую там побывать. Тем более что ваш подопечный, Жак Вотье, выпущен из стен именно этого заведения, где он был, если не ошибаюсь, одним из самых выдающихся учеников.

– Не могли бы вы кратко обрисовать основные положения их методики обучения?

– Охотно… Мне не раз доводилось бывать в Санаке и встречаться там с замечательным человеком – господином Роделеком. Именно он довел эту методику до совершенства. Если бы он не принадлежал к святому ордену, правительство давно бы уже наградило его орденом Почетного легиона… Итак, Ивон Роделек считает, что слепоглухонемому от рождения ребенку прежде всего следует дать понятие символа, чтобы он мог ухватить связь между осязаемым предметом и мимическим символом, его обозначающим. Для этого используются весьма хитроумные методы, с которыми вы познакомитесь в Санаке.

– Если я вас правильно понял, – спросил адвокат, – ребенку начинают давать представление об окружающем мире с помощью мимики, ведущей его от известного к еще неведомому?

– Именно так. Только после этого его можно начинать учить дактилологической азбуке. Причем он не сможет получить понятие о буквах, не освоив предварительно двадцати шести положений пальцев – единственно благодаря послушанию, доверию к своему наставнику и, конечно, огромной подсознательной тяге к новым знаниям. Мало-помалу он научится обозначать предмет двумя способами: мимическим знаком и посредством дактилоазбуки.

– Таким образом, если я учитель и хочу дать своему необычному ученику понятие книги, я должен вложить ему в руки томик и довести до его сознания, что он может обозначать книгу либо с помощью мимического символа, либо воспроизводя пальцами пять букв: к-н-и-г-а?

– Вы верно уловили суть, дорогой мэтр. Комбинация из пяти букв очень скоро будет восприниматься учеником как некий образ, благодаря чему он поймет эквивалентность обоих обозначений: целостного, или синтезированного, и расчлененного, или аналитического. Повторение этого урока с различными предметами повседневного обихода закрепляет в его сознании оба способа выражения.

– Все это прекрасно, но как все-таки ребенка учат разговаривать?

– Учитель воспроизводит каждую дактилобукву на руке ученика. Одновременно он произносит соответствующий звук и дает ребенку ощупать, как расположен при этом язык, зубы и губы, а также осязать колебания груди, горла и дрожание крыльев носа – до тех пор, пока ученик наконец сам не сумеет воспроизвести этот «звук». Грудь учителя становится для слепоглухонемого своеобразным камертоном, с которым он сверяется, чтобы придать своим «звукам» надлежащую окраску… Будьте любезны, дорогой мэтр, произнесите согласный звук, неважно какой.

– Б, – произнес Виктор Дельо.

– Вам не приходилось задумываться над тем, какую сложную работу вы проделываете, чтобы выговорить этот, казалось бы, простейший звук? Все операции производятся механически, без всякого усилия, благодаря многолетней привычке, выработанной с самого раннего детства. Чтобы получилось это незатейливое "б", язык должен свободно и мягко лечь на основание ротовой полости, губы должны быть чуть поджаты, уголки губ слегка раздвинуты, дыхание – приостановлено. При таком положении органов речи мы, приоткрывая губы, резко выталкиваем изо рта порцию находящегося там воздуха: тот взрывной звук, что получается при этом, и есть звук "б"…

– Боже мой, – воскликнул адвокат с улыбкой, – признаться, я никогда ни о чем подобном не думал, и это хорошо: ведь если каждый раз задумываться над тем, как произнести тот или иной звук, я и рта не открою!

– Юному ученику, – продолжал директор, – приходится детально знакомиться с механизмом произнесения каждого звука, соответствующего определенной букве алфавита, – и так для всех букв и их сочетаний. Лишь усвоив это, он сможет воспроизводить устную речь… Она хоть и весьма несовершенна, но все же может быть понята посвященными. Вслед за этим наставник доводит до него соответствие между дактилологической буквой-символом, произносимым звуком и рельефной буквой: так он научится читать на ощупь письмо зрячих. Наконец, дабы подопечный овладел всеми доступными ему способами общения, наставник обучает его соответствию между дактилобуквой и выпуклой буквой алфавита Брайля. Все это, вместе взятое, и дает слепоглухонемому возможность писать так, чтобы его мог понять любой из нас, в том числе и вы, взявший на себя неблагодарный труд защищать его…

– Благодарю вас, уважаемый господин директор… Вот и для меня кое-что прояснилось. Разрешите попросить вас еще об одной услуге: не согласитесь ли вы сопровождать меня в качестве переводчика завтра утром в тюрьму Санте, где я надеюсь добиться от моего клиента, чтобы он заговорил?

– Я бы с радостью, дорогой мэтр, но не кажется ли вам, что лучше было бы пригласить для помощи в этом разговоре одного из братьев ордена святого Гавриила?

– Я сразу же подумал об этом и уже написал в Санак. Но время не ждет! Мне необходимо уже завтра вступить в контакт со своим клиентом… Только вы способны помочь!

Директор любезно согласился.

Даниелла встретила Виктора Дельо на пороге:

– Как жаль, что вы не пришли часом раньше! Приходила госпожа Симона Вотье…

– Ого! Его матушка… Это меня радует, милая внучка! И что же она сказала?

– Утром она получила письмо и сразу отправилась к вам…

– Такой благоприятный момент нельзя упустить! Я еду…

– Куда, мэтр?

– К этой даме, в Аньер… Думаю, она уже вернулась, а если нет – подожду… Мне будет чем заняться…

При этих словах он достал из портфеля книгу. Мельком бросив на нее взгляд, студентка спросила:

– Я вижу, мэтр, вы увлеклись романами?

– А почему бы и нет? Начать никогда не поздно. Взгляните на обложку: вас ничего не удивляет?

– Название? «Один в целом свете» – звучит довольно грустно… А! Имя автора ведь это…

– Он самый. Видите ли, внучка, где-то на этих трехстах страницах, я убежден, кроется ключ к разгадке… До скорого! А вы оставайтесь… Вдруг придет еще кто-нибудь из моих будущих свидетелей?

Адвокат вернулся лишь к полуночи, объявив:

– Падаю с ног, но мотался не зря… Как там насчет кофе?

– Кофе готов, мэтр.

– Вы мой добрый ангел, Даниелла! А теперь марш домой: вам пора спать.

– Но, мэтр, ведь ангелы не спят!

– Я в этом совсем не уверен! По крайней мере мой ангел-хранитель уже клюет носом…

– Вы виделись с дамой?

– Виделся… – лаконично ответил Виктор Дельо. – Спокойной ночи, внучка. И завтра снова приходите на дежурство к восьми тридцати…

Оставшись один, он накинул старенький халат, сунул ноги в шлепанцы и, удобно устроившись в кресле, погрузился в чтение «Одного в целом свете»…

Прочитанное повергло адвоката в изумление: такой глубины мысли мог достичь только исключительный человек. Как он сказал?

«В противоположность приговоренным к смерти он был обречен на жизнь».

В десять утра Дельо в сопровождении директора Института глухонемых входил в здание тюрьмы. Вчерашний надзиратель провел их в камеру номер 622, только сейчас он помалкивал. Перед дверью адвокат сказал:

– Я прочел роман вашего странного подопечного. Занятно, и написано недурно… Кстати, вечером он получил передачу?

– Да, мэтр.

– Ну и как он к этому отнесся?

– Яйца и шоколад проглотил в мгновение ока.

Дельо обернулся к директору института:

– Дело идет на лад… Кажется, мне удалось его задобрить. Странно, что мои предшественники не прибегли к этому. Еще немного – и мы подружимся. Вот для чего мне нужен переводчик. Попомните мое слово – я добьюсь своего, или нам не выйти сегодня из этой камеры!

Как только массивная дверь распахнулась, узник, сидевший на койке, встал и отступил к стене.

– Сегодня он кажется мне огромнее, чем вчера! – воскликнул Дельо. – Но почему он так внезапно поднялся? Не мог же он услышать, как мы вошли?

– Говорю же вам, мэтр, – сказал надзиратель, – он чует…

– Верно подмечено: чует! – отозвался адвокат. – Итак, уважаемый переводчик, что вы скажете о моем клиенте?

Директор института, который все это время как вкопанный стоял на пороге, охваченный изумлением и испугом, ответил не сразу:

– Впечатляющая личность…

– Еще одно меткое определение, – сказал Виктор Дельо. – Я даже позволю себе продолжить вашу мысль, мой друг: возможно ли, чтобы за подобным обликом скрывался высокоразвитый интеллект?

Адвокат подошел ближе к гиганту и, не оборачиваясь, сказал:

– Недаром вчера, перед тем как уйти, я дал ему возможность уловить мой запах… Теперь он не отшатывается: уже знает меня… Непривычно, но и приятно думать, что ему хватило один раз вдохнуть мой запах, чтобы потом узнавать! Это, конечно, еще не говорит о том, что мы уже друзья! Пока мы друг к другу приглядываемся – скажем так. Но его все-таки смущает чье-то присутствие… Ваше, уважаемый переводчик. Он разбирается в третьем, незнакомом запахе: ведь мой и надзирателя для него уже привычны… Надо бы, чтоб он привык и к вам, но время дорого, так что я попытаюсь сломать лед одной небольшой любезностью…

При этих словах Виктор Дельо вложил в правую руку Вотье открытую пачку сигарет. Тот, не колеблясь ни секунды, левой рукой вытащил из нее сигарету и поднес ко рту. Адвокат щелкнул зажигалкой, Вотье затянулся и с шумом выпустил дым через ноздри.

– Он курит, – заметил адвокат. – Это еще раз доказывает, что перед нами – такое же, как и мы с вами, цивилизованное животное… Похоже, сигарета доставляет парню истинное удовольствие. Наверное, до сих пор ему никто не предлагал закурить.

– Да никому и в голову не приходило, – отозвался надзиратель. – Попробуй догадайся, чего ему надо! Ворчит себе, и все тут…

– Обратите внимание, друг мой, сейчас – никакого ворчания! Так давайте же воспользуемся переменой в настроении и порасспрашиваем его… Глядите-ка, да ведь он побрился!

– Сегодня утром, – подтвердил надзиратель.

– Сам?

– Конечно. Ловкости ему не занимать.

– Вчера мне представилась возможность испытать это на себе! – поморщившись, заметил адвокат. – Дорогой мой переводчик, теперь, как мне кажется, вы можете подойти к нему без опаски: он уже успел привыкнуть к вашему запаху.

Переводчик пребывал в нерешительности.

– Да не бойтесь же! В сущности, этот верзила – славный парень… Он уже готов к общению: свежевыбрит, с сигаретой в зубах… Скоро он у нас агнцем станет! Уступаю вам слово, если можно так выразиться. Для начала сообщите ему, что я его новый защитник, а вы всего лишь переводчик… Объясните также, что я самый надежный его друг и буду впредь заботиться о его пропитании и сигаретах.

Пальцы переводчика начали осторожно прикасаться к пальцам узника. Тот не противился, но лицо по-прежнему оставалось непроницаемым.

– Что он отвечает? – с тревогой спросил адвокат.

– Он молчит.

– Плохо… Но главное – он понял, кто я такой. Теперь скажите ему, что мне понравился роман «Один в целом свете»…

Пальцы директора вновь забегали по руке Жака Вотье. На этот раз лицо узника прояснилось.

– Ого! – воскликнул Дельо. – Мы задели чувствительную струну: его писательскую гордость… Скажите ему сейчас же, что я добьюсь разрешения дать ему пуансон, трафарет и пачку плотной бумаги, чтобы он мог, пользуясь вынужденным одиночеством, делать наброски нового романа… Дайте ему понять, что его тюремные впечатления очень заинтересуют читателей…

Переводчик вновь принялся за дело. Когда его проворные пальцы замерли наконец в неподвижности, узник, в свою очередь, отстучал пальцами сообщение на ладони своего безмолвного собеседника.

– Он начал отвечать! – воскликнул адвокат. – Что он говорит?

– Он благодарит вас, но считает, что это ни к чему, потому что ему никогда уже не придется писать…

– Ну, это он напрасно! Скажите ему, что, на мой взгляд, он правильно сделал, что убил этого американца…

– Вы полагаете, я могу ему это сказать? – озадаченно спросил переводчик.

– Вы должны! Конечно, подобное заявление несколько выходит за общепринятые рамки, но в этом исключительном случае совершенно необходимо, чтобы мой клиент был убежден в поддержке своего защитника, иначе не быть между нами доверию!

Переводчик передал Жаку Вотье слова защитника, и Дельо показалось, что на замкнутом лице узника промелькнула тень удивления.

– Добавьте еще, – поспешно сказал адвокат, – раз он действовал правильно, следовательно, он не виновен, и задайте ему пять вопросов… Во-первых, почему он признает себя виновным?

– Он не отвечает, – сказал переводчик.

– Второй вопрос: почему он до сих пор отказывается от защитника?

– Он молчит.

– Третий вопрос: хотел бы он обнять свою мать?

– Нет.

– Хоть что-то определенное… Четвертый вопрос: хотел бы он увидеться с женой?

– Нет.

– Очень интересно… – пробормотал адвокат и прибавил:

– Пятый и последний вопрос: хочет ли он, чтобы я устроил свидание с Ивоном Роделеком?

– Он не отвечает.

– Не отвечает, но и не говорит «нет»!… Дорогой господин директор, закончим на этом: теперь я знаю достаточно. Еще раз приношу свои извинения за то, что отнял у вас драгоценное время. Напоследок сообщите, пожалуйста, моему клиенту, что я очень хочу обменяться с ним рукопожатием: для меня это единственный способ выразить ему искреннюю симпатию.

Дельо пожал руку узнику, а переводчик между тем объяснял значение этого жеста. Однако рука Вотье осталась неподвижной.

На улице адвокат спросил:

– Скажите откровенно, что вы думаете о моем клиенте?

– То же, что и вы, дорогой мэтр. Вы правы: парень умен и осторожен. Из него не вытянешь ни слова сверх того, что он сам найдет нужным сказать, и он умеет пользоваться своей внешностью, чтобы вводить в заблуждение тех, кто на него смотрит…

– Совершенно с вами согласен… Увы, дорогой друг, я начинаю убеждаться в том, что умных людей защищать труднее, нежели глупцов!

Виктор Дельо отправился прямиком к себе домой, где его с нетерпением поджидала Даниелла, чтобы вручить письмо со штемпелем Санака. Пробежав его глазами, адвокат объявил:

– Я уезжаю… Как раз успею на двенадцатичасовой экспресс, который к семи часам доставит меня в Лимож… В этом славном городе мне предстоит кое-кого навестить. Затем поеду дальше. А вы будете жить здесь все то время, пока меня не будет, и продолжать нести службу.

Дельо отсутствовал четыре дня. Даниелла уже начала беспокоиться, но в десять вечера раздался характерный звонок в дверь.

– Наконец-то вы, мэтр!

– Добрый вечер, внучка… Поесть что-нибудь осталось? Голоден как волк: мой старый желудок уже не в состоянии приноравливаться к продукции вагона-ресторана…

– Ужин готов, мэтр… Вы, наверное, устали?

– Меньше, чем предполагал… Разрешаю вам поболтать со мной во время ужина, но потом – сразу домой…

Пока он с аппетитом насыщался, девушка не решалась беспокоить его вопросами. Наконец, разрезая сочную грушу, он заговорил сам:

– Я вижу, вы сгораете от желания узнать, что я сделал. И, раз уж вы сумели удержаться от расспросов, так и быть, скажу… Я присутствовал на нескольких опытах…

– Опытах?

– Да, над человеческими существами, рожденными без зрения, слуха и речи.

– И они живут?

– Да, и совсем не так плохо, как вы думаете…

Оставшись один, Дельо облачился в халат, но креслом на этот раз пренебрег: усевшись за письменный стол, он принялся изучать привезенные им из поездки брошюры, на обложках которых значилось: «Региональный институт слепых и глухонемых, Санак». От этого занятия его оторвал телефонный звонок:

– Алло! Он самый, мадам. С кем имею честь?… О, прекрасно!… Значит, вы получили мое письмо? Выходит, вы отнюдь не так неуловимы, как утверждали мои предшественники?… Буду очень рад с вами встретиться, госпожа Вотье…

На свидание он пришел точно в назначенный срок, но дама в темно-синем костюме и с серым шарфом уже ожидала его, прогуливаясь по аллее розария. В этот утренний час сады Багатели были еще безлюдны. Адвокат пошел навстречу, поправляя на ходу очки, чтобы составить себе как можно более верное впечатление о ее облике в целом. Его ожидания полностью оправдались. Внешне Соланж Вотье являла собой полную противоположность мужу: светловолосая, хрупкая, с виду почти подросток, но, несмотря на это, чертовски хороша собой.

– Простите, мадам, что заставил вас ждать, – сказал старый адвокат, приподнимая головной убор.

– Это не имеет никакого значения, – ответила молодая женщина с еле заметной улыбкой, в которой сквозила затаенная грусть, тронувшая ее собеседника. – Я слушаю вас.

– Постараюсь быть кратким, мадам. В двух словах, вы мне необходимы. Говоря «мне», я имею в виду, что вы необходимы нам: вашему мужу и мне…

– Вы в этом уверены, мэтр? – скептически спросила она.

– Ведь Жак, напротив, с самого момента убийства под любым предлогом уклонялся от встреч со мной. Сколько раз я добивалась согласия посетить его в тюрьме, но он всегда отказывал мне в этом. Похоже, он избегает меня, но почему?…

– Пока я ничего не в силах объяснить, мадам. Сам брожу в потемках… Я полон сомнений… Одно знаю наверняка – вы можете и должны мне помочь!

– Так ведь и я хочу того же, дорогой мэтр!

– Почему же вы отказали в помощи моим предшественникам?

– Им я не доверяла. В моем несчастном муже они видели лишь некий «казус» для использования в своих собственных целях, для саморекламы. Достаточно сказать, что эти так называемые защитники были уверены в его виновности, а ведь я убеждена, что Жак не убивал!

– Что заставляет вас так думать, мадам?

– Глубокая уверенность в том, что Жак не способен на убийство! Никто в целом мире не знает его лучше меня.

– Не сомневаюсь в этом, мадам. Как раз этим вы и окажете мне огромную помощь.

– Нет, мэтр! Я могла бы быть вам полезной, если бы Жак хотел, чтобы его защищали. Но он этого не хочет. Он делает все для того, чтобы его осудили: я чувствую, я знаю это! Ни вам, ни кому другому не удастся вырвать у него тайну, если даже я не добилась этого на корабле, когда была единственным посредником между ним и комиссаром во время допросов.

– Как ни прискорбно в этом признаваться, мадам, но я, как и мои предшественники, убежден, что ваш муж действительно убил американца! Тому множество доказательств: отпечатки пальцев, его собственные признания.

– Но почему же, по-вашему, он убил этого человека? Ведь он не был с ним знаком, даже не подозревал о его существовании!

– Только вы, мадам, можете помочь мне найти ответ на это «почему»… У меня есть все основания полагать, что мотив преступления был настолько веским – это я, кстати, уже сообщил вчера вашему мужу, через переводчика, – что для меня не составит труда добиться его оправдания.

Молодая женщина устремила на адвоката долгий, испытующий взгляд. Потом произнесла почти шепотом, будто боялась, что ветер разнесет ее слова по пустынному парку:

– У Жака не было никакой причины убивать…

– К счастью, дорогая госпожа Вотье, вы сказали это всего лишь передо мной, защитником вашего мужа и, следовательно, вашим другом! Если вы повторите эти слова перед судом, куда я твердо намерен пригласить вас в качестве свидетеля защиты, боюсь, осуждения Жака Вотье не миновать! Полагаю, мадам, нам следует встретиться завтра у меня и поговорить более подробно. Будем считать, что это свидание на свежем воздухе послужило лишь нашему знакомству. Час назначьте сами, но не забывайте – время не ждет!

– Дайте подумать. Я позвоню вечером, часов в одиннадцать.

– Как вам будет угодно…

Минула неделя с тех пор, как старшина сословия поручил защиту Жака Вотье Виктору Дельо. И вот адвокат снова появился во Дворце.

– Ну, – спросил Мюнье, принимая его в своем кабинете, – как продвигается дело?

– Я почти готов, – непринужденным тоном ответил Дельо, буквально ошеломив этим своего товарища по студенческим годам.

– Браво! Ты пришел попросить отсрочить процесс?

– Нет. К началу судебного заседания – двадцатому ноября – я буду готов.

– В добрый час! Неужели тебе удалось так быстро разобраться в этом деле? Ну, и что же ты думаешь о своем клиенте?

– Позволь не отвечать…

– Как тебе будет угодно! В общем, ты доволен? Ты больше не сердишься на меня за то, что я взвалил на тебя эту работу?

– С благодарностями пока повременю… А сейчас я хотел бы поговорить со своим соперником на предстоящем процессе.

– С Вуареном? Ты знаешь его?

– Понаслышке…

– Грозный противник! Адвокат при американском посольстве. По-моему, сейчас он должен быть во Дворце: я прикажу, чтобы его нашли…

– Ты оказываешь мне большую услугу! – заметил Дельо. – Я все думал, снизойдет ли мой знаменитый коллега до знакомства с жалким адвокатишкой…

Во французском суде помимо государственного обвинителя – прокурора – обвинение поддерживает также адвокат, представляющий интересы потерпевшей стороны, – так называемый защитник гражданского истца.

– В любезности Вуарену не откажешь, хоть он и держится высокомерно… Может, он и не слышал о тебе, но я уверен, с уважением отнесется к коллеге, взвалившему на плечи тяжкое бремя защиты этого Вотье. Ваши профессиональные отношения будут отличными, иначе и быть не может… Ага, вот и он… Прошу вас, входите, дорогой друг. Это ваш оппонент в деле Вотье, мой старый добрый товарищ Дельо…

Рукопожатие адвокатов вышло вялым. Вуарен и Дельо являли собой полную противоположность друг другу. Вуарен выглядел прекрасно; будучи двадцатью годами моложе соперника, он любил изъясняться витиевато и упивался собственным красноречием. Внутреннее отличие было куда как существеннее: если Виктор Дельо думал только об интересах клиента, то Андре Вуарен пекся прежде всего о собственной персоне. Защитник интересов гражданского истца решил сразу же расставить все по своим местам:

– Вы, дорогой коллега, по-моему, впервые выступаете в Суде присяжных?

– По правде говоря, да, и не слишком этим горжусь!

– Как я вас понимаю! Перестраиваться всегда так трудно… Вот я, например, дела Исправительного суда предпочитаю уступать коллегам…

– Раз уж мне посчастливилось, дорогой коллега, встретиться с вами, разрешите спросить, скольких свидетелей вы собираетесь представить суду?

– Около дюжины… А вы?

– Едва ли половину… – развел руками Дельо.

– Это меня не удивляет! От ваших предшественников я слышал о трудностях, с которыми они столкнулись.

– Они не слишком старались! – с улыбкой заметил Дельо.

– Что ж, дорогой коллега, до встречи на первом заседании суда…

После ухода Виктора Дельо элегантный мэтр Вуарен доверительно сказал старшине сословия:

– Старый чудак! Откуда он взялся? Из провинции?

– Ошибаетесь, мой дорогой… Еще немного, и Дельо станет старейшиной парижской адвокатуры…

– Невероятно! Разрешите узнать, дорогой старшина сословия, почему вы поручили это дело именно ему?

– По трем существенным причинам: во-первых, никто не хотел брать на себя защиту Вотье; во-вторых, я счел справедливым поручить такому человеку, как Дельо, дело, которое может наконец принести ему известность – пока хотя бы среди коллег; в-третьих, ваш противник, по-моему, не лишен таланта…

– В самом деле? – скептически осведомился Вуарен.

– Пусть у него не слишком представительная внешность, однако он, на мой взгляд, обладает качеством, все более и более редким в нашей профессии: он любит свое дело…

Будущему адвокату, Даниелле Жени, до сих пор не выпадала удача присутствовать на процессе в Суде присяжных, поскольку места, выделяемые адвокатуре, всегда распределяются среди элиты. Однако сегодня, двадцатого ноября, в день открытого процесса по делу Вотье, девушке повезло. Получив место на скамье защиты благодаря Виктору Дельо, представившему ее всем во Дворце как свою первую помощницу, она с любопытством рассматривала зал суда и заполнивших его людей. В накинутой на плечи мантии и адвокатской шапочке на темных кудрях Даниелла ощущала себя в своей стихии.

Первым объектом, попавшим под обстрел горящих жадным любопытством глаз девушки, стал, естественно, ее ближайший сосед – ее славный, несравненный Виктор Дельо. Даже такое важное обстоятельство, как сегодняшний процесс, не заставило его изменить свой неказистый облик: на нем была все та же порыжевшая мантия, и очки его по-прежнему то и дело спадали с носа. Меньше всего на свете адвокат обращал внимание на пятьсот пар глаз, нацеленных на него со смешанным выражением изумления и сочувствия: присутствующие спрашивали себя, откуда взялся здесь этот ходячий анахронизм и как он, черт побери, рассчитывает с честью выйти из битвы в таком безнадежном деле. Все внимание Виктора Дельо было сосредоточено на том, чтобы разобрать в гаме голос своего соседа слева, директора Института глухонемых. Сей достойный господин в конце концов не на шутку увлекся «делом Вотье». Он добился, чтобы его назначили главным посредником между обвиняемым и судом. За те три недели, что предшествовали открытию процесса, этот отзывчивый человек постоянно сопровождал Виктора Дельо в Санте и благодаря своему умению помог добиться от узника кое-каких существенных показаний.

Быстро скользнув взглядом по аудитории, в основном состоявшей из элегантно одетых праздных женщин, Даниелла остановилась на сопернике защиты – мэтре Вуарене. Он был – почему бы не признаться – весьма импозантен, не то что скромный, незаметный Дельо. Мэтра окружал целый сонм помощников. В противоположность Виктору Дельо он снисходительно поглядывал на публику. Чувствовалось, что мэтр готовится к очередному триумфу.

Наконец в зал суда ввели подсудимого, и при виде его у впечатлительной Даниеллы перехватило дыхание. Она даже не представляла себе, что на свете может быть подобное существо человеческой породы… Чудовищная косматая голова, посаженная на туловище атлета, зверское лицо с бульдожьей челюстью – таков был устрашающий облик гиганта, выросшего у скамьи подсудимых. Стоявшие по бокам жандармы в сравнении с ним выглядели просто недомерками. Девушка инстинктивно вжалась в спинку кресла: представшее перед ней страшилище никак не могло быть тем несчастным, о котором с такой теплотой отзывался Виктор Дельо. Стоило лишь взглянуть на обвиняемого, чтобы почувствовать в нем зверя, монстра, какие редко встречаются на земле. Даниеллу объял ужас. Одна мысль о том, что ее покровителю предстоит защищать такое чудовище, причиняла боль.

Она поспешила перевести взгляд на кучку присяжных, которые в ожидании начала процесса молча рассматривали странного подсудимого, чье неподвижное, будто одеревенелое лицо не выдавало ни малейшего чувства. Понимал ли Жак Вотье, отрезанный от внешнего мира своей тройной ущербностью, какая трагедия разыграется здесь, осознавал ли, что в этой трагедии ему уготована роль жертвы? Окаменевший слепоглухонемой производил на присутствующих поистине угнетающее впечатление.

Но вот в зал вошли члены высокого суда и отвлекли девушку от печальных размышлений. Все находившиеся в зале поднялись, председатель суда Легри и асессоры22
  В составе французского Суда присяжных – трое профессиональных судей (председатель и двое асессоров) и девять присяжных заседателей.


[Закрыть] заняли свои места. Государственное обвинение поддерживал прокурор Бертье, вызывавший у Дельо гораздо более серьезные опасения, нежели Вуарен. Назначенный на этот высокий пост совсем недавно, прокурор, похоже, считал вопросом чести отправить на гильотину каждого, кто имел несчастье попасть в его руки.

Секретарь суда монотонным голосом зачитал обвинительный акт, после чего началась процедура установления личности подсудимого, которая отличалась от обычной только тем, что вопросы председателя суда Легри доводились до слепоглухонемого через переводчика, воспроизводившего их с помощью дактилологической азбуки на пальцах Жака Вотье. Во избежание даже малейшей ошибки, которая могла бы возникнуть при подобном способе общения, суд обязал подсудимого пользоваться для ответа пуансоном и трафаретом по системе Брайля. Как только он давал ответ проколами на специальной бумаге, второй переводчик, хорошо владеющий этим письмом слепых, оглашал его ответ суду.

Ваше имя?

Жак Вотье.

Дата и место рождения?

Пятое марта 1923 года, Париж, улица Кардине.

Имя вашего отца?

Поль Вотье, скончался двадцать третьего сентября 1941 года.

Имя вашей матери?

Симона Вотье, урожденная Арну.

Есть ли у вас братья и сестры?

Одна сестра, Регина.

Из ответов подсудимого присяжные узнали, что Жак Вотье, родившийся слепоглухонемым в Париже, в доме номер шестнадцать по улице Кардине, под родительским кровом, провел первые десять лет жизни – точнее, существования, – окруженный близкими и находясь на особом попечении совсем юной, лишь тремя годами старше его самого, служанки, Соланж Дюваль, чья мать, Мелани, также была в услужении у семьи Вотье. Единственной обязанностью юной Соланж был уход за несчастным мальчиком, чья беспомощность требовала ее постоянного присутствия. Отчаявшись своими силами дать ему образование, родители Жака, люди состоятельные, стали обращаться в различные специализированные заведения с просьбой принять несчастного ребенка. В конце концов Региональный институт Санака в департаменте Верхняя Вьенна, основанный братьями ордена святого Гавриила, – в этом заведении успешно обучался не один слепоглухонемой ребенок – согласился взять последнего отпрыска семейства Вотье на свое попечение. Забирал мальчика из отчего дома на улице Кардине сам глава института, брат Ивон Роделек. Следующие двенадцать лет жизни Жак Вотье провел в Санаке, где благодаря незаурядному уму быстро достиг значительных успехов.