Текст книги "Исламская интеллектуальная инициатива в XX веке"
Автор книги: Гейдар Джемаль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
По мнению Шариати, после сокрытия имама Махди миссия претворения данной реформы в жизнь и руководства должна быть возложена на того, кого философ называет осведомленной личностью: на человека, обладающего знанием, осознающего проблемы своего общества и чувствующего ответственность за судьбу ислама и народных масс. В данном случае речь идет не о знаниях, приобретенных в ходе изучения исламских наук или получения светского образования, ибо «знание – это свет, который Аллах зажигает в сердце того, кого пожелает»3434
Хадис Пророка (СААС).
[Закрыть]. Согласно гносеологической концепции Шариати, подлинное знание в исламском смысле находится не вне человека, а в нем самом, ибо Аллах «научил человека именам», заложил в человеке предпосылки понимания. Ни муджтахиды и улемы (которых Шариати называет ответственными за то, что народ не знает сущности ислама), ни светские интеллектуалы (их мыслитель обвиняет в незнании проблем своего общества, изоляции от народа) не могут считаться осведомленными только в силу того образования, которое они получили, ибо оно не гарантирует понимания и обретения чувства ответственности. Осведомленный человек должен выполнять ту же функцию, что и пророк и имам, только до наступления сокрытия имама Махди он избирался непосредственно Аллахом, а во время сокрытия умма формирует правительство из наиболее талантливых и одаренных людей, которые выбирают руководителя, ведущего народные массы к заветной цели – построению живущего по законам ислама таухидного общества, в котором отсутствует деление на классы, нет частной собственности и угнетения. Образцом религиозного вождя, осведомленной личности Шариати считал имама Хомейни.
Философия Али Шариати глазами имама Хомейни
Что касается лидера Исламской революции, то он, в свою очередь, инновацию Шариати не принял. Безусловно, в программах Шариати и Хомейни много общего: оба понимали ислам как интернациональную революционную идеологию (точнее говоря, теологию), предназначенную для служения обездоленным всего мира и борьбы с угнетателями, как единственную систему, призванную сделать мир справедливым, и т.д. Проблема состоит даже не в ярко выраженном антиклерикализме Шариати, поскольку, в том числе и не желая сеять раздор в рядах оппозиции, он высказывался одобрительно в адрес революционно настроенных улемов, в то время как со стороны имама чувствовалось явное недоверие к духовенству. Во-первых, онтологическая концепция Али Шариати весьма уязвима с точки зрения исламской теологии, поскольку имеет пантеистический характер. Во-вторых, несмотря на то что сам Хомейни во многом переосмыслил центральные догматы шиизма, он считал ревизию ислама со стороны Шариати крайне опасной. Так, Хомейни призывал не отступать как от первичных, так и от вторичных предписаний ислама, обвиняя в косности и деградации конкретных людей – порочных ахундов, считая основной задачей избавление от них, а вовсе не ломку системы теологического образования, пересмотр вторичных положений религии. Шариати видел источник всех бед в системе, в искажении самого ислама, а не в происках агентов шахского режима и его заокеанских хозяев. Если Шариати считал залогом сохранения базовых принципов ислама иджтихад, то Хомейни рассматривал как «защитный пояс» ислама именно систему религиозного образования, тщательное следование всем предписаниям (при этом, конечно, поощряя иджтихад). Лидер Исламской революции отверг концепцию Али Шариати также в силу того, что она де-факто дезавуирует «велаят-е-факих»3535
«Велаят-е-факих» – концепция, согласно которой во время большого сокрытия имама Махди власть в умме должна принадлежать мусульманскому законоведу – факиху; данная теория возникла в русле шиитского фикха (законоведения) и была использована имамом Хомейни при разработке основ государственного устройства исламского Ирана.
[Закрыть] как политическую доктрину. Наконец, заигрывания Шариати с марксизмом не могли понравиться имаму. Конечно, называть Шариати «исламским марксистом» некорректно, ибо он не принимал материалистическую и атеистическую направленность данной философии, называя ее одномерной, и в то же время полагал, что у марксизма и ислама разная теоретическая база, но одна цель – построение бесклассового общества, общества без частной собственности. Имам категорически возражал против такого подхода, считая его противоречащим исламским законам, о чем писал в «Религиозно-политическом завещании», где также резко осудил левую организацию «Моджахедин-е-халг»3636
«Моджахедин-е-халг» («Моджахеды народа») – левая вооруженная группировка, идеология которой базировалась на попытке синтеза ислама и марксизма.
[Закрыть], принявшую многие положения концепции Шариати, в том числе и тезис о построении бесклассового общества, и выступившую против исламской республики.
Заключение
Али Шариати является вторым по значимости и влиянию после имама Хомейни идеологом Исламской революции в Иране. Какими бы ни были его разногласия с лидером революции, вклад Шариати в историю мусульманской мысли огромен. Во-первых, он предложил мусульманским странам проект модернизации без вестернизации на исламской почве, а также призывал к сотрудничеству суннитов и шиитов на основе общности проблем и ответственности за судьбу мусульманства. Во-вторых, он представил ислам как универсальный надкультурный революционный проект. В-третьих, Шариати осознал необходимость диалога радикального ислама с западными левыми нонконформистскими силами. В-четвертых, он указал на острейшую проблему, актуальную как для современного мусульманского фундаментализма, так и для любой идеологии вообще, – проблему противодействия процессу предательства победившей революции, превращения ее в свою противоположность, опасности клерикализма в любом его виде. Эта тема является чрезвычайно болезненной и насущной как для современного Ирана ввиду сложившейся там политической ситуации, так и для нашей страны, пережившей предательство Октябрьской революции, последствия которого печально известны.
Беседа первая (Москва, февраль 2003 г.)
Участвовали Г. Джемаль, А. Ежова, А. Шмаков и М. Трефан
В исламском поле можно быть радикальным революционным мыслителем и можно быть консервативным, буржуазным или клерикальным философом; можно защищать исламский социализм, а можно – халифат. Все эти люди будут, естественно, мусульманами, и все они будут считать, что исходят строго из Корана и Сунны. С одной стороны, эти мыслители будут правы, потому что они пытаются искренне, достоверно – в рамках своей логики и своего понимания – действительно не нарушать того, как они видят Коран и Сунну, как они их прочитывают. С другой стороны, понятно, что все они будут не правы в той или иной степени по более фундаментальной причине: у них на сегодняшний день нет метода – метода интерпретации, истолкования того, что они читают, – применительно к вопросу о власти, о реализации провиденциального смысла пребывания человека на земле.
Гейдар Джемаль. В 1996 году на конференции в ЮАР умер Калим Сиддыки – британский теолог и политик пакистанского происхождения, создавший Исламский институт планирования и исследований и ныне действующий Исламский парламент в Великобритании, в котором более двухсот тысяч членов. Он написал ряд книг по политическому исламу, Исламской революции, создал проект конституции революционного нового Пакистана – после свержения нынешнего режима. Его брата я тоже хорошо знаю. Но брат не такой большой человек, как покойный Калим Сиддыки, он просто нормальный хороший человек средних возможностей, который старается делать то, что может.
Антон Шмаков. Он тоже живет в Британии?
Гейдар Джемаль. Они все лондонцы. Брат Калима Сиддыки старается поддерживать Институт, поддерживать все проекты… Конечно, там кризис наступил, бюджет не полный – только 20% от необходимого.
Калим Сиддыки создал два медиасредства – Muslimedia и Crescent International (эта газета ушла потом в Канаду). Он был влиятельным человеком, пользовался большой популярностью, и по сей день оставшееся после него политическое наследство актуально среди мусульман Великобритании и не только. К нему относятся вообще как к сильному, продвинутому деятелю – среди юар-овских мусульман, например. Он написал очень много небольших книг и статей, направленных против nation-state. Он был жестким агрессивным критиком нынешнего состояния мусульманского геополитического пространства, разделенного на национальные государства…
Наша задача сегодня – пройти некий первый этап, ознакомиться с тем спектром авторов, которые существуют в политической философии ислама сегодня. Это первый пункт. Второй пункт – понять и сравнить их достоинства и слабости. Третий пункт – выяснить, каким методом они пользуются, составляя свое видение реальности. Понятно, что это – Коран, Сунна3737
Сунна Пророка (СААС) – второй после Корана источник исламского вероучения и мусульманского права, излагается в хадисах – рассказах об изречениях (словесная Сунна), поступках (поведенческая Сунна) и молчании Пророка Мухаммада (СААС). В шиитском исламе также существует Сунна непорочных имамов (АС). Что касается суннитов, то, помимо Сунны Пророка, они руководствуются также Сунной «праведных халифов».
[Закрыть], принадлежность к исламскому мировоззрению. Но в исламском поле можно быть радикальным революционным мыслителем и можно быть консервативным, буржуазным или клерикальным философом; можно защищать исламский социализм, а можно – халифат. Все эти люди будут, естественно, мусульманами, и все они будут считать, что исходят строго из Корана и Сунны. С одной стороны, эти мыслители будут правы, потому что они пытаются искренне, достоверно – в рамках своей логики и своего понимания – действительно не нарушать того, как они видят Коран и Сунну, как они их прочитывают. С другой стороны, понятно, что все они будут не правы в той или иной степени по более фундаментальной причине: у них на сегодняшний день нет метода – метода интерпретации, истолкования того, что они читают, – применительно к вопросу о власти, о реализации провиденциального смысла пребывания человека на земле.
У этих мыслителей есть общее понимание, самые общие теологические позиции, общий словарь. Человек – наместник Бога. Но что значит быть наместником? И почему он наместник Бога? И что – это параллельно? Есть Бог, Который контролирует все, Вездесущий, – не падает листок с дерева и не происходит ничего ни с муравьем, ни с пылинкой, а с другой стороны – параллельно с Ним существует наместник. Наместник – это есть некая степень свободы, некая степень удаленности, некая степень замещения. Одно значение арабского слова «халиф» – «наместник», а другое интересное значение – это «наследование», то есть человек поставлен наместником и преемником Бога. Эту общую теологическую позицию надо раскрыть, потому что главная проблема состоит в том, что масса очень глубоких странных позиций, данных в Коране, подвергаются поверхностному, банальному раскрытию на клерикальном уровне, и эти тафсиры3838
Тафсир – лексико-грамматический комментарий к Корану, разъяснение неясных слов, оборотов и непонятных ситуаций.
[Закрыть] сводятся, как правило, вообще к повторению того, что сказано – чуть иными словами, в другом порядке… Но даже более глубокие комментарии в большинстве случаев просто жуют нечто осторожно, в диком рационально-клерикальном страхе зарваться, сказать что-то лишнее, подпасть под критику, под отповедь и т.д. Но мы не должны этого бояться, – а, видимо, многие мыслители, которые поднялись в ХХ веке, были скованы этой традицией неправильного понимания «страха Божьего», из-за чего у них были связаны языки и мысли, и они вообще фактически отказывались от глубокого анализа.
Итак, первая задача – понять, о чем говорили эти мыслители. Второе – осознать их слабые и сильные места. Третье – выявить их методы и четвертое – выработать, соответственно, собственный метод. На базе критического анализа этих мыслителей мы должны понять, чего им не хватало методологически. После этого, на пятом уровне, мы попробуем выступить с философским анализом того, какого типа мыслители нужны сегодня и какого типа мыслителей следует ожидать в ближайшее время новой волны идеологизации политического ислама.
Ну и, конечно, побочный момент – это взаимодействие существующей исламской политической мысли с европейской мыслью. Настей с самого начала тонко проведен курс на ощущение того, что Али Шариати работал в пространстве французского, сартровского экзистенциального философствования, но вместе с тем у нее хорошо чувствуется, что Али Шариати не в полной мере интегрировал в себя методологию западного философствования, оставшись национальным и эклектичным мыслителем, у которого не было внутренней интуиции метода, единства метода и стиля. Такие философы есть и на Западе. Например, Николай Гартман3939
Гартман, Николай (1882–1950) – немецкий философ, автор учения о расслоении мира на серию пластов (неорганическая природа, психическое и духовное бытие), иерархичности мироздания. Имманентно критиковал неокантианский гносеологизм, рассматривал феноменологическое понятие интенциональности в качестве имманентно-трансцендентного отношения между субъектом и объектом, доказывал несводимость бытия к мышлению.
[Закрыть] – эклектичный мыслитель, можно упомянуть и неокантианцев Марбургской школы… То есть нельзя сказать, что эклектизм – это вообще характеристика восточных мыслителей.
Восточные мыслители в сегодняшних условиях неизбежно страдают вкусовщиной. И они, естественно, слабы в ощущении приоритетов и часто ссылаются на совершенно маргинальные имена. В частности, очень многие иранские теологи изучают «Многообразие религиозного опыта» Джеймса, совершенно ныне забытого автора, любопытного, – конечно, хорошо его знать, быть эрудитом…
Анастасия Ежова. Мы, кстати, два месяца его изучали на философском факультете в прошлом семестре, главу за главой. У нас предмет такой был – «Психология религии».
Гейдар Джемаль. Видимо, то же самое происходит и в кумских семинариях.
Антон Шмаков. Я слышал об одном шотландском товарище, Якубе Заки4040
Заки, Якуб (р. 1943). Урожденный шотландец, принял ислам в возрасте 15 лет, один из ведущих современных исламских интеллектуалов. Близкий сподвижник Калима Сиддыки, советник Мусульманского парламента Великобритании. Автор ряда работ по истории Омейядского халифата в Кордове.
[Закрыть].
Гейдар Джемаль. Это мой друг. Он прекрасно знает правый спектр Европы, был очень дружен с внучкой Муссолини. Вообще Якуб Заки – это человек, который вхож в разные двери, салоны и ложи. Он очень бодр и подвижен, хотя ему уже за шестьдесят.
Антон Шмаков. Когда-то я интересовался Клаудио Мутти4141
Мутти, Клаудио (р. 1943), в исламе Умар Амин – профессор Туринского университета, специалист по угро-финской и балканской филологии и фольклору. Принял ислам в 1974 году. Автор ряда работ по острым проблемам мусульманской культуры и истории, в том числе книг «Ницше и ислам», «Нацизм и ислам», «Эвола и ислам», «Византийское политическое наследие в исламе». Владелец издательства «Гончие Псы», в котором выходят книги по политическому исламу.
[Закрыть].
Гейдар Джемаль. Клаудио Мутти – издатель.
Антон Шмаков. У меня есть его книжка о «Железной Гвардии».
Гейдар Джемаль. Да, наш друг Мутти…
Антон Шмаков. У него есть брошюрка «Нацизм и ислам».
Гейдар Джемаль. Я думаю, что сегодня эта тема – нацизм и ислам – устарела. Правый спектр вообще перестал быть актуальным. Он сегодня уже настолько маргинализировался… Кроме того, в нем есть фундаментально неприемлемые позиции – трудно себе представить правый спектр без национализма.
Антон Шмаков. У Клаудио Мутти я читал, кстати, работу «Эвола и ислам».
Гейдар Джемаль. У него есть «Ницше и ислам», «Эвола и ислам», «Нацизм и ислам». У бедняги Мутти есть религиозная вера – он мусульманин – и существуют личные пристрастия. Он пришел в ислам из нацизма, ну, и хочется ему это как-то совместить… Я внимательно и с большим сентиментальным сочувствием читал его книжку «Ницше и ислам», но я бы написал лучше, потому что он пропустил целый ряд выгодных позиций, хотя даже эти выгодные позиции тему не спасают. Не он первый любит Ницше в исламе. Мухаммад Икбал, кашмирский поэт, написал книжку «Джавад-наме», посвященную своему сыну Джаваду. «Джавад» означает еще и «вечность». В этой книге Джавад путешествует по планетам, по семи небесам, на каждом из которых он встречается с мыслителем.
Антон Шмаков. «Божественная комедия»?
Гейдар Джемаль. Там есть Платон4242
Платон (428/427–348/347) – древнегреческий философ-идеалист, создатель учения о мире объективных идей (эйдосов), политической теории «идеального государства».
[Закрыть], но там есть и Ницше4343
Ницше, Фридрих (1844–1900) – германский философ нового типа, порвавший с концептуальными системами классической философии и положивший начало экзистенциальному иррациональному методу осмысления бытия человека в мире. Предшественник Хайдеггера и представителей всех современных направлений в философии.
[Закрыть], о котором Икбал пишет очень тепло и нежно. Откровенно говоря, я все это воспринимаю как парарефлексию, мотивированную экстрафилософскими опусами. Ницще, конечно, интересен, не понят, в чем-то устарел – даже стилистически, какие-то места перестали восприниматься адекватно, но к исламу его очень трудно притянуть.
В чем проблема этих правых мыслителей, в том числе и «Языческого империализма»? Эвола вообще очень проблемный автор, у которого чересполосицей интересные места сменяются откровенно слабыми. Проблема всех этих авторов – их гуманизм. Все фашистские мечтатели зациклены на любви к человеку. Даже Ницше – с его страшной суровой критикой человека, с его оправдавшимся предсказанием о последних людях, которые будут «моргать и прыгать как блохи» (гениальнейшая формула постмодерна!), со своей ставкой на сверхчеловека – был эгоцентричным приверженцем земли. Понятен его пафос ненависти к лживой сентиментальной пасторской патоке, к психичности, которую он отрицает во имя брутального experience'а – но на самом деле это две версии одного и того же.
К сожалению, очень многим современным мыслителям неочевидно, что глина имеет широкий спектр манифестаций, она может быть грубой, может быть тонкой и огненной. Как тонкая глина она может выглядеть просто духом. Весь спектр переживаний и опытов, связанных с медитацией, с йогой, с внезапным интуитивным прозрением, – это спектр глины, которая может представлять собой даже чистую энергию – причем не низшего типа, как разряды молнии, а незримо абсолютного, декретного – очень высокий порядок джиннов. Потом существует еще более высокая энергия рока, которая манифестируется в нашем пространственно-временном континууме как необратимость причинно-следственного ряда. В парафизических построениях, делаемых фундаментальными учеными, сейчас заново ожила тема возможности амбивалентного тока времени – но это непонимание природы времени. Время не есть субстанция, время есть просто последовательность состояний, каждое из которых меньше предыдущего, попросту – энтропия. Время и энтропия – это одно и то же. И время – неотъемлемая функция гравитационного поля. Время пожирает пространство и убивает само себя. Энергия гравитации, энтропии и причинно-следственного ряда – это тоже энергия глины. Алхимики так прямо и говорили: наша задача – сделать материю духовной, а дух – материальным. Есть глина, цветовой ряд – от наиболее холодных цветов до наиболее теплых, от фиолетового до красного. Ницше не понимал, что задача Единобожия – полностью выйти за этот регистр.
Можно выйти через Белое, можно через Черное. Выйти через Белое, через синтез всего, – ложный путь, который ведет нас к космизму, неоплатонизму, к адвайта-ведантизму, к постулированию Великого Тожества, лежащего в основе клерикально-инициатического мировоззрения. Фатальное и финальное Черное – это не-цвет. Тут на помощь нам приходит некий контекст некоторых радикальных герметиков прошлого, которые говорили: наш свет рождается из Черного чернее Черного – Negrum plus quantum negri. Если помещаешь в центр черного еще более черное, то начинает сиять потрясающий свет, распространяющийся по черному предыдущему. Это не свет огненного светила, он не иррадиирует – это и есть Нур, Аллаху нуру-ус самавати ва-аль ард.
Антон Шмаков. «И Господь – свет небес и земли».
Гейдар Джемаль. Правильно.
Максим Трефан. Вы как-то заметили, что в сонете Рембо «а» – черного цвета. В моем представлении это еще и цвет последней определенности, последнего утверждения. Это ведь определенный артикль, как the, то есть al начинается с «а», это первая гласная, алеф. Я думаю, есть три основных звука – «а» (открытый рот), «м» (сомкнутые губы) и «ф» – звук выдыхаемого воздуха.
Гейдар Джемаль. Я бы сказал – «х», которое не предполагает действия губами, просто щелевое сужение гортани. Вы совершенно правильно увидели ситуацию, но забыли еще «л». «М», «л» и «х» – являются наиболее крайними точками в любой фонетической системе…
Я думаю, что универсальности Послания не существует. Если Послание обращено ко всему сущему, то в нем нет напряжения, энергетического потенциала. Послание должно быть обращено к одной исключительной точке, которая лимитирует неопределенное безграничное множество. Вы берете лист бумаги, на котором существует неопределенное множество точек, сосчитать которые нельзя, – но лист конечен. Всякое Послание может быть только о конечности. И выявить эту конечность можно, только адресовавшись к одной-единственной точке. Вы ставите карандашом на лист точку – и сразу это пространство структурируется. Появляется точка, противопоставленная всем остальным – невидимым, потенциальным, непересчитанным. Эту точку не надо считать, она одна, но она мгновенно обнаруживает конечность всего множества, всей плоскости. Не дурную бесконечность цифрового ряда, а трансцендентную конечность. Именно к ней обращается Послание и говорит: докажи своей судьбой, своей единственностью, что лист, внутри которого ты выделена, действительно конечен.
Естественно, данной точкой является Человек – Пророк и Умма. Если бы это Послание было адресовано к джиннам, ангелам, к звездам – то оно было бы бессмысленно. Вот почему в Коране Аллах говорит, что все эти точки на листе, все реалии манифестированного космоса – отказались от Завета. И только наислабейший человек – согласился. Но ведь отказ от Завета свидетельствует о том, что Послание-то не универсально, а эксклюзивно.
Максим Трефан. Как же соединить «местечковый патриотизм» планетарного человека с его эксклюзивностью?
Гейдар Джемаль. Мы же говорим об эксклюзивности его инструментальной функции. Человек перифериен как онтологическая данность, но он помещен наместником, он избран.
Максим Трефан. Избрание не ставит его в привилегированное положение?
Гейдар Джемаль. Раскольников избрал топор. Это был единственный, уникальный топор, место которого потом – в музее. Но ведь этот топор не стал больше Раскольникова, больше старухи, больше Достоевского. Нет, это маленький кусок дерева, на который надет еще меньший кусок железа. Но он судьбоносен. Человек – инструмент. В чем проблема «языческих империалистов»? Они думают, что человек – это цель в себе. Человек затерян в эшелоне лестницы миров, над ним – великие существа, олимпийцы и т.д., но он – аналогичен, он может в процессе инициатического роста интегрировать в себе все эти состояния, реализовать в себе универсальный потенциал становящегося «я». Одна из книг Генона так и называлась – «Становление Человека согласно Веданте». Это – предельный горизонт традиционалистского геноновского взгляда.
Возьмем грубый аспект глины: материалистический гуманизм, в котором цель – социальная справедливость, человек, полностью раскрывающий свои возможности. Что такое для марксиста царство свободы, в которое человек попадает, преодолев отчуждение и реализовав провиденциальный смысл истории? Это ассоциация свободных индивидуумов, имеющих возможность полностью раскрыть свой онтологический потенциал. Вопрос – а зачем? Зачем этому дереву цвести, если некому будет смотреть и нюхать? Зачем этот комок биологической плоти, через который стреляют какие-то озарения? Идея антропоцентризма не выходит за рамки изощренного гедонизма. Все ограничивается здесь персональным опытом в его позитиве – то есть нужно у всех возможных спектров опыта чувствующего существа поменять знак минус на знак плюс. Но параллельно с этим есть ощущение того, что все существующее не имеет цели в себе. Потому что есть Уничтожитель, есть Коса. Если бы человек мог превратиться в бессмертного олимпийца, гедонизм которого является неотменимым утверждением,.. ну или если материя преображается, и человек попадает из царства необходимости в царство свободы, в теологический рай, где время исчезает… Но ведь Маркс не написал, что время исчезает, что физические законы утрачивают силу, яблоко больше не падает на Ньютона. И где же эта свобода? Вот если бы он написал, что приходит Махди и трансформирует Вселенную, в которой начинают действовать законы справедливости, которая наполняется победой над энтропией, и из камней подымаются розы, а воды тающих ледников начинают течь вверх – я бы тогда понял: да, царство свободы. Я не вижу, каким образом преодоление отчуждения от плодов своего труда меняет физические законы. Но ведь к этому же все сводится на самом-то деле. Вопрос именно в этом.
Мы космические существа, мы не можем быть свободными до тех пор, пока не изменены параметры в условиях космоса. Для этого должна быть новая земля и новое небо. Более того, несправедливость и эксплуатация в этом обществе является характерной чертой его ветхости и внутренней заданной в нем программой тирании, то есть аспекта испытания, материальности и т.д. Исламская задача – это ведь не создать рай здесь, а приготовить условия для прихода Махди, то есть создать политическую силу, которая будет способна воевать и нанести поражение противнику – с тем чтобы Махди, придя, чудесным образом изменил физические законы мира, доказав, что воды Иордана обратимы. После чего наступает остановка циклов, Страшный суд, Воскресение – то есть выход за пределы пространственно-временной манифестационной логики.
В этом контексте утверждать, что человек является самоценностью, невозможно, поскольку он уничтожим. Не может быть самоценностью человек, который смертен. Раз он смертен, значит, все его ощущения стираются – как то, что написано на черной доске. Как Брюсов писал: «Я жил, я мыслил, я прошел как дым». Но зачем я буду Павкой Корчагиным махать киркой на строительстве узкоколейки по колено в болоте – ради того, чтобы грядущие поколения сделали город-сад, если мало того, что я пройду как дым, но еще и эти поколения пройдут как дым. Дело в том, что поколения, которые придут победителями на смену мне, революционеру Корчагину, не превращаются в ангелов или бессмертных, не становятся олимпийцами, они не меняют своей тленной физической природы. А раз так, значит, все это не имеет смысла в себе, а является функциональным инструментом для реализации чего-то иного, что находится в вертикальной позиции по отношению к онтологической плоскости, в которой «я», вибрируя, виднеюсь…
Можно, конечно, сказать, что это материалистический горизонт, а есть горизонт геноновский – отождествление Атмана с Брахманом, реализация всех состояний. Здесь есть одно «но». Можно уничтожение переименовать в реализацию Великого Тожества. Можно сказать: ты не помер, а ты достиг нирваны. Но от этого факт-то не меняется, тряпка прошлась и стерла иероглиф.
Поэтому тонко чувствующий проблему Юлиус Эвола4444
Эвола, Юлиус (1898–1974) – теоретик традиционализма, эзотерического фашизма («Восстание против современного мира», «Оседлать тигра»). В отличие от Рене Генона, Эвола рассматривал касту кшатриев в качестве касты, превосходящей брахманов.
[Закрыть] говорит о том, что задача – вырвать индивидуальное бессмертие у рока. Узнать свое Имя, чтобы его можно было написать в любом мире. Если ты не знаешь Имени – волна набежала на песок, где оно написано, стерла все, – а ты не знаешь. Некому больше написать – знания-то нет. А если ты знаешь Имя, то есть знаешь, как его написать, тебе все равно, что она его стерла, – а ты его на любом другом месте напишешь: пойдешь в город, на стене напишешь. На бумаге напишешь, на дереве вырежешь. Потому что ты знаешь Имя, ты можешь написать его в любом мире. Дело в том, что способность написать это Имя в любом мире, во-первых, крайне относительна; она предполагает некий субъект, который эмансипировался от конкретной ситуации. То есть она предполагает некий дух, который стал душой. Потому что безличный дух, являющийся импульсом, порождающим существа, подобен ветру, который надувает паруса. А душа – индивидуальна, она лична. Душа, которая имеет волю. Но душа является эпифеноменом здесь и теперь. Она существует постольку, поскольку существует наша вброшенность в мир. И душа смертна.
Эвола ставит невозможную задачу перед духом – чтобы этот дух приобрел свойства души, чтобы универсальный фактор приобрел характер уникального, индивидуального и сиюминутного и имел волю воспроизводить свою сиюминутность в разных плоскостях. Меня всегда поражала методологическая слабость Эволы как метафизического мыслителя. Он просто хочет, чтобы круг был квадратным. Так не бывает. Либо ты осуществляешь путь безличного духа, в таком нормальном жреческом генонизме, то есть говоришь: это есть то. Аннигиляция, снятие индивидуальности, этой конкретики – как некоей возможности, которая может быть, а может и не быть, – скорее не быть, чем быть, – которая просто одно с той общей подкладкой, где все частности исчезают. В принципе никакой разницы с тем, что обычный человек без посвящения выбирает и точно так же становится одно с этой всеобщей подкладкой, и его точно так же нет, – как нет великого йогина, достигшего абсолютной идентификации, – тут никакой разницы нет.
Есть путь Юлиуса Эволы – героический путь, когда, понимая, что существует ничтожащий нас рок, время, Абсолют, он говорит, что можно как-то вырвать победу, получить статус олимпийца, хитрого Локи, который ускользнул из сетей, стал индивидуумом, но приобрел качество неразложимости. Вот чего он хочет. Возможно, существуют во всем многообразии духовного опыта и такие возможности реализации. Они, безусловно, не являются безграничными – потому что все, что манифестировано, все, что достигнуто, всякое свершение, ничтожится дахром, то есть любая формула аннулируется нулем – считай, сколько хочешь, любые уравнения пиши, но ноль берет на себя как бы все. Или, например, стоит к любому самому большому числу приписать минус, оно становится отрицательной величиной. Поэтому все это носит относительный характер, не решает главной проблемы.
В конечном счете, Ашшурбанипал или Ассаргадон превосходят раба гигантским харизматическим статусом, бесконечной властью, чудовищной подключенностью к духовному, политическому и индивидуальному опыту. По сравнению с Ассаргадоном обычный человек – все равно что собачка, карликовый пинчер. Но с точки зрения проблемы – инструментален человек или самоценен, как сказал бесчисленное количество раз Омар Хайям и его эпигоны, – никакой разницы между Ассаргадоном и рабом нет. Мы можем взять не Ассаргадона, а Великого посвященного, то есть перенести дистинкцию между великим царем и ничтожным рабом в плоскость духовного превосходства, – и получим то же самое.
У нас остается только другой, парадоксальный путь. Оказывается, мы должны делать ставку не на перманентное, не на неизбывное, которому мы хотим придать свой индивидуальный привкус. Мы должны делать ставку на индивидуальный привкус, на свою уникальность, в которой мы должны увидеть тайный инструментарий неведомого нам Субъекта, Который в этом случае чудесным образом обещает нам Воскресение – именно этому исчезающему индивидуальному, но только в том случае, если есть прорыв. Не Посвящение, а Прорыв за пределы этой глины, в рамках которой только и возможно Посвящение.
Что такое Посвящение? Это признание тожества всех состояний глины между собой и признание тожества любого цвета, любого оттенка белому цвету. А мы должны вырваться в Черное, более Черное, то есть отказаться от цветовых игр в принципе. И вот это никак не доступно философии традиционалистов, стоящих на классических платонических и неоплатонических позициях. Более того, это с большим трудом понимается человеком вообще. Масса мусульман, тем более христиан и иудеев, вообще не понимают, о чем речь. Внутри них как бы встроен свой личный, индивидуальный Платон, свой личный индивидуальный Аристотель4545
Аристотель (384–322 до н.э.) – древнегреческий философ, ученик Платона, воспитатель Александра Македонского, основатель школы перипатетиков (Лицея) в Афинах, систематизатор и энциклопедист, основатель таких наук, как логика, психология, физика, биология.
[Закрыть], который осуществляет в их мозгах коррекцию традиции Единобожия в сторону пути всякой плоти, то есть языческих респектаций…
Политическая теология является узкими вратами в сверхактуальные закулисы настоящей метафизики Единобожия. Политическая теология – это проблема применения абсолютно парадоксального к абсолютно конкретному, непосредственному и сиюминутному. Это сведение воедино двух наиболее разнесенных полярных точек. Тем самым это вопрос ни о чем ином, как только о власти в ее высшем значении. Власть – это способность свести наиболее удаленные позиции в одну точку, где происходит взрыв, рождение абсолютно нового.
Максим Трефан. Разве идея Финала – не общая для всех миров?
Гейдар Джемаль. В циклическом эманационном космосе нет конца, конец означает начало. Это спираль. Я имею в виду выход из любого процесса. В эволюционном космосе есть только пульс, маятник. Кто будет останавливать? Именно точка, ведь если человек осуществляет прорыв, то именно он в этой точке уничтожает и заставляет свернуться все миры. Уникальное Послание, адресованное Человеку…
