Текст книги "13-й Легион (ЛП)"

Автор книги: Гэв Торп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Глава пятая.

+++ Операция Сбор почти завершена. +++

+++ Хорошо. Жду вас в скором времени. +++

Я вижу примерно пять метров перед собой, после чего мой взор упирается в кружащийся снег. Я туже стягиваю капюшон своей зимней шинели вокруг лица своими тяжелыми перчатками, и медленно, но упорно тащусь в снегу по колено. В конце концов, оказалось, что наши «Химеры» здесь внизу бесполезны, местные использовали транспорт из шасси «Химеры», поставленной на лыжи, с гигантским турбовинтовым двигателем. Всего лишь километр или два от обогреваемой посадочной площадки до входа на заставу Эпсилон, где мы присоединимся к другому штрафному легиону, но я уже выдохся от усилий. С заставы Эпсилон мы должны будем промаршировать и задержать продвижение орков в горах, более чем в пятидесяти километрах от того места, где мы находились в данный момент. Мы не ждем, что выживем. Мы должны будем просто купить время для организации обороны. Две застава уже были захвачены зеленокожими и нас забросили, чтобы мы остановили их продвижение.

Маршрут не особо сложен, под горку вдоль долины к главному входу на станцию.

Прямо передо мной маячит длинная шинель пробирающегося по снегам Полковника, почти скрытая из вида кружащимся снегом. Рядом с ним едет капитан Олос из Крагмирской Имперской Гвардии, восседая на огромном, длинноволосом, сером четвероногом животном, которого они называли «плугфутом». Я мог понять почему: массивные лапы четырех ног имеют роговые наросты, которые прорезаются сквозь сугробы снега. Капитан завернут с головы до ног в густой темный мех, обвязанный и опоясанный мерцающей темной кожей вокруг талии, бедер и бицепсов. Он склонился с седла на высокой спине плугфута и разговаривает с Полковником, и я пошел чуть быстрее, чтобы послушать, о чем они говорят.

– Я отправил одного из своих бойцов вперед, чтобы он рассказал на Эпсилон, что мы почти добрались, – сквозь свирепый вой ветра орет Олос. Его лицо обветренно от постоянных патрулей в таких суровых условиях, кожа коричневая и загрубелая от постоянного нахождения в холоде.

– Сколько еще идти? – орет в ответ Полковник, сложив руки рупором вокруг рта, чтобы перекричать завывающую бурю. На нем толстая черная шинель, огромный шарф обернут вокруг подбородка и фуражки.

– Около пятисот метров, – громко отвечает капитан, – полчаса марша и мы на месте.

– Зачем посылать всадника? Почему просто не передать им сообщение связью? – спрашиваю я, тыкая пальцем за плечо на всадника слева, несшего огромную комм-станцию на спине.

– Сейчас сезон штормов, – орет в ответ Олос, – с южных полярных регионов поднимается какая-то странная хрень, которая портит комм-передачи на любой дистанции больше двухсот метров. На каждой заставе есть астротелепат для связи с передающими спутниками на орбите. Летом не все так плохо, но орки выбрали самое худшее время для вторжения.

Кто-то тащится ко мне, и я смотрю на Лорона, его бледное, почти синее от холода лицо, виднеется из-за отороченного мехом капюшона. Как и на остальных, на нем длинная, серо-коричневая шинель, которые мы получили, когда спускались на шаттле. Он держит лазган в громоздких рукавицах, сшитых из того же материала.

– Какого черта кому-то пришло в голову жить в таком месте? – стуча зубами, вопрошает он. Олос пару раз тыкает пальцем в землю.

– Ансидиум девяносто, – отвечает он с усмешкой, – под скалами миллионы тонн руды с ансидиумом.

– Чем так чертовски полезен этот ансидиум девяносто? – спрашиваю я, размышляя, что может быть такого важного, чтобы три миллиона человек жили в таких негостеприимных условиях.

– Из него производят каталитическое веществе для плазменных реакторов, – говорит он, найдя среди своих покрытых снегом седельных сумок кобуру и доставая плазменный пистолет, – для начала, это один из самых стабильных элементов воспламенения для плазменного оружия. Говорят, что плазменное оружие, произведенное из ансидиума добытого на Крагмире имеет только сорок пять процентов отказов.

– Кажется, вы слишком непринужденно болтаете с осужденными преступниками, – вставляет Полковник.

Я не вижу его лица, но думаю, что он одарил капитана одним из своих суровых взглядов.

– Они служат в наказание? – спрашивает капитан, засовывая плазменный пистолет обратно.

– Да, – секунду обдумав, отвечает Полковник, – они искупают свои грехи.

– Тогда они по мне, – со смехом отвечает Олос, – а вот шатающиеся вокруг не осужденные и не наказанные преступники меня беспокоят! Когда нас так осаждают орки, я рад любой помощи, которую могу получить!

– Вы считаете, что двадцать два человека смогут сильно помочь? – спрашивает Лорон, вылезая из особенно глубокого сугроба.

– Последний раз Крагмир атаковали около семи лет тому назад, – отвечает он нам, – десять человек удерживали заставу Гамма от корсаров шесть дней. В нужной ситуации десять человек лучше, чем сотня.

– Поверю на слово, – бормочет Лорон, отставая от нас.

НЕСКОЛЬКО десятков человек работают во входной камере, когда мы проходим через огромные двойные ворота заставы. Половина из них останавливается и смотрит на нас. Есть только одна вещь, которая меня раздражает больше всего остального, это косые взгляды. Я не знаю почему, можете называть это раздражительностью, если угодно, но почему все, прокляни их Император, столь любопытны, когда мы рядом? Хорошо, не каждый день «Последний шанс» оказывается у их порога, но разве я таращусь как какой-нибудь криволобый идиот, когда вижу что-нибудь, чего не видел раньше? Конечно, нет. Я имею в виду, что у меня есть некоторое самоуважение. Наша репутация, кажется, бежит впереди нас все сильнее и сильнее в эти дни. Я не уверен, раздражает это или забавляет Полковника. С одной стороны, чем больше людей слышали о нас, тем выше была наша ценность в качестве устрашения. С другой же, некоторые люди видели в нас почти героев, и он явно не желал, чтобы обычный гвардеец думал, что это своего рода очаровательное продвижение в карьере. Если они так думают, то они чертовски глупы. Лично мне наплевать и на то и на другое, покуда они не пялятся на меня, словно я какой-то экспонат в цирке уродцев.

Даже в стенах заставы Эпсилон, вырубленной в голом камне гор, холодно. Дьявольски холодно. Снаружи, говорят, что без подходящей одежды ты замерзнешь в течение пяти минут. В это я чертовски охотно верю, мои пальцы ног все еще не шевелятся после короткой прогулки от посадочной площадки с вершины долины. Сегодня мы отдыхаем здесь, а утром выдвигаемся. Когда я повел бойцов в реквизированную для нас Полковником часть бараков, Франкс подгреб ко мне.

– Планеты собираются убить меня, Кейдж, – мрачно заявляет он, руки в перчатках неуклюже расстегивают пуговицы его тяжелой зимней шинели.

– Если Ложная Надежда не прикончила тебя, то это место как прогулка по площади, – уверяю я его.

– Ложная Надежда, может быть, и не достала меня, – говорит он с гримасой на лице, – а вот холод раздирает мою грудь, я едва могу дышать.

– Переживешь, – с жаром отвечаю я, – мы наловчились выживать.

– Может быть, – все еще не убежденный, признает он, – это только вопрос времени, когда мы все умрем. Если это не сделает погода, то могут орки. Сколько мы еще можем выживать?

– Столько, сколько захотим, – решительно отвечаю я, хватая его за плечо, – Пойми, моя философия говорит о том, что если ты сдашься, то умрешь. Тебе нужно что-то, за что можно уцепиться. Для меня это Полковник. Каждый раз, когда я вижу его, я снова убеждаю себя, что он не получит моего трупа. Я не хочу доставить ему такого удовольствия. Пока что это работает.

– Ты веришь ему, насчет нашего шанса на искупление? – с надеждой спрашивает Франкс.

– Неважно во что я верю, – отвечаю я, пожав плечами, – важно то, во что веришь ты. Мы разбираемся с эти вопросом каждый по-своему. Линскраг думает, что если он просто сможет выжить, то вернется и затребует обратно свое баронство и отомстит своим врагам.

Кронин тронулся, но он считает, что теперь является гласом Императора, и это поможет ему пройти через все. У каждого есть что-то свое. А те, кто умерли, просто не верили в это достаточно сильно. Если ты хочешь драться за свою душу, то по мне это прекрасно.

– ИМПЕРАТОР, ты, мать твою, ошпарил меня! – вопит Гаппо на молодого парня у регулятора температуры воды. Пар поднимается от огромного бассейна, собираясь каплями на светло-голубой плитке стен. Он садится на бортик так, что в воду свешиваются только его ноги.

– Пусть так и будет горячо, пацан, – возражает бывший штурмовик Пол, – эта погодка проморозила меня до самого сердца, мне нужно отогреться.

– Смотри, чтобы твой крюк не заржавел, – глумится Гаппо, осторожно опуская свое тело в воду.

– Самая лучшая долбаная стирка за долгое время, – говорю я им, дотягиваясь до одной из бутылок с очищающим тоником.

– Должно быть, этот ансидиум стоит прилично, раз они так хорошо живут на Крагмире.

– Говорят, что Культ Механикус отдаст и руку и ногу за эту хрень, – соглашается Пол, соскальзывая глубже, пока на поверхности не остается только его подбородок.

– Думаю, это его энергия разогревает воду, когда наверху так холодно.

– Разойдись, освободи место больному! – орет Франкс, осторожно шлепая по полу, его босые ноги с неохотой ступают по холодной плитке. Он прав, он действительно выглядит измученным, его некогда огромные мышцы теперь висят на костях. Они еще вполне хороши, но его вес значительно снизился. Он опускает палец ноги в воду и, к веселью остальных, с шипением отдергивает.

– Слишком горячо для твоей нежной кожи? – хохочет Пол, брызгаясь водой в сержанта. Франкс достает ногой голову Пола и загоняет того под воду. Когда он, отплевываясь и ругаясь, снова появляется на поверхности, Франкс прыгает почти на него.

– Айййййй, – завывает он, кусаю губу, – горячо, мля!

– Придется привыкнуть, – уверяю я его, поливая каким-то лосьоном щетинистую поросль на голове, которая должна была быть волосами.

– Не забудь помыть за ушками, – хихикает Гаппо, выхватывая у меня бутылку, его выпад вызывает волны, они переваливаются через бортик и расплескиваются по полу. Я слышу, как пришел кто-то еще, и, подняв взгляд, вижу Кронина, осторожно шагающего по скользкой от воды плитке.

– И найдется место в сердце Императора для всех истинно верующих, – говорит он нам, замерев на краю и с подозрением глядя на бассейн.

– Это значит, подвиньтесь штрафники, – говорю я остальным, отталкивая Пола на другую сторону, освобождая место справа. Кронин делает глубокий вдох и шагает через край; худой мужчина плюхается и полностью исчезает под водой. Через несколько секунд он вырывается из воды, на его лице расплывается такая широкая улыбка, которую я никогда не видел.

– Могу легко здесь оставаться днями, – хрипит Франкс, закрывая глаза и ложась головой на бортик бассейна.

– Можно понять Крагмиранцев, почему они не возражают против холодного патрулирования, если возвращаются сюда.

– Я думаю, они крагмирцы, – поправляет его Гаппо, швыряя лосьон Полу.

– Крагмиранцы, крагмирцы, какая хрен разница, – сонно каркает Франкс.

– И я уверен, это не теряет новизны, даже после десятка патрулей по утреннему морозу, – продолжает бывший проповедник, – я встречал сержанта с одной из дальних разведгрупп. Даже самые опытные бойцы умирают достаточно регулярно. Обморожения, скрытые расселины, полярные медведи, все эти напасти поджидают там беспечных.

– Не может быть хуже, чем на Ложной Надежде, – напоминаю я им, – там была адская дыра без каких-либо положительных моментов.

– Аминь, – соглашается Франкс. У него было намного больше причин, чем у любого из нас, забыть этот мир-смерти.

– Повсюду возник свет великолепный, и все вокруг осветила красота Императора, – подает голос Кронин, преследуя кусок мыла, который выскользнул у него из пальцев.

– Да? И что это значит? – спрашивает Пол. Наше синхронное пожатие плечами посылает еще больше ряби по воде, и Кронин оглядывается, задумчиво нахмурив брови.

– И ликование опустилось на Площадь Вечной Ночи, поскольку тьма прошла, и вернулся свет, – снова пытается он. И разочарованно вздыхает, когда мы качаем головами.

– Попробуй что-нибудь из «Тезисов Тора», – предлагает Гаппо, – я изучал их. На самом деле, написанный трактат был опубликован в «Магнамина Либер».

– Я всегда думал, что «Тезисы Тора» скучны, – возражает Пол, роняя бутылочку с лосьоном через плечо на плиточный пол, – лучше подбери какой-нибудь волнующий гимн из «Строф Крестового Похода».

– Если ты когда-нибудь даже подумаешь о том, чтобы запеть, я утоплю тебя, – ржет Франкс. Мы все мирились с атональным ревом Пола в блоке для омовения на корабле.

– А! – внезапно восклицает Кронин, взволнованно поднимая палец вверх, словно какой-то престарелый школяр, который только что открыл секрет вечной молодости, здоровья и привлекательности для противоположного пола.

– Люди собрались вокруг Тора и в восхищении упали на колени, когда осознали, что все, что случилось, уже прошло, а все, что осталось – это будущее, и оно было наполнено любовью Императора!

– Тор 5-6-8, – говорит нам Гаппо, задумчиво кусая уголок губы, – там все было насчет того, что жители Сан-Себакла пережили ужасы Режима Крови.

– Все будет хорошо! – внезапно объявляет Франкс, открыв глаза и поворачиваясь к Кронину, – У тебя хорошее предчувствие?

Кронин снова широко улыбается и кивает, его тонкое лицо то всплывает, то тонет в воде.

– Это успокаивает, – говорит Пол.

– В последний раз, когда у Кронина было хорошее предчувствие насчет задания, это было на Харрифаксе, после него, оно закончилось тем, что я запрыгнул на нары к Мораг Клаптин!

– Ты имеешь в виду лейтенанта Клаптин? Ах, вот почему ты так быстро стал сержантом, коварный кобель! – говорит Гаппо, на его лице выражение потерянной невинности. Я ныряю под воду и всплываю, когда Пол пересказывает детали своего покорения. Я слышал их раньше. Мы все слышали эти истории раньше, но это не останавливало рассказчиков или слушателей от того, чтобы снова ими насладиться. Два с половиной года вместе, мало что оставалось, что мы не знали друг о друге. Или чего-то новенького, чтобы рассказать.

– Черт! – снова всплывая, слышу я, как выругался Поливикз. Он деловито мылся в дальнем конце бассейна.

– Я знал, что не сработает.

– Что там? – спрашивает Пол, делая пару гребков, чтобы пересечь около трех метров к другому краю.

– Всегда задавался вопросом, а могут ли эти причудливые моющие средства сработать на татуировке, – признался Поливикз, поднимая из воды плечо, чтобы показать, как он разодрал его почти до мяса. Он говорил об отметине штрафного легиона, которую вытатуировали нам всем при «наборе».

– Ничто нас не избавит от нее, – уверяет нас Пол, – кроме червей. Просто спросите Кейджа, посмотрите, что случилось с ним, – добавляет он, подплывая обратно и подталкивая своим крюком мое правое плечо. Теперь на нем мало что осталось от татуировки, там остался шрам от близкого попадания эльдарского осколкового ружья, который располосовал ее.

– Помните Темпера? – спрашиваю я, и они кивают. – Помните, как он, используя свой штык, срезал кусок примерно с три пальца, чтобы избавиться от нее?

– Верно! – восклицает Пол. – Неделями истекал кровью, как какой-то долбаный ублюдок, затем ему просто вытатуировали еще одну на другой руке и Полковник сказал ему, что если он срежет и эту, то следующая будет у него на лице!

– Надо было сказать, что следующая будет у него на члене! – громко ржет Пол. – Он бы ни за что даже близко не поднес бы туда штык!

– Хотя он все равно умер от заражения крови, – заканчивает печальную сагу о Темпере Гаппо, – вот что происходит, когда ты не меняешь повязки.

– И что говорит о важности гигиены и умываний, – произношу я, словно строгий учитель. Затем я хватаю мокрую тряпку, плавающую в бассейне, и запускаю ее во Франкса, она шлепается ему прямо на подбородок. Франкс швыряет ее обратно, затем Кронин подныривает и хватает меня за ногу, утаскивая под воду, и все перерастает в мокрую свалку, когда остальные наваливаются сверху.

ПОКА мы дальше углубляемся в горы, погода становится все хуже, если вы можете в это поверить. Временами порывы ветра были сильны, что единственное, что сдерживает меня прямо – это то, я стою по бедра в снегу. Иногда мы действительно продвигаемся очень медленно, когда нам нужно продираться на вершину или спускаться по склону. Ожидается, что орки достигнут прохода, который мы будем защищать, в течение пяти дней, и нам нужно пройти за это время больше сорока пяти километров. Мало того, мы еще должны тащить все оборудование для лагеря на себе. Несколько десятков плугфутов тащат сани с самой тяжелой машинерией, но остальное мы затолкали в свои рюкзаки. Никогда в своей жизни я так не уставал, болят даже кости. Прошедшие две ночи я просто падал на свою скатку и почти сразу же проваливался в сон. По крайней мере, у нас есть хоть какая-то свежая еда: жаренный снежный вол, крагмирская пшеница и другое. Полезная для здоровья пища. Полковник осознал, что мы не сможем перенести эти условия на чашке протеиновых помоев в день.

Худшей проблемой стало нарушение разнообразия. Ты можешь маршировать час или два, радостно передвигать ноги и позволить своему разуму улететь от всего этого дерьма так, что ты не замечаешь кусачий холод или постоянную боль в спине и в ногах. Но затем, тебе нужно забраться на гору или вроде того, или снег становится слишком мягким и ускользает из под ног, или ты почти влетел в ледяную расселину – все это полностью ломает ритм и тебе приходиться действительно тяжко, чтобы вернуться в свое комфортное, оцепенелое состояние.

Полная информационная блокада тоже влияет на твой разум. Я думал об этом, пока тащился вперед. Не было никакой связи с базой или даже с армией в следующей долине. Мы полностью изолированы. Мы шагаем туда, только для того, чтобы сражаться и умирать. Никто не ждет, что мы вернемся, они просто надеются, что наши смерти заставят орков задержаться на день два, пока они построят еще больше баррикад и подведут больше солдат с других застав. Пушечное мясо, вот кто мы. Корм для орков, который они будут пережевывать некоторое время, а может даже немного подавятся, и тогда все закончится. Один Император знает, чему радовался Кронин. Горячая ванна, кажется, теперь находится в тысячах километрах и прошло несколько лет, хотя всего лишь три дня.

Если вы спросите меня, то Крагмир это два разных мира. Один из них внутри станций. Уютный, цивилизованный, теплый. Другой на поверхности, где снежные вихри разрывают снежные равнины, бури могут сорвать кожу с человека и хищники, размером с боевой танк, дерутся друг с другом за крохи драгоценной еды. Одна планета, два мира. И мы застряли в самом неприятном.

Я пристально наблюдаю за Полковником последние несколько дней, и, кажется, он изменился. Он, кажется, взволнован чуть больше обычного, подгоняет нас сверх своей обычной безразличной неумолимости. Все это дело, как нас перенаправили на Крагмир, по какой-то причине беспокоило его, а значит, беспокоит и меня. Если что-то тревожит Полковника, то возможно это сильно, очень сильно огорчит меня. Все же, казалось, что мы ничего не можем с этим сделать, поэтому я пытаюсь не особо напрягаться. Проблема в том, что я просто тащусь вперед, и у меня слишком много времени, чтобы думать, и из-за этого я впадаю в депрессию. Я не люблю думать о будущем, потому что не знаю, вообще будет ли оно у меня. Да и в данный момент у меня только одна дорожка.

СЕГОДНЯ умер Бракстон. Этот тупой фраггер выскользнул из нашего тента и попытался сбежать. Для начала он побежал вообще не туда, еще сильнее углубляясь в глушь. Мы нашли его тело на марше, пару часов спустя. Он соскользнул в узкую расселину, и зазубренный лед разорвал его шинель полосками. Его тело вмерзло всего в паре метров от дна расселины, его лицо выглядело слишком безмятежным, с учетом того, что его кровь замерзла в венах. До самой смерти он, должно быть, оставался в сознании, так считает Гаппо.

Настал вечер еще одного долгого дня. Долгого не из-за тяжелой работа, здесь действительно долгий день. Он длится в полтора раза дольше стандартного дня Терры, который был принят на космических кораблях для циклов сна и бодрствования. В середине зимы тебе нужно топать двенадцать часов, ты действительно не можешь даже сделать перерыв на еду или что-то другое, потому что как только ты остановишься, то очень сложно заставить себя снова идти. Мои ноги покрылись волдырями размером с глаз, Поливикз считает, что потеряет пару пальцев от обморожения. Я сказал ему обратиться к крагмирским гидам, может быть ему дадут ботинки лучше или сделают что-то. Они посоветовали ему положить дерьма плугфутов в ботинки, для дополнительной изоляции. Пол думал, что они разыгрывают Поливикза, но я последую совету завтра, посмотрим, может действительно работает. Если это даст мне преимущество, что-то, что поможет выжить в этом месте, я сделаю это.

Между самоуважением и гордостью есть тонкая грань, и некоторые люди не видят, где она проходит. Для меня разница была в том, чтобы делать то, что тебе не нравится, но это необходимо и просто вообще отказываться выполнять что-то неприятное. Я никому не позволю считать себя никчемным, даже если я преступник. Но я все же готов положить дерьмо в свои ботинки, если это согреет мои ноги. Вопрос самоуважения, а не гордости.

Солнце Крагмира выглядит очень отдаленным и почти синеватым, когда садится за горами. Все в этом месте холодное, даже свет. Я развернулся и замечаю, что остальные разворачивают три штром-тента, куполообразные формы из укрепленной шкуры животных созданы так, чтобы ветер обтекал их, а не срывал. Все остальное должно делаться внутри, готовка, чистка. Даже опорожнение кишечника, что было достаточно не приятной процедурой, учитывая, что снежный вол был достаточно жирным, если вы понимаете меня. Хотя это все же лучше, чем отморозить себе задницу в пурге.

Когда лагерь установили, я говорю Гаппо разжечь печку. Столпившись под низким потолком тента, некоторые из нас пытаются как можно ближе подобраться к переносной плите, отчаянно желая хоть чуть-чуть согреться. Остальные же вместо этого заворачиваются в спальники. Как и все остальное на Крагмире, печка сделана с учетом условий планеты и представляет собой скорее горячую поверхность, чем открытый огонь, который мог бы подпалить тент. Ее бордовое свечение единственное освещение, оно отражается от хлопающих стенок и отбрасывает розовые тени, на одну секунду создавая в тенте ощущение теплоты и уюта, а в другую кроваво-красное видение ада. Я стараюсь сконцентрироваться на ощущение тепла и уюта.

– Не помню, когда мне в последний раз было так холодно, – бормочет Пол, его здоровая рука парит над горячей поверхностью, в это время Гаппо копается в поисках батончиков рациона.

– Конечно, помнишь, – говорит Поливикз, снимая капюшон и открывая свои плоские щеки и широкий нос, классический образчик мирмидианца, – это было, когда ты залез в койку к сестре Гаппо!

– У меня нет сестры, – растерянно отвечает Гаппо, вытаскивает из седельной сумки ломоть мяса размером с мое предплечье и очищает его своим рукавом.

– В Экклезиархии у тебя удалили чувство юмора что ли? – спрашивает Поливикз, отталкивая меня в сторону, чтобы помочь Гаппо с готовкой.

– А? Да нет, они просто выбивают его из тебя, – искренне отвечает Гаппо, – хранить души человечества в чистоте – это серьезный вызов, сам понимаешь.

– Думаю, ты прав, – уступает Поливикз, вытаскивает еще один кусок свежего мяса и кидает его на шипящую поверхность.

– Конечно же, не столь серьезный, как наполнять сундуки пожертвованиями и доходами от епитимий, – мрачно добавляет Гаппо.

– Прекратите сейчас же! – рычу я, прежде чем кто-либо скажет что-то еще. – Может, поговорим о чем-то другом? Я устал останавливать вас от убийства на религиозной почве.

Все замолчали, только ветер и шипение еды на плите нарушает тишину. Тент хлопает и трепещет, ветер немелодично завывает меж натянутых веревок. Я слышу смех из других тентов, куда я определил главным Франкса. Полковник в своем собственном, как всегда сохраняет уединение. Раньше ходили слухи, что он практикуется там в различных способах самоубийства на случай, если нас возьмут в плен. Во время таких затиший, я полагаю, мы все занимаем свой разум по-своему. Что ж, если орки захватят его, то все что ему нужно будет сделать – раздеться и он за минуты превратиться в сосульку. Запах жаренного снежного вола наполняет тент густым ароматом, напомнив мне, что мой желудок пуст. В предвкушении у кого-то еще забулькало в животе, так что я не одинок.

– У меня есть сестра, – наконец-то произносит Пол.

– Да? – спрашиваю я, ожидая, что это приведет к какой-нибудь тупой шутке.

– Нет, серьезно, – заявляет он, – она находится, я на это надеюсь, в одном из Орденов Госпитальеров, из Сестринства.

– Латает раненных солдат? – спрашивает Гаппо.

– Верно, – подтверждает Пол, – последнее, что я слышал о ней, перед мой злосчастной встречей с той двуличной шлюхой, что она служит полевым хирургом где-то около Макрейджа.

– Скажи еще, что тебе не нравится Министорум и его десятина, – говорит Поливикз.

– А должна? – наполовину обвиняя, спрашивает Гаппо.

– Хорошо, – начинает объяснять мирмидианец, устраиваясь среди сумок с зерном, – они финансируют аббатства Схолы Прогениум. Вот откуда мы получили Сестринство, Комиссариат, Штурмовиков, писчих и так далее. Это кое-чего стоит.

– Дары и богатство ниспослано истинно верующим, – подчеркивает Кронин, первое, что я услышал от него за тот день. В эти дни он говорит все меньше и меньше, я думаю, он все сильнее и сильнее отдаляется от других, поскольку неспособен поддерживать беседу с нами. Этот огромный, суровый мир давит на него, тут легко ощутить себя незначительным и одиноким, когда сталкиваешься с такой суровой и вечной природой, которая бушует снаружи. Я ощущаю скорый приход меланхолии, питаемой разочарованием и истощением.

– И все эти дары, – говорит Гаппо, – закончились перед долбаным Полом!

– Так все-таки, у тебя есть чувство юмора! – восклицает Поливикз со смехом, пока остальные глупо хихикают.

– Заткните хлебальники и переверните стейки, я не хочу, чтобы мой подгорел! – огрызается Пол, вызывая еще один приступ смеха.

– Я вот думаю, Фарнкс там не убил еще Линскрага? – праздно размышляю я, пока Гаппо раздает всем кучку консервных банок.

– Зачем ты поставил их вместе? – спрашивает Кайл, присаживаясь в своем спальнике на дальнем краю тента.

– А ты разве не знаешь? – отвечаю я, внезапно ощутив горечь от того, что застрял у черта на куличках, с рыскающей неподалеку уродливой и болезненной смертью. – По той же причине, по какой мы все здесь оказались – мучения полезны для души.

ДВА ДНЯ мы ждали орков на забытом Императором склоне горы. Два дня мы сидели на задницах и болтали среди замерзших снегов и на замораживающем кости ветре. Мы расположились как раз под линией облачности, иногда они проплывают прямо по нам, и ты не можешь разглядеть руку у себя под носом. Воздух настолько здесь разряжен, что вызывает тошноту и головокружение, низкое давление нарушает газообмен тела. Поначалу это вызывало непроизвольный смех, пока не стало просто неудобно. Несколько человек уже умерли от внешних факторов, их убила огромная высота.

Единственный путь перейти на равнины за хребтом, находится в верхней части долины, ну или так считают наши гиды. Несколько храбрецов пытались найти пути на севере и на западе, но никто так и не вернулся. У нас есть взрывчатка, чтобы свалить на зеленокожих хороший кусок снега или скалы, но я думаю, что это всего лишь привлечет их внимание. Я надеюсь, что крагмирцы знают что делают, потому что не хочу, чтобы меня поймала летящая вниз куча.

Теперь, когда мы очутились на месте, вы могли бы подумать, что тяжелая и утомительная работа закончилась, но будете не правы. На самом деле мы чертовски заняты копая траншеи во льду. Если вы когда-либо думали что снег мягкий, то вы серьезно заблуждаетесь. Снег здесь уплотнялся веками, и я могу поклясться, что он тверже камня. Мы могли вырыть траншеи, может быть, полтора метра глубиной. К тому же, в громадных рукавицах сложно было держать рукоятку кирки или лопаты и Поливикз почти оттяпал себе ногу этим утром. Водянистый свет солнца сейчас как раз над облаками, и на этот раз похоже, что падение снега замедлилось. Ну, собственно говоря, теперь он продолжает падать большими кусками, вместо того, чтобы лететь практически горизонтально вместе с бураном.

– Ветер сместился к югу, – говорит один из гидов, Экул, разъясняя мне, когда я спросил его про успокоившуюся погоду, – но на самом деле это плохие новости.

– Почему? – спрашиваю я, желая знать о худшем до того, как оно произойдет со мной. Он секунду смотрит на юг, выставив из серо-белого меха свой острый и резкий нос с подбородком. Как и у остальных крагмирцев, его лицо закаленное и грубое, его темные глаза, кажется, смотрят куда-то вдаль, словно что-то вспоминая. Он разворачивается ко мне, его глаза, высоко посаженные над скулами – казалось, высечены из камня – медленно меня изучают.

– В долинах возникает своего рода эффект трубы, и это сильно подстегивает шторм, – в конечном счете отвечает он, согнувшись и рисуя пальцем на снегу спираль, – он набирает и набирает скорость, затем вьюююх, переваливает через горные вершины и летит сюда. Мы называем его Гнев Императора. Несколько поэтично, но ты понял мысль.

– Плохие новости, если он тебя поймает, – заканчиваю я за него.

– Я видел, как человека с легкостью отрывает от земли на тридцать метров вверх, и я не вру, – отвечает он мне, печально покачав головой. Мы стоим и смотрим вниз на построенные зигзаги траншей. Мы заняли позицию на западном, пологом склоне долины. Другой штрафной легион был разделен на две группировки, формируя первую и вторую линию обороны. План состоит в том, что если орки разобьют первую линию, тогда их отбросят выжившие защитники, отошедшие назад и усилившие вторую линию. Я думал, что лучше расположиться на восточном склоне, который был круче, и это могло притормозить штурм орков. Но, конечно же, Полковник взглянул на все и указал на хорошее естественное укрытие дальше на километр вдоль долины, куда подразделения с восточного склона не могли попасть. Все что оркам нужно будет сделать, это пробежать под огнем первый километр, и они окажутся в этом естественном укрытии. Рано или поздно им станет ясно, что они вне досягаемости наших винтовок. Тем не менее, я дрался с орками раньше и не думаю, что они откажутся бросить вызов шести тысячам стреляющим в них гвардейцам, и не попытаются штурмовать. Вот так работал их ум – они жестокие животные, не особо вдумчивые и просто с неутомимой жаждой к кровопролитию и войне. Император знает, что природа определенно создала их для сражений. Как я и говорил раньше, ты можешь стрелять в них, протыкать их, рубить, а они не падают.