Текст книги "Женщины вокруг Наполеона"

Автор книги: Гертруда Кирхейзен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Однако с этого момента у Наполеона окончательно созрело решение развестись с Жозефиной. Но в основе этого его намерения отнюдь не было желания доставить мучение своей жене, точно так же, как и в его образе действия не было грубой жестокости. Это решение было прямым следствием всех предшествовавших политических событий, вновь утвердивших во Франции единоличную власть. Он должен был создать династию. Ему нужен был наследник, продолжатель его имени, его славы и его величия. Его внебрачные дети доказывали ему, что не он, а Жозефина была причиной того, что у них не было детей. В 1806 году Элеонора Денюэль родила ему сына, впоследствии графа Леона, что окончательно утвердило его решение. Идея развода приходила ему в голову еще в Египте, когда Жозефина так легкомысленно обманывала его, но после этого он ей простил. С тех пор все окружающие только и старались о том, чтобы женить его на природной принцессе. Люсьен во время своего пребывания в Испании даже уже начинал переговоры относительно брака Наполеона с инфантой Изабеллой. Со всех сторон Наполеона осаждали уверениями, что он должен развестись с Жозефиной и создать себе династию. Но он всегда упорно отказывался. В 1804 году он говорил статскому советнику Редереру: «Как могу я оттолкнуть эту добрую женщину только для того, чтобы достигнуть еще большего величия? Нет, это превосходит мои силы. У меня ведь тоже есть сердце в груди; моей матерью ведь была не тигрица!.. Я не хочу делать Жозефину несчастной…».

Но в 1807 году человеческое чувство уступило в нем место государственным соображениям. Ребенок! Ему нужно было ребенка! «Мне необходимо было иметь сына от Жозефины, – говорил впоследствии Наполеон, – он доставил бы мне удовлетворение не только в смысле политики, но и в смысле моего домашнего благополучия». Жена ведь дана мужу для того, чтобы рожать ему детей. И поступки Наполеона исходили из этого основного положения. Как только его решение утвердилось окончательно, он стал холоднее по отношению к Жозефине и постарался, чтобы она узнала об его намерении через посторонних лиц, сам однако ни разу не произнеся перед ней слова «развод». Особенно на министра полиции Фуше была возложена обязанность подготовить несчастную императрицу к готовящемуся ей удару.

Так прошли два года, полные самых горьких переживаний как для Жозефины, так и для Наполеона. Два года слез, жалоб, возмущения, просьб и мольбы, с одной стороны, и нежности, уверений, слов жалости и утешения, а также вспышек гнева и нетерпения – с другой стороны. Аргументами Наполеона были: государственная политика, благо народа. Но когда он видел Жозефину плачущую и убитую горем, он не выдерживал, и его слезы смешивались со слезами его подруги. Это была жестокая и беспрерывная борьба, которую Наполеону пришлось выдержать, прежде чем окончательно расстаться с ней. Ведь она была единственная женщина, которую он любил, которую и теперь продолжал любить, которая, как никакая другая, умела подойти к нему, с кротостью и терпением мирилась со всеми особенностями его натуры, – словом, женщина, которая дала ему высшее счастье. «Если я разведусь со своей женой, – сказал он раз Талейрану, – то это будет значить навсегда проститься с тем очарованием, которым она наполнила всю мою семейную жизнь. Мне придется изучать склонности и привычки другой, более молодой женщины и приспособляться к ним. Жозефина же сама приспособляется ко всему и понимает меня превосходно. Кроме того, я проявил бы этим большую неблагодарность по отношению к ней за все то добро, что она мне сделала».

И однако решительный момент, когда Наполеон должен был осуществить свое намерение, приближался. Дамоклов меч угрожающе повис над горестной головой Жозефины. Наполеон присматривался ко всем принцессам Европы. После окончания прусского похода заходила речь о том, чтобы ему сочетаться браком с дочерью короля саксонского, его друга и союзника. Однако этот брак показался ему далеко не выгодным в смысле политики, а, кроме того, принцесса Мария-Августа была немолода. Ей было уже тридцать лет, и она, как Жозефина, может быть, тоже не дала бы ему детей. После Тильзитского мира он обратил свое внимание на сестру императора Александра I, но никаких серьезных переговоров не было тогда начато по этому поводу. И только в Эрфурте, где Наполеон тесно сблизился с Александром, эти переговоры действительно начались. Он ничего иного не хотел, как только сделаться шурином привлекательного и любезного русского императора. Хотя великой княжне Анне было всего лишь четырнадцать лет, но Наполеон охотно соглашался ждать два года до ее совершеннолетия. Однако царица-мать, заклятый враг французского императора, решила дело иначе: она категорически отказалась дать согласие на этот брак. Наполеону пришлось направить свои поиски по другим дворам Европы.

Между тем началась война с Австрией. Наполеон диктовал императору Францу свои условия мира, и в Вене союз с могущественным императором Франции считали крайне выгодным для государственной политики. Так что когда Наполеон попросил руки эрцгерцогини Марии-Луизы, он тотчас же получил на это полное согласие.

Итак, судьба Жозефины была решена. Она должна была уступить место царской дочери. И она уступила. Ее слезы о потерянном счастье были для нее единственным облегчением. Но у нее, кроме того, еще было утешительное сознание, что она приносит жертву Франции. Она была убеждена, что Наполеон никогда не расстался бы с ней, если бы его к тому не принудили политические соображения. Целыми годами она свыкалась с мыслью о разводе, но когда 30 ноября Наполеон сообщил ей, что акт о разводе должен быть подписан 15 декабря, ее силы все-таки не выдержали. Последовала раздирающая сцена. Они пили вместе кофе в салоне императора, и Наполеон дал понять присутствующим, что он желает остаться с императрицей наедине. Все вышли из комнаты, и двери закрылись. Вдруг раздался раздирающий душу крик из покоев императора. Стоявшие в смежных комнатах переглянулись со страхом, но никто не посмел проникнуть к императору. Тогда Наполеон сам, бледный и расстроенный, показался в дверях салона. Он позвал префекта дворца графа Боссе, который стоял к нему ближе всех. Жозефина лежала на ковре и билась в истерике, испуская дикие крики и стоны, пока, наконец, не потеряла сознания. Боссе должен был отнести ее в ее покои, и Наполеон сам сопутствовал ему, освещая путь свечей. Но так как лестница была слишком узка и Боссе было трудно одному нести императрицу наверх, то Наполеон позвал своего камердинера, чтобы нести свечу, а сам стал помогать Боссе нести наверх бесчувственную императрицу. Он выказал при этом величайшую осторожность и заботливость и едва был в состоянии превозмочь свое волнение и огорчение. Когда они уложили Жозефину в постель, он тотчас же позвал к больной доктора Корвизара, королеву Гортензию, Камбасереса и Фуше и сам ежеминутно справлялся о здоровье жены, которая вновь и вновь впадала в истерику. В сущности, она только делала сцену Наполеону, потому что ее обморок был не настоящий. В то время, как Боссе нес ее, она тихонько шепнула ему, что он слишком неловко взял ее и делает ей больно.

Но когда поздно вечером 15 декабря 1809 года в тронном зале перед собравшимся семейным советом был произнесен приговор Жозефине, то хотя у нее и были заплаканные глаза и черты ее лица выражали глубочайшую скорбь, однако все ее поведение в этот критический момент было достойно настоящей императрицы. Она была сдержанна и благоразумна, хотя ее сердце и истекало кровью. Наполеон был глубоко взволнован. Он не хотел расстаться с Жозефиной без того, чтобы еще раз перед всеми не выразить ей благодарность за то счастье, которое она дала ему в течение их супружеской жизни. Со слезами на глазах сказал он, обращаясь к главному канцлеру Камбасересу:

«Один Бог знает, как тяжко было моему сердцу принять это решение. Но никакая жертва не слишком велика для меня, если я имею уверенность, что это необходимо для блага Франции. Я чувствую настоятельную потребность добавить еще, что, не имея ни малейшего повода жаловаться, я могу отозваться только с величайшей похвалой о преданности и нежности моей возлюбленной супруги. В течение пятнадцати лет она украшала мою жизнь. Навсегда в глубине своего сердца я сохраню воспоминание об этом счастье. Моя рука возложила на нее корону. Я хочу, чтобы она продолжала сохранять ранг и титул коронованной императрицы, а прежде всего, чтобы она никогда не сомневалась в моих чувствах и всегда смотрела на меня как на своего лучшего и преданного друга».

Затем должна была говорить Жозефина. Но горе и слезы пресекли ее голос. Уже после первых же слов ей пришлось остановиться. Дрожащей рукой протянула она листок, на котором была записана ее речь, государственному секретарю Реньо де-Сен-Жан-д'Анжели, и он прочел за нее следующее:

«С разрешения моего любезного супруга я заявляю, что, не имея больше надежды иметь детей, могущих удовлетворить его политике и послужить интересам Франции, я готова дать ему величайшее доказательство моей любви и преданности, какое когда-либо имело пример на земле. Я всем обязана его доброте. Его рука короновала меня, а на этом троне я постоянно имела доказательства любви и симпатии со стороны французского народа. И я хочу отблагодарить за все эти чувства, давая свое согласие на расторжение брака, который служит препятствием для будущего блага Франции, который лишает ее счастья иметь впоследствии своим главою потомка великого человека, избранного Провидением смыть следы страданий после ужасной революции и восстановить алтарь, трон и порядок. Но расторжение моего брака не изменит ничего в чувствах моего сердца. Император всегда найдет во мне своего лучшего друга. Я знаю, насколько тяжело было для его сердца принять это продиктованное политикой решение, но мы оба гордимся той жертвой, которую приносим ради блага отечества».

Во время чтения Жозефина тихо плакала, погруженная в свое кресло. Но она хотела, она должна была показать достоинство при этой тяжелой сцене. И ей удалось овладеть собой. Все удивлялись ее мужеству, ее решимости и силе ее характера. Если кто-либо из присутствовавших до сих пор и не любил ее, то в этот момент он по крайней мере пожалел ее. После того, как Наполеон и Жозефина дали свои подписи на составленном главным канцлером протоколе, на нем подписались также принцы и принцессы императорского дома. Итак, развод Наполеона с Жозефиной де-Богарне совершился. Подавленные и глубоко взволнованные возвращались назад многие из участников этого собрания. И только члены семьи Бонапарт радовались, что наконец Наполеон разделался со «старухой».

После официальной части этой драмы разыгрался еще последний интимный акт в покоях императора. Наполеон тотчас же ушел в свою спальню и лег в постель. Но возбуждение, вызванное происшедшей только что сценой, мешало ему уснуть. Его мысли невольно обращались к той, которая уже не была больше его супругой. Ему представлялось, как она там, в своей комнате, борется со своим горем и слезами, и эта мысль не давала ему покоя. Никогда он не мог видеть равнодушно Жозефину плачущей. Вдруг дверь его комнаты распахнулась: перед ним стояла Жозефина! Ее волосы были распущены по плечам, ее лицо было бледно и искажено страданием, ее глаза полны слез. Рыдая, она опустилась на колени возле постели Наполеона, обливая его руки своими слезами. Еще один, последний раз она хотела его обнять, упиться последним поцелуем с его губ, прежде чем окончательно расстаться с ним. Наполеон плакал вместе с ней, но ничего не мог сказать ей в виде утешения, как только уверить ее еще раз в своей неизменной и нежной дружбе.

На следующий день, 16 декабря 1809 года, Жозефина покинула Тюильри. Последние часы император провел вместе с нею и при прощании несколько раз нежно поцеловал ее. Она упала в обморок. Пользуясь ее бесчувственным состоянием, он быстро удалился, чтобы положить конец этой тяжелой и мучительной сцене. Он поручил попечение над нею преданному Меневалю, который принял на свои руки бесчувственную Жозефину. Как только император удалился. Жозефина пришла в себя и удвоила свои слезы и жалобы. Она заклинала Меневаля говорить о ней чаще с императором и постараться о том, чтобы Наполеон ее не забыл. И только когда преданный слуга дал ей это обещание, она вошла в свой экипаж, чтобы направиться в Мальмезон, долженствовавшей отныне стать местом ее убежища.

Наполеон в свою очередь тоже уехал на несколько дней, чтобы остаться одному со своим горем. Он поехал на две недели в Трианон. Этот человек, который на поле битвы был тверд как железо, для которого были привычны раздирающие душу сцены войны, он оплакивал теперь горькими слезами ту, которая когда-то была для него все. Он, который не проводил ни одной праздной минуты, провел теперь три дня в полном бездействии. На целых три дня были прерваны все его работы: он не принимал ни министров, ни своих секретарей, не продиктовал ни одного письма и ни одного не прочел. Горе Наполеона было глубоко и искренно. Те письма, которые он писал Жозефине после развода, служат ярким доказательством того, что он всегда ее любил и никогда не переставал любить и остался верным другом своей разведенной жене. Еще немного он пожил в Трианоне, как им уже овладела тоска по ней. Ему надо было видеть ее. И когда он вернулся из Мальмезона, он писал ей:

«Сегодня я нашел тебя более слабой, чем ты должна бы быть, друг мой. Ты выказала много мужества, будь же мужественной до конца и возьми себя в руки. Ты не должна предаваться черной меланхолии. Ты должна успокоиться и особенно позаботиться о своем здоровье, потому что я это принимаю очень близко к сердцу. Если ты питаешь ко мне привязанность, если ты любишь меня, то ты должна быть сильной и взять себя в руки. Ты не можешь сомневаться в моей неизменной и нежной дружбе к тебе, и ты совершенно неправильно поняла бы мои чувства к тебе, если бы думала, что я могу быть счастливым, раз ты чувствуешь себя несчастной, и что я могу быть довольным, если ты не можешь успокоиться. До свидания, дорогой друг, спи спокойно и знай, что мне этого очень хочется».

Каждый день в течение первых недель после развода Наполеон осведомлялся о самочувствии Жозефины. Ее горе глубоко отозвалось в его сердце: «Я получил твое письмо, мой милый друг, – пишет он ей несколько дней спустя. – Савари говорил мне, что ты все плачешь. Это нехорошо… Если ты скажешь мне, что ты решила быть благоразумной и что твое мужество взяло верх, то я приеду повидаться с тобой… Прощай, мой друг! Мне тоже очень грустно. Мне очень хотелось бы видеть тебя довольной и узнать, что ты снова воспрянула духом».

Когда он вернулся из Трианона в Тюильри, то сразу почувствовал пустоту в огромном дворце, с тех пор как Жозефина не жила больше в нем. «Мне было очень грустно, когда я снова очутился в Тюильри, – говорит он ей в одном письме. – Огромный дворец показался мне таким пустым, и я почувствовал себя таким одиноким!» Действительно, он чувствовал себя словно покинутым; ему не хватало общества Жозефины. Однажды она посетила его вместе с Евгением и Гортензией, и уже на следующий день Наполеон писал ей: «Я был очень рад твоему вчерашнему посещению. Я чувствую, какое очарование имеет для меня твое общество». В том же самом письме он сообщает ей о том, что он привел в порядок ее счета. Его заботливость о Жозефине была та же, что и прежде. Он заботился об ее расходах, об ее хозяйстве и платил ее долги, если ей не хватало трех миллионов содержания, выдаваемых ей как бывшей императрице [15] .

«Я распорядился отпустить 100 000 франков в виде экстренной суммы для Мальмезона на 1810 год. Итак, ты можешь разводить растения, как тебе хочется. Распорядись этой суммой по полному своему усмотрению. Я также приказал заплатить за твое рубиновое украшение. Интендантство должно сбавить на него цену, потому что я не хочу, чтобы ювелиры обманывали меня. Оно и так мне будет стоить 400 000 франков.

Кроме того, я приказал, чтобы тот миллион, который причитается тебе из сумм на содержание двора, был передан в распоряжение твоего делопроизводителя для того, чтобы он покрыл из них твои долги. В кассе Мальмезона ты найдешь 5 600000 франков. Возьми их себе и обнови свое серебро и столовое белье.

Я приказал заказать для тебя очень красивый фарфоровый сервиз. Но к тебе придут сначала спросить твоего мнения, чтобы он действительно был хорош».

Так продолжал Наполеон заботиться о всех мелочах жизни Жозефины, для которой, пожалуй, даже волшебная лампа Алладина не смогла бы достать довольно сокровищ, чтобы удовлетворить всей ее жажды расточительности.

Приготовления ко второму браку, правда, отвлекли внимание императора от Жозефины, но он отнюдь не забывал о ней ни в этот период, ни в течение своей брачной жизни с Марией-Луизой. Когда он вернулся с Эльбы, он говорил секретарю кабинета Флери де-Шабулону: «Жозефина была чудная женщина и с большим здравым смыслом. Я горячо оплакивал ее потерю. День, в который я узнал об ее смерти, был несчастнейшим днем моей жизни».

Да, будь Жозефина на месте Марии-Луизы, она не оставила бы его. Она, наверное, сделала бы все зависящее от нее, чтобы соединиться с одиноким изгнанником, утешить его в страдании, скрасить ему последние дни его жизни. Если бы она была жива и если бы англичане выразили свое согласие, то, может быть, Жозефина поехала бы в качестве разведенной супруги на остров Св. Елены, чтобы разделить с Наполеоном его унижение, как когда-то она делила с ним его славу и почести. Тогда политика уже не была бы препятствием между ними. Оба они вновь зажили бы жизнью частных людей, не имея больше нужды сообразоваться с интересами государства. Разве Жозефина в 1814 году не воскликнула с отчаянием: «Зачем я согласилась тогда на этот развод? Зачем? Наполеон несчастен, и я не могу быть около него! Его обвиняют несправедливо. Кто может судить об этом лучше меня?».

Но смерть унесла Жозефину 29 мая 1814 года, вскоре после переселения Наполеона на Эльбу. По-видимому, она простудилась, гуляя раз вечером с императором Александром в парке Мальмезона, и эта простуда была причиной ее внезапной смерти. Ее последние слова были: «Эльба! Наполеон!».

До самой смерти Жозефина оставалась все той же любезной, доброй, кроткой, слабой, а также и расточительной женщиной, потому что она оставила после себя 3 миллиона долга, вместо того чтобы, как говорит Наполеон на острове Св. Елены, оставить своим наследникам, сообразно с ее огромными доходами, 50 – 60 миллионов состояния. В воспоминании последующих поколений Жозефина осталась навсегда супругой Наполеона. Развод с ее великим мужем, вместо того чтобы повредить ей, еще больше способствовал ее популярности. И вместе с императорской короной французский народ возложил терновый венец на ее многострадальное чело.

Глава VII Любовницы. Полина Фурес, царица Востока

С образом Жозефины в сердце ехал Наполеон в Италию, чтобы там покрыть себя бессмертной славой. Для Жозефины выигрывал он сражения, для нее он, как буря, стремился от победы к победе, для нее он воодушевлял своих солдат, для нее, все для нее, для единственной, для обожаемой. Никакая другая женщина не могла вытеснить ее из его сердца. «Целую твои уста, целую твое сердце», – писал он своей далекой подруге; без нее весь мир был для него тюрьмой. Напрасно прекрасные итальянки расточали ему пламеннейшие взгляды, напрасно они несли ему в дар восхищение и поклонение, как молодому герою, прославившемуся почти на целый мир. Одна молодая миланка, «прекрасная как день», – говорил о ней Шатобриан в своих «Загробных мемуарах», – принесла ему в страстном самозабвении свою шестнадцатилетнюю юность, свою едва расцветшую красоту и свое трепетное преклонение. Генерал Бонапарт пренебрег ею. Без всякого сожаления он отослал ее назад среди ночи. Ведь это была не Жозефина, не та несравненная женщина, которая околдовала его своим нежным голосом, своим гибким телом, своими томными, мечтательными глазами. Жозефина, о которой он думал день и ночь, к которой рвался всей душой, но которая не ехала к нему, невзирая на все его мольбы. Жестокая!

Так любил аркольский победитель. Иначе чувствовал и поступал главнокомандующий египетской армией в песчаных пустынях Африки. Теперь он знал, что верность – это пустое заблуждение; сама Жозефина научила его этому. Правда, он все еще ее любил, но прежнее стихийное пламя уже не бушевало в его груди. Теперь он вознаграждал себя за все то страдание, которое она причинила ему. Теперь неверность в его глазах была не больше, как вполне простительная мужская слабость. Ему было двадцать девять лет, этому повелителю храброй армии, которая боготворила его и простила бы ему всякую ошибку. И ему оставалось только воспользоваться этим.

Одна прелестная женщина, первая после Жозефины, сумела временами отрывать его от великих мыслей и прогонять ревнивые заботы своими поцелуями. Полина только недавно стала женой лейтенанта Фуреса и не встречала еще и двадцатой весны своей жизни. Она была родом из Каркассона, того самого города, где впервые увидел свет преданнейший из слуг императора, государственный казначей Пейрюс. Она была незаконной дочерью одной кухарки по имени Беллиль. Отец ее был неизвестен. Маргарита-Полина должна была уже с ранних лет зарабатывать средства для существования. Она поступила в обучение к одной портнихе в Каркассоне. Но ее веселый, живой нрав делал ее нечувствительной ко всем невзгодам жизни, и несмотря на бедность Полина была счастливейшим созданием. Как беззаботная птичка, распевала она с утра до вечера, не беспокоясь о том, что сулит ей завтрашний день. Все – и женщины, и мужчины, – любили ее и дали ей прозвище Беллилот, нечто вроде уменьшительного имени от фамилии ее матери. В доме своей хозяйки Беллилот познакомилась с ее племянником, лейтенантом Фуресом, который не задумываясь женился на ней. Когда вскоре после этого армия отправилась в египетский поход, молодые не захотели расстаться друг с другом, несмотря на строгий приказ, изданный главнокомандующим, не брать с собой женщин в поход. Беллилот пришлось одеться в егерскую форму, и, переодетая таким образом, она, подобно многим другим, благополучно добралась вместе с мужем до Александрии.

Полина Фурес была блондинка с голубыми глазами, словно жительница севера. Генерал Полен говорит, что ее роскошные волосы могли бы закутать ее всю, как золотая мантия, если бы она носила их распущенными, а он мог кое-что знать об этом, потому что был впоследствии ее возлюбленным. Ее темно-голубые глаза ласкали своим взглядом, производя впечатление чего-то в высшей степени мягкого, бархатистого. Длинные, темные ресницы осеняли их, а тонкие темные брови, словно нарисованные рукой художника, составляли красивый контраст со светлым золотом ее волос.

В Каире, где находилась главная квартира, прекрасная лейтенантша играла большую роль. В главной квартире было очень мало французских женщин, потому что только немногие отправились в поход вместе с мужьями. И Беллилот была среди них самой хорошенькой и веселой представительницей своего пола. Она бывала всюду, на каждом обеде, на каждом балу, на каждом концерте, устраиваемом офицерами. Таким образом однажды она привлекла к себе внимание главнокомандующего. Арабские женщины были не во вкусе Наполеона; их мясистость, так ценимая восточными людьми, и их специфический запах были ему противны. Не так притязателен в этом отношении был адъютант Бонапарта Жюно, позднее герцог Абрантесский. Он завязал весьма нежные отношения с одной из темнокожих красавиц, называл ее Ксаксараной, а ребенка, которого она родила ему, назвал Отелло.

Несмотря на недостаток в европейских женщинах, египетская армия не была лишена развлечений. В Каире, на парижский манер, был свой «египетский Тиволи», нечто вроде увеселительного парка, где солдаты и офицеры развлекались по-своему. Конечно, он не мог сравняться с парижским по изяществу и разнообразию увеселений, но в походе не приходится быть притязательным.

В этом-то увеселительном парке генерал Бонапарт и увидел впервые мадам Фурес. Она пришла туда в сопровождении своего мужа и нескольких других офицеров. Ее белокурые волосы отливали чистым золотом, и ее свежие розовые губы улыбались обворожительно. Наполеон не стал откладывать своих чувств в долгий ящик и дал полную волю своей чувственной вспышке. Его желание равнялось приказанию властителя. Уже в этом первом приключении сказывается будущий властелин, который поручал своим слугам приводить к нему понравившихся ему женщин.

На следующий день Беллилот получила приглашение на обед к генералу Дюпюи, военному коменданту Каира. Странно только было то обстоятельство, что сам Фурес не был приглашен. Была ли это немилость начальства? Но Фурес не чувствовал за собой никакой вины. Как бы то ни было, но на этот раз ему не пришлось сопровождать свою жену. Беллилот отправилась одна. На этом обеде она была первым лицом всего общества и центром внимания всех присутствующих. Она была в белом платье из индийского муслина и была очаровательна как никогда. Ее соседом за столом был полковник Жюно. Обед уже кончился, и начали подавать кофе, когда вдруг в сенях раздались шаги, звяканье шпор, лязг сабель, дверь распахнулась, и сам главнокомандующий в сопровождении нескольких других офицеров очутился среди собрания, зайдя как бы мимоходом. Дюпюи разыграл радостное смущение, и все остальные тоже. Бонапарт, поблагодарив, принял предложенную ему чашку кофе и принялся медленно есть апельсин. Он не говорил ни слова и не отрываясь смотрел на хорошенькую Беллилот, которая наконец смутилась от этого пристального взгляда и опустила глаза. Когда он выпил свой кофе, он поднялся, бросил последний, долгий взгляд на мадам Фурес и вышел.

Она еще не успела оправиться от своего смущения, как Жюно галантно предложил ей чашку кофе. Его рука почему-то вдруг задрожала, и прежде чем он сумел предупредить несчастье, на белом платье Беллилот красовалось большое коричневое пятно от пролитого кофе. Прекрасная дама в замешательстве, офицеры наперебой суетятся, желая помочь горю. Жюно, рассыпаясь в извинениях, предлагает ей пойти в комнату этажом выше; там, дескать, она найдет кувшин воды, чтобы замыть пятно, и может просушить свое платье. Когда он предлагал ей это, на губах многих из офицеров играла ироническая улыбка. Но Беллилот ничего не заметила.

Уже давно оправившаяся от своего смущения, она легко вбежала по лестнице и вошла в комнату. Какая неожиданность! Она нашла там не только кувшин воды, но и… генерала Бонапарта! С этих пор Полина Фурес сделалась возлюбленной главнокомандующего, и их связь продолжалась во все время египетского похода. Бонапарт совершенно увлекся белокурой Беллилот. Ее юная свежесть, живость ее характера и легковозбудимый темперамент южанки – все пришлось ему как нельзя больше по вкусу.

Несомненно только, что во всей этой любовной идиллии одно лицо было совершенно лишним, а именно муж. Но нетрудно было найти средство избавиться от неудобного супруга. Бонапарт попросту послал его с депешами во Францию, в тайной надежде, что англичане заберут в плен лейтенанта Фуреса и он не сможет вернуться в Египет. Начальник генерального штаба Бертье должен был уведомить его об этом поручении. Он позвал к себе лейтенанта и сказал ему: «Мой милый Фурес, вы счастливее нас всех. Вы снова увидите Францию. Главнокомандующий облекает вас полным доверием и поручает вам передать Директории тайные депеши». Фурес был в высшей степени осчастливлен таким отличием. В Париже он должен был разыскать Люсьена и Жозефа Бонапарт и затем тотчас же вернуться назад в Дамиет. Само собой разумеется, он не предполагал расставаться со своей молодой женой. Но ему были представлены всевозможные резоны. Ему выставляли на вид все опасности, которым может подвергнуться женщина среди моря, усеянного английскими судами, на корабле с незначительным экипажем. Итак, лейтенант Фурес отплыл один 28 декабря 1798 года на судне «Le Chasseur» и, действительно, прямо навстречу англичанам.

Тем временем Беллилот сделалась настоящей султаншей. Генерал Бонапарт устроил для нее прелестный дом, весь в восточном стиле, рядом со своим дворцом в Эльфи-Бей. Здесь с очаровательной грацией она разыгрывала роль хозяйки, когда у нее обедал генерал со своим секретарем Бурьеном и другими офицерами. И Бонапарт посещал ее очень часто. После обеда общество отправлялось на прогулку, чтобы подышать сладостной прохладой египетской ночи. Юный Евгений Богарне, сын Жозефины, вместе с таким же юным адъютантом Мерленом ехали верхом по бокам экипажа. Беллилот чувствовала себя совершенно принцессой, да и для других, пожалуй, она казалась таковой. Ведь она была признанной любовницей генерала Бонапарта, «султана Кебир», как его называли туземцы. Это было раз навсегда установленным фактом, и никто не находил в этом ничего дурного. Солдаты Наполеона знали ее и прозвали ее Клеопатрой. А офицеры называли ее «Notre Dame de l'Orient».

Но на эту беззаботную любовную идиллию свалился вдруг, как снег на голову, удаленный таким остроумным способом муж Беллилот. Фурес действительно попался в руки англичан, на что рассчитывал Бонапарт и его офицеры, а, пожалуй, втайне и сама Полина. Уже на следующий же день, 29 декабря, «Le Chasseur» был захвачен английским судном «The Lion». Знали ли англичане об интриге или по каким-либо соображениям не хотели удерживать пленника, но факт тот, что они, отобрав от него депеши, высадили его вновь на египетский берег, предоставив делать что ему угодно. Только он должен был дать честное слово, что больше никогда не будет сражаться против англичан. Один англичанин рассказывает, что депеши, которые вез с собой Фурес, не имели никакой ценности, потому что были уже раньше пересланы Директории. И действительно, они были незадолго до этого опубликованы в официальной парижской газете, так что несомненно они были только предлогом удалить Фуреса из Египта.

Само собой разумеется, что лейтенант Фурес не нашел ничего лучшего, как поспешить обратно на главную квартиру египетской армии, назад к своей жене. Об ее уклонении со стези добродетели он не имел понятия и только по дороге узнал об этом.

Конечно, о радости свидания не могло быть и помину. Фурес теперь прекрасно понимал, чему он обязан своим «отличием». Между обоими супругами произошла сцена объяснения, во время которой лейтенант, по-видимому, не пожалел своего могучего воинского кулака. Но Беллилот вышла из этой схватки победительницей и осталась госпожой положения и помещения, устроенного для нее ее любовником. Вскоре после этого последовал развод, на котором настаивал сам Фурес. Но когда впоследствии во Франции он хотел вторично вступить в брак, то он встретил затруднения: ему заявили, что его развод в Египте был совершен не по форме и поэтому не может считаться действительным. Наоборот, его жене не было выставлено никаких препятствий, когда она вторично выходила замуж.