Текст книги "Злой гений Порт-Артура"

Автор книги: Герман Романов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 15

– Ногу держи разогнутой, на одной линии с винтовкой! Они должны быть прямыми, как копье! Вот так!

Фок надавил на ногу худощавого китайчонка, и по тому, как тот вскинулся, моментально понял, что к чему, и усмехнулся. Все же если имеешь дело с неумелыми стрелками, то женщину от мужчины отличишь сразу. Взглянул на лежащего рядом китайца лет тридцати с пустым взглядом смертника и обильной сединой в волосах. Эти два китайца были похожи друг на друга чертами лица, и Фок начал догадываться, в чем тут дело. Продолжая стоять на колене, наклонился и негромко произнес, снова на китайском языке, который за последние десятилетия той жизни стал забывать:

– Ты ведь из Люйшюня, «вторая дочь»?

– Да, господин, – тихо произнесла китаянка.

Девчонке было лет семнадцать. Еще бы, вскинулась козой, когда он ей надавил на упругую ягодицу, правильно сдвинув ногу. А раз так, то соседний стрелок не муж или любовник, а брат, тут можно было не гадать.

«Вторая дочь» – это имя, обиходное, вроде милого семейного прозвища. Он произнес его навскидку и сразу угадал, сошлись домыслы с реальностью. Между братом и сестрой лет семь-восемь разницы в возрасте, а значит, за это время у родителей могли появиться еще двое-трое детей, и, по вероятности, не только одни мальчики, но и девочки.

– Но как вы узнали его, господин?

Никогда нельзя отвечать на женские вопросы. Всегда нужно надавить так, чтобы они отвечали на твои слова. Тем более когда между ними сословная пропасть. И он уже не спрашивал, говорил сам, желая проверить свои догадки. Слишком правильно вела себя китаянка, отнюдь не как горожанка, получившая домашнее образование, а как девица из хорошей семьи, где ей не стали уродовать ступни.

– Твой брат из «тридцати шести», и вы решили сейчас посчитаться с японцами, спустя десять лет. Вот только стрелки из вас плохие, а для хунхузов это главное требование – тебя просто убьют, а сестру перед смертью изнасилуют. Лежите оба, пока я вам головы не свернул!

Фок говорил негромко, но настолько властно, что китайцы замерли, уткнув носы в землю. Понятно, в каждой роте были вот такие нестроевые, набранные в суматохе. И что характерно, многие подобрали винтовки убитых и раненых русских солдат и принялись стрелять из винтовок по отчаянно сражавшимся японцам, что засели в фанзах.

Полковнику Савицкому Александр Викторович запретил штурмовать деревеньку, вокруг шла перестрелка – несмотря на сгущавшиеся сумерки, отнюдь не вялая. Имелись бы гранаты и минометы, то проблем бы не стало, но о таком оружии можно только мечтать. Ждали прибытия одного-единственного 87-мм орудия – все остальные разбиты корабельными снарядами. Пулеметов осталась ровно половина из десятка, а спасительных скорострелок Путиловского завода потеряно семь из шестнадцати. Победа далась русским войскам дорого, высокую цену заплатили кровью. Но такова плата в войне, иная просто не принимается, и потери будут всегда.

– Будете служить мне, и я выполню ваше сокровенное желание. Отдай мне винтовку, незачем патроны переводить!

Фок вытянул руку из косынки. Сморщившись от боли, положил трехлинейку на крепкий сук, легонько потряс – винтовка легка, как надо. Посмотрел, прищурив глаз: генерал, как и многие старики, получил дальнозоркость, что было кстати. Покосился в сторону русских офицеров и солдат – все держались на отдалении, никто не подходил, видимо, все посчитали, что генералу пришла в голову какая-то очередная блажь. Фок просто не хотел, чтобы кто-то услышал, что он бегло говорит на китайском языке.

– Видите, самурай с мечом стоит, рукой машет! Вон там, на середине улицы, где отблески пламени! Смотрите!

Прицелился, прикусив губу и сдерживая боль, плавно потянул спусковой крючок – раздался выстрел, приклад толкнул плечо. Фок отдал винтовку ошарашенной китаянке, чьи глаза раскрылись, подобно цветку и стали вполне европейскими. И спокойно произнес:

– Вот так вы будете стрелять через месяц. Обещаю. Я беру вас себе, будете моими слугами и помощниками. А теперь смотрите, что будут делать с японцами, запомни это, один из тридцати шести выживших.

Десять лет назад самураи захватили Люйшюнь и полностью вырезали население двадцатитысячного города. В живых осталось только тридцать шесть китайцев, каждому из которых повесили на грудь табличку с иероглифами – там приказывалось не убивать их, так как они в погребальной команде. А всех жителей зверски убили, чтобы таким ужасным деянием запугать китайцев. И сделали это по-японски обстоятельно – рубили катанами, демонстрируя ремесло фехтовальщика, который должен оставить от тела не меньше семи частей, но лучше больше, показав тем самым мастерство.

На это чудовищное преступление европейские страны никак не отреагировали. Потом так же спокойно они примут нанкинскую резню и другие преступления японской военщины. Какое дело «цивилизованным народам» до восточной войны, где одни макаки убивают других обезьян?!

Пушка стреляла гранатами по фанзам, канониры старались попасть прямо в окно – глинобитные домишки лопались от взрывов, как перезрелые тыквы. Подвезли «максимы», и японцам стало совсем худо, да и патроны у них заканчивались. Но сопротивлялись они до конца, бросившись в последнюю атаку со штыками и мечами. Вот только в рукопашную схватку с ними вступать не стали, резанули из пулеметов…

– Вот этот меч, мой господин.

Китаянка с братом, которого он называл по номеру, ибо с того дня парень сам «потерял» свое имя, стояли перед ним на коленях, склонив головы. Китайцы за два тысячелетия пропитались конфуцианским учением, а оно строится на ритуале, и неважно, чья власть на дворе – императоров или коммунистов. И почтение к старшим по возрасту и тем более статусу у них в крови, первым делом при воспитании и обучении в это время стараются привить манеры.

– Мы все семеро прошли обряд, как ты нам приказал, мой господин. – Китаянка голосом выделила два последних слова, словно давая клятву, и он наклонил голову.

Взял в руки японский меч с обычной офицерской рукоятью, но, выдвинув клинок из ножен, только покачал головой – отличить кованную мастером сталь от фабричной выделки можно было моментально. Так самураи поступали часто, стараясь оставить при себе на военной службе старинные фамильные мечи.

– Это хорошо, я вас беру себе на службу, теперь вы мои слуги, а я ваш господин. Буду защищать вас всех и заботиться.

Фок негромко произнес ритуальную фразу, подводя черту. Теперь он обзавелся китайцами, остатками прежде большого рода, вырезанного японцами. Двумя детьми бывшего вице-губернатора, если перевести китайский чин в привычное русское понятие и пятью их родовыми слугами – преемственность поколений, наподобие английских дворецких, имела место и у китайцев. А к ним в довесок – ту полусотню бывших хунхузов, что они наняли себе на службу. Вот это были конкретные бандиты, но и своего рода патриоты – каждый имел к японцам личные счеты…

– Павел Иванович, китайцы показали себя достаточно хорошо, причем не только как носильщики. Некоторые взяли в руки винтовки и сражались вполне отважно. Таких храбрецов нужно отбирать и ставить в строй, к каждому прикрепить опытного солдата. Нам потери восполнять нужно – в ротах не двести штыков, а полторы сотни, и надеяться на скорое пополнение не приходится. Так что нужно набрать еще «носильщиков», а потом извлечь из них полезный воинскому делу элемент.

– А генерал Стессель не будет возражать?

Начальник штаба быстро записал в свой блокнот несколько строчек и поднял на начальника дивизии красные, как у кролика, воспаленные от хронической усталости глаза. Двое полных суток без сна: вначале – подготовка, потом – марш, следом – растянувшийся на пятнадцать часов бой, потом – хлопотливая ночь и не менее суматошный нынешний день.

Все прекрасно понимали, что получена лишь короткая передышка. Вовремя начавшийся шторм, о котором только Фок знал заранее, потому и принял решение дать бой, дал лишь отсрочку, и нужно хорошо закопаться в землю, подготовить настоящую оборонительную линию. А еще успеть освоить трофейное вооружение, которого оказалось, к удивлению всех, неожиданно много. Когда Александр Викторович утром прочитал сводку с длинным перечнем, то у него глаза чуть ли не на лоб полезли.

– Думаю, Анатолию Михайловичу такая идея очень понравится, ведь китайцы вправе сами выбирать: или сваливать из Квантуна, или оставаться. А раз остались, то пощады им от японцев не будет. так что свой выбор они сделали, нам только нужно их обучить, принять на довольствие, откормить, вооружить и правильно задействовать на поле боя. Но то дело будущего – шторм стихает, осталось несколько часов до рассвета, а там будем драться снова. Идите, Павел Иванович, вам еще нужно многое успеть!

Фок отпустил начальника штаба, а сам уселся на топчан, привалившись спиной к стене. Набросил на себя сверху солдатскую шинель, стараясь не потревожить переставшую ныть руку, и прикрыл глаза. Хоть пару часов было нужно поспать – организм уже немолодой, ему отдых потребен…

– Куда они делись, мать их в душу в два загиба?! – Фок грязно выругался, не в силах поверить собственным глазам. Впрочем, в таком же состоянии полного обалдения пребывали тысячи русских, вывалившихся на берег, куда волны выбросили новую порцию в несколько сотен утопленников в военной форме.

Никто не знал, радоваться или огорчаться – огромный транспортный флот с кораблями конвоя исчез, лишь на горизонте были видны несколько жидких дымков. В обе стороны по берегу были направлены конные разъезды, но неприятеля не было, как корова языком слизнула. Только туши пяти транспортов были немного пододвинуты к берегу, шестое судно непонятно куда делось.

– Так это что же выходит? Теперь все мои знания не нужны, раз привычный ход войны так изменился?! Вот тебе и перезалив матрицы вышел, сам не ожидал такого!

Фок прикусил губу, потом дернул себя за бороду: действительно, а ведь привычной истории обороны Порт-Артура теперь может и не быть. Маленькая песчинка, если считать его самого, попавшего в результате эксперимента в другое тело, смогла если не заклинить, то изменить такт работы огромного механизма, каким и является война…

Часть вторая
Квантунский гамбит
24 апреля – 8 мая 1904 года

Глава 16

– Наместнику я тебя не отдам на съедение, пусть Алексеев только попробует снять с командования! Рапорт о сражении я немедленно напишу и отправлю Алексею Николаевичу. Победителей не судят, а ты ведь сорвал высадку десанта целой армии, нанеся японцам чудовищные потери и взяв огромные трофеи, о которых мы и помыслить не могли!

Стессель говорил горячо, блестящими глазами рассматривая полузатопленные японские транспорты, возле которых, как мыши вокруг сыра, сновали лодки и джонки. Из трюмов извлекали груды всевозможного имущества, грузили на подходившие суденышки, и те спешно отплывали к Бицзыво. Тысячи китайцев терпеливо ходили по грудь в воде, беспрерывно тыкая шестами – отлив позволил собрать множество утонувшего снаряжения и оружия, которые извлекали из ила. А вот трупов японцев практически не встречалось – человеческие тела легки, и во время шторма их либо выбросило на берег, либо унесло в море.

– Я ведь сразился с японцами вопреки телеграммам Алексеева и прямому на то запрету военного министра…

– Ты выступил к Бицзыво по моему приказу, – отрезал Стессель, – а им я как-нибудь объясню, что сдавать без боя принадлежащие Российской империи земли недопустимо! Но в следующий раз, Александр, ты хоть предупреждай меня о том, что затеял.

– Ты бы не поверил…

– Конечно, нет, сны – оно дело такое, – честно признался Стессель, – оно ведь всяко разно бывает. Но ведь и не стал мешать, когда ты от Пуландяня полки к Бицзыво повел. Заподозрил просто, что дело неладно, сны ведь и вещие бывают, особенно когда ты с боем на реке Ялу угадал, да потом с ночной атакой брандеров. Так что, как только услышал, что сюда японский флот с транспортами подошел, а наместник с крейсерами в море вышел, решил к тебе отправиться. Но пришлось задержаться немного в Дальнем – там узнал результаты ночного боя, сам говорил с капитаном Елисеевым, что свои избитые миноносцы в порт привел. А теперь собственными глазами вижу, что приукрасил моряк свою атаку, заявил, что семь транспортов потопили с крейсером да два миноносца.

– Преувеличил, – хмыкнул Фок. – Взрывов семь было, считали. Шесть транспортов потопили, только один куда-то делся – видимо, в шторм на глубокое место опрокинулся. Насчет крейсера не знаю, не видел, но вполне мог до островов Эллиота, где сейчас адмирал Того тайную базу себе создал, дойти. А миноносцы маленькие, могли и затонуть, не искать же их под водою. А могли и соврать, ведь концы-то в воде спрятаны.

Генералы рассмеялись, только Фок больше притворялся. Ему стало ясно, что старый приятель черпает информацию из его окружения, стучит кто-то. И хоть наедине они давно на «ты» были и обращались по имени, но, видимо, более молодой Стессель, которому было всего пятьдесят шесть лет, прятал за спиной не кукиш, а камень, и тяжелый. И ведь хитрый гад – не вмешивался и ждал, каковы итоги будут. Если бы японцы отряд разбили, то Стессель-душка Фока немедленно от должности отрешил бы, а в случае победы и сам на коне бы оказался, недаром про свой приказ заявил.

– Так что я Алексею Николаевичу такой рапорт отпишу, что Георгия третьей степени за этот бой получишь непременно. Это же какая славная победа одержана! И к чину генерал-лейтенанта представление направлю немедленно – ты хоть в этом Смирнова уравновесишь, навязали штафирку на мою голову! – Стессель выругался.

Отношения с комендантом крепости у него не заладились с самого начала – тот был выдвинут на эту должность по настоянию наместника. Карьерист без всякого сомнения – «академики» быстро прыгали по чинам, что белки с ветку на ветку, а этот и дня не воевал, в отличие от большинства артурских генералов.

– Не полагался бы ты, Анатоль, на военного министра, ибо сдаст от и тебя, и меня, – мрачно произнес Фок. – И будем мы с тобой на одной скамье подсудимых сидеть, а всю вину за сдачу Порт-Артура он на тебя переложит. А при этом ничем нам помогать не станет, наоборот, всякие вины мнимые добавит, когда гарнизон от голода, цинги и тифа загибаться начнет. Вот так-то, тот еще подлец наш военный министр!

– Ох, ничего себе…

Стессель только охнул, выругался и посмотрел в глаза Фока. И там, видимо, увидел что-то такое, что поверил его словам сразу же, потому что сильно побледнел и прямо с лица спал. Наступило молчание. Генералы только молча смотрели на море, оставаясь в одиночестве. Свитские и штабные к ним не приближались, держались на отдалении.

Начальник Квантунского укрепленного района хрипло задышал и чуть дрогнувшим голосом спросил:

– Ты сон видел?

– Да, Анатоль, потому и пошел маршем к Бицзыво. Иначе армия Оку через две недели была бы у Цзиньчжоу, а там укрепления не готовы. А Куропаткин тебе приказ бы отдал – отводить войска в Порт-Артур. И отступили бы в крепость на заклание.

Фок говорил чистую правду, так история и прошла в той реальности. И Стессель по какому-то наитию понимал, что сейчас ему говорят чистую правду, ибо побледнел еще сильнее.

– Гаолян не собрали, огороды не посадили, Дальний японцам со всеми складами достался. На припасах бы полгода продержались – и все, зубы от голода на полку все бы положили. Японцы все корабли в гавани расстреляли бы из осадных мортир. А виноват, по словам Куропаткина, ты, Анатоль, что трусливо в крепость отступил, причем недостроенную. Чуешь, куда тебя подводит тот, которому ты доверяешь?

Стессель захрипел, дернул подбородком, лицо из белого превратилось в багровое – и генерал принялся самозабвенно выражать свое отношение и к военному министру, и к суду. И наместнику досталось немало теплых слов. Хорошо, что ветер уносил слова в море, где копошились не знающие русского языка сотни китайцев.

– Теперь все понятно, Александр, хорошо, что ты сюда пошел. Только давай уговоримся: как только тебе еще что-то приснится, ты мне первому скажи, не тяни. По-дружески прошу. Ну, Алексей Николаевич, изрядный ты шельмец, интриган!

– Еще какой, Анатоль. Это он тебе Смирнова специально подсунул, хотя мог тому дивизию дать. Но решил человека наместника к тебе специально сунуть, чтоб у нас в Артуре фронду тебе сделать. Мало моряков, так вот вам еще генерал с целым штабом.

Стессель выругался в очередной раз, помянув «ощипанную мокрую курицу» и «царственного ублюдка». И лишь немного успокоившись, задал сакраментальный русский вопрос, извечный, как Книга Бытия:

– Что делать, Александр?

– Ты Георгия второй степени и чин полного генерала хочешь? Первую степень с фельдмаршалом не гарантирую, но это ты легко достигнешь! Хотя и вторую получить сможешь, если мы на Квантуне до конца войны удержимся. Дело только в твоей решимости, Анатоль!

– Ты говори, что делать мне, я и так понимаю, что нам тут зубами держаться надо и крепость не сдавать.

– Думаю, японцы десант севернее высадят, у Дагушаня, там единственное место удобное, хотя и мелководье. Полторы сотни верст отсюда, и все триста от Порт-Артура. До устья реки Ялу рукой подать, а там армия Куроки. И начнут наступление через Далинский перевал. Ты понимаешь зачем или на карте показать?

– Не нужно, я эти места хорошо знаю, – ухмыльнулся Стессель. – Они тем самым отсекут корпус Штакельберга, что сейчас в Инкоу собирается, от армии Куропаткина, что в Лаояне.

– Сражения не будет, Анатоль. Куропаткин прикажет барону отходить к Лаояну, и порт Инкоу будет сдан японцам без боя. Так что выбор у японцев простой. Им нужен порт с железной дорогой, а таких всего два. С Дальним у них не вышло, а Инкоу упадет как спелое яблоко с ветки. Куропаткин не станет драться, прикажет отступать. Нас отсекут окончательно, и мы окажемся в полном окружении.

– Понятно, – отмахнулся Стессель и спросил: – Когда это произойдет?

– Думаю, через три недели, не раньше. Дней десять японцы будут высаживаться и закрепляться. Здешний урок они усвоят и будут много осторожнее. Десять дней – на марши и бои на Далинском перевале, если у Куропаткина ума хватит там дать бой, потом – выход на железную дорогу между Инкоу и Лаояном. Да, три недели, не дольше. А этого времени мне хватит подготовиться, если никто мешать не будет.

– Действуй, как считаешь нужным. Окажу тебе любую помощь, можешь быть в этом уверенным, – веско сказал Стессель. И, немного помолчав, негромко произнес: – Ты отвечай за оборону, Александр, а я возьмусь за подготовку к осаде, нам необходимо продовольствие, боеприпасы и пополнение. Прикажу раскопать под огороды каждый пригодный клочок земли, пусть китайцы ловят и солят рыбу, тут море вокруг. Боеприпасы выбью, успеют из Владивостока хоть что-то привезти, а вот насчет пополнения…

– А ты посмотри на китайцев, Анатоль. Это же неисчерпаемый ресурс живой силы. Нужно только их правильно использовать. А стимул, причем в подлинном переводе слова, для них уже нашелся – японцы им этого никогда не простят. – И Фок показал на груды тел убитых солдат…

Глава 17

– Что вы так удивленно мой салон рассматриваете, Александр Викторович? У меня складывается впечатление, что вы вагон будто узнаете, хотя, как мне помнится, я вас здесь не принимал.

– Померещилось мне, ваше высокопревосходительство, – осторожно ответил Фок, понимая, что сейчас вступит на тонкий лед, который в любую секунду может проломиться под ногами. Однако нужно было рискнуть – генерал прекрасно осознавал, что известный ход войны на суше уже не будет похожим в этом времени. Но один случай может произойти с высокой долей вероятности, так как тут будет присутствовать море, а не суша. И причем очень скоро, хотя назвать точную дату он бы не рискнул. Но счет шел именно на дни, не больше недели.

– Давайте без чинов, мы с вами погодки и многое видели в этой жизни. Но все же почему вы озираетесь?

– Мне кажется, что я видел этот салон, – осторожно произнес Фок, разглядывая роскошное убранство, совершенно непозволительное, на его взгляд, для любого военного.

– Может быть, во сне? – неожиданно резко спросил Алексеев, но Фок выдержал пристальный взгляд, так как был готов к такому повороту.

– Да, конечно. – Он вздохнул с показным облегчением, проведя платком по лбу, вытирая капли пота. – Вы все равно не поверите, Евгений Иванович. Померещилось мне…

– И бой на реке Ялу вам тоже привиделся, и как полковник Лайминг погиб, пушки были с позиций сбиты, а протоиерей Стефан Щербаковский с крестом в руках солдат в атаку повел? И атака брандеров в ночь на двадцатое число тоже привиделась, да так, что вы точно смогли подсчитать японские пароходы? Почему вы об этом даре сразу мне не поведали?

– Я один раз сказал об адмирале Макарове, что он не вернется с выхода на «Петропавловске», но кто мне тогда поверил? И говорил адмиралу Моласу о том, когда мы с ним о стратегии войны рассуждали, так Степан Осипович и своему начальнику штаба не внял. А ведь мог спокойно перенести свой флаг на другой корабль, да на тот же «Баян».

– Я понимаю вас, Александр Викторович. – Алексеев оперся на подлокотник мягкого кресла и негромко добавил: – Кассандре тоже никто не верил, и Троя погибла. А я после Бицзыво вполне доверяю вашему предвидению и не сомневаюсь в вещих снах. Так что ответьте честно, Александр Викторович, что вы видели в этом салоне?

– Не поверите, Евгений Иванович, вы грязно ругались по какому-то пустяку, схватили вон то блюдо и вдребезги разбили об пол.

– Не может быть, – пробормотал адмирал, – это подарок императрицы Марии Федоровны. И что это за пустяк такой, раз я в ярость пришел, что забылся. Вы слова не помните?

– Ругань забористая, скажу вам прямо. Некоторые слова никогда в жизни не слышал. Если отбросить термины, то вы поминали какого-то Иессена. Он взял извозчиком Стеммана, чтобы до Посьета в тумане доехать. И на бегу пропорол брюхо его Красавцу, так что потроха у жеребца, я так думаю, выпали. Я же говорю, померещилось: из-за лошади, пустяка, в такое бешенство впасть…

– Это пустяк?! Какой извозчик, какая лошадь в тумане?! – Алексеев жутко побагровел, его лицо превратилось по цвету в перезрелый помидор, что мог лопнуть в любую секунду. Адмирал чуть ли не выпрыгнул из кресла и схватил блюдо, драгоценный императорский подарок. Заорал, не сдерживаясь: – Стемман – командир крейсера! Красавчик не жеребец, а его «Богатырь», наш лучший бронепалубный крейсер! Вот кому Иессен днище в тумане пропорол! На берег спишу, на извозчике решил у меня покататься! Я ему покатаюсь! Да он моря больше не увидит!

Такого отборного мата Фок в своей жизни ни разу не слышал – Алексеев действительно впал в бешенство и с неистовой силой грохнул блюдом об пол. Драгоценный фарфор брызнул осколками. И, как бешеный носорог, адмирал, чуть не выломив дверь, выбежал из салона.

– Надо же, и не подумал бы, что так близко к сердцу примет! Блюду не повезло, все же царский подарок, – пробормотал Фок, понимая, что заготовленный экспромт удался: теперь «Богатырь» воевать будет, а не стоять в ремонте до конца войны. А контр-адмирал Иессен после аварии «Богатыря» и гибели в Цусимском проливе старого «Рюрика» получит от матросов едкое прозвище – «крейсерская погибель».

Жаль, конечно, неповинного сейчас контр-адмирала, но крейсер гораздо больше принести пользы сможет. Хотя, по большому счету, жалеть не стоит: отбыть в туман на крейсере для совещания с армейским начальством – верх легкомыслия, граничащий с идиотизмом. Мог бы взять обычный миноносец. Комфорт там, конечно, не адмиральский, зато успел бы вовремя, да и крейсер целым остался. А так пофорсить захотелось…

– Ишь ты, извозчика нашел! Я ему покатаюсь!

В салон ввалился Алексеев, фыркая, как тюлень. Багровость с лица немного спала. Наместник подошел к поставцу, извлек бутылку коньяка и два больших бокала, снова уселся в свое кресло и разлил янтарную жидкость во внушительные емкости до краев. Выхлебал свой бокал в несколько глотков, как воду, вопросительно посмотрел на Фока, который даже не притронулся к алкоголю. И чисто по-деревенски наместник хлопнул себя ладонью по лбу, видимо, вспомнив о привычках генерала.

– Простите, я забыл, что вы ничего крепче чая не пьете, и тот у вас зеленый, а не «адмиральский». Сейчас распоряжусь. – Алексеев позвенел серебряным колокольчиком и отдал распоряжение вошедшему адъютанту, а сам взял налитый Фоку бокал и мелкими глотками отпил примерно треть, фыркнул с немалым облегчением.

– Успел телеграмму отбить. Не знаю, как в штабе, но почтмейстер на крышу залез и три трубы «Богатыря» в гавани увидел. И тут же обратную телеграмму отбили. Прошу великодушно простить, что заставил вас больше часа меня ожидать.

– Я понимаю, ваше высокопревосходительство, – отозвался Фок, скосив глаза на осколки фарфора, что усыпали пол.

– Александр Викторович, я просил быть без чинов. Вы сегодня снова сделали великое дело – завтра утром «Богатырь» должен был выйти в залив, на нем поднят адмиральский флаг. Теперь снимут – я не имею права рисковать напрасно, так как уверен, что вы обладаете даром предсказывать несчастья. Лучше поберечься, мы, моряки, суеверны – слишком часто сбываются приметы в океане, чтобы в них не уверовать.

Алексеев замолчал, отдуваясь – видимо, от сердца отлегло, а приличная доза коньяка расширила сосуды, и инфаркт не состоялся. Но вся эта сцена показала, что наместник не только интриган и лукавый царедворец, было видно, что он действительно радеет за Россию. С таким можно было иметь дело, ибо на командующего Маньчжурской армии полагаться было совершенно нельзя – Алексей Николаевич некритически относился к своим иллюзионным планам ведения войны с японцами. И что самое плохое, старался все сделать сам, всячески подавляя инициативу подчиненных, и, понятное дело, не успевал ничего сделать толком. А так войны не выигрывают, ибо один человек, насколько бы он ни был талантлив, не сможет уследить за всем.

А когда не могут управлять с должной эффективностью, то прибегают к единственному средству, которое лишь кажется спасительным, – контролю всего и вся, начинают насаждать все новые и новые бюрократические структуры, созывать комиссии и бесконечные совещания. А там могут только воду лить из пустого в порожнее, что та же эвакуация Дальнего показала. За неделю ничего не успели толком вывезти, все решали, с чего начинать эвакуацию. А совершенно обратный пример был показан спустя тридцать семь лет, когда огромные заводы, со станками, оборудованием и рабочими, грузили в эшелоны за считаные дни, а по приезде на место, порой пустынное, налаживали производство за несколько недель. А если бы все решалось бюрократическими методами, то одна переписка затянулась бы на месяцы.

То не только вина генерала Куропаткина, но и беда – таковы пороки любого бюрократического государства, насквозь коррумпированного и прогнившего. А потому обреченного со временем – с 1812 года военная машина Российской империи стала наполняться всеми порочными реалиями и терпеть поражения в схватке с равным или более сильным противником. Время побед Суворова и других блестящих полководцев кануло в Лету, пришла эпоха бюрократов, редкие военные таланты типа Скобелева стали исключением, а не правилом. И самое страшное, те генералы и адмиралы, что ругали сложившиеся порядки, сами их и насаждали…