Текст книги "Свет Неутешенных"

Автор книги: Герман Чернышёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 4. Ветер в щелях

День выдался туманный и молчаливый. Особняк Недсэмов возвышался над соседними домами, как благородный одинокий исполин. Целых четыре этажа на восьмифутовом фундаменте, укрытых от непогоды тёмной башенной крышей, которую только недавно подлатали – успели как раз до того, как началась долгая морось.

– Госпожа, ваш кофе, – на пороге возникла служанка в скромном бесцветном платье. Дженнет, славная девушка, хоть и нерасторопная. Бережно держа поднос, она подсеменила к туалетному столику, шурша излишне хрупкими ножками по ковру. – Садовник должен прийти совсем скоро.

– Садовник? – Синтия Недсэм нехотя отвела пепельные глазки от окна. Врождённая бледность лишь усугубляла её безмерно тоскливое выражение. Общая мрачность спальни также сказывалась.

– Ваш отец просил принять его в своё отсутствие.

Дженнет поставила неполную кружечку возле зеркала и убрала поднос подмышку.

– Кому какое дело до неопрятных кустов, если на улицах пусто?..

– Даже в такое время нельзя забывать об опрятности, госпожа. Мой отец всегда говорил: «Красота воодушевляет, как бы плохо ни обстояли дела, а её недостаток способен очернить даже самый ясный денёк».

Синтия запахнула накидку, прикрыв сползший почти до рёбер растянутый разрез ночной рубашки.

– Думаю, он без раздумий опроверг бы свои слова, если бы дожил до этого «ясного денька».

Губки Дженнет распрямились, но не дрогнули.

– Как скажете, госпожа. Я могу идти?

– Прости, Дженнет… – молодая госпожа досадливо помрачнела. – Я не в духе…

– Я не в обиде, госпожа, – служанка проверила, не растрепались ли скромно убранные назад светлые волосы. – Мне тоже не по себе в последнее время. Всё какое-то… Не знаю правильного слова.

– Тусклое, – Синтия взяла кофе и отпила – почти остыл, еле тёплый. – Вода теперь другая на вкус, ты заметила? Всё другое… Как будто дыхание этих смрадышей оскверняет всё, что мыслимо.

– Смрадышей, госпожа? – Дженнет в сомнении покривила бровки.

– Так их называют люди.

Кофе закончился, его было немного.

– А ваш отец? Помнится, он как-то чудно их назвал. Как же… Ксооты… – служанка сморщилась. – Ну и названьице, госпожа.

– Не хочу о них, – Синтия полезла в гардероб и исчезла за створкой. – Мне плевать, как их называет мой полоумный отец. Достаточно того, что эти твари бродят по моему дому. Они отняли у меня последнюю крупицу семьи…

Ветер выл как-то недобро. Задний двор особняка, и правда, смотрелся запущенным и оставленным. Прячась от промозглых порывов, Синтия обогнула полосу разросшегося кустарника и пошагала вглубь небольшого сада, укрытого от глаз высокой каменной изгородью.

– Работы тут не на один день, – черноволосый садовник с заботой осматривал неопрятно торчащие ветки. Рядом мялась Дженнет с таким видом, будто это была её вина, что сад так зарос.

– Госпожа! – служанка воспряла духом оттого, что ей более не придётся вести беседу в одиночку, она безмерно смущалась – садовник-то оказался весьма привлекательным, что неожиданно. – Вот господин, о котором говорил ваш отец. Он поможет нам с садом.

– За весьма умеренную плату, – не позволил себе не напомнить садовод. – Зовите меня Ротерби, госпожа Недсэм. Я, пожалуй, ещё раз повторюсь. Один день – не срок для такой работы. Если позволите, мне понадобится время и помощь.

Синтия вся съёжилась от холода.

– Что же, прикажете мне самой ломать эти ветки? – недовольно спросила она, вжав голову в плечи ещё сильнее.

– Нет, разумеется. Мне поможет мой подмастерье, я просто хотел уточнить, не доставит ли это ненужных неудобств. Я слышал, ваш отец учёный, не хотелось бы лишний раз тревожить его.

– Единственное, что его тревожит – эти заросли. Пожалуйста, зовите, кого хотите, главное избавьтесь…

Синтия замолкла и прислушалась. Тишь.

– Всего лишь ветер, госпожа, – Дженнет надела не внушающую доверия улыбочку.

– Уж мне-то голову не морочь, – Синтия сделала серьёзное личико. – Если этот человек будет допоздна работать в нашем саду, он должен знать.

– Вы, наверно, говорите о тех Собаках… – догадался садовник и махнул рукой, показывая, что в волнении нет необходимости. – Которых, поговаривают, видели в окрестностях Лекмерта. Я вообще, знаете, придерживаюсь мнения, что это всё выдумки. У людей довольно причин для страхов, вот они и придумывают новые.

– Вам повезло, что вы ещё можете говорить о выдумках. Я вот теперь мало что ставлю под сомнение, – Синтия всмотрелась в щетинистое лицо. – Вы не похожи на здешнего, господин… Ротерби. Вы не такой… истрёпанный, если позволите, как все здесь.

Садовник польщёно кивнул, тряхнув угольными космами, отросшими почти до плеч.

– Просто хорошо сохранился.

– Да, конечно… И правда, – Синтия быстро отвернулась. – Что это я… Благодарю, что откликнулись в такой час. Вы, кажется, единственный садовод, который не погнушался своих обязанностей. Полагаю, вы можете рассчитывать на большую сумму, чем было оговорено. Приходите завтра вместе со своим подмастерьем. До свидания.

Синтия расположилась в зашторенной гостиной на втором этаже и, попросив служанку сварить ещё чашечку кофе, принялась бесцельно пялиться в камин.

«Шлёп… шлёп…» – в дверном проёме показалась безглазая вытянутая голова, затем вздымающийся нарост, беспалые ступни. Ксоот плёлся себе без всякой цели. Никакого одиночества, никогда, и потрескивание поленьев не приносило уюта.

– Госпожа, – в дверях появилась Дженнет, без кофе. – Я даже не знаю, как сказать… Вы же помните тех проповедующих… о которых так нелестно отзывается ваш отец.

– Да, их чересчур громкие молитвы мешают ему работать, – безразлично кивнула Синтия. – Будто они одни. Кажется, проповедник, который вечно кричит у нас под окнами, наконец, успокоился. Его с прошлого вечера не слышно.

– Как раз о нём я и толкую… Он… вроде как… – служанка трагически всхлипнула, – Задремал на нашей изгороди, госпожа. Мне очень неловко. Мне позвать стражу? А то ведь он может долго проспать, если ваш отец вернётся и выяснится, что я ничего не предприняла… Мастер Недсэм их не любит, госпожа, он…

– Бестактен в большинстве вопросов. Да, возможно, эти проповедники излишне крикливы, но, по крайней мере, ради своих молитв они жертвуют собственным комфортом, а не комфортом своей дочери, – моментально воспламенившись, Синтия уставилась на каминный коврик. – Ты права, права. Надо попросить его уйти. Мы избавим от переживаний и его, и себя.

Дженнет облегчённо покивала.

– Да, госпожа, я попрошу его…

– Я сама ему скажу. И принеси кофе. Не забудь, я выпью по дороге.

Служанка как-то криво кивнула, похоже, не вполне поверив, но кофе всё-таки принесла, прямо в прихожую и всё с тем же недоверчивым видом.

Ветер перестал шуршать серыми деревьями. На каменной изгородке спиной к дому сидел истрёпанный незнакомец в облачении жреца. При виде него в Синтии проснулось непонятное любопытство. Бродячих проповедников, священнослужителей Бледного Света, впрочем, мало кто считал любопытными. Они, по их же уверениям, несли утешение ошеломлённым. Некоторые скептики пренебрежительно называли их Скитающимися, а в их проповеди не верили и всякие молитвы считали никчёмными воплями. Но по большему счёту, их просто боялись. Боялись тех, кто осмеливается разгуливать среди нечисти и не озираться.

Незнакомец вздрогнул, услышав сквозь полусон нарастающий звук шагов. Сохраняя сдержанное выражение, Синтия остановилась вблизи и отпила глоточек кофе, который частично расплескала по дороге, благо что не на платье.

– Не удивлена, что ваши молитвы, так изнурительно сказываются, – громко сообщила она, с внешним безразличием оглядывая неприветливое небо. – И никто, думаю, не удивлён.

Проповедник угрюмо зашевелился, шелестя слоями одежд, как растрёпанными перьями, и слегка повернул голову, раздражённо скосив глаза. Потом отвернулся. Казалось, он не расценил её как собеседницу.

– Найдите другое пристанище, – Синтия подождала немного и, сочтя, что подождала достаточно, оставила попытки быть терпеливой к чужой усталости. – Да в конце концов! Гнездо вы тут не свили. Идите уже и дремлите где-нибудь в другом месте.

– А вы, видимо, дочь досточтимого Кеалпеса, – пробормотал проповедник, по-прежнему не оборачиваясь. – Он облил меня грязью, проезжая на своей повозке. Сдаётся, не без умысла, потому как кобылу мог понукать и потише.

– Не надо только о тишине, – Синтия поморщила переносицу и отхлебнула кофе, который опять успел остыть. – Да чтоб… Послушайте. Я не намерена вас распекать. Просто уходите, ладно? В этом доме не нуждаются в утешении.

«Шлёп… шлёп…» – донеслось из тумана, среди пепельных клочьев показалась и исчезла приземистая тень. Синтию передёрнуло.

– Все нуждаются, молодая госпожа, сейчас так тем более, – проповедник повернулся. – Завтра я опять буду молиться. Приходите, не отмахивайтесь от утешения.

Из дымки донёсся пронизывающий шорох, еле слышный, он словно ждал подходящего момента, чтобы зазвучать, прервать этот разговор.

– Ветер… – Синтия нервно поджала губы, поглядев на щетинистое безжизненное деревце, пустившее иссыхающие плети корней вдоль подножия изгороди. Она ждала, пронизывала его глазами. «Ну… ну же…» Но ветви молчали, не двигались. – Вам… нужно уходить.

Глава 5. Открытый кошелёк

Предложение помощи

Дэйдэт Шлейгенс потягивал некрепкий кофе на пристроенной к особняку веранде, обросшей повядшим от холода виноградом, когда появилась Шилис.

– Мастер Шлейгенс, к вам пришли… – неуверенно сказала она. – Какой-то странный тип. Я не была уверена, впускать ли его. Он похож на завсегдатая дешёвых забегаловок.

– Габинс, значит… – Дэйдэт почесал пожилого буровато-чёрного кота, сидящего у него на коленях. – Можешь впустить.

Шилис кивнула, поджав губы, и удалилась.

– Господин Шлейгенс вас примет, – послышался в прихожей её сдержанный голосок. Минуту спустя напротив Дэйдэта пристроился низкорослый пьянчужка плачевного вида в выцветшей некогда синеватой куртке.

– Здравствуй, Габинс, – поприветствовал Дэйдэт, надев непонятную улыбочку. – Ты, кажется, впервые пришёл ко мне лично. Уж кого-кого, а тебя не ожидал.

– Мне бы табака… – Габинс задумчиво вынул железную курительную трубку.

Дэйдэт покопался в кармане жилета и положил перед ним неполный кисет.

– Виноград, если это важно.

– Не важно, – отмахнулся пьянчужка и стал забивать трубку. – Слышал, ты обеспокоен нынешним положением дел. Я… тоже. С недавних пор. Бернадетта заперлась в «Закрытом кошельке» и выходить, кажись, не собирается. Я никогда не видел её такой… такой напуганной. Ну это ладно… я не поэтому пришёл. Тебя интересует поместье «Далроп»? – Габинс поймал на лице Дэйдэта секундное удивление. – Винный Торговец – персона заметная. Тебе туда путь заказан. Но кому есть дело до пьяницы?..

– Это опасное дело, Габинс, – Дэйдэт отвлёкся на кота, который вздумал вылизаться именно сейчас. – Бернадетта не просто так опасается этого места.

– Что ж… – пьянчужка задымил, чем вынудил кота покинуть нагретое место на хозяйских коленях. – Значится, мне придётся быть осторожным. Что не новость, в принципе.

– И что ты хочешь от меня? – Дэйдэт потёр прощально оцарапанную ногу.

– Гнездо… в котором будет надёжно.

Папаша

Тесную комнатку с круглым окном, выходящим на одинокие запущенные владения, наполнял призрачно-серый свет.

– Это уже потом, – заявил Иттери, усаживаясь на вонючую кушетку у правой стены. Он носил брюки с зелёной и коричневой штаниной – как и большинство Коричневых – и плотную куртку с капюшоном. При таком освещении кожа на его высушенном лице потемнела сильнее обычного. В желтоватых глазах читалось желание. – Может скопытиться. Не люблю, когда они мёртвые.

Высокорослый Слай неохотно спрятал разделочный нож.

– Побыстрее надо, – пробормотал он. Последовал неразборчивый стон. Лежащая на полу женщина с короткими волосами в замызганном светлом платье дёрнулась, перекатилась на другой бок, путы в очередной раз сдавили разодранные худенькие запястья и щиколотки.

Слай ухватил её за ногу и коротким рывком подволок к себе, опустившись на пол. Из-за кляпа во рту плачущие мольбы прозвучали бессвязно.

Коричневый безмолвно поглядел в заплаканные дрожащие глазки, а затем порвал неглубокий разрез платья до пупка.

– Какого чёрта, парни?.. – неожиданно спросил усталый голос. Слай оторвался от своего удовольствия и повернул башку.

Померкшие в дневном свете кровавые колечки неотступно смотрели на него. Выродок закрыл дверь и приблизился, шурша складками кожаного плаща.

– Ну не начинайте, Папаша, – вздохнул Иттери, вытянув сложенные ноги. – Мы и так из-за вас ограничиваемся, насколько возможно. Не отнимайте последнюю радость.

– Слезь с неё, – выродок потёр лоб. Утончённое небритое лицо помрачнело. Слай послушно поднялся, бросив огорчённый взгляд на острые грудки, торчащие из-под порванного платья. – Выпустите её. Только переоденьте сначала. И… денег дайте.

– Ладно, ладно, не будем трепать уважаемому Оддо нервишки, – Иттери дружественно улыбнулся подгнивающими зубами. – И всё-таки вы совсем не умеете веселиться.

Просторный подземный склад освещался неярким тёплым светом настенных фонарей. У стен и сводчатых столбов были нагромождены ящики, от которых прилично несло. Из боковых помещений время от времени доносилась возня и ругань.

– Этого мало, Хезер, – сказал Джасли Ройге, положив здоровенную руку на бочку, стоящую на другой бочке. Он обладал такой же, как и она, кожей цвета сгнившего яблока. Уголки его губ никогда не опускались до конца, сохраняя постоянный, малоприятный намёк на улыбку.

– Я-то что сделаю? – Коричневая обладала вызывающей внешностью, невысоким голосом и предпочитала открытость в одежде – облегающие двуцветные брюки вполне ей подходили. – Я привожу тех, кто не доставляет проблем. Венвесатте говорит, нам нужны добровольные жертвы.

– Добровольцев не хватит. Нужны все, кто есть.

Хезер вздёрнула зрачки.

– Выродков здесь не так много, как ты думаешь. Тем более, Папаша вряд ли это одобрит.

– Не одобрит. И скоро загнётся, если мы не найдём новых. Я этого не хочу, полагаю, и ты – нет. Мы обязаны ему. Нам нужны все.

Смягчившись, Коричневая покивала и двинулась прочь. Джасли Ройге смотрел ей вслед до тех пор, пока её низенькая фигурка не исчезла в дверном проёме.

– Джасли…

Он обернулся, встретившись с багровыми колечками, мерцающими в глубоко-бурых белках. От выродочьего взгляда его внутренне передёрнуло.

– Папаша… – Джасли нервно усмехнулся.

– Как продвигается работа? – Оддо болезненно сгорбился, отчего Ройге с трудом удавалось глядеть ему в лицо с высоты своих шести с половиной футов.

– Сыростных всё больше. Кажется, нам опять нужна ваша помощь. Или, как я говорил, мы можем…

– Нет, – Оддо опёрся о ящики в приливе слабости. – Даже не думай, Джасли…

Стук в дверь

– Менестрель… вот же ж, – ухмыльнулся Калеб, заросший седыми космами и неопрятной жиденькой бородёнкой, после чего сделал порядочный глоток. Этим вечером он намеревался уйти до темноты.

Дребезжащая мелодия привнесла в угрюмую обстановку «Закрытого кошелька» несвойственный уют.

– Да… – довольно протянул худощавый и глуповатый Фаддак, сидевший напротив. Жил он тоже, кстати, напротив Калеба, в одноэтажной хибарке. – С тех пор, как нас отправили в Дервар, я музыки, кажется, и не слышал. Уже семь лет. Красота… Так послушаешь и забудешь, что снаружи творится.

– О Ворье нельзя забывать. Ввиду недавних нападений, особенно. Страшно спать, Фаддак. Теперь и в собственном доме небезопасно.

Хмельная улыбочка покинула Фаддакову рожу.

– Как же это… Почему они… как думаешь? Почему стали заходить в дома? Они ведь не грабители. Им неважна нажива. Лишь… охота.

– Поди пойми, – Калеб уставился на черноволосого музыканта, примостившегося на стульчике в дальнем углу, справа от стойки. Звуки железной лютни оказывали на него непривычно успокаивающее действие.

– Откуда в них это? Они ведь простые люди, как мы. Не все из них были убийцами, сюда ссылают и мелких преступников. Взять хоть нас. Мы попались на воровстве. И, думаю, таких большинство. Это место странно сказывается на рассудке… Даже я иногда чувствую. Ни владыки, ни законов – заманчиво… Но чтобы выйти из дома и начать резать всех подряд, слоняясь в ночи… А это ведь только то, что на поверхности. Ты задумывался… что ещё происходит? Что скрыто от глаз, о чём люди и упомянуть боятся. Страх берёт.

– Не все Ночные убивают, вроде как. Допустим, висельники. Они раскапывают могилы под деревьями и вешают гниющие останки на ветвях.

Впалые щёки Фаддака заметно поблекли.

– Безумцы… все они. И ведь у каких-то полудурков хватает смелости разгуливать по темени. Я с неделю назад слышал свист сквозь сон.

Калеб посмотрел на собутыльника с опаской.

– Свист?..

– Да, – Фаддак безразлично пожал плечами. – Какая-то дурацкая песенка… Чёрт, вроде как, даже слова были, – вдруг он улыбнулся. – Кажись, так… «В Дерваре тень… Ночка темна…» Дальше не припомню.

– И не надо, – Калеб резко перешёл на шёпот. – Не произноси это. А лучше забудь совсем.

Фаддак недоверчиво усмехнулся.

– Ты что это?.. Просто детская песня. Чего так пугаться?

– Не просто, – Калеб склонился над столом. – Только Они поют эту песенку.

Фаддак снисходительно вздохнул.

– Кто Они, Калеб?

– Тепьюки.

– Не слышал ни о каких Тепьюках.

Калеб отстранился и припал к кружке, но вкус тёмного эля не смог подавить закравшееся опасение.

– Я многого понаслушался. Дервар издавна служит тюрьмой для заключённых. Здесь крайне сложно дожить до старости, не говоря о том, чтобы родить детей и обосноваться. Но Тепьюкам это удалось. По слухам, их семья живёт в Бескоролевстве уже двести лет…

– Похоже на дешёвую байку, приятель, – Фаддак не переставал улыбаться. Разговор начал его веселить. – Двести лет? Тут за порог лишний раз выйдешь – прикончат. А эти Тепьюки, по-твоему, преспокойно расхаживают по ночам, насвистывают себе, и их всех ещё не перебили подчистую? Смешно слушать. Ночные не щадят никого, их тысячи. Уцелел однажды – считай, удача тебе благоволит. Я вот не надеюсь на то, что помру в своей кровати, к тому же, глубоким старикашкой, ну, как полагается. В такой уж дыре мы живём. И это я ещё, заметь, носа не кажу. Гулять по ночам… Таким лядом в Дерваре и неделю не протянуть. Ночью – Ворьё, днём теперь – эти, как их… Коричневые, чтоб они все пропали. Самый завалящий горожанишка – и тот преступник. Кто-нибудь тебя да прирежет в конце концов. Не сегодня, так завтра. Любой из них может внезапно захотеть обзавестись твоими денежками. От всех убийц не убережёшься.

Калеб опять перевёл затуманенные глаза на барда. Ему стало как-то не по себе. Не от разговора – казалось, беспричинно.

– Ты чего это? – невозмутимо осведомился Фаддак.

– Ночь близится, – Калеб отрывисто глянул в окошко и осушил стакан. – Пойду-ка я.

– Да посиди. Здесь-то нечего бояться. Лускас бдит, – Фаддак бросил незаметный взгляд на кряжистого охранника, стоявшего у двери. Выпивалы «Закрытого кошелька» относились к тому с боязливым недоверием.

– Пойду…

– Ну что ж, – Фаддак прощально приподнял бокал. – Тогда доброй ночки, сосед.

К тому времени, как за окном вконец потемнело, в трактире остались одни завсегдатаи. Бернадетта позволила себе пристроиться за одним из незанятых столиков в сопутствии винного бочонка.

Приятельские беседы сливались в вялый гул, под который Фаддаку всегда так чудно отдыхалось. Ночные страхи отступили. Менестрель наигрывал незнакомый, вполне благозвучный мотивчик.

Неожиданно за окном промелькнул слабый отсвет. Потом ещё, поедче. Фаддак в недоумении уставился в толстое запылённое стекло. Музыка незаметно прекратилась, хоть он уже и не слушал. Никто не слушал.

Лускас попятился от запертой на засов двери, положив ладонь на рукоятку охотничьего клинка за поясом. Его острые ноздри раздулись, глаза сузились. Бернадетта допила вино и кивнула музыканту, после чего тот быстренько юркнул к чёрному входу.

Стоящая снаружи тишь медленно закрадывалась и в «Закрытый кошелёк». Всё больше глаз обращалось ко входу.

Дверь дрогнула и замерла. Сразу за этим на неё обрушился град увесистых ударов. Один из них с треском прошёл насквозь. Прямо над засовом среди ощерившихся торчащих щепок показалось навершие колуна, поёрзало и исчезло.

В щель просунулась грязная кисть, нащупала засов и рванула вверх. Некоторые захмелевшие гости вытащили мечи. Фаддак оказался безоружен. Он настолько обалдел, что до сих пор непонятливо потягивал выдохшийся эль, наблюдая за происходящим, будто всё это его не касается.

В сумрак трактира ввалилась по меньшей мере дюжина пыльных фигур. Одни сжимали в руках избитые колуны и потемневшие мечи, другие – компактные арбалеты.

– Ночному Ворью здесь не место, – процедила трактирщица. Чувство сохранности покинуло её впервые за долгие годы. «Закрытый кошелёк» надёжно оберегал её. До этой ночи.

Ей не ответили. Ни один из них и глазом не повёл.

Фаддак, наполовину скрытый сводчатым столбом, всё-таки опомнился и, поднявшись, стал прокрадываться к чёрному ходу, которым только что воспользовался менестрель.

– Убирайтесь, ублюдки полоумные, – услышал он повторный приказ Бернадетты.

– Какого чёрта? – выпалил пьяный голос. – Ты из них…

Лускас – единственный, кто крепко держался на ногах. В него вонзилось сразу четыре стальных болта – два в грудь, по одному в шею и в руку. Он грохнулся на бок, захлёбываясь кровью.

Оставшиеся забулдыги не представляли никакой опасности – все они изрядно опьянели и даже убежать толком не могли.

Последующей бойни Фаддак не застал. Ему порядочно свезло, он никого не встретил по пути к дому. Похоже, всё окрестное Ворьё стянулось в «Закрытый кошелёк».

Со страху забыв запереться, он первым делом подбежал к окну. Над черепичными крышами виднелось зарево, взвивались смолянистые клубы дыма. В соседствующих лачугах загорался свет.

Пока Фаддак пялился на расходящийся пожар, входная дверка, сколоченная из хлипких досок, несильно приоткрылась. От неожиданности он дёрнулся и отпрянул назад.

– Калеб… – при виде соседа ему на лицо наползла облегчённая усмешка. – Нельзя так пугать… Там… Ворьё… Я еле ноги унёс.

Калеб безмолвно затворил дверь, щёлкнул расхлябанной щеколдой. Свет пожара, проникший в окно, блеснул на лезвии ножа у него в руке.