Текст книги "Рассказы и заметки (СИ)"

Автор книги: Герман Филипьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Дружище. – Он вскидывает свои длинные, худые руки в стороны предлагая мне объятия.

– Какого хрена, Костыль? – Я тру ладонью свое, только, что укушенное ухо.

– Как тебе это дерьмо? – Он протягивает мне предплечье. Мы здороваемся.

– Пока, что нормально. – Я смотрю в сторону девушек, что на красном диване, но их уже нету. – Это, что Immigrant Song Led Zeppelin? – Указываю в сторону сцены и вижу там танцующих в толпе брюнетку и блондинку. – Что за черт. Это punk party или как?

– Панки. Все эти вонючие, грязные куски биомассы, позорившие белую расу. – Он проводит ладонью по своей бритой голове. – Отбросы западной цивилизации. – Костыль, что-то ищет по своим карман. Достает сигарету вставляет в зубы. Жестом просит у меня подкурить. Я открываю Zippo. Запах бензина и сигарета зажглась. – Кстати, Федотову видел. – Он выпустил дым в потолок и продолжил. – Бухую. С жидом каким-то.

– Я знаю. Сам видел. – Я провел ладонью по шее вспоминая шершавые волокна петли. – Дунуть хочешь?

– Не. На хрен это цыганское дерьмо.

В этот момент к нам подошел высокий тучный парень в черной футболке и надписью «охрана» и обратился к Костылю.

– Извините, но здесь нельзя курить. – Басом прокричал охранник.

Костыль сделал две тяги и выпустил дым ему в лицо. Докуривший сигарету он бросил окурок ему в грудь. В сторону полетели искры.

– Слышишь... – Он посмотрел на карточку с именем, что приклеена к груди охранника. – Валера? – Сделал шаг ему на встречу и продолжил смотря на него сверху вниз. – Пошел в жопу.

Охранник сначала посмотрел на меня, потом на Костыля. Затушил ногой окурок, развернулся и ушел. Мы проводили его взглядом.

– А давай по водочке? – Предложил он. – Я угощаю.

Мы двинулись к барной стойке. Я шел за двухметровым телом Костыля, который расталкивал людей как ледокол пробивая нам дорогу к бармену. Мимо прошли брюнетка с блондинкой. Я прошелся по ним взглядом, оценивая перспективы. Они вошли в уборную. Перспективы не очень, но водка все исправит.

Костыль добрался к самой стойке расталкивая локтями людей.

– Эй. Здесь очередь. – Отозвался парень с дредами.

– Инвалидам без очереди. – Кинул, даже не посмотрев в его сторону Костыль и обратился к бармену. – Братишка. Белой, два по сто и лимончика нарежь.

Бармен с рыжей бородой, бритой головой и руками в густых черных волосах исполнил наш заказ. Костыль поднял рюмку и обратился ко мне.

– Ну, что... – И выпил залпом, стукнул стеклом дна об дерево стола.

Я последовал его примеру и как раз поспели лимоны.

– Еще два по сто.

Бармен повторил. Мы выпили.

– Значит слушай – Начал Костыль. – Значит, вышел я сегодня с мусарни. Не. Даже не спрашивай. Ща сам все расскажу. Короче вышел я, сегодня утром. Просидел я там две недели и один день. Все в время в замкнутой камере. Не прогулок. Не хера. Короче. Эй, братишка еще два по сто. – Я достал капсулу антидепрессанта и кинул себе в рот. Оглянулся чем запить. Взял бокал пива у девушки, что была с парнем с дредами. Сделал глоток и вернул на место, подмигнув ей. – Значит бухаем мы с Летучей Мышью, а он мне говорит, что ему не хватает экстрима. Понимаешь. – Бармен наливает полные рюмки. Мы на них бросаем короткий взгляд но не трогаем. Костыль возвращается к рассказу. – Скучно мол ему. Говорит, что нужно заниматься серьезными делами. Спасать белую расу и все такое. Короче, нажрались мы. Летучая Мышь сделал еще сверху две плотных цыганских баночки и мы погнали искать, чтобы такое серьезное сделать. – Он подымает указательный палец вверх. – Чтобы Адольф гордился. Понимаешь? Идем мы значит по проспекту. Пусто. Не души. Уже за полночь. Как ни как. И тут вот тебе на. Тучи разверзлись. Ангельское пение воспело в наши уши. Луч Господнего света, спустился с неба указывая нам путь. Вот мол ребята, о чем молились то и получили. И знаешь, на, что нам указал луч Господень? – Он берется за рюмку выпивает ее не закусывая. Я делаю тоже. – Коммунисты. Представляешь. Глаз Саурона из башни Мордора, указал нам на здание штаба коммунистов в нашем районе. А там все как надо: бюст Ленина в белом, флаг СССР в красном. Все как надо. Понимаешь. Братишка еще два по сто. – Он достает сигарету, я протягиваю ему зажигалку. – Братик и пепельницу, пожалуйста. – Бармен озадачено посмотрел в его сторону, но спорить не решился. Вместо пепельницы ставит стакан. – Короче от слов к делу. Пытаемся мы значит разгатить Ленина. Бьем его, бьем. Короче упал он. Этот бюст его. И голова отвалилась покатилась к чертям. Мы ржем. Летучая Мышь прыгает к флагу хочет достать но ничего не выходит. Ростом не вышел. Короче. Я пытаюсь сорвать флаг, а Мышь приспичило отлить. И угадай на что отлить. Я срываю флаг и начинаю топтать его ногами, а Летучий мочится на голову Ленина. И в этот момент мимо проезжает патрульная машина набитая мусорами. Понимаешь? – Я киваю, и начинаю забивать пипетку прямо не отходя от стойки. – Короче. Дали мы деру. Но нас вычислили. Еще бы. Я – двухметровый, лысый тип с красной свастикой на руке и Летучая Мышь – постоянный клиент наших правоохранительных органов. Так сказать карманный террорист. Прихожу я значит на следующий день домой с универа, а там они. Погоны блестят. Кокарды сдвинуты на затылок. Глазами пилят. Мать причитает. Вспоминает батю покойного. Короче браслеты на руки и поехал я на пятнадцать суток. И вот сейчас здесь с тобой водку пью. Братан, две по сто.

– Нет. Я пас. – Сказал я, разогревая стекло пипетки.

– Тогда одну по сто. – Он затушил сигарету в стакан. – Хотя нет. Два по сто. Я ведь угощаю.

Я раскурил траву тремя тягами. Подержал дым в легких и выпустил в пол. Бармен принес две рюмки которые Костыль выпил подряд. Я протянул пипетку бармену, он сделал две затяжки и вернул мне.

– А что Летучая Мышь?

– Деру дал. У него ведь судимость. Он ведь когда в универе учился двух негров избил. Его исключили и условное дали. А тут если и это пришьют... Тогда просто посадят. – Он снова полез за сигаретой, я ему подкурил. – Короче в армию Летучая Мышь ушел.

– Серьезно? – Докурив я поперхнулся дымом и закашлял.

– Ага. Чтобы не сесть в тюрьму, пошел в армию. А когда я спр...

Костыль прервался и уставился куда-то за мою спину. Широко улыбнулся и послал кому-то воздушный поцелуй. Я оглянулся. Предметом его внимания была группа девушек, разной степени привлекательности. Они синхронно помахали ему в ответ.

– Я сейчас. – Он поднялся и направился в их сторону. – Посиди тут. Я сейчас. – Сказал он и удалился. Я подкурил сигарету. Подойдя к девушкам, обнял сразу четырех и направился к выходу. Я отвернулся и стал смотреть на сцену. Выступала другая группа. У этих вокалисткой была девушка, которая громко, низко кричала на припеве. Во мне была водка, марихуана и антидепрессанты. Возможно это послужило причиной по которой я столь внимательно стал изучать ее орущий рот. Который на удивление большой. С этими белыми зубами в черной помаде. Гортанный, животный крик прямиком из недр желудка. Худое лицо обтянуто смуглой кожей. Большие, монгольские скулы. Волосы выкрашены в синий. Пряди прилипают ко лбу. Время от времени она убирает их пальцами с длинными острыми ногтями с черным лаком. На правом ухе сразу несколько серьг. Я насчитал восемь маленьких, золотых колец. Левое я попросту не вижу. По шее стекает пот. Я провожаю капли от подбородка к груди. Которой нет. Я присматриваюсь но не вижу даже малейших выпуклостей. Заметил только торчащие сквозь блузку острые соски. Спускаясь ниже, вижу упругие бедра всунутые в обтягивающие черные джинсы. Ниже к обуви, а там босые ноги. Я удивлен. Такая мелочь почему-то вызвала у меня уважения. Странна вещь все это. Сгусток маленького некому не нужного искусства в среде перегара и сигаретного дыма. Меня окликнул бармен и прокричал в ухо счет за выпивку. Хотя это не искусство, это просто творчество. Я посмотрел ему в глаза и ткнул себя пальцем в грудь, задавая этим беззвучный вопрос. Он кивнул. Я встал ища Костыля, он он уже ушел прочь. Я достал бумажник и рассчитался. Сигарету в зубы и направился к выходу. Спускаюсь по лестнице не могу разминуться с пьяной парочкой.

– Разрешите. – Говорю продвигаясь по стене.

– Чего места мало? – Отозвался в мою спину высокий рыжий парень, прижимая к себе свою девушку – голубоглазою, натуральною блондинку с волосами в косичках. Я не обращая на него внимания, продолжил свой спуск.

– Эй, ты! Клоун. – Продолжен он кричать мне вслед.

Я остановился. Молча и спокойно осмотрел обеих. В особенности его лучшую половину. Достал с кармана коробок и забил пол пипетки. В этот момент с клуба вышла брюнетка у которой серьга в брови, в сопровождении с каким-то подвыпившим парнем.

– Куда мы идем? – Спросила у него брюнетка. Наши глаза встретились и мы поздоровались кивнув друг другу.

– Возьмем пару баночек Revo. – Ответил парень. Проходя мимо меня обративший внимание на забивающийся косяк.

Закрыл коробок. Достал Zippo. Подкурил стекло. Вдох-выдох. Провел взглядом зад брюнетки. Как жиле на пружинах. Не плохо. Покуривая, уже черт знает какой раз травку, вернулся к блондинке с косичками, улыбнулся и послал ей воздушный поцелуй. Ее щеки покраснели, а глазами она мелькнула в сторону своего парня. Не думая о последствиях я продолжил свою одиссею. Цель номер один – найти пьяного Костыля и его шесть подруг. Но его нет. Это точно, такое тело трудно не заметить, даже среди этой кучи людей. Я решил зайти за угол здания, в надежде обнаружить его там. Сразу же в подворотне при свете фонаря, я увидел блюющею на тротуар Федотову, волосы которой, заботливо держал ее сегодняшний ухажер. Какое-то время стоял и просто смотрел на эту картину, докуривая пипетку. Все всматривался в ее лицо. В длинные, желтые сопли висящие из носа, в красные глаза с уголков которых стекали слезы, в рот из которого струей вырывалось содержимое желудка, на грудь к которой прилипли куски еды, вспомнил ее соски, на руки которые уперлись в колени. Я докурил и спрятал все в карман. Хотел улыбнуться, но что-то не смешно. Потер рукой шею, вспоминая тот день и те осушения и обернулся вокруг, чтобы увидеть где Костыль. Когда сразу же получил кастетом в челюсть. В этот раз справа. Хруст сустава и яркая вспышка в глаза. Я на коленях. Подымаю голову. Это парень блондинки, что с косичками. Она кстати стоит рядом и молча смотрит. Я попытался, что-то произнести когда он что есть силы ударил меня с ноги в лицо. Я упал на спину. Перед глазами прекрасное звездное небо. По лицу хлынула теплая кровь. Я открыл рот, чтобы попробовать ее на вкус. Боковым зрением я увидел как парень с девушкой уходят. В ушах моих комариный писк и звук рвоты Федотовой, что сзади. Я полежал минуту вторую. Встал на ноги и зашел в клуб минуя десятки безразличных людей. Начал ходить по кругу высматривая выпивку на столиках. Увидел бутылку виски, схватил ее и не замеченным направился в уборною. Зайдя во внутрь, сразу увидел как Костыль, возле умывальника, что перед большим настенным зеркалом, трахает раком какую-то девчонку. Я открыл ближайшую туалетную кабинку и жестом пригласил их во внутрь. Костыль посмотрел на мое разбитое лицо и бутылку виски в руке, все понял. Понимающе кивнул мне и затащил свою подругу в помещение с унитазом. Я закрыл за ними дверь. Поставил виски на раковину. Включил воду. Трижды умылся стерев кровь. Лицо вытер своей белой футболкой, которая теперь в алых пятнах. Открыл бутылку, сделал три больших глотка и уставился в свое отражение. В человека напротив. Что с тобой не так? Что с тобой, блядь, не так? Что за человек перед мной? Что это за существо? Чего ему не хватает? Я всмотрелся в отражение. Голубые глаза, под ними синяки. На переносице широкая рваная рана, в которой блестит кровь. Под раной бледные ноздри. Высокий лоб, над которым короткие светлые волосы. Уши оттопырены. Лицо худое и белое. Губы пухлые. Нижняя лопнула. Открываю ему рот. Зубы вроде на месте. Из кабинки доносятся девичьи стоны. Делаю еще три глотка виски и выливаю содержимое в раковину. Облизываю остатки спиртного с горлышка. Сжимаю ее в руке и выхожу вон. В помещении клуба во всю играет The Pixies – Where Is My Mind? Я ищу его взглядом. Парень и блондинка сидят возле стеклянного столика. Они целуются, он трогает ее грудь, она его член. Сжимаю крепко бутылку в руках и быстрым шагом направляюсь в их сторону. Подойдя вплотную сразу разбиваю бутылку из толстого стекла об его голову. Он теряет сознание и захрипев сползает по дивану на пол. Девушка вскакивает на ноги, в испуге подымает руки выпучив на меня глаза. В моей руке осколок стекла, он режет мне ладонь. Кровь капает на стеклянный столик. Выкидываю осколок в сторону, смотрю в блондинку. Она глубоко дышит. Хватаю ее лицо обеими руками и крепко целую в губы. Отрываюсь от нее. На ее щеке моя кровь. Ее руки по прежнему подняты, а глаза испуганы. Я смотрю на ее парня. Он все там же. Со сцены во всю выкрикивается припев. Смотрю на людей, что вокруг. Ни какой реакции. Если бы захотел, мог бы убить их и не кто не заметил бы.

Через пол часа, я уже стоял возле центрального стадиона, в ожидании ночного автобуса. Хочу спать. Поднял глаза к небу. Звезд не видно. Прозвучала гроза. Молния осветила ночное пространство. Перед мной остановился автобус и открылась дверь. Вхожу во внутрь. За спиной начинается ливень. Уселся на сиденья, что в конце. Пол завибрировал, мотор заревел, колеса закрутились. Механизм двинулся в перед. Осмотрел салон. Пусто. Закрыл глаза вслушиваясь в пульсирующую боль внутри моего черепа. Во тьме своего сознания, насчитал шесть ударов артерии и один щелчок костяшек пальцев справа. Открыл глаза, повернулся на раздражитель и опешил. Мое сердце с начало остановилось, оказавшись где-то в пятках, а потом забилось со скоростью и силой отбойного молотка. Рядом со мной сидела она. Наши лица были всего лишь в паре сантиметрах друг от друга. Впервые в такой вблизи, я рассмотрел ее зеленые глаза. Мелкие веснушки на коже, цвета обезжиренного молока. Смотрю сквозь ее лицо, не вижу косметики. Чистое, живое. Совсем иное, чем тогда в психушке. Я вижу в ее глазах надежду. Ярко-рыжие волосы немного отрасли. Маленькие, аккуратные мочки ух без сережек. На которых, я неприлично долго, заострил свое внимание.

– Ну, привет.– Сказала она.

– Ну, привет.– Сказал я.

– Я как вижу... – Она назвала мое имя. – У тебя все просто превосходно.

Она смочила палец слюной и вытерла что-то с моей щеки.

– Кровь. – Сказала она показав мне палец. Легко улыбнулась, засунула его себе в рот и облизала, смотря мне в глаза.

– И как на вкус?

– Соленый.

На ее теле платье бледно-голубого в белую ромашку. Ткань кончается за пять сантиметров до колен.

Я посмотрел в дисплей часов.

– И куда мы едим в столь поздний час? – Непроизвольно кончиком пальца дотронулся до ее левого колена.

– Мы едем прямо. – Она на мгновение бросила взгляд на мое прикосновение и вернулась к моим глазам. – Это для нас и так большое достижение. Не правда ли?

На ногах белые кеды Nike. Носков под ними я не увидел.

– Что это у тебя? – Она указала пальцем на мою футболку.

– То, что ты засунула себе в рот. Только впитанное в белую ткань моей одежды.

– Моей одежды... – Она механично повторила за мной.

На ее плече была маленькая сумочка из черной кожи. На коленях огромная синяя книга, занимающая половину ее бедер.

– А это, что? – Я кивнул в сторону книги.

– Infinite Jest.

– И что это значит?

– Это значит... – Она на секунду задумалась и продолжила. – «Увы, бедный Йорик! Я знал его, Горацио; человек бесконечно остроумный, чудеснейший выдумщик; он тысячу раз носил меня на спине; а теперь – как отвратительно мне это себе представить!». Но в оригинале лучше. "Alas? Poor Yorick! I knew him? Horatio: a fallow of infinite jest? Of most excellent fancy... Или как-то так.

Направился ближе к ее шее. Хочу учуять ее запах, но ничего не слышу. Ни духов, ни тела. Перевел взгляд в книгу, а потом в ее лицо.

– Шекспир что ли?

– Бесконечная шутка. Дэвид Фостер Уоллес. Но рядом.

– В оригинале? Знакома с английским? – Я отодвинулся на пару сантиметров назад. Вернувшись в исходное положение.

– Да. И достаточно не плохо. Знаешь, как бы это сказать мне языки хорошо даются.

Еще раз кинул взгляд на книгу. Автобус остановился. Двери зашипели. Открылись. Шум ливня хлынул в пустой салон. Белая вспышка молнии осветила залитый водой тротуар. Двери закрылись. Мы по прежнему одни, едим далее. В ее книге много разноцветных закладок и надписи на английском черным гелем ручки с тонким стержнем. Она смотрела в большое стекло мокрого окна, когда громко клацнула языком и резко повернулась ко мне телом, закинув ногу на ногу, а руки скрестила на «Бесконечной шутке».

– Вспомнила. – Воскликнула она, обнажив белые, ровные зубы с заметно острыми клыками. – Я тогда спросила тебя: почему ты не хочешь узнать мое имя? Ты сказал, что если суждено, мы обязательно встретимся еще раз. И вот тогда ты и задашь мне этот вопрос. – Она очертила взглядом круг и сфокусировалась на мне не моргая. – Надо же?

Я улыбнулся левым уголком рта.

– Хорошо. – Большим пальцем правой руки на мгновения коснулся кончика своего носа. Возвращая руку на место, ладонью прошелся по ее запястью. – Так, какое твое имя?

Она пошевелила плечами влево-вправо.

– Не скажу. – Засмеялась.

Я улыбнулся.

– Почему же?

– А я еще не придумала.

– Не придумала, что? Себе имя?

– Именно. Вот когда придумаю тогда и скажу.

– О чем эта книга?

– Прочла я пока только половину. Но, как я поняла, она о тех вещах, странных мыслях и страхах которыми кишат наши головы.

– Не плохо. А в переводе есть?

– Я искала. Но нет. Только в оригинале. Мой репетитор с английского посоветовала «Над пропастью во ржи», но я сочла ее слишком простой. Поговорила с отцом, он предложил мне выбор между «Уиллисом» Джойса и «Бесконечной шуткой» Уоллеса. Я собрала про обеих информацию и остановилась на последнем.

– Почему?

– Потому, что он повесился.

Мы замолчали. Отвернулись друг от друга и какое то время смотрели перед собой вдоль пустого салона автобуса. Помещение остановилось, двери открылись. Запахло водой и электричество. Молния прочертила черное небо. Двери закрылись. За стеклом раздался гром. Мы поехали дальше.

– А «Уиллиса» ты читал? – Произнесла она, куда-то перед собой.

Я посмотрел на нее и стало как-то жутко. Рядом со мной сидела уже не та девочка, что окликнула меня пару минут назад. Это уже было лицо той самой, что носила наизнанку черную олимпийку, в отделение для душевно больных членов общества.

– Нет. Не читал, но слышал. А ты читала или только интересовалась?

Лицо как при кататоническом синдроме. Взгляд безучастный. Зрачок покрыт туманом. Все черты тела, стали в разы острее, а свет вокруг тусклее.

– Читала. В переводе. Там просто слог сложный и стили письма в каждой главе разные. Отец говорит, что после этой книги в литературе западного мира начался период постмодернизма, а эта книга является мол вершиной модернизма. Дальше просто не куда. – Она закрыла глаза и нажала на веки ладонями обеих рук. Помассировав глазные яблоки продолжила, уже смотря на мигающую лампу потолка. – «Дальше просто не куда» – странное сочетание слов. Правда? Как по мне ни чего особенного в этой книге нету. Ой, нет. Я хотела сказать, сложного. – Она улыбнулась. Лампа перестала мигать. – Сложного. Ни чего сложного в ней нету. В каждой главе, что-то происходит. Все они написаны словно разными писателями, у каждого из которых свой стиль и все это упаковано в хронологию одного дня. Идеально.

На этом слове она повернулась ко мне и резко и коротко дернулась к моему лицу, но быстро остановилась и вернулась обратно.

– Извини. Со мной бывает. Так себе. Дальше просто не куда. – Она поправила юбку словно пытаясь дотянуть ее до колен. – Хотя моему отцу виднее. Это ведь он у меня профессор литературы. Кстати очень инфантильный тип.

– А мать?

– Тоже профессор. Только лингвист. Очень деспотичный тип. Ты где выходишь?

– За кольцом.

– Угу... – Пробурчала она, пробарабанила пальцами об книгу. – Ты тоже все это делаешь? Я имею виду собрания, лекарства, программы и прочее.

– Да, только у меня не собрания, а сеансы. Я...

– Ты отказался от собраний в пользу сеансов. А я вод наоборот. Считаю, что мне полезно находиться в обществе людей.

– У меня, как видишь, это не очень получается.

– Ты просто дурак и общаешься с дураками. Наверное еще и антидепрессанты жрешь горстями, а судя по запаху от тебя и алкоголем не брезгуешь. Когда знаешь, что это строго запрещено. Могут быть серьезные последствия. Вплоть до галлюцинаций. У меня как-то такое было. Мне казалось, что у меня из десен. Вот здесь. – Она оскалила зубы. – Течет темная кровь. Ой, нет. – Коротко засмеялась. – Это ведь было до таблеток. Ну, да ладно...

Я промолчал.

– Ни какой ты не больной. Ты просто дурачок.

Остановка. Двери открылись. Ливень прекратился, но молния все рвало небо на куски. Не закрывая двери мы поехали далее.

– Проведешь меня домой. – Произнесла она глядя в окно.

Я чуть не поперхнулся от удивления, но не выдал себя.

– Только если назовешь свое имя.

Она повертела головой явно пытаясь, что-то вспомнить или придумать.

– А знаешь, что? – Улыбаясь повернулась ко мне. – Называй меня Медведь.

Автобус свернул за кольцо и остановился. Она тут же выскочила на улицу и обернулась ко мне, жестом приглашая присоединится. Я вышел . Пустой транспорт исчез в темноте.

– Это ведь моя остановка.

– А я живу рядом. Представляешь? – Иронично она добавила. – Какое совпадение.

Было достаточно холодно, после ливня. Так, что накинул на Медведя свою олимпийку, которая была ей явно не по размеру, но смотрелось это очень мило. Путь нам освещали молнии, на которые мы то и дело поднимали глаза. Слова наши глушил гром. Но все это было не важно. Важно было то, что когда мы молчали, мы слышали намного большое. Я не успел осмотреться как уже шел по улице – Фонтанная, что в двадцати минутах от места где я живу.

– Мне сюда.

Она остановилась возле огромного трехэтажного дома из красного кирпича, больше схожего на замок, чем на место жительство профессоров.

– Не плохо, как для интеллигенции. И с чего это тебе вздумалось в этих прекрасных стенах резать себе вены?

Засмеялись.

– Ну, я пошла. Спасибо, что провел.

– Всегда пожалуйста... Медведь.

Смотрел пока она не открыла калитку и зашла во внутрь, закрыв ее за собой. Развернулся и направился в сторону своего дома, когда услышал свое имя и обернулся.

– Погоди. – Она впрямь бежала ко мне. – Кое, что забыла.

Подошла ко мне вплотную. Ростом была по плечо.

– Нагнись. – Сказала. Я сделал и тогда она аккуратно поцеловала в нижнею губу. Посмотрела в глаза и сказала. – У тебя губа лопнула. Нужно полечить.

– Спасибо за помощь.

Медведь шла к своему дому спиной, не отрываясь от меня, пока не исчезла за воротами. Ждал пока в каком-то из окон загорится свет но этого не произошло. Для себя решил, что отсутствие запаха, это чистый лист бумаги.

Сколько ему лет? Какой возраст этой биомассы? Потасканные органы завернуты в кожаный футляр. Эктоплазма материализовалась в существо плотно уставившиеся в свой чертов исписанный синим блокнот на спирали. Острый стержень ручки в его толстых пальцах царапает круги, точки, линии в клетках бумаги. Говорят по почерку можно определить характер. Если это так, тогда со мной что-то не так. А что такое характер? Комбинация привычек? Совокупность сложившихся ритуалов ставших потребностью. Побуждения к действиям, поступкам, что необходимы для равновесия нахождения в среде людей. То как четыре пальца его правой руки сжимают кончик ручки. То как мизинец с криво обстриженным ногтем царапает тонкую бумагу во время письма. Его неуместные прикосновения к мочки уха во время рассуждений о психических расстройствах. Легкое, едва заметное, но бесспорно ощутимое для него колкое прикусывание нижней губы пожелтевшими зубами в моменты сомнения, что касаются собственных суждений. Короткое облизывание верхней, тонкой губы когда ждешь ответ на свой вопрос. Сугубо женская черта закатывания глаз, в момент не согласия с мнением собеседника. Прикосновение кожей пальцев к колючей щетине, явно доставляющей ему приятные ощущения. Прокручивание бляшки ремня для освобождения пространства между брюками и брюхом. Короткий вздох и чешет рубашку в том месте где должен быть пупок. Явный алгоритм в размещение цвета колпачков ручек в нагрудном кармане. Синий – сейчас задействован его рукой, черный, красный, зеленый и остро заточенный карандаш с серым графитом. Все считается справа налево и ни как иначе. Тонко выщипанные брови с прорастающей по краем едва заметной щетиной. Странная черта для взрослого на первый взгляд гетеросексуального мужчины. Но осуждение не мой конек. Каждый ноготь сострижен не ровно до корня. Кутикулы наросли на пластину. Кудри черных волос на костяшках пальцев. Желтые белки глаз – свидетельство ежедневного употребления алкоголя и не только. Может он просто болен? Возможно, что-то медленно убивает его изнутри. В любом случае мы умираем от того, что любим в жизни больше всего. Белоснежный, выглаженный, накрахмаленный до скрипучести халат, как и чистый, убранный, стильный кабинет в котором мы. Явно не его привычек заслуга. Скорей всего все, что связано с порядком и аккуратностью он перелаживает на других. Но следит за исполнением поставленных им задач ответственно. Единственное за, что он отвечает в своем гардеробе рубашка и брюки не гладились с момента покупки. Новый интерьер – старый ты. Усвоение того, что стало автоматическим совершенно без усилий, должно вызывать приятный эмоциональный фон. Неоднократное выполнение приятных действий: мочка уха, зубы и язык к губам, глаза скрывшиеся за веками, колючая щетина, пространство ремня и живота, порядок цветов ручек в кармане, выщипывание бровей когда это необходимо, не внимание к опрятности ногтей и одежды, любовь к спиртному и бутиратам, внимание к показному и безразличность к настоящему. Внешнее мнение важнее за внутреннею честность. Все это должно было сложится из удовольствия. Из комфорта. В этом нет не познавательных не волевых трудностей выполнения. Идет речь о привыкании. Снижение остроты реакции на продолжительный алгоритм манипуляций и его положительным составляющим в период реализации. Обстоятельства мешающие выполнению действий раздражительны и не допустимы. Стресс не нужен, он разрушает комфорт. Говорят, что одна привычка должна быть заменена другой, но нужно ли это ему. Даже если он утратил необходимость ее выполнения. Возможно это просто устойчивые нервные связи, мышечная память? Психологические стереотипы составляющие наш портрет. Комплекс действий за которыми стоит эмоциональная реакция. Это и есть фундамент того, что я перед собой вижу. Способность за которой скрывается его карьера психиатра. Умение – совокупность знаний и навыков для реализации способности. Навык – доведенное до автоматизма действие. Читать, запоминать, делать. Вредные привычки – твой способ сойти с поезда в не положенном месте. О чем говорит его мимика? Его жесты? По факту это и есть проявление чувств. Искренние и бессознательное. То, что ты не способен скрыть. Но он контролирует это так как только возможно. Ни чего лишнего. Вот тебе пальцы в замок. Негодование проскакивает через едва заметный оскал. Симпатия сказанному в дрожащих уголках губ. Если это способ донести эмоцию до меня. Тогда я заключаю, что ему сказать не чего. Также я не могу исключать, что его эмоциональный арсенал на столько мал и слаб, что он просто не способен выразится. Не в состоянии донести до меня свое чувство. И не мне его в этом судить. Ведь я не способен и на это. Мы здесь не актеры. Мы не животные. Мы просто не можем сказать правду. Способность делать выбор. Совершать действия. Только разница в этом интересна. Когда ты делаешь действия в сторону положительного это называют силой воли. Когда в сторону отрицательно. Про это говорят – выбор. Сознательное управление своими эмоциями и поступками, звучит прям как сверхспособность. Супер сила для избранных. Не мой случай. Мой выбор в предпочтениях. Как и у человека в белом халате напротив. Его предпочтения не уловимы как крошки на столике рядом с кофеваркой и белыми бумажными стаканчиками, могут лишь сказать о кофеине в его крови и белом хлебе в его желудке. К одежде он явно относиться с пренебрежением. Отдавая должное удобству, а не лоску. Аккуратность присутствует только в униформе, что предназначена для обезличения. Отсутствие идентификации и есть хорошая причина того самого удобного положения в одежде. Музыка – величайшая из искусств бесспорно безразлична ему. Из техники для воспроизведения звуков только старый радиоприемник. Выделяющейся из всего интерьера толстым слоем пыли. Уверен, что его стрелка настроена на волну политической болтовни. Книги на его полке говорят про отсутствующий интерес к художественной прозе. Все, что в твердой обложке явно направлено на научную сферу его работы и вызов впечатления со стороны ребят, что сидели в этом кресле до меня. Жены явно нет, как и его обручального кольца, что должно было хотя бы след оставить на отекшем безымянном пальце. Может он и вовсе не любит женщин? Я отталкиваюсь от его бровей. Не знаю. Но уверен, что предпочтения в сексе у него консервативные. Во всем кубе понимания этого слова. Вместо одеколона запах тела. Пот, грязь в порах, мокрые круги на одежде. Он разрешил мне курить, но сам не стал. Он не курит? Может так он проверяет силу своей воли? Возможно и то, что ему просто все равно. Это способ сблизиться. Помочь. Задобрить. Внимание, одобрение, уважение к одному из нескольких вариантов, желание выбрать один из нескольких вариантов. И конечная ошибка. Не внимание к деталям. Разве правда в искренности. Отсутствие буфера между реальными чувствами и намерениями в отношении меня. Я с этим не согласен. Я верю, что ориентироваться стоит на лицемерие. Ведь именно оно скрывает правду.

– Принятие и самое главное овладение тобой норм, правил, знаний и навыков позволит успешно и продуктивно функционировать в обществе. Или если быть точнее в окружающем тебя пространстве. – Он оторвался от блокнота и стал говорить уставшим вымотанным голосом. – Это называться интеграцией. Вхождением в социальную среду.

– Звучит угнетающе. И зачем мне это нужно? – Я подкурил одну из трех оставшихся сигарет.

– В первую очередь для преодоление конфликта.

– Разве конфликт стоит преодолевать? Я считал, что его нужно решать.

– Все верно. Это одно и тоже. Решать путем нахождения ответов на поставленные вопросы.