Текст книги "Хобби Холл, или Приключения русского кота в Туманном Альбионе"

Автор книги: Гэри Тэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Дарлинг уже приступал к предпоследней из намеченных на это утро полукружек, когда в бар вошли двое. Любой другой, окажись он на месте Дарлинга, в два счёта заметил бы новых посетителей в совершенно пустом в этот час баре. Но на месте Дарлинга оказался сам Дарлинг. И он, разумеется, ничего такого не заметил. Даже в среде лондонской полиции детектив Уильям Дарлинг выделялся полным отсутствием какой бы то ни было наблюдательности. А уж с памятью у него было ещё хуже, чем у самого Уинтерсаммера, о склерозе которого ходили легенды.

Рассказывали, что несколько лет тому назад Джек Уинтерсаммер арестовал на автобусной остановке собственного тестя, приняв его за человека, которого разыскивали тогда в связи с ограблениями в Йоркшире. Потом, когда всё выяснилось, в семье Джека состоялся довольно солидный скандал с битьём посуды. Дело в том, что арест тестя состоялся буквально за день до празднования 50-й годовщины свадьбы родителей жены. На торжество Джек, разумеется, не попал. А старикан так и сошёл в могилу, не простив зятю этой пустяковой оплошности. Говорят, на могильной плите мистера Диллинджера, уинтерсаммеровского тестя, можно и сегодня увидеть странную и таинственную надпись: «Я встану, Джек!» Впоследствии, когда среди домашних кактусов Уинтерсаммера разразилась эпидемия гриппа, он долго ломал голову над причинами этого кошмарного бедствия и начал было подозревать жену, возможно мстившую за поруганную честь папаши. И только через пару недель вдруг неожиданно вспомнил, что года за два до эпидемии они с Джейн (или всё-таки Сюзан?), кажется, разошлись.

Но вернёмся к Дарлингу. С ним однажды произошла такая история. Как-то в субботу его послали наблюдать за перемещениями по Лондону двух бедуинистого вида наркокурьеров с Ближнего Востока. Джек Уинтерсаммер легкомысленно понадеялся (потом он говорил о каком-то временном затмении, которое на него нашло), что простыни и наволочки, в которые кутались арабы, не позволят Дарлингу потерять их из вида. Просто Уинти тогда ещё плохо знал Уилли. Моментально потеряв арабов, Дарлинг вскоре потерялся и сам. Причём он так основательно заблудился в родном Лондоне, что к его поискам пришлось привлекать два патрульных вертолета. Но не вертолеты нашли Дарлинга. К вечеру того же дня Дарлинг был обнаружен на трибуне «Стэмфорд Бридж Граунд», где он самозабвенно поддерживал футбольную команду «Миддлсбро». Один на всём стадионе. Сорокатысячная толпа лондонцев болела, разумеется, за земляков из «Челси». В ответ на ехидные замечания двух констеблей, которые его отыскали, Дарлинг заявил, что просто перепутал в суматохе цвета футболок и принял мудаков из «Миддлсбро» за корифеев из «Челси».

Таков был Уильям Дарлинг.

Однако вернёмся в бар, ибо Дарлинг сейчас там. Как нам уже известно, сначала он не обратил на пришельцев ни малейшего внимания. Но, когда всё-таки обратил, то уж обратил. Игнорируя в школьные годы уроки зоологии («Бедная миссис Бронтё! Что-то она сейчас поделывает после выхода из сумасшедшего дома?»), Дарлинг сейчас понятия не имел, кого из представителей животного мира напоминают ему эти двое. С уверенностью можно было сказать только одно: это были русские. Их выдавали белые носки. В последнее время Дарлинг много слышал о русских, которые начали толпиться в Европе, совершенно забросив колбасные очереди на своей несчастной родине.

Желая немного отвлечься от мыслей о бабушке, Дарлинг принялся наблюдать за парой. И ему сразу бросилось в глаза, что ребята полны решимости напиться с самого что ни на есть утра. «За этим-то они сюда и припёрлись», – моментально сообразил Дарлинг, мозг которого временами начинал работать на удивление продуктивно.

Чудовищное количество алкоголя, полученное русскими от Джерома в обмен на две пачки 50-фунтовых купюр, привело Дарлинга в состояние трепетного восторга. Подобные чувства, наверное, испытывает ушастый мальчишка, стащивший у папаши порнографический журнал в намерении полистать его на досуге, покуривая заранее припасённую сигару. Русские забрали свою бутылку и молча направились к дальнему столику в углу. На полпути один из них повернулся к стойке и в двух словах пригласил Дарлинга присоединиться к начинающемуся торжеству. Уильяму и в голову не пришло ломаться.

За столом выяснилось, что бутылки коньяка «Remy Martin» (в русской транскрипции – «Мартын»), с детства казавшейся Дарлингу такой большой, хватает всего лишь на три стакана. Если, конечно, наполнить их до краев. Они подняли стаканы в знак приветствия.

– Уильям Дарлинг, – представился Дарлинг.

– Вася, – сказал русский.

– Коля, – сказал другой.

Они выпили за знакомство, и Вася пошёл за второй бутылкой. Но и в «Hennessy» помещалось не более трёх стаканов. «Странно», подумал Дарлинг, который никогда не пренебрегал возможностью подумать, пока был в состоянии. Потом Вася принёс три бутылки. «Чтобы не болтаться туда-сюда», – пояснил он. Тут Дарлинг решил немного передохнуть. Его вдруг неудержимо потянуло под стол, где, как он совершенно справедливо полагал, можно было полчасика вздремнуть. Но Вася не советовал останавливаться. Это, по его словам, сбивало дыхание. И так как сбивать дыхание не входило в планы Уильяма Дарлинга, по крайней мере сейчас, они выпили ещё по стаканчику.

Дарлинг рухнул под стол. А Вася принялся вспоминать неведомый, но прекрасный город Троеколымск за Уралом. По его словам, жизнь там была гораздо более интересная и весёлая, чем «в этой вонючей Барселоне», где они, оказывается, в данный момент находились. В самом конце рассказа про какого-то Сидора, которому откусили тот самый палец, которым он никак не хотел указать место, где спрятал бабки, Уильям вылез из-под стола. Ему до боли в животе захотелось в чудесный Троеколымск. Он живо представил себе этот утопающий в глубоких июньских снегах город, и ему стало невыносимо жалко бессмысленно потраченных вдали от него лет. Дарлинг зарыдал. Тогда Коля, до этого молчавший молчанием камня, вдруг забормотал, полез в карман, вытащил что-то оттуда и протянул Дарлингу.

– Что это? – спросил Уильям.

– Конфета, – сказал Вася.

– Конфета?

– «Мишка на севере».

– Кто такой Мишка?

– Неважно. Один кореш на дальней зоне.

– Ладно, – не стал спорить Дарлинг.

Разворачивая конфету, он вывихнул палец. Четвёртый стакан сразил Дарлинга наповал. Он рухнул на безмолвного Колю и захрапел словно лейборист во время речи министра-консерватора в парламенте Её Величества.

К бабуле!

Более-менее полное пробуждение наступило на заднем сиденье белоснежного «Ягуара», мчавшего Дарлинга неизвестно куда по правой стороне автострады. Дарлинг вытаращил глаза, видя, как встречные машины шарахаются в стороны от их автомобиля. Васе, сидевшему за рулём, даже не нужно было сигналить. Уильяму Дарлингу, чего греха таить, с малолетства казалось, что движение в Англии в основном левостороннее. Такого же мнения, судя по всему, придерживались и полицейские из дорожно-постовой службы, преследовавшие их «Ягуар» на ржавом «Форде» с отвратительно воющей сиреной. Она-то и разбудила безмятежного Дарлинга.

С похмельным ужасом (страшнее которого мало что найдется на белом свете, не правда ли?) Дарлинг представил себе кошмарное разбирательство с простодушными полисменами из дорожного патруля. Бесславный конец полицейской карьеры так и задвоился перед туманным взором Уильяма Дарлинга. Но ему повезло. В экстазе погони, входя в крутой поворот, полицейские не успели как следует повернуть, и окаянная сирена затихла вдали, пугая своим воем уже не Дарлинга, а какую-то многодетную лису в овраге.

Вася прибавил газа. Протягивая Уильяму банку пива, он жизнерадостно сказал:

– Когда я работал в лондонской резидентуре, они меня частенько, падлы, за правила прихватывали. Теперь-то меня хер прихватишь – ежжу как хочу!

Он сбавил скорость и остановил «Ягуар» о развесистый каштан на обочине. Потом повернул обезображенное улыбкой лицо в сторону Коли:

– Ну чё, куда теперь?

Коля молча посмотрел на Васю. Попытка какого-нибудь быка, будь он хоть семи пядей во лбу, имитировать этот взгляд показалась бы просто смехотворной.

– А ты что скажешь, Билли?

– Я к бабушке собирался… Мы где встретились? В Лондоне?

– В нём.

– Значит, у бабушки я ещё не был… Кажется… Поехали к бабушке.

Вася был не против:

– А где это?

Дарлинг задумался.

– В этом… Сейчас, в данный момент, не помню. Ты пока поезжай на юг, а я, как вспомню, сразу скажу… немедленно… О’кей? Дай пива!

Вася кинул две банки. Одну поймал Дарлинг, вторая попала Коле в лоб и немного сплющилась.

Вася включил радио, и какое-то время они наслаждались «45-й „Прощальной“ симфонией Йозефа Гайдна в исполнении Национального симфонического оркестра Берега Слоновой Кости под управлением Филимона Н’Тумбы». По крайней мере так это назвал ехидный диктор. Каждый думал о своём. Дарлинг, например, вспоминал имена братьев Карапузовых из романа Достоевского. И вспомнил целых два. Третье, Алёшино, никак не вспоминалось. Вместо него в голове Уильяма всплыло название бабушкиной дыры. «Даксборо». Дарлинг сгоряча отбросил его к чёртовой матери. Но слово явилось вновь. Дарлинг сурово зашвырнул его ещё дальше. Вася выключил радио и повернулся к Уильяму. При этом он совершенно отпустил руль.

– Ну, вспомнил?

Дарлинг изо всех сил пытался вспомнить, но на языке вертелся только окаянный Даксборо. Уильям поклялся себе скорее бросить пить, чем произнести бессмысленное слово.

Он сказал:

– Даксборо. Дай пива.

Вася повторил свой трюк. На этот раз банка, предназначавшаяся Коле, пострадала очень сильно.

– Ладно, – сказал Вася. – Пусть будет Дакс… твою мать… как там дальше?.. Но ты ещё подумай.

До самого Даксборо Дарлингу, разумеется, никакого другого слова в голову не пришло.

В Даксборо приходит беда (Дарлинг)

Лет двадцать уже на въезде в городишко Даксборо прозябал неказистый мусорный бак зелёного цвета. Жизнь его была (и он отдавал себе в этом отчёт) пуста и провинциальна. В ней не было места ни озарениям, ни потрясениям, ни даже мыслям о самоубийстве. В молодости он сильно страдал от этого, но с годами смирился и впал в состояние угрюмого равнодушия, столь характерного для повидавших жизнь пожилых мусорных баков.

Но однажды летом на горизонте появился белый «Ягуар»… Об ужасном столкновении на Виктория-плэйс три дня писали все городские газеты, с каждым днем всё более сгущая краски и приводя леденящие душу подробности и душераздирающие свидетельства очевидцев. Бак и «Ягуар» скончались на месте. А Уильям, Николай и Василий были госпитализированы в Даксборо с лёгкими переломами, небольшими вывихами и пустяковыми дырками в головах.

На следующий день, когда дело уже явно пошло на поправку, в здание местного госпиталя ни с того, казалось бы, ни с сего ворвались агенты отдела МQ16/120 – 488WXZY Агентства по Борьбе со Всевозможным Терроризмом. Вторжение было настолько поспешным, что при входе один верзила-сержант (совершенно случайно, разумеется) толкнул уборщицу миссис Евлампию Фитцлокридж-Твикеншем, задумчиво мывшую пол в коридоре первого этажа. Позднее, в интервью телеканалу Би-би-си, этот в недавнем прошлом здоровяк признался через сурдопереводчика, что даже думать боится о последствиях, если бы дело (Боже, упаси!) происходило этажом выше.

Дa, eсть ещё леди в британских селениях!

Как бы там ни было, Василий с Николаем были арестованы прямо в палате по обвинению в ограблениях, рэкете и распитии спиртных напитков в комнате матери и ребенка универмага «Хэрродс». Дарлинга же никто не тронул. Может быть, потому, что он спал лицом к стене. Скорее всего, на него просто не обратили внимания.

«Три года полиция нескольких стран безуспешно разыскивала русских по чердакам и подвалам Европы, и только вследствие чёрствости провинциального мусорного бака, который не пожелал посторониться и пропустить мчавшийся „Ягуар“ с бандитами, двое опасных членов шайки (третий, к сожалению, как сквозь землю провалился) были обнаружены спецслужбами в провинциальных газетах и арестованы в Даксборо на юго-востоке Англии…»

Таким, в общих чертах, было содержание статей ежедневных лондонских газет на следующее утро. Более вдумчивые еженедельники задавались вопросом, куда мог подеваться третий член банды (возможно, главарь и заводила!), и советовали спецслужбам повнимательнее приглядеться к содержимому пресловутого мусорного бака.

В ответ на эти гнусные инсинуации руководитель пресс-службы специальных служб Её Величества заявил на брифинге, что методы работы тех учреждений Соединённого Королевства, которые он здесь имеет честь представлять… несмотря на то что олух в третьем ряду, да нет! вон тот, с ушами, так нагло ковыряет в носу… Так вот: эти методы являются личным делом вышеупомянутых спецслужб и не подлежат разглашению да всяким там обсуждениям… Нет, вы только посмотрите на этого болвана!.. Что же касается мусорного бака и его содержимого, то в результате аварии бак был так чудовищно расплющен, что ни о каком его использовании в качестве убежища, даже вами, мистер Блэксаншайн, – я к вам обращаюсь, вы что, уже забыли свою дурацкую фамилию? – и речи быть не может… В заключение официальный представитель спецслужб посоветовал англичанам крепко призадуматься и, по возможности, брать пример с простого, казалось бы, мусорного бака. Чтобы содействовать тем самым искоренению преступности на любимом, как он выразился, острове.

На третий или четвёртый день после прочтения всего этого Дарлинг сообразил, что третьим членом банды, о которой шла речь, является, судя по всему, он сам. Это его немного насторожило, и он решил немедленно покинуть пределы гостеприимной лечебницы, несмотря на то что ему очень, очень понравились местные антрекоты в кокосовом соусе. Ведь, что ни говори, а кто-нибудь в спецслужбах тоже мог сообразить, что третий это он. Наверняка у них там есть аналитический отдел или целое управление. И эти ребята не едят свой хлеб зря.

Для осуществления своего замысла Дарлинг немедленно завёл роман с кастеляншей больницы некоей Гортензией МакКукиш. Конечно же, он не любил эту женщину, чего скрывать. Да и кто в этом, пусть и сумасшедшем, мире был бы в состоянии проникнуться нежным и пылким чувством к существу, похожему скорее на бегемота, чем на слона, да ещё охваченному эпидемией бородавок!

Но для побега Дарлингу была необходима пижама поскромнее, чем та, в которую его здесь нарядили. Что-нибудь менее вызывающее. И он получил то, что хотел. А именно: невзрачную одёжку болотного цвета с полустёртой аббревиатурой «БССР» на груди. Ибо кастелянша ответила на ухаживания Дарлинга (заключавшиеся, кстати, в обыкновенном похлопывании ладонью по заднице) со страстью, достойной пера Мопассана, а то и одного из Миллеров [7] . Для своего малыша Уи-Уи Гортензия МакКукиш была готова на многое. И всё же покинуть больницу Дарлингу удалось не раньше четверга. Ещё недельку ему пришлось поваляться в постели со сломанным в каптерке кастелянши голеностопом.

В четверг вечером на заходе солнца Уильям Дарлинг тайно покинул пределы госпиталя и запрыгал на одной ноге и двух костылях по направлению к Бумтаун-Террас, где жила бабушка. Вид его был ужасен и совершенно не гармонировал с образом тихопомешанного, над созданием которого У. С. Дарлинг плодотворно трудился всю жизнь.

Элизабет, любимая бабушка внука

– Здравствуй, дорогая бабуля! – заорал Дарлинг, отбрасывая костыли и припадая к туше преподобного Боттла.

Видимо, непродолжительные отношения с Гортензией сказались-таки на психике впечатлительного полицейского. Ведь принять престарелого священнослужителя за свою бабушку мог разве что какой-нибудь выживший из ума орангутанг. И то лишь в первые минуты после падения с высокого баобаба. Уж очень отталкивающей внешностью наградил Создатель своего верного слугу. Тем не менее Дарлинг так и сказал: здравствуй, мол, дорогая бабуля! Причём сказал довольно громко. По крайней мере вся южная часть городка ужаснулась его крикам.

Преподобный Боттл, человек не робкого десятка (двадцать лет по тюрьмам Среднего Запада кое-что да значат!), так врезал Дарлингу по башке, что того немедленно охватили сомнения насчет родства с предводителем местных англиканцев. Тогда он обратил свой пурпурный взгляд на отвратительного вида старушонку, торчавшую по другую сторону стола. Потоптавшись на траве (дело было в саду), Уильям после некоторого раздумья пробормотал:

– Неужели после стольких лет я снова вижу свою милую…

Старуха и ухом не вела. Она явно не собиралась напоминать внуку своё драгоценное имя. К тому же бабуля довольно крепко спала с картами и стаканом виски в клешнях.

– Элизабет! – пришёл на помощь ласкавшемуся внуку добродушный священник. – Проснитесь же, чёрт возьми! К вам, кажется, приехал внук. Если он, конечно, не врёт.

Но бабушка продолжала изображать из себя графиню из «Пиковой дамы» до того, как к той начали приставать насчёт карт. В конце концов, душераздирающий дуэт Дарлинг – Боттл разбудил милую старушенцию. Она приветливо посмотрела на окружающий её кусочек мироздания и ласково попросила Дарлинга принести свежего чайку.

– Да это же я, бабуля! Твой внук Уильям! – взмолился Дарлинг.

– Не знаю я никакого Уильяма! – довольно мрачно отозвалась старушка, сильно при этом смахивая на Бенито Муссолини, разгневанного проделками итальянских партизан.

К счастью для Дарлинга, внимание бабушки привлёк стаканчик виски у неё в руке. Он-то и привёл старую леди в состояние некоторого умиротворения.

– Что за времена пошли, Джимми! – обратилась миссис Моторхэд к священнику. – По саду шляется кто попало да ещё хамит почем зря! Позвоните в полицию, прошу вас. Кто-то же должен вышвырнуть отсюда этого, – старая леди указала пустым стаканом на внука, – негодяя. Как вы считаете?

Преподобный Боттл утвердительно покачал головой, сметая при этом графин с хересом со стола к чёртовой матери.

– Иметь такого внука – поистине наказание Божье. Ваша правда. – Он посмотрел на притихшего Дарлинга. – У него же всё на физиономии написано, обратите внимание. – Боттл снова пригляделся к блудному внуку. – Нет, я не могу на это смотреть! Молодой человек, вы бы хоть в церковь походили, что ли. Нельзя же, право, с таким лицом врываться к пожилой женщине! Даже если она в силу какого-то невероятного стечения обстоятельств приходится вам бабушкой.

– Уилли! Дорогой! – заорала вдруг старушка.

Тот, кто смотрел мультфильмы про шведского летающего мужика Карлсона, легко может представить себе степень её воодушевления в этот момент.

Привлечённый неистовыми воплями миссис Моторхэд, из дверей трёхэтажной хижины в глубине сада показался дворецкий. Судя по его виду, он скрывался там от козней Интерпола. В руках и под мышками слуга нёс несколько бутылок разной формы. Ибо не первый год ковылял за миссис Моторхэд по дорожке, протоптанной ещё маркизом де Садом, и прекрасно знал, зачем его могут звать. Этого человека трудно было чем-либо удивить. Фамилия его, кстати, была Мёрдер-Инсейн [8] , что само по себе говорило о многом.

Налив всем, слуга не забыл и себя. Причём себе он уделил (в силу какого-то неосознанного душевного порыва) даже больше внимания, чем всем остальным вместе взятым. Выпили за здоровье присутствующих. Затем дворецкий удалился на поиски закусок, и дня два его не было видно.

– Ну, рассказывай, малыш, что новенького? – произнесла пожилая леди с такой добродушной улыбкой, что бедному малышу стало не по себе. – Представьте себе, святой отец, мой внук служит в Уимблдон-Корте.

– В Скотленд-Ярде, – поправил бабушку Дарлинг не без сомнения в голосе.

– Мужественные, должно быть, люди нынешние преступники, если отваживаются иметь с тобой дело, мой милый! – сказала бабушка. – Или ты их всех уже переловил?

– Ну не всех, бабуля… – невольно закокетничал Дарлинг.

– Тогда мне жаль уцелевших, помоги им Господь!

Тут преподобный Боттл направил беседу в несколько иное русло. Ни с того ни с сего он заявил, что приступать к маринованию патиссонов лучше всего прямо осенью. Об этом говорит его многолетний опыт. В ответ на удивлённые взгляды собеседников он сказал буквально следующее:

– Да, я вынужден настаивать на этом, ибо истина для меня превыше всего. – Боттл торжественно икнул. – Как бы кощунственно это ни звучало на первый взгляд. Мариновать не откладывая в долгий ящик, молодой человек! – Преподобный пытливо уставился на Дарлинга, который в эту минуту подумал, что второго удара по голове он просто не переживёт. – Мариновать без промедления! Надеюсь, в столице придерживаются того же мнения?

Уильям от всей души надеялся на это, но комок в горле мешал ему ответить. И вместо того, чтобы окончательно развеять сомнения священнослужителя, он только тихонечко пискнул. Преподобный Боттл удовлетворённо свалился со стула.

– В последнее время Боттл становится просто невыносим. Особенно к вечеру, – заметила миссис Моторхэд, обращаясь к внуку, в то время как Дарлинг пытался вытащить костыли из-под окаменевшего на травке священнослужителя. – Вообще-то он человек неплохой, старой закалки, но, к сожалению, свинья.

– Никогда бы не подумал! – прохрипел Уильям, завладевая первым костылем.

– Ну да бог с ним. – Бабушка наполнила все стаканы, до которых смогла дотянуться. – Давай лучше поговорим о тебе. Хотя это тоже тема не из легких. И прошу тебя, прекрати, пожалуйста, улыбаться. Неужели никто не говорил тебе, какое это производит впечатление?

– Нет. А какое?

– Прекрати, Уильям! Немедленно прекрати! Я ещё не настолько оправилась от прошлогодней простуды, чтобы выносить подобные разговоры.

– Хорошо, бабушка, – сказал Дарлинг и принялся рассказывать старушке о своей жизни за последние восемнадцать лет, прошедших с момента их последней встречи.

И чем дольше он говорил, тем вдохновеннее храпела миссис Моторхэд. В конце концов, это начало немного раздражать Уильяма. И если бабушкин храп ещё можно было принять за проявление потаённых родственных чувств, то ледяное молчание Боттла, впавшего в какую-то омерзительную летаргию, не вызывало у Дарлинга ничего, кроме тихого бешенства. В конце концов, ему пришлось взяться за костыль, чтобы как следует врезать священнику по лбу. И это несколько примирило Уильяма с действительностью.

Пробуждённый костылем, Боттл вскочил и засобирался домой. Он ни в коем случае не соглашался остаться ещё хоть на полчасика, мотивируя свой уход необходимостью отшлифовать наиболее проникновенные места в завтрашней проповеди. При этом вдохновенный пастух заблудших англикан энергично потирал свой бугристый лоб. Видимо, уже весь был в думах о предстоявшем ему творческом акте. Тут-то Дарлинг и обрёл свой второй костыль!

Бабушка отвела Уильяма в спальню на первом этаже, напоминавшую своим видом съёмочную площадку малобюджетного фильма о первых днях после ядерной катастрофы. Там они на пару немного поискали постельное бельё, потом слегка покричали Мёрдера-Инсейна, который, не исключено, мог знать, куда оно, к чёрту, запропастилось. И так как дворецкий ничего вразумительного не сказал, поскольку не явился на их крики, Дарлинг улёгся на кровать без простыней и одеял, накрывшись лишь какой-то сомнительной попонкой. Привыкнув за последние дни к костылям, он никак не желал расставаться с ними, несмотря на ласковые увещевания впадавшей в бешенство старушки. Так что её пожелания Уильяму на ночь по понятным причинам не могут быть здесь обнародованы.

Ночь выдалась беспокойной. Много часов подряд Уильяму Дарлингу снилась Гортензия МакКукиш, отвратительно изменявшая ему в каком-то паскудном мотеле с преподобным Джимми Боттлом. На протяжении всего этого кошмара Дарлинг невыносимо страдал от горя и беспомощности: скоты-любовники спрятали его костыли в багажник красного «Мустанга», тут же угнанного болтавшимся неподалёку Микки Рурком. Злодей решил добраться на нём до Чикаго, чтобы грабануть там пару прачечных.

Хмурое утро

Громоподобный телефонный звонок вызволил Дарлинга из сетей порнографического кошмара около десяти утра. Полежав несколько минут с выпученными глазами, он нашарил костыли и немного успокоился. Хотя видение МакКукишевых подвязок, развязываемых сладострастным Боттлом, ещё терзало его разгоряченный мозг. Или что там было в голове Дарлинга в это утро.

Он позвал дворецкого. Телефон продолжал звонить как ни в чём не бывало.

– Мне что, самому подойти, а, Инсейн?! – заорал Дарлинг со всем сарказмом, на который был способен с похмелья.

Очевидно, дворецкий ничего не имел против. По крайней мере никаких возражений и протестов со стороны верного слуги миссис Моторхэд не последовало.

Дарлинг в ярости вскочил на ногу и, увлекаемый костылями, бросился на поиски телефона. Тот находился в ближайшей к спальне гостиной, и Дарлинг раз пять вихрем проносился мимо него на костылях. Наконец каким-то чудом ему удалось обнаружить ненавистный аппарат, который ни на секунду не замолкал, пока Дарлинг метался по дому, изрыгая безадресные проклятия.

Дарлинг снял трубку. При этом один из костылей обрушился на драгоценную напольную вазу работы великого Маттео Беспардони. И в мире стало одним шедевром меньше. Впрочем, Уильяму сейчас было не до этого.

– Послушайте, Мёрдер, – прокаркал кто-то в трубке. – Я уже сорок минут пытаюсь дозвониться до миссис Моторхэд. Где вы шляетесь?

– Это не Мёрдер. И уж никак не Инсейн! – холодно произнес Дарлинг, предвкушая наслаждение, с которым он пошлёт собеседника к чёртовой матери уже через пару секунд.

– Я вижу, вы всё-таки пренебрегли таблетками, которые я прописал вам на прошлой неделе… Но учтите, шизофрения – не шутки. Подумайте об этом, Инсейн!

– Моя фамилия Дарлинг, – сказал Дарлинг.

– Шизофрения не шутки. Подумайте об этом, Дарлинг! – сказал Океанопулос. – Минуточку! Какой, к чёрту, Дарлинг? У вас что, уже растроение? Теперь вы Мёрдер-Инсейн-Дарлинг?! Что ж, поздравляю! Вы на правильном пути, мой дорогой. Продолжайте не принимать таблетки, которые я прописал вам на прошлой неделе по просьбе миссис Моторхэд, и всё будет в порядке, уверяю вас. Всё будет прекрасно. Вас будет становиться всё больше, Мёрдер, и жизнь станет просто восхитительной…

– Послушайте, я не знаю, кто вы такой, и совершенно не понимаю ахинею, которую вы тут несёте. Моя фамилия (Дарлинг с ужасом обнаружил, что забыл свою фамилию!)… впрочем, неважно. Я внук миссис Моторхэд. Что вы хотели?

– Ах, вот оно что…

На том конце линии, который облюбовал себе доктор, наступило тягостное молчание. Очевидно, учёный погрузился в обдумывание новых обстоятельств, открывшихся в связи с заявлением Дарлинга.

За те полчаса, которые потребовались Океанопулосу, чтобы собраться с мыслями, Дарлинг успел подобрать костыль, задвинуть осколки вазы за китайскую ширму (порвав при этом золотистую парчу, расшитую чудесными попугаями) и утолить жажду из аквариума с бразильскими пираньями.

– Я доктор Океанопулос, мистер Дарлинг. Звоню из Хобби Холла, – очнулся, наконец, собеседник Уильяма. – Мне необходимо срочно переговорить с миссис Моторхэд по весьма важному делу. Не будете ли вы так любезны позвать её к телефону? Дело весьма срочное.

– Попробую вам помочь, доктор, – добродушно сказал Дарлинг, гнев которого как рукой сняло, когда у аквариума с пираньями он представил себе, как выхватывает преподобного Боттла из объятий Гортензии МакКукиш и сажает его беззащитным задом в аквариум с только того и ждущими рыбками. – Пойду, поищу бабушку. Не вешайте трубку, – сказал Дарлинг и положил трубку на рычаг.

Поиски бабушки заняли часа полтора, не более. Правда, за это время Дарлинг успел начисто забыть, зачем ему нужна старушенция. В конце концов он нашёл её в дальнем углу дома за просмотром «Калигулы» Тинто Брасса по допотопному видео. Казалось, попивая свой утренний портвейн, старушка от души наслаждается этим натуралистическим пасквилем на древнеримские нравы. В момент, когда Уильям Дарлинг показался в дверном проёме на своих роскошных костылях, мужик, изображавший Калигулу, как раз затащил на свадебный стол голую девицу, изображавшую негодование невинности.

Дарлинг тихонько пристроился на подлокотнике бабушкиного кресла. При этом, к несчастью, он уронил один из костылей на ногу увлечённой киноманке. В такой ситуации даже беспечный Дарлинг не мог рассчитывать на тёплые слова в свой адрес. Ответные действия старушки незамедлительно напомнили Уильяму золотые деньки его детства, когда бабушка, изловив внучка, принималась от души колотить его первым попавшимся под руку предметом. Как бы предостерегая от перехода границы разумного в невинных его шалостях.

Сотрясённый костылём мозг Дарлинга заработал с невиданной продуктивностью.

– Бабуля, подойди к телефону. С тобой хочет поговорить какой-то Океанографикос. Говорит, дело важное. Я, собственно, за этим и пришёл, – сказал Дарлинг, исследуя шишку за ухом, которая обещала стать одной из самых значительных в его жизни.

– Так ты, оказывается, за этим пришёл? – удивилась или якобы удивилась миссис Моторхэд. – Мне-то сначала показалось, что ты явился сюда кидаться своими мерзкими костылями. Что ж, извини, я неправильно тебя поняла. (Она выключила видео.) Досмотрим потом.

И она направилась к телефону.

Когда Дарлинг доковылял до гостиной, на бабушке, что называется, лица не было. Впрочем, это её нисколько не портило. Может быть, даже наоборот.

– Что случилось, бабуля? В округе холера? Нашёлся Мёрдер-Инсейн?

– Прошу тебя, Уильям, не строй из себя клоуна. Произошла большая неприятность. Сейчас мне надо собрать все свои силы, и я не в состоянии отвлекаться, глядя, как ты тут паясничаешь. Если ты хоть сколько-нибудь любишь свою бабушку… Впрочем, о чём я?! Но хотя бы в память о бедном дедушке, которого, кстати, именно ты, ты, и никто другой, свёл в могилу своими… Ты помнишь, надеюсь, ту несчастную лягушку, которую дедушка пытался спасти из своей чашки с шоколадом? (Дарлинг, честно говоря, уже забыл животное, о котором шла речь.) Я уж не говорю о нашей соседке миссис Сноуфайр. Ведь из неё слова не вытянешь, когда я посещаю её в сумасшедшем доме в Кентебери! Она же забыла все слова до единого. Все до од-но-го! Кроме твоего имени, мой милый! И уж поверь мне на слово, слышать, как она, забившись в дальний угол, визжит оттуда «Уильям Дарлинг!!!» и не подпускает к себе никого, впечатление не из приятных.

Дарлинг попытался вспомнить подробности похищения индейцами соседской старушонки Эссенции Сноуфайр с последующим заточением её на вонючем болоте пока шли переговоры о солидном выкупе (в те времена он бредил Дж. Ф. Купером [9] ), но ничего существенного так и не вспомнил.

– Да ладно тебе, бабуля, – сказал он. – Кто старое помянет, тому глаз вон.